ГЛАВА 28

Мануэла утерла слезы тыльной стороной ладони и свернулась на постели калачиком. Она выдохлась, была зла и на грани срыва. «Винцелар? Да это же просто-напросто фамилия, которую носили предки Томаса Торквемады лет сто назад, до того, как приняли христианство».

С каким нахальством она выдала целый ворох лжи! С каким спокойствием отбила неудобные вопросы! Конечно, раввин был совершенно прав, когда заметил, что мало кому известно о происхождении Великого Инквизитора. Она всего лишь спонтанно решила им помочь, дав ответ на мучающий их вопрос, и осознала свой промах только задним числом. Эти сведения о Торквемаде ей сообщила сама королева. Это Изабелла рассказала ей о корнях Великого Инквизитора. Но разве Мануэла могла сообщить это мужчинам, не выдав при этом себя?

Она судорожно сжала краешек простыни. Она больше не могла. Это приключение превратилось в кошмар. Если бы только она могла довериться Варгасу и избавиться от этого тяжеленного груза! Лгать, лгать, снова лгать. Доколе? Мануэла пыталась утешиться мыслью, что на этот час Изабелла с Торквемадой уже должны были ознакомиться с ее посланием.

Стук в дверь заставил ее подскочить. Мануэла быстро встала и уселась на краю постели, постаравшись принять самый спокойный вид.

— Войдите, — спокойно произнесла она. Дверь открылась, и на пороге появился Варгас.

— Лошади уже оседланы, пора ехать.

Мануэла тут же вскочила и начала собирать вещи.

— Как вы думаете, поездка будет долгой? — Она задала этот вопрос не только чтобы собраться с мыслями, но и желая заполнить паузу.

— Боюсь, что да. До Теруэля более ста лье. — И он неуверенно добавил: — Должно быть, вы очень устали.

— Нет… Впрочем, да.

Не смея глянуть на него, она складывала вещи. Варгас некоторое время наблюдал за ней, затем так же неуверенно произнес:

— Я… Я пойду предупрежу Саррага с Эзрой. Послышался звук шагов. Мануэла чуть напряглась, ожидая услышать щелчок закрывающегося дверного замка, но ничего не услышала. Она удивленно повернулась и обнаружила, что Варгас все еще здесь, но буквально в полушаге от нее.

— Я уже ничего не понимаю… Не знаю, на каком я свете. Все так перепуталось…

— А у нас есть выбор? Нас не только люди разъединяют. Между вами и мной есть куда более серьезное препятствие. Для вас. — Она специально сделал упор на слове «вас». И ему послышался в этом упрек.

— Я священник! — Дрожь его голоса выдавала куда большее, чем слова.

— К чему нам мучиться? Зачем возвращаться к тому, что и так нам уже известно? Я принадлежу вам. Вы принадлежите Церкви и Богу.

Он устремил взгляд куда-то сквозь нее, будто и не видел ее вовсе, а смотрел на что-то невидимое позади нее, где-то далеко.

— Да, Мануэла, я принадлежу Богу, в этом нет никаких сомнений. Всей душой, всем сердцем… — И едва слышно договорил: — Но Церковь… Принадлежал ли я ей вообще когда-нибудь?

Мануэла, захваченная врасплох этими словами, чуть не села. Она поклялась себе быть сильной. Нет. Ставки слишком высоки, а от возможных последствий голова идет кругом. Взяв себя в руки, Мануэла решительно затянула завязки кожаной сумки и объявила:

— Я готова.

Фра Альварес под пристальным взглядом Великого Инквизитора закончил свой доклад Эрнандо Талавере о повороте дела. На протяжении всего рассказа Торквемада сохранял полную неподвижность, словно окаменел. Но внутренне он ликовал. А зря. Инквизитор не мог знать, что Альварес обо всем сообщил Талавере еще вчера.

Едва воцарилась тишина, как Торквемада взял слово:

— Итак, фра Талавера… Как видите, я был прав. Мои опасения были небезосновательны.

— Я выслушал этот рассказ с большим интересом. — Исповедник королевы был совершенно невозмутим. — Вы удивитесь, но он лишь подтвердил мое первое впечатление. Я по-прежнему не вижу даже намека на заговор.

— Но… Скрижаль…

— У Совета Инквизиции есть дела поважнее, чем заниматься какой-то байкой.

Лицо Великого Инквизитора побелело. Он усилием воли постарался сохранить спокойствие.

— Позвольте сказать вам, фра Талавера, что ваше заключение кажется мне несколько…

— Легковесным?

— Скажем… поспешным. Есть одна проблема, в которую вы не попытались вникнуть поглубже.

— Наверное. Как только я прихожу к выводу, что имею дело со сказкой, то не считаю нужным вникать глубже. Вся эта история с сапфировой Скрижалью просто смешна. Простите меня, но мне трудно представить Господа Всемогущего, занимающегося такого рода экзерсисами.

Торквемада едва заметно наморщил лоб.

— Господа следует опасаться, фра Талавера. Он еще может нас удивить. Потоп, Вавилон, Содом и Гоморра, Лотова жена, обратившаяся в соляной столп, манна небесная, расступившиеся воды Красного моря, казни Египетские — список божественных чудес, бросающих вызов человеческой логике, велик. У Бога своя логика. Он ЕСТЬ. Вспомните…

— Хорошо, — буркнул Талавера, стряхивая с сутаны воображаемую ниточку. — Тогда назовите мне конкретную причину, почему Инквизицию должна интересовать эта сапфировая табличка.

— Речь идет о судьбе Испании, — с драматической ноткой в голосе проронил Торквемада.

Он встал с кресла, охваченный лихорадочным возбуждением.

— Представьте себе! Вообразите хотя бы на минутку, одну-единственную, что эта Скрижаль существует. И представьте, что она действительно несет послание Бога человечеству. Тогда мы можем оказаться перед лицом весьма опасной альтернативы: либо послание подтвердит превосходство христианства, либо отвергнет его в пользу ислама или иудаизма. Если несчастным образом приключится второе, то тогда нам останется лишь молиться за наши души и гибель Испании. Это будет означать, что все, во что мы веруем, все, за что мы сражаемся на протяжении веков, окажется бессмысленным! Уничтоженным! Да к тому же мы еще и будем прокляты, потому что еретиками окажемся мы. — Он вперил в Талаверу горящий взор. — Я говорю вам о конце света! О триумфе абсурда! Космической ошибке! Крестовые походы, Гроб Господень, соборы, Рим, буллы, эдикты, рождение, смерть и воскресение Господа нашего Иисуса Христа, святые, мученики… Сплошная ошибка! — И Торквемада повторил чуть ли не по слогам: — Я говорю о конце света!

Талавера и бровью не повел. На протяжении всей этой пылкой речи он сохранял олимпийское спокойствие.

— Маловер, — ледяным тоном уронил он. — Неужели вы до такой степени сомневаетесь? Вплоть до того, чтобы помыслить, что жизнь и смерть Господа нашего Иисуса Христа может оказаться… ошибкой? Если действительно — чего я и на секунду не могу себе представить — такая возможность существует, то тогда нам не останется ничего другого, как заплатить за нашу ошибку и каяться до скончания времен.

Великий Инквизитор отшатнулся словно в испуге.

— Вы готовы рискнуть увидеть крах Испании и всей христианской цивилизации?

— Да. Ничтоже сумняшеся. Если и они до такой степени ошиблись, то ни та, ни другая не заслуживают дальнейшего существования. Нельзя любой ценой и до бесконечности поддерживать ересь лишь ради того, чтобы потешить гонор и тщеславие.

— Никогда! — вскричал Торквемада. — Никогда не допущу, чтобы этот день настал!

— А как вы можете этому помешать? Ведь не станете же вы в самом деле противится замыслу Божьему?

— Нет. Но помешать замыслам человеческим мне вполне по силам.

— Вы собираетесь их арестовать… — констатировал Талавера.

— О нет! Это было бы весьма глупо. Поступи я так, мы потеряли бы шанс наложить лапу на эту Скрижаль. Потому что, фра Талавера, если я только что говорил о худшем итоге, сие вовсе не означает, что я отрицаю возможность лучшего исхода. Я имею в виду подтверждение превосходства христианства. Потому что если мы получим доказательства этому, то все окажется в точности наоборот. Какой реванш! Какая победа над всеми этими варварами!

Торквемада быстро обошел стол и уселся в кресло.

— Именно поэтому я и не стану арестовывать этих типов. Сперва подожду, когда они приведут меня к сапфировой табличке. А там, в зависимости от того, что мы обнаружим, я приму решение.

Талавера проявил некоторые признаки интереса.

— Я не очень понимаю, как вы сможете это сделать, не вызвав у них подозрений.

— Вы забываете о донье Мануэле. Она будет и дальше нас информировать. И благодаря ей мы скоро узнаем, где спрятана Скрижаль. — Он наклонился к отцу Альваресу, хранившему растерянное молчание. — Вы ведь поручили Мендосе уведомить ее, не так ли?

— Конечно, фра Томас. Самое позднее завтра он разыщет сеньору.

— А королева в курсе? — поинтересовался Талавера.

— Да, — ответил ему инквизитор.

— И она дала добро?

— Ни секунды не колеблясь. Мне не составило никакого труда убедить ее в возможности той самой угрозы, которую вы отказываетесь принимать во внимание.

Талавера резко выпрямился:

— Вы приняли решение, и вы начали претворять его в жизнь. Мои советы вам совершенно ни к чему. Позвольте мне удалиться.

Великий Инквизитор тоже поднялся.

— Не беспокойтесь. Я полностью уверен, что мы одержим победу.

Талавера не ответил. Он медленно направился к дверям и, уже взявшись за ручку, спросил:

— Вы знаете такого персидского поэта — Омара Хайяма? Торквемада покачал головой.

— У него есть стих, который мне очень нравится. Наверное, я вспомнил его сейчас из-за этой скрижали: «В небесах я искал геенну и рай, аир и скрижаль. Спросил я творца, и ответил Аллах: В тебе это все: геенна и рай, аир и скрижаль…»

Легенда гласит, что армия Альфонсо II должна была защищать долину Турий от мавританской кавалерии. Арабы, прежде чем пойти в атаку, пустили вперед себя быков, привязав к их рогам горящие факелы. Один бык с горящими рогами отстал от стада и без всякой видимой причины остановился на вершине одной из возвышавшихся над долиной гор. И это было тут же воспринято христианской армией как небесное знамение. И действительно, случаю было угодно, чтобы за несколько дней до этого Альфонсо приснился вещий сон: там, где появится бык, сияющий, как звезда, он должен построить город. Таким образом и возник Теруэль. Кирпичные домишки и зубчатые стены города возвышались на берегу реки Турий между холмами и головокружительными скалами.

Добравшись до подножия одной из многочисленных башен, Сарраг восхищенно присвистнул и возблагодарил Аллаха за гений арабских архитекторов.

Пройдя чуть вперед, он указал на каменную плиту с изображением герба города: быка.

— Эль торо дель фуэго! — торжествующе вскликнул он. — Разве я не был прав?

Эзра в знак согласия промычал что-то нечленораздельное.

— Я голоден, — заявил он затем более внятно. — И хочу пить. И спина у меня болит.

— Не стану спорить, — кивнул шейх. — Остальное может подождать до завтра. Давайте найдем пристанище. Вы идете, фра Варгас?

— Мне кажется, было бы обидным не найти пятый треугольник, прежде чем набивать себе желудок.

— И речи быть не может! — возмутился Эзра. — Во-первых, как я только что сказал, я выдохся, и не только я один. — Он указал на Саррага с Мануэлой. — Потом, да простит меня Адонаи, мне все эти расшифровки уже поперек горла! Мои умственные способности иссякли. В данный момент, если вы меня спросите, что за животное передвигается на четырех, имеет гриву и ржет, я отвечу: черепаха!

— Как вам будет угодно, — небрежно бросил Варгас. И с невинным видом добавил. — А ведь вам стоит лишь наклониться, чтобы его взять:

— Взять треугольник?

— Именно. Он здесь. Совсем рядом.

Сарраг с недоверчивым видом оглядел монаха:

— Вы говорите о пятом треугольнике?

— А о чем же еще, шейх ибн Сарраг?

Эзра, подбоченившись, с неимоверной усталостью в голосе произнес.

— Отлично. И где же он? Варгас указал на вершину башни.

— Это на заходе склоненной тени найдете вы 3.

Он попятился, отходя примерно на десять туазов от башни.

— Идите сюда, — пригласил он остальных. — Подойдите на секундочку. И скажите, что видите.

Эзра, волоча ноги, подошел к нему.

— И что?

— Жду, что вы мне скажете.

Все трое, словно сговорившись заранее, одновременно задрали головы и, приложив руки козырьком к глазам, начали внимательно изучать каменное сооружение.

Судя по веселым взглядам, которые бросали на них прохожие, они являли собой довольно занимательное зрелище.

— Варгас! — прорычал раввин. — Если вы желаете выставить нас ослами, то клянусь, вы за это поплатитесь! Ничего! Ничего особенного я не вижу! Башня как башня, таких в Испании на пучок десяток. Признаю, что она довольно красива, но и только!

Сарраг собирался заявить то же самое, но Варгас жестом остановил его:

— Посмотрите направо. Вот туда.

Взгляды троицы обратились туда, куда указывал францисканец. Это оказалась вторая башня, идентичная той, которую они только что изучали.

— А теперь?

— Она наклоненная, — констатировал Эзра.

— Да, — хором поддержали его Мануэла с Саррагом. — Клонится на запад.

Варгас спокойно улыбнулся.

— А если бы она не была наклоненной, то разве не походила бы как две капли воды на ту, у подножия которой мы стоим? — И процитировал, выделяя каждое слово: — Это на заходе склоненной тени найдете вы 3. — И быстро добавил: — Мертвец пометил отпечатком своим две одинаковые тени. Склоненная тень… Две одинаковые тени…

Ни Эзра, ни шейх не осмелились ни подтвердить, ни опровергнуть гипотезу францисканца.

— Возможно, вы правы, — снизошла Мануэла, — но как тогда быть с предыдущими фразами и последующими? Позвольте глянуть на ваши заметки, — протянула она руку.

Варгас охотно протянул ей листок.

— Смотрите, — продолжила она. — Как быть с этими подсказками? Кто такие A'h и A'hoth? И где мертвец?

— Ответ прост: я не верю в совпадения. — Рафаэль указал на башни. — Не думаю, что склоненная тень и две одинаковые тени могут быть чем-то другим, а не этими двумя сооружениями.

— Сеньора, — заговорил чуть рассеянно раввин, — вы спрашиваете, кто такие A'h и A'hoth? Эти слова означают «брат» и «сестра». Их иногда используют как омонимы Ich и Icha: мужчина и женщина. Самец и самка. Но, как бы то ни было, я не понимаю, к чему эти прозвища. Боюсь, наш друг принимает догадки за реальность.

— И не только A'h и A'hoth, — вступил ибн Сарраг. — В тексте говорится о мертвеце. Мертвец, который — цитирую — пометил отпечатком своим две одинаковые тени. Лично я не вижу ни могилы, ни склепа. А вы?

Варгас шейху не ответил, а окликнул проходившего мимо водоноса:

— Простите, сеньор, не могли бы вы мне помочь? Не скажете, не связана ли с этой башней какая-нибудь история?

Водонос рассмеялся:

— Должно быть, вы не местный, падре! Иначе не задавали бы такого рода вопроса. Конечно, у нее есть история. Но она связана и с другой башней. Вон той, что возле собора.

— Если вас не затруднит, не могли бы вы вкратце поведать нам, о чем там речь? — попросил Варгас.

— Охотно. Вот эта называется Сан-Сальвадор. Другая, что клонится, — Сан-Мартин. Рассказывают, что в те времена, когда городом владели мавры, два арабских архитектора безумно влюбились в одну и ту же женщину, принцессу по имени Сорайда. Чтобы разрешить проблему, эмир предложил им построить две башни. Тот, чья будет красивей, и получит руку принцессы. — Улыбка водоноса немного омрачилась. — Вы наверняка догадались, кто стал победителем. Создатель башни Сан-Мартин увидел, что она клонится, лишь когда она была уже закончена.

— И это все? — уточнил Рафаэль, неудовлетворенный ответом.

— Да, сеньор. Ну почти. Победитель женился на прекрасной Сорайде, а проигравший… — Водонос изобразил печаль. — Проигравший не вынес потери любви и бросился с построенной им башни. Той, о которой я говорил: башни Сан-Мартин.

Францисканец повернулся к компаньонам:

— Ну а теперь вы тоже считаете это совпадением? — И доверительным шепотом проговорил: — Мертвец пометил отпечатком своим две одинаковые тени.

На круговой дорожке у подножия наклоненной башни они разделились: Эзра с Варгасом двинулись с востока на запад, а Сарраг с Мануэлой — наоборот.

Не прошли они и одного лье, как шейх задумчиво обратился к молодой женщине:

— Довольно странный человек наш друг Варгас, вам не кажется, сеньора? От него не знаешь, что ожидать. Когда я впервые его увидел, то подумал, что он слишком молод, чтобы помочь нам. Но он очень быстро доказал, что я ошибался. Более того, его познания меня поразили. Затем я думал, что он не способен проявить независимость суждений перед своими собратьями и Церковью в целом.

— Возможно, вы путаете слепоту с чувством долга?

— Не думаю. Как бы то ни было, в этом я тоже ошибся. То, как он говорил, на какой риск пошел, защищая этого генуэзского моряка, наглядно показало, что за облачением священника скрывается свободный дух. И, наконец, я сказал себе, что принятие монашеского сана наверняка увело его далеко от реальностей.

— Что вы имеете в виду под реальностями? — подняла брови Мануэла.

— Жизнь, страдания, смерть, любовь.

Молодая женщина вздрогнула. Уж не играет ли с ней араб? Если это так, то она не даст загнать себя в ловушку. И она самым естественным тоном заметила:

— Не знаю, как вы представляете себе духовенство. Христос, как вам наверняка известно, познал эти «реальности», о которых вы говорите. И священник…

— Я говорил также и о любви. Насколько мне известно, Христос этого чувства не испытывал.

— Как же вы ошибаетесь! Конечно, он не любил в плотском смысле слова, но страсти Христовы, его самопожертвование, все в нем — не что иное, как любовь!

— Да будет вам, сеньора, — укоризненно бросил шейх. — Вам отлично известно, что священники — не Христос. Они в первую очередь мужчины.

Мануэла застыла. Ибн Сарраг начал ее серьезно раздражать.

— Почему бы вам не высказаться прямо, шейх, вместо того чтобы вилять?

Араб серьезно поглядел на нее, но в его глазах светилась лукавая искорка.

— Ой, да ничего особенного.

— Выкладывайте, шейх ибн Сарраг!

— Допустим, мне доводилось видеть, как некоторые люди считали себя предназначенными для чего-то, тогда как на самом деле созданы совершенно для другого.

Мануэла все еще не могла понять, к чему он клонит, и ждала продолжения.

— Видите ли, сеньора, — более теплым тоном продолжил араб, — мы, жители Востока, верим в некоторые вещи. Вещи, которые вы, обитатели Запада, считаете абсурдными или смешными. Сглаз — одно из этих верований, но также, и я бы сказал, это основное, — предопределение. Мы убеждены, что все было заранее предначертано в Великой Книге Звезд: наши радости, печали, любовь, час нашего рождения и нашей смерти. Отказываясь признавать такого рода философию, вы предпочитаете говорить, когда происходит нечто удивительное, о Провидении, совпадении или случае. Буквально только что Варгас сказал, что не верит в совпадения. И был прав. Я тоже не верю.

Враждебность Мануэлы, возникшая в начале разговора, исчезла.

А шейх тем временем продолжил:

— Каждому из нас отведена своя роль. Иногда она состоит в том, чтобы быть просто вдохновителем и иногда даже и инициатором. Иногда мы появляемся в жизни другого человека в тот момент, когда он стоит на перепутье. Вольно или невольно мы влияем на его выбор. Этот человек выберет тот или иной путь, и все его будущее изменится. Я знаю людей, которые никогда не погрязли бы в пучине отчаяния, если бы кто-то нашел нужные слова, чтобы их удержать.

— Вы говорите, что мы можем изменить чью-то жизнь. Изменить к лучшему или к худшему?

— Одному Аллаху это известно. Но в чем лично я полностью уверен: было заранее предначертано, что мы сыграем эту роль — в этот самый день, в этот самый час. А также в то, что, как только наша задача выполнена, мы исчезаем из жизни этого человека. Наш друг Варгас сейчас на перепутье. Сеньора, я молю Всемогущего, чтобы благодаря вам он выбрал правильный путь. Вот что я хотел вам сказать.

— Если жители Востока правы, шейх ибн Сарраг, то знайте, что уже поздно: я ничего не смогу ни прибавить, ни убавить.

Араб едва заметно кивнул и, видимо, сочтя, что все уже сказано, двинулся дальше.

Несколько минут спустя они увидели Эзру с Варгасом. Сидя на склоне, они задумчиво взирали на лежавший между ними на травке пятый бронзовый треугольник.

Справа от них, примерно на середине растрескавшейся стены, выступала лепная голова быка. А прямо под ней — широкая трещина. Именно в ней раввин с францисканцем, видимо, и обнаружили треугольник.

Приблизившись, Мануэла услышала слова араба: — Найдете вы 3 у подножия стены, где написано: Моисей принес вам неопровержимые доказательства, вы же в отсутствие его тельца для почитания взяли.

ГЛАВА 29

Яркое солнце, сияющее над Саламанкой, добавляло торжественности празднеству в честь въезда в город Их Величеств Изабеллы и Фердинанда. Рядом с Их Величествами ехали знаменитый граф Кабра, гроза мавров, вооруженная охрана и вездесущие священники, вечно сопровождавшие двор.

Процессия продвигалась в темпе грациозной поступи арабских и андалусийских скакунов, под сенью королевского штандарта Кастилии, а на всем пути до собора перед ними склонялись разноцветные стяги.

Королева, облаченная в бархатный корсаж, парчовую юбку и мантию с капюшоном, украшенную в мавританском стиле, ехала на рыжей кобыле в седле, обитом малиновым бархатом. Сбрую лошади украшали шелковые ленты с позолоченными кисточками. Рядом с ней ехала на муле инфанта в черной парче и черной же мантии с капюшоном, украшенной так же, как материнская. Король же, как и все его рыцари, был в воинском облачении.

На паперти собора их торжественно поджидал архиепископ Саламанки, сложив руки на заметном брюшке. Чуть в стороне стоял Эрнандо де Талавера. Чувствовалось, что он испытывает гордость, глядя на эту армию на марше. Это была сама Испания. Испания, отвоевывавшая свою славу и честь. С того самого мгновения, как появился кортеж, у Талаверы все время вертелся в голове не очень давний разговор с королевой.

Последние сведения из Андалусии подтверждали это. Даже если Гранада падет еще не завтра, уже совершенно очевидно, что она падет.