Первый раз мы услышали эти звуки однажды вечером, после ужина, когда еще сидели за столом. Звон колокольчика раздавался в воздухе над нашими головами несколько раз подряд, а в одном случае вместо звучания одного-единственного колокольчика комнату огласили те самые перезвоны, о которых я говорил. Впоследствии я слышал подобные звуки в самых разных местах - и на открытом воздухе, и в тех домах, в которые время от времени заглядывала мадам Блаватская. Как и в случае с постукиваниями, приверженцы гипотезы о сознательном мошенничестве не смогли выдвинуть никакого объяснения звону колокольчика, которое не рухнуло бы после сравнения конкретных случаев и условий, при которых я слышал эти звуки. В действительности же теория о мошенничестве по отношению к колокольчикам опирается лишь на одно ограниченное предположение. Звук постукивания можно произвести множеством различных способов; следовательно, чтобы убедиться, что постукивание не было произведено обычными средствами, человек вправе попросить провести этот опыт много раз в варьирующихся условиях. Зато способы вызвать звон колокольчика в физическом плане весьма немногочисленны. Для этого вам понадобится либо колокольчик, либо подобный ему звенящий предмет. Но если вы сидите в хорошо освещенной комнате, внимательно наблюдая за происходящим, и перезвон раздается у вас над головою, где физически нет никакого колокольчика, который мог бы его производить, - какими предположениями можно тогда обосновать версию о мошенничестве? Может быть, звук доносится вообще не из этой комнаты, а из соседней, где их издает какой-нибудь ассистент или аппарат? Прежде всего, отметим, что ни один разумный человек, слышавший эти звуки, не станет выдвигать такого предположения, потому что сам их характер несовместим с подобной идеей. Они никогда не звучат громко (по крайней мере, я такого не слышал), но всегда бывают чистыми и на редкость отчетливыми. Если вы легонько ударите ножом по краю тонкого бокала для вина, получится звук такого рода, что вряд ли кто-нибудь поверит, что он донесся из соседней комнаты. Именно на звон бокала и похож таинственный звон колокольчика, только последний еще яснее и чище, без всякого дребезжащего призвука. Независимо от этого, мне, как я уже говорил, доводилось слышать такой звон и на открытом воздухе; он доносился в вечерней тишине прямо с неба. В комнатах он не всегда слышался над головою; иногда он возникал снизу, у самых ног собравшихся слушателей. Однажды в доме одного из друзей, когда этот звон два-три раза раздался в гостиной, где мы обедали, один из присутствующих джентльменов поднялся и пошел в столовую, находившуюся за две комнаты от гостиной, чтобы взять небольшую чашку для ополаскивания пальцев и при помощи нее воспроизвести звук невидимого колокольчика (это обычная форма эксперимента). Находясь в столовой, где больше никого не было, этот джентльмен услышал, как рядом звенит колокольчик, хотя мадам Блаватская оставалась в гостиной. Этот пример убедительно опровергает теорию о том, что мадам Блаватская носила с собою какой-то аппарат, производящий звуки, - теорию, которая представляется совершенно абсурдной людям, часто слышавшим таинственный звон в самых разнообразных местах. Что же касается предположения об участии сообщников, то его опровергает тот факт, что я неоднократно слышал звон колокольчиков на улице, следуя рядом с джампаном мадам Блаватской, когда возле нас не было никого, кроме носильщиков. Невидимые колокольчики - не просто забавный пример, иллюстрирующий свойства тех токов, которые приходят в действие, чтобы произвести звон. Этот феномен служит непосредственной практической цели - поддержанию "телеграфной связи" между оккультистами. Судя по всему, когда между подготовленными оккультистами установлена таинственная магнетическая связь, которая, чем бы она ни являлась, позволяет обмениваться мыслями, то эти люди могут производить звон невидимого колокольчика на любом расстоянии от себя, там, где находится собрат-посвященный, внимание которого они хотят привлечь. Вечером, когда мы все сидели дома в своем узком кругу и спокойно читали, я неоднократно слышал, как мадам Блаватскую вызывали подобным образом. Внезапно раздавался тихий звон колокольчиков, и мадам Блаватская вставала и уходила в свою комнату, чтобы предаться каким-то оккультным занятиям, которые и были причиною вызова. Прекрасный пример того, как некий собрат-посвященный может произвести такие звуки на расстоянии, мы наблюдали однажды вечером при следующих обстоятельствах. У нас ужинала одна дама, гостившая в Симле у своих знакомых. Около одиннадцати часов мне принесли записку от хозяина дома, где она остановилась. Туда было вложено письмо, которое он просил передать мадам Блаватской, чтобы последняя оккультным способом переправила его определенному члену великого Братства, с которым состояли в переписке и я, и упомянутый джентльмен. (О том, каковы были обстоятельства этой переписки, я расскажу позднее). Нас всех очень интересовало, можно ли отправить это оккультное послание, причем мы хотели узнать это сразу же, до того, как гостья автора записки вернется в его дом: ведь тогда она могла бы передать ему ответ. Но мадам Блаватская заявила, что ее способностей недостаточно для такого подвига. В послании же задавался вопрос о том, сможет ли определенное лицо, один не вполне зрелый брат, проживавший в окрестностях Симлы, оказать автору письма необходимую помощь. Мадам Блаватская сказала, что посмотрит, сумеет ли она "найти того человека", и, взяв послание, отправилась на веранду, куда мы все за нею и последовали. Опершись на балюстраду и созерцая широко простиравшуюся перед нами долину Симлы, мадам Блаватская несколько минут стояла в молчании, совершенно неподвижная, как и все мы; ночь уже давно наступила, и все обычные звуки умолкли, поэтому ничто не нарушало царившую вокруг тишину. Вдруг в воздухе перед нами прозвучала чистая нота невидимого колокольчика. "Все в порядке, - воскликнула мадам, - он получит послание!" И вскоре это письмо и вправду было передано надлежащим образом. Но о том, какой феномен был связан с его передачей, будет лучше рассказать в связи с иными примерами. Я перехожу теперь к ряду эпизодов, которые выставляют оккультные силы в более поразительном свете, нежели любой из случаев, описанных мною выше. Для научного ума воспроизведение звуков при помощи силы, неизвестной обычной науке, должно быть не менее ясным доказательством существования этой силы, нежели более поразительные феномены, связанные с передачей на расстоянии твердых предметов оккультным путем. Звук достигает нашего слуха лишь благодаря колебанию воздуха; а ведь с точки зрения обычного сознания вызвать силою мысли даже самое слабое колебание воздуха столь же невозможно, как и выкорчевать дерево с корнями из земли. Тем не менее в сфере чувственно воспринимаемых явлений существуют разные степени чудесного, какою бы нелогичной ни была эта градация. Первый эпизод из той разновидности, к которой я намерен сейчас перейти, не относится к феноменам, способным послужить безупречным доказательством в глазах стороннего наблюдателя. Я описываю этот случай в основном для тех читателей, которые уже осознали возможность подобных феноменов благодаря занятиям спиритизмом или опытам иного рода и которых больше интересуют не просто тесты и проверки, а эксперименты, бросающие свет на происхождение подобных явлений. Если бы этот эксперимент был организован немного лучше, он мог бы сыграть роль прекрасной научной проверки; но когда мадам Блаватская предоставлена в этих делах сама себе, она неизменно является наихудшим изобретателем тестов, какого только можно себе представить. Совершенно не понимая проявлений самоуверенного и недоверчивого темперамента, посвятив всю жизнь личному развитию в кругу азиатских мистиков и обладая скорее творческими, нежели критическими способностями, она никогда не могла встать на позиции наблюдателей-европейцев, высказывающих самые замысловатые подозрения при встрече с простейшей формой чудесного. Чудесное, причем в проявлениях настолько фантастических, что они почти ускользают от обыденного понимания, ежедневно питало ее жизнь на протяжении многих лет; легко понять, что в глазах этой женщины ревнивое недоверие, которым обычные люди встречают малейшие проявления оккультной силы, и их стремление найти хоть какую-нибудь лазейку для своих подозрений выглядят не менее глупыми и утомительными, чем легковерная личность - в глазах обывателя. Однажды днем, в последних числах сентября, моя супруга направилась вместе с мадам Блаватской на вершину соседнего холма. Их сопровождала одна приятельница. В тот раз меня с ними не было. Находясь на вершине, мадам Блаватская шутливым тоном спросила мою супругу, каково ее заветное желание. Жена ответила наобум, экспромтом: "Получить послание от одного из Братьев". Мадам Блаватская вынула из кармана чистый кусок розовой бумаги, оторванный от записки, которую она получила в тот день. Сложив листок и засунув его внутрь небольшого компаса, она встала на гребень холма. Несколько мгновений подержав в руках компас, она вернулась и сообщила, что отправила листок Брату. Вскоре после этого, мысленно связавшись с далеким Братом оккультными методами, мадам Блаватская сказала, что он спрашивает, в каком именно месте моя супруга предпочтет получить предназначенное ей письмо. Сперва моя жена пожелала, чтобы письмо, порхая в воздухе, упало ей на колени; однако затем они принялись обсуждать, действительно ли это наилучший способ, и в конце концов пришли к решению, что моя супруга найдет послание на определенном дереве. Это, конечно, было ошибкой, которая открывает путь подозрениям категорически настроенных скептиков. Она наверняка даст почву предположениям, что у мадам Блаватской были свои причины настаивать на том, чтобы выбрать в качестве почтового ящика именно дерево. Я лишь считаю нужным повторить для читателей, которые поддержат это подозрение, ознакомившись со всей предысторией, что привожу здесь данный случай не в качестве доказательства чего-либо, а просто как небезынтересный эпизод. Видимо, сначала мадам Блаватская неверно описала то дерево, на которое указал далекий Брат; не без труда вскарабкавшись на нижнюю ветку голого ствола, лишенного листьев, моя супруга так ничего и не нашла. После этого мадам снова вступила в контакт с Братом и поняла свою ошибку. Другое дерево стояло чуть подальше; к нему не стали приближаться ни мадам, ни ее вторая спутница. Моя супруга взобралась на это дерево и, оказавшись на высоте нескольких футов над землею, внимательно осмотрела ветки. Сначала она ничего не обнаружила, но затем, не меняя положения тела, -повернула голову и увидела на тоненькой веточке, где еще секунду назад не было ничего, кроме листьев, маленькую записку на розовой бумаге. Записка была наколота на черенок листа, сорванного совсем недавно, потому что черенок этот был еще зеленым и влажным; ведь если бы лист сорвали загодя, черенок, как можно догадаться, имел бы увядший вид. В послании содержались следующие слова: "Меня попросили оставить здесь записку для вас. Чем я могу быть вам полезен?" Внизу стояла подпись - несколько букв тибетского алфавита. Судя по всему, письмо было написано на том самом листке розовой бумаги, который мадам Блаватская вынула из кармана незадолго до этого только тогда листок был еще чист. Как же удалось сначала переправить этот листок Брату, который написал на нем свое краткое послание, а затем вернуть его обратно, на вершину холма? О том таинственном способе, которым записка попала на дерево, я даже не говорю. Какие бы предположения я сам ни выдвигал на этот счет, подробно излагать их будет преждевременно, пока я как следует не изучил наблюдаемые факты. Бесполезно дискутировать об устройстве плавников летучей рыбы с людьми, которые вообще не верят в существование летучих рыб и отказываются признавать какие-либо феномены, кроме чудес, признанных ортодоксальной церковью. Теперь я перейду к рассказу о происшествиях одного чрезвычайно замечательного дня. Необходимо отметить, что накануне мы предприняли небольшую экспедицию, которая обернулась coup manque*, хотя впоследствии у нас были все основания предполагать, что если бы не несколько досадных просчетов, она могла бы привести к весьма интересным результатам. Мы сбились с пути, направляясь в некое место, которое мадам Блаватской неточно описали (а может быть, она и сама неточно поняла описанное). Указанное описание она получила в ходе оккультной беседы с одним из Братьев, находившимся в тот момент проездом в Симле. Если бы мы двигались правильным маршрутом, то получили бы счастливую возможность встретиться с этим Братом, поскольку он остановился на одну ночь в каком-то старом тибетском храме или гостинице для путешественников. Такие заведения попадаются в Гималаях, и лишь глухое безразличие английских обывателей виною тому, что последние не придают подобным местам особого значения и вообще не проявляют к ним никакого интереса. Мадам Блаватская совершенно не знала Симлы; уже то, как она описала место, куда хотела нас отвести, наводило на мысль, что она имела в виду совершенно иной пункт назначения. Мы тронулись в путь, и долгое время мадам утверждала, что мы движемся в верном направлении, поскольку она чувствует определенные токи. Впоследствии выяснилось, что значительная часть дороги, по которой мы шли, совпадала с правильным маршрутом, но, слегка отклонившись от него в одном месте, мы попали на переплетение троп, которые вели по холмам в совершенно неверную сторону. В итоге мадам полностью потеряла ориентацию, и мы попытались вернуться в то место, где сбились с дороги. Мы обсуждали топографию Симлы, которую хорошо знали, стараясь догадаться, где находится то место, куда нас пыталась привести мадам Блаватская, но наши усилия были тщетны. На склоне одного холма мадам Блаватская заявила, что вновь ощущает исчезнувшие было токи, и мы решительно двинулись вниз. Однако оккультные токи могут проходить и в таких местах, где путешественники пройти не в состоянии; когда мы попробовали одолеть этот спуск, я уже понимал, что наше дело обречено. Через некоторое время экспедицию пришлось прервать, и мы в расстроенных чувствах вернулись домой. Возможно, читатель спросит: "Почему же этот всеведущий Брат не почувствовал, что мадам Блаватская заблудилась, и вовремя не указал вам правильное направление?" Я предвижу этот вопрос, так как знаю по опыту, что людям, не привыкшим заниматься подобными предметами, трудно понять отношение Братьев к исследователям вроде нас. Например, в нашем случае никоим образом нельзя было сказать, что Брат, о котором идет речь, с нетерпением ждет нас, горя желанием доказать факт собственного существования ареопагу высокоумных англичан. Нам так мало дано узнать о повседневной жизни адепта оккультизма, что мы, непосвященные, можем сказать лишь очень немногое о его подлинных интересах; однако в наших силах выяснить, по крайней мере, то, что интересы, постоянно занимающие его внимание, связаны с его непосредственной работой, к которой никоим образом не относится удовлетворение любопытства людей, увлекающихся оккультизмом, но не проходящих систематического оккультного обучения. Напротив, адепту даже возбраняются любые уступки подобному любопытству, кроме как в самых исключительных обстоятельствах. В нашем же случае события, вероятно, развивались следующим образом. Мадам Блаватская, очевидно, ощутила своими оккультными "щупальцами", что поблизости оказался один из ее выдающихся друзей. Страстно желая порадовать нас, она немедленно поинтересовалась, можно ли привести нас к нему. Наверное, он отреагировал на ее просьбу примерно так же, как королевский астроном* отнесся бы к вопросу друга, можно ли привести в обсерваторию группу леди, которым хочется посмотреть на звезды в телескоп. Тем не менее желая доставить удовольствие мадам Блаватской, своему неоперившемуся собрату по оккультизму, адепт, вероятно, сказал: "Прекрасно, приводите их, если вам угодно; я буду в таком-то месте". Затем он вернулся к работе и вспомнил о нашем несостоявшемся визите лишь тогда, когда было уже поздно. Только после этого адепт, надо думать, направил свое оккультное восприятие на обстоятельства произошедшего. Однако как бы это ни происходило в действительности, экспедиция, первоначально запланированная нами, провалилась. На следующий день мы снова собрались на пикник; мы не столько рассчитывали увидеть Брата, сколько действовали просто из принципа, в надежде, вдруг что-нибудь да произойдет. На сей раз мы двигались в другом направлении, которое теперь, когда вчерашний маршрут оказался неверным, представлялось нам правильной дорогой к месту, описанному Братом. Утром в назначенное время мы пустились в путь. Сначала мы предполагали отправиться вшестером, но прямо перед выходом к нам присоединился седьмой человек. Мы несколько часов спускались по холму, а затем присмотрели для завтрака местечко в лесу, в том месте, откуда низвергался водопад. Корзины с едой были еще не распакованы; слуги разожгли чуть поодаль костер, как обычно делают на пикниках в Индии, и занялись приготовлением чая и кофе. Мы принялись шутить над тем, что из-за появления седьмого участника у нас на пикнике не хватает чашки и блюдца, и кто-то со смехом попросил мадам Блаватскую сотворить упомянутые предметы. Шутливое предложение было сделано безо всякого умысла, однако когда мадам Блаватская заявила, что это очень трудно, но она все же попробует, это сразу привлекло всеобщее внимание. Как обычно, мадам провела телепатическую беседу с одним из Братьев, а потом немного походила неподалеку от того места, где мы сидели, прогуливаясь в радиусе пяти-десяти ярдов вокруг скатерти, расстеленной для пикника. Я внимательно следил за нею, ожидая, что же произойдет. Потом мадам Блаватская отметила на земле какое-то место и попросила одного джентльмена из нашей компании принести нож, чтобы было чем копать. Выбранное ею место находилось на гребне покатого склона, густо поросшего травами, сорняками и кустистым подлеском. Джентльмен с ножом (назовем его X., поскольку в дальнейшем я еще буду о нем упоминать) первым делом принялся вырывать из земли растительность; это стоило ему большого труда, потому что кусты были жесткими и корни их тесно переплелись. Разрезая ножом землю и спутанные корни и извлекая debris* руками, он наткнулся на край какого-то белого предмета, который, когда его полностью выкопали, и оказался пресловутой чашкой. Немного погодя, чуть больше углубившись в землю, джентльмен обнаружил там и блюдце, которое подходило к чашке. Оба эти предмета поставили на землю, покрытую разбросанными корнями, так что казалось, будто корни растут прямо вокруг них. И формой своей, и рисунком эти чашка и блюдце ничем не отличались от тех, которые мы принесли с собою на пикник, и, оказавшись на скатерти, составили седьмую чайную пару. Сразу хочу добавить, что, когда мы пришли домой, моя супруга сразу же спросила нашего главного кхитмутгара, сколько у нас чашек и блюдец в этом самом сервизе. Поскольку сервиз был старым, несколько предметов из него уже успели разбиться, но слуга немедленно ответил, что чайных чашек осталось девять. Когда мы их собрали и пересчитали, оказалось, что их действительно девять, если не считать ту чашку, которую мы выкопали из земли. Вместе с нею их стало десять. Этот сервиз отличался довольно своеобразным рисунком и был куплен в Лондоне много лет назад, так что подобрать к нему чашку того же образца, находясь в Симле, было практически невозможно. Конечно, сама мысль о том, что человек может создавать материальные объекты, пользуясь для этого лишь психической энергией, вызовет реакцию отторжения у тех, кому полностью чужда эта тема. Подобная идея не станет более приемлемой для этих людей, даже если сказать им, что чашка с блюдцем, о которых идет речь, были не сотворены, а возникли скорее как "дубликаты" уже существующих предметов. "Дублирование" объектов представляется просто особой разновидностью их сотворения - сотворением по готовому образцу. Так или иначе, но все события этого утра происходили именно так, как я их изложил. Я постарался строжайшим образом следовать правде, описывая каждую мелочь во всех подробностях. Если этот феномен был не тем, чем нам казался, то есть не чудеснейшей демонстрацией силы, о которой современная наука пока не имеет ни малейшего представления, значит, он являлся тщательно продуманным мошенничеством. Но даже если оставить в стороне тот факт, что участие мадам Блаватской в подобном обмане представляется совершенно невероятным с нравственной точки зрения, данная гипотеза выглядит весьма шаткой. Ни один человек нормальных умственных способностей, который ознакомится с изложенными фактами или просто доверяет моему свидетельству, не может рассматривать эту версию как окончательное решение проблемы. Нет никаких сомнений в том, что чашку и блюдце выкопали из земли именно так, как я описал. Если они оказались там не с помощью оккультной силы, значит, их заранее закопали в этом месте. Но я уже описывал состояние почвы, откуда их извлекли; судя по характеру растительности, эта земля много лет оставалась нетронутой. Можно, конечно, настаивать на том, что с другого участка холма к данному месту заблаговременно прорыли тоннель, по которому и протолкнули чашку с блюдцем. Однако это предположение едва ли оправдано с физической точки зрения. Если выкопать тоннель того размера, который требуется для подобной цели, на земле наверняка останутся следы работ - однако никаких следов не было видно. Мы не нашли их даже после того, как специально осмотрели землю вскоре после феномена. Но истина состоит в том, что теория о предварительном "захоронении" не выдерживает никакой критики, поскольку невозможно было предвидеть, что из бесчисленного множества вещей, о которых можно попросить, мадам Блаватской придется сотворить именно чашку и блюдце. Эта просьба была обусловлена конкретными, сиюминутными обстоятельствами. Если бы в последний момент к нам не присоединился еще один человек, то нам хватило бы тех чашек с блюдцами, которые упаковали слуги, и на посуду вообще никто не обратил бы особого внимания. Ее выбирали слуги; они с легкостью могли взять вместо данных чашек какие-то другие, и никто из гостей не знал об их выборе заранее. Если бы чашку и блюдце действительно зарыли в землю с целью обмана, мошенникам в процессе подготовки пришлось бы также заставить нас выбрать для пикника именно то место, которое мы выбрали; но конкретное место, куда поставили джампаны наших дам, выбирал я сам, вместе с джентльменом, которого мы условились называть "X.", причем место это находилось в нескольких ярдах от точки, где потом обнаружили чашку. Если оставить в стороне прочие несообразности, которыми блистает версия о мошенничестве, возникает вопрос: кем могли быть люди, которые закопали в землю чашку и блюдце, и когда именно они осуществили эту операцию? Мадам Блаватская безвыходно находилась в нашем доме с вечера накануне, когда мы договорились отправиться на пикник, и до момента, когда мы двинулись в путь. Единственный слуга, которого она привезла с собою (парнишка из Бомбея, абсолютно не знающий Симлу), постоянно был где-то в доме с предыдущего вечера до утреннего пробуждения домочадцев. Случилось так, что в середине ночи он говорил с моим собственным посыльным, когда мне не давала спать дверь, ведущая на чердак. Ее забыли закрыть, и она хлопала на ветру; я позвал слуг и велел ее запереть. Шум разбудил мадам Блаватскую, и она послала своего слугу, который всегда спал поблизости, чтобы узнать, в чем дело. Полковник Олькотт, президент Теософического Общества, в это время также гостил у нас. Он тоже провел с нами весь вечер с того момента, как мы вернулись из своей неудавшейся экспедиции, и присутствовал при нашем отправлении на пикник. Предположение, что он потратил ночь, чтобы пройти четыре или пять миль вниз по неудобному кхуду и по лесу, где трудно найти тропинку, задавшись целью закопать чашку и блюдце, которые могли и не совпасть по виду с посудой, взятой на пикник, и даже не имея никакой гарантии, что мы направимся именно в это место, а не в другое, - словом, при ничтожной вероятности того, что все его ухищрения действительно помогут осуществить предполагаемое мошенничество, такое предположение представляется мне слишком экстравагантным. Есть еще одно соображение: к конечной цели нашего путешествия ведут две дороги, проходящие через противоположные концы верхнего полукружья холмов, на которых стоит Симла. Мы были вольны выбрать любой из двух путей, и я могу заверить, что ни мадам Блаватская, ни полковник Олькотт не принимали в этом выборе никакого участия. Если бы мы пошли по другой дороге, то ни в коем случае не попали бы в то место, где расположились на завтрак. С какой стороны ни рассматривай предположение о том, что описанный мною феномен был мошенничеством, такая версия все равно противоречит здравому смыслу. Но это еще не все: по мере развития моего повествования, когда только что изложенный эпизод можно будет сравнить со случаями, произошедшими позднее, подозрение в мошенничестве будет выглядеть все более и более нелепым. Но я еще не закончил рассказ о событиях того утра, когда мы выкопали из земли чашку. Джентльмен, названный мною X., много общался с нами в течение одной-двух недель, которые пролетели со дня приезда мадам Блаватской. На него, как и на многих наших друзей, произвели сильное впечатление феномены, происходившие в ее присутствии. Этот джентльмен со всею определенностью пришел к выводу, что Теософическое Общество, предмет забот мадам Блаватской, оказывает положительное влияние на коренных индийцев. Это мнение он не раз высказывал мне с самым горячим чувством. X. также заявлял о своем намерении последовать моему примеру и вступить в Общество. Когда мы обнаружили в земле чашку с блюдцем, это произвело сильнейшее впечатление на большинство присутствующих, в том числе и на X.; во время последующей беседы нам пришла мысль, что X. может прямо сейчас официально стать членом Общества. Насколько я помню, автором этой идеи был именно я; но я бы не стал ее выдвигать и развивать, если бы X. не принял самостоятельного и, насколько я понял, хладнокровного решения вступить в Общество. Кроме того, этот шаг не подразумевает решительно никаких обязательств, а просто служит выражением симпатии к обретению оккультных знаний и общего согласия с главным филантропическим учением, проповедующим братские чувства по отношению ко всему человечеству, независимо от национальности, расы и вероисповедания. Об этом необходимо упомянуть, принимая во внимание те мелкие досадные неприятности, которые произошли чуть позже. X. был вполне готов принять предложение о том, чтобы прямо на месте официально вступить в члены Общества. Но для этого ему должны были вручить определенные документы: официальный диплом, который новые члены получали после того, как им сообщали масонские опознавательные знаки, принятые в Обществе. Но где нам было взять диплом? Разумеется, для собравшихся возникшая трудность была еще одной удачной возможностью испытать способности мадам. Сможет ли она раздобыть диплом при помощи "магии"? После телепатической беседы с одним из Братьев, который интересовался, как у нас идут дела, мадам сообщила нам, что диплом вот-вот будет доставлен. Она описала и его внешний вид: бумажный свиток, обмотанный чрезвычайно длинным шнуром и обернутый листьями ползучего растения. Нам предстояло найти его в лесу, где мы находились, причем искать свиток мог каждый, но найти его мог лишь человек, которому предназначался диплом, то есть сам X. Так и случилось. Мы обыскали все вокруг, и деревья, и подлесок, заглядывали всюду, куда подсказывало любопытство, но нашел свиток именно X., причем диплом выглядел в точности так, как его описала мадам Блаватская. К тому времени мы уже закончили завтрак. Полковник Олькотт провел формальное "посвящение" X. в члены Общества. Некоторое время спустя мы передвинули свой бивуак несколько ниже в лес, туда, где стоял маленький тибетский храм, он же - гостиница для путешественников, где, по словам мадам Блаватской, прошлою ночью останавливался Брат, проезжавший через Симлу. Мы развлекались, рассматривая маленькое здание снаружи и изнутри и "купаясь в волнах позитивного магнетизма", как выразилась мадам Блаватская. Потом мы улеглись на траве рядом с храмом, и кому-то из нас пришло в голову, что было бы неплохо еще раз выпить кофе. Слугам отдали соответствующее распоряжение, но оказалось, что у нас кончился запас воды. Вода из рек и ручьев в окрестностях Симлы не годится для подобных целей, и на пикник всегда приходится брать с собою чистую профильтрованную воду. Все бутылки для воды, которые лежали в наших корзинах, были уже пусты. Слуги подкрепили сообщение об этом наглядной демонстрацией пустых бутылок. Нам оставалось только одно: послать кого-нибудь на пивоваренный завод самое близкое к нам здание, находившееся всего в одной миле от места нашей стоянки, и попросить воды. Я написал карандашом записку, и один из кули отправился в путь, прихватив с собою пустые бутылки. Время шло, и кули вскоре вернулся, но, к нашему величайшему возмущению, без воды. В тот день на заводе не было ни одного европейца (пикник происходил в воскресенье), отдать записку было некому, а кули оказался настолько глуп, что потащился назад с пустыми бутылками под мышкой, вместо того, чтобы как следует расспросить людей на заводе и найти человека, кто мог бы снабдить его водою. Тут наша компания слегка поредела: X. и еще один джентльмен пошли прогуляться. Никто из участников пикника, оставшихся на месте, не ожидал новых феноменов, когда мадам Блаватская внезапно встала, подошла к корзинам, стоявшим в десяти или двадцати ярдах от нас, извлекла оттуда бутылку (полагаю, это была одна из пустых бутылок, которые принес назад кули) и вернулась к нам, пряча ее между складками платья. Когда мадам, смеясь, продемонстрировала нам бутыль, оказалось, что та полна воды. Совсем как фокус иллюзиониста, скажете вы? Да, совсем - если не считать условий, в которых все происходило. Чтобы фокус получился, иллюзионист должен заранее знать, что ему предстоит делать. В нашем же случае предсказать нехватку воды было столь же невозможно, как и предвидеть, что нам неожиданно понадобятся дополнительные чашка и блюдце. Тот факт, что на пивоваренном заводе не оказалось никого из европейцев, а также то, что кули, посланный за водою, проявил тупость, необычную даже для кули, и вернулся ни с чем только потому, что не нашел ни одного европейца, которому мог бы передать мою записку, - оба эти обстоятельства были чистой случайностью. Между тем без них у нас не возникло бы необходимости добывать воду оккультным способом. Кроме того, оба эти момента стали возможны лишь в результате другой, основополагающей и крайне маловероятной случайности, заключавшейся в том, что слуги отпустили нас на пикник, не снабдив необходимыми припасами.