Так реагировали на войну почти все, кого он знал, включая и его хозяина. Мистер Генри Форд не одобрял войны. Он не раз высказывал свое суждение о ней попутно с мнением о высоких пошлинах, золотом стандарте, банкирах, рабочих союзах и положении в Мексике. Эта война была наихудшим из всего, что произошло за последнее время, и началась она потому, что одни хотят обогатиться, захватив богатства других, вместо того чтобы заставить свои мозги поработать на создание собственных богатств. Если люди хотят воевать, это их личное дело; но что касается президента Фордовской автомобильной компании, то он решительно заявляет: его компания не будет работать на войну и ничего не продаст ни одному из ее участников.
      Так заявил он и, к изумлению воюющих сторон, держал свое слово. Агенты британского правительства прибыли в Хайленд-Парк, намереваясь закупить автомобили, но им сказали, что для них таковых в продаже не имеется. Они не поверили своим ушам и сказали, что их, очевидно, не поняли, они заплатят наличными; они готовы выдать чек на старинный банкирский дом Дж.П.Моргана и Кo, помещающийся на углу Брод-стрит и Уолл-стрит в Нью-Йорке. Да, мистер Форд слыхал об этом концерне, но это ничего не меняет, он не продает автомобилей для военных целей.
      Разумеется, нельзя ручаться, что британцы не нашли способа заполучить в свои руки несколько фордовских автомобилей вопреки упрямству одного промышленника-пацифиста. Трудно предположить, чтобы все фордовские управляющие и агенты по продаже его автомобилей оказались такими же идеалистами, как их хозяин. Утверждение, что деньги не пахнут, - старо, как и мнение, что древние римляне - лучшие коммерсанты своего времени. Не мог же Генри Форд самолично следить за всеми автомобилями, купленными у него, и воспрепятствовать их проникновению в страну, известную под названием Канады, которая отделена от Детройта всего узкой речонкой. В первый год войны Генри продал свыше трехсот тысяч автомобилей, во второй свыше полумиллиона, а в третий - свыше трех четвертей миллиона. Но это увеличение сбыта могло произойти и оттого, что все другие автомобильные промышленники, снабжая воюющие государства, предоставили Генри широкие возможности на внутреннем рынке.
      24
      Семейство Шатт переехало в новое жилье и думало, что теперь уж на всю жизнь. Их новый дом сильно нуждался в покраске, забор, казалось, вот-вот завалится, а земельный участок, пятьдесят на сто двадцать, сплошь зарос сорняком; но им казалось, что они поселились в роскошной усадьбе, и Эбнер, приходя с работы домой, забывал об усталости и всегда находил силы вскопать несколько футов земли и посадить лук и репу. Милли наняла женщину, которая целых два дня скребла и чистила, и дети заразились всеобщим волнением и непременно хотели помогать взрослым. Мистер Форд был прав, как всегда: хорошо иметь свой собственный домик.
      Если взять семейство Шатт, то не было никаких сомнений, что благотворительный замысел распределения части прибылей между рабочими увенчался полным успехом. Эбнер и Милли тратили свои деньги только для таких целей, какие одобрял мистер Форд. Симпатичный агент "социального отдела" пришел к ним и осмотрел их владения, и все семейство с жаром благодарило его и богоподобного человека, который разрешил столько проблем в их жизни и столько доставил им счастья.
      Завод работал в две восьмичасовые смены; Эбнер начинал работать в шесть утра и возвращался домой после полудня. У него оставалось сколько угодно времени для возни в огороде и на починку изгороди - чтобы не лазили соседские куры. Осенью он так расхрабрился, что даже покрасил дом; в будущем это окупится, ведь дом-то не чей-нибудь, а их собственный.
      У него хватало также времени заниматься детьми и учить их. Джонни исполнилось уже десять лет, он был серьезный и усидчивый мальчик и интересовался всем, что делал и говорил отец. Он провожал своих младших братьев и сестру в школу и, когда приходил домой, помогал матери, полол сорняки на огороде, стараясь в работе подражать Эбнеру. Джонни был способный мальчик, и никто не сомневался, что он далеко пойдет.
      Со вторым сыном, Генри Фордом, было много хлопот. "Заводилу", как прозвали его мальчишки, не увлекали ни подметание крыльца, ни полка сорняков. Он не терпел насилия и даже не позволял старшему брату вести его за руку, когда они переходили улицу. Изгородь, по его мнению, существовала только для того, чтобы перелезать через нее, и он всегда оказывался не на своей стороне и непременно что-нибудь вытворял со своей "бандой" - то окно разобьет бейсбольным мячом, то еще как-нибудь насолит соседям. Когда выговоры матери не помогали, призывался на помощь Эбнер, чтобы "всыпать ему", но и это не достигало цели, а только заставляло его таиться от родителей и скрывать от них свои проделки.
      Дэйзи была милым и кротким ребенком, в восемь лет она уже умела работать по хозяйству и любила это занятие. Она была совершенно счастлива, играя на крыльце с тряпичной куклой и ласково беседуя с ней. Как-то она подобрала бездомного котенка, и с этих пор единственной заботой ее жизни было оберегать его от озорных мальчишек. Эбнер отгородил во дворе угол и завел несколько кур, и весной, когда вывелись цыплята, Дэйзи невозможно было вытащить оттуда.
      Наблюдать за раскрытием детской души - увлекательное занятие. Все четверо детей учились легко, но они учились разным вещам. Джонни, это уж сейчас было ясно, станет механиком, как его отец; мечтой его жизни было получить позволение снять велосипедные колеса, прочистить и смазать подшипники и снова все собрать и поставить на место. А Томми, тот будет командовать людьми; несмотря на то, что он был самый младший, он всегда хотел всем указывать, и когда ему не подчинялись мальчики, он командовал девочками. Он был хорошеньким мальчуганом, пылким и восприимчивым, с обостренным чувством справедливости, что должно было доставить ему много неприятностей в жизни.
      25
      Время шло, Фордовская автомобильная компания продолжала процветать, а Эбнер Шатт продолжал получать по субботам свою заработную плату и раз в две недели - премию. Он вносил платежи за дом, кормил свою семью и даже немного откладывал, несмотря на то, что цены ползли вверх. В газетах писали, что это все из-за войны; европейские государства засылают в Америку своих агентов, и те закупают все, что попадется на глаза.
      И вот в душе Эбнера стала оживать старая мечта. Его дом находился почти в трех милях от места работы, удобного трамвайного сообщения не было, и не очень-то приятно ехать на завод на велосипеде, когда идет дождь или снег, и потом работать в мокрой одежде. Многие рабочие обзавелись подержанными автомобилями и теперь с фасоном ездили на завод, а иногда выручали несколько центов, подвозя других. Семьи этих счастливцев по воскресеньям выезжали за город; можно было навестить своих стариков или прокатиться в деревню и закупить овощей, фруктов и яиц по ценам ниже городских. Почему же семейству Шатт не доставить себе этих удовольствий?
      В Хайленд-Парке была организована постоянная распродажа подержанных автомобилей, цена которых была почти стандартизована, как все, к чему Генри Форд имел хотя бы косвенное отношение. "Форды" не теряли своей ценности так быстро, как другие автомобили, потому что те, кто ездил на них, не слишком гонялись за модой. Генри заявил, и не раз повторял свое заявление, что бессмысленно менять модель ради удовольствия менять ее и что фордовская модель Т останется фордовской моделью Т. И как он сказал, так и было. Но американцы все же хотели следовать моде, и фордовские агенты поддерживали их в этом. Поэтому вышло так, что появилась модель Т образца 1913 года, а потом модель Т образца 1914 года, и готовилась модель Т образца 1915 года. Тот, кто мог себе позволить роскошь следовать моде или считал это хорошей рекламой для своих коммерческих дел, спешил продать старую машину и приобрести новую.
      На пустыре, где расположились торговцы подержанными автомобилями, Эбнер подыскал модель Т образца 1910 года, которая продавалась за триста двадцать пять долларов. Уж что-что, а фордовские автомобили были Эбнеру знакомы; вероятно, он собственными руками навинчивал гайки на колеса этой машины, и Эбнер осмотрел ее и пришел к убеждению, что, если время от времени чинить ее, он проездит на ней лет десять. За это время он сэкономит изрядную сумму, которая ушла бы на трамвайные билеты, и, кроме того, он не будет пачкать и рвать свои брюки.
      Семейство Шатт не решилось на такой шаг, не посоветовавшись предварительно с симпатичным молодым человеком из "социального отдела". Молодой человек пришел, поговорил с Милли и признал, что их намерение весьма разумно; к тому же это любезность по отношению к хозяину - один из его автомобилей по-прежнему будет бегать по дорогам. Итак, Эбнер уплатил задаток в размере пятидесяти долларов и подписал соглашение, в котором обязался ежемесячно вносить по десять долларов и уплачивать два процента, что было вовсе не так мало, как казалось сначала. Если платежи не будут погашены в срок, автомобиль перейдет в собственность прежнего владельца; но Эбнер Шатт твердо намеревался платить.
      И вот Эбнер подкатил в своей королевской карете, и вся семья высыпала смотреть на нее. Это было бесспорно величайшим, событием в жизни Шаттов; их общественное положение в округе необычайно укрепилось. У одного из братьев Милли была своя машина, и Милли каталась в ней раза два; но никто из ее детей даже не садился ни в одно из этих созданий, над которыми трудился их отец и о которых он столько говорил все последние одиннадцать лет. Все четверо уместились на заднем сиденье и в полном восторге, с визгом вскакивали и снова усаживались на место. Эбнеру пришлось еще до ужина прокатить их по всему кварталу.
      У них не было гаража, где бы можно было держать машину. Следовательно, надо строить его - еще работа, которую Эбнеру придется выполнить в свободное время с помощью старика отца, за восемнадцатилетнюю службу в ночных сторожах не забывшего, что он плотник. Еще расход, который нужно покрыть из премиальных. Нелегкое дело беречь деньги в этой свободной и расточительной стране!
      26
      Если бы Эбнер и Милли получше разбирались в экономике, они нисколько не тревожились бы о своих финансах. Пока государства Европы и Азии вели войну, спрос на транспортные средства должен был непрерывно увеличиваться и не предвиделось недостатка в работе для тех, кто содействовал переброске войск и боеприпасов на фронт. Мир будет покупать все машины, какие только сможет выпускать Фордовская автомобильная компания; если Форд снизит на них цену, он сделает это по собственной глупости, без всякой к тому необходимости.
      Генри Форд хорошо понимал положение вещей, и оно сильно тревожило его совесть, потому что он был искренним идеалистом и гордился тем, что создал "чистое" богатство путем производства полезных предметов, никого не грабя и не угнетая. Но теперь у него было такое ощущение, что его деньги запачканы кровью; то обстоятельство, что отдел продажи очищал их, прежде чем передать ему, не могло обмануть Генри. Никому никогда не удавалось обмануть его, и на этом этапе своей жизни и он себя не обманывал.
      Он ненавидел войну, как нечто бессмысленное, противное разуму и омерзительное. Он стал уделять все меньше и меньше времени проектированию новых кузниц и прессов и все больше и больше писал, или за него писали, заявления, интервью и статьи, разоблачая войну и требуя ее прекращения. Прочие дельцы, которые считали, что нужно делать деньги, не важно каким способом, а важно - чтоб побольше, находили такую агитацию непатриотичной; тем более что многие из них деятельно старались вовлечь Америку в конфликт и единым махом приумножить свои капиталы. Джеме Казенс, вице-президент Фордовской автомобильной компании, одиннадцать лет назад вложивший в дело тысячу долларов, ушел в отставку, заявив, что "не желает участвовать в затее Генри Форда".
      Но были и другие, кому нравилась эта затея, - пацифисты, реформаторы, все те, кто находил, что в мире что-то неладно, и старались найти этому причину и средство исцеления. У таких людей обычно денег мало, у них нет ни времени подумать о них, ни умения грабить своих ближних. Но они всегда зорко следят за теми, у кого деньги есть и кого можно убедить использовать эти деньги на осуществление их идей.
      С тех самых пор, как была провозглашена фордовская система участия рабочих в прибылях, Генри Форд стал магнитом для многих "чудаков" Америки; ежедневно они потоком устремлялись к его конторе и к его дому, а кроме того, почтальон приносил ему полные сумки писем. Генри не принимал посетителей и не читал писем, и секретари его не отвечали на них. Но теперь, когда он объявил себя пацифистом, многим из этих людей удавалось беседовать с ним, и разнесся слух, что Генри Форд попал в опасную компанию и что его используют интриганы и злонамеренные люди. Этим слухам охотно верили милитаристски настроенные лица, которые пытались заставить Америку тратить деньги на вооружение, а также высокопоставленные особы, считавшие идеалы и образ действий правящих классов Англии самыми благородными и прекрасными на земле.
      Читая вечернюю газету, Эбнер начал понимать, что люди критикуют и высмеивают его великого и доброго хозяина. Сначала он был поражен, затем пришел в негодование. Другие могут колебаться в своей верности, но Эбнер Шатт - никогда. На его глазах вырастала гигантская промышленность, возникали новые предприятия, о назначении которых он имел лишь смутное представление; но он знал, что так было нужно, потому что мистер Форд и его штаб управляли ими. Мистер Форд создавал полезные и разумные вещи, а те, что ненавидели его и доносили, были мародерами и грабителями. Эбнер ненавидел войну, но на одну войну он пошел бы с радостью, на войну Генри Форда против Уолл-стрит.
      27
      До войны в Венгрии жила одна дама по имени Розика Швиммер. Она выступала в защиту женских прав, охраны детей, мира и других благородных идей. Во время войны в Австро-Венгерской монархии не слишком приветливо относились к пацифистским агитаторам, поэтому Розика стала кочевать по нейтральным странам и в конце концов очутилась в Соединенных Штатах, где совместно с Джэн Адамс и другими разработала план организации "непрерывного посредничества".
      Розика повидалась с Генри Фордом и снискала его расположение к этому плану. Она снискала также его расположение к Розике. Вот женщина, которая действительно знала, что такое мир и как добиться его. Она развернула перед его глазами ужасающую картину - ежедневно на фронте уничтожается двадцать тысяч молодых людей, а высокопоставленные особы смотрят на это холодным взором профессионалов, ничего не имея против того, чтобы война длилась бесконечно, на том основании, что их блок воюющих государств имеет больше населения и может дольше выдержать убыль "людской силы", чем его враги.
      Генри всегда быстро принимал решения. Когда он хотел чего-нибудь, он этого добивался. По совету Розики он посетил президента Вильсона и убедился, что Вашингтон не имеет намерения предпринимать каких-либо шагов, которые могли бы вызвать неудовольствие Британской империи. Раз так, Генри сам возьмется за дело. Розика предложила отправить многочисленную делегацию американских пацифистов в нейтральные страны и выработать там программу "конференции нейтральных государств по непрерывному посредничеству между воюющими странами". Стоило только положить начало такому движению, и оно быстро стало расти.
      Генри решил зафрахтовать пароход и пригласить пацифистов Соединенных Штатов сопровождать его в крестовом походе. Это было в ноябре 1915 года, и кто-то предложил лозунг: "К рождеству вытащить всех ребят из окопов". Генри это понравилось, и он принял лозунг. Если бы это был заказ на производство ста тысяч спидометров для фордовских автомобилей, то, рассчитав все необходимые операции, он пришел бы к выводу, что в такой срок этот заказ выполнить нельзя. Но здесь шел вопрос о спасении жизни двадцати тысяч ребят каждодневно, - итого, к рождеству около миллиона жизней, - и Генри торопился. Этот лозунг, говорил он, "не похвальба, а молитва".
      Он вверил свое предприятие нескольким надежным лицам из своих подчиненных и зафрахтовал пароход "Оскар II". С помощью Розики и своих новых пацифистских друзей он составил список выдающихся деятелей, включая губернаторов сорока восьми штатов и государственного секретаря Вильяма Дженнингса Брайяна. Мистер Брайян отклонил предложение, а за ним и сорок семь губернаторов, но много Других лиц вызвалось занять их места, и по доброте сердца Генри пригласил их. Он был новичком в вопросах перестройки мира и не знал, как много самых разнообразных людей шатается без дела.
      Когда стало известно о предстоящем путешествии Генри, это явилось величайшей сенсацией после объявления войны. Самый скороспелый американский миллионер решил вести "корабль мира" с грузом пацифистских агитаторов по бурному Атлантическому океану, бросая вызов подводным лодкам. Тедди Рузвельт, который весьма сочувствовал войне, назвал этот поход "самым позорным явлением в Америке"; адвокат с Уолл-стрит, соперник Тедди в президентских выборах, обозвал теперь Генри Форда "шарлатаном и клоуном". "Безумие Форда", "пикник мира", "увеселительная прогулка", кричали газеты с Уолл-стрит. Генри сказал: "Борьба за прекращение войны слишком важное дело, чтобы обращать внимание на пустую болтовню писак-комедиантов".
      28
      Германские милитаристы искусно наладили военную машину, но они не проявляли той же проницательности в понимании психологии других наций, их дипломаты наделали грубых ошибок и восстановили против себя большую часть цивилизованного мира. Возможно, они были бы рады пойти на попятный и начать сызнова попозже. Но британские адмиралы, которые были вынуждены созерцать строительство вражеского флота у себя под носом, отнюдь не собирались кончать войну, не уничтожив этого флота. Такова была их цель, и они добивались ее при помощи могущества и престижа своей империи - не только ее пушек и золота, но и красноречия ее писателей, святости ее морального кодекса, благочестия ее церкви и самодовольства ее правящих классов.
      Все эти силы имели влияние в Нью-Йорке; и они встречали поддержку американских сил. Уолл-стрит переживал бум, равного которому не знала история. Все, что могло быть использовано в мировой войне, поднималось в цене, и в Америке появилось семнадцать тысяч новых миллионеров. Старинная банкирская фирма Дж.П.Морган и Кo, помещавшаяся все там же, на углу Брод-стрит и Уолл-стрит, ведала миллиардами Антанты, следя за распределением их между жадными "военными бэби". Все банки Уолл-стрит были набиты деньгами, и крупные нью-йоркские газеты и журналы, клиенты этих банков, а иногда непосредственно контролируемые ими, ратовали за продолжение войны и уничтожение германского флота. Даны были распоряжения представить Генри Форда обезьяной, а его "корабль мира" обезьяньей клеткой, и эта работа была исполнена с мастерством, приобретенным длительным упражнением в цинизме и лжи.
      Честный человек того времени, понимая непригодность Генри Форда для предпринятой им задачи, мог все же восхищаться проявленным им мужеством и альтруизмом. Честный человек мог верить, что Генри Форд ошибается и что лучше довести войну до конца и свергнуть кайзера. Но историки, оглядываясь на события с высот истекших лет, видя, как использовали дипломаты Антанты свои преимущества, видя, что представляют собой превозносимые ими идеи правды и справедливости, какой они заключили мир и что из него получилось, - историки, возможно, спросят себя, а не проявил ли Генри Форд со своим "кораблем дураков" больше понимания, чем все правительственные канцелярии Европы и Британской империи?
      29
      Эбнер Шатт приходил после полудня домой, снимал башмаки, протягивал ноги к кухонной печке и читал о том, что делается в мире. Когда он прочел, что мистер Форд собирается прекратить войну, он не удивился; напротив, ему это показалось весьма правильным и разумным. Он давно решил, что его хозяин величайший человек в мире, и если теперь коронованные особы и правители Европы признают этот факт, тем лучше для них и для их несчастных народов. Мистер Форд покажет им, как и что нужно делать, и вскоре все рабочие будут получать пять долларов сорок восемь центов в день, как Эбнер.
      Помощник мастера по завинчиванию гаек прочел описание проводов "корабля мира"; большой флаг с надписью "Мир во что бы то ни стало"; знаменитости, прибывшие, чтобы сесть на корабль или пожелать счастливого пути отплывающим; толпы людей и оркестры; крики, и песни, и речи. Мистер Форд прибыл в длинном коричневом пальто на меху, со своими друзьями, Брайяном и Эдисоном, провожающими его. Кто-то преподнес Генри охапку роз, и, стоя у перил, он бросал их в толпу, друзьям. На пристани оркестр играл: "Скажи ребятам, пора им возвращаться по домам".
      Человек с актерской внешностью, в длинном широком пальто встал в позу на верхней палубе, объявил себя церемониймейстером и пролаял в рупор: "Вот человек, который изобрел для вас свет. Леди и джентльмены, провозгласим троекратное ура в честь Томаса Альвы Эдисона. Гип, гип, ура! А теперь пусть оркестр исполнит трогательную песню: "Не в солдаты я готовила сынка".
      Двое пилигримов-миротворцев решили повенчаться на борту, пригласив в свидетели Брайяна и Форда. На пароход явился человек, проповедующий новую философию религии, и поэт со свитком стихов, посвященных богине мира. Явились вегетарианцы, сторонники сухого закона и председатель лиги некурящих. Явился человек с белкой в клетке для мистера Брайяна. Когда пароход отчалил, кто-то бросился в море и поплыл за ним.
      На "корабле мира" ехали люди, которым было что сказать миру. Тут был судья, потративший всю свою жизнь на создание первого детского суда; тут была первая в Соединенных Штатах женщина-сенатор и первый губернатор штата, поддержанный на выборах фермерами и рабочими. Тут была вдова промышленника, который завещал все свое состояние на введение "единого налога", и очаровательная молодая женщина, которая проехала по Пятой авеню на белой лошади во время первой демонстрации американских суфражисток. Тут был и священник-пацифист из Чикаго, чьи необъятные седые усы вызывали невольную усмешку; и тут же был человек, который взобрался однажды в Центральном парке на ящик из-под мыла и призывал безработных свергнуть правительство.
      Сам мистер Форд заболел инфлюэнцей и принужден был лежать в своей каюте, что не очень-то приятно среди океана и среди зимы. Газеты сообщали о тайных совещаниях в его каюте и о том, как каждый старался склонить его на свою сторону. Но они умалчивали о том, как репортеры врывались в его каюту, требуя интервью на том основании, что их-де и так "нагрели" на смерти Дж.П.Моргана-старшего и они не допустят, чтоб их "нагрели" еще и на смерти Генри Форда!
      30
      На пароходе в качестве гостей Генри находилось пятьдесят четыре корреспондента газет и журналов. Он верил в свободу мнений и в право людей знать о том, что происходит. Корреспондент лондонской "Дэйли мейл" тоже пожелал ехать в качестве гостя, а получив отказ, купил место в каюте второго класса. Когда добрый мистер Форд услыхал об этом, он в простоте сердца пригласил сего джентльмена присоединиться к общей компании, не имея ни малейшего понятия, что это за человек и какого сорта газету он представляет.
      Владелец лондонской "Дэйли мейл" разбогател так же молниеносно и сказочно, как сам Генри Форд; только вместо того, чтобы заниматься продажей доброкачественных машин, он торговал сенсациями и сплетнями. Он стал архимиллионером и влиятельной фигурой, а так как дело происходило в Англии, то из Альфреда Хармсуорта он превратился в лорда Нортклифа. Его агент, перехитрив сына мичиганского фермера, совершенно бесконтрольно передавал по радиотелеграфу "корабля мира" подробные отчеты о ссорах и драках между пацифистами и всевозможные смехотворные измышления о жизни на борту. Эти выдумки доходили до всех нейтральных стран; они широко распространялись прессой Америки, могущественнейшей из всех государств империи боеприпасов, и всему миру сообщалось, что Генри Форд - "пленник в собственной каюте, привязан к койке настоятелем Марки и к нему приставлен вооруженный караул".
      Президент Вильсон только что обратился к конгрессу с посланием, призывая значительно увеличить силы американской армии и военно-морского флота; и, конечно, это восхитило Уолл-стрит и в равной мере разозлило пацифистов. На заседаниях, происходивших на корабле весь день и почти всю ночь, друзья Розики Швиммер вынесли резолюцию против предложения Вильсона и объявили, что тот, кто не подпишет ее, будет высажен в ближайшем порту.
      На пароходе было много американцев, с готовностью бросивших свои дела, чтобы пересечь бурный океан ради организации посредничества, но они вовсе не считали, что Америка должна оставаться слабой перед угрозой подводных лодок, и, во всяком случае, не желали, чтобы политика их отечества диктовалась дамой из Венгрии. Неистовые речи, произносившиеся по этому поводу, послужили благодатным материалом для падких на сенсацию журналистов и облегчили им задачу убедить своих читателей, что в "ковчеге мира" люди живут как кошки с собаками.
      Когда корабль пристал в Христианин, Генри заперся в номере отеля, охраняемом секретарями и друзьями. Верный ему настоятель Марки, священник, возглавлявший "социальный отдел", не одобрял этой экспедиции, но присоединился к ней, желая помочь своему хозяину. Теперь он торопил его с возвращением домой, и каблограммы жены Генри вторили его уговорам. Вскоре было объявлено, что ввиду болезненного состояния Генри уезжает с первым обратным пароходом и назначает комиссию для руководства экспедицией и управляющего делами для оплаты счетов.
      Опечаленные пацифисты продолжали свой путь и созывали митинги и делали все возможное, чтобы найти сочувствие в нейтральных странах. Но их забыли, всеобщее внимание было обращено на возвращающегося "автомобильного магната". Когда он прибыл в Нью-Йорк, он заявил, что стал еще большим пацифистом, чем когда-либо. Он начал печатать в двухстах пятидесяти газетах заметки на целую полосу, полные таких нападок на поставщиков оружия, что Лига пропаганды за усиление военного флота возбудила против него дело по обвинению в клевете.
      31
      Генри Форд снова был в Хайленд-Парке и руководил выпуском второго миллиона своих автомобилей. Эбнер Шатт, который не покидал Хайленд-Парка, по-прежнему присматривал за вверенной ему частью сборочного конвейера; постороннему глазу работа эта могла показаться несложной, но она доставляла Эбнеру много хлопот. Рабочих не хватало, и они вели себя все более и более независимо. Эбнер, помощник мастера, стоял на хозяйской точке зрения и задавался вопросом, как эти ленивые и беззаботные люди представляют себе возможность дальнейшего существования компании. Уж не думают ли они, что мистер Форд занялся своим делом только ради того, чтобы обеспечить их шелковыми рубашками и носками.
      У Эбнера и дома хватало неприятностей. Отцу его было уже за шестьдесят; в "течение двадцати лет он спал днем, а потом уходил на работу и семь ночей в неделю, с револьвером в кармане и электрическим фонарем в руке, мерил шагами коридоры Десмондовской автомобильной компании. Каждые несколько минут он останавливался, повертывал ключ и нажимал кнопку, подтверждая тем самым, что он не присаживался, чтобы дать отдых своим старым усталым ногам. Но теперь ноги отказывались служить; старика Тома так скрючил ревматизм, что он слег в постель и только изредка поднимался и, охая, ковылял по комнате.
      Том Шатт работал в Десмондовской компании лет двадцать пять, но его уволили, даже не поблагодарив, - всего лишь печатное извещение в конверте с получкой. Кое-какие сбережения у него нашлись, но у него со старухой женой не было пристанища, и Эбнеру с Милли пришлось взять их к себе. Эбнер был почтительным сыном и не имел ничего против, но что касается Милли и детей, то тут пошли нелады. Мать от долгих лет тяжелого труда и болезней стала сварливой, а бабушка была ласковой и доброй, и теперь дети бежали к ней за всем, что им было нужно, а Милли ревновала. Детей нетрудно сманить, если их портить баловством, говорила она; но как бы там ни было, разделение авторитета в домашней жизни не годится. Второму сыну, Заводиле, было уже одиннадцать лет, и его необузданный характер начал проявляться, что сулило неприятности ему самому и его родителям. Когда Милли, выйдя из себя, стегала его ремнем, а бабушка заступалась и давала ему конфетку, Милли обращалась за помощью к Эбнеру и после сваливала на старуху всю вину за хлопоты, которые мальчик доставлял им.
      Отец делал что мог для поддержания мира в семье. Осложнять жизнь излишней тревогой - неразумное занятие для рабочего человека, его существование и так достаточно шатко и столько неприятностей каждый день, что не стоит занимать их у будущего. Такова женская природа, чтобы ссориться из-за пустяков, решил Эбнер, и такова природа мальчишек побесится, а потом утихомирится и примется за работу. Эбнеру снова повысили заработную плату, он получал теперь уже больше шести с половиной долларов, и это, по его мнению, был достаточный противовес для многих неприятностей. Он отдавал деньги жене, зная, как она крепко держит их; пусть, коли ей охота, брюзжит и бранится. Эбнер, на совесть потрудившись целый день, приходил домой усталым и мог спать в любую грозу.
      Цены росли, росли и потребности семейства Шатт. Дети просили много такого, о чем ни Эбнер, ни Милли в дни своего детства и мечтать не смели! Все мальчики настойчиво выражали желание иметь велосипед; Эбнер посоветовал им самим заработать деньги в свободное от занятий время. Им лучше живется, чем жилось ему, Эбнеру, потому что они могли ходить в школу, а дома их ждал обед. Он говорил им о тяжелых временах. Кто может сказать, когда снова наступят такие времена?
      Единственной их роскошью был семейный "автобус". По воскресеньям и праздничным дням Эбнер возил семью за город к одному из своих братьев или к одной из сестер Милли. Годами он мечтал о том, как будет закупать у фермеров по дешевке продукты и в каждую поездку привозить домой полную машину; но, увы, так много людей обзавелось теперь автомобилями, что фермеры поумнели, они настроили палаток вдоль дороги и продавали продукты почти по городским ценам. Но всегда была надежда на удачную покупку.