Глава 21

Выход из тела

Что чувствует гусеница в коконе, когда у нее отрастают крылья?

Что чувствует кокон, когда из него вылупляется бабочка?

Потолок цвета прелой листвы медленно светлеет. Темно-коричневый фон прорастает желтоватыми штрихами, будто прожилками на листе. Они растут, разветвляются, дробят общее поле на десятки клочков и фасеток. Появляются красноватые участки, бурые пятна и даже черные кляксы. Потом все это приходит в движение, еще светлеет, и кажется, что ты смотришь на янтарно-пшеничное поле, волнующееся под ветром. Начинается утро.

Наташа только встала, ей сегодня не спалось. А я спокоен. Подсудимые перед казнью, парашютисты за миг до прыжка, актеры перед выходом на сцену — все они нервничают. Я сам мог не находить себе места в такие минуты, но сегодня покой окутал меня мягким пушистым покрывалом. Наверное, дело во всех тех усилиях, что я предпринял до сегодняшнего дня. Все бесконечные рассуждения, наития, методичные действия, соблюдение дисциплины и интриги сложились наконец в то окончательное действие, которое от меня почти не зависит. Чтобы сейчас выйти из игры, надо просто сойти с ума, записаться к гуманистам или залезть в петлю. Вся прелесть в том, что для успешного исхода дела мне ничего не надо делать, я все сделал раньше. Я сам принял участие в создании того безумно сложного и одновременно очень простого механизма, что превращает людей в нестареющих призраков, бережно выращивая новые коконы человеческих душ. И сегодня наша очередь становиться полубогами — моя и Наташи.

Смешно, но моим последним страхом был второй по распространенности страх превращающихся. Больше всего люди боятся неудачи, несмотря на все предосторожности, обратимость всех процессов, тысячи успешных преображений. Им все равно кажется, что, когда придет их черед, все эти миллионные доли погрешностей соединятся, и они воплотятся в плоскую компьютерную программу вроде тупых игрушек десятилетней давности. Вся совокупность предосторожностей, что уже соблюдаются, все те миллионы вариантов ошибок, которые предусмотрены, и, наконец, обратимость любого действия, которая особенно греет мою душу, — это не производит на них впечатления. Пропаганда работает на совесть, она отсекает лишних, но даже счастливчики, угодившие в первые партии, поддаются ее воздействию.

Я же больше всего испугался раздвоения. Ведь все можно проверить, и многие после сканирования говорят со своей «аватарой» об интимнейших моментах своего существования, убеждаются, что беседуют со своей точной копией, а потом, уверенные в обретении вечной жизни, спокойно дышат хлороформом и засыпают навеки. Я так не смогу, ведь это я буду говорить со своим электронным отражением, и мне же самому придется заснуть, видя, как моя копия пойдет дальше по жизни. Это ничем не будет отличаться от заморозки, та же криокамера, только под другим соусом. Даже не криокамера — это форменное самоубийство, ведь при удачном исходе дела человек надеется выйти из заморозки, а здесь он может никогда не проснуться.

Мне надо оставаться одним и тем же существом, одной и той же точкой отсчета. Но засыпать сразу в момент перехода мне тоже не хотелось: не страх технической оплошности отравлял мне жизнь, а необходимость проверяться, стремление оглянуться при выходе из комнаты в поисках случайно забытых вещей, перестраховаться и защититься. Это чувство, которое слишком прочно въелось мне в кровь, стало второй натурой. Я никогда не буду делать цирковой трюк без лонжи, а здесь за нее приходилось платить слишком большую цену.

Выход нашелся и из этой ситуации. Хорошо иметь любимого человека, которому доверяешь, и Наташа будет следить за моим преображением, тоже убедится в том, что моя копия не отличается от оригинала. Вряд ли она сможет что-то исправить, ее присутствие — не гарантия от разных пакостей и несчастных случаев, но она ведь будет бороться не с ними, а с моим страхом. Здесь я ей полностью доверяю. Во-вторых, и это самое важное, скопированный я будет проверять меня спящего. Не замороженного, погруженного в сон вечный, а спящего обычным образом, так сказать, еженощным. Мне будут сниться сны, и в этих снах за несколько часов пройдет вся моя жизнь. Тестирование без приведения в сознание.

Но пора вставать, нельзя же все утро валяться в постели?

Одежда, туалет, душ. Неторопливо прохожу в кухню. Наташа готовит бутерброды, на ходу вспоминая, как лучше раскладывать по хлебу колбасу.

— Доброе утро.

— Доброе утро.

— Не боишься, что тебя стошнит от этого при наркозе? — Иногда она удивляет меня своим пренебрежением к своему здоровью.

— Еще скажи, протухнет в желудке, и твоя мумия испортится. Садись уже.

Неторопливо пережевываем завтрак. У нее немного дрожат руки, но утешениями и обозрениями здесь не поможешь, лучше сделать все побыстрее. Допивая последние глотки чая, ловлю зайчик голограммы.

— Сопровождение готово. — Говорящая голова интерфейса докладывает положение с охраной. — Мы можем принять вас в любое удобное вам время.

— Ну что, пошли? — Накрываю ее ладонь своей.

— Да. Поздно поворачивать. — Упрямый изгиб ее губ затвердел, стал гранитным.

— Сопровождение? Мы выходим.

Никаких вещей мы с собой не берем, даже парадных костюмов не надеваем. Зачем? Вернемся сюда после полудня, мой фрак и ее платье по-прежнему будут к нашим услугам.

Четверорукий енот открывает перед нами парадные двери цвета старой вишни, и мы не спеша выходим к маленькому автобусу.

Этот микроавтобус мало отличается от броневика — весь он пуленепробиваемый, непотопляемый и трудновзрываемый. Три андроида боевых модификаций внутри, стационарно установленное тяжелое оружие и несколько небольших, напичканных самонаводящейся гадостью вертолетиков воздушного прикрытия. И, разумеется, информационное сопровождение ИИ.

— Конвой, — сквозь зубы тихо шипит Наташа.

— Спокойно. — Беру ее под руку. — Не в кабриолете же ехать по такому делу?

— Павел Иванович и Наталья Евграфовна Кузнецовы? — Чистая формальность со стороны андроида с его сканерами отпечатков пальцев, сетчатки и рентгеноподобным взглядом. ИИ, заведующий этим делом, отдает дань традиции.

Мы отвечаем сухими кивками и проходим в салон. Маленький откидной столик, четыре кресла вокруг. Садимся против хода машины, и дверь за нами закрывается с глухим чмоканьем.

Дорога отбирает полчаса. Довольно длинные полчаса, как показалось нам обоим. Утренний час-пик сходит на нет, и мы относительно легко пробираемся сквозь потоки транспорта прочь из города. Въезжаем на дачные участки, потом какой-то хилый лесок с болотцами и недавно высаженными деревьями, и наконец начинается периметр некрополя.

Ограды никакой не видно — просто одна лесопарковая зона плавно переходит в другую. Так — несколько редких столбиков, выстроенных в хилый заборчик, который может перемахнуть и пьяная коза. КПП никакого тоже нет — секция заборчика заботливо отодвигается перед бампером автобуса. Как не слишком приветливые часовые нас встречают ветряки — они редкими башнями возвышаются над молодым лесом, недавно высаженным и начинающим покрываться листвой, но погода тихая, и их лопасти остановились.

— Гм... Добро пожаловать. — Один из боевых андроидов наклонил голову и шутливо прищелкнул каким-то затвором.

— ?.. — Наташа устало посмотрела на меня. Фокусы с воплощением всегда утомляли ее.

— Я — Охрана, — представился безопасник. Взятый им под контроль робот сейчас являл собой само радушие, выгодно оттенявшееся обилием смертоубийственных устройств. — Господа, я встречаю вас здесь с довольно простой целью — дать вам последние инструкции.

— Что я еще должна помнить? Через полчаса я смогу записать на носитель все что угодно, зачем сейчас? — Наташа начинает возмущаться.

— Действительно, Охрана, не перебарщивай. — Я в раздражении отворачиваюсь к окну и вижу на одной из полянок солнечную батарею, грибок вентиляционной шахты и еще какие-то железки.

— Это не будет относиться к вашей будущей жизни. Скорее — к вашей возможной смерти. Впрочем, мы подъезжаем. Поговорим лично. — Андроид щелкнул затвором и снова застыл в стандартной позе.

Изменился у Охраны характер после преображения: теперь ему не надо так молчать, нервно просчитывая в голове все последствия каждого слова, и изображать грозовую тучу, сейчас в общении с людьми он считает комбинации без всякого напряжения.

— Зачем тебе театральные эффекты? Несолидно. — Я рассудительным голосом пытаюсь в зародыше прервать не слишком вежливую тираду Наташи.

Мы действительно подъезжаем. Очередная полянка ощетинивается прикрытой дерном верхушкой шлюза с раскрывающейся пастью ворот. Микроавтобус не останавливаясь въезжает в эти ворота и оказывается в серенькой бетонной коробке, на стенах которой еще видны следы опалубки, — первом отсеке шлюза. Конвой быстренько отдает нам честь и растворяется в неприметных щелях. Доброжелательный голос предлагает нам пройти очистку и процедуру идентификации, для чего прямо по курсу открывается низкая бронированная дверца.

— Опять! — Наташа начинает злиться и сейчас очень напоминает взбешенную кошку с той только разницей, что у нее прямая спина.

За дверкой обнаруживается узкий петляющий коридор, совмещенный с лестницей. Это какая-то бетонная кишка, из стен которой выглядывают датчики следящих систем. Створки полудюжины ворот открываются перед нами и хлопают изоляцией после нас. Впрочем, чем дальше вниз, тем приличней она выглядит, потолок становится выше, на стенах появляются панели, на полу — покрытие и плинтусы. Это уже не лаз в бункере, а вполне приличный институтский коридор.

Я предчувствую, что нас ждет очередной пропускной пункт, и даже догадываюсь какой.

Точно. Спустившись на непонятное количество метров, мы видим знакомые до слез индивидуальные «боксы», сквозь которые проходим каждое утро. Это как после сдачи всех экзаменов подробно отвечать самому нудному и мерзкому преподавателю на вопрос сверх программы. Терпение наше лопается, но Наташа не успевает ничего сказать, потому как начинаю говорить я. Говорю подробно — обстоятельно и детально вспоминаю покойных предков Охраны до третьего колена, его личные пристрастия и образ жизни. Не забываю предсказать печальную участь его не рожденным пока детям и уже сушим родственникам.

— И что, не могли посовременней рамку вставить? — заканчиваю речевку относительно спокойной фразой.

— Пройдите процедуру идентификации и очистки, — равнодушным нейтральным голосом откликнулся динамик откуда-то сбоку.

Делать нечего — приходится в очередной раз разоблачаться. Единственное новшество в том, что одежда на нас старая — новых-то комплектов взять неоткуда. Комнатка за боксами, в которую мы попадаем, обставлена вполне по-человечески, с обоями, стулом, столиком и зеленой лампой на нем. Здесь неожиданно уютно, вот только на стуле помещается Охрана собственной персоной — его первое сменное тело уже изрядно помолодело, но еще легкоузнаваемо.

— Тебе хотелось еще раз, последний раз, подсмотреть, как я раздеваюсь? — В голосе Наташи столько сарказма, тонкой издевки и едкой черной отравы, что любое живое существо должно начинать медленно умирать только от первых его звуков. Жаль — Охрана уже не совсем подходит под этот статус.

— Меры предосторожности. — Чуть смущенный голос и возведенные к небу глаза в ответ. — На тот случай, если какая-нибудь летающая гадость просочится сквозь периметр или кто-то ухитрится принять ваш облик. Маловероятно, но возможно.

Я уже почти успокоился и настроился на более деловой лад.

— Что за возможность смерти?

— Да. — Он значительно поднимает палец, сам встает из-за стола и открывает перед нами двери. — Весь этот комплекс похож на маленькую фабрику и крепость одновременно. Впрочем, Павел Иванович, чего я буду пересказывать вам ваши же проекты?

Мы беремся за руки и идем за ним по небольшому коридорчику. Но Охрана все равно говорит.

— На пятом уровне стоит реактор, есть доступ в большую энергосистему и еще масса источников электричества, часть которых вы узрели наверху. — В его голосе проскальзывают лекторские нотки. — Собственная система ремонта, склады запчастей и частичная возможность их производства. В автономном режиме мы можем просуществовать пару десятков лет. Защита тоже не слабенькая. Сколько-то слоев бетона, активная броня на отдельных уровнях, масса приборов, вредных для здоровья наших врагов, — словом, подобраться сюда не так просто. Самое печальное, что и эта защита в один прекрасный день может не выдержать...

Молча идем по коридору, взглядами буравя ему спину.

— Сценариев эвакуации у нас множество, и вам сегодня не обязательно засорять мозги, потом все прочтете. Но один из них надо узнать сейчас. Именно сейчас, запомните лучше! — Он слегка повышает голос и тем предупреждает готовую вырваться изо рта шпильку Наташи. — Так о чем это я? Ах да... Может случиться такой расклад, что носитель вашего сознания будет уничтожен, и возможностей восстановить его у нас не окажется. Скажем, инопланетяне начнут бомбить Землю чем-то очень мощным или все оборудование будет конфисковано в казну за невыплату налогов. Вероятность ничтожнейшая, но перспектива мерзопакостнейшая, согласитесь. — Он на ходу поворачивает голову, но не подмигивает.

Он добавляет в свой голос металла, штампуя слова, будто ружейные затворы.

— Тогда и только тогда эти первые тела, которые вы сейчас занимаете, будут воскрешены. — Охрана в очередной раз на секунду исчез за поворотом, а когда мы вышли к нему, он стоял перед нежно-сиреневой дверью без всяких табличек и обозначений. — Здесь будут храниться носители с копией вашего разума. Копия будет обновляться каждую неделю. — Он замолкает, и мы минуту или две молча стоим в маленьком ответвлении коридора. — Излишне говорить, что все в мире может измениться. Через несколько лет наверняка изменится система безопасности, несколько десятилетий — и будет перестроен сам некрополь, а что будет через сотню лет, я даже и не знаю. Но всегда, слышите?! Всегда будет эта дверь и возможность начать все сначала. Она откроется только перед вашим первым телом, тем, что сейчас на вас. Датчики по изотопам углерода в принципе можно обмануть, но это никогда не будет слишком легко, и все более молодые тела будут задержаны. — В его голосе проклевывается рассудительность, ушедшая осторожность. — Когда дверь откроется, надо будет пройти внутрь. Там могут быть стеллажи с коробочками, какой-нибудь автоматический раздатчик, конвейер — все что угодно. Вы должны будете взять носитель с копией вашей памяти и идти...

— Куда? — Наташа задает неправильный вопрос.

Старый Охрана огрызнулся бы ссылкой на параграф, закрылся бы цитатой или глухой стеной молчания, новый только печально улыбнулся.

— Откуда я знаю? Это будет ваша проблема... — А может, он просто научился хорошо носить маску, как дрессировщик при общении со львами?

Охрана протиснулся мимо нас и опять пошел по узким коридорам. Поворот, поворот, лестница, лифт, коридор, еще поворот. На каждом углу готовые захлопнуться после нашего прохода створки автоматических дверей и висящие над головой задвижки. Последняя дверь — и белый зал, начиненный медицинской техникой.

— Сдаю вас с рук на руки товарищу Симченко. — Охрана улыбается.

— Да-да, я к вашим услугам. — Привычный голос в безлюдном зале вызывает не слишком приятные ассоциации. — Проходите, располагайтесь. — Он еще несет оптимистичную чушь ироничного оттенка, а новое тело Симченко выходит из какого-то закутка и, бодро улыбаясь, молча идет к нам.

— Сожалею, заснул. — Первые слова, вырвавшиеся из его рта.

— Молчал бы уже, чревовещатель. — Ехидство Наташи не оставляет ее и здесь.

Охрана машет нам рукой, и за ним захлопывается дверь.

— Супруги Круглецовы. — Симченко переходит на официальный тон. — Машины для приема вашего сознания готовы. Тела для переходного периода — тоже. Что касается вашего сына, то с ним все в порядке — инкубатор поддерживает существование эмбриона, и возможно его полноценное выращивание. Психологи все еще настойчиво рекомендуют вам, госпожа Круглецова, принять его в свое новое тело для большего сохранения вашей человечности.

— Да согласна я, не знаешь, что ли. — Мы долго обсуждали этот вопрос с Наташей, она очень боялась, что очередная диверсия оборвет связь между ее сознанием и телом или, того хуже, очередные гуманисты или сбесившийся ИИ возьмут под контроль организм и устроят выкидыш, но в конце концов я убедил ее, что риск этого не больше, чем при обычной беременности. Симченко своей фразой всего лишь исполнял какой-то очередной совет психологов.

— Желаете увидеть свои будущие тела?

— Я — пас. Мне хватит того, что я увижу показатели здоровья и соседнюю койку. — Беру инициативу в свои руки, но Наташа все-таки женщина, и она требует подробного осмотра.