У поезда работа началась по-настоящему. Игорь и Фил, стоя на тележке, закидывали мешки в вагон, а Леша их оттаскивал.
      Когда они подкатили третью тележку, стало видно, что Леша сдает. Сменивший его Игорь спустя минуту тоже стал задыхаться и отирать пот со лба, мешки приходилось закидывать уже наверх, а поднимать одному стокилограммовую тяжесть даже на метр - труд адский. Васе-проводнику, стоявшему тут же, изображая подсчет мешков, помочь, само собой, и в голову не пришло, лишь несколько раз, когда у Леши или Фила просто не хватало сил, он нехотя слегка подталкивал мешок.
      К пятой тележке, когда Вася громко сказал восемнадцать и означенный восемнадцатый, иcчерченный многочисленными "J-31" мешок, с огромной надписью "Леша" на боку, лег на положенное место в четвертом ряду, Игорь понял, что на девятнадцатый его просто не хватит.
      Но в этот самый момент деловито спешащий Олег запрыгнул в вагон и, сунув проводнику пачку цветастых квитанций, ринулся на помощь.
      Дело разом пошло быстрее, вскоре они загрузили все семь тележек и отправились за следующей порцией. Пот струился по лбам, огромные темные круги расплывались на спрятанных под свитерами футболках, давно скинутые куртки валялись в углу кучей никчемного тряпья, но все же мешки складывались в аккуратные штабеля, и даже верилось уже, что кончится когда-нибудь и эта погрузка.
      *** Подошедший к второй половине погрузки Буба принес невеселую новость: мешки отдадут только завтра. Кроме нее, он притащил с собой несчастье, явившееся в виде тихого человечка.
      Пошушукавшись с проводником, человечек отвел его в глубь вагона, оставив считать мешки напарницу, потом вернулся, не без труда приподнял мешок, так же тихо подошел к Васе, шепнул ему что-то и растворился в темнеющем уже вокзальном вечере.
      - Ребята, - сказал он слегка виновато. Эта тональность была настолько для него неестественна, что Игорь сразу почувствовал надвигающиеся неприятности.
      - Ребята, это начальник "багажки" приходил...
      - Ну?
      - В общем, короче, он сказал, чтоб... - мялся Вася, - ну, чтоб вы еще тридцать пять кило оплатили.
      - Чего? ...Блин! ...Твою мать! - последовала неконструктивная, но единодушно эмоциональная реакция.
      - Стоп, - пресек шум Игорь, - а ты договориться с ним не пробовал?
      - Да как же мне с ним договариваться? - опять-таки виновато развел руками Вася, - он же мой начальник, это ты с ним...
      Прежде чем Вася закончил свою глубокомысленную сентенцию, Игорь одним прыжком оказался на перроне, несколько раз рванулся на дюжину шагов в разные стороны, но, увы, багажный начальник, состоявший, судя по всему, в интимнейших отношениях с нечистой силой, исчез сколь бесследно, столь и безнадежно.
      Слегка сбросив темп, Игорь вскочил в вагон и, начальственно бросив товарищам:
      "Грузите, грузите, чего встали?" - вполне, впрочем, без последствий, спросил у Васи, где же можно найти ответственного багажника. Василий, разведя руками, но уже с совсем другой интонацией, признался в полном своем невежестве, сообщил, что тот обещал подойти часа через два и, не найдя оплаченной квитанции, вагон отцепить.
      - А как же мы платить-то будем? "Багажка" уже закрыта... - встрял Олег к месту и весьма разумно.
      - А у него и можно заплатить, у них там дежурный всю ночь сидит, он всё и оформит.
      Сказано это было с таким неуместным оживлением, что Игорь, скосив глаз, прикусил губу: "А уж не наш ли это проводничок стукнул?" - вспышкой мелькнула, мгновенно погаснув, бесплодная уже мысль.
      И снова полился пот, и обессиленные руки снова запихивали мешки на положенное место, но пришел тот момент, когда наконец кто-то выдохнул облегченно: "Все - последний".
      Уставшие до совершеннейшей апатии, сидели они в купе, а домовитая напарница поила их чаем со свежими коржиками. Некоторые признаки жизни проявляли, устало нервничая, Буба да поминутно поглядывающий на часы Игорь.
      - Кстати, Игорюнь, ты почем баки раскинул? - извлек Буба свой кондуит.
      Игорь устало пробормотал сколько и почем.
      - А у кого?
      - Ну, знаешь, там, на мосту, стоит: толстый такой, небритый вечно... ответил Игорь, снова глянув на часы.
      - Ладно, ребята, надо что-то решать, - взял на себя инициативу Олег, я думаю так: в принципе трое могут уже ехать, а то на самолет опоздаем.
      Суетливо были отломлены головки спичек, и руки, волнующаяся - Игоря, безразличные - Фила и Леши, обреченная - Бубы, потянулись к Олегу выбирать свою судьбу.
      Буба, разумеется, накликал на себя беду и, вытянув короткую спичку, развел руками, выражая беспомощную покорность гадюке-року. Игорь же, вытянув свое обломанное несчастье, обмер лицом, но тут же натужно засмеялся и попробовал пошутить, силясь не показать.
      Плоскость этой шутки, столь неуместной и неумной, что я из симпатии к Игорю не стану ее даже и приводить, так ощутимо кольнула Олега, что он заговорил, держа еще в памяти легкую неловкость за вчерашнее на вокзале:
      - Ладно, Игорюнь, езжай. Я останусь.
      - С какой это стати? - последовал неуверенный, но незамедлительный пас благородства.
      - Да... все равно с девочкой на почте я договаривался, да и нестись сейчас как безумному в аэропорт у меня большого желания нет.
      Неестественность последнего замечания столь явственно обнаружила неумелую попытку скрыться под стыдливой маской целесообразности, что все почувствовали ту немотивированную неловкость, какую испытывает хозяин вечеринки, заскочивший в собственную спальню за магнитофоном и обнаруживший там парочку, самозабвенно милующуюся в его же постели.
      Оборвав затянувшуюся паузу и подведя черту кристальной рыцарственности диалога, в вагон заглянул тот самый незаметный, обнаруживший при втором появлении под неприметностью облика явные черты зловещности.
      - Ну что, ребята, вы заплатили? - негромко спросил он.
      - Нет, но...
      - Тогда так, - все так же, не повышая голос, продолжил он, - сейчас отцепляем вагон, а завтра, с утра, загоним его на весы, я так думаю, там побольше, чем семьдесят кило на мешок выйдет.
      - Простите, можно вас на секундочку, - ухватил его за локоток и увлек в сторону ласково улыбающийся и расточающий дружелюбие Олег.
      Погребенный под Олеговским обаянием, человечек позволил увлечь себя в угол вагон, откуда немедля раздались улыбчивый шепот и по-прежнему негромкий, но внятный ответ:
      - Нет, ничего не получится, я и так каждый день получаю рекламации, меня скоро с работы выгонят. В общем, короче, - здесь в голосе его послышался металл естественного раздражения человека, мимо которого проплывает весомая взятка, - либо вы сейчас идете со мной и все оформляете, либо я...
      - Хорошо, хорошо, одну минутку.
      Цунами, землетрясение, рэкет - все это, господа, жалкие никчемнейшие пустяки, в сравнении с такой малозаметной с первого взгляда штукой, как неберущий чиновник.
      Вот он, тот самый мерзавец, могущий одним движением сгубить выгодное предприятие, уничтожить процветающий бизнес или поломать дюжину судеб. Счастье еще, что в нашей отчизне нечасто встретишь таких общественно опасных типов.
      *** Игорь ненавидел Красноярск, Аэрофлот, омскую обледеневшую полосу, зиму, холод, снег и вообще все, до чего только дотягивалось раздраженное его воображение.
      Они сидели в аэропорту уже шестнадцать часов, на протяжении которых, в соблюдении традиции, вылет откладывали каждые два, не давая уехать в город отоспаться.
      После дикой гонки на такси, после посадки в самолет с боем терпеть минус тридцать и вьюгу на улице, минус десять внутри, а в этих минус десяти продают только жуткий люля-кебаб, к тому же закончившийся, водку и грейпфрутовый сок без сахара...
      Мыслимо ли, чтобы это выносил живой и даже, до некоторой степени, интеллигентный человек?
      А вы пили когда-нибудь грейпфрутовый сок без сахара?
      Да еще ко всему: к усталости, к траурным ногтям, к немытому телу туалет закрыт, и надо носиться как лошади, по вьюжному ветру за двести метров в кирпичный барак.
      "Уууу..." - выл Игорь, не находя уже и мата.
      А дома все шестнадцать часов длинные гудки:
      "Уууу..."
      А по аэропорту гуляют слухи, что еще два часа вьюги - и вылет закроют:
      "Уууу..."
      За это время они успели выпить литра по полтора, что помогло не сильно: напиться в таком холоде и в такой ярости немыслимо, самолеты летать не начали, а дома по-прежнему длинные гудки.
      Право, господа, затрудняюсь ответить, чем завершилась бы эта история и не прибавилось бы у нас душевнобольных, если бы не Фил.
      Убедившись в полной Игоревской не только недееспособности, но в неспособности даже связно излагать свои нехитрые и злобные мысли, он взял инициативу на себя.
      За какой-то час ему удалось чудесным образом сдать билеты, извлечь плененный Аэрофлотом багаж и, что главное, раздобыть билеты на московский рейс, благоразумно облетающий стороной проклятый челночным богом Омск.
      *** Сидя на сумке, прислонившись спиной к стене, устало прикрыв глаза, расположился Игорь в кассовом зале того московского вокзала, что обозван именем несуществующего уже города.
      Тревожен ранним мартом московский вечер, на трехвокзальной площади, в склякотной полумгле, толкутся продрогшие старухи, торгуя сигаретами с пирожками, а молодые, неулыбчивые, спрятав озябшие ладони в широких карманах, бродят вокруг и глядят исподлобья.
      Страшно, противно, но это там, на улице, а здесь, в теплом свете зала, все кажется спокойным и безопасным, и в соседнем зале привычным уютом веет от чудом сохранившейся лысой и бородатой головы.
      - Ого, а вы чего здесь делаете? - раздалось над ним.
      Игорь, подняв красный, не способный уже удивиться глаз, обнаружил свежих, чисто выбритых Бубу и Олега.
      - А... - протянул он, - привет. В Красноярске сутки просидели, - и через паузу добавил: - Берите на "Березку" в седьмой.
      От усталости или от бессонницы, а может, и от выпитой водки, Игоря охватило странное остекленение. Люди, толкущиеся вокруг, тающая черная грязь, заляпавшая мраморный пол, Буба, Олег - весь мир, казалось, оседал на сетчатке бессонных глаз, отказываясь идти дальше.
      С безразличным автоматизмом робота раз в полчаса он поднимался и шел звонить, с тупым равнодушием выслушав дюжину длинных гудков, Игорь возвращался обратно в привычный угол.
      Утомленная мысль упала на дно так легко и безразлично, не передернув привычно острой пустотой невыносимости, что Игорь даже растянул губы улыбкой, удивляясь наступившей перемене.
      *** Воздух родного города, вкусный и густой, наполненный запахом вечного дождя, встретил их на платформе.
      Тяжелое и влажное дыхание невиданного города, города, вознесшегося там, где не может быть никаких городов...
      Горе испившему тебя, горе...
      На первую любовь похож Петербург, на любовь, испепеляющую и неразделенную. Придя однажды, она не оставит тебя никогда, и нигде не найдешь ты покоя, и даже под ласковым солнцем какого-нибудь бананового рая будут сниться тебе косые струи мелкого дождя.
      Этот город, жадный и прекрасный, захватив тебя однажды, не отпустит уже никогда, он измучает тебя непереносимым зноем своего июля и пронзительным холодом своего декабря, он сгноит тебя испарениями спрятанных под асфальтом болот, он выбелит кожу, изрешетит легкие, вырвет безнадежно испорченные зубы.
      И, только допив твою душу до дна, выплюнет искалеченное тело в мокрый кисель своих кладбищ.
      Да, страшную цену берет Петербург за свою любовь, но как может брать меньше лучший город на этой земле?
      Кучка детей, розовощёких московских детей, щелкали вспышками под петровским бюстом. Был это, надо полагать, класс шестой-седьмой, выбравшийся сюда на воскресенье под наблюдением классной дамы, строго улыбавшейся неподалеку.
      Школьники, суетясь, переживали свежее ощущение свободы.
      Невысокие в этом возрасте, мальчишки тонули среди вытянувшихся уже барышень, чьи тоненькие ножки в белых чулочках мелькали всюду трогательными коленками.
      Несмотря на ранний час, они весело щебетали, заполняя радостной суетой огромный зал, точную копию московского, разве что привычная лысо-бородатая голова уступила уже свое вечное, казалось бы, место.
      И что любопытно - петербуржцы, вообще-то весьма недружелюбно настроенные к любым переменам в облике города, эту восприняли с неожиданным энтузиазмом, разом перестав обозначать место свидания фамильярным "куличом", "башкой" или, хуже того, "лысым". Теперь они предпочитали дружелюбное "под Петей".
      Наши герои, расположившись поодаль, бегло попрощались, торопливо сунув друг другу ладошки. Не были они уже единым целым, и каждый думал уже о своем, и Буба, подкинув на плече сумку, отправился уже в метро...
      "Вот и кончилась поездка", - подумал Игорь, профессионально ловя машину на другой стороне Лиговки, не поддавшись на зазывания вокзальных таксистов.
      Сквозь утреннюю полумглу пробивался липкий снег, оседая на ветровом стекле, и Игорь вглядывался в темноту улиц, и поддакивал водителю, беззлобно ругающему власти, и ощущал странное спокойствие чересчур уставшего человека.
      *** Игорь лежал на диване, скосив взгляд в приоткрытую дверцу шкафа. В сущности, ему стоило бы подняться и проверить, на месте ли Ланины вещи, или просто пойти принять душ.
      Но он устал, он бесконечно устал и мог только курить, вдыхая безвкусный дым тридцатой сигареты, монотонно повторяя бессмысленное:
      - И, а, сынь.
      - И, а, сынь...