- Голодный ты был, потому и вкусно,- сказала Седа.
      Мы принялись за дело. Некоторое время работали молча.
      Седа вдруг уронила пробирку.
      - Ничего! - успокоил я.
      - Готово, - сказала Седа через минуту.
      - Начнем?..
      - Да ты сядь, чего стоишь? - посоветовала Седа.
      - И ты садись.
      - Волнуешься? - спросила Седа.
      - Нисколько, - ответил я.
      - А я волнуюсь,-сказала она.-Честное слово. Ужасно волнуюсь.
      - Я, пожалуй, тоже немного,-признался я.
      Для чего человек живет? Почему ему непременно хочется что-то создать, что-то оставить?..
      Зачем я сижу здесь в лаборатории в этот поздний час и так волнуюсь? Ищу славы? К чему она мне? По-моему, жизнь у знаменитостей не ахти какая завидная. Всем их ставят в пример. Все стараются походить на них. Многие мечтают о том, чтобы любой ценой обрести славу, оказаться на мосте известного человека. А злосчастные знаменитости знай трудятся, отказывая себе во многих земных радостях, вечно обуянные и обремененные новыми идеями, думами и заботами.
      А может, суть в деньгах? Может, я все это делаю, подсознательно уповая на большие заработки?..
      Я был маленький, и была война.
      Умерла наша соседка-старушка. Кажется, от тифа.
      Ее похоронили, как хоронили в те суровые военные годы. На гроб тратиться не пришлось, потому как старушка еще за несколько лет до смерти припасла себе гроб и хранила его на чердаке.
      Старушку, как и всех одиноких людей, очень скоро забыли бы. Но ее помнили долго. И не потому, что как-то особо чтили.
      Дальние родственники старушки обнаружили в ее обитом жестью и украшенном медными гвоздями свадебном сундуке богатейшую коллекцию бумажных, денег. Царские - с двуглавым орлом и дашнакские - с прялкой - достались нам, ребятишкам. Мы попытались подсчитать всю сумму, но не смогли. Там их, наверно, было несколько миллиардов. Говорили, что особенную страсть старушка питала к красным тридцаткам,- и родственникам досталось несколько десятков свертков с ними. Я по сей день не могу понять, на что ей была эта коллекция. И сейчас у меня перед глазами ее сгорбленная фигура - тщедушная, жалкая и убогая.
      Нет, деньги нужны только на жизнь, обычную, неприхотливую.
      В любых обстоятельствах я все тот же Левой. Левон, у которого есть свод принципы, за кои он себя и уважает.
      Левон, у которого вчера произошел с женой весьма досадный инцидент и который сегодня не пошел домой обедать.
      Но для чего человек живет?..
      - Для чего живет человек, Седа? - спросил я.- Для чего?
      - Спятил?
      - Нет, скажи: для чего человек живет? Для чего живем мы?
      - Потом,- сказала Седа,- дотом поговорим.
      - Вот Джуля бы сразу ответила,- заметил я.
      - Кто это, Джуля? - спросила Седа.
      - Моя двоюродная сестра.
      - Да?! - усомнилась Седа.- А что бы ответила двоюродная сестра?
      - Сказала бы, что люди живут для того, чтобы построить коммунизм. Ей вообще все ясно, все известно. И попробуй скажи ей, что ты не сумела и никогда не сумеешь ответить на мой вопрос. Коммунизм мы строим, чтобы человечеству жилось лучше. А теперь представим, мы уже.построили коммунизм. Во всем мире. Думаешь, тогда этот вопрос больше не будет возникать? Будет. Более того, я считаю, что при коммунизме, даже в анкетах, при поступлении на работу, будет такой вопрос.. К примеру: "Для чего вы живете?", или: "Нужны ли вы обществу?", или...
      Седа вскочила с места и. кинулась к пробиркам, в одной из которых выпал oсадок в виде сгустка.
      - Человек живет, чтобы познать себя! - сказала она твердым голосом.
      - Старо,-махнул я рукой.-Мне нужно что-нибудь поновее.
      - Желаемое ты обретешь на старости лет, когда будет прожита большая часть твоей жизни,- сказала Седа. - Пиши...
      Она продиктовала показания измерительных приборов.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      Во дворе у нас высилась, гора - остатки строительного мусора, забытого рабочими, возводивлшми дом. Летом, когда ветер поднимал пыль, гоняя ее по двору, жильцы на чем свет стоит ругали тех нерадивых строителей.
      Потом выпал снег, укрыл гору, и тогда она обернулась бурной радостью для детворы...
      Было около одиннадцати, когда я лодошел к дому. У горки еще царило оживление. Я подивился родителям, позволявшим детям оставаться на улице в столь поздний час.
      Но, подойдя поближе, увидел, что это были взрослые, то есть Сами родители. Они лихо съезжали с горки по ледяной дорожке.
      Постоял несколько минут с этими веселыми .людьми, явно мешая им,- они то и дело толкали меня, взбираясь на горку. Хотел было тоже попробовать скатиться разокдругой, но раздумал и направился домой.
      Я решил, что, кроме исповеди об удачно проведенном опыте, ледяная горка тоже неплохой предлог для примирения с Асмик. Уговорю ее, спустимся покататься. Достаточно пару раз слететь по льду вниз, и мы уже ничем не будем отличаться от наших счастливых соседей...
      Толкнул дверь нашей комнаты и вошел. Никого... И на столе никакой записки.
      За дверью послышались шаги. Я обернулся. В дверях стоял Ваган.
      - Асмик ушла, - сказал он.
      - Знаю... Входи.
      Ваган вошел и притворил за собой дверь.
      - Я только пришел с работы - знаешь ведь, с рождением ребенка стараюсь ни на минуту не задерживаться...
      - Дальше, дальше...- нетерпеливо потребовал я.
      - Смотрю, Асмик выходит мне навстречу с чемоданом в руке,- продолжал Ваган.- Спросил, не помочь ли. Она отказалась. Да еще нагрубила, не лезь, говорит, когда не просят. Удивительный народ эти женщины, Левон-джан!.. Что скажешь?
      - А дальше что?
      - Ничего. Подхватилась с чемоданом и была такова.
      - Чемодан-то, наверное, не пустой, а?
      - Да, вроде бы не пустой.
      Я закурил сигарету, в ярости стал ходить взад и вперед по комнате.
      - Не откажи, Ваган, в просьбе...
      - Слушаю, Левон-джан, пожалуйста.
      - Свари кофе, выпьем по чашечке.
      - Сейчас.
      И он поспешил на кухню.
      - Ваган,- крикнул я ему вслед,- а выпить чего-нибудь не найдется?
      - Есть водка... Еще коньяк.
      - Давай водку,- попросил я.- Хорошо бы и поесть что-нибудь...
      - И это найдется,-сказал Ваган.-Вот только водку мы бережем для ребенка.
      - Что ты! - изумился я.- Не делайте глупостей! Не спит - ничего, потерпите. А давать водку, чтобы уснул, не надо!..
      - Да нет же! Ты что? Давать малютке водку! Мы же не чокнутые,улыбнулся Вагац,- Это для компрессов. Врач посоветовал: водку пополам с водой...
      Ваган вышел, а я закурил еще одну сигарету и тут действительно вконец взбесился.
      Что делать?.. Опять идти за Асмик?.. Опять уговаривать?..
      А она снова выпроводит, меня?.. Нет, не пойду!..
      Сидеть и ждать ее возвращения?
      Сколько ждать? Один, два дня?.. Может, месяцы?.. А что, если она больше не хочет жить со мной?..
      Что мне делать?..
      Открыл форточку. Но долодный зимний воздух не помог мне прийти в себя. И вообще теперь мне уже ничего не поможет. Пропащий я человек.
      Вошел Ваган, поставил на стол ополовиненную бутылку коньяка, хлеб, колбасу.
      - А кофе? - спросил я.
      - Кофе потом,- ответил Ваган,- поешь сначала.
      - Не мог колбасу прилично нарезать! - придрался я.
      - Торопился,- сказал Ваган,- да и боялся, как бы Арус не разбудить.
      Я наполнил рюмки до краев.
      - Будем здоровы! - сказал я и сам себе удивился.
      - Будем! -чокнулся Ваган.
      Я не смог втолкнуть в себя больше одного бутерброда.
      Мы снова выпили.
      - А может случиться, Ваган, чтобы Арус вдруг взяла и ушла? - спросил я.
      - Не знаю,- пожал плечами Ваган.- Кто их разберет, женщин? Иная такое выкинет!..
      - Значит, не исключено?
      - Ну как тебе сказать? - сник Ваган.- Все бывает. Только...
      - Что только?..
      - Только... Я хочу сказать, что Арус такого не сделает!..
      - Потому что очень тебя любит?
      - Не знаю.
      - Выпьем еще, Ваган, по одной.
      - Ты пей, а я схожу за кофе.
      Я осушил рюмку. Комната поплыла перед глазами.
      Взял еще бутерброд. Но он не шел в горло.
      - Не поедешь за Асмик? - спросил Ваган, внося кофе. - Хочешь, и я с тобой... Уговорим. Я извинюсь перед ней...
      - Не пойду! - решительно объявил я.- А ты с чего это решил извиняться?
      - Да ведь и мы вроде немного виноваты. Не развесь Арус на кухне пеленки, вы бы не поругались и Асмик бы на тебя не обиделась?.. Понимаешь, по-моему, она из-за этого и ушла. Что скажешь?
      - Нет, дорогой, Асмик ушла не из-за этого. Пеленки - только предлог.
      - Эх, Левон-джан, что было делать? Ведь в такие холода Арус нельзя то и дело выскакивать на балкон. Она кормит, простудится, тогда... А в комнате развесить- влажность, ребенку вредно. Можно ведь потерпеть, Левон-джан, пока потеплеет? Что же, из-за такого пустяка и нам ссориться и вам чуть не до развода?.. Ужасно. И все из-за нас!..
      - Нет, дорогой,-повторил я.-Для того чтобы уйти, если человек на это решается, повод всегда найдется. Я за ней не пойду. Ни за что.
      - Как знаешь.
      - Сигареты есть? Мои кончились.
      - Найдутся.
      Он положил на стол пачку.
      - Что же, выходит, и впрямь разойдетесь? - спросил Ваган.
      - Не знаю,- пожал я плечами.- Но то, что за ней не пойду,- это точно. Даже если дойдет до развода.
      - Не дело это.
      - Дорогой, ты, счастливый человек,- сказал я.- А счастливым людям в таких закавыках не разобраться. Я, например, нисколько не удивился бы, если ты вдруг завтра объявил бы, что разводишься с Арус.
      - Типун тебе на язык! - испуганно вскинулся Ваган.
      - Да это я так, прости... Пропащий я человек, Ваган, ничего у меня не клеится.- Говорю и чувствую: сейчас заплачу, до того мне стало, жалко себя.
      - Не падай духом, Левой,- принялся успокаивать меня сосед.- Все проходит. Помиритесь. Все кончится как нельзя лучше.
      - Кончится, говоришь?.. Уже кончилось. Понимаешь? Кончилось...
      Я был пьян ужасно.
      - Не говори так, Левой. Не говори. Выпей кофе.
      - Ты меня не поймешь, потому что ты счастливый человек!..
      Я повалился ничком на кровать и заснул.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
      По вечерам я читал фантастические романы. Но чаще садился заниматься. И как ни трудно бывало оторваться от Конан Дойля, Бредбери и Уэллса, я тем не менее столь же самозабвенно погружался в теоретические вопросы, сухие формулы и числа.
      После ухода Асмик одно обстоятельство доставляло мне, как, вероятно, и любому мужчине, особое неудобство свалившуюся на их голову беду мужчины по-настоящему осознают тогда, когда вспоминают, что .существует еще и желудок, который методично требует своего, не считаясь с тем, дома жена или ушла.
      Несколько дней я обходился так называемым швейцарским сыром и сметаной из гастронома напротив.
      Потом решил обедать в ресторане. Но это не оправдало себя. Официанты быстро разочаровались во мне, потому что к обеду я заказывал только лимонад лли "Джермук".
      К счастью, по путл в научно-исследовательский институт, точнее, на химзавод л обнаружил скромную закусочную, помещавшуюся в подвальчике старенького двухэтажного дома. Внешне она была малопривлекательна. Но закусочную бойко посещали, и в конце недели я тоже решился заглянуть в нее. Неожиданно мне там понравилось, может, потому, что ждал я худшего. Маленький зал оказался очень чистым и уютным.
      В первый день я чувствовал себя в закусочной чужим, белой вороной среди людей, лица которых большей частью были мне знакомы,- наверное, с завода.
      Моего появления никто, понятно, не отметил. Больше того, меня вообще не замечали. Пышноусый мужчина за стойкой, лицо которого под лампой дневного света казалось средневековым и которого все звали Зулум, Зулум-джан, даже бровью не повел, когда я попрасил всего одну порцию шашлыка и бутылку минеральной воды.
      Я сел за стол в углу, у стены. Спустя несколько минут Зулум, протянул мне бутылку минеральной воды, завернутый в лаваш[Лаваш - тонко раскатанный хлеб, выпекаемый в тонире - специальной печи, устроенной в земле. ] шашлык и небрежно нарезанный на тарелке салат из парниковых помидоров и огурцов.
      Я растерялся: салата ведь я не просил, не чужой ли дали, не ждет ли его кто-то?
      - На, бери, дорогой,- тоненьким голоском произнес пышноусый Зулум.
      - Но я салата не заказывал...
      Неожиданно Зулум улыбнулся и подмигнул мне, дескать, понимаю, первый раз пожаловал сюда. И сказал:
      - Возьми, дорогой. Как же можно без зелени?
      Шашлык был вкусный.
      Я ел медленно, разглядывая сидящих вокруг людей, которые, наверное, приходят сюда из разных концов города.
      По-видимому, это - почитатели Зулума, считающие настоящими и безупречными именно его шашлыки.
      Потом мне надоело изучать этот люд. Ничего интересного: едят, курят, расплачиваются и уступают свое место другим.
      Есть на свете одна Седа, и это Седе я на следующий же день рассказал об уходе Асмик. Она не поверила, решила, что я шучу.
      - И это уже не впервые, - сказал я,- потому никакая не случайность. Асмик стала просто невыносимой...
      - Знаешь, Левхш? - прервала меня Седа.- Избавь меня от подробностей ваших семейных неладов.
      Действительно, зачем я рассказал это Седе? Зачем? Наверно, оттого, что у каждого человека есть на свете кто-то близкий, кого вспоминаешь, когда тебе особенно трудно. Так разве мне нельзя поделиться с товарищем?..
      - Ты уже зрелый мужчина, Левой,- устало проговорила Седа.- Даже опытнее иных, потому что ведь не от всякого мужчины уходит жена.
      - Что ты этим хочешь сказать? - рассердился я.
      - Только то, что мы не дети. И чужая женщина никогда не может быть другом женатого человека. Понятно? Ты химик, а я обыкновенная лаборантка. И все. Может быть, ты еще попросишь меня сходить за твоей супругой?
      - Зачем ты так? - обиделся я.- Я и сам за ней не собираюсь. И уж тем более не только тебя, никого не попрошу о подобной услуге. Наше супружество так должно было кончиться, так оно и кончилось. Прости, что я навязал тебе свои неприятности. А не желаешь, чтобы я считал тебя своим другом, пожалуйста...
      Седа, усмехаясь, отошла, и л еще раз убедился, что нет на свете женщины, чьи действия были бы более, или менее логичны. От них только и жди какого-нибудь .выверта. Сегодня тебя бросят без всяких объяснений, завтра обругают за то, что назовешь женщину другом, послезавтра еще чтонибудь... И так всегда.
      Я, может, и заказал бы вторую порцию шашлыка, но к моему столику подошли двое, спросили, нельзя ли подсесть.
      Я, конечно, позволил, но, допив оставшиеся полстакана минеральной воды, поспешил уйти из подвальчика.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
      - Мудрая игра,- сказал дядя в этот вечер.- Единственная игра, которая заставляет человека шевелить мозгами, думать. Ты на футбол ходишь?
      - Никогда не был на стадионе,- ответил я.
      - Говорят, что и футбол, конечно - дядя умолк, подыскивая нужное слово. Почесал в голове и проговорил: - Но интеллектуальная игра - это шахматы! Обдумывая каждый следующий ход, надо быть стратегом, философом, наконец, художником. А может, кстати, наоборот?.. Может, шахматы приводят в конце концов к тому, что человек становится философом?.. Как ты думаешь?..
      - Не знаю,- чистосердечно признался я.
      - Четверть века я играю в шахматы сам. с собой. Да, сам с собой. И ни разу не изменил этому своему принципу! - гордо сказал дядя.
      - Собираюсь! - огорошил меня дядя.
      - Не верю,- сказал я.
      - Поверь. Шахматы открыли мне одну великую истину. Дотоле, пока человек в жизни сам себе противник, пока он одинок и вокруг него никого, не понять, выигрывает он или терпит поражение. Понимаешь? Чтобы знать, победитель ты или побежденный, необходимо иметь партнера, товарища в игре. Вот это и есть истина. Но бывает, как видишь, и так, что для осознания этой истины теряешь четверть века из своей такой недолгой жизни.
      - Это очень грустно.
      - Конечно, грустно. Но не такие уж это пропащие годы. Ты наверняка теперь поверишь, если я скажу, что. отчужденность в конце концов приводит к патологии. Твоя.жена тебя бросила. Это, видимо, такая судьба у всех у нас в роду, но ты смотри, никогда не играй сам с собой в шахматы. Ты слушай меня. Успеешь еще полистать книгу.
      Я положил на стол пухлый исторический роман.
      - Выясняется, что свою жизнь я прожил для себя. И только одно я могу в результате оставить тебе в наследство - мой жизненный опыт.- Дядя ставшим уже привычным движением сгреб с доски шахматные фигуры. - Бывает и так,сказал он,- не окончив игры, прекращаю ее. А знаешь почему? Потому что вдруг вижу, что сделал намеренно неверный ход, дабы черные потерпели поражение. Так получается в тех случаях, когда, не знаю почему, я думаю, что мое истинное "я" играет белыми.
      Дядя умолк. Потом снова установил на доске фигуры.
      И опять начал играть сам с собой.
      - Но это же самообман? - сказал я.
      - Верно. Потому игра и прекращается. И в жизни иногда одинокип ушедший в себя человек тешится самообманом. А опомнится - уже поздно. Разница между жизнью и шахматами в том, что в шахматах можно с легкостью сбросить фигуры с доски, а в жизни ничего не сбросишь.
      Я мало что уяснял себе из размышлений дяди. Чувствовал, что он хочет вложить в меня что-то полезное, мудрое.
      Но изъяснялся он слишком сложно. Может, это только так казалось, что сложно?..
      Я глянул в напряженное, сосредоточенное лицо дяди.
      - Ничего не сбросишь, ни в чьей жизни,-: не поднимая головы, сказал он.- Правильно говорю? Ни в чьей!..
      - Конечно,- механически ответил я.
      - Говоришь, сколько дней, как Асмик ушла? - спросил вдруг дядя.
      - Недели две уже будет.
      - И что же ты столько времени ничего не говорил?
      - Думал, она вернется,- стал оправдываться я.
      - А сейчас больше не надеешься?
      - Нет!-ответил я.- И жизнь стала какой-то бессмысленной.
      - Ты просто не привык еще жить один. Это пройдет. А смысл придает жизни сам человек. Больше никто. Ясно? Посмотри-ка, кто там стучится.
      Я с трудом одолел старый замок. Передо мной стояла Джуля.
      - Здравствуй, Левой.
      Она прошла в комнату, я последовал за ней.
      - Поздравь меня, папа! - сказала она, подставляя дяде щеку.
      Акоп Терзян поцеловал ее, что-то пробормотал, потом громко спросил: - А с чем?
      - Меня перевели на другую работу. Я уже говорила тебе об этом.
      - На химический завод? - спросил дядя, и в голосе его мне послышались тревожные нотки.
      - Ага! - кивнула Джуля.- Секретарем заводского комитета комсомола.
      - Гмм!.. Я же тебе не советовал этого...
      - Товарищи сочли, что я обязана согласиться. Убедили, что мое место там.
      - Что они еще говорили? - поинтересовался дядя.
      - Еще?..-Джуля потянулась к нему.-Поцелуй еще разок, скажу.
      Дядя, улыбаясь, покорно выполнил ее требование.
      - Ну?..
      - Говорили, что это большая организация и работа очень ответственная, что я наберусь опыта, а потом меня продвинут и дальше. Так и сказали. Даже обещали, что это будет скоро... Честное слово.
      - Гмм! - снова закашлялся дядя.- Что ты скажешь, Левой?
      - Оно, конечно, хорошо! Поздравляю!
      - Вместе поработаем! - сказала Джуля. - Все будет хорошо. Асмик вернулась?
      - А откуда ты. знаешь, что она ушла? - удивился я.
      - На днях ее встретила. Она была какая-то не своя. Помоему, ждала, что ты придешь мириться. Не сердись, Левой, но ты ведешь себя по-свински. Говорю это тебе по-родственному и по-товарищески. Честное слово, нельзя так.
      - Спасибо! - сказал я и надел пальто.- Пойду. Уже поздно. Спокойной ночи.
      - Когда будешь свободен, заходи. У меня к тебе дело. Благо, теперь не далеко ходить.
      - Зайду,- пообещал я.
      И, не оглядываясь, спустился по темной лестнице.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
      Собираясь перейти улицу, я вдруг заметил Симоняна.
      Он был еще далеко, и я решил притвориться, что не вижу его. Но тут же услышал:
      - Левой!
      Пришлось остановиться. Симонян, прибавив шаг, нагнал меня.
      - Привет!
      - Здравствуйте,- ответил я и, чтобы хоть что-то сказать, спросил: - Как поживаете?
      Симонян, не отвечая, сказал: - Ты далеко живешь?
      - Далеко.
      - Очень?
      - Пойдемте пешковд, - предложил я.
      - Пошли,- обрадовался он.- Очень люблю ходить пешком.
      На удице было безлюдно. Мы шли. мимо парка. Ветви деревьев поникли. Обещали, что зима в этом году и настоящие холода еще впереди, ждать их надо дней через десять - пятнадцать.
      Мы долго шагали молча. Я начал злиться. И наконец не выдержал, спросил:
      - Зачем вы меня окликнули?
      - Люблю общество приятных людей,- ответил он.
      - Это я-то приятный человек? С каких пор?
      - С первого же дня, как знаю тебя. Я быстро распознаю людей.
      Дошли до цирка. У киоска он остановился.
      - Подожди, сигарет куплю. Ты какие куришь?
      - У меля есть,- сказал, я.
      Но он все-таки купил две пачки "Шипки" и одну протянул мне. Я попробовал отказаться, но он заставил взять, вдруг, говорит, пригодятся, ужасно ведь, если у.курящего человека нет ничего про запас и приходится маяться, скажем, целую ночь...
      - Ведь уже тюд, как ты работаешь в институте? - спросил он.
      - Чуть больше.
      - А я уж пятнадцать лет на заводе,- сказал он.
      - И столько же лет секретарем парткома?
      Симонян засмеялся:
      - Первый год я секретарем. А раньше был монтажником. Помню, вернулся с фронта, пришел на завод - пятый цех тогда строили. Тот, что возле котельной. В том цеху я и получил трудовое крещение.
      - Вы долго были на войне? - спросил я.
      Симонян цочему-то не ответил. И через минуту-другую задумчиво произнес:
      - Странный ты какой-то, Левой!..
      - Чем?
      - Не знаю. Только вижу, чувствую - странный. Чудной малость.
      - Это плохо?
      - Нет. Сейчас нам таких очень даже недостает. Особенно среди молодежи. В голове у них все больше развлечения и ерунда. Не знаю, может, я ошибаюсь. Но так мне кажется. А может, я чуть от времени поотстал. Не знаю.
      - Я тоже не очень вникаю и не знаю, что делается вокруг.
      - А должен бы. Но это, наверно, потому, что ты сам себя еще не очень знаешь.
      Я не стал возражать.
      - У вас в институте там что-то не очень ладится, - переменил он тему разговора.
      - Не знаю...
      - Я все не могу понять, что происходит. Почему не дают людям работать во всю силу. В ком и в чем помеха.
      - Не знаю.
      - А может, никто никому ни в чем вовсе и не мешает?..
      - Не могу сказать...
      - Может, у вас просто маловато чудаков? - спросил Симонян.- Ты что, сегодня не в-духе?
      - Есть малость.
      Он не уточнял, отчего я не в духе. А если бы поинтересовался, я бы рассказал ему, как сегодня в полдень Джуля без лишних слов вдруг заявила мне: "Я хочу дать тебе добрый совет": "Слушаю тебя".
      "Ты работаешь над какой-то темой".
      "Да".
      "И один".
      "Один".
      "Говорят, тема серьезная".
      "Не знаю, возможно".
      "Не скромничай,- сказала Джуля.- Наверно, и папа тебе помогает?" "Конечно, помогает".
      "И ты один будешь работать над серьезной темой?" - с укором сказала она.
      "Предпочел бы один. Если нельзя, не стану".
      "Работай. До разве плохо, если, скажем, силами коллектива... Совместно... Ты понимаешь меня? У нас говорят: веник по прутику переломаешь, а весь, целиком, надвое не сломишь".
      "Верно говорят".
      "Я примерно о том же... Почему ты отказываешься работать с Рубеном? Если тема серьезная, в перспективе полезная делу, так надо по возможности быстрее довести ее и сдать производственникам!" "Я же сказал, дто предпочитаю пока работать один".
      "Напрасно, Левой. Говорю тебе по-дружески,- Джуля нервно вертела в руках толстый синий карандаш.- Ты стремишься отколоться от коллектива".
      "Ну разве у меня нет права самому заинтересоваться и заняться тойили иной темой?" "Дело твое! - сухо сказала Джуля.- Но если ты станешь упорствовать, мы будем вынуждены принять меры".
      "Угрожаешь?" " П ре дупреждаю ".
      "Спасибо, Джуля. Но знай, с Рубеном я никаких дел иметь не буду. И никто меня не заставит".
      "Комсомол заставит".
      "Не спекулируй. Ты, во всяком случае, не есть комсомол".
      "Смотри какой философ!" "Может, ты потрудилась бы переменить, тон? А то некрасиво получится! Придется мне грубить двоюродной сестрице".
      "Перед тобой не сестрица, а секретарь комитета комсомола!" - повысив голос, отчеканила Джуля.
      Я опешил.
      "Буду разговаривать с Айказяном". Джуля поднялась, давая понять, что разговор окончен.
      "Не буду с ним работать",- сказал я.
      " Будешь!" "Пристроила хахаля, да еще хочешь, чтоб с ним цацкались!" процедил я и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты...
      Если бы Симонян спросил, я бы непременно рассказал ему, отчего я не в духе.
      Мы подошли к остановке девятого троллейбуса.
      - Дальше поеду,- сказал я.- Иначе до утра не доберусь домой.
      - А я уже почти дошел. Сейчас придется давать жене объяснения за такое опоздание. Без этого она у меня не может. Ты женат?
      - Даже успел развестись,- ответил я.
      - Давно? - удивился он.
      - Да уж недели две-три.
      - Чепуха. Помиритесь. Прощай.
      Он свернул направо, а я бросился к уже трогавшемуся троллейбусу.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
      - Мы решили сегодня съездить в Цахкадзор,- сказал Рубен.- Поедешь с нами?
      - Зимой в Цахкадзор?..
      - Конечно, дорогой. Неужто не слыхал, что в Цахкадзоре зимой прекрасно можно кататься на лыжах?
      - И все же я не поеду.
      - Ты, брат, консервативный мужчина... Тьфу, не то сказал! - Рубен усмехнулся и полушепотом добавил мне на ухо: - Если точнее, то ты сейчас вообще никакой не мужчина.
      Я искоса глянул на него и, скрипнув зубами, проговорил:
      - Человек я не агрессивный,, но в некоторых случаях не упускаю возможности расквасить рожу хаму.
      Рубен попятился назад, отчего я предположил, что вид у меня был довольно грозный, а тон решительный.
      - Бог с тобой, да ты совсем шуток не понимаешь! - пробормотал Рубен.Хоть бы выслушал до конца...
      Я скрестил руки на груди.
      - Говори.
      - Не мужчина ты...
      - Что?..
      - Погоди... Дело есть. Обезьяна превратилась в человека не только для того, чтобы на ногах стоять, но и чтобы на лыжах тоже ходить,- скороговоркой выпалил Рубен.- Шучу, конечно. Такая привычка. Я постараюсь впредь, Левон-джан, раз обижаешься...
      - Ладно, значит, отправляетесь походить на лыжах,уже спокойнее сказал я.- На меня не рассчитывайте. Я не охотник ноги ломать.
      - Как знаешь...
      - С понедельника начнем параллельные опыты,- входя в лабораторию, объявил Айказян.
      Девушки и Рубен сделали вид, что поглощены процессами, происходящими в пробирках.
      - Будем работать с двумя инициаторами,- Айказян взял листок бумаги и извлек из нагрудного кармана свои знаменитые авторучки.
      Их было три. Красная, синяя и черная. И в каждой были чернила соответствующего цвета.
      Он начертил на бумаге два круга, затем вписал в них красными чернилами химические формулы и начал пояснять. Точнее, он не объяснял, а давал указания. В завершение между прочим сказал:
      - Напрасно ты мучаешься с жидким азотом. Мне кажется, и в простой воде можно дробить молекулы мономера. По-твоему, при температуре ниже нуля внутренние напряжения слабее? Подумай-ка над этим.
      - Подумаю,- пообещал я.
      Айказян добавил вполголоса:
      - Я нахожу, что состав лаборантов пополнился очень своевременно.
      - Это можно было сделать всегда. Но, может, и хорошо, что нелегкая задача уже решена,- ответил я.
      Шеф взглянул на меня из-под мохнатых бровей: - Так считаешь?..
      - Я же сказал.
      Упрятав авторучки, Айказян смял и выкинул в корзину исписанный листок и молча вышел из лаборатории.
      - Почему ты отказываешься ехать в Цахкадзор? - спросила Седа.
      - А ты собираешься?
      - Конечно.
      - Я ни разу в жизни не стоял на лыжах!
      - Ничего, научишься,- принялась уговаривать Седа.
      - Значит, и ты тоже едешь...
      - Да, да!..
      На остановке я не стал, как обычно, прощаться с Седой, и мы вместе свернули влево.
      - Седа, а ты хочешь, чтобы я поехал?
      Мы прошли еще метров сто, и она наконец проговорила: - Поедем. Развеешься. Вот уже. несколько дней на тебя просто страшно смотреть...
      - И много их собирается?
      - Кого?
      - Едущих?
      - Не знаю. Рубен предложил мне, и я сказала, что поеду, если и ты...
      Мы остановились возле ее дома.
      - Во сколько отправляемся? - спросил я.
      - Через два часа надо быть на вокзале.
      - Едем поездом? - удивился я.
      - Поездом.
      Стал лихорадочно прикидывать, успею ли съездить домой, потом вовремя добраться до вокзала, и вдруг вспомнил о самом главном, о лыжах... У меня ведь их нет. Какой же смысл ехать в Цахкадзор?
      - Не волнуйся,- успокоила Седа.- У меня две пары. Еще осенью запаслась. Уж очень они были хороши. Не удержалась. И палки бамбуковые, не алюминиевые. Так что все в порядке.
      Я с отчаянием взглянул на часы, потом на перегруженные троллейбусы и трамваи.
      - Не успею съездить домой,- мрачно заметил я.
      - Хочешь, пойдем к нам? - пригласила Седа.- Пообедаем, потом возьмем такси -и на вокзал.
      - Ас Рубеном ты не договаривалась?
      - Нет. Когда ты сказал, что не едешь, я тоже отказалась.
      Седа прошла вперед и стала торопливо подниматься по лестнице. Я еле успевал за ней. Она достала из сумочки ключи и, открыв дверь, пригласила меня войти.
      Я почему-то думал, что дома у них никого нет, но, уже снимая в коридоре пальто, услышал: - Это ты, дочка?
      - Я, мам,- отозвалась Седа.- Со мной товарищ.