— Так вот, Светлана, какое, собственно, дело: наша главная героиня слегка приболела, и я хочу предложить вам сегодня ее дублировать. Необходимо будет всего лишь немножко подкорректировать внешность. О доплате мы, естественно, договоримся…

— Хорошо, я согласна, — без обиняков ответила Мэри, вряд ли его удивив — какая статистка не мечтает дублировать приму? — но заметно обрадовав: решилась небольшая досадная проблема. Пока небольшая: если актриса, как подозревала Мэри, заменила ее где-то в другом месте, то их проблема грозила вскоре перерасти в критическую, о чем посветлевший Смеляков, совравший, конечно же, по поводу ее болезни, оставался пока в счастливом неведении.

— Вот и прекрасно! Тогда идите к гримерам! — распорядился он.

Специалистам по маскировке хватило десяти минут, чтобы сделать из Мэри копию главной героини: оставив чертов спецкостюм — героиня тоже принимала участие в штурме, — на нее надели блондинистый парик, нагрузили лицо слоями косметики и напихали в лифчик кубометры ваты. Основная из косметичек, Стелла — женщина с грубым лицом в обрамлении черного «каре», высказалась в том смысле, что это бледное подобие сойдет для общих планов.

Наконец приступили к съемкам.

Косметика при «штурме» поплыла, вата съехала, и Мэри замучилась терпеть, как ей все это подмазывают и заправляют не по одному разу. По окончании «рабочего дня» у нее осталось лишь одно желание — рухнуть, желательно не где попало, а хорошо бы на постель в номере гостиницы. Но до него — то есть до одного из двух номеров, снятых Гением — еще надо было добраться.

Он повел ее по городу каким-то обходным путем, сказав, что так короче. «Обходной путь» привел на пирс, где их, оказывается, ждала небольшая компания знакомых Мэри людей, ну, или почти знакомых: один из них был Фарид — у себя она знала его как человека-паука, партнера женщины-кошки; костюмерша Люся — чуть располневшая Люси, и… Фил. Снова Фил. Она представилась Светланой и выслушала несколько фраз по поводу ее сходства с главной героиней, что, наверное, должно было ей льстить. Но не льстило. Что касается сходства — тут она им такого могла бы порассказать, от чего любой из них запросто потерял бы сон, даже если бы рассказчицу увезли потом в смирительной рубашке.

Как выяснилось, у причала их ждал заранее арендованный катер.

— Ты что задумал? Когда успел? — проворчала Мэри; они уже стояли на корме, наблюдая за удаляющимся берегом. Она привыкла к тому, что Гений ничего не делает просто так.

— Ты ведь хотела отдохнуть? — спросил он.

— От чего? — она продолжала ожидать подвоха.

— Просто отдохнуть. Остановить мир. Отпустить мысли. Я тоже.

Мэри хмыкнула скептически: для этого достаточно было лечь в постель. Порознь, естественно.

— На твоем месте я не бросалась бы такими словами, — сказала она. — Толика раздражения — и мир того и гляди начнет тормозить.

Сейчас они могли говорить свободно: Фил был, естественно, в рубке управления, Фарид пошел на бак, а Люся спустилась вниз посмотреть каюты.

— Я более чем уверен, — улыбнулся он, — чтобы затормозить мир, какой-то толики мало. И, если даже свихнуться от раздражения, вряд ли у меня одного что-нибудь получится.

— Такое впечатление, что ты этого и добиваешься — чтобы мы свихнулись хором.

Гений удивленно повел взглядом окрест:

— Тебе не нравится?..

Нежная бирюза поднялась от моря, смешалась с небом и затопила пространство — она была осязаема, ее хотелось глотать, в надежде наполниться ею по самую маковку

— В это время хорошо купаться с борта, — сказал он. — Отлично снимает напряжение.

— Это точно, — раздался позади голос Фарида.

— А я плавать не умею… — это к ним присоединилась Люся.

Конечно же, потом они купались. Наплававшись, валялись на полотенцах и пили наколдованный Фаридом коктейль, удивительный не столько по вкусу, как по цветовой гамме — от глубоко-синей на дне до бледно-голубой сверху, под цвет моря.

— За снег посреди лета! — произнес Гений тост и тихо пояснил, чокаясь с Мэри: — Твой снег.

— Пойти, что ли, еще искупаться… — она поднялась, потянулась, глядя сверху вниз на Гения: — Составишь компанию?

Они спустились в воду.

— Этот снег мог с тем же успехом быть твоим, — сказала она.

Он фыркнул отрицательно:

— Я не настолько романтик: я жаждал простого дождя. А ты сотворила настоящее чудо, — он подплыл к ней лицом к лицу: — Будь поаккуратнее — ты, кажется, становишься волшебницей.

Это не звучало комплиментом.

— Если так, значит — злой волшебницей.

— Разве ты зла?..

Она видела близко его удивительные глаза — наверное, он бы сейчас ее обнял. И, пожалуй, она бы не возражала, но обниматься в воде стоит, только имея под ногами дно или надев акваланги. Но тогда возникает проблема с поцелуями.

Мэри перевернулась на спину — крупинка хаоса, обнятая со всех сторон невыразимым совершенством. Человек создан лишь для того, чтобы было кому взглянуть на это, замереть в истоме и ахнуть, затаив дыхание…

— Поправь меня, если не так, но, по-моему, добрые чудеса должны твориться силой любви… — ей всегда претило изрекать банальности. «Силой любви!» Какие-то сопли в сиропе. Мэри поморщилась и сказала: — Ну, или чего-то к ней близкого. Но уж никак не раздражения!

— Какая разница, — Гений гипотетически' махнул рукой и тоже лег на спину. — Ведь это только средство.

— Самое страшное средство, — сказала она, имея в виду не раздражение как таковое, а конечно же, Хаос.

— Мы же не собираемся скитаться по мирам, — ей показалось, что он улыбается, — творя чудеса и сея Хаос. Нам бы только понять, как достигнуть с его помощью определенной цели. Единственной. А потом все встанет на свои места.

Мэри грустно глядела в небо.

— Этому что-то мешает, — сказала она. — Возможно, мы сами и есть средство — для Хаоса?.. Его рабы, а не хозяева. Поэтому у злой волшебницы хватает сил только на какую-то ерунду, вроде снега…

— Эй, ребята, вы там еще долго?! — закричал с катера Фил. — Подгребайте, а то десерта не достанется!

— …А просто, просто спасти человека, которому почему-то не суждено жить, — у меня уже не получается. Это вызывает во мне не раздражение, а боль, страх… Горечь…

— Погоди, — прервал Гений, поняв, что она готова расплакаться. — Раздражение — это только крючок, и на самом деле даже неважно, чем оно вызвано. Желание — червяк, наживка.

— Ты хочешь сказать… — Мэри резко перевернулась в воде, — раздражился…

— На что угодно, — подсказал он.

— …И желай?

— Ну, примерно так. Но это еще требует проверки…

Мэри нахмурилась и явно сосредоточилась, плавно разводя под водой руками.

Гений сделал резкий гребок назад — кроме него раздражаться тут было не на кого, — затем еще и еще один, тем не менее, не отрывая от нее глаз. Рискуя, между прочим, и всерьез рискуя, стать первой жертвой эксперимента по рациональному использованию Хаоса.

Мэри вдруг дернулась и словно в испуге выпростала из воды правую руку. В ней была зажата небольшая рыба, похожая на леща, переливающаяся золотыми чешуйками в мягкой предвечерней синеве. Она не билась, но, как и положено рыбе, извлеченной из воды, судорожно открывала рот. Над водой раздались едва слышные сиплые звуки:

— Чего тебе надобно?..

Гений закашлялся, кажется, глотнув воды: наверное, забыл шевелить руками или слишком широко открыл рот.

Несколько секунд Мэри глядела на свой улов вытаращенными глазами. Потом сказала:

— Хочу спасти Фила! — и отбросила рыбку, как если бы та ее укусила.

— Зря, — сказал Гений. — По-моему, полагается три желания.

— Вот и загадывал бы, — сердито буркнула Мэри и, развернувшись, поплыла к катеру.

— Признайся, ты этого ожидала? — спросил Гений, нагоняя. — Мне почему-то кажется, что нет.

Мэри, не отвечая и даже не оборачиваясь, стала взбираться на борт. Эпизод с золотой рыбкой казался явной и почему-то оскорбительной нелепицей. Для грядущего спасения Фила требовалось предпринимать что-то конкретное: в первую очередь не мешало бы узнать, откуда ему может грозить опасность. А в том, что она над ним уже нависла, у нее не было ни малейших сомнений.

Фил подал ей сверху руку и вытянул на палубу.

— Филипп, скажи, — начала она, в то время как он накидывал на ее плечи полотенце, — ты собираешься ставить какой-то трюк?

— Разумеется, и не один, — улыбнулся он. — А зачем я, по-твоему, сюда приехал?

— Будешь использовать эту старую машину? — прощупывала почву Мэри, размышляя — много ли будет толку, если она угонит эту развалюху?

— Использую конечно, и по ходу надо будет что-то сбросить в море с крутого обрыва.

— Без водителя, конечно? — памятуя об упавшем вертолете, Мэри всерьез опасалась, что именно Фил каким-то случайным образом окажется в этот момент за рулем.

— Ну почему же без? — сказал он, не подозревая, как напугали собеседницу эти его слова, но пояснения позволили перевести дух: — В салон мы посадим чучело злодея. Не сразу, конечно — сначала…

Его прервала неслышно подошедшая Люся — приблизившись, она обняла его за шею.

— Фил, кончай о работе, а?.. Мы ведь собрались отдохнуть. Понимаешь, Свет, стоит упустить момент — и ты его уже ни за что не остановишь. А где Геннадий? — спросила она: так они звали Гения. — Решил еще поплавать?

— Да нет, он, кажется… — Мэри оглянулась и осеклась: Гения действительно рядом не было. Она даже хотела поглядеть за борт, но в это время из рубки донесся голос Фарада:

— Ребята! К нам, кажется, гости.

Они услышали приближающийся шум мотора. Хотя небольшой катер, шедший вдоль береговой линии, мог с равной вероятностью направляться мимо, но на подходе он подкорректировал курс, тогда уже сомнений не осталось — тем более что у боковой переборки появились два человека, явно намеревающиеся у кого-то погостить.

Не лица, нет, но что-то неуловимо знакомое почудилось в них Мэри.

Катер подошел вплотную, и парочка, не спросясь разрешения, перепрыгнула к ним на борт.

— Что нужно?! — немного запоздало крикнул Фил, когда Мэри увидела в их руках оружие — у обоих были пистолеты. А в следующий миг…

В следующий миг, должно быть, зазвучали выстрелы. Но для Мэри эта доля мгновения вдруг распахнулась — мгновение вобрало ее, позволив ей жить, дышать и двигаться внутри себя. Она увидела, как из двух темных дул вырастают поочередно бутончики пламени, и каждое порождает тупоносый цилиндрик, тускло светящийся красным — пули, медленно устремляющиеся в их направлении. И первая из них летит точно в центр груди неподвижного Фила, а другая — в левую область ее собственной груди. Когда первая пуля приблизилась на расстояние вытянутой руки, Мэри подняла руку и взяла ее из воздуха. Лишь тогда слуха ее коснулся этот нарастающий, скребущий, раздирающий ткань пространства шорох — звук выстрелов, разложенный на составляющие. «Пойманная» пуля оказалась горячей, тем не менее Мэри не уронила ее, а бросила — обратно, в направлении двух застывших у рубки темных фигур.

И тут же мгновение захлопнулось со звуком, схлопнувшимся в обычный выстрел. Что-то ударило Мэри в плечо: сначала стало горячо, и лишь потом вспыхнула боль. Раздался дикий крик — как ни странно не ее собственный: кричала Люся, кидаясь к Филиппу. Одновременно ближний из непрошеных гостей шатнулся и, раскинув руки, свалился спиной вперед за борт. Второй непонимающе взирал на происходящее, когда позади него вырос Гений и в два приема отправил его следом за подельником, не забыв оставить себе пистолет. Потом крикнул своим:

— Все вниз!!! — И, обернувшись в направлении рубки: — Фарид, гони!!!

Заработал мотор, и катер резко взял с места, отделяясь от опасного соседа и круто уходя к берегу.

Не торопясь выполнять команду, Филипп с Люсей склонились над Мэри, в то время как сама она с беспокойством разглядывала Фила.

— Фил, ты как? Не ранен? Ты жив, да? Главное — ты жив! — убедившись в этом, она вытянула шею, высматривая остающийся позади катер. Гений, укрывшись за фальшбортом, держал его некоторое время на прицеле, однако погони не было, и вслед им не гремели выстрелы. Гений убрал пистолет и, оглянувшись, буквально одним прыжком оказался возле Мэри.

Одежды на ней был минимум — только купальник, то есть какие-то две полоски материи, уже полностью мокрые от крови. Люся начала накладывать бинт, мгновенно становившийся красным.

— Фил, свяжись с берегом, вызови «Скорую», — велел Гений. Люсю он почти оттолкнул и стал перевязывать сам, приговаривая:

— Сейчас, малышка, вот так, потерпи, сейчас, скоро все будет, только потерпи…

Когда он заглядывал ей в лицо, Мэри видела одни зрачки. Господи, как же он испугался… Но, несмотря на все обстоятельства, у нее имелась для него по-настоящему радостная новость.

— Гений, — тихо сказала Мэри, — я остановила пулю. Он жив! Он теперь будет жить!

— Своим телом? Это ты здорово придумала…

— Нет. Потом. Слушай. Не отвози меня в больницу. Я сейчас сама… Сама вылечусь. Я же вол…

Мир куда-то провалился. Не было ничего, совсем ничего, и Мэри тоже не было.

Потом что-то вспыхнуло — что-то, похожее на милицейскую сирену, только почему-то багровую, и периодически завыло-замигало.

Это была боль, и она, Мэри, была этой болью. И больше ничем.

Боль и есть существование. Иначе — пустота, небытие.

Небытие — просто провал, ничем не заполненный. А бытие суть боль, и это так… так…

Р-р-р-р… Р-р-раздражает.

Сирена стала глуше и постепенно сошла на нет. А Мэри осталась: в собственном легком дыхании, в ощущении себя цельным и мыслящим человеческим существом. Она попробовала приподняться, открыть глаза, и тут только почувствовала, что тело, как и веки, скованы цепями, нет, настоящими веригами усталости. Едва поняв это, она вновь утратила связь с реальностью, но «провалилась» уже не в обморок.

Как говорил старина Фрейд, бывает же в конце концов и сон. Просто сон.

Проснулась она на широкой кровати в небольшой бежевой комнате — по всем приметам в своем гостиничном номере. Свет, льющийся из окна, скорее всего был утренним. Слева из-за открытой двери доносился шум — не шум, а так, какие-то звуки. Номер величался «люксом» не только из-за кровати, занимавшей практически все жизненное пространство, но еще и потому, что в нем была буфетная — ну, что-то вроде кухни, разве что без плиты. Практически типовая однокомнатная квартира.

Мэри озарило четкое воспоминание, чем кончился вчерашний день — верней, на чем он для нее закончился. Отбросив одеяло, она осмотрела свое левое плечо. Потом правое. Кроме этой принципиальной разницы, ну и еще пары-тройки родинок, они ничем особо не отличались: ни ранения, ни следов крови, никакого тебе, даже бледного, намека на самый скромненький шрам.

Из буфетной послышались шаги. Мэри быстро натянула одеяло до подбородка: она успела заметить, что под ним на ней совершенно ничего нет. Правда, одежду свою она тоже успела заметить: все было сложено, а точнее, судя по беспорядочному состоянию, брошено на пуфике в углу. Значит, не забыли захватить с катера — и на том спасибо.

В дверях появился Гений, и она мысленно облегченно вздохнула: учитывая непростые обстоятельства, в первую очередь ей хотелось бы увидеть здесь именно его, а то ведь мало ли сюрпризов может преподнести утро, когда не помнишь, как и с чьей помощью добрался вчера до дому. А о том, что задержалось в памяти, не можешь сказать с уверенностью — что было еще реальностью, а что — уже бредом.

— С добрым утром, — его приветствие больше походило на утомленный вздох. С ним он опустился в стоявшее неподалеку миниатюрное, в отличие от кровати, кресло, а большое тут бы не поместилось — либо то, либо другое. — Ну, как спалось?

На этот никчемный вопрос она решила не отвечать, а без предисловий прояснить главное:

— Гений, что вчера было?

Он поморщился, словно дело касалось банкета, где она отплясывала на столах, а окончательно набравшись, ползала под ними. Потом сказал:

— Ты была ранена.

— Потому и потеряла сознание, — удовлетворенно констатировала она реальность все-таки своих воспоминаний, а не подозрений. — А дальше?

— «Скорую» ждать не стали, Фил взял машину на пристани, — начал рассказывать он. — На полпути ты порозовела, дышать стала ровней. Я повязку чуть сдвинул — она вся кровью пропиталась, а раны нет. Что делать — велю Филу поворачивать к гостинице: мол, ничего страшного, просто царапина. Он, конечно, в крик — какая, мол, царапина! — чуть не с кулаками на меня полез. Пришлось сказать ему: «Смотри сам». Иначе бы он меня выкинул, переехал и буквально через мой труп тебя бы до больницы довез. Он поглядел: «Как же так?» Я плечами пожимаю. Ну, повернули и доехали мы с ним в гробовом молчании до гостиницы…

Гений умолк: образовалась пауза. Мэри сомневалась, стоит ли ей требовать дальнейшего повествования — о том, каким образом и с чьей помощью она оказалась обнаженной в кровати. Гений, опустив глаза, вздохнул:

— Я сейчас кофе принесу.

Вернулся он с дымящейся чашкой, неся впереди себя шлейф аромата. Поставил на тумбочку, сел и спокойно поглядел в глаза:

— Извини, но это я тебя раздел, обтер и уложил. Больше было некому.

— А Люся?..

— Люся с Фаридом остались на пристани. Я должен был ее вызвать? Чтобы отмыть тебя от крови, которая неизвестно откуда вытекла? Впрочем, нет, известно — она же сама видела рану. И как бы она, по-твоему, восприняла ее отсутствие? Хватит с нас одного Фила.

— Ну и, как ощущения? — спросила Мэри, берясь за чашку.

— Чьи?

— Твои, конечно, — она глотнула обжигающий кофе, не почувствовав ни его вкуса, ни близкой к кипению температуры. — Своих я, честно говоря, не помню.

— Ты была вся в крови. И… потрясающе красивая. Еще вопросы?.. Я заметил у тебя вот здесь…

— Ладно, — прервала Мэри, — давай считать, что это тебе приснилось. Ты, кстати, вообще когда-нибудь спишь? — мягко завернула она разговор в иное русло.

— Конечно. Я и сегодня спал, иначе как бы мне все это приснилось? — Смелякова не так просто было сбить с намеченного курса.

— Хорошо, — сдалась Мэри. — Спасибо, что ты обо мне позаботился. Но я имела в виду, что тебе ведь тоже необходимо когда-то отдыхать

— Серьезно, — сказал он и похлопал по подлокотнику. — Вот здесь и спал, в этом кресле.

Мэри смутилась:

— У моей постели? Но зачем? Раз я не раненая и не больная?..

— Чтобы не упустить момент твоего пробуждения, хотел поговорить с тобой сразу, как только проснешься, — он откинулся на спинку, и Мэри заметила рукоять пистолета, торчавшего у него за поясом. Тогда она сообразила: он дежурил здесь всю ночь, опасаясь, что убийцы придут в гостиницу завершить начатое. И, если смотреть правде в глаза, проснувшись, она была рада, что он оказался рядом, как и вообще рада тому, что они теперь вместе. И у них действительно имелись для обсуждения темы поважнее, чем… чем… их псевдосемейная жизнь. Например — что их пытаются уже не изолировать, а просто убить.

— Ты думаешь, — медленно проговорила она, — что эти вчерашние могут повторить попытку?

Он вздохнул: понял, что она догадалась о причине его бдения. И ответил:

— Ну, скажем так — я не исключаю такой возможности, — не желая, видимо, сильно ее пугать.

— Гений, кто это такие?..

— Странно, что ты спрашиваешь об этом у меня: за тобой же, насколько я понимаю, давно охотятся.

— Да, но до сих пор меня не убивали! А вчера… По-моему, они собирались убить всех.

— Видимо, здесь свои методы борьбы с вирусом, — Гений напряженно дернул углом рта. — Еще я не исключаю месть Жнеца. Он работает в ФСК, а за тобой, насколько я помню, гонялась именно эта организация, — Гений сказал это, и Мэри поежилась, словно на нее повеяло ледяным ветром.

Ей вспомнилось смятение в почему-то очень медленном лифте, чертов Евгений, его чертовы удивительные глаза, плечи, губы, волосы…

И Жнец — каким он был там, на перроне.

— Что делать, Гений?..

— Вставать, одеваться и дуть на работу, — Гений был мрачен и наэлектризован мыслями. — Но это чуть позже. Сначала все-таки расскажи, что произошло на катере. Ты вчера сказала, что остановила пулю?.. Но я увидел только, как после двух выстрелов падаешь ты, и почему-то валится за борт один из нападавших.

— Понимаешь, — начала Мэри, с трудом подбирая слова, — эта пуля летела в Фила. А я ее… Нет, погоди, значит, дело было так…

И она рассказала ему, как могла, о том внезапно растянувшемся мгновении. Гений выслушал очень внимательно, задумчиво почесал бровь.

— Выходит, что твое желание исполнилось. В точности! Не думаю, что мировое время притормозило, скорее твое личное ускорилось в десятки, а то и в сотни раз. Сразу после спасения Фила время пришло в норму, сровнялось, поэтому ты уже не могла поймать вторую пулю. Значит, работает! — На лице Гения появилось редкое для него счастливое выражение — не потому, что он был флегматик или сухарь, просто поводов для радости предоставлялось слишком мало.

— Теперь можешь объяснить, как ты выловила золотую рыбку? Сама это понимаешь?

— Я такого действительно не ожидала, — призналась Мэри. — Раздражаться в тот момент было не на что. Море… И эти твои рыболовные сравнения. Мне вспомнилась сказка. Ясное дело, против рыбки я ничего не имела…

— Что, старуха помогла? — предположил Гений.

— Нет. Меня всегда жутко раздражал старик. Старуху как раз понять можно — ну, закружилась у бабки головка, с кем не бывает? А этот старый подхалим ей все на блюдечке — такое раболепство развращает людей. Значит, вспомнила я об этом, а тут мне что-то в руку — тырк, тырк, настырно так. Я хвать!.. Ну, а дальше ты видел.

— Да, забавно вышло. Значит, сработал ассоциативный канал. А с твоей раной и думать нечего: боль — неприятная штука, здесь прямая зависимость.

— А пуля из меня куда делась? — спросила Мэри уже из чистого любопытства. — Ты ее нашел?

Гений покачал головой:

— Нет. Но вряд ли она до сих пор в тебе.

Мэри с тревогой помяла свое плечо — ничего постороннего в нем не прощупывалось.

— А где?..

— Думаю, ее просто не стало.

— Как это «не стало»? Рассосалась, что ли?

— Нет. Рассосаться — значит перейти в другое состояние. Просто в нашем сознании заложено, что материя может менять свой вид и форму, но ни в коем случае не исчезать. Но, понимаешь ли, закон сохранения вещества, как и прочие непреложные законы, при проявлении Хаоса становятся бессмыслицей.

— Погоди, значит… Если, допустим, какой-то человек меня раздражает, то он может запросто — фьюить!.. Испариться?.. — Мэри со скорбным видом взялась за щеки. — Мамочки… Да я же просто ведьма!..

— Надо быть поосторожнее. А в принципе, ничего страшного, — весело заявил он. — Если нет прямого желания — допустим, аннигилировать гада, то это только крючок, не забывай: Валентинович вон как тебя раздражал — и ничего, выжил! Зато мы остановились. — Он поднялся и расправил плечи, на вид куда более бодрый, чем в начале разговора. — Ну, ты давай одевайся, а я пока наведаюсь в свой номер. Минут через десять будь готова, я за тобой зайду. Да, и забинтуй плечо — скажем, что рана оказалась незначительной, просто слегка задело артерию. — Уже на пороге, Мэри как раз сбрасывала ноги с кровати, он спросил через плечо: — Голова не кружится?

— Вроде нет, — сказала она, понимая его беспокойство: кровопотеря-то у нее была немалая. Однако последствий не ощущалось. Еще один эффект самолечения? Вирусы не болеют — так, что ли? Но гибнут — это факт. Хотя, если речь идет о вирусе Хаоса… Они только ковырнули вершину айсберга — вопросов и белых пятен оставалось более чем достаточно. Целая глыба.

Бинтовать она ничего не стала, просто налепила большой медицинский пластырь, найденный в аптечке. Удивилась отстиранному, повешенному на веревочку купальнику и с тоской поглядела на остальные шмотки — хотелось какого-то разнообразия в гардеробе. Она так и ходила в джинсовых шортах и в желтом топе, купленных ими в первый же день вместе с купальником и прочими необходимыми мелочами. Она не спрашивала у Гения о происхождении средств, но подозревала, что это им «подарок» еще от Жнеца. Было ясно, что такими темпами — номера «люкс», завтраки в ресторанах, прогулки на катере — деньги быстро испарятся, между тем не вызывало сомнений, что Гений не привык ни в чем себе отказывать. И на съемки он устроился, конечно, не ради суточных грошей, а для того, чтобы осмотреться, «войти в струю», нащупать перспективных клиентов, ну, и начать зарабатывать привычным для него способом. В каждом новом мире он принимался жить так, словно это надолго — инерция сознания, наверное… А ведь было похоже на то, что перед ними впервые блеснула надежда вернуть все — и себя в первую очередь — на свои места. Не разобравшись, правда, в природе и в причинах своего теперешнего положения, но, главное — нащупав средство. Конечно, все было еще очень сыро, не до конца понято и требовало неоднократного обсуждения — но уже теперь на языке у Мэри вертелись несколько интересных вопросов.

Однако Гений вернулся в совершенно ином настроении: он был напряжен, хмур и очень немногословен.

— Ты уверен, что нам имеет смысл идти на съемки? — все-таки спросила она. — Может, стоит сесть и хорошенько подумать о собственных проблемах?

— Тут рассиживаться опасно, — обронил он. — Не будем отклоняться от схемы.

«Какой схемы? О чем он?..» Мэри кротко вздохнула, не решившись — пока — оспаривать его руководящую роль.

Съемочный день начался поздно, а мог бы и вовсе не начаться: группа слонялась возле автобусов, в то время как руководство решало, какие эпизоды снимать в отсутствие главной героини, и вообще имеет ли смысл что-либо снимать, пока она не будет найдена. Предпринимаемые до сих пор активные поиски — в том числе в больницах и в моргах среди неопознанных утопленниц — оказались безрезультатными. Разговор о немедленной замене сквозил душком непорядочности, тем не менее на горизонте замаячил вопрос о вызове из Москвы другой актрисы с подходящим типажом. Пока же, во избежание простоя, решено было заняться съемками трюковых сцен с дублерским составом.

Никто и не подумал предлагать роль скромной дублерше Светлане Розановой: мало ли, кто на кого похож, внешнее сходство еще не давало права заменять актера — да и вообще кого бы то ни было — на его рабочем месте. Самой Мэри было плевать на эту всеобщую «куриную слепоту», однако именно она явилась главным «антипростоевым» подспорьем, хотя имела весьма смутное представление о содержании сценария. Это оказалось не столь уж важным: ее оперативно просветили по поводу отдельных элементов сюжета и сцен, в съемке которых ей предстояло принимать участие.

Героиня скрывается в загородном бунгало, декорированном под скромную виллу, и обороняется там в одиночку против роты врагов — причем, как ни странно, успешно. Этакий женский вариант «Один дома». Удивил обиженно отрицательный ответ постановщика на ее вопрос, не является ли фильм комедией.

Дом, он же вилла, оказался довольно приятен — как снаружи, так и внутри, не принимая, конечно, во внимание занявшую чуть ли не треть его площади громоздкую съемочную аппаратуру. Сцены с участием Мэри были, такова уж специфика, малоприятными — например, скатывание со второго этажа по лестнице, конечно же, кувырком, и драка в гостиной не на жизнь, а на смерть с пробравшимся врагом — благо, что только с одним.

Бледная, явно не выспавшаяся Люся помогала Мэри облачаться в вылинявшую футболку и в живописно «доведенные» джинсы и одновременно спрашивала с тревогой — как во взгляде, так и в голосе:

— Света, ты уверена?.. Света, а может быть, не стоит?.. — она уже знала о несерьезности ранения, но, похоже, с трудом верила в легкость этой «царапины», виденной ею собственными глазами. Остальным было сказано о незначительной травме: наверняка Гений попросил свидетелей не разглашать вчерашних событий. Фарид, уже переодетый военным, подходил к Мэри спросить о самочувствии — благо, хоть он не видел вчера вблизи самой раны. А Фил, похоже, избегал общения — он не приближался, хотя и мелькал порой в отдалении среди персонала. Для Мэри главное было видеть его живым и невредимым, но тайное беспокойство вновь начинало проклевываться в душе: так примерно мать следит за непоседливым ребенком — только что едва спасла, а ну как на него опять какая-нибудь напасть свалится?..

Съемки начались в обычной — деловой, в меру опасной и достаточно занудной атмосфере: проделывание по три-четыре раза одного и того же маршрута на четвереньках под якобы свистящими пулями, от окна к окну, с перекатами на особо опасных участках; повторение тех же действий с незначительными различиями во всех комнатах первого этажа; затем беготня и сложные взаимоотношения с мебелью на втором: падающие не по одному разу шкафы и этажерки, «сбитые очередями» люстры — только и успевай проскакивать, шарахаться и выскальзывать из-под чего-то, может, и бутафорского, но все равно не больно-то напоминающего пух. Периодически следовало «отстреливаться», порой дубасить сующиеся в окна и двери многотерпеливые головы чем-то тоже далеко не мягким. Подразумевалось, что подлецы-нападавшие убеждены — в доме засела целая вооруженная банда, естественно, положительных героев. Падение с лестницы оставили «на сладкое», сначала решили заняться постановкой драки. А драться…

Мэри, совмещающая передышку с хлопотными гримерскими подмазками и подправками (в основном, буферной части), взглянула на того, с кем увлеченно обсуждает предстоящее действие постановщик трюков: единоборствовать, круша обстановку, чаще всего, конечно, ее хрупким, легко отшвыриваемым телом, ей предстояло со Смеляковым.

Она уже привыкла к странностям, окружающим с некоторых пор ее существование, но не переставала удивляться Смелякову: только вчера его колотило от страха за нее, а сегодня он уже сам не прочь был немножко поколотить боевую подругу и всячески повыбивать ею накопившуюся в здании пыль. Не это ли называется мужской логикой? И они еще бурчат что-то уничижительное о женской.