Один за всех, взятых в армию. С завода в армию взяли много людей, но оставшиеся работали вовсю. Все было как-то здорово по-хорошему. Слесари взялись заклепать наше сломанное крыло. Сварщика не было, он ушел в армию. В столовой нас напоили молоком. Потом мы разговаривали с директором. Он был болен костным туберкулезом. Процесс развивался, ему все труднее становилось ходить. Он, видимо, понимал, что остановить болезнь уже нельзя, но говорил об этом без горечи, считая, что раз тут ничего не сделаешь, то нечего и жаловаться, надо работать, пока можешь.
Вообще во всей атмосфере на этом заводике, в том, как люди работали, как разговаривали с нами, какое у них был настроение, почувствовалось что-то очень хорошее, теплое, свое. Есть такие места в занятых теперь немцами областях, где ты был до этого и о которых вспоминаешь с особенной тревогой: что стало с этими людьми? Где все это? Где этот хромой главный механик, где старики слесари, чинившие нашу машину, где девушки, поившие нас молоком? Где все эти люди? Что теперь сталось с ними?
Из Джанкоя поехали в Симферополь. Дорога была хорошая. Демьянов разрешил мне сесть за баранку и отобрал ее у меня только тогда, когда я за один крутой поворот сломал две изгороди с двух сторон дороги. Он потом язвительно говорил мне, что это редкий случай, почти трюк.
Через Симферополь мы проскочили не останавливаясь, хотели пораньше добраться до Севастополя.
Вот и знакомые места. Скоро откроется бухта и будет виден Севастополь. Все кажется прежним. Только не видно больше туристских ЗИСов и "линкольнов" и иногда снуют по дороге зеленые военные "эмки".
В Севастополе поехали прямо в штаб флота, к начальнику политуправления. Нас принял его заместитель бригадный комиссар Ткаченко. Там же у него сидел еще один бригадный комиссар, Азаров, который сказал, что только вчера сюда прибыл. Он понравился мне какой-то особенно хорошей улыбкой, мягкостью, "не показалось, что он внешне чем-то очень похож на покойного Щукина, игравшего до войны Ленина.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.