Глава 14

Она походила на рыбу, выброшенную из воды, эта женщина с крашеными светлыми волосами, хитрыми глазами и красными как кровь ногтями.

Как будто в ней чего-то не хватало. Она была здесь чужой. Он не понимал, как она попала сюда.

Не то что другая леди, занимавшая бунгало на вершине холма. Она принадлежала острову. Ее приветствовали здесь. Она напоминала ему о гармонии. В ее речи ощущалась доброта и нежность. Она обращалась с ним как с равным. Вся она словно светилась прелестью и добротой. Иногда ее улыбка становилась грустной. Это он понимал.

Его считали недалеким.

Они заблуждались.

Он просто любил тишину и уединение, общество птиц, маленьких ящериц, которые выползали на скалы, вылизанные водой и согретые солнцем.

Деревья, синее безоблачное небо и особенно море были его родным домом.

Это был его выбор.

С людьми он чувствовал себя неловко и поэтому избегал, насколько мог. Он не говорил, пока с ним не заговаривали, а нередко сохранял молчание даже и в этих случаях. Он стремился к уединению, и редко кто-либо видел или слышал его.

Но сам он видел и слушал. Ничто не могло укрыться от его пытливых и зорких глаз, а цепкая память хранила все совершенно бесполезные и не важные, даже, на его взгляд, случайные детали: кто куда пошел, в какое время, что делали и что говорили, кого видели и кто видел их.

Все это было в его памяти.

Он собирал эти ненужные сведения в течение многих лет.

Люди были склонны считать его зеленым юнцом и соответственно к нему относились. Иногда они даже называли его «парень». И тогда он закрывал свои уши, и глаза, и свое сердце. Он уже давно не был парнем. Хотя это не имело для него значения, он твердо знал, что стал взрослым мужчиной.

Но что имело для него истинное значение, так это нетронутые белые берега, где он так часто бродил в одиночестве, наблюдая за тем, как маленький песчаный краб, случайно обеспокоенный им, удирал в безопасное место.

Что интересовало его, так это несметное число птиц, которые пели на деревьях над его головой, цветущие гибискус и китайская роза, дуновение морского бриза, ласкающего кожу, неожиданные тропические бури, которые приносили ветер, и дождь, и гром в его мир.

Что завораживало его больше всего, так это морские создания: те, за которыми он так часто наблюдал, с которыми плавал и так часто разговаривал. Они были хорошими слушателями. Они принимали его абсолютно таким, каким он был.

Совершенно противоположным образом повела себя женщина с крашеными белыми волосами, и ее голос предавал ее каждый раз, когда она открывала рот.

Сейчас он слышал, как она говорила. Ее голос причинял боль его ушам. Ему хотелось убежать прочь или закрыть голову руками. Но любое движение могло выдать его присутствие. Оно могло открыть этой женщине и мужчине, который сопровождал ее, что он был там, притаившись за олеандром, — он обнаружил, что особенно его интересует старый олеандр, — и это не предвещало ему ничего хорошего.

А он не хотел никаких осложнений.

Он всегда пытался их избегать.

Ему придется остаться там, где он был… в том положении, в каком находился. Он должен оставаться таким же недвижным, как каменная стена, в которую он впечатался.

И он смотрел, и он слушал.

Мужчина был одет в традиционный костюм для верховой езды, но на асиенде больше не было скаковых лошадей. Это он знал со слов служащих в конюшне и от самого дона Карлоса.

Кружевной жакет женщины нисколько не защищал ни от солнца, ни от дождя и ничуть не прикрывал те два лоскутка материи, что виднелись под ним. Если бы чьи-то глаза захотели взглянуть на нее, то от их взгляда не утаилось бы практически ничего.

— От твоих так называемых шпионов невероятно мало толку, — бурчал мужчина со злым недовольством на холеном лице. — Если хочешь знать, мы просто впустую тратим деньги, которых не так уж много.

— Мне нет никакого дела до твоего мнения. — Женщина прищелкнула своими пальцами с кроваво-красными, похожими на когти ногтями и сварливо сказала: — Если уж на то пошло, здесь я могу с тобой поспорить, Тони. Поэтому в будущем, пока я не спрошу, ты можешь держать свое мнение при себе.

— О, Мегс, похоже, ты встала сегодня утром не с той ноги? — спросил он язвительным голосом.

— С той ноги я встала утром или нет, не твоего ума дело, — заявила она с отталкивающим выражением на лице, которое люди ошибочно могли считать красивым.

Мужчина потянулся, грубо схватил ее за руку и прижал к своему телу. Грудь женщины была притиснута к его груди, когда он резко провел свободной рукой по ее покрасневшей щеке и шее.

Он угрожающе прошипел:

— Это мы еще посмотрим.

— Если ты не успокоишься, то испортишь весь наш план, и огромные деньги будут выброшены на ветер.

По-видимому, упоминание о деньгах заставило блондина поколебаться. Деньги, очевидно, составляли для него весь смысл жизни.

— Возможно, наши расходы окупятся с лихвой, — сказал он, разжимая руки. — Твои бездарные шпионы снабжают нас именно тем же — бездарной информацией.

— Я заплатила гораздо больше за тебя, достойный Тони Сент-Сир, и присяжным все еще интересно, действительно ли ты стоил тех денег, — сказала она, заманивая его в ловушку.

Лицо мужчины покрылось красными пятнами.

— Это были мои деньги, ты прекрасно знаешь.

— Кажется у тебя удивительно короткая память, когда дело касается денег. Большего от тебя и не жди, — добавила она, отвернувшись. — Во-первых, деньги были моими. Ты забыл о наследстве, оставленном мне моим дедом. Он приблизил к ней свое лицо:

— Меня всегда интересовало, как тебе удалось убедить старика так выгодно выделить тебя в своем завещании по сравнению с остальными внуками.

Она шагнула к нему, сжав кулаки так, что ногти впились в кожу.

— Ты, ублюдок…

— Хотя бы в одном, Мегс, ты совершенно права.

Она остановилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты считаешь себя самой умной и хитрой. Так вот, моя дорогая, тебе далеко до непогрешимости. Ты допускаешь-таки ошибки.

— И прекрасно об этом знаю, — вульгарно хмыкнула она. — Я вышла за тебя замуж, не так ли?

Его рука подлетела к ее губам. Было слишком поздно, конечно же.

— Тише, — зашипел он. — Ты хочешь, чтобы тебя кто-нибудь услышал?

Кое-кто уже услышал.

Она оторвала его руку от своего рта и продолжила:

— Что ты все-таки хочешь мне сказать?

— Я не четвертый сын графа, моя сладкая. Женщина побледнела под своим безупречным макияжем.

— Выкладывай, — угрюмо обронила она.

— Ну что ж, я потомок графа в четвертом колене. Но, к несчастью, есть только три законнорожденных сына. Ты не ошибалась в своих подозрениях, я ублюдок во-первых, во-вторых, и во всем остальном. — И здесь мужчина по имени Тони рассмеялся. — Короче говоря, ты купила вовсе не титулованного джентльмена, которого тебе так хотелось заполучить.

— Ах ты сукин сын!

— Именно так. И поверь мне, моя мать была второразрядной шлюхой, даже не первоклассной. Раз уж мы заговорили об этом, она была просто шлюхой, грязной и опустившейся па самое дно. Она родила меня в одной из лондонских трущоб и предоставила самому заботиться о себе, когда мне было только двенадцать лет.

— Какая печальная история! Бедный, бедный мальчик! — Блондинка могла быть также и жестокой. — Я давно решила, что какую бы цену я ни заплатила за тебя, это было чертовски много.

Тони сгреб ее в охапку и принялся ласкать.

— Ты так думаешь?

— Ну что ж, — сказала она с грудным смехом, — должна признать, ты все же отрабатываешь свое содержание. Тем не менее именно деньги моего деда пригодились для того, чтобы начать бизнес.

— Но именно те сведения по инвестированию, которые я сумел достать, подкупив нашего брокера по торгам, превратили их в то состояние, которое мы имеем сегодня. Или, вернее, то, что могло бы быть состоянием, если бы завещание твоего деда не включало условий ежеквартального содержания. К нам относятся как к детям, чьи деньги должны выдаваться им фартинг за фартингом, — сказал он с досадой. — Деньги. Все всегда сводится к тому факту, что мы, кажется, никогда не имеем достаточно этого чертова металла. И теперь мы вынуждены тратить их на болванов, которых наняли для того, чтобы выяснить, каким ветром занесло Джейн Беннет на этот забытый Богом остров.

— Так или иначе, от нас это не уйдет, — заверила его Мегс. — Я гарантирую тебе. В моем лице мисс Беннет встретила больше чем просто достойную соперницу.

Парочка направилась по дорожке сада и исчезла из вида.

Наконец он мог свободно двигаться, не рискуя быть замеченным.

Он тут же покинул свое место, ощущая внезапное желание окунуться в море.

Но он не забыл ничего из увиденного и услышанного. Ни один волос не упадет с головы прекрасной, доброй леди. Уж он-то об этом позаботится. Он дождется своего часа, и, когда придет время, он знает, куда пойти и кому поведать обо всем увиденном и услышанном.

Глава 15

Джейк лежал без сна в своей постели и мечтал о Джейн Беннет.

Ничего нового в этом не было. Почти все свое время он проводил в размышлениях о ней и, судя по состоянию своего тела, все ночи тоже принадлежали мечтам о ней. Каждый раз, когда он просыпался, что случалось часто, он чувствовал крайнее напряжение.

Прошло четыре дня после той истории с Джейн и медузой. Она поправлялась. Он поправлялся.

Все было в порядке.

А возможно, и нет.

— Эй, очнись, Холлистер, — пробормотал он, взбивая смятую подушку. Он нагнулся и поднял сползшую простыню.

Ему нужно было подумать о чем-то другом, кроме Джейн, ради него же самого… того немногого, что от него еще осталось.

Цветовая гамма.

Наконец-то гениальное решение всех его проблем! Ну что ж, по правде говоря, возможно, не гениальное решение, но все-таки решение, которое у него было здесь и сейчас. Коттеджи «Самсон» и «Далила» были абсолютно одинаковы в технике постройки: одинаковые полы, одинаковые площади и расположение комнат; одинаковы в каждой детали, за исключением их цветового решения.

Джейку не нравились цвета, использованные в «Самсоне», — коричневый, оттенка коровьего помета, и тыквенно-оранжевый. Да и «Далила» была немногим лучше в своих ярких оттенках розового и пурпурного.

Прошлым летом он предложил свои услуги для того, чтобы бесплатно перекрасить интерьер сдаваемых в аренду коттеджей, предлагая выполнить его в нежных пастельных бежевых или белых тонах для «Самсона» и, возможно, в пастельном зеленом или голубом — для «Далилы». Сестры Мейфэр и слышать об этом не хотели, а ему не хотелось вступать с ними в спор. В конце концов его нынешний дом, в котором он был просто временным жильцом, принадлежал именно им.

Он был здесь единственным жильцом и не раз испытывал желание намекнуть на это. Ему удалось устоять перед искушением.

Именно мисс Рэйчел однажды упомянула в разговоре с ним, что каждые три или пять лет на протяжении всего времени, которое она только могла припомнить, коттеджи тщательно перекрашивались в их первоначальные цвета. Рэйчел была старшей из сестер; девочке едва исполнилось двенадцать лет, когда ее семья переехала в Рай.

— Отцу точно так же, как и вам, не нравились коричневый и оранжевый цвета, — сообщила она Джейку. — И пурпурный всегда казался нам, девочкам, таким странным выбором. В конце концов, папа был известным и уважаемым священником в Виргинии, откуда родом семья Мейфэр. — Здесь мисс Рэйчел помедлила, чтобы вставить историческую справку: — Мейфэр жили в Виргинии с тех пор, как она стала королевской колонией в 1624 году, о чем вы, разумеется, прекрасно знаете.

Конечно же, он вовсе об этом не знал.

— Так или иначе, мама всегда была истинной леди, от прелестных волос, которые она убирала в высокую прическу, и до кончиков ногтей на изящных ножках. По-моему, сестра Наоми похожа на нашу мать как две капли воды. — Рэйчел Мейфэр позволила себе небольшой вздох и продолжила: — Мы никогда не понимали, почему мама отдала предпочтение именно этим цветам. Но она настояла на них.

Честно говоря, Джейк не имел ни малейшего представления почему, но с удовольствием слушал воспоминания старой леди.

— Мама взяла с нас слово — и каждую из нас попросила поклясться на самой Книге добра, — чтоцвета никогда не будут изменены. — Мисс Рэйчел недоуменно качала головой, в свои семьдесят так и не поняв выбора своей матери. — Естественно, мы уважали пожелания мамы и держали данное нами слово все эти годы.

Итак, «Самсон» остался уродливым коричнево-оранжевым, а «Далила» била в глаза пурпурными оттенками.

Разумеется, о Реверенде Езекиле Мейфэре, его красавице южанке жене Лорене и о том, чтозаставило их переселиться на отдаленный карибский остров, ходило множество слухов.

Домыслы.

Шушуканье.

Намеки.

Прелюбодеяние.

Скандал.

К несчастью, прозрачно намекалось, что Реверенд не только исповедовал своим прихожанам природу первородного греха, особенно леди, оказавшимся среди его паствы, но и сам погрузился в его омут.

Мысли Джейка вновь вернулись на круги своя. А ведь именно о сексе он так старался не думать, лежа на своей кровати и уставившись на отвратительные коричневые стены своей спальни.

Спальня «Далилы» была хлопково-сладко-розовой.

Очевидно, единственными, кто не имел ничего против отвратительных цветов, были добрые духи, которые согласно гарантии, данной Бриллиантом Чангом Джейн, все еще витали вокруг коттеджа.

Джентльмен также сообщил ей, что она была на верном пути в своих жизненных ощущениях, что она была женщиной с чуткой интуицией и что она не должна бояться тех даров, которыми так щедро наградили ее боги. Однако Джейк относился к этому с чувством юмора, впрочем, так же, как и ко всему остальному.

Какое это слово использовала Джейн?

Прогон, вот что.

Джейк отнюдь не был возвышенной личностью. Он любил идеи. Он любил концепции. Он любил доказательства. Он предпочитал нечто осязаемое. Все, что он не мог услышать, к чему не мог прикоснуться, почувствовать запах и вкус или доказать посредством компьютерных вычислений, внушало ему беспокойство.

Как только ситуация переходила в сферу фокуса-покуса, он начинал не на шутку тревожиться.

Разумеется, у него всегда было это шестое чувство. Именно оно обострялось, предупреждая о том, говорили ему правду или лгали.

Он всегда помнил о нем, даже когда был ребенком.

Черт, как может защитить себя ребенок от посягательства на его душу?

В возрасте семи или восьми лет Джейк не уделял этому много размышлений. Он не пытался это вычислить. Он не задавался по этому поводу вопросом, и, конечно же, никогда никому об этом не говорил. Это просто было его частью, как склонность к математике или способность видеть определенные связи между идеями, на первый взгляд совершенно разнородными.

Он был хорош во многом: математика, физика, пространственные концепции, решение проблем и, наконец, все, что связано с компьютерами. Но только одно было превыше всего в маленьком городке Индианы, где прошло его детство, — баскетбол.

А Джейк ненавидел баскетбол.

К несчастью, его отец любил все, что относилось к игре в баскетбол, — любил играть в него, любил наблюдать за игрой, любил говорить о нем, был даже тренером или судьей. И он ожидал — нет, вовсе не требуя, — что его старший сын будет относиться к этому так же.

Ожидания отца не сбылись.

И тогда между отцом и сыном разверзлась пропасть глубиной приблизительно с Великий каньон.

Спустя пять лет его младший сводный брат Джоби превратился в звездного атлета, и мечта отца сбылась. Джоби добился звания лучшего игрока на чемпионате штата по баскетболу среди команд средних школ.

Затем Джоби получил полную атлетическую степень и — от благодарного бывшего питомца колледжа — прекрасный красный автомобиль с откидным верхом, кучу денег на карманные расходы, хорошеньких девочек, готовых всегда примчаться по первому его зову, и все пиво, которое он только мог выпить.

Тем временем Джейк пробирался своей дорогой через университет штата, не имея ни цента поддержки от своей семьи, часто вынужденный одновременно наниматься на две или три работы. В итоге он окончил университет с высочайшими похвалами и степенью бакалавра, получив диплом экономиста.

Предложения работы потекли рекой.

Он принял одно из них: ему предстояло уехать в другую часть страны с изобретательной и престижной командой молодых гениев. Он собрал то немногое, что принадлежало ему, кое с кем попрощался и уехал.

Он никогда не оглядывался назад.

Ни разу.

В последующие несколько лет Джейк начал преуспевать так, как ему и во сне не снилось. Природа наделила его талантом делать деньги, и он не упустил своего шанса. Еще не отпраздновав свой тридцатый день рождения, он стал президентом собственной корпорации, уставный фонд которой составлял многие миллиарды долларов.

Тем временем на втором году учебы в колледже Джоби получил травму, но отнюдь не на баскетбольной площадке, а на буйной студенческой вечеринке. Он растерял все свои атлетические степени, был отчислен из колледжа, в котором его в лучшем случае всегда считали середнячком, и в свои девятнадцать обнаружил на себе ярлык «бывший».

А бывших баскетбольных звезд колледжа и героев родного города было больше чем в избытке даже в Индиане… особенно в Индиане. И это была та единственная, печальная и непредвиденная правда, предстать перед лицом которой не были готовы ни сам Джоби Холлистер, ни его тщеславный отец.

Джейк никогда так и не смог понять, почему он сделал это.

Черт, он до сих пор не знал почему.

Но он согласился взять Джоби в свою компанию, несмотря на вопиющий факт, что его младший сводный братец не обладал ни навыками, ни образованностью, ни умом, ни амбициозностью, необходимыми для того, чтобы выжить в мире Джейка.

В конце концов это ведь были настоящие джунгли.

Джейк понял это, пройдя свой тернистый путь. И он был безжалостным. Он должен был быть таким. Он играл жестоко и проигрывать не собирался. Именно поэтому ему удалось добиться того положения, которое он занимал теперь, и остаться там, где был.

Джоби был сделан совсем из другого теста, что не замедлило сказаться. Он привык жить на всем готовеньком, не имея ни малейшего понятия о том, как добиться чего-нибудь самому. Не зная, как делать деньги, он знал только, как тратить их, а по мнению старшего брата, проматывать.

Джейку и в голову никогда не приходило, что его младший сводный брат вздумает присвоить себе невероятный успех, которого добился Джейк.

Джоби всегда был признанной звездой.

К Джоби всегда относились как к любимому сыну.

Именно Джоби обладал обаянием пола, невероятно широкими плечами и прелестными светлыми волосами. Именно Джоби знал, как заправлять огромной вечеринкой и устраивать для всех веселое времяпрепровождение. Именно Джоби привлекал к себе женщин, как мед пчел.

И вот вскоре этот самый Джоби нашел восходящую голливудскую звезду, которая обладала скорее яркостью, чем истинной красотой, и скорее смазливостью, чем хоть какими-нибудь мозгами или талантами, и решил жениться на ней.

Джейк был против этого брака с самого начала.

В солнечной Калифорнии, где хорошеньких старлеток было пруд пруди, он сотни раз до этого встречал женщин, подобных Кэролайн. Она была юной кокеткой, стремительно катившейся в никуда, и сама прекрасно это понимала. Но Кэролайн все еще не отказалась от мысли иметь лучшее, и Джоби был лучшим в ее записной книжке.

Однако Кэролайн вовсе не была такой уж глупышкой, какой казалась. Ей потребовалось меньше трех месяцев для того, чтобы выяснить, что Джоби был звездой номер два. И именно тогда она решила приступить к охоте на Джейка.

Джейк отказал ей.

Эта женщина в конце концов была женой его брата.

Кэролайн не привыкла получать отказы. Однажды вечером, вернувшись домой, Джейк обнаружил красотку в своей постели. Обнаженная, она ожидала, сгорая от желания.

Он приказал ей убираться.

И тут как назло появился Джоби в поисках своей заблудшей жены. Он был пьян. Последовала безобразная сцена. Все закончилось тем, что Джоби довольно ощутимо двинул справа в челюсть старшему брату — Джейк не собирался ухудшать ситуацию, нанося ответный удар, — после чего прыгнул в свою дорогую спортивную машину и умчался, дав полный газ. Только и остался паленый запах протекторов.

Кэролайн исполнила свою роль безупречно: слезы ручьями хлынули по ее прелестному личику. Настоящие они были или нет, Джейк так никогда и не узнал наверняка. Слуга, который позволил ей войти в дом — взятка была искушающей стодолларовой банкнотой, — был мгновенно уволен и отправлен собирать вещи той же ночью. А Джейк, проглотив пригоршню аспирина и положив на челюсть пакет со льдом, отправился в постель.

В тот момент Джейк даже не представлял, что кошмар только начинался.

Посреди ночи в дверь его дома заколотили полицейские. Джоби не заметил вероломного крутого поворота на шоссе. По словам очевидцев, он ехал со скоростью не меньше ста миль и, проломив заграждение, сорвался в раскинувшийся внизу каньон. Ударившись о камни, спортивная машина мгновенно оказалась охваченной бушующим пламенем.