Глава 20

— Что ты здесь делаешь? — удивилась Тори, выйдя из ванной комнаты и обнаружив в своей спальне Митчелла.

Он сидел в большом мягком кресле возле столика, заваленного книгами в кожаных переплетах, и читал при свете настольной лампы.

— Что я здесь делаю? — переспросил Митчелл, тщательно выговаривая каждое слово. Он явно тянул время, обдумывая ответ. — Читаю. — Он схватил первую попавшуюся книгу, раскрыл ее где-то на середине и начал читать.

— Митчелл, я спрашиваю серьезно: что ты здесь делаешь?

Он изобразил подобие улыбки:

— Дежурю.

— Зачем?

— Мы так решили.

— Кто это «мы»?

— Элис, Маккламфа и я. Мы сошлись на том, что ночью тебя должен охранять я.

— В качестве ангела-хранителя? Митчелл усмехнулся:

— Что-то вроде этого.

— Или в качестве телохранителя? Лицо Митчелла осветилось радостью.

— Да. Я буду твоим телохранителем.

— Значит, будешь охранять мое тело. Он кивнул.

— Будешь беречь его от посягательств. Он снова кивнул.

— И все это после того, что произошло со мной сегодня в часовне? — спросила она. — Ты думаешь, я ничего не заметила? Кто-нибудь из вас троих все время находится рядом со мной. Похоже, вы решили не выпускать меня из виду ни на секунду.

— Верно. Виктория вздрогнула.

— Значит, ты полагаешь, что тот, кто пытался столкнуть меня в окно, попытается убить меня снова?

— Он не пытался столкнуть тебя в окно, он сделал это, Тори. Просто ты не упала и не разбилась о скалы, как рассчитывал этот человек. — Митчелл с шумом выдохнул воздух. — Я не хочу пугать тебя, ноя действительно считаю, что твоя жизнь подвергается серьезной опасности.

— Но зачем кому-то понадобилось убивать меня?

— Не знаю.

Она плотнее закуталась в шелковый халат.

— Не думай, что я очень наивна, Митчелл. Когда растешь в такой богатой семье, какая была у меня, то начинаешь бояться за свою безопасность с самых пеленок. Родители старались не акцентировать на этом мое внимание, но я постоянно чувствовала, что за мной следят несколько пар глаз, обеспечивая мою безопасность. Я никогда не исключала вероятности того, что меня похитят и будут удерживать, требуя выкупа, — о богатстве Стормов знает чуть ли не вся Америка. Я всегда относилась с недоверием к незнакомым людям. И даже к знакомым, если уж на то пошло. — Виктория развела руками. — Но я никак не ожидала, что здесь, на острове Сторм, мне может что-либо угрожать.

Митчелл провел рукой по спутанным волосам.

— Я бы ни за что на свете не пригласил тебя сюда, если бы мог предположить…

— Пригласил? — В голосе Тори слышалась ирония.

— Да, конечно, — с досадой проговорил Митчелл, — это трудно назвать приглашением. Но я никогда бы не стал настаивать на твоем приезде в Шотландию, если бы не был уверен, что здесь все спокойно и тебе не грозит никакая опасность.

Тори подошла к креслу и положила руку ему на плечо.

— Довольно изводить себя упреками. Тут нет твоей вины. Ты не мог этого предвидеть.

Да, только что же все-таки это было?

— Уже поздно, — объявил Митчелл, взглянув на настольные часы.

— Это намек?

— После такого трудного дня, я думаю, тебе уже пора быть в постели. — Это прозвучало настойчивее, чем совет, но мягче, чем приказание.

Тори согласилась, но не представляла себе, как сможет заснуть в такой обстановке. И выразила свои сомнения в простых и ясных словах:

— То есть ты хочешь, чтобы я разделась, забралась в эту прекрасную старинную кровать, датируемую примерно семнадцатым веком…

— Шестнадцатым, — уточнил он.

— …шестнадцатым веком, натянула на себя одеяло, взбила подушки, закрыла глазки и спала себе спокойным сном, в то время как ты будешь всю ночь напролет сидеть в кресле и смотреть на меня?

— Не смотреть на тебя, а охранять.

Разница невелика, подумала Тори, но не позволила втянуть себя в спор.

— Нет, так не пойдет, — решительно заявила она.

— Почему?

— Потому что я буду чувствовать себя виноватой, лежа в уютной постели и зная, что ты всю ночь маешься в этом тесном кресле.

На лице Митчелла отразилось сомнение.

— Разве оно такое тесное?

— Да.

— Почему же ты раньше не сказала об этом экономке, или дворецкому, или кому-нибудь из прислуги? На худой конец, мне? Это кресло заменят на другое с первым же лучом солнца.

Тори издала тяжелый вздох.

— Послушай, в конце концов дело даже не в кресле.

— Я знаю, — мрачно ответил он. Тори не знала, смеяться ей или плакать.

— Ну что мне с тобой делать? Он искоса посмотрел на нее:

— Представь, что меня здесь нет.

Это предложение заставило ее расхохотаться.

— Представить, что тебя нет в моей спальне? Тебя? Он перешел на менторский тон:

— Это вопрос самодисциплины. Разум должен торжествовать над плотью.

— Ты говоришь о первичности сознания?

— Да. Ляг в постель, закрой глаза и представь, что находишься где-нибудь в другом месте. Ну, скажем, сидишь на своем любимом дереве.

Неожиданно в глазах Тори заблестели слезы. Она быстро смахнула их тыльной стороной ладони. Но Митчелла было не так-то легко обмануть.

— Я расстроил тебя?

Она молча покачала головой, боясь выдать свои чувства.

Он заговорил мягче и нежнее:

— Ты скучаешь по дому? Она опять покачала головой.

— Ты не хочешь сказать мне, чем я расстроил тебя, любимая?

— Дело не в тебе, Митчелл, — заверила его Тори. Она отвернулась, достала из ящика стола салфетку и вытерла слезы. Он хочет знать. Наверное, можно и сказать ему. — Ты подарил мне такое же дерево, какое у меня было дома. Значит, ты все понимаешь.

— Что понимаю? То, что твое дерево символизирует для тебя покой, безопасность, небо?

— Да.

— Разве я единственный, кто это понимает? Она покачала головой:

— Когда я была ребенком, этого никто не понимал. Когда я выросла, единственным человеком, знавшим, как много для меня значит это дерево, была Элис.

— Элис Фрэйзер — хорошая женщина. Тори печально вздохнула:

— Если б ты знал, как буду скучать по ней!

— Скучать?

Она засмеялась тем загадочным женским смехом, который обычно сбивает мужчин с толку.

— У меня есть подозрение, что Элис Фрэйзер не вернется в Штаты.

Митчелл был поражен:

— Ты хочешь уволить ее?

— Уволить Элис?! — воскликнула Тори. — Да я скорее отрублю себе правую руку. О Боже, как ты мог такое вообразить! Я говорю о Маккламфе.

— Элис и Йен.

— Элис и Йен, — повторила она.

— Так вот почему он сказал сегодня «моя Элис». А я-то удивлялся! Ну и ну! — Он хлопнул себя по колену.

— А меня это не удивляет, — сказала Тори. — Кстати, моя потеря для тебя — приобретение. — Она подошла к окну и подняла штору, которую уже опустили на ночь. — Как мне всегда хотелось, чтобы она встретила настоящего мужчину, верного спутника на всю жизнь! — Девушка вздохнула. — Я думаю, она сама удивлена, что это случилось с ней.

— Я полагаю, для Йена это тоже сильное потрясение.

— Они прекрасно смотрятся вместе.

Митчелл немного подумал и глубокомысленно заключил:

— Главное, что они кажутся прекрасными друг другу.

— Если бы у нас сейчас была бутылка шампанского, я бы, пожалуй, выпила бокал за наших друзей, — сказала Тори, опуская штору.

— Только скажи, и через несколько минут нам принесут бутылку охлажденного шампанского и пару фужеров, — с готовностью предложил Митчелл.

Тори покачала головой:

— Лучше в другой раз. Когда счастливая пара сделает официальное сообщение.

— Ну что ж, в таком случае ложись спать. Уже поздно.

— Это я уже слышала.

— Иначе мне придется уложить тебя насильно.

— А вот этого ты еще не говорил.

Вдруг она заметила, как странно изменилось лицо Митчелла. Он рывком поднялся с кресла и направился прямо к ее постели. Остановившись у ее изголовья, Сторм спросил с выражением легкого замешательства на красивом лице:

— Это что еще такое, черт побери? Тори проследила направление его взгляда:

— Это талисман, подарок Старого Неда. Митчелл состроил гримасу:

— Но зачем ты повесила его здесь?

— Старый Нед рассказал мне о традиции вешать в доме деревянные талисманы, которые надежно защищают человека.

— И от чего они защищают?

— От всякого зла, конечно!

— И ты в это веришь? Она пожала плечами:

— Я обещала Старому Неду. — Тори посмотрела ему в лицо. — А я всегда сдерживаю свои обещания.

Он внезапно наклонился к ней, мягко заключил ее в объятия и привлек к себе. Потом зарылся лицом в ее волосы и прошептал:

— О Господи, Тори!

— Что, Митчелл? — глухо спросила она, уткнувшись ему в грудь.

— Когда я думаю о том, что ты могла погибнуть сегодня… — И несколько минут он не мог произнести ни слова.

— Я знаю, — прошептала Тори. Теперь она взяла на себя роль утешительницы.

— Я так испугался за тебя, — признался он наконец. — И за себя.

Что, если бы она упала тогда и разбилась о скалы? И ушла из жизни, так и не узнав, что такое любить и быть любимой.

— Я лучше пойду сяду в кресло и буду дежурить там, — сказал Митчелл, стараясь сдержать вспыхнувшее в нем желание.

— У меня есть идея получше. — Тори привстала на цыпочки и потерлась щекой о его щеку. Отросшая за день щетина оцарапала ей кожу, но она этого не заметила. — Почему бы тебе не подежурить здесь? — Она похлопала рукой по постели.

— Ты предлагаешь мне разделить с тобой ложе?

В том, как она ответила ему, не было и тени жеманства.

— Да, я предлагаю тебе это.

— Я не думаю, что это будет правильно.

— А ты всегда делаешь только то, что правильно? Митчелл тоже однажды задавал ей этот вопрос. И она ответила, что старается. И он ответил так же:

— Стараюсь.

— А кто может сказать, Митчелл Сторм, что в этой жизни правильно, а что — неправильно?

Тори вдруг заметила, какое усталое у него лицо. Ведь у него тоже был трудный день, подумала она. И может быть, на сегодня уже достаточно слов? Пора переходить к делу?

— Послушай, Митчелл, я хочу свернуться клубочком на этой большой кровати и спать рядом с тобой до самого утра. И еще я хочу, чтобы ты обнял меня и занимался со мной любовью.

Слова Митчелла звучали мягко, казалось, он ласкал ее своим голосом.

— Может быть, я скажу не то, что тебе хотелось бы услышать, но я знаю сейчас только одно: я хочу тебя, — сказал он.

Мужчины всегда хотели ее. Это не было для нее неожиданностью, и она была готова уступить Митчеллу, даже если в будущем ей придется пожалеть об этом.

— Я с радостью приму все, что ты захочешь дать мне… даже если это всего лишь безымянная страсть.

— У моей страсти есть имя, — быстро ответил он. — Ее зовут Викторией.

Его поцелуй, прикосновения, вкус, ощущение его тела — все было волнующим и знакомым.

Она начала расстегивать пуговицы его рубашки и вдруг заметила, что у нее дрожат руки. Ей никак не удавалось справиться с этими проклятыми пуговицами.

— Позволь мне, — отстранил ее руки Митчелл, но у него тоже ничего не получилось. В конце концов он просто разорвал рубашку.

Снять с нее шелковый халат не представляло труда: узенький поясок вокруг талии был завязан свободным узлом. Достаточно было только потянуть за его концы — и он слетел с нее и упал к ногам.

Митчелл сбросил туфли, и они полетели в угол спальни. За ними последовали носки.

Она осталась в прозрачной шелковой ночной рубашке бледно-розового цвета. Он — в джинсах.

И когда Тори расстегнула на них молнию, то обнаружила, что под ними нет даже узенькой полоски трусов.

— Вы все такие, шотландцы? — сулыбкой спросила она.

— Какие? — Митчелл затаил дыхание, потому что девушка потянула джинсы вниз и они начали медленно сползать на ковер.

— Вы все не носите нижнего белья?

Митчелл усмехнулся и, имитируя простонародный шотландский говор, ответил:

— Мы, шотландцы, считаем, что должны быть готовы в любую секунду, девушка.

— Да… я вижу, что ты действительно готов, парень… — Тори тоже перешла на народный говор.

Митчелл отбросил джинсы в сторону и предстал перед ней обнаженный.

— Боже милостивый! — не удержалась от восклицания Тори.

— Что такое? — Он вскинул на нее встревоженный взгляд.

— Ты… — У нее пересохло в горле.

— Что-нибудь не так?

— Ты великолепен, — ответила она.

Митчелл просиял.

Он протянул к ней руки и в одно мгновение освободил ее от ночной рубашки, которая полетела вслед за шелковым халатом. Теперь пришла очередь Митчелла рассматривать Тори. Отступив на шаг, он внимательно оглядел ее с ног до головы и объявил:

— Ты совершенна.

Это были именно те слова, которые ей так хотелось услышать в эту минуту. Потому что сейчас ей страшно не хватало уверенности в себе и в том, что она собиралась сделать.

Она облизала губы.

— Мне надо кое-что сказать тебе.

Митчелл взял ее на руки, положил на середину огромной кровати и лег рядом.

— Что ты хочешь сказать мне? — спросил он, потершись о ее шею.

Она засмеялась, и в ее смехе прозвучало нечто такое, что заставило Митчелла приподняться на локте и посмотреть ей в глаза.

— Так что ты хочешь сказать, Тори?

— Я ужасно волнуюсь, — выпалила она.

— Почему?

— Я не уверена, что у меня хорошо получится, — призналась она и сразу смутилась от своих слов.

— Чего ты боишься? — спросил он и, поскольку вопрос был чисто риторическим, сам же на него и ответил: — Ты боишься, что недостаточно хорошо целуешься ? Но позволь судить об этом мне. Я целовал тебя много раз и могу засвидетельствовать, что твои поцелуи сладостны.

И как бы в доказательство этого он наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Это был нежный чувственный поцелуй, который моментально воспламенил ее и заставил откликнуться. Когда они наконец оторвались друг от друга, то некоторое время не могли отдышаться.

— Или ты боишься, что не знаешь, как нужно дотрагиваться до мужчины? Поверь мне, у тебя это получается. Еще ни одна женщина не ласкала меня так горячо и умело, как ты!

Митчелл взял ее руку и положил на свою горячую, твердую, гладкую как шелк плоть. Ей нравилось ощущать в своей руке символ его страсти. Нравилось дотрагиваться до него. Ей была приятна мысль, что она возбуждает его до такой степени, что он, не в силах больше сдерживаться, просит ее остановиться.

Митчелл склонил голову к ее груди. Рука его медленно спустилась к животу, погладила бедра и наконец коснулась сладкого жаждущего местечка между ног.

— Или ты боишься, что не знаешь, как нужно отвечать на мужские ласки? — пробормотал он. Дыхание его стало прерывистым, затрудненным, когда он прижался ртом к ее груди, сжал сосок зубами и начал терзать его, лизать и сосать, в то время как его палец проник во влажное ущелье, скрытое золотистыми завитками.

Тори громко застонала и инстинктивно приподняла бедра, стараясь, чтобы его палец вошел как можно глубже в ее тело. Она почувствовала, как тело ее начала сотрясать мелкая дрожь, сердце вдруг упало, и Тори в последнюю секунду перед взрывом успела выкрикнуть его имя: «Митчелл!»

Потом он убрал руку, посмотрел в потемневшие сине-зеленые глаза и вошел в нее.

Глаза Тори открылись еще шире, и его имя как молитва стало срываться с ее губ:

— Митчелл. Митчелл. Митчелл.

— Я с тобой, Тори.

Он стал входить в нее сильными, быстрыми, глубокими толчками.

— Это только первый раз. Но сколько их еще у нас будет! Я обещаю тебе, — сказал он и с победным криком упал на нее.

Она отдалась во власть Сторма.

«Будь проклято сознание! Пусть миром правит страсть», — мелькнуло у него в голове, после чего он в течение нескольких часов не имел вообще никаких мыслей.

Митчелл лежал, откинувшись на подушки и подложив руку под голову. Он чувствовал себя совершенно удовлетворенным и счастливым. И усталым, но это была самая прекрасная усталость в мире. Пожалуй, еще никогда за свои тридцать семь лет он не чувствовал себя лучше.

Нет, определенно хороший секс заслуживает того, чтобы сказать слово в его защиту. Грандиозный секс, самый лучший секс, который у него когда-нибудь был.

И он должен быть благодарен за это женщине, лежавшей сейчас рядом с ним на постели.

— А вы обманщик, милорд, — пробормотала Тори, накручивая на палец его волосы — волосы, окружающие самое эротичное место на теле мужчины.

— Обманщик? — Интересно, в каком же обмане она может его уличить?

Приподняв лицо над его бедрами, Тори смотрела на него своими зеленовато-голубыми глазами.

— Ты говорил, что уже поздно и мне давно пора быть в постели. А было это, между прочим… три часа назад, — сказала она, бросив взгляд на часы.

— Но ведь ты все это время провела в постели, — попытался оправдаться Митчелл.

Тори легла на спину, положила голову ему на бедро, при этом волосы ее накрыли самое чувствительное его место, и уставилась в потолок.

— Ты прав, — наконец согласилась она. — Я провела эти три часа в постели.

— В таком случае тебе полагается принести извинения.

— Извините, лорд Сторм, я была не права.

— Извинения приняты. — Он протянул руку и запустил пальцы в золотистые волосы Тори. Они были мягкими, шелковистыми, ароматными. — Но с одним условием.

— Почему ты всегда ставишь мне условия?

— Потому что я так хочу. Это одна из привилегий главы клана.

Она вздохнула и хотела подложить руку под голову, но наткнулась на препятствие, очень большое препятствие.

— Ты должна понести наказание.

— Ну разумеется.

— Я должен получить некую компенсацию.

— Это обязательно?

— Обязательно. Ты, наверное, знаешь, что говорят о мужчинах из клана Стормов?

— Боюсь, что нет. — Она начала сжимать его, немного здесь, немного там, вверх и вниз по стволу.

Этого было достаточно, чтобы сбить его с мысли.

— Кажется, я забыл, о чем мы только что говорили.

— Мы говорили о мужчинах из клана Стормов, и я призналась тебе в своем неведении.

— Тогда позволь мне объяснить тебе, девушка.

— Пожалуйста, объясняйте, милорд.

У него был припасен сюрприз для этой озорницы. Он отбросил подушки в сторону и лег рядом с ней так, что его голова оказалась на уровне ее бедер. Теперь они занимали одинаковое положение по отношению друг к другу.

Она задрожала, когда он коснулся ее языком, и потрясение ахнула, когда он двинулся дальше и стал слегка покусывать чувствительный бугорок. А потом, почувствовав, что она уже готова, резко проник в нее и стал пить по глотку сладкий дурманящий напиток, который она предлагала ему.

Посреди ночи Тори разбудила его, села в постели и объявила, что знает ответ на один важный вопрос.

Митчелл потянул ее на себя, заключил в объятия и, покачивая, стал целовать и ласкать до тех пор, пока она не начала прижиматься к нему и, выгибая спину и приподнимая тело над его восставшей плотью, умолять войти в нее.

«О Господи, — подумал Сторм, — кажется, я тоже знаю ответ на один важный вопрос».

— Утром ты еще красивее, — пробормотал он.

— Еще не утро, — ответила Тори, указывая на серое рассветное небо за окном.

— Ты права. Еще не утро, но уже и не ночь, — сказал он низким бархатным голосом, от которого у нее пробежала странная дрожь по спине. — В это время ночные звери и птицы возвращаются в свои дома, а дневные еще не проснулись.

Тембр и ритм его голоса завораживали ее еще больше, чем слова, которые он произносил.

Вдруг Тори вспомнила, что хотела сказать ему этой ночью, перед тем как он отвлек ее внимание.

— Я хочу сказать тебе что-то важное, — начала она.

— Что? — спросил он, больше заинтересованный ее телом, чем тем, что она говорила.

— Я нашла шестую «Викторию».

Он продолжал поглаживать ее шею, отчего по телу ее опять пробежала дрожь.

— Шестая «Виктория» — ты.

— Нет.

Он открыл глаза:

— Нет?

— Я нашла настоящую «Викторию», Митчелл. Я нашла «Викторию», которую ты искал.

Ей удалось наконец завладеть его вниманием.

— Где она?

— Здесь.

— Здесь?

Тори показала ему медальон, висевший у нее на груди.

— Она была здесь все это время.

Глава 21

— И сколько лет тебе было, когда ты стала носить этот медальон? — спросил Митчелл.

Они уже успели одеться, позавтракать и пройтись по саду.

— Шесть или семь. Помню, мне было скучно. Я решила обследовать заброшенные помещения дома. Был у нас в Сторм-Пойнте чулан для ненужных вещей, куда никто не заходил. Там я нашла старый сундук. Под грудой старых кружев, вышедших из моды вечерних платьев и выцветших фотографий я нашла маленькую пыльную шкатулку. Мне еще подумалось тогда, что ее не открывали больше ста лет.

Митчелл сердито сдвинул брови:

— Должно быть, ее не открывали ни разу с того памятного аукциона.

— Сегодня утром мне в голову тоже пришла эта мысль, — согласилась девушка.

— Прости, я перебил тебя. Продолжай.

— Я помню, как смахнула с нее пыль, оглядела со всех сторон, поставила на сундук и медленно открыла крышку. Там на потертой подушечке из красного бархата лежал этот медальон. Я взяла его и, подойдя к окну, стала рассматривать. Я до сих пор помню, как солнце отражалось на его золотой поверхности. Потом я вдруг заметила, что снизу на медальоне имеется замок. Я открыла его и увидела портрет. У меня было такое чувство, как будто я нашла сокровище. И поскольку никто, казалось, не интересовался этим медальоном — а я постаралась убедить себя, что никто даже не знает о его существовании, — я взяла его себе. Я до сих пор верю, что это медальон нашел меня, а не я его. С первой же минуты у меня возникла незримая связь с женщиной, изображенной на портрете. Она стала моей подругой.

Митчелл недоверчиво посмотрел на Тори:

— Почему ты считаешь, что молодая женщинана портрете — леди Виктория?

Ответ был очень простой:

— Старый Нед описал мне ее внешность, когда рассказывал легенду о ее несчастной любви. А потом я увидела ее изображение на одном из витражей в часовне. С первого же взгляда ее лицо показалось мне знакомым, но я не сразу поняла, что она как две капли воды похожа на женский портрет в медальоне.

— Должно быть, в тот момент твоя голова была занята другими мыслями.

— Возможно.

— Но что заставляет тебя думать, что эта «Виктория» — та самая «Виктория», которая нам нужна?

Все утро Тори пыталась сложить отдельные частички в целую картину, и, хотя ей все еще не хватало нескольких деталей, она чувствовала, что близка к разгадке.

Тори загнула один палец:

— Во-первых, леди Виктория жила в то время, когда пропали сокровища.

— Разве ты знаешь, каким временем датируется пропажа?

— Я совершенно уверена в этом. Он издал короткий сухой смешок.

— Откуда ты можешь это знать?

— Из рассказа Старого Неда. Голова этого девяностотрехлетнего старика — настоящий кладезь полезной информации. Ты сам когда-нибудь слушал его рассказы?

Митчелл усмехнулся:

— Это было всего лишь один раз, в то лето, когда я гостил здесь. Он рассказывал о романтической несчастной любви, о трагедии и прочих вещах, неинтересных для двенадцатилетнего мальчишки.

— Двенадцатилетние мальчишки презирают всю эту любовную чепуху.

— Да.

Тори немного помолчала.

— А мне это было интересно. Поэтому я слушала очень внимательно.

— Ив каком году произошла эта романтическая история?

— Примерно в 1314году.

— А когда родилась и умерла леди Виктория? Тори ответила без запинки:

— Родилась в 1297-м, а умерла в 1364-м.

— Откуда ты все это знаешь?

— Эти даты выбиты на могильном камне. Митчелл смотрел ей прямо в глаза.

— Блестяще. Просто до гениальности.

— Думаю, именно тогда, в часовне, я начала связывать все эти факты вместе, — как бы про себя проговорила Тори. — У меня появилось ощущение, что тайна сокровищ связана именно с этой Викторией.

— Женская интуиция?

— Пожалуй. — Она неопределенно взмахнула рукой. — Мне кажется, ответы на наши вопросы надо искать в этом медальоне и в часовне святой Виктории.

— Ты не пробовала рассматривать портрет в увеличительное стекло?

— Нет. Мне никогда не приходило это в голову.

— Ты даже не пыталась достать его, чтобы посмотреть, что написано на обратной стороне?

Девушка сокрушенно покачала головой и неожиданно спросила:

— А у тебя есть увеличительное стекло?

— В библиотеке.

Она взяла его за руку и потянула к двери:

— Мне вдруг захотелось побыть среди книг. Облокотившись на письменный стол и направив лампу

на миниатюрный портрет, они долго разглядывали медальон в увеличительное стекло.

Наконец Тори подняла голову и вздохнула:

— Я не вижу ничего, что могло бы нас заинтересовать.

Митчелл тоже не мог скрыть своего разочарования.

— Да, ничего необычного.

— Если считать, что то, что мы ищем, должно выглядеть необычно.

Митчелл уставился на нее:

— Просто до гениальности.

— Ты говоришь это уже второй раз за сегодняшний день. Полагаю, я могу принять это как комплимент?

— Конечно, дорогая, — с восхищением глядя на нее, сказал он. — У тебя блестящий талант замечать то, что, никем не замеченное, лежит на поверхности. Для этого нужно обладать особой проницательностью.

— И ты считаешь, что я ею обладаю?

— Да.

— Ну что ж, спасибо. Я польщена.

Митчелл повесил цепочку с медальоном ей на шею. Тори взялась за медальон и сказала:

— Теперь я еще больше боюсь его потерять. Может быть, не стоит носить его?

— Я думаю, все должно оставаться на своих местах до тех пор, пока мы не найдем ответы на все свои вопросы и не узнаем, кто покушался на твою жизнь.

— Значит, все идет как прежде.

— Все идет как прежде. — Митчелл отставил стул в сторону и подошел к окну. На улице шел частый мелкий дождик. Митчелл повернулся к Тори: — Пожалуй, я пойду прогуляюсь. Не хочешь составить мне компанию?

Тори уже хотела сказать «нет», но передумала. В конце концов, даже если они промокнут до нитки, всегда можно высушиться.

— А куда мы идем? — спросила Тори, шлепая за ним по лужам в ярком желтом плаще и резиновых сапогах, позаимствованных у помощницы поварихи.