Заметив меня, она усмехнулась.

— Эй, буль! — крикнула она. (Старая шутка, которую она еще ребенком вычитала в какой-то книге.) — Эй, скаут! — прокричал я в ответ на том же шутовском жаргоне.

Мы остановились в пяти шагах друг от друга. Мне безумно хотелось броситься к ней, прижать ее к себе и умолять, чтобы она больше не исчезала. Но я сдержался. Кактусы чолья и кусты полыни отбрасывали длинные тени. Щедрые утренние лучи омывали нашу смуглую кожу оранжевым сиянием.

— Как настроение в отряде? — спросила Энея. Судя по виду, она все три дня голодала. Она всегда была худенькая, но сейчас ребра прямо-таки выпирали под тонкой хлопчатобумажной футболкой. Ее губы пересохли и потрескались. — Они взбудоражены?

— Ходят под себя кирпичами. — Все эти годы я избегал солдафонских шуток в разговоре с ребенком, но ей ведь уже шестнадцать. А кроме того, порой она употребляла такие словечки, которых не знал даже я.

Энея усмехнулась. Солнце позолотило светлые пряди в ее коротких волосах.

— Ну, думаю, для архитекторов это не вредно. Я потер подбородок. Пора бриться, уже отросла щетина.

— Серьезно, детка. Они более чем взбудоражены.

Энея кивнула:

— Ага. Они не знают, что делать и куда податься. — Она прищурилась и посмотрела на лагерь: беспорядочное нагромождение камней среди кактусов. На невидимых окнах играли блики. — Давай соберем всех в музыкальном павильоне и поговорим. — И, не дожидаясь ответа, Энея быстро зашагала к Талиесину.

Так начался наш последний день на Земле.

…Я слышу свой голос в скрайбере и вспоминаю, что как раз на этой фразе надолго замолчал. Я хотел рассказать тогда все об этих четырех годах изгнания на Старой Земле — о каждом ученике, о каждом в Талиесинском братстве, о Старом Архитекторе, о его причудах и о его мелочных придирках, о его блестящих идеях, о его детской восторженности. Я хотел записать все наши разговоры с Энеей за эти сорок восемь местных месяцев (которые — чему я не переставал изумляться — в точности соответствовали стандартным месяцам Гегемонии), хотел рассказать, как постепенно приходило ко мне понимание ее невероятных способностей. Наконец, я хотел рассказать обо всех своих вылазках — о кругосветном путешествии на катере, о долгой, полной приключений поездке на автомобиле по Северной Америке, о том, как мне попадались в пути другие группки людей, объединившиеся вокруг кибридов великих личностей прошлого (чего только стоила одна община кибрида Иисуса из Назарета в Новой Палестине). Но, услышав на скрайбере свое молчание, я вспомнил, почему не стал об этом рассказывать.

Я уже говорил, что пишу эти слова в «кошачьем ящике» Шредингера на орбите Армагаста, в ожидании смерти: как только сработает детектор, в воздух будет запущен цианид. Смерть будет быстрой, почти мгновенной. И я должен успеть рассказать вам нашу — мою и Энеи — историю. Я спешу, поэтому стараюсь говорить лишь о главном, не отвлекаясь на мелочи. Поэтому скажу только, что эти четыре года на Земле достойны подробного описания. Если коротко, то девяносто человек Талиесинского братства были разными — честными (и не очень) и интересными, как все мыслящие человеческие существа, каждый — со своей историей. Да, они достойны отдельного рассказа. Как и мои путешествия в катере и в фургоне «Вуди» 1948 года, который одолжил мне Старый Архитектор. При желании об этом можно написать настоящую эпическую поэму.

Но я не поэт. Я как следопыт, возвращаюсь к прошедшим дням, и сейчас моя цель — проследить путь Энеи, проследить, как она выросла и стала мессией, и не идти по другим следам. И так я и сделаю.

Старый Архитектор всегда называл наше поселение «привалом в пустыне». Большинство учеников именовали его Талиесином, что по-валлийски означает «сияющее чело» (мистер Райт был родом из Уэльса). Я долго пытался вспомнить планету под названием Уэльс, пока до меня не дошло, что Старый Архитектор жил и умер задолго до эры космических полетов. Энея чаще всего называла поселок «Талиесин-Уэст», из чего следовало — даже для таких тупых, как я, — что где-то должен быть Талиесин-Ист.

Когда три года назад я спросил ее об этом, Энея объяснила, что настоящий мистер Райт построил свой первый Талиесин в начале тридцатых годов двадцатого века в Спринг-Грин, в штате Висконсин (штат — территориальная единица в бывшем североамериканском государстве, которое называлось Соединенные Штаты Америки). А когда я спросил Энею, походил ли тот Талиесин на нынешний, она ответила:

— Не очень. В Висконсине было несколько Талиесинов, и почти все они сгорели. Вот почему мистер Райт построил здесь столько бассейнов и фонтанов — на случай пожара.

— Значит, он построил первый Талиесин в тридцатых годах?

Энея покачала головой:

— В тридцать втором он основал Талиесинское братство. Но сам он рассматривал это главным образом как возможность использовать бесплатный труд своих учеников — и для того, чтобы воплотить мечту, и для того, чтобы не умереть с голоду во время Депрессии.

— А что такое Депрессия?

— Экономический спад в древних капиталистических государствах.

Вспомни, в те времена экономика не была по-настоящему универсальной и зависела от частных коммерческих структур, называвшихся банками, от золотых запасов и от реальной стоимости денег — железных монет и кусочков бумаги, которые, как тогда полагали, имели определенную ценность. Короче говоря, массовая галлюцинация, а в тридцатые годы галлюцинация обернулась кошмаром.

— О Боже!

— Вот именно. Как бы то ни было, задолго до этого, в 1909 году, мистер Райт, будучи уже не первой молодости, бросил жену и шестерых детей и сбежал в Европу с замужней женщиной.

Я ошалело заморгал. Представить, что у восьмидесятилетнего Старого Архитектора был бурный роман, закончившийся столь скандально, было довольно трудно. И еще я никак не мог понять, каким образом вся эта история связана с моим вопросом про Талиесин-Ист.

— Когда он вернулся сюда с той, другой женщиной, — заметив, как внимательно я ее слушаю, Энея улыбнулась, — он начал строить первый Талиесин — в своем родном Висконсине для Мамочки…

— Для своей матери? — Я окончательно запутался.

— Для Мамочки Бортвик. Миссис Ченни. Для другой женщины.

— Ой!

Перестав улыбаться, она продолжила.

— Скандал лишил его работы, сделал его здесь, в Штатах, настоящим изгоем. Но он выстроил Талиесин и начал все с нуля, пытаясь отыскать новых заказчиков и покровителей. Его первая жена, Кэтрин, не желала давать ему развод. Газеты — так назывались базы данных, которые наносились на бумагу и регулярно распространялись, — лакомились сплетнями и раздували скандал, не позволяя ему затихнуть.

Во время разговора мы прогуливались по внутреннему дворику. Помню, как раз в этот момент мы остановились у фонтана. Меня всегда изумляло, сколько всего знает этот ребенок.

— А потом, — продолжила Энея, — пятнадцатого августа 1914 года один из рабочих в Талиесине сошел с ума, зарубил Мамочку Бортвик, ее сына Джона и дочь Марту топором, сжег их тела, подпалил лагерь и, прежде чем проглотить ампулу с ядом, убил еще четверых друзей и учеников мистера Райта. Лагерь сгорел дотла.

— Боже мой, — прошептал я, оглянувшись на столовую, где кибрид Старого Архитектора обедал вместе с самыми старшими учениками.

— Он никогда не сдавался. Через несколько дней, восемнадцатого августа, мистер Райт объезжал искусственное озеро близ Талиесина. Плотина не выдержала, и его смыло в реку. Вопреки всему он выплыл. А через пару недель начал строить заново.

Тут мне показалось — я понимаю, что она хочет сказать.

— Почему же мы не в том Талиесине? — спросил я, когда мы побрели по пустынному дворику, удаляясь от журчащего фонтана.

— Хороший вопрос — Энея покачала головой. — Боюсь, на этой восстановленной Земле его не существует. Хотя для мистера Райта тот Талиесин значил очень многое. Он умер здесь… в окрестностях Талиесин-Уэста… Девятого апреля 1959 года… Но похоронен был в том Талиесине, в Висконсине…

Я резко остановился. Мысль о том, что Старый Архитектор смертен, раньше никогда не приходила мне в голову и теперь вызвала смутное беспокойство. Здесь, в изгнании, все было таким спокойным, неизменным, но сейчас Энея напомнила мне, что всему — и всем — когда-нибудь приходит конец. Или, точнее, приходил конец, пока Церковь не дала человечеству крестоформы и — вместе с ними — воскресение плоти. Впрочем, никто в нашем братстве — а возможно, вообще никто на этой похищенной Земле — не желал принимать крестоформ.

Этот разговор состоялся три года назад. Сегодня утром, через неделю после смерти кибрида Старого Архитектора, мы были готовы встретить неизбежный конец.

Пока Энея принимала душ и приводила себя в порядок, я разыскал А.Беттика, и мы с ним пошли известить всех о собрании в музыкальном павильоне. Синекожего андроида, кажется, нисколько не удивило, что Энея, самая младшая из нас, приняла это решение. Последние несколько лет и А.Беттик, и я молча наблюдали, как девочка постепенно становится лидером Талиесинского братства.

С пустыря — в дом обслуги, из дома обслуги — на кухню, там я ударил в большой колокол, висевший над гостевым столом. Те ученики и работники, которых я не предупредил, наверняка услышат колокол и придут узнать, что случилось.

Выйдя из кухни, я объявил о собрании в общей столовой, а потом заглянул еще в личную столовую мистера Райта — сейчас пустую — и в чертежный зал. Это было, пожалуй, самое любопытное помещение в лагере: длинные ряды чертежных досок и столов под наклонной брезентовой крышей. Утренние лучи сочились сквозь два ряда окон. Запах нагретого солнцем брезента был так же приятен, как щедрый желтый свет. Как-то раз Энея сказала мне, что именно из-за этого ощущения — будто работаешь в доме из света, ткани и камня — мистер Райт и переехал на запад, во второй Талиесин.

В чертежной зале было с десяток учеников, все сидели без дела — сейчас никто не работал, ведь не было больше Старого Архитектора, а без него — с кем обсудить проект? — и я сообщил, что Энея хотела бы собрать нас всех в музыкальном павильоне. Никто не возразил. Похоже, все приняли как само собой разумеющееся, что шестнадцатилетняя девочка просит девяносто человек (и все — старше нее) собраться в разгар рабочего дня. Более того, учеников обрадовало известие, что она вернулась и взяла на себя заботу о них.

Из чертежной залы я направился в библиотеку, где провел столько счастливых часов, а потом заглянул в конференц-зал, освещенный четырьмя встроенными в пол светопанелями, и сообщил о собрании всем, кого застал там. Крытый переход привел меня в театр, там Старый Архитектор по субботам показывал фильмы. Стоило мне туда заглянуть, как меня тут же начинал разбирать смех. Обстановка была весьма торжественная: толстые каменные стены, крыша, наклонный пол, покрытый потертым красным ковром, фанерные скамьи с красными подушками, сотни белых рождественских гирлянд на потолке. Когда мы с Энеей только прибыли в Талиесин, мы были изумлены, узнав, что Старый Архитектор требует, чтобы ученики и их родственники «одевались к обеду» — причем исключительно в старинные смокинги с черными галстуками, совсем как в исторических голофильмах. Женщины непременно должны были надеть древнее вечернее платье. Те, кто, путешествуя через порталы или Гробницы Времени, не захватил с собой вечерний костюм, снабжались одеждой из собственных запасов мистера Райта.

В первую же субботу Энея вместо выданного ей вечернего платья надела к обеду черный смокинг, белую рубашку и черный галстук. Посмотрев на весьма выразительную физиономию Старого Архитектора, я ни на секунду не усомнился: сейчас он неминуемо вышвырнет нас из братства и изгонит в пустыню, но возмущение на его лице почти тут же сменилось улыбкой, а через несколько секунд он уже весело смеялся. С тех пор он ни разу не просил Энею надеть что-нибудь другое.

После официальных субботних обедов мы слушали музыку или смотрели кино — древние фильмы, снятые на пленку, которые крутил специальный аппарат. Это было все равно что наслаждаться пещерным искусством. И мне, и Энее нравились фильмы, которые подбирал мистер Райт — пленки двадцатого века, многие еще черно-белые, — и по причине, которую он никогда не объяснял, старик предпочитал смотреть их с титрами, прыгавшими на экране.

Сегодня театр был пуст, рождественские гирлянды погашены. Я поспешил дальше, из комнаты в комнату, из здания в здание, созывая учеников, рабочих и всех, кто попадался мне на пути, пока не встретил у фонтана А.Беттика. А тогда мы присоединились к толпе и двинулись к музыкальному павильону.

В павильоне был большой, просторный зал с широкой сценой и шестью рядами зачехленных кресел — по восемнадцать в каждом ряду. Стены обшиты панелями красного дерева (Старый Архитектор вообще любил красный цвет). На застеленной красным ковром сцене — рояль и несколько цветов в кадках. Над головой, на каркасе из стальных прутьев и деревянных балок, — белый брезент. Энея рассказывала, что после смерти первого мистера Райта брезент заменили на пластик — хлопот меньше. Но когда пришел наш мистер Райт, пластик убрали, убрали и стекла в чертежной зале — и вновь вернулся приглушенный свет, сочившийся сквозь белую ткань.

Мы с А.Беттиком остановились у дальней стены. Пришедшие, тихо переговариваясь, занимали места, кое-кто остался стоять в проходе. Когда Энея, раздвинув занавес, выбежала на сцену, все разом умолкли.

Акустика в музыкальном павильоне мистера Райта была хорошая, а Энея и без того обладала способностью говорить, не повышая голоса, но так, чтобы ее слышали все.

— Спасибо, что пришли. Я думаю, мы должны поговорить.

С пятого ряда тут же поднялся Джев Питере, один из старейших учеников. — Ты уходила, Энея. Снова в пустыню. — Девочка кивнула. — Ты беседовала с львами, тиграми и медведями?

Никто не захихикал, не зашушукался. Вопрос был задан вполне серьезно, и все девяносто человек столь же серьезно ожидали ответа. Здесь я должен кое-что объяснить.

Все началось с «Песней» Мартина Силена, написанных больше двух столетий назад. В повествовании о паломничестве на Гиперион, о Шрайке, о битве человечества с Техно-Центром объяснялось, как первые киберпространственные сети превратились в планетарные инфосферы. В эпоху Гегемонии Иск-Ины Техно-Центра, используя нуль-порталы и мультилинии, объединили сотни инфосфер в единую, тайную, межзвездную инфосферу, названную мега-сферой. Но согласно «Песням», отец Энеи — кибрид Джона Китса — добрался в бестелесной форме до центра мегасферы и обнаружил, что существует еще одна, большая инфосфера, протянувшаяся, возможно, за пределы нашей галактики, — метасфера, в которую даже Иск-Ины не рискуют заглядывать, потому что она полна «медведей, тигров и львов» — это слова Иск-Ина Уммона. Эти самые существа — или интеллекты, или боги, кто их разберет, — тысячу лет назад похитили Землю и перебросили сюда, пока ее не успел уничтожить Техно-Центр. Эти вот львы, тигры и медведи были незримыми стражами нашей планеты. Никто из братства никогда не видел ни одну из этих сущностей, никто с ними не говорил, никто не имел твердых доказательств их существования. Никто, кроме Энеи.

— Нет, — ответила девочка, — я с ними не разговаривала. — Она опустила глаза, словно смутившись. Она вообще всегда очень сдержанно говорила на такие темы. — Но, мне кажется, я слышала их.

— Они говорили с тобой? — спросил Джев Питерсе. В зале повисла тишина.

— Нет. Этого я не сказала. Я просто… слышала их… Совсем немного, это как если бы вы случайно подслушали чей-то разговор за стенкой…

Многие заулыбались. Толстыми в домах Талиесинского братства были только наружные стены, а перегородки между спальнями — исчезающе тонки. — Ладно, — сказала с первого ряда Бете Кимбол, наш шеф-повар дородная, рассудительная женщина. — Расскажи нам, о чем они говорили. Энея подошла к самому краю покрытой красным ковром сцены и оглядела собравшихся.

— Сейчас скажу. У нас не будет больше продуктов и товаров с индейского рынка. Он исчез.

Казалось, в павильоне взорвалась граната. Когда гомон немного стих, вперед выступил Хасан — один самых сильных строительных рабочих.

— Что значит «исчез»? Где же мы будем доставать еду?

Для паники имелись все основания. При первом мистере Райте, в двадцатом веке, лагерь братства в пустыне располагался километрах в пятидесяти от крупного города Феникс. В отличие от висконсинского Талиесина, где во времена Депрессии ученики сами выращивали злаки на плодородных полях, попутно работая на строительстве мистера Райта, этот лагерь полностью зависел от Феникса — ученики ездили туда за продуктами и прочими необходимыми вещами, они выменивали их или покупали на бумажные деньги. Старый Архитектор всегда полагался на щедрость клиентов и жил в долг, из месяца в месяц.

Но рядом с нашим лагерем никаких городов не было. Единственная дорога — две засыпанные гравием колеи — уходила на запад, в пустоту. Я это знал, ведь я облетал окрестности на катере и обследовал на автомобиле. Но километрах в тридцати от лагеря еженедельно собирались индейцы, и мы выменивали на разные безделушки провизию и подручные материалы. Так было задолго до нашего с Энеей прибытия на Землю; и, видимо, все обитатели Талиесина считали, что так будет всегда.

— Что значит «исчез»? — хрипло повторил Хасан. — Куда подевались индейцы? Они что, все были кибридами, как мистер Райт?

Энея повела рукой. Я уже привык к этому жесту, аналогу буддийского выражения «му», которое в определенном контексте может быть переведено как «не задавай вопросов».

— Рынок исчез потому, что нам он больше не нужен, — сказала Энея. — Индейцы были вполне настоящие — навахо, апачи… Но они живут своей жизнью, у них — свой эксперимент. С нами они торговали… из любезности. Все загомонили, многие что-то злобно выкрикивали. Когда шквал недовольства поутих, Бете Кимбол спросила:

— Что нам делать, девочка?

Энея села на край сцены, не желая отделять себя от остальных.

— Братства больше не существует. Этот этап нашей жизни завершен.

— Неправда! — прокричал из глубины зала молодой ученик. — Мистер Райт вернется! Он же кибрид, вспомните! Искусственный человек! Техно-Центр… или медведи, тигры и львы… Кто бы его ни сотворил, они вернут его нам!

Энея покачала головой — печально, но решительно:

— Нет. Мистер Райт ушел. Братства больше не существует. Без пищи и материалов, которые издалека привозили индейцы, лагерь в пустыне не протянет и месяца. Мы вынуждены уйти.

— Куда, Энея? — тихо спросила Пере, одна из самых молодых учениц в Талиесине.

Пожалуй, именно тогда я впервые понял, что все эти люди целиком полагаются на молодую женщину, которую я до сих пор считал ребенком. Когда Старый Архитектор был рядом — читал лекции, вел семинары, устраивал дискуссии в чертежном зале, возглавлял вылазки в горы, требовал для себя уединения и лучшей пищи, — отношение к Энее как к лидеру было не столь явным. Но теперь все стало очевидным.

— Да, — поддержал кто-то из середины зала. — Куда, Энея?

Она развела руками. Тоже привычный жест: «Вы должны сами ответить на свой вопрос».

— Есть два варианта, — сказала она. — Каждый из вас пришел сюда либо через портал, либо через Гробницы Времени. Вы можете вернуться через тот же портал…

— Нет!

— Как?

— Никогда… Лучше умереть!

— Нет! Орден выследит нас и убьет!

Все кричали одновременно. Их слова выражали глубинный ужас. Я чувствовал запах страха, такой запах исходил от животных, попадавшихся в мои капканы на Гиперионе.

Энея подняла руку, и все умолкли.

— Вы можете вернуться через порталы в Священную Империю или остаться на Земле, но тогда вам самим придется заботиться о себе.

Многие облегченно вздохнули — выходит, можно не возвращаться. Я их понимал: для меня Орден тоже стал кошмаром. По крайней мере раз в неделю я просыпался в холодном поту: мне снилось, что я возвращаюсь.

— Но если вы останетесь, — продолжила девочка, все так же сидя на краю сцены, — вы окажетесь в одиночестве. У людей, которые здесь живут, свои эксперименты. Свои проекты. Вы здесь не нужны.

В зале вновь поднялся шум. Но Энея словно ничего не замечала.

— Если вы останетесь здесь, — спокойно продолжала она, — вы потеряете все, чему научил вас мистер Райт, и то, чему вы научились сами. Земле не нужны архитекторы. Сейчас не нужны. Мы вынуждены вернуться.

— А Ордену они нужны? — ехидно поинтересовался Джев Питере. — Например, чтобы строить их проклятые церкви?

— Да, — кивнула Энея.

Джев стукнул кулаком по спинке кресла.

— Но они схватят нас и убьют, как только узнают, кто мы… откуда мы…

— Да, — повторила Энея.

— Ты возвращаешься, девочка? — спросила Бете Кимбол.

— Да, — в третий раз сказала Энея и соскочила со сцены.

Все встали, громко переговариваясь с соседями. Джев Питере высказал то, что думали все девяносто человек:

— Мы можем пойти с тобой, Энея?

Девочка вздохнула:

— Нет. Мне кажется, уйти отсюда — все равно что умереть или родиться. И каждый решит для себя этот вопрос сам. — Она улыбнулась. — Или с очень близкими друзьями.

Наступила тишина.

— Рауль уйдет первым, — наконец сказала Энея. — Сегодня вечером. Один за другим, каждый из вас сам найдет свой портал. Я помогу вам. Я уйду с Земли последней. Но уйду, обязательно уйду, не позже, чем через две недели. Мы все должны уйти.

Люди стали подходить к сцене, потянулись к девочке с коротко стриженными волосами.

— Некоторые из нас еще встретятся вновь. Я уверена, что некоторые из нас еще встретятся.

В ее словах я услышал другое: не все мы доживем до следующей встречи.

— Что ж, — прогудела Бете Кимбол, обнимая Энею за плечи, — продуктов на прощальный пир у нас хватит. Нынешний ужин вы запомните надолго! Как говорила моя мамаша, никто не путешествует на пустой желудок. Кто поможет мне на кухне?

Люди начали расходиться — группами, семьями, — и все старались держаться поближе к Энее. В эту секунду мне очень хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть хорошенечко и завопить: «Какого черта! „Рауль уйдет первым… сегодня вечером“. Да кто, черт побери, ты такая, чтобы указывать, когда мне уходить? И как ты думаешь меня заставить?» Но она была слишком далеко и вокруг нее толпилось слишком много народу. А потому мне осталось одно — с очень злобным видом плестись за толпой, медленно продвигавшейся к кухне.

Энея оглянулась, высматривая меня поверх голов, и в ее глазах была просьба: «Позволь мне все объяснить».

Я отвернулся.

В сумерках она нашла меня в ангаре, который мистер Райт велел выстроить в полукилометре к востоку от лагеря. Вместо стен висели брезентовые полотнища, четыре мощные каменные колонны подпирали деревянную крышу. Этот ангар выстроили специально для катера, на котором мы с Энеей и А.Беттиком прилетели на Землю.

Я откинул брезентовый полог и стоял у открытого люка катера, и тут я увидел Энею, которая шла ко мне по пустыне. У меня на запястье был комлог — браслет, который я не надевал уже больше года; там хранилась почти вся память бортового компьютера — компьютера корабля Консула, и он здорово мне помог, когда я учился управлять катером. Сейчас он мне был не нужен — память комлога загрузили в компьютер катера, да и сам я уже вполне освоился с управлением, но с ним все равно казалось как-то надежнее. Комлог проводил проверку всех систем катера и, если можно так выразиться, что-то бормотал себе под нос.

Энея остановилась в дверях, прямо под откинутым пологом. В косых лучах закатного солнца брезент казался багровым, и все вокруг было испещрено длинными черными тенями.

Я демонстративно отвернулся.

— Как катер? — спросила она.

Бросив взгляд на комлог, я, не поворачиваясь, ответил:

— Нормально.

— Топлива достаточно?

Я все так же сосредоточенно изучал крышку люка.

— Смотря куда лететь.

Энея подошла ближе и взяла меня за руку.

— Рауль?

На этот раз пришлось на нее посмотреть.

— Не сердись. — Она улыбнулась. — Есть вещи, которые мы вынуждены делать.

Я отдернул руку.

— Иди ты ко всем чертям! И нечего за всех решать, что кому делать! Тоже мне, шестнадцатилетняя соплюшка, а туда же! А ты не думаешь, что есть веши, которые некоторые из нас как раз и не вынуждены делать? С какой стати я должен куда-то лететь без тебя? — Я выскочил из ангара и решительно направился к своей палатке. Огромный багровый шар уходил за горизонт. В низких закатных лучах весь лагерь пылал, словно охваченный пожаром.

— Рауль, стой! — Я нехотя оглянулся, и тут вдруг до меня дошло, насколько она измоталась. Весь день она разговаривала, успокаивала, убеждала, объясняла. Прямо не братство, а какое-то гнездо вампиров, которые только ее энергией и живут.

— Ты сказал…

— Ну, сказал, — перебил я. И тут же понял, что веду себя как капризный ребенок. Смутившись, я снова отвернулся, делая вид, будто любуюсь последними красками заката. Несколько минут мы оба молчали, глядя, как сгущаются тени и тускнеет небо на западе. Сколько раз за эти четыре года мы с Энеей вместе наблюдали закаты? Сколько долгих вечеров провели мы за разговорами под звездным небом пустыни? Неужели и впрямь это наш последний закат? Я невольно вздрогнул.

— Рауль, — снова позвала Энея, когда сумерки сгустились и стало холодно. — Пойдем со мной?

Я не сказал «да», но я пошел за ней по каменистой осыпи, сосредоточенно глядя под ноги, чтобы не наступить в темноте на какую-нибудь юкку или на очередной кактус. Так мы и шли, пока не дошли до лагеря. Горел свет. Интересно, долго проработают генераторы? В главном резервуаре топлива на шесть дней, в запасном — еще на десять. Индейского рынка нет — значит запасы пополнить не удастся. Три недели света и… и что дальше? Темнота, упадок, полная остановка строительства — и неминуемая гибель нашего Талиесина…

Я думал, мы направляемся к столовой, но мы миновали освещенные окна — за столами сидели люди, они о чем-то переговаривались, и все провожали взглядами Энею (меня они сейчас не замечали). А мы все шли — мимо студии мистера Райта, мимо конференц-зала, мимо чертежной залы…

Остановились мы только около мастерской. Она стояла на отшибе, специально для работы со всякими ядохимикатами и прочей гадостью. Последнее время я сюда не заглядывал.

В дверях ждал А.Беттик. Андроид улыбался — точно так же, как когда принес на день рождения Энеи шоколадный торт.

Энея молча вошла в мастерскую и включила свет.

На верстаке стояла маленькая лодка, не больше двух метров в длину, похожая на заостренное с обоих концов зерно. Сверху она была затянута непромокаемой тканью, только у кокпита оставалось небольшое отверстие с тубусом — очевидно, для гребца. Рядом лежало весло с двумя лопастями. Я осторожно приблизился и провел рукой по корпусу гладкий фибропласт на жестком алюминиевом каркасе Никто, кроме А.Беттика, не смог бы это соорудить. Я негодующе глянул на андроида. Он кивнул.

— Это каяк, — объяснила Энея. — Такие лодки очень давно делали на Старой Земле.

— Видел я эти каяки. У мятежников с Ледяного Когтя были, помню, похожие.

Энея пропустила мою реплику мимо ушей.

— А.Беттик сделал его для тебя по моей просьбе, — спокойно продолжала она. — Несколько недель он не выходил из мастерской.

— Для меня, — тупо повторил я, и меня пробрала дрожь. Теперь понятно, что мне предстоит.

Энея подошла ближе. Она стояла прямо под лампой, и темные круги под глазами казались еще темнее. Сейчас она выглядела гораздо старше своих шестнадцати лет.

— Понимаешь, Рауль, ведь плота у нас больше нет. Я знал, о каком плоте речь. О том, на котором мы пересекли множество планет и который был уничтожен во время схватки на Роще Богов. Он пронес нас сквозь ледяные пещеры Седьмой Дракона, сквозь пустыни Кум-Рияда и пески Хеврона, по океану Безбрежного Моря… Да, я знал, о каком плоте речь. И догадывался, что для меня означает эта лодка.

— Значит, я плыву обратно? Тем же путем?

— Другим. Вниз по реке Тетис. Через другие миры. Через много других миров. Пока река не приведет тебя к кораблю.

— К кораблю? — Мы оставили поврежденный звездолет Консула на неизвестной планете.

Девочка кивнула, и на миг тени под глазами исчезли.

— Нам нужен корабль, Рауль. Если можешь, пожалуйста, выполни мою просьбу. Спустись на каяке по реке Тетис, отыщи корабль и прилети на нем туда, где будем ждать мы с А.Беттиком.

— В пространство Ордена? — Меня охватил ужас.

— Да.

— Почему я? — Я посмотрел на А.Беттика и тут же сам устыдился своих мыслей: «Зачем посылать человека… своего лучшего друга… когда есть андроид?» Я опустил глаза.

— Путешествие будет опасным. Я верю в тебя, Рауль, верю, что ты справишься. Верю, что ты найдешь корабль и вернешься к нам.

Я невольно расправил плечи.

— Ладно. Нам надо вернуться к тому порталу, через который мы сюда прилетели?

— Нет, Есть другой, ближе. На Миссисипи.

— Ладно, — повторил я. Над Миссисипи я летал. До нее отсюда около двух тысяч километров к востоку. — Когда выходим? Завтра?

Энея взяла меня за руку.

— Нет, — устало проговорила она. — Сегодня. Сейчас.

Я не возражал. Не спорил. Ни слова не говоря, я взялся за нос каяка. А.Беттик подхватил корму, Энея пристроилась посередине, и мы потащили треклятую лодку к катеру.