Выезжая на бой с Ахиллесом, Пентесилея твёрдо знала и верила каждый год, месяц, день, час и минута её жизни вплоть до этой секунды были только прелюдией к неизбежному нынешнему триумфу. Всё, что она знала прежде – учебные полевые занятия, удачи и поражения, каждый вздох и биение сердца, – было сплошной подготовкой. Ещё немного – и судьба покажет, на чьей она стороне. Либо сегодня царица амазонок стяжает победу и прикончит Пелида, либо падёт сама, покрытая – что несравненно хуже гибели – неизгладимым позором, и вскоре будет забыта навеки.

Последний исход её никак не устраивал.

Проснувшись во дворце Приама, Пентесилея ощутила необычайную радость и прилив сил. Для начала она как следует помылась, а потом, встав перед полированным листом металла, заменяющим зеркало в покое для гостей, долго и с редкостным для себя усердием занималась лицом и телом.

Амазонка знала, что красива по самым строгим меркам женщин, мужчин и богов. Но прежде ей было всё равно. Внешнее попросту не волновало душу воительницы. Однако нынче, неторопливо примеряя выстиранное платье и сверкающие латы, царица позволила себе вдоволь полюбоваться своей наружностью. В конце концов, она ведь станет последним, что увидят глаза быстроногого мужеубийцы, прежде чем закроются насовсем. В двадцать с небольшим лет у неё было девичье личико, а зеленые очи казались ещё огромнее в обрамлении коротко стриженных золотых локонов. Крепкие губы, не расположенные к частым улыбкам, сочностью и оттенком напоминали благоухайные розовые лепестки. Блестящий металл отражал загорелое, мускулистое тело, знавшее долгие часы охоты, плавания и занятий под солнцем, но ни в коем случае не худощавое. При взгляде на полные женские бёдра Пентесилея чуть сердито надула губки, застёгивая пряжку серебряного пояса на стройной талии. Воистину царской, высокой и округлой груди с нежными сосками цвета гвоздики, а не корицы, могли позавидовать даже соратницы по оружию. Естественно, амазонка хранила целомудрие и рассчитывала оберегать его до скончания дней. Это другая сестрица – красотка поморщилась при мысли о гибели Ипполиты – клюнула на мужские уловки, разрешила увести себя в рабство, превратилась в бессловесную скотинку для размножения мерзких, волосатых созданий. Пентесилея никогда не соблазнится подобным выбором.

Ещё неодетая, она достала серебряный флакон в форме граната и натёрлась волшебным бальзамом, согласно предписаниям Афродиты, – над сердцем, у основания горла и над вертикальной полоской золотистых волос, которая росла от промежности. Богиня любви явилась царице на следующий день после того, как Афина Паллада впервые заговорила с ней и послала на миссию. Афродита уверяла, будто лично вывела формулу этого более мощного, чем амброзия, снадобья, рассчитанного на то, чтобы ввергнуть Ахиллеса – именно его – в пучину неукротимого желания. Теперь у амазонки было два секретных оружия – копьё Афины, бьющее без промаха, и благовоние покровительницы любви. Оставалось лишь нанести мужеубийце роковой удар, пока тот будет хлопать глазами, ошалев от страсти.

Одна из подруг – скорее всего преданная военачальница Клония – начистила доспехи царицы, прежде чем отойти ко сну, и теперь они переливались в металлическом зеркале ослепительным светом. Обычно Пентесилея брала на поле битвы лук, колчан с безупречно прямыми, оперёнными красным стрелами, клинок – чуть короче мужского, зато чрезвычайно опасный в ближнем бою, и обоюдоострый боевой топор, любимое оружие амазонок. Но только не сегодня.

Красавица подняла копьё – подарок Афины. Оно казалось почти невесомым и жадным до чужой крови. Длинный наконечник – не бронза и даже не железо, а некий особенно острый, выкованный в недрах Олимпа металл – ничто не могло затупить или остановить. К тому же он был вымочен в самом ужасном яде, известном богам. Лёгкой царапины на кратковечной пятке Ахилла будет более чем достаточно: отрава устремится к сердцу, и через пару секунд он рухнет замертво. Древко негромко гудело в руке, словно рвалось, как и новая хозяйка, пронзить Пелида, уложить его, наполнив глаза, рот и лёгкие героя Аидовой мглой. Афина поведала Пентесилее о тайном источнике мнимой неуязвимости быстроногого: о стараниях Фетиды сделать ребёнка бессмертным, о глупости Пелея, который вытащил сына из Небесного пламени. «Пятка героя – вот его слабое место, – нашёптывала богиня. – Набор её квантовых вероятностей не испорчен..» Царица поняла не всё, но главное. Она способна прикончить муже– и женоубийцу, гнусного насильника, бич беззащитных девушек, того, кто злобно орудовал во главе буйных мирмидонцев на улицах захваченных городов, покуда прочие аргивяне почивали в приморском стане на лаврах и жирных задах.

Даже в дальних и диких землях амазонок слагали целые легенды о двух совершенно разных Троянских войнах. Ахейцы с их бесхитростной политикой воевали понемногу, то и дело прерываясь, чтобы побездельничать и всласть попировать, в то время с Ахиллес вот уже десять лет бушевал по всей Малой Азии, разрушая местные крепости. Семнадцать городов успели пасть от его ненасытного гнева. «Настал черёд пасть самому гневливцу». Пентесилея с двенадцатью подругами оседлали коней и тронулись прочь из города. Трою переполняли смятение и тревога. Глашатаи кричали со стен, что Агамемнон и его полководцы собирают большое войско. Летали слухи, будто греки вознамерились вероломно ворваться в Илион, воспользовавшись минутой, когда безутешный Гектор забылся сном, а быстроногий сын Пелея отправился на передовую сквозь небесную Дырку. По улицам, словно в насмешку над амазонками, бесцельно слонялись женщины в жалких обносках лат. Стражники на стенах оглушительно затрубили в трубы, и наконец великие Скейские ворота захлопнулись за спинами всадниц.

Не удостоив вниманием суетливых троянских воинов, строящихся боевым порядком в долине между городом и данайским станом, царица повела своих соратниц на восток, туда, где чётко вырисовывалась Брано-Дыра. По дороге к Илиону амазонка успела наглядеться на странное явление, и всё-таки даже во второй раз её сердце зашлось благоговейным восторгом. Далеко перед нею высился безукоризненно ровный, срезанный на одну четверть круг более чем двухсотметровой высоты, пробитый в зимнем небе и словно воткнувшийся в каменистую почву долины. С севера или запада никакой Дыры нельзя было заметить – это царица знала точно, ибо сама явилась оттуда. Город и море просматривались полностью, без намёка на магию. И только с юго-запада взгляд различал непостижимую игрушку богов.

Ахейцы с троянцами – по отдельности, но не пытаясь ввязываться в борьбу раньше времени, – покидали Дыру длинными рядами, как пешим строем, так и на колесницах. Видимо, получили приказы из Илиона и с побережья: срочно покинуть передовую линию битвы с богами, дабы вернуться и вновь противостать друг другу.

Пентесилею их перемещения не трогали. Она стремилась к единственной цели – убить Ахиллеса. И горе тому ахейцу или троянцу, который по глупости вздумает встать на пути! Царица отправила в сумрачный дом Аида легионы мужей, и у неё поднимется рука, если придётся, послать им вослед товарищей.

Царица первой, во главе небольшого отряда из амазонок, миновала границу между мирами. У неё захватило дух, однако ничего такого не произошло. Разве что появилось необъяснимое чувство лёгкости, чуть по-иному засветило солнце, да ещё, рискнув набрать в грудь воздуха, воительница ощутила перемену, как если бы вдруг очутилась на вершине горы. Горячий скакун Пентесилеи тоже почувствовал разницу и сильно натянул поводья, однако хозяйка заставила его тронуться дальше.

Она никак не могла отвести глаз от Олимпа. Вулкан заполнял собою весь горизонт… или нет, весь мир… или даже так: он сам был миром. Где-то впереди суетились мелкие отряды людей и моравеков, красную почву усеивали чьи-то тела, но амазонка внезапно утратила интерес ко всему. Там, за стоячими двухмильными утёсами у подножия обиталища богов, начинался десятимильный склон, уходя всё выше, и выше и выше… – Повелительница…

Пентесилея смутно расслышала оклик, принадлежавший, по-видимому, Бремузе, ближайшей после Клонии военачальнице, однако не придала ему значения. Так же, как не заметила прозрачный океан по правую руку и ряд огромных каменных толов на берегу. Что угодно терялось и бледнело на фоне колоссального, настоящего Олимпа. Царица откинулась в седле чуть назад, следя восхищённым взглядом за линией горных уступов, восходящих на большую и большую, просто немыслимую высоту, врастая в бездонное лазурное небо…

– Повелительница.

Пентесилея наконец повернулась, дабы пожурить Бремузу, но вдруг заметила: все её спутницы остановили коней. Царица покачала головой, будто стряхивая остатки сна, и поскакала обратно к ним.

Только сейчас она обнаружила то, чего не могла заметить прежде, заворожённая вулканом. Оказалось, по дороге от магической Дыры амазонки миновали уже многих женщин. Те громко кричали, бежали, истекали кровью, спотыкались, рыдали, падали наземь. Клония спешилась и положила себе на колено голову одной из этих несчастных, облачённой в необычную багряницу.

– Кто? – вопросила красавица, взирая на женщин сверху вниз и всё ещё пытаясь прийти в себя.

Внезапно она поняла, что вот уже милю ехала по разбросанным как попало и окровавленным латам.

– Ахейцы, – хрипло выдохнула умирающая. – Ахиллес…

Если прежде на ней и были доспехи, пользы они не принесли. На месте грудей зияли страшные раны. Красное покрывало, брошенное на почти нагое тело, оказалось «сотканным» из потоков крови.

– Отвезите её в… – Царица осеклась, потому что женщина испустила дух.

Вскочив снова в седло, Клония вернулась на своё место, справа от повелительницы. Царица ощущала пылкую ярость, исходившую от старой боевой подруги, словно жар от костра.

– Вперёд, – обронила Пентесилея, пришпорив скакуна и крепче перехватив копьё Афины.

Амазонки пустили коней в галоп. Примерно в четверти мили от них мужчины-ахейцы гордо стояли над телами убитых – или склонялись, чтобы обобрать и облапать их. В разреженном воздухе издали доносился довольный смех греков.

Там пали примерно сорок женщин. Царица замедлила ход, прочим её соратницам пришлось нарушить строй. Кони, даже боевые, не любят ступать по человеческим телам, а те лежали столь часто, что скакунам приходилось осторожно выбирать, куда поставить тяжёлое копыто.

Некоторое время спустя мародёры подняли головы. Пентесилея насчитала около сотни ахейцев, но никого из героев. Повелительница посмотрела дальше и разглядела в пятистах-шестистах ярдах отряд благородных воинов, шагающих обратно к ахейской армии.

– Гляди-ка, опять бабы, – обрадовался самый паршивый из обирателей мёртвых. – Да ещё и лошадей привезли!

– Как тебя зовут? – процедила Пентесилея. Мужчина осклабился, ощерив редкие гнилые зубы.

– Молион, дорогуша. И я как раз ломаю голову, когда тебя лучше трахнуть: до того, как прикончу, или после?

– Трудная задача для куцего умишки, – невозмутимо ответила амазонка. – Знавала я одного Молиона, друга Тимбрея. Правда, он был троянцем. И кроме того, живым человеком. А ты всего-навсего дохлый пёс.

Оскорблённый зарычал и схватился за меч.

Пентесилея, не слезая с коня, замахнулась боевым топором и обезглавила негодяя. После чего пришпорила могучего жеребца, и трое других погибли под копытами, еле успев поднять бесполезные щиты.

Амазонки с нечеловеческими воплями устремились на битву. Действуя точно и уверенно, будто жнецы с серпами на пшеничном поле, они топтали врагов конями, рубили сплеча и пронзали копьями. Осмелившиеся противостоять отважным воительницам – погибли. Обратившиеся в бегство – тоже погибли. Царица лично прикончила семерых мародёров.

Её подруги Евандра и Термодоя как раз готовились порешить последнего – самого безобразного и трусливого мерзавца по имени Терсит. Тот жалобно скулил и унижался, моля о пощаде.

К изумлению соратниц, Пентесилея велела его не трогать.

– Можешь сообщить Ахиллесу, Диомеду, Аяксам, Одиссею, Идоменею и прочим аргивским героям, которые, как я вижу, следят за нами вон с того холма, – зычно изрекла она, – что я, Пентесилея, царица амазонок, дочь Ареса, возлюбленная Афины и Афродиты, явилась, дабы навек оборвать жалкую жизнь Ахиллеса. Скажи, я готова сразиться с ним в открытом поединке, но если будете настаивать, мы с подругами поубиваем всех вас. Иди же, передай послание в точности.

Трясущиеся ноги унесли урода прочь с изумительной резвостью.

«Правая рука» царицы, некрасивая, зато беззаветно отважная Клония, подъехала ближе.

– Что ты такое молвишь, повелительница? Мы не в силах бороться со всеми героями сразу. Каждый из них воспет в легендах. Вместе эти греки непобедимы, они гораздо сильнее любых тринадцати амазонок, рождавшихся на свет.

– Спокойствие и решительность, сестра моя, – ответила Пентесилея. – Верный залог победы – нерушимая воля богов и сила наших собственных рук. Стоит мужеубийце пасть, как остальные бросятся наутёк. Вспомни, как они улепётывали от Гектора и простых троянцев, если вдруг умирал или получал серьезную рану самый заурядный из ахейских начальников. Поэтому обращаем неприятеля в бегство, а сами разворачиваем коней, скачем что есть духу сквозь распроклятую Дыру и поджигаем их чёрные корабли, прежде чем враг успеет объединить силы.

– Мы последуем за тобою на смерть, царица, – пробормотала Клония, – так же, как раньше шли за неувядаемой славой.

– И снова пожнёте славу, любезная сестра, – возразила повелительница. – Смотри, этот хитрющий крысёныш Терсит передал послание. Данайские герои уже шагают к нам. Полюбуйся на латы Ахилла, они блестят намного ярче остальных. Сойдёмся же с противником на чистом поле битвы.

Пентесилея всадила шпоры в крутые бока своего грозного коня, и амазонки как одна припустили галопом навстречу Ахиллу с его аргивянами.

– Что ещё за луч? – не понял Хокенберри.

– Они с моравском обсуждали таинственное исчезновение огромной доли человечества, населявшего Землю троянской эпохи.

– Синий луч света, возникший в Дельфах, на Пелопоннесе.

– пояснил Манмут, ведя боевого шершня к Марсу, Олимпу и Брано-Дыре. – Он появился в тот день, когда люди пропали. Мы полагали (впрочем, сейчас уже никто не уверен), что состоит из тахионов. Есть одна теория… Хотя это всего лишь теория… Вероятно, человечество сократили до основных составляющих цепочек Калаби-Яу, закодировали и запустили в межзвёздное пространство.

– Значит, в Дельфах, – проговорил схолиаст.

Он и понятия не имел о тахионах или цепочках Калаби-Яу, зато был достаточно наслышан о Дельфах и древнем оракуле.

– Да, и я могу показать, где это, если у тебя найдётся лишних десять минут перед возвращением, – ответил европеец. – Самое странное, что на Земле наших дней, той, куда мы скоро полетим, точно такой же свет пробивается из Иерусалима.

– Иерусалим, – повторил Хокенберри и крепко вцепился в невидимые подлокотники невидимого силового кресла. Летательный аппарат затрясся и резко забрал вниз, направляясь к небесной Дыре. – А куда они уходят, эти лучи? В атмосферу? В открытый космос? Куда?

– Неизвестно. Похоже, определённой цели вообще нет. Они существуют долгое время и, разумеется, вращаются заодно с планетой, но вроде бы вырываются за пределы Солнечной системы – обеих Солнечных систем, причём ни один, похоже, не устремлён к конкретной звезде, глобулярному кластеру или галактике. Более того, лучи двусторонние. То есть приборы обнаружили обратный поток тахионной энергии в Дельфах, а возможно, и в Иерусалиме, что означает…

– Постой, – перебил мужчина. – Ты видел? Они как раз проскочили сквозь Брано-Дыру под самым сводом верхней арки.

– Ну да, – сказал Манмут. – Смутная была картинка, но похоже, люди воевали с людьми на передовой возле Олимпа. Кстати, взгляни-ка вперёд.

Моравек увеличил изображение в голографических иллюминаторах. У стен Илиона греки сражались против троянцев. Скейские ворота были закрыты – и это после восьмимесячного перемирия.

– Господи Иисусе, – прошептал учёный.

– Точно.

– Манмут, мы могли бы вернуться туда, где заметили первые признаки битвы? На марсианскую сторону Брано-Дыры? Я заметил кое-что странное.

Схолиаста смутил маленький отряд всадников, нападавших, по всей видимости, на пеших героев. Ни ахейцы, ни троянцы не пользовались конной кавалерией.

– Конечно, – откликнулся европеец и головокружительно развернул шершня.

Приятели со свистом полетели обратно к Дыре.

– Манмут, меня слышно?– донёсся по личному лучу, через особые встроенные ретрансляторы, голос Орфу.

– Громко и отчётливо.

– Доктор Хокенберри ещё с тобой!

– Да.

– Оставайся на личной связи. Не дай ему догадаться о нашем разговоре. Заметил что-нибудь необычное?

– Да, мы оба заметили. Теперь вот летим проверить. На марсианской стороне Брано-Дыры кавалерия атакует тяжело вооруженных аргивян. На земной – греки воют с троянцами.

– А нельзя как-нибудь замаскировать этого шершня? – осведомился мужчина, когда они зависли в двухстах футах над конными (тех было около дюжины, а пеших – человек пятьдесят). – Сделать его не таким приметным? Чтобы поменьше бросался в глаза?

– Конечно. – Манмут активировал полную невидимость.

– Да нет-же, я не о том, чем занимаются люди, – послал Орфу. – С Браной ничего такого не происходит?

Маленький европеец посмотрел не только в широком спектре, но изучил Дыру с помощью всех инструментов и сенсоров летательного аппарата.

– Вроде бы всё нормально.

– Давай приземлимся за спилами Ахиллеса и прочих ахейцев – попросил схолиаст. – Как-нибудь потише. Это нетрудно?

– Конечно, – сказал Манмут и вскоре беззвучно посадил шершня футах в тридцати от аргивян.

Между тем со стороны главного войска приближался греческий отряд. Европеец разглядел в группе нескольких роквеков и даже узнал среди них центурион-лидера Мепа Эхуу.

– Нет, ненормально, – послал иониец. – Наши приборы уловили бурные флюктуации в районе Дыры и окружающего пространства. Плюс на вершине Олимпа творится что-то странное: квантовые и гравитационные показатели вообще зашкаливают. Получены данные о ядерных, водородных, плазменных и разного другого рода взрывах. Но сейчас нас больше всего беспокоит Брана.

– Каковы параметры аномалии? – спросил Манмут. Долгие годы плавая на подлодке под льдами Европы, он так и не удосужился изучить ни W-теорию, ни предшествовавшие ей М-теорию и теорию струн. Львиную долю того, что знал, Манмут успел скачать от Орфу или же из главных банков информации на Фобосе, дабы хоть отчасти разобраться в Дырах, одну из которых невольно помог создать, соединив Пояс астероидов с Марсом и тем самым с альтернативной Землёй, а ещё – чтобы понять, почему все Браны, кроме последней, исчезли за несколько месяцев.

– Согласно коэффициентам БПС, выданным сенсорами Стромингера-Вафа-Зускинда-Зена, несоответствие между наименьшей массой и зарядом Дыры стремительно возрастает.

– БПС?– повторил европеец.

Он догадывался, что несоответствие заряда и массы – недобрый знак, но не мог бы объяснить почему.

– Богомольный, Прасад, Соммерфильд, – пояснил товарищ, голос которого прозрачно намекал: «Хоть ты и слабоумный, а всё равно мне нравишься». – Пространство Калаби-Яу рядом с тобой подвергается пространстворазрывающим коническим преобразованиям.

– Превосходно, замечательно! – Хокенберри выскользнул из объятий невидимого кресла и кинулся к опускающемуся трапу. – Чего бы я только не дал за прежнее снаряжение схолиаста: видоизменяющий браслет, остронаправленный микрофон, упряжь для левитации… Ты со мной?

– Да, сейчас, – проговорил Манмут. -Хочешь сказать, Брана утрачивает свою стабильность?

– Я хочу сказать, она в любую секунду готова разрушиться. Всем роквекам и моравекам в Илионе и на побережье приказано срочно сматывать удочки. У них ещё хватит времени забрать оборудование, однако шершням и челночным воздушно-космическим аппаратам велели покинуть боевые посты в течение десяти минут. Не удивляйся, когда посыпаются звуковые удары.

– Но ведь Илион останется без защиты. Олимпийцы смогут атаковать с воздуха и даже квитироваться в город.– Маленький европеец ужаснулся при мысли о том, чтобы бросить союзников в столь бедственном положении.

– Это уже не наши трудности, – отозвался Орфу. – Астиг-Че и другие первичные интеграторы распорядились о немедленной эвакуации. Стоит этой Дыре захлопнуться – а так и будет, старина, можешь мне поверить, – мы потеряем всех восемьсот техников, батарею ракетчиков и прочих застрявших на стороне Земли. Они уже и так сильно рискуют, пакуя в дорогу снаряды, энергетические излучатели и остальное тяжёлое вооружение, но начальство боится оставлять подобные игрушки в руках местных жителей, пусть даже в неработающем виде.

– Я могу что-то сделать?

Глядя сквозь дверной проём вслед схолиасту, который чуть ли не вприпрыжку бежал к Ахиллесу и его команде, Манмут ощутил тоскливую беспомощность. Если Хокенберри покинуть на произвол судьбы, тот наверняка сложит голову в битве. Если не взмыть и не улететь через Дыру прямо сейчас, многие моравеки останутся навек отрезанными от своего реального мира.

– Погоди, я спрошу интеграторов и генерала.

Пару мгновений на личном луче трещали помехи, потом раздалось:

– Оставайся пока на месте. Через твои объективы нам удобнее всего наблюдать за Браной. Можешь направить все сигналы на Фобос и выбраться наружу?

– Да, это я могу.

Маленький европеец снял с шершня покров невидимости, невидимости, чтобы толпа греков и роквеков нечаянно в него врезалась, и поспешил вниз по трапу вслед за товарищем.

Хокенберри шагал к ахейцам, чувствуя, как сердце наполняет ощущение нереальности, смешанное со стыдом. «Это моя вина. Если бы восемь месяцев назад я не принял вид Афины и не похитил Патрокла, Ахиллес не объявил бы войну богам и ничего этого не случилось бы. Каждая капля крови, которая прольётся сегодня, останется на моей совести».

Быстроногий Пелид первым повернулся спиной к приближающимся всадникам и поздоровался: Приветствую тебя, сын Дуэйна. Рядом стояли примерно полсотни полководцев и простых копьеборцев, ожидая наездниц (теперь и схолиаст разглядел: это были женщины) в сияющих латах. Среди знатных героев ученый узнал Диомеда, Большого и Малого Аяксов, Идоменея, Одиссея, Подаркеса с его юным приятелем Мениппом, Сфенела, Эвриала и Стихия. Бывшего служителя Музы изумило присутствие косоглазого и хромоногого Терсита. В обычное время мужеубийца даже на выстрел не подпустил бы к себе презенного обирателя трупов.

– Что происходит? – спросил Хокенберри, и рослый, златокудрый полубог пожал плечами:

– Ну и чудной выдался день, сын Дуэйна. Сначала бессмертные отказались выйти на бой. Потом на нас напала орава ряженых троянок, и Филоктет погиб от шального копья. Теперь вот амазонки скачут сюда, прикончив несколько наших мужей, если верить этой грязной крысе, что недавно прибилась к нашему отряду.

«Амазонки!»

Манмут наконец догнал своего друга. Большинство ахейцев уже привыкли к виду маленького моравека и, едва удостоив создание из металла и пластика беглым взглядом, снова повернулись к отряду всадниц.

– В чём дело? – поинтересовался европеец по-английски. Вместо того, чтобы ответить ему на том же языке, схолиаст процитировал:

Ducit Amazonidum lunatis agmina peltis

Penthesilea furens, mediisque in milibus ardet, aurea sunectens exwerita cingula mammae bellatrix, audetque viris concurrere virgo.

– Только не заставляй меня скачивать в банки памяти ещё и латынь, – испугался Манмут.

В пяти ярдах от них огромные кони остановились как вкопанные, слушаясь поводьев. Над ахейцами повисло большое облако пыли.

– "Вот амазонок ряды со щитами, как серп новолунья, – перевёл Хокенберри, – Пентесилея ведет, охвачена яростным пылом, груди нагие она золотой повязкой стянула, дева-воин, вступить не боится в битву с мужами"[16].

– Час от часу не легче, – съехидничал моравек. – Да, но латинский язык… Полагаю, это не Гомер?

– Вергилий, – шепнул учёный в наступившей тишине, среди которой удар копыта о камень мог бы оглушить, словно взрыв – Нас непонятным образом занесло в «Энеиду».

– Час от часу не легче, – только и повторил Манмут.

– Роквеки загрузили всю технику, – известил Орфу. – Минут через пять они отчаливают. Кстати, тебе нужно знать ещё кое-что. «Королева Мэб» улетает раньше намеченного срока.

– Насколько раньше? – с упавшим полуорганическим сердцем осведомился Манмут. – Мы обещали Хокенберри двое суток на размышления и переговоры с Одиссеем.

– Что ж, теперь у него меньше часа, – отрезал иониец. – Минут за сорок мы успеем накачать всех роквеков препаратами, распихать их по полкам и убрать оружие в хранилища. К тому времени вы оба должны либо вернуться, либо остаться.

– А как же «Смуглая леди»?– Маленький европеец покаянно подумал, что даже не испытал многие из рабочих систем своей подлодки.

– Ее уже грузят в отсек, – сообщил Орфу. – Я чувствую, как сотрясается корабль. Закончишь свои проверки по дороге. Не тяни там, дружище.

Линия затрещала, потом зашипела и умолкла.

Из-за спин воинов, построившихся на тонкой передовой линии Хокенберри наконец разглядел, насколько громадны скакуны амазонок. Словно першероны[17]. Кроме того, Вергилий, царство ему небесное, оказался прав: каждая из отважных наездниц оставляла левую грудь нагой. Что ж, это здорово… отвлекало.

Ахиллес неторопливо выступил вперёд на три шага и встал в такой близости от коня блондинки-царицы, что мог бы погладить его по морде. Однако не сделал этого.

– Чего ты желаешь, о женщина? – вопросил мускулистый великан необычно мягким и тихим голосом.

– Я Пентесилея, дочь бога войны Ареса и повелительницы амазонок Отреры, – изрекла красавица, глядя на него с высоты. – И я желаю твоей гибели, сын Пелея.

Быстроногий запрокинул голову и рассмеялся – настолько легко и беззаботно, что Хокенберри внутренне содрогнулся.

– Ответствуй мне, женщина, – по-прежнему спокойно спросил он, – как ты осмелилась бросить вызов самым доблестным героям своей эпохи, тем, кто не дрогнув взял в осаду Олимп? Многие из нас происходят от крови великого Зевса Кронида. Ты в самом деле решила сражаться с нами, о женщина?

– Другие могут бежать и спасать свои шкуры, если хотят, – в тон ему, но гораздо громче провозгласила Пентесилея. – Я не намерена биться с Аяксом Теламонидом, ни с сыном Тидея, ни с отпрыском Девкалиона, ни с Лаэртидом, ни с любым из собравшихся. Только с тобой.

Перечисленные мужи – Большой Аякс, Диомед, Идоменей, Одиссей – недоумённо округлили глаза, посмотрели на предводителя и разом расхохотались. Между тем с тыла приближались пять или шесть десятков ахейцев во главе с Мепом Эхуу.

Хокенберри не заметил, как быстро повернулась красно-чёрная голова моравека; он и не ведал, что центурион-лидер поличному лучу сообщает Манмуту о скором крахе Брано-Дыры.

– Ничтожный, ты оскорбил богов, бессмысленно напав на их жилище! – воскликнула царица, возвышая голос так, чтобы даже мужчины в сотнях ярдов ясно её слышали. – Ты причинил зло троянцам, осадив их родной город. Но нынче пробил твой смертный час, о женоубийца Ахилл. Готовься сражаться.

– Боже, – произнёс по-английски европеец.

– Господи Иисусе, – прошептал схолиаст.

Чёртова дюжина амазонок, завизжав на своём наречии, пришпорили боевых коней. Исполинские скакуны устремились в атаку. Воздух наполнили копья, стрелы и грохот бронзовых наконечников о латы и расторопно воздетые щиты.

На побережье северного марсианского моря, которое обитатели Олимпа нарекли Северным океаном или морем Фетиды, маленькие зелёные человечки, прозванные зеками, воздвигли более одиннадцати тысяч колоссальных голов из камня. Извая ния схожи друг с другом и высотой-ровно двадцать метров, – и внешним видом.