— На один из чудных курортов. — Корди Стампф потерла руки, словно ей было холодно. Элинор вдруг поняла, что на этой высоте, в дождь, ночью и вправду холодно.

— На какой? — Она включила обогреватель. — Лично я еду в Мауна Пеле.

— И я.

Элинор вопросительно взглянула на нее. Было трудно поверить, что эта женщина в халате, с двумя пузатыми чемоданами направляется на один из самых дорогих курортов на Гавайях. Ей самой пять лет пришлось копить на эту поездку…, на это дурацкое приключение…

— Да да. По моему, вы тоже летели на том рейсе, который завернули в Хило.

— Да. — Элинор не видела женщину на борту, но там было больше двухсот пассажиров. Она гордилась своей наблюдательностью, но эта женщина ничем не выделялась среди прочих, разве что простотой.

— Я летела в первом классе. — Корди как будто читала ее мысли. — Вы, наверное, летели сзади. — В этом предположении не слышалось никакого снобизма.

Элинор снова кивнула:

— Я редко летаю первым классом.

Корди опять рассмеялась своим хриплым смехом:

— А я вообще первый раз. Пустая трата денег. Но эти билеты были частью выигрыша.

— Выигрыша?

— “Отдыхай с миллионерами”. — Корди усмехнулась. — Помните, “Пипл” проводил такой конкурс?

— Нет, как то пропустила. — Элинор читала “Пипл” раз в год, во время визитов к гинекологу.

— Я тоже. Это мой сын Хови послал им письмо от моего имени и выиграл. От Иллинойса.

— От Иллинойса? — Хоть тут она не ошиблась. Но не в Чикаго. Где нибудь в глубинке.

— Да, идея была отправить по одному счастливчику от каждого штата на неделю в Мауна Пеле, где отдыхают одни миллионеры. Это последняя выдумка Байрона Трамбо, который построил этот курорт, ну, так писали в “Пипл”. Вот я и стала чем то вроде “Мисс Иллинойс”…, хотя я не мисс уже с 65 го года. Но самое странное, что все выигравшие, кроме меня, отказались ехать. Они взяли выигрыш деньгами, а мне эти подонки из “Пипл” ничего не сказали.

— А почему? — спросила Элинор, хотя уже могла догадаться.

Корди Стампф покачала головой:

— Вы разве не слышали, что здесь пропали шесть человек? Говорят, на самом деле их больше, но Трамбо и его люди это скрывают. Про это писали в “Инкуайрере”. “Туристы исчезают в самом дорогостоящем курорте, построенном на месте древнего гавайского кладбища”. Что то вроде этого.

Дорога стала прямее, хотя и продолжала идти в гору. Долина разошлась, но по сторонам ее все еще стояли, как исполинские стражи, громады Мауна Лоа и Мауна Кеа.

— Я тоже что то про это читала. — Элинор почувствовала себя лгуньей. Она собрала неплохую коллекцию вырезок об исчезновениях, включая даже нелепую статью в “Нэшнл инкуайрер”. — Вас это беспокоит?

Корди опять рассмеялась:

. — Что? Что курорт выстроен на старом кладбище и привидения по ночам лопают туристов? Я пересмотрела на эту тему кучу фильмов. Мои ребята вечно таскали их в дом.

Элинор решила переменить тему:

— У вас правда шесть сыновей? И сколько им лет?

— Старшему двадцать девять, — сказала Корди. — В сентябре будет тридцать. Младшему — девятнадцать. А сколько лет вашим?

Обычно Элинор злили такие вопросы, но у Корди Стампф они выходили так естественно, что сердиться было глупо. Она говорила так же, как действовала, — размашисто, порой грубо, но безо всяких задних мыслей.

— У меня нет детей. И мужа нет.

— И не было? — спросила Корди.

— И не было. Я учитель, и работа отнимает у меня много времени. К тому же я люблю путешествовать.

— Учитель? — Корди, казалось, чуть сдвинулась на сиденье, чтобы лучше разглядеть Элинор. Дождь кончился, и высохшие дворники неприятно скрипели. — В школе мне не очень то везло с учителями, но я думаю, вы преподаете в колледже. История?

Изумленная Элинор кивнула.

— А на каком периоде вы специализируетесь? — В голосе Корди звучал неподдельный интерес.

Элинор это удивило еще больше. Обычно люди реагировали, как тот коммивояжер в самолете — потухший взгляд, равнодушные глаза.

— В основном я преподаю и изучаю духовную культуру эпохи Просвещения. — Элинор повысила голос, пытаясь перекричать гудение мотора джипа. — Это восемнадцатый век.

Корди Стампф, очевидно, поставившая целью ее удивить, кивнула:

— Вы имеете в виду Руссо, Вольтера и всю эту компанию?

— Именно. — Элинор вспомнила, как тетя Вини учила ее тридцать лет назад: “Нельзя недооценивать людей”. — Вы читали…, я имею в виду, вы знаете их произведения? Корди рассмеялась еще громче:

— Что вы, дорогая! У меня хватает времени только на юмористические журналы. Нет, Элинор, конечно, я их не читала. Просто Берт — это мой второй муж — хотел стать образованным и заказал целую Британскую энциклопедию. А с ней и другую серию… “Великие книги”, кажется. Знаете ее?

Элинор кивнула.

— Так вот, у этих “Великих книг” на обложке написано, кто из этих типов когда жил и все такое. Потом мы с Хови заклеивали этими обложками окна.

Элинор опять кивнула, вспомнив, что еще ей говорила тетя Бини тридцать лет назад: “И нельзя переоценивать”.

Внезапно дорога резко пошла под уклон, и их глазам открылась панорама того, что должно было быть западным побережьем Большого острова Гавайи. На западе в сизой дымке расстилался Тихий океан. Элинор показалось, что на севере она видит какие то огни.

Впереди показалась развилка. На север показывал знак с надписью “Ваймеа”.

— Нам на юг, — сказала Корди Стампф.

На побережье было намного теплее. Элинор поняла, как холодно было на Конной Тропе, только когда ветер с гор на прощание дохнул им в спину. По шоссе №19 они выехали к Вайколоа и направились вдоль берега навстречу огням первого из прибрежных курортов. Ощущение тропиков вернулось с запахом моря и хорошо уже различимым сквозь шум мотора грохотом прибоя.

Движения на дороге в этот час почти не было, но даже редкие машины после безлюдья Конной Тропы казались признаком цивилизации. Элинор думала, что этот район более населен, но, кроме огней Ваймеа в тридцати милях от них и редких домов Вайколоа, других населенных пунктов не было видно. Прожекторы освещали границы лавовых полей, и, подъехав ближе, путешественницы начали различать надписи. Слова и целые предложения были выложены белыми коралловыми обломками на черной лаве. В основном обычные подростковые излияния — “ДОН И ЕГО КРОШКА”, “ПОЛА ЛЮБИТ МАРКА”, “ПРИВЕТ ОТТЕРРИ”, но Элинор не нашла здесь обычных непристойностей, словно трудный поиск подходящих обломков кораллов заставлял пишущих задуматься. Много было приветствий:

“АЛОХА ТАРА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГЛЕНН И МАРСИ!”, “ДЭВИД ПРИВЕТСТВУЕТ ДОНА И ПАТТИ. МАХАЛО ЛАЙМЕНАМ!” — и Элинор поймала себя на том, что ищет собственное имя, ожидая приветствия от этой радушной земли.

Сами курорты оставались невидимыми, проявляясь на шоссе только отблесками света, запертыми воротами и тропинками, проложенными к морю сквозь залежи лавы. По пути на юг они проехали Вайколоа, куда направлялся толстяк электронщик, потом, после десяти миль пустынного шоссе, залитый светом Кона Вилледж и, наконец, аэропорт Кеахоле, над которым виднелись яркие огни.

— Самолеты садятся, — заметила Корди Стампф.

Элинор, погруженная в свои мысли, начисто забыла о ее присутствии и едва не подпрыгнула, услышав ее голос.

— Должно быть, аэропорт уже открыли, — сказала она, поглядев на звезды вверху. — Наверное, пепел отнесло к югу.

— Или в этом самолете летят пассажиры поважнее нас, — усмехнулась Корди. — Для больших людей можно и отменить правила.

Элинор нахмурилась, но ничего не сказала. В нескольких милях от аэропорта на западе показались огни Калуа Кона. Въехав в город, она нашла всего одну бензоколонку, на которой, к ее удивлению, не оказалось самообслуживания. Заспанный рабочий залил ей бак, и она еще больше удивилась, когда он сказал ей, что уже полночь. На то, чтобы проехать восемьдесят миль от Хило, у нее ушло почти три часа.

— Далеко до Мауна Пеле? — спросила она рабочего гавайца, почти ожидая, что в ответ он изречет что то вроде: “Вы не должны туда ехать” — как в старом добром “Доме ужасов Хаммера”.

Вместо этого гаваец буркнул, даже не отрываясь от помпы:

— Двадцать две мили. С вас семь пятьдесят пять.

За Коной дорога стала более коварной, скалы круто обрывались к морю, а небо снова заволокли тучи.

— О Господи, — вздохнула Корди, — а до этого райского местечка не так то легко добраться.

— Может, нам лучше было бы остаться в Хило с остальными? — сказала Элинор, борясь с дремотой. — Пускай бы они отвезли нас завтра. — Она поглядела на часы. — Вернее, сегодня.

Корди в темноте покачала головой:

— Вот еще! Мне полагается семь дней и шесть ночей, включая сегодняшнюю, и я не собираюсь ее терять.

Элинор улыбнулась. К востоку, где в тумане угадывалась громада Мауна Лоа, тянулись пологие холмы. За тучами едва просвечивало оранжевое зарево извержения. К югу от Коны, казалось, не было ничего, кроме скалистых отрогов и лавовых полей. Даже выложенные кораллами надписи исчезли, сделав поля аха темнее и мрачнее.

Миль через двадцать дорога отошла от прибрежных скал на пару миль в глубь острова. На черном асфальте шоссе, сливающемся с чернотой лавы вокруг, выделялась только белая разделительная полоса.

— Как вам здесь? Не похоже на Средний Запад? — обратилась Элинор к своей спутнице, чтобы человеческим голосом развеять ощущение жути, навалившееся на нее. От долгого пути у нее заболела голова.

— Да, в Иллинойсе я такого не видела, — согласилась Корди Стампф. — Ив Огайо тоже. Хотя у вас в Оберлине очень мило.

— Вы там бывали?

— У моего предпоследнего мужа были какие то дела с вашим колледжем. Когда он сбежал с танцовщицей из Лас Вегаса, мне пришлось взять дела на себя, и я тоже к вам ездила.

— А какие у него были дела?

— О, что то насчет макулатуры… Смотрите, что это там?

Впереди они увидели каменную стену с воротами и будкой охранника в виде гавайской хижины. Все это освещалось десятком газовых фонарей. Большие медные буквы на стене возвещали: “МАУНА ПЕЛЕ”. Почему то Элинор вспомнился “Парк Юрского периода”.

— Нашли. — Корди откинулась на сиденье и пригладила рукой свои гладкие волосы.

Из будки, от которой к воротам тянулась толстая цепь, вышел заспанный охранник.

— Алоха, — сказал он. — Чем могу служить?

— У нас заказаны места в Мауна Пеле. — Элинор поглядела на часы. Было 12.30 ночи.

Охранник кивнул и достал из кармана какой то список:

— Ваши фамилии, пожалуйста.

Элинор назвала их фамилии со странным чувством, что она и эта странная, почти незнакомая женщина в домашнем халате — старые подруги и путешествуют вместе. Она отнесла это чувство к обычным последствиям путешествия. Она любила путешествовать, но в первые дни вне дома ей всегда было не по себе.

— Добро пожаловать, — сказал охранник, сверившись со списком. — Мы думали, что все, кто прилетел вечером, остались в Хило. — Он снял с ворот цепь, которая с лязгом упала на дорогу. — Езжайте по этой дороге. Она не очень хорошая из за строительных работ, но ближе к Большому Хале станет лучше. Никуда не сворачивайте…, впрочем, в худшем случае вы упретесь в будку строителей. Машину можете оставить в “порт кошер”…, это в двух милях отсюда…, они ее припаркуют.

— А что такое Большой Хале? — спросила Элинор.

Охранник улыбнулся:

— “Хале” означает “дом”. В Мауна Пеле двести обычных хале — это как тростниковые хижины, только комфортабельнее, — но Большой Хале представляет собой семиэтажное здание с магазинами, столовой и конференц залом. Там больше трехсот комнат.

— Спасибо, — сказала Элинор. — Махало. Охранник кивнул и отошел в сторону, давая им заехать. В зеркало Элинор увидела, как он снова закрывает ворота на цепь.

— А что такое “порт кошер”? — спросила Корди.

Года примерно в три Элинор начала панически бояться задавать глупые вопросы. С тех пор она самостоятельно искала ответы в книгах и подозревала, что от этого и пошла ее научная карьера. Она в очередной раз позавидовала способности Корди напрямик спрашивать о вещах, которых не понимаешь.

— Крытая секция у входа, — объяснила она. — Здесь, в тропиках, там часто ставят машины.

Дорога была еще хуже, чем Конная Тропа. Джип подпрыгивал на разбитом асфальте, и Элинор пришлось напрячь все внимание, чтобы не заехать в лавовые стены, тянущиеся с обеих сторон. У дороги стояли строительные машины, и дважды они видели жестяные будки, окруженные изгородью.

— Не очень то презентабельно для одного из самых дорогих курортов мира, — заметила Элинор.

— А сколько они берут в день за номер…, то есть за хале?

— По моему, пятьсот…, включая завтрак.

— Да за такие деньги можно вымостить эту дорогу золотом! — воскликнула Корди.

Постепенно дорога стала ровнее, потом разделилась на две полосы, между которыми пролегла широкая клумба с тропическими цветами. По сторонам тянулись ряды пурпурной бугенвиллеи, освещенные установленными через каждые тридцать футов газовыми фонарями. Элинор поняла, что гладкая, аккуратно размеченная плоскость, сбоку от дороги, — это поле для гольфа. Воздух наполнился ароматами цветов и влажной земли.

Большой Хале — отель, выстроенный в форме гигантской травяной хижины, неуловимо напоминал аттракцион Диснейленда. С каждого балкона низвергались водопады лиан, словно здесь задались целью превзойти висячие сады Семирамиды. У входа их встретила грузная женщина в травяной юбке муумуу, надела на шею приветственные гирлянды — Элинор помнила, что они называются “леи”, — и повела внутрь здания.

Элинор выбралась из джипа чуть живая. Спина у нее болела, голова раскалывалась. Запах цветов от леи наплывал откуда то издалека, как сквозь туман. Она прошла вслед за Корди и женщиной в муумуу, назвавшейся Калани, в просторный” вестибюль, где вход охраняли золоченые будды. В клетках высотой тридцать футов спали разноцветные птицы; за окнами шуршали пальмы в таинственном свете фонарей. Последовали формальности занесения в книгу постояльцев и записи номеров кредитных карт. От Корди кредитной карты не требовалось, и она просто выслушала поздравления с замечательным выигрышем от Калани и маленького темнокожего мужчины, выскочившего из за стойки, как чертик из табакерки. На нем были гавайская рубашка и белые брюки, и улыбался он так же широко, как Калани.

Она распрощалась с Корди, которую повели к лифту, — очевидно, почетные гости жили в Большом Хале, — после чего мужчина вывел ее на террасу. Элинор увидела, что Большой Хале стоит на склоне холма, обращенного к морю; терраса обрывалась в тридцати футах от земли. Портье свел ее вниз по лестнице к электрокару, в котором уже лежала ее сумка.

— Вы остановились в Таитянском хале номер 29? — спросил мужчина. Элинор поглядела на свой ключ, но ему не требовалось ответа. — Там очень хорошие хале. Очень хорошие. Оттуда не слышен шум Большого Хале.

Элинор оглянулась на Большой Хале, когда они ехали прочь по узкой асфальтовой дорожке между пальмами. В здании было темно; только в нескольких окнах за плотно закрытыми занавесками горел свет. Она усомнилась в том, что там бывает очень уж шумно.

Они спустились вниз по холму, мимо тропических зарослей, от благоухания которых у нее еще больше разболелась голова, проехали по узким мостикам через лагуны — оттуда были видны океан и белые гребни волн — и вернулись к пальмовым зарослям. Элинор увидела среди деревьев маленькие домики футов десяти высотой, тускло освещенные электрическими лампами, укрытыми в листве. Стоящие повсюду фонари не горели — очевидно, их выключали на ночь.

Элинор со странной уверенностью поняла, что в большинстве этих хале так же пусто, как и в Большом Хале, — пусто и темно везде, кроме островка света в вестибюле и вагончиков, где прячутся рабочие. Они объехали еще одну небольшую лагуну, свернули влево и остановились перед стоящим на возвышении хале, к которому вели несколько каменных ступенек.

— Таитянский двадцать девять, — объявил ее провожатый. Захватив ее сумку, он поднялся по ступенькам и открыл дверь.

Элинор вошла в хале, засыпая на ходу. В домике было довольно тесно — маленький холл вел в открытую ванную, рядом с которой разместились такие же открытые гостиная и спальня. Огромная кровать была покрыта ярким вышитым пледом, по углам горели две лампы. Под высоким потолком медленно вращались лопасти вентилятора. Сквозь плетеную дверь Элинор видела очертания своего личного летай, и слышала приятный гул наливающейся в ванну горячей воды.

— Очень хорошо, — повторил ее провожатый с едва заметным оттенком вопроса.

— Очень хорошо, — согласилась Элинор. Мужчина улыбнулся:

— Меня зовут Бобби. Если у вас будут какие нибудь пожелания, скажите мне или любому из наших сотрудников. Завтрак сервируется на террасе Большого Хале и в Ланаи Кораблекрушения с семи до половины одиннадцатого. Впрочем, здесь все написано. — Он показал на толстую пачку бумаг на тумбочке возле кровати. — У нас нет знака “Не беспокоить”, но в случае чего можете выставить на крыльцо вот этот кокосовый орех, и никто к вам не войдет. — Он показал ей кокос с вулканической эмблемой Мауна Пеле. — Алоха!

“Чаевые”, — подумала сонно Элинор и полезла в сумочку. Она нашла только десятку, но, когда повернулась, Бобби уже ушел. Снаружи донеслось гудение отъезжающего кара, и все стихло.

Несколько минут она изучала хале, проверяя, все ли двери заперты. Потом села на кровать, слишком усталая, чтобы раздеваться или распаковывать вещи.

Она еще сидела там, в полудреме вспоминая Конную Тропу и продирающихся сквозь заросли металлических динозавров, когда за ее окном раздался пронзительный крик.