Глава 22

Корди и Элинор спали долго, не слыша гудения садящихся и взлетающих вертолетов. Разбудило их пение птиц.

Элинор подошла к огромной кровати, где раскинулась Корди, так и не успевшая снять грязную рубашку и джинсы, которые она надела в Большом Хале.

— Доброе утро.

Корди приоткрыла один глаз. Элинор протягивала ей чашку с горячим кофе.

— Где ты его нашла? — спросила она, едва шевеля губами.

— В твоем шкафу. Всем постояльцам полагаются кофеварка и запас кофе. — Она поморщилась. — Как болит голова!

— Да. Ты помнишь, что случилось?

— Нет. Так, какие то обрывки.

— А как ты себя чувствуешь помимо головной боли?

— Ничего. Только пятки ноют. Корди усмехнулась:

— Я хорошо их побила, когда загоняла обратно твою душу.

— Знаешь, что странно? — спросила Элинор.

— Что?

— Я никогда не верила в жизнь после смерти.

— Я тоже.

— И еще…, я и сейчас в это не верю. Корди отхлебнула кофе.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, Нелл. Все это кажется нереальным. Как будто мы попали в параллельный мир или еще какую нибудь ерунду из фантастических фильмов.

— Когда я очнулась, то подумала, что мне будет трудно вернуться к изучению Просвещения. Но сейчас я понимаю, что это не так. Может быть, я даже лучше пойму его.

Элинор промолчала.

— Что скажешь, если я сейчас оденусь, и мы посмотрим, что осталось от этого места?

— Прекрасная идея. Только мне придется принять душ и надеть что нибудь посвежее. Элинор принюхалась:

— Какие у вас интересные духи, леди!

— О, это новинка сезона. “Лимбургский чеснок с анчоусами”. Прекрасно отпугивает духов. Элинор встала:

— Слушай, я даже еще не поблагодарила тебя. Не знаю, как и…

— Никак, — отрезала Корди. — Просто мы теперь…

— Как сестры. В радости и в горе.

— Да. — Корди отпила еще глоток. — А вот кофе, Нелл, ты варишь паршивый.

Первый этаж был засыпан обломками мебели и черепками посуды. На грязном полу валялись сломанные деревья и вырванные с корнем цветы. В миле к северу и югу виднелись столбы дыма от лавовых потоков, но сам курорт не пострадал, хотя шторм причинил ему немало разрушений.

Повсюду сновали рабочие и спасатели в желтых комбинезонах, блестящих на ярком утреннем солнце. Северный ветер отогнал тучи пепла далеко в океан, но иногда к свежему дыханию моря еще присоединялся запах серы.

У входа в здание суетились репортеры. На Элинор с Корди тут же направили телекамеры, но они отмахнулись и поднялись наверх, миновав спящих охранников.

Байрона Трамбо они нашли в разоренном банкетном зале. Миллиардер стоял на террасе и глядел вдаль. На нем были гавайская рубашка, шорты и сандалии. Рядом примостился Уилл Брайент — Привет, — сказала Корди. Трамбо хмуро поглядел на нее:

— Я еще не забыл прошлой ночи.

— Я на это и не рассчитываю. Как Пол?

— Его отправили в больницу, — сказал Брайент. Он был одет в белый полотняный костюм и показался Элинор чем то похожим на Марка Твена.

— И как он? — спросила она.

— Врачи говорят, будет жить. Этой ночью у нас одни раненые. Ни одного смертельного случая.

— А Кэтлин, Майя и Бики? — спросил Трамбо. — С ними тоже все в порядке?

— Да, сэр.

— Черт, — сказал миллиардер.

— Они улетели вместе на рассвете. И взяли с собой Джимми Кахекили.

— О Господи! Это еще зачем?

— Похоже, они собираются нанять гавайских сепаратистов, чтобы убить вас, — бесстрастно доложил помощник.

Байрон Трамбо только хмыкнул.

— А что японцы? — спросила Элинор.

— Эти улетели еще до рассвета, — ответил Трамбо. — Сейчас они уже на полпути к своей гребаной Японии.

— Что, сделка сорвалась?

— В конце концов они предложили мне тридцать пять миллионов.

— И что их больше всего напугало? Лавовые потоки? Или демоны? Трамбо невесело улыбнулся:

— Ни то ни другое. Корди, вы помните, как загоняли в тело душу Санни Такахаси?

— Конечно.

— Я в спешке совсем забыл, что в этой чертовой бутылке два духа. А помните, как потом душа Диллона не хотела входить в тело?

— Помню.

Уилл Брайент посмотрел на Элинор:

— Ну скажите, как здоровые люди могут вести подобные разговоры?

— Не спрашивайте меня, — сказала она. — Я тоже там была.

— Так вот, — продолжал Трамбо. — Мы поменяли их местами. Представляете, я вручаю Сато его любимого друга, ожидая, что теперь он подпишет все что угодно, а тот вдруг начинает говорить голосом Диллона. А потом встает Диллон и начинает что то тараторить по японски. Тут то все и полетело к черту.

Все четверо некоторое время молчали, любуясь восходом солнца на фоне кокосовых пальм.

— А может, их поменять местами? — предложила Корди.

— В том то и дело, что и Санни, и Диллону понравились их новые тела. Они решили пожить в них.

Уилл Брайент покачал головой. Трамбо посмотрел на своего помощника:

— Разве я не уволил тебя ночью?

— По правде говоря, нет. После того как улетели японцы и мы с вами пропустили по несколько рюмок, вы сказали, что относитесь ко мне, как к родному сыну.

— Что за чушь?

— Да да, — заверил Брайент. — И еще вы сказали, что всякий, кто согласился бы войти в ту пещеру, был бы слишком глуп, чтобы работать на вас. Поэтому вы решили меня не увольнять.

— Черт! — Трамбо почесал в затылке. Элинор оглядела остатки банкета:

— Что это для вас значит, мистер Трамбо? В финансовом смысле, я имею в виду.

— В финансовом смысле это значит, что я разорен. Все, что осталось, заберет моя жена. Снова карабкаться наверх мне придется из долговой ямы. — Он улыбнулся Корди. — Но это не самое худшее, что могло со мной случиться, правда?

— Не самое, — согласилась она. — Но все поправимо. Сколько предложил вам Сато, когда вы готовились подписать соглашение?

— Триста миллионов, — вздохнул Трамбо.

— Я предлагаю триста двадцать пять, если мы подпишем бумаги сегодня же.

Байрон Трамбо начал смеяться, потом остановился:

— Наличными?

— Если хотите, хотя, думаю, нам обоим будет лучше расплатиться акциями.

— Миссис Стампф из Чикаго… Кук… Это Кук?

Элинор и Брайент застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова.

Трамбо хлопнул себя по лбу:

— Как же я не догадался! “Чикагская компания очистки и утилизации”! Крупнейшая фирма по уборке мусора во всей гребаной Америке! Они обслуживают все колледжи и половину школ от Небраски до Вермонта. Стампф…, он умер год назад, и дела приняла его жена. По слухам, она и раньше вела их.

— Слухи верны, — спокойно сказала Корди.

— Два месяца назад компанию продали, — уточнил Уилл Брайент. — Консорциуму “Ричи Уорнер Мацу”, за три четверти миллиарда долларов.

— Это только наличными, — сказала Корди, облокотившись на перила. — Ну, что скажете, Байрон? Мои люди могли бы привезти деньги сегодня…, и даже бесплатно вывезти мусор.

Трамбо открыл рот и снова закрыл.

— Корди, ты…, ты правда собираешься заняться гостиничным бизнесом? — спросила Элинор, все еще не веря собственным ушам.

— Нет, конечно. Просто я вспомнила, как мне хотелось открыть здесь госпиталь для раковых больных.

— Госпиталь? — переспросил Трамбо. — Вы в своем уме?

Корди пожала плечами:

— Вы не были ни в одном из таких заведений в Америке? Посмотрите как нибудь. Может поймете, почему я хочу устроить такое заведение в месте, где люди могут купаться и загорать…, даже если они умирают.

— Почему бы нет? — спросил Уилл Брайент сам себя.

— Кроме того, экономика островов в упадке. По моему, местным уже надоело работать официантами и прачками. Если здесь появится крупный онкологический центр, кто то из них сможет сделать карьеру в медицине.

Трамбо молча смотрел на нее.

— Что скажете, Байрон? Мои юристы прилетят к обеду. Успеете подготовить бумаги? — Она протянула ему свою маленькую мозолистую руку.

Трамбо поглядел на руку, потом на Уилла Брайента, потом опять на руку — и пожал ее.

Корди с Элинор спустились вниз и пошли по асфальтовой дорожке к пляжу. Там они остановились, любуясь на отражение солнца в чистой воде и слушая тихий шелест прибоя.

— Это будет самый красивый госпиталь в мире, — сказала Элинор. Корди только кивнула.

— Как ты думаешь, больше не будет неприятностей с…

— С Камапуа? С Пана эвой? С Ку?

— Да. Со всеми.

— Не думаю. — Корди улыбнулась. — Теперь они залягут на дно еще на несколько столетий.

Элинор тоже улыбнулась. Солнце уже нагрело песок, и она сняла сандалии и с удовольствием прошлась босиком.

— Нелл, что ты теперь собираешься делать?

— Не знаю. У меня осталась неделя отпуска, и в принципе я хотела попросить нового владельца курорта — нельзя ли провести это время здесь.

Корди потерла лоб:

— Мне кажется, новый владелец даже предоставит тебе президентские апартаменты. А сейчас он предлагает пойти в Бар Кораблекрушения и чего нибудь выпить.

Она тоже сняла туфли, и две женщины подошли к самому краю прилива.

— Луи, — просипела Корди, имитируя какого то киноактера, — по моему, это может быть началом очень крепкой дружбы.

— Отлично сказано. — Элинор подняла камешек и пустила его по воде навстречу сверкающему отражению солнца.

ПИСЬМО, НАЙДЕННОЕ В ДНЕВНИКЕ ТЕТИ КИДДЕР 18 июня 1905 г.

21, Пятая авеню, Нью Йорк.

Мисс Лоренс Стюарт, 3279, бульвар Паттона, Хаббард, Огайо.

Дорогая мисс Стюарт!

Мне очень стыдно, что я не ответил на ваше письмо, полученное больше года назад. Как вы знаете, 5 июня прошлого года, во Флоренции, я потерял мою дорогую Ливию. За весь этот год не было ни одного дня, когда бы мне не хотелось поскорее присоединиться к ней.

Но как мы с вами усвоили много лет назад на Сандвичевых островах, у живых есть долг перед живыми, и ваше прекрасное письмо еще раз напомнило мне об этом. Помнится, в письме вы просили меня рассказать, как мы встретились с Ливией и как мы поженились. Думаю, настало время выполнить вашу просьбу.

Вы, может быть, помните, что, когда мы с вами расстались, я попросил газету отправить меня в кругосветное путешествие. Будучи в Святой Земле, я познакомился с молодым американцем по имени Чарли Лэнгдон, и он показал мне вырезанную из слоновой кости миниатюру его сестры. Удивительно, но я влюбился в эту девушку с первого взгляда.

Следующей зимой я впервые увидел ее воочию. Она была юной, по девичьи озорной и в то же время удивительно женственной. Два года спустя мы поженились.

Это звучит просто, но истинная любовь никогда не обходится без испытаний. Я провел у Лэнгдонов целую неделю, но ни разу не мог остаться с Ливией наедине. И вот, когда они отвозили меня на станцию, плохо закрепленное заднее сиденье повозки отвалилось, и мы с Чарли вылетели на дорогу. Я получил сотрясение, и меня пришлось отнести в дом и накачать таким количеством бренди, которое свалило бы с ног самого дюжего ирландца. Все время, пока я лежал без чувств, Ливия прикладывала мне компрессы и поправляла подушки, а потом я открыл глаза, и мы в первый раз говорили без свидетелей.

Я провел у них еще три дня, а потом мы с Ливией писали друг другу письма. Ее отец прочел одно из них и вызвал меня к себе.

“Что вы за человек? — спросил он меня. — Есть ли у вас какая либо опора в жизни?”

“Нет”, — честно признался я.

“Хорошо, — сказал он. — Тогда я буду вашей опорой. Берите мою дочь”.

4 февраля 1869 года я надел ей на палец обручальное кольцо, а еще через год оно превратилось в венчальное. С тех пор оно всегда было у нее на пальце — до того летнего дня в Италии, когда смерть на короткое время сделала ее опять юной. Да, она лежала юная и прекрасная, как будто снова была невестой. Они хотели снять кольцо с ее пальца, чтобы отдать детям, но я не дал этого сделать. Она легла с ним в землю.

Признаюсь вам, мисс Стюарт, когда перед свадьбой моя дорогая Ливия спросила меня, как все невесты, нет ли у нее соперницы, я честно рассказал ей о вас — о запахе сандалового дерева и теплого моря, о багровом свете вулкана и о том, как мы с вами предприняли нелегкое путешествие — или нам это приснилось? — чтобы вернуть в тело душу нашего почтенного друга.

Теперь, когда я вспоминаю об этом, меня немного утешает знание того, что душа Ливии ждет меня где то.

И еще меня утешает сознание того, что ваш отказ принять мое скоропалительное предложение в том далеком июне был неверно истолкован мною. С тех пор я прочитал все ваши прекрасные путевые записки: “Нехожеными тропами Японии. Визит американки ко двору микадо”, “Леди из Огайо в Скалистых горах”, “По Сахаре на верблюде” и другие. Увы, я так и не дождался книги о Сандвичевых островах.

Вы знаете, что я такую книгу написал. Первые наброски были сделаны мною еще тогда, а в 1884 м я засел за роман о древних королях, о странных языческих обрядах и христианских миссионерах, но постепенно этот замысел изменился до неузнаваемости и съежился в маленький роман под названием “Янки из Коннектикута при дворе короля Артура”. Однако роман о Гавайях все еще живет во мне, и если мои старые кости проскрипят еще немного, я намереваюсь написать его, как написал давно лелеемую книгу о Гекльберри Финне. Может быть, я продиктую этот роман своей дочери Джин, которая теперь живет со мною.

Мисс Стюарт, мне трудно писать. Не знаю, как высказать вам благодарность не только за сочувствие, высказанное по поводу моей прошлогодней утраты, но и за память о наших приключениях в далеком краю на берегу океана. Я не путешествовал так много, как вы, но все же повидал немало, и из всех виденных мною стран по прежнему одна остается самой прекрасной и желанной.

Другие страны меняются, но эта остается неизменной. Все так же там блестит на солнце морская гладь, все так же веет теплый ветер. Я помню ее пышную зелень, помню величественные вершины гор и мрачные лавовые пустыни, и ноздри мои жадно вдыхают аромат ее бесчисленных цветов.

И среди всех этих видений, мисс Стюарт, мне неизменно видится ваш образ. Мне слышится ваш смех, я вижу нас обоих юными, невинными, не тронутыми временем и жизненными невзгодами, и мечтаю о том, как наши души, освободившись от старых и немощных тел, вместе полетят в эти волшебные края.

Я надеюсь, что это будет так. Не верю, но надеюсь. Я представил бы вас с Ливией друг другу, и мы летали бы среди цветов блуждающими огоньками, навсегда забыв, что за пределами этих зачарованных островов есть другой мир.

Прошу вас, напишите мне, мисс Стюарт. Я знаю и люблю ваш стиль и хотел бы продолжить знакомство с ним.

Остаюсь в ожидании, Ваш старый, но преданный слуга,

Сэмюэл Ленхорн Клеменс.