Глава 1

Пес без хозяина

Пятница, 7 ноября. Приморский городок Конкарно безлюден. За полуразрушенными остатками крепостной стены старая часть города погружена во тьму. Светится лишь циферблат огромных часов, показывающих без пяти минут одиннадцать.

Прилив сейчас достиг высшего уровня. Под порывистым юго-западным ветром барки в гавани стукаются друг о друга бортами. Похоже, начинается буря. Ветер со свистом врывается в узкие улицы, и видно, как белые обрывки бумаги стремительно несутся над самой землей.

На Эгильонской набережной нет ни огонька. Все окна и двери закрыты, все спят. Лишь на углу набережной и площади светятся три окна гостиницы «Адмирал».

На окнах нет ставень, сквозь толстые зеленоватые стекла с трудом можно различить силуэты посетителей. Дежурный таможенник, забившийся в свою будку, стоящую в ста метрах от гостиницы, мучительно завидует людям, которые засиделись в кафе.

Перед таможенником — гавань. В ней стоит торговый парусник, в конце дня укрывшийся в Конкарно от непогоды. На палубе никого нет. Лишь жалобно поскрипывают блоки, да плохо зарифленный фок вздувается и хлопает на ветру Мерно шумит прибой, потом раздается перезвон громадных часов. Они бьют одиннадцать.

Дверь гостиницы открывается, в прямоугольнике света появляется человек. Он продолжает говорить с теми, кто остался в комнате. Вот он закрывает дверь, и сейчас же буря подхватывает его, треплет полы его пальто, срывает котелок с головы. Он успевает поймать котелок и нахлобучивает его по самые уши.

Даже издали видно, что человек навеселе. Ноги слушаются его плохо, он напевает. Таможенник следит за ним и улыбается: на таком ветру пьяный пытается закурить сигару. Начинается забавная борьба человека с пальто, которое ветер твердо решил сорвать, и со шляпой, убегающей вдоль тротуара. Котелок удается поймать, но десять спичек истрачено впустую.

Рядом с человеком — крыльцо в две ступеньки. Он поднимается на них и снова склоняется, защищаясь от ветра. Мелькнул короткий трепетный огонек. Пьяный зашатался и ухватился за ручку двери.

Таможеннику померещилось, что в посвист бури ворвался какой-то иной, странный звук, но он в этом не уверен. И он смеется, видя, как пьяный, неправдоподобно изогнувшись, делает несколько неуверенных шагов назад. Так и есть, он свалился.

Он лежит поперек тротуара, голова его свисает в кювет, по которому бежит дождевая вода. Таможенник ударяет по бокам, чтобы согреть замерзшие руки, и сердито глядит на хлопающий парус, который его раздражает.

Проходит минута, вторая. Таможенник опять посмотрел на пьяницу. Тот лежит неподвижно, и большой, неизвестно откуда взявшийся пес обнюхивает его лицо.

— Только тут я понял, что дело неладно! — скажет позднее таможенник, давая показания на следствии.

Почти немедленно после этого началась такая беготня, что описать невозможно. Таможенник подошел к лежащему с опаской: присутствие пса, крупного животного желтой масти и свирепой наружности, настораживало. Газовый фонарь горел шагах в восьми. Сначала таможенник не заметил ничего особенного, но, приглядевшись, увидел, что на светлом пальто пьяного зияет дыра, из которой медленно течет густая, темная кровь.

Таможенник бросился к дверям кафе и распахнул их. Там было почти пусто. Официантка подремывала, облокотясь о кассу За мраморным столиком двое мужчин, вытянув ноги и откинувшись на спинки стульев, докуривали сигареты.

— Скорее!.. Там убили человека!.. Я ничего не понимаю… Таможенник обернулся и увидел, что желтый пес вошел следом за ним и улегся у ног официантки.

На лицах мужчин сначала отразилась растерянность, потом ужас.

— Это ваш друг, он только что вышел отсюда!..

Через полминуты три человека склонились над неподвижным телом. Мэрия, где находится жандармский пост, в двух шагах, а таможенник полон энергии. Он сбегал за жандармами, а теперь повис на звонке у дома врача. Он повторяет одно и то же: случившееся вновь и вновь проходит перед его глазами.

— Он пошатнулся, как пьяный, и сделал назад шага три, не меньше. Вокруг тела уже стояли человек шесть… Потом семь… девять… Всюду приоткрываются окна, хлопают ставни, слышатся тихие голоса.

Врач опускается в грязь на колени и говорит:

— Пистолетный выстрел в упор. Пуля осталась в животе, надо немедленно оперировать. Позвоните в больницу.

Теперь все узнали раненого. Это некий мосье Мостагэн, крупнейший в городе судовладелец и виноторговец. Добродушный толстяк, всеобщий друг и любимец.

Подошли два полицейских в форме. Один из них даже не успел разыскать свою фуражку. Они в нерешительности, не знают, как приступить к расследованию.

Заговорил мосье Ле-Поммерэ, и сразу же становится ясно, что это человек уважаемый и почтенный.

— Мы в кафе играли в карты. Нас было четверо: я, Сервьер, доктор Мишу и… и он. Доктор ушел первым, полчаса назад. А Мостагэн, поскольку боялся жены, покинул нас ровно в одиннадцать часов…

Положение трагикомическое: все слушают мосье Ле-Поммерэ, о раненом забыли. А он внезапно открывает глаза, пытается приподняться и удивленно спрашивает:

— Что случилось?

Голос его такой слабый и жалобный, что официантка не может сдержать истерического смеха. Судороги сводят тело раненого. Губы его беззвучно шевелятся, мышцы лица напрягаются, доктор поспешно готовит шприц для укола.

Под ногами вертится желтый пес. Кто-то удивляется:

— Откуда взялась эта тварь?

— В первый раз вижу.

— Наверное, корабельная собака. Загадочное происшествие даже пса делает каким-то таинственным. Может, потому, что он необычного грязно-желтого цвета? Пес на высоких ногах, очень худой и мордой похож не то на цепную дворнягу, не то на немецкого дога.

В пяти метрах от тесной кучки людей полицейские допрашивают таможенника, единственного свидетеля происшествия. Полицейские осматривают злополучное крыльцо. Оно ведет в большой богатый дом, ставни которого закрыты наглухо. На правой створке двери наклеено объявление, сообщающее, что дом будет продаваться с аукциона 18 ноября.

«Первичная оценка — 80000 франков…»

Сержант долго возится с замком, но не может его открыть. Тогда владелец соседнего гаража отверткой вывинчивает замок.

Подъезжает санитарная машина, мосье Мостагэна укладывают на носилки и увозят. Теперь зевакам нечем заняться, разве что пустым домом..

В доме не живут около года. В коридоре стоит тяжелый запах порохового и табачного дыма. При свете карманного фонаря полицейские находят на плиточном полу следы грязи и пепел от сигареты. Кто-то долго караулил здесь, за запертой дверью.

Мужчина в пальто, надетом прямо на пижаму, говорит ясене:

— Идем домой, больше смотреть не на что. Остальное узнаем завтра из газет… Раз мосье Сервьер здесь…

Сервьep — толстенький человечек в бежевом пальто. Он сидел в кафе вместе с мосье Ле-Поммерэ. Сервьер — редактор «Фар де Брест»[1] — каждое воскресенье дает свой материал в отделе юмора.

Сейчас в руках у него записная книжка, и вопросы, которые он задает полицейским, больше похожи на распоряжения.

В коридор выходит несколько дверей, но все они заперты на ключ. Лишь самая дальняя, выходящая в сад, открыта настежь. Сад окружен каменной стеной не выше полутора метров. По другую сторону ее — переулок, ведущий на Эгильонскую набережную.

— Отсюда пришел убийца! — провозглашает мосье Жан Сервьер.

На следующий день комиссар Мегрэ с весьма приблизительной точностью восстановил порядок событий. Месяц назад он прибыл в командировку в город Ренн, где необходимо было перестроить работу уголовной полиции. Там и застал его тревожный звонок мэра Конкарно.

Мегрэ приехал в Конкарно, прихватив с собой реннского инспектора Леруа, с которым ему еще не приходилось работать.

Буря все еще не кончилась. Ветер гнал с моря обрывки свинцовых туч. Над городом он вспарывал им животы, и из них лился ледяной дождь. Ни один корабль не вышел из порта, и пронесся слух, что в открытом море, на широте островка Гленан, какое-то судно терпит бедствие.

Мегрэ остановился в «Адмирале», который считался лучшей гостиницей города. Было всего пять часов, но тьма уже окутала Конкарно. Мегрэ спустился в кафе — длинный зал довольно мрачного вида. Неровный пол был посыпан опилками, зеленые отблески оконных стекол падали на мраморные столики.

Большинство столиков было занято. Среди посетителей сразу можно было узнать постоянных, солидных клиентов. К их разговорам прислушивались.

Навстречу комиссару из-за столика поднялся круглолицый, круглоглазый, улыбающийся человечек.

— Комиссар Мегрэ? Мой друг мэр известил меня о вашем прибытии. Я много слышал о вас… Разрешите представиться — Жан Сервьер. Хм… вы ведь парижанин? Не так ли? Я тоже! Я много лет руководил знаменитой «Рыжей коровой» на Монмарте, сотрудничал в «Пти Паризьен», в «Эксцельсиоре», в «Депеше»… Я был связан теснейшей дружбой с одним из ваших начальников, милейшим Бертраном… Уже год как он в отставке и огородничает у себя в Ньевре… Я последовал его примеру и, так сказать, ушел в частную жизнь… Правда, я сотрудничаю в «Фар де Брест», но это просто так, для развлечения…

Он подпрыгивал и размахивал руками.

— Разрешите, я вас представлю нашей компании… Последняя четверка веселых ребят в этом городе! Вот мосье Ле-Поммерэ, нераскаянный волокита, рантье и вице-консул Дании…

Человек, поднявшийся из-за столика и протянувший руку Мегрэ, был одет, как деревенский дворянин: клетчатые бриджи для верховой езды, до блеска начищенные краги и вместо галстука — шарф из белоснежного пике. У него были красивые серебряные усы, гладко прилизанные волосы и белая кожа, лишь на скулах приобретающая лиловатый, апоплексический оттенок.

— Весьма польщен, комиссар...

Жан Сервьер продолжал:

— Доктор Мишу… Сын покойного депутата. Врач он только по бумагам, ибо сроду не занимался практикой. Берегитесь, чтобы он не продал вам земельный участок, ему принадлежат лучшие земли Конкарно, а может быть, и Бретани..

Холодная, влажная рука. Острое, как клинок ножа, лицо, кривоватый нос. Рыжие волосы успели поредеть, хотя доктору вряд ли больше тридцати пяти лет

— Что вы будете пить?..

Мегрэ присел к столу

Помощник его, инспектор Леруа, в это время наводил справки в жандармерии и муниципалитете

Комиссару показалось, что не только табачный дым, но и еще что-то серое и туманное повисло в воздухе кафе В рас крытую дверь был виден обеденный зал. Служанки в бретонских костюмах накрывали столы к обеду

Вдруг Мегрэ заметил желтого пса, мирно лежавшего на полу возле кассы. Потом, медленно подняв глаза, он увидел черную шерстяную юбку, белый фартук, усталое лицо Женщина не была хороша собой, но было в ее лице нечто такое, что заставило комиссара поглядывать на нее во время дальнейшего разговора.

Впрочем, стоило ему отвернуться, как сама официантка впивалась в него беспокойным, лихорадочным взглядом

— Бедняга Мостагэн чертовски боится своей жены, но он чудеснейший парень на свете! И хотя я понимаю, что жизнь его на волоске, мне все время кажется, что все это скверная шутка или какая-то страшная ошибка..

Сервьер разглагольствовал без конца. Ле-Поммерэ фамильярно крикнул:

— Эй, Эмма!..

Официантка подошла.

— Итак, господа?.. Что будете пить?

Бутылки на столе уже наполовину опустели.

— Теперь час аперитива, — сказал журналист, — стало быть, час перно! Дай нам всем перно, Эмма! Согласны, комиссар?

Доктор Мишу сосредоточенно разглядывал свои запонки.

— Кто мог предвидеть, что Мостагэн полезет на это крыльцо, чтобы закурить сигару? — продолжал Сервьер своим звучным голосом. — Никто, не так ли? Ле-Поммерэ и я живем совсем в другой стороне и не ходим мимо этого пустого дома. А кроме нас троих, в этот час обычно весь город спит! У Мостагэна не было и не могло быть врагов, он — само добродушие, сама мягкость… Орден Почетного легиона в положенное время — ни о чем другом он и не мечтал!..

— А как операция?

— Надежда еще есть… Самое смешное, что его жена устроила ему скандал в больнице! Она уверена, что в него стреляли из ревности. Можете себе представить? А бедняга настолько запуган, что не посмел бы ущипнуть собственную машинистку!

— По двойной порции! — сказал Ле-Поммерэ официантке, разливавшей в стаканы скверную имитацию абсента. — И принеси нам льду, Эмма!..

Кафе опустело, близился час обеда. Порыв холодного ветра ворвался в дверь, в столовой на столах захлопали скатерти.

— Я написал по поводу убийства статью и тщательно изучу все гипотезы. Приемлема только одна: мы имеем дело с буйно помешанным… Но мы знаем весь город и знаем, что в нем рассудка никто не терял… Мы бываем здесь каждый вечер. Иногда, когда нужен партнер для бриджа, мы посылаем за часовым мастером, он живет через два дома…

— А что это за собака?

Журналист пожал плечами.

— Никто не знает, откуда она взялась… Вчера мы думали, что она с парусника «Святая Мария»… Оказывается, нет. У них на борту есть пес, но он — чистокровный водолаз. А этот… Держу пари, что ни один знаток не скажет, какой породы эта мерзкая тварь!

Продолжая говорить, журналист взял графин и подлил воды в стакан комиссара.

— Официантка здесь давно? — вполголоса спросил комиссар.

— Давно.

— Она не выходила отсюда вчера вечером?

— Она не трогалась с места. Ждала, когда мы кончим партию и пойдем спать… А мы с Ле-Поммерэ разговорились о добром старом времени, когда мы были молоды и красивы, и женщины любили нас без денег. Верно, Ле-Поммерэ?.. Молчит… А ведь когда заходит разговор на эту тему, Ле-Поммерэ согласен ночь не спать. Вы в этом убедитесь, когда познакомитесь с ним поближе. Знаете, как мы называем его дом напротив рыбного рынка? «Дом непристойностей», ха-ха-ха…

— Ваше здоровье, комиссар, — не без смущения сказал тот, о ком шла речь.

Тут Мегрэ заметил, что доктор Мишу, до сих пор не раскрывший рта, поднял свой стакан и начал рассматривать его, держа против света. Лоб его нахмурился, бескровное лицо заострилось еще больше и выражало крайнюю тревогу.

— Одну минуту! — сказал он после долгого колебания. — Подождите пить…

Он долго обнюхивал стакан, затем окунул в него кончик пальца, прикоснулся к нему языком и сплюнул. Сервьер захохотал во все горло:

— Так и есть! Он испугался истории с Мостагэном!..

— Итак, доктор? — спросил Мегрэ.

— Мне кажется, нам лучше не пить… Эмма!.. Сбегай к аптекарю и скажи, что я прошу его немедленно прийти… Далее если он сел обедать…

По кафе прошел холодок. Зал стал еще более мрачным и пустынным. Ле-Поммерэ нервно теребил усы. Даже журналист заерзал на стуле.

— Что ты придумал?

Доктор угрюмо молчал, продолжая рассматривать жидкость в стакане. Затем он поднялся, взял со стойки бутылку и стал разглядывать ее на свет. Мегрэ тоже посмотрел и увидел несколько крошечных белых зернышек, плававших в жидкости.

Официантка вернулась, следом за ней с полным ртом вошел аптекарь.

— Слушайте, Кердивон… Надо немедленно сделать химический анализ содержимого этой бутылки и этих стаканов.

— Сегодня?

— Сию же минуту!

— Какие реакции я должен проверить? Что вы предпочитаете?

Мегрэ был поражен: бледный признак ужаса возник в зале с удивительной быстротой. В одно мгновение остыла теплота взлядов, румянец на скулах Ле-Поммерэ казался грубо нарисованным.

Официантка, облокотясь о кассу, мусолила карандаш и подсчитывала колонки цифр в черной клеенчатой книжке.

— Ты сошел с ума! — закричал Сервьер, но голос его прозвучал фальшиво. Аптекарь держал в одной руке стакан, в другой — бутылку.

— Стрихнин… — тихо сказал доктор.

Он вытолкнул аптекаря за дверь и вернулся к столу изжелта-бледный, с низко опущенной головой.

— Почему вы решили позвать его?.. — начал Мегрэ.

— Не знаю… Случайно я увидел белую крупинку в своем стакане… Мне не понравился запах…

— Коллективное самовнушение! — уверенно сказал журналист. — Достаточно написать об этом в газете — и все кабаки Франции окажутся на грани разорения…

— Вы всегда пьете перно?

— Всегда перед обедом… Эмма настолько привыкла к этому, что, не дожидаясь заказа, подает новую бутылку, как только пустеет прежняя… У нас свои привычки… Вечером мы пьем кальвадос…

Мегрэ подошел к стойке и стал искать бутылку кальвадоса.

Ему крикнули:

— Не та!.. Ищите пузатенькую…

Он нашел бутылку, поднял ее к свету и увидел в кальвадосе несколько белых крупинок. Говорить было излишне, все поняли и так.

Вошел инспектор Леруа и сказал безразличным голосом:

— Жандармы не заметили ничего подозрительного. Бродяг вокруг города не обнаружено. Люди в полном недоумении.

Он удивился, так как никто ему не ответил, и только тогда понял, что тревога сжимает горло каждого. Табачный дым медленно вился вокруг электрических лампочек. Старый бильярд показывал зеленое сукно, похожее на истоптанный газон. Окурки сигар валялись на заплеванном полу среди опилок.

— Семь и один в уме… — бормотала Эмма, слюнявя карандаш.

Вдруг она подняла голову, крикнула: «Иду, мадам!» — и исчезла в задних комнатах.

Мегрэ набивал свою трубку. Доктор Мишу упорно смотрел в пол, и нос его казался еще фолее кривым, чем обычно. Краги Ле-Поммерэ сверкали, точно он никогда не ходил по земле. Жан Сервьер пожимал плечами, ведя молчаливый спор с самим собой.

Появился аптекарь с бутылкой, и все взгляды устремились к нему.

По-видимому, он бежал, так как еле переводил дух. В дверях он лягнул ногой, проворчав:

— Мерзкая собака!..

Едва войдя в кафе, он сказал:

— Плохи дела, господа! Надеюсь, никто не пил из этой бутылки?

— Что вы нашли?

— Стрихнин! Яд был всыпан в бутылку не более получаса назад!

Он с ужасом посмотрел на еще полные стаканы и пятерых мужчин, молча сидевших вокруг стола.

— Что это значит, господа? Это неслыханно! Черт возьми, имею же я право знать! Ночью рядом с моей аптекой убивают человека… А сейчас — это…

Никто не ответил. Мегрэ встал и взял бутылку из рук аптекаря. Вернулась Эмма, и снова над кассой появилось ее узкое равнодушное лицо. Как всегда, под глазами у нее были черные круги, тонкие губы поджаты, а белый бретонский чепец съехал с плохо причесанных волос. Эмма поправляла его поминутно, но он неизменно сползал.

Ле-Поммерэ крупными шагами ходил по комнате, любуясь отблеском света на новеньких крагах. Жан Сервьер сидел неподвижно, уставясь на стаканы. Вдруг он взорвался и крикнул, словно хотел заглушить рыдание:

— Дьявольщина!..

Доктор взглянул на него и еще больше сгорбился.

Глава 2

Доктор в халате

Инспектору Леруа было только двадцать пять лет. Он походил скорее на тех, кого принято называть «хорошо воспитанными молодыми людьми», чем на полицейского.

Леруа недавно окончил полицейскую школу и теперь вел свое первое дело. Он смотрел на Мегрэ грустными глазами, пытаясь незаметно привлечь его внимание. Наконец он не выдержал и, покраснев, тихо сказал:

— Простите меня, комиссар… Но отпечатки пальцев…

Он, очевидно, подумал, что его начальник принадлежит к старой школе и недооценивает научные методы расследования, потому что Мегрэ глубоко задумался и небрежно бросил:

— Сделайте одолжение!..

Инспектор Леруа тотчас же исчез. Как сокровище, отнес он бутылку и стаканы к себе в комнату и провел вечер за изготовлением образцовой упаковки по схеме, которая всегда была при нем, и которая гарантировала полную сохранность отпечатков при перевозке предмета.

А Мегрэ тем временем сидел в углу кафе. Хозяин гостиницы, в белой блузе и поварском колпаке, оглядывал зал с видом земледельца, подсчитывающего убытки после циклона.

Когда аптекарь умолк, остальные зашептались. Жан Сервьер поднялся первым и нахлобучил шляпу.

— Все это хорошо, но я человек женатый, и мадам Сервьер ждет меня… До скорого, комиссар!..

Ле-Поммерэ прервал свою прогулку по залу.

— Подождите меня, я тоже иду обедать… Ты остаешься, Мишу?

Доктор только пожал плечами. Аптекарю очень льстило играть первую скрипку. Мегрэ услышал, как он говорил хозяину:

— …разумеется, необходимо взять анализ содержимого всех бутылок!.. И раз здесь есть представитель полиции, он может мне это предписать!..

На стойке и на шкафу стояло не меньше шестидесяти бутылок разных аперитивов и ликеров.

— Ваше мнение, комиссар?

— Пожалуй… Это не мешает…

Аптекарь был маленький, тощий и нервный человечек. Он делал движений в два раза больше, чем это было нужно. Принесли корзинку, чтобы сложить в нее бутылки. Аптекарь позвонил в кафе Старого города и попросил передать своему помощнику, чтобы тот явился немедленно.

С непокрытой головой, он озабоченно бегал между гостиницей и прилавком своей аптеки, перетаскивая бутылки, и еще успевал перекинуться словечком с зеваками, собравшимися на тротуаре.

— А я? — застонал хозяин. — Что будет со мной, если у меня заберут все напитки?.. Обедов и так никто не заказывает… Вы будете обедать, комиссар?.. Нет? А вы, доктор? Или вы пойдете домой?

— Нет. Моя мать в Париже, а служанка в отпуске…

— Значит, вы будете ночевать у нас?..

Шел дождь. Черная грязь покрыла улицы, и ветер сердито трепал занавеси на окнах. Мегрэ пообедал в столовой гостиницы. Через два столика от него с похоронным видом ел доктор.

Сквозь зеленые стекла виднелись лица любопытных, иногда они прилипали к окну. Официантка отлучилась на полчаса — наверное, тоже обедала. Затем она появилась на своем обычном месте возле кассы и оперлась на нее локтем, перебросив полотенце через руку.

— Дайте-ка мне бутылку пива! — сказал ей Мегрэ.

Пока он пил, он ощущал на себе внимательный взгляд доктора. Тот, казалось, ожидал признаков отравления.

Жан Сервьер больше не показывался, как и обещал, Ле-Поммерэ тоже. Кафе опустело, никто не рисковал заходить в него, а тем более пить. На улице клятвенно заверяли, что бутылки отравлены все до одной.

— Хватило бы, чтобы умертвить весь город!..

Со своей виллы на Белых песках позвонил мэр. Он хотел точно знать, что происходит. Последовал неопределенный ответ, и вновь воцарилось унылое молчание. Доктор Мишу сидел в углу и просматривал газеты. Официантка застыла на месте. Мегрэ невозмутимо курил. Время от времени в кафе заглядывал хозяин — хотел, видимо, удостовериться, что новой трагедии не случилось.

Городские часы исправно отзванивали положенное время, на улице затихли шепот и шаги любопытных. Слышались лишь монотонные жалобы ветра да шум дождя, стучавшегося в окна.

— Вы ночуете здесь? — спросил у доктора Мегрэ. Его громкий голос прозвучал так неожиданно, что доктор и официантка вздрогнули.

— Иногда… Я живу с матерью в трех километрах от города, в огромной пустой вилле… Мать уехала на несколько дней в Париж, а служанка отпросилась в деревню, у нее женится брат…

Доктор встал и после небольшой паузы сказал поспешно:

— Доброй ночи!

Он поднялся по лестнице на второй этаж. Слышно было, как он вошел в комнату, расположенную как раз над комнатой Мегрэ, как упали на пол снятые башмаки. В кафе не осталось никого, кроме комиссара и официантки.

— Поди-ка сюда, — сказал Мегрэ, откидываясь на спинку стула.

Официантка подошла и остановилась перед ним. Ее поза, ее движения казались заученными.

— Присядь… Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре…

Она была как-то преувеличенно скромна. Вечно опущенные глаза, бесшумная, скользящая походка, желание быть незаметной и привычка вздрагивать при каждом окрике — все это вполне вязалось с внешностью замарашки, запуганной и забитой. И все же в ней чувствовалась гордость, которую она всячески старалась подавить.

Малокровная и плоскогрудая, она была почти полностью лишена женской соблазнительности. И тем не менее что-то неясное, болезненное и унылое привлекало в ней.

— Что ты делала раньше, до этого кафе?

— Я сирота… Мой отец и брат погибли в море, на барке «Три волхва»… Мать умерла давно. Я работала продавщицей в писчебумажном магазине на Почтовой площади…

Почему у нее такой тревожный взгляд?

— У тебя есть дружок?..

Она молча отвернулась. Не спуская глаз с ее бледного лица, Мегрэ курил, медленно потягивая пиво.

— Наверное, клиенты пристают к тебе… Особенно постоянные, вроде тех, что сейчас ушли отсюда… Они бывают здесь каждый вечер и любят красивых девушек… Ну-ка, признавайся! Который из них?

Побледнев еще больше, она прошептала с усталой гримасой:

— Да нет… Никто… Разве только доктор…

— Вот как… Ты живешь с ним?

Она доверчиво посмотрела на него.

— Нет. Когда он здесь ночует, он требует, чтобы я оправляла ему постель…

Давно уже Мегрэ не приходилось выслушивать такой лаконичной исповеди.

— Он делал тебе подарки?

— Раз или два, когда уговаривал меня, чтобы я пришла к нему в свой свободный день… В последний раз это было позавчера… Он пользуется тем, что мамаша уехала… У него много женщин…

— А мосье Ле-Поммерэ?

— То же самое… Правда, у него я была только один раз, и то давно… Я пришла, а у него уже была девушка с консервной фабрики… И я ушла… Эти господа меняют девушек каждую неделю…

— А мосье Сервьер?

— Мосье Сервьер человек женатый, он совсем другое дело… Он ездит кутить в Брест. А здесь он только шутит да иногда ущипнет меня мимоходом…

Дождь не прекращался. Где-то очень далеко выла сирена корабля, разыскивавшего в тумане вход в порт.

— У вас всегда такая тоска?

— Что вы! Это зимой господа остаются одни и скучают. Только иногда разопьют бутылочку с каким-нибудь коммивояжером… А летом здесь полно приезжих. Наши господа гуляют с ними, пьют шампанское, ездят по богатым виллам… Летом здесь много машин, много красивых женщин, и мы сбиваемся с ног. Вместо меня в кафе работают три официанта, а я сижу в погребе и отпускаю вино…

Чего она ждала, чего искал ее тревожный взгляд? Она сидела в неудобной позе, на краешке стула, готовая вскочить по первому сигналу.

Прозвучал жиденький звонок. Эмма посмотрела на электрическое табло, помещавшееся над кассой, и перевела глаза на комиссара.

— Вы позволите?

Мегрэ кивнул. Эмма поднялась по лестнице, и в комнате доктора послышались приглушенные голоса.

С улицы вошел аптекарь, он был слегка навеселе.

— Все в порядке, комиссар! Сорок восемь бутылок проверено. И, могу поклясться, проверено на совесть! Яд обнаружен только в перно и кальвадосе… Хозяин может забрать остальные бутылки… А что скажете вы, комиссар? Дело рук анархистов, не так ли?..

Вернулась Эмма, вышла на улицу, закрыла ставни и села за кассу. Как только за аптекарем захлопнулась дверь, Мегрэ шутливо спросил:

— Ну как?

Эмма отвернулась, не отвечая. В позе ее было столько неожиданного целомудрия, что Мегрэ смутился. Он понял, что если задаст еще один вопрос, Эмма зальется слезами.

— Покойной ночи, девочка! — сказал он ласково.

Когда утром комиссар спустился в зал, ему показалось, что он встал слишком рано — таким темным было покрытое облаками небо. В окно он увидел пустынную гавань. Одинокий кран медленно разгружал баржу с песком. Редкие прохожие в непромокаемых плащах бежали по улицам, прижимаясь к стенам домов.

На середине лестницы Мегрэ встретил только что приехавшего коммивояжера. Носильщик с трудом тащил его чемодан.

Эмма подметала кафе. На мраморном столике остывала на дне чашки кофейная гуща.

— Инспектор? — спросил Мегрэ.

— Да. Он узнал у меня дорогу на вокзал и потащил туда огромный пакет.

— А что доктор?

— Проснулся. Я подала ему первый завтрак. Он нездоров и не хочет вставать…

Метла Эммы продолжала вздымать пыль, смешанную с опилками.

— Что вам подать?

— Черного кофе.

Чтобы попасть на кухню, ей пришлось пройти мимо Мегрэ. Он положил ей на плечи свои огромные лапы, повернул к себе и хмуро, но в то же время ласково посмотрел ей в глаза:

— Слушай, Эмма…

Она робко попыталась сбросить его руки и осталась стоять неподвижно, съежившись и стараясь казаться как можно меньше.

— Ты что-то знаешь, я вижу… Молчи!.. Я не хочу, чтобы ты лгала. Ты славная девочка, и я не хочу, чтобы у тебя были неприятности… Посмотри-ка на меня!.. Бутылка, да? Ну, а теперь говори!..

— Клянусь вам…

— Не клянись.

— Это не я!

— Я знаю, черт возьми, что не ты!.. А кто?

Веки ее мгновенно покраснели, брызнули слезы. Нижняя губа задрожала, и лицо официантки стало таким жалким, что Мегрэ отпустил ее.

— Доктор опять приставал к тебе?

— Нет! Он позвал меня, но… совсем не для того…

— А что ему было нужно?

— Он меня спрашивал, как и вы… Только он угрожал… Он хотел знать, кто брал бутылку. Он чуть не избил меня… А я ничего не знаю!.. Клянусь жизнью матери, я ничего не знаю!..

— Ладно. Принеси мне кофе.

Было восемь часов утра. Мегрэ прогулялся по городу и зашел купить себе трубочного табаку. Он вернулся около десяти часов и застал в кафе доктора. Тот был в халате и туфлях, шея его была повязана пестрым фуляровым платком. Лицо доктора осунулось, рыжеватые редкие волосы были растрепаны.

— Что с вами, доктор? Похоже, вы не в своей тарелке…

— Я заболел. Этого следовало ожидать, у меня больные почки. Если только я поволнуюсь хоть немного — приступ обеспечен. Я не спал всю ночь…

Он не сводил с входной двери своих зеленоватых глаз.

— Почему бы вам не поехать домой?

— Там никого нет. Здесь меня обслуживают, здесь мне удобнее…

На столе перед доктором лежали все утренние газеты, какие можно было найти в городе.

— Вы не видели никого из моих друзей, комиссар? Ни Сервьера, ни Ле-Поммерэ?.. Странно, что они не пришли узнать, как идут у вас дела…

— Они, наверное, еще спят, — вздохнул Мегрэ. — Кстати, я нигде не заметил этого ужасного желтого пса… Эмма!.. Вы не видели его? Не видели?.. Вот и Леруа… Леруа, вам не попадался этот пес?.. И вообще, что новенького?

— Бутылка и стаканы отправлены в лабораторию. Я заходил в мэрию и жандармерию… Вы спрашивали о псе? Какой-то крестьянин видел его в саду мосье Мишу…

Доктор вскочил, его белые пальцы дрожали.

— В моем саду? Как он попал в мой сад?..

— Говорят, он лежал на пороге вашего дома. Когда парень подошел поближе, пес зарычал так страшно, что у парня сразу пропало любопытство…

Мегрэ незаметно, но внимательно следил за лицами собеседников.

— А что, доктор, если нам вместе прогуляться до вашей виллы?

Доктор принужденно улыбнулся.

— В такой дождь? Да еще с приступом? Эта прогулка будет мне стоить недели постельного режима… И потом: какое отношение к делу может иметь эта собака? Обыкновенный» бродячий пес…

Мегрэ надел пальто и шляпу.

— Куда вы, комиссар?

— Так, подышать воздухом… Прогуляемся, Леруа?..

Выйдя на улицу, они увидели в окне вытянутое лицо доктора. Толстое цветное стекло делало его зеленым и еще более длинным.

— Куда мы идем? — спросил инспектор. Мегрэ только пожал плечами. С четверть часа они гуляли вокруг доков, словно их очень интересовали корабли. Затем

Мегрэ свернул вправо от мола, и они пошли по дороге, на которой был указатель: «К Белым пескам».

— Если бы взять на анализ пепел от сигарет, найденный в пустом доме… — покашляв, начал Леруа.

— Что вы думаете об Эмме? — перебил его Мегрэ.

— Не знаю… По-моему, в таком городишке, как этот, где все знают друг друга, чертовски трудно раздобыть такую пропасть стрихнина…

— Я спрашиваю вас не о стрихнине, а об Эмме… Хотели бы вы, например, стать ее любовником?..

Бедный инспектор растерялся и не нашелся, что ответить. Мегрэ остановил его и попросил распахнуть пальто: укрывшись за полой, он раскурил трубку.

Им пришлось прошагать около трех километров. Белые пески оказались огромным пляжем, по краям которого были расположены виллы. Среди них выделялось роскошное обиталище мэра, напоминавшее средневековый замок. По обе стороны пляжа возвышались скалы, поросшие елями. Увязая в покрытом водорослями песке, Мегрэ и Леруа пересекли пляж. Вокруг стояли пустые дома с заколоченными ставнями.

Море набегало на холмы, шумели сосны.

Они увидели огромный фанерный щит с надписью: «Белые пески. Продажа и аренда земельных участков». Ниже пестрыми красками был изображен план местности. Одни участки были запроданы, другие арендованы, третьи ждали своей очереди. Рядом стоял деревянный киоск с вывеской: «Бюро продажи участков».

Киоск был заколочен, и на Окне красовался плакат: «Обращаться к мосье Эрнесту Мишу, администратору».

Вероятно, под летним солнцем эти свежепокрашенные строения выглядели весело. Но сейчас, когда их затопили грязные осенние дожди и неумолчно рокотал прибой, они были мрачны, как надгробья.

Неподалеку стояла большая новенькая вилла из серого камня с застекленной террасой и бетонированным бассейном. Огромные клумбы были вскопаны, но не засажены.

Дальше виднелись стены, поднимавшиеся прямо из земли И намечавшие будущие комнаты. Там строились новые виллы.

Мегрэ заметил, что стекла в киоске выбиты. Рядом лежали кучи красноватого песка, которым уже была посыпана часть дорожек. Неподалеку стоял каток. Дальше над скалами возвышалась недостроенная гостиница с белыми стенами и с окнами, заколоченными фанерой.

Мегрэ спокойно толкнул металлическую решетку ворот, ведущих к вилле доктора. Когда они подошли к дверям и комиссар потянулся к ручке, инспектор Леруа заколебался:

— Ордера на обыск у нас нет… Не лучше ли подождать?

Мегрэ опять недовольно пожал плечами. Аллея была испещрена отчетливыми следами. Отпечатки собачьих лап шли рядом со следами огромных сапог, подбитых гвоздями. Размер этих сапог был никак не меньше сорок шестого.

Мегрэ повернул ручку, и дверь сразу же открылась. Передняя была устлана ковром, на котором следы огромных сапог и собачьих лап были видны еще яснее.

Внутренняя архитектура виллы оказалась сложной, а мебель весьма претенциозной. В комнатах было много укромных уголков, диванов, низких книжных полок, турецких и китайских столиков. Старинные бретонские кровати, закрытые, словно гробы, были переделаны в витрины и набиты безделушками. Повсюду висело множество ковров и портьер.

Судя по всему, хозяин использовал старые вещи для создания современного сельского стиля.

Кое-где висели бретонские пейзажи и изображения не слишком одетых дам с неясными подписями: «Дорогому другу Мишу»… или «Неизменному другу артистов»…

Комиссар сердито поглядывал на этот хлам, что же касается Леруа, то он был просто подавлен необыкновенной изысканностью обстановки.

Мегрэ прошелся по вилле и осмотрел все комнаты. Некоторые были совсем без мебели, и штукатурка на их стенах едва успела просохнуть.

Добравшись до кухни, Мегрэ толкнул дверь ногой, и тотчас же послышалось его довольное ворчанье: на некрашенном столе стояли две пустые бутылки из-под бордо.

Рядом валялось не меньше десятка консервных банок, грубо вскрытых ножом. Весь стол был заляпан грязью и салом. Судя по всему, здесь прямо из банок ели сельдей в белом вине, грибы, холодных рябчиков и консервированные абрикосы.

На испачканном полу возле стола валялись кусочки мяса. Разбитая бутылка коньяку лежала в углу, и острый запах алкоголя смешивался с запахом еды.

Мегрэ со странной улыбкой смотрел на своего спутника. — Как вы думаете, Леруа, это доктор устроил здесь такой свинарник?

Инспектор молчал, точно громом пораженный, а Мегрэ продолжал:

— Не думаю, чтобы это могла сделать его почтеннейшая мамаша!.. Ни тем более служанка!.. Смотрите, вы ведь любитель отпечатков… А вот следы грязи и контур подошвы. Та же самая ножка сорок шестого размера и собачьи лапы рядышком…

Мегрэ набил трубку и взял с этажерки коробку серных спичек.

— Займитесь-ка всем этим, Леруа. Работы здесь хватит на троих… До скорого свидания!..

Мегрэ поднял воротник пальто, заложил руки в карманы и зашагал обратно к пляжу Белые пески.

Когда он вошел в кафе гостиницы, первым, кого он увидел, был доктор. Небритый, в туфлях и халате, он все еще сидел в своем углу.

Рядом с ним помещался Ле-Поммерэ, такой же корректный и подтянутый, как накануне. Они сразу перестали говорить и смотрели на Мегрэ, пока он не подошел к ним.

Тогда доктор откашлялся и сказал надтреснутым голосом:

— Слышали новость? Сервьер исчез… Его жена почти обезумела. Он расстался с нами вчера вечером, и больше никто его не видел…

Мегрэ вздохнул и отшатнулся, но не слова доктора были тому причиной: комиссар увидел, что возле кассы, у самых ног Эммы, спокойно лежит желтый пес.

Глава 3

Конкарно охвачен ужасом

Ле-Поммерэ охотно подтвердил, ибо всегда слушал самого себя с большим удовольствием:

— Да, да… Она была здесь совсем недавно и умоляла меня возглавить розыски… Сервьер — наш старый товарищ. Кстати, настоящая его фамилия — Гойяр.

Мегрэ перевел взгляд с желтого пса на распахнувшуюся дверь. Вихрем ворвался газетчик, и Мегрэ издали прочел жирную шапку:

КОНКАРНО ОХВАЧЕН УЖАСОМ

Чуть пониже следовали подзаголовки:

КАЖДЫЙ ДЕНЬ — НОВАЯ ТРАГЕДИЯ! ИСЧЕЗНОВЕНИЕ НАШЕГО СОТРУДНИКА ЖАНА СЕРВЬЕРА. ЕГО МАШИНА ЗАЛИТА КРОВЬЮ! ЗА КЕМ ТЕПЕРЬ ОЧЕРЕДЬ?

Мегрэ поймал мальчишку за рукав:

— Как дела? Много продал?

— Вдесятеро против обычного! Всю дорогу бежал, от самого вокзала!

И мальчишка помчался по набережной, истошно вопя:

— «Фар де Брест»! Покупайте «Фар де Брест»!.. Сенсационное сообщение!..

Комиссар еще не начал читать газету, когда подошла Эмма:

— Вас просят к телефону…

В трубке раздался взбешенный голос мэра:

— Алло! Комиссар? Это вы дали разрешение на нелепую статью в «Фар де Брест», даже не поставив меня в известность?.. Как мэр, я первым должен знать о том, что происходит в моем городе, слышите?.. Я настаиваю, я здесь хозяин!.. Что за нелепая история с автомашиной?.. И еще какие-то следы огромных ног? За полчаса мне звонили человек двадцать! Люди в панике, они хотят знать правду! И я ее требую, комиссар…

Мегрэ спокойно повесил трубку, вернулся в кафе, уселся и начал читать статью. Мишу и Ле-Поммерэ вместе просматривали газету, разложенную на мраморном столике.

Наш уважаемый сотрудник Жан Сервьер осветил на страницах нашей газеты события, недавно происшедшие в городе Конкарно. События начались в пятницу. Почтенный городской коммерсант мосье Мостагэн вышел вечером из кафе «Адмирал», остановился на пороге нежилого дома, чтобы закурить сигару, и… получил пулю в живот. Выстрел был произведен через щель почтового ящика, висевшего на дверях этого дома.

В субботу в Конкарно прибыл комиссар Мегрэ, командированный из Парижа в Ренн для реорганизации оперативных бригад уголовной полиции. Прибытие комиссара не помешало в тот же вечер свершиться второму злодеянию.

Ночью нам сообщили по телефону, что в бутылке перно, которую уважаемые граждане Конкарно — господа Сервьер, Ле-Поммерэ и д-р Мишу — собирались распить совместно с лицами, ведущими следствие, была растворена смертельная доза стрихнина.

В воскресенье утром автомобиль Жана Сервьера был найден на берегу реки Сен-Жак. Мосье Жан Сервьер исчез, последний раз его видели в субботу вечером.

Сиденье машины залито кровью, ветровое стекло разбито вдребезги, есть основания предполагать, что в машине происходила отчаянная борьба.

Итак, за три дня — три трагедии! Вполне понятно, что ужас охватил обитателей Конкарно, каждый с тревогой вопрошает: кто из нас на очереди?

Особенно встревожено население Конкарно таинственным появлением некоего желтого пса. Пес этот не имеет хозяина, никто его не знает, и он непременно присутствует при каждом новом несчастье.

Неужели этот пес не может навести полицию на весьма очевидную догадку? Ведь рядом со следами собаки обычно видны следы человека, личность которого пока не установлена, но следы которого очень характерны — они гораздо больше среднего размера человеческой ступни.

Безумец он или просто бродяга? Он ли виновник всех злодеяний, и на кого он нападет сегодня вечером?..

Во всяком случае, сопротивление ему обеспечено. Жители Конкарно вооружились и будут стрелять в злоумышленника при малейшем подозрении.

Но пока даже сегодня, в воскресенье, город Конкарно кажется вымершим. Он очень напоминает города северных районов во время войны, когда объявлялась воздушная тревога.

Мегрэ посмотрел в окно. Дождь перестал, но улицы под низким свинцово-серым небом все еще были покрыты липкой грязью. Ветер яростно дул с моря.

Горожане возвращались с воскресной мессы, и в руках почти у каждого был номер «Фар де Брест». Проходя мимо гостиницы «Адмирал», люди оглядывались и ускоряли шаг.

Город словно был поражен каким-то мертвящим дыханием. Но разве оно не чувствуется воскресным утром во всех провинциальных городах? Снова раздался телефонный звонок, и слышно было, как Эмма подошла к аппарату:

— Не знаю, мосье… Я не в курсе дела… Позвать к телефону комиссара?.. Алло! Алло!.. Разъединили…

— Что там такое? — проворчал Мегрэ.

— Из какой-то парижской газеты. Спрашивали, есть ли новые жертвы, и просили приготовить комнату для их сотрудника..

— Соедини-ка меня с «Фар де Брест»…

В ожидании Мегрэ стал шагать по залу, не поднимая глаз ни на доктора, поникшего на стуле, ни на Ле-Поммерэ, внимательно рассматривавшего свои унизанные кольцами пальцы.

— Алло! «Фар де Брест»? Ответственного редактора просит комиссар Мегрэ… Ответственный редактор? Скажите, в котором часу вышла из печати ваша утка? Что?.. В половине девятого? А кто автор статьи о драме в Конкарно? Нет-нет, я говорю вполне официально. Ах, вы не знаете… Вы получили материал в конверте без всякой подписи… Стало быть, вы печатаете без проверки любые анонимки? Поздравляю вас…

Мегрэ повесил трубку и хотел выйти в дверь, ведущую на набережную. Дверь оказалась запертой.

— Что это значит? — спросил Мегрэ, в упор глядя на Эмму

Она отвела глаза:

— Это доктор…

Мегрэ посмотрел на доктора. Его лицо было еще более унылым и желтым, чем обычно. Мегрэ пожал плечами и прошел через подъезд гостиницы. Ставни магазинов были закрыты, прифранченные по-воскресному горожане торопились домой.

За гаванью, где корабли натягивали якорные цепи, на самой окраине города Мегрэ увидел устье реки Сен-Жак. Здесь были разбросаны редкие жилые домики и возвышались кораблестроительные мастерские. Несколько недостроенных судов стояло на стапелях. В тинистых заводях реки гнили старые барки.

Недалеко от каменного моста, возведенного там, где воды реки устремляются в гавань, собралась кучка зевак. Они окружили маленький автомобиль.

Набережная была порядком загромождена, и, чтобы добраться до автомобиля, Мегрэ пришлось сделать круг По любопытным и настороженным взглядам Мегрэ понял, что его уже все знают. Стоя на пороге своих домишек, люди переговаривались вполголоса.

Подойдя к брошенной на краю дороги машине, Мегрэ резко открыл дверцу. Из машины посыпались осколки стекла.

На светлой материи сиденья бросались в глаза бурые пятна засохшей крови.

Вокруг комиссара образовалась тесная группа мужчин и мальчишек, смотревших на него во все глаза.

— Где живет мосье Сервьер?

Желающих проводить комиссара оказалось не менее десятка. Шагах в трехстах, немного в стороне, стоял окруженный садом приветливый домик. Свита Мегрэ остановилась у садовой решетки, а сам он вошел и позвонил. Дверь открьша молоденькая служанка с заплаканным лицом.

— Могу я видеть мадам Сервьер?

Но мадам Сервьер уже распахнула дверь из столовой.

— Комиссар!.. Неужели его убили? Я схожу с ума!..

Это была симпатичная дама лет сорока, с наружностью отличной хозяйки. Безупречная чистота комнат подтверждала это впечатление.

— Скажите, мадам, когда вы в последний раз видели вашего мужа?

— Вчера он вернулся домой к обеду… Я заметила, что он озабочен и нервничает, но он ничего не захотел рассказать. Он оставил машину на улице, он всегда так делал, если ему надо было уезжать вечером… Я знала, что они собираются играть в карты в кафе гостиницы, как обычно… Я спросила его, когда он вернется, но он только пожал плечами. Я легла спать около десяти, но долго не могла заснуть. Я слышала, как часы пробили одиннадцать, потом половину двенадцатого… Но иногда он возвращался и позднее… Я заснула и проснулась среди ночи, потому что его все еще не было возле меня. Я подумала, что кто-то уговорил его ехать в Брест… Здесь невесело, господин комиссар. Иногда они ездят развлечься… Больше заснуть я не смогла… В пять часов утра я была на ногах и не отходила от окна… Он не любит, когда я жду его и особенно если я беспокоюсь… В девять утра я побежала к мосье Ле-Поммерэ… От него я возвращалась другой дорогой и увидела… увидела людей, стоявших вокруг машины… Неужели его убили?.. За что? Не было человека добрее его, и врагов у него не было, я в этом уверена…

Группа любопытных продолжала дежурить возле решетки.

— Говорят, обивка вся в крови… Я видела, как люди читают газеты, но никто из них ничего не сказал мне!..

— У вашего мужа было много денег при себе?

— Не думаю… Не больше обычного… Три-четыре сотни франков…

Мегрэ обещал держать ее в курсе расследования. Он даже сделал над собой усилие и произнес несколько неопределенных, но успокоительных фраз. Из кухни соблазнительно пахло жареной бараниной. Служанка в белом фартуке проводила Мегрэ до дверей.

Не успел комиссар сделать и ста шагов, как к нему поспешно подошел какой-то прохожий.

— Извините, господин комиссар… Позвольте представиться — Дюжардэн, преподаватель… Вот уже несколько часов родители моих воспитанников осаждают меня, требуя ответа на вопрос: есть ли хотя бы доля правды в газетной статье? Люди хотят знать, имеют ли они право стрелять в человека с большими ступнями, если он им попадется?

Мегрэ мало походил на кроткого ангела. Он засунул руки в карман и проворчал:

— Оставьте меня в покое!

Мегрэ приближался к центру города. Невероятно! Он никогда ничего подобного не видел. Пожалуй, это очень напоминало грозу, как ее любят показывать на экране. Перед вами уютная улица, освещенная солнцем. Внезапно появляется темное облако, наплыв, солнце прячется. Резкий ветер метет улицу, зеленоватый воздух прорезают молнии. Хлопают ставни вздымаются смерчи пыли, падают первые редкие и крупные капли.

И дождь, потоки дождя бегут по улицам, над которыми нависло трагически-черное небо…

Вот и город Конкарно менялся примерно с такой же быстротой. Статья в «Фар де Брест» явилась лишь отправной точкой, устные комментарии давно превзошли то, что было там напечатано.

К тому же было воскресенье. Никто не работал, и к малолитражке Жана Сервьера стала стекаться гуляющая публика. Возле машины пришлось поставить двух полицейских. Зеваки дежурили здесь часами, выслушивая пояснения и версии наиболее осведомленных граждан.

Когда Мегрэ возвратился в гостиницу, его поймал чрезвычайно взволнованный хозяин, белоснежный колпак которого съехал на затылок. Он схватил Мегрэ за рукав:

— Послушайте, комиссар!.. Нам нужно поговорить… Так продолжаться не может…

— Прежде всего дайте мне завтрак.

— Но…

Обозленный Мегрэ уселся за стол и крикнул:

— Бутылку пива!.. А где мой инспектор?

— Ушел. Кажется, его пригласил к себе господин мэр…

Опять звонили из Парижа. Какая-то газета заказала две комнаты: для репортера и для фотографа.

— Где доктор?

— Наверху. Он просил не пускать к себе никого.

— А мосье Ле-Поммерэ?

— Только что ушел…

Мегрэ внимательно осмотрел кафе — желтого пса не было. Какие-то молодые люди с цветами в бутоньерках и густо напомаженными волосами сидели за столиками. Перед ними стояли бутылки с лимонадом, но они его не пили, так как пришли сюда не за этим. Они пришли наблюдать, и собственное мужество им чрезвычайно нравилось.

— Пойди сюда, Эмма…

Между комиссаром и официанткой возникла необъяснимая симпатия. Эмма подошла и присела к столу.

— Ты уверена, что доктор не выходил ночью?

— Не знаю… Я не была у него в комнате…

— Как ты думаешь, он мог отлучиться незаметно?

— Нет, не думаю… Он так перепуган… Утром он заставил меня запереть дверь, выходящую на набережную.

— А что это за желтая собака? Почему она тебя знает?

— Не знаю. Я никогда раньше ее не видела. Этот пес появляется и исчезает, не представляю, кто его кормит.

— Давно он исчез?

— Я не обратила внимания. Быстро вошел инспектор Леруа.

— Вам известно, господин комиссар, что мэр в бешенстве? Как-никак, он фигура! Он сообщил мне, что его кузен — хранитель государственной печати. Мэр разъярен, он говорит, что мы толчем воду в ступе, вообще теряем время даром и заражаем город излишней паникой. Он просит арестовать кого-нибудь, все равно кого, лишь бы успокоить население. Я обещал ему поговорить с вами… Он повторил дважды, что наша карьера на волоске…

Мегрэ неторопливо прочищал свою трубку.

— Что вы думаете предпринять?

— Ровно ничего.

— Но все же…

— Как вы еще молоды, Леруа!.. Скажите лучше, вы сняли отпечатки пальцев, найденные на вилле доктора?

— Конечно. Все отослано в лабораторию: стаканы, консервные банки, нож.. Я даже сделал гипсовые муляжи следов человека и собаки… Это было» нелегко — здешний гипс никуда не годится. Что мы теперь будем делать, шеф?

Не отвечая, Мегрэ вытащил из кармана записную книжку Окончательно сбитый с толку, Леруа прочел:

Эрнест Мишу, он же доктор. Сын мелкого промышленника из департамента Сены-и-Уазы, который однажды был избран депутатом, но вскоре обанкротился и умер. Мать — интриганка. Пробовала совместно с сыном организовать спекуляцию земельными участками на южном побережье. Потерпела полную неудачу. Возобновила свои попытки в Конкарно. Используя имя покойного, создала акционерное общество, хотя наличного капитала не внесла. Сейчас стремится отнести расходы по благоустройству своих земельных угодий за счет города или департамента.

Эрнест Мишу был женат, но развелся. Его бывшая жена сейчас замужем за нотариусом в Лилле.

Типичный дегенерат, почти некредитоспособен. Инспектор посмотрел на комиссара, точно хотел спросить: «Ну и что?»

Мегрэ дал ему прочесть дальше.

Ив Ле-Поммерэ. Из старинной буржуазной семьи.

Брат Ива, Артюр, — владелец крупнейшей в Конкарно фабрики консервной тары. Сам Ив никогда не работал, он был красавчиком и баловнем семьи. Уже давно растратил в Париже большую часть наследства. Когда у него осталось всего двадцать тысяч годового дохода, он осел в Конкарно, где стал одним из самых уважаемых граждан, хотя сам чистит себе обувь. Прославился своими многочисленными похождениями с работницами. Несколько скандалов удалось замять. Знаменитый охотник, его приглашают во все окрестные замки. Все еще красив. Используя свои прежние связи, добился назначения вице-консулом Дании. Домогается ордена Почетного легиона. Делает долги, а затем выпрашивает деньги у брата.

Жан Сервьер (псевдоним Жана Гойяра). Родился в департаменте Морбиан. Много лет был журналистом в Париже и администратором маленьких театров. Получил небольшое наследство и поселился в Конкарно. Женат на билетерше, своей старой любовнице. Принят в буржуазных домах, кутить ездит в Нант или Брест. Кормится не столько журналистской работой, сколько своей маленькой рентой, но с гордостью именует себя литератором. Награжден пальмовой ветвью академии.

— Ничего не понимаю… — пробормотал инспектор.

— Еще бы!.. А ну, дайте мне ваши записи!

— Но откуда вы знаете, что я…

— Давайте, давайте!..

Записная книжка у комиссара была дешевая, в клеенчатом переплете и с бумагой в клетку. Зато блокнот инспектора был роскошный, с перекидными листками на стальной спирали. Со снисходительным, отеческим видом Мегрэ принялся читать:

1. Линия Мостагэна. Пуля, настигшая виноторговца, без сомнения, предназначалась другому лицу Нельзя было предвидеть, что Мостагэн остановится на пороге нежилого дома, где было назначено свидание человеку, против которого замышлялось убийство и который не явился или явился с опозданием.

Возможно, что основной целью убийцы было запугать население. Он превосходно знает Конкарно. (Допущена ошибка — не произведен анализ пепла, найденного в коридоре за дверью.)

2. Линия отравленного перно. Зимой кафе гостиницы «Адмирал» пустует, во всяком случае днем. Человек, знающий это, вполне мог войти в кафе и всыпать в бутылки яд. Отравлены две бутылки, следовательно, имелись в виду любители перно и кальвадоса. (Впрочем, доктор своевременно обнаружил в вине маленькие белые зернышки.)

3. Линия желтого пса. Пес знает кафе гостиницы «Адмирал» У него есть хозяин, но кто? Псу не меньше пяти лет

4. Сервьер. Необходимо срочно произвести экспертизу почерка, которым написана статья, присланная в «Фар де Брест»

Мегрэ улыбнулся, вернул инспектору блокнот и протянул: — Неплохо, мальчик, совсем неплохо…

Затем он сердито посмотрел на силуэты любопытных, мелькавшие за зелеными стеклами, и сказал:

— Пошли завтракать!

В обеденном зале не было никого, кроме их и коммивояжера, прибывшего утром. Немного погодя Эмма сообщила им, что состояние доктора ухудшилось. Он просил подать ему наверх легкий завтрак.

В первой половине дня кафе «Адмирал» со своими зелеными окошечками напоминало клетку в зоологическом саду, мимо которой дефилировали по-воскресному принаряженные горожане. Они с любопытством заглядывали в окна, а затем направлялись ко второму аттракциону — к машине Жана Сервьера, которую все еще охраняли жандармы.

Из своей роскошной виллы в Белых песках трижды звонил мэр:

— Ну, как? Произвели вы наконец хоть один арест?

Мегрэ отмалчивался. В кафе набилась молодежь от восемнадцати до двадцати пяти лет. Шумные компании занимали столики, заказывали напитки, но ничего не пили.

Стоило им посидеть пять минут, и смех постепенно замирал, разговор становился вялым. Чувство неловкости, которое они испытывали, с каждой минутой усиливалось, и компании одна за другой расходились.

После обеда, в четыре часа, когда зажгли лампы, разница стала особенно заметной. Обычно в это время посетителей бывает много. Однако в это воскресенье в кафе не было ни души, в нем царило гробовое молчание. Казалось, жители сговорились не заходить в это злополучное место. Вскоре и улицы опустели. Если и раздавались чьи-то торопливые шаги, то это были шаги горожан, спешивших укрыться за стенами своих домов.

Как всегда, Эмма сидела, облокотившись о кассу. Хозяин напрасно сновал из кухни в кафе и обратно — Мегрэ наотрез отказался выслушать его жалобы.

Около половины пятого «густился Эрнест Мишу, все еще в халате и туфлях. У него отросла борода, кремовый шарф был влажен от пота.

— Вы здесь, комиссар? Очевидно, это его успокоило.

— А где же ваш инспектор?

— Я послал его прогуляться по городу.

— А желтый пес?

— Его никто не видел с утра.

Пол в кафе был серый, и ослепительно белый мрамор столиков приобретал голубоватый оттенок. В окно был виден освещенный циферблат городских часов, показывавших без десяти пять.

— Так и не выяснилось, кто написал эту статью?

На столе лежала газета, заголовок «За кем очередь?» сразу бросался в глаза.

Зазвонил телефон, Эмма сняла трубку:

— Нет… Ничего… Мне ничего не известно…

— Кто звонил? — спросил Мегрэ.

— Опять из какой-то парижской газеты… Журналисты выехали на автомобиле…

Она не успела договорить, как телефон зазвонил снова.

— Теперь вас, комиссар-Доктор, бледный как смерть, не спускал глаз с комиссара.

— Алло! Кто говорит?

— Леруа. Я в Старом городе, у самой реки. Один сапожник увидел из окна желтого пса и выстрелил в него…

— Пес убит?

— Нет, ранен… У него поврежден позвоночник, и пес с трудом ползает на передних лапах… К нему никто не решается подойти… Я звоню из кафе. Отсюда я вижу собаку, она лежит посреди мостовой и жутко воет. Что мне делать, шеф?

Инспектор старался говорить спокойно, но в голосе его сквозили тревога и неуверенность, точно это раненое животное было каким-то сверхъестественным существом.

— Изо всех окон смотрят люди… Что делать, комиссар? Может, лучше пристрелить пса?

Свинцово-бледный доктор стоял за спиной Мегрэ и робко спрашивал:

— Что случилось? Что он говорит? Что там случилось?

Но комиссар смотрел на Эмму. Она оперлась о кассу, и взгляд ее блуждал где-то далеко.

Глава 4

На ротном КП

Мегрэ прошел по подъемному мосту, пересек линию заброшенных укреплений и двинулся по извилистой, слабо освещенной уличке. Этот район, окруженный полуразрушенными крепостными стенами, который жители Конкарно называют Старым городом, был одним из самых населенных кварталов.

Однако, по мере того как комиссар углублялся в Старый город, молчание вокруг становилось все более обманчивым. Так молчит толпа, загипнотизированная каким-нибудь зрелищем, с нетерпением и страхом ожидая развязки.

Слышались лишь одинокие голоса мальчишек, которым все нипочем.

Еще один поворот — и комиссар увидел картину, которую описал ему Леруа. Все окна, выходящие на узенькую уличку, были раскрыты, в каждом виднелись лица любопытных. С улицы можно было разглядеть освещенные керосиновыми лампами комнаты, и в них — раскрытые на ночь постели. Толпа преградила путь комиссару. Люди окружили жалобно хрипевшего пса, однако никто не рисковал к нему приблизиться.

Зрители были по большей части молодые парни. Они удивленно оборачивались, когда комиссар начал пробиваться через толпу. Двое из них продолжали бросать камни в беспомощного пса. Товарищи пытались остановить их. Мегрэ скорее угадал, чем услышал торопливый шепот: «Осторожно, полиция!..»

Один из парней, бросавших камни (это был сапожник), покраснел до ушей и отошел в сторону. Мегрэ оттолкнул второго и подошел к раненому животному. Теперь молчание стало другим, хотя, судя по всему, еще пять минут назад толпа зевак была во власти жестокого, нездорового возбуждения.

Какая-то старуха в окне возмущенно кричала:

— Постыдились бы… Составьте-ка на них протокол, господин комиссар!.. Накинулись всей оравой на несчастное животное! А почему? Я вам скажу почему: они до смерти боятся этой собаки!..

Сапожник еще больше смутился и молча убрался в свою мастерскую. Мегрэ наклонился и погладил пса по голове. Пес вздрогнул и посмотрел на комиссара скорее удивленным, чем признательным взглядом. Инспектор Леруа вышел из кафе, откуда звонил. Люди нехотя расходились.

— Раздобудьте-ка тачку или ручную тележку, Леруа, — сказал комиссар.

Одно за другим захлопывались окна, но за стеклами продолжали белеть физиономии любопытных. Пес был гряз ный, его густая жесткая шерсть слиплась от крови, живот был вымазан в глине, а нос — сухой и горячий. Однако теперь пес почувствовал, что пришла помощь. Он лежал спокойно и не делал никаких попыток уползти. Вокруг валялись булыжники, которыми в него швыряли.

— Куда его везти, комиссар?

— В гостиницу. Только осторожно… Надо подложить под него соломы.

Эта процессия могла бы показаться смешной. Однако не засмеялся никто. Тревожные события утра того дня еще не утратили своей власти над людьми. Какой-то старик толкнул тележку, и колеса запрыгали по неровному булыжнику переулка. Когда тележка въехала на подъемный мост, зеваки отстали; никто не посмел следовать дальше. Желтый пес прерывисто дышал и судорожно вытягивал лапы.

Когда шествие приблизилось к гостинице, Мегрэ заметил перед ее подъездом машину, которой раньше не видел. Войдя в кафе, комиссар сразу почувствовал, что обстановка изменилась.

Незнакомый человек почти оттолкнул комиссара и направил фотоаппарат на желтого пса, которого в это время снимали с тележки. Дважды ослепительно вспыхнул магний. Ьторой незнакомец, в брюках гольф и красном свитере, с записной книжкой в руках, подошел к комиссару и притронулся пальцем к кепке.

— Комиссар Мегрэ?.. Я Васко, из парижской газеты «Журналь». Мы только что приехали, и нам сразу же повезло: мосье дал интереснейший материал…

Репортер показал на доктора Мишу, который сидел в углу, привалившись к спинке дивана.

— Машина «Пти Паризьен» все время шла рядом с нашей, но нам и тут повезло: она сломалась километрах в десяти от Конкарно…

Эмма спросила комиссара:

— Куда поместить пса?

— Неужели в доме не найдется для него места?..

— Можно положить в чуланчик, возле черного хода… Там мы обычно складываем пустые бутылки…

— Вот и отлично. Эй, Леруа! Позвоните ветеринару…

Всего час назад в кафе было пустынно, в зале царила какая-то напряженная, тревожная тишина. А сейчас фотограф в белом непромокаемом плаще двигал столы и стулья и умоляюще кричал:

— Одну минуточку! Не шевелитесь, прошу вас!.. Поверните морду пса ко мне!..

Снова и снова вспыхивал магний.

— А где Ле-Поммерэ? — спросил комиссар доктора Мишу.

— Он ушел вскоре после вас. Опять звонил мэр… Я думаю, он скоро будет здесь…

К девяти часам вечера кафе «Адмирал» превратилось в ротный командный пункт. Прибыли еще два репортера. Один из них за самым дальним столиком писал корреспонденцию. Время от времени сверху сбегал по лестнице фотограф.

— У вас не найдется девяностоградусного спирта?.. Мне необходимо срочно высушить пленки. Этот пес — просто чудо! Вы говорите, спирт бывает только в аптеке?.. И она уже закрыта? Не беда, для меня откроют…

В коридорчике у телефона какой-то журналист безразличным голосом диктовал в трубку:

— Мегрэ… Морис — Этьен — Грегуар… М-е-г-р-э… Передаю все имена. Мишу… Мишель — Ирэн — Шарлотта… Да не болото, а Шарлотта!.. Так, правильно. Надеюсь, мой материал пойдет на первой полосе? Скажите патрону, что это совершенно необходимо…

Растерявшийся от шума и сутолоки, Леруа с тоской искал глазами Мегрэ, словно мог уцепиться за него, как за якорь спасения. В уголке единственный заезжий коммивояжер вырабатывал маршрут завтрашней поездки. Он листал толстый путеводитель по департаменту и время от времени обращался к Эмме:

— Деревня Шоффье… Там, кажется, развито скобяное производство? Благодарю вас…

Ветеринарный врач вытащил из тела желтого пса десяток дробин и наложил на заднюю часть туловища тугую повязку

— Может быть, он и оправится! — сказал врач. — Эти звери невероятно живучи.

Из чуланчика было два выхода: во двор и на лестницу, которая вела в погреб. На гранитные плиты бросили охапку соломы, прикрыли ее старым одеялом и опустили на нее пса. Рядом положили кусок говядины, но пес к ней и не притронулся.

В собственном автомобиле прибыл мэр — холеный старик с белоснежной бородкой. Его движения были резки и порывисты. Он нахмурился, попав в прокуренную атмосферу гауптвахты, или, точнее, ротного командного пункта.

— Кто эти господа?

— Журналисты из Парижа… Мэр разбушевался:

— Восхитительно! Значит, завтра вся Франция будет болтать об этой дурацкой истории!.. Разумеется, ничего путного вы еще не нашли?

— Следствие продолжается! — проворчал Мегрэ таким тоном, каким обычно говорят: «Не ваше дело!».

Раздражением был пропитан далее воздух. Люди нервничали и не собирались этого скрывать.

— А вы, Мишу, почему не возвращаетесь домой?

Мэр презрительно щурился, трусость доктора бесила его.

— Если так будет продолжаться, через двадцать четыре часа всех охватит паника… Как я уже говорил, необходимо кого-нибудь арестовать… Безразлично кого, но сделать это нужно.

При этих словах мэр многозначительно покосился на Эмму.

— Я понимаю, что не могу вам приказывать, комиссар…

Но должен сказать, что нашей городской полиции вы отводите до смешного жалкую роль. А между тем, если последует еще одно убийство — одно-единственное! — мы окажемся перед катастрофой. Уже сейчас все чего-то ждут… Лавки, которые по воскресеньям обычно закрываются в девять часов, сегодня уже давным-давно на запоре. Дурацкая статья в «Фар де Брест» всполошила население…

Мэр говорил, не снимая с головы котелка. Потом он надвинул его на глаза и ушел, сказав на прощание:

— Прошу вас, господин комиссар, держать меня в курсе… Кроме того, напоминаю вам, что за все, что сейчас происходит, ответственность несете вы!

— Кружку пива, Эмма! — крикнул Мегрэ.

Журналистов становилось все больше. Ничто не могло помешать им останавливаться в «Адмирале», спускаться в кафе, болтать и звонить по телефону, наполняя весь дом шумом и суетой. Они то и дело требовали чернил и бумаги, задавали бесконечные вопросы Эмме, лицо которой было заплаканным и жалким.

За стеклами сгустилась ночь. Узенький снопик лунного света не освещал улицы, а лишь подчеркивал театральность лилового неба, покрытого тяжелыми тучами. И всюду грязь, липнущая к ногам, ибо в Конкарно — увы! — улицы не были вымощены.

— Ле-Поммерэ сказал вам, что вернется? — спросил Мегрэ доктора Мишу.

— Да… Он пошел домой обедать…

— А где он живет? — спросил журналист, которому нечем было заняться.

Доктор назвал адрес, а Мегрэ, пожав плечами, отвел в угол инспектора Леруа.

— У вас есть оригинал статьи, появившейся сегодня утром?

— Я только что его получил. Он у меня в комнате. Текст явно написан левой рукой, кто-то боялся, что его почерк узнают.

— Почтового штемпеля нет?

— Нет. Письмо было брошено в почтовый ящик, висящий на дверях редакции. На конверте написано: «Чрезвычайно важно»…

— Получается, что в восемь часов утра или немного позднее кто-то уже узнал об исчезновении Жана Сервьера, о том, что его машина брошена возле реки Сен-Жак и что на сиденье имеются пятна крови… Кроме того, он предвидел, что будут найдены следы большеногого…

— Просто невероятно! — вздохнул инспектор. — Что касается отпечатков пальцев, то я уже передал их в Сюрте по фототелеграфу. Они перерыли все картотеки и ответили мне, что таких отпечатков у них не имеется…

Ошибиться было невозможно: Леруа успел заразиться общей паникой, хоть и не в очень тяжелой форме. Гораздо сильнее был поражен этим вирусом Мишу. Изможденный доктор выглядел особенно нелепо рядом с самоуверенными, развязными журналистами в спортивных костюмах.

Доктор не находил себе места. Мегрэ спросил его:

— Почему вы не ложитесь спать?

— Еще рано… Я никогда не ложусь раньше часа. Показав золотые зубы, он пытается изобразить улыбку.

— Скажите откровенно, комиссар, что вы думаете обо всем этом?..

Над Старым городом светящиеся часы медленно пробили десять ударов. Комиссара позвали к телефону, звонил мэр.

— Ничего нового?

Неужели он все еще ждал нового несчастья?

Впрочем, стоило ли удивляться? Разве не ждал его и сам Мегрэ? Упрямо насупясь, комиссар пошел проведать желтого пса. Тот дремал, но когда комиссар вошел, открыл один глаз: в его взгляде теперь не было страха. Мегрэ погладил животное по голове и подложил соломы под его парализованные лапы.

В эту минуту к комиссару подошел хозяин «Адмирала».

— Как вы думаете, эти господа из газет долго пробудут здесь? Если да, то мне придется подумать о провизии… Ведь торговля на рынке начинается только с шести утра…

Мегрэ уставился своими большими глазами на середину лба хозяина, затем проворчал что-то неразборчивое и прошел мимо, словно не замечая его. Надо было привыкнуть к комиссару, чтобы не обижаться на подобные выходки, которые сбивали с толку всех, кто его не знал.

Стряхивая воду с плаща, вошел репортер «Пти Паризьен».

— Что, опять дождик?.. Что у тебя новенького, Гролэн?

Глаза молодого репортера сверкали. Он сказал что-то на ухо фотографу, который приехал вместе с ним, и кинулся к телефону.

— Соедините меня с «Пти Паризьен», мадемуазель-Служба прессы… Вне очереди… Что? Можете связаться прямо с Парижем? Отлично, соедините меня поскорей… Алло… Алло! «Пти Паризьен»? Это вы, мадемуазель Жермен? Дайте мне дежурную стенографистку. Говорит Гролэн!..

В голосе журналиста звучало нетерпение, он бросал вызывающие взгляды в сторону коллег. Проходивший мимо Мегрэ остановился, чтобы послушать.

— Алло! Это вы, мадемуазель Жанна? Только побыстрее, хорошо? Мы еще успеем дать это в провинциальные выпуски, а другим газетам придется перепечатывать с парижского выпуска. Скажите секретарю редакции, чтобы он отредактировал мою заметку, у меня нет ни минуты… Пишите: «Конкарно. Наши предположения оказались правильными, запятая, в городе совершилось новое преступление… Алло! Да, да, пре-ступ-ле-ние… Найден еще один убитый, если вам так больше нравится…»

Все замолчали. Доктор, как зачарованный, двинулся к журналисту, а тот продолжал диктовать торжествующим голосом, вздрагивая от возбуждения и восторга:

— После мосье Мостагэна, после журналиста Жана Сервьера убит мосье Ле-Поммерэ… Да, Ле-Поммерэ. Я уже диктовал вам по буквам эту фамилию… Он найден мертвым в своей комнате… Да, у себя дома… На теле нет никаких ранений… Мышцы судорожно сведены, все указывает на отравление… Обождите… Закончить можно так: в городе царит ужас, понятно? А теперь немедленно покажите все это секретарю редакции. Через полчаса я позвоню еще раз и дам заметку для парижского выпуска, а то, что я продиктовал, пойдет в провинциальные, дорога каждая минута…

Журналист повесил трубку, вытер лоб и обвел окружающих счастливым взглядом.

Телефон зазвонил опять:

— Алло! Комиссар? Говорят из дома мосье Ле-Поммерэ, мы минут двадцать не можем до вас дозвониться… Мосье Ле-Поммерэ мертв… Вы слышите?

Голос еще раз повторил сквозь треск: «Он мертв…» Мегрэ повесил трубку и оглянулся. Почти на всех столах стояли пустые стаканы. Эмма повернула к комиссару свое бескровное лицо.

— Не прикасаться ни к одной бутылке, ни к одному стакану! — громко приказал Мегрэ. — Вы слышите, Леруа?.. Все должны остаться на своих местах.

По лбу доктора стекали крупные капли пота. Он сорвал фуляровый платок, обнажив худую, длинную шею; на вороте рубашки поблескивала медная запонка.

Когда Мегрэ вошел в дом мосье Ле-Поммерэ, там находился врач, живший по соседству, он уже констатировал наступившую смерть.

Кроме врача, присутствовала домовладелица, особа лет пятидесяти. Она и звонила комиссару в «Адмирал».

Красивый домик, сложенный из серого камня, стоял лицом к морю. Каждые двадцать секунд яркий луч маяка, словно кисть художника, скользил по окнам.

На балконе торчало древко флага и был прибит щит с гербом Дании.

Тело Ле-Поммерэ было распростерто на красноватом ковре студии, загроможденной дешевыми безделушками. У дома начинала собираться толпа, люди молча смотрели на комиссара.

На стенах гостиной висели фотографии актрис, некоторые с дарственными надписями. Все они были старательно застеклены, как и легкомысленные картинки, вырезанные из журналов.

Рубашка на трупе была изорвана, башмаки густо облеплены грязью.

— Стрихнин! — уверенно сказал врач. — Я мог бы поклясться в этом… Посмотрите на его глаза… И обратите внимание на то, как сведены мышцы. Агония длилась не менее получаса… а может быть, и больше…

— Где вы находились в это время? — спросил домохозяйку Мегрэ.

— Я была внизу, у себя. Мосье Ле-Поммерэ снимал у меня целый этаж с пансионом. Он вернулся к обеду, около восьми часов, и почти ничего не ел. Он сказал, что электрические лампы плохо горят, хотя они горели нормально… Потом он сказал, что уйдет вечером, он сначала примет аспирин, у него была сильная головная боль.

Комиссар вопросительно взглянул на врача, тот кивнул:

— Именно так!.. Типичные первые симптомы…

— А как скоро они начинают проявляться?

— Это зависит от дозы и от того, насколько крепок организм человека. Иногда через полчаса, а то и через два.

— А смерть?..

— Она наступает позднее как результат общего паралича. Сначала наблюдаются явления местного паралича… Весьма возможно, что Ле-Поммерэ пытался звать на помощь… Видимо, он лежал на этом диване…

Мегрэ посмотрел на широкий диван, благодаря которому квартира Ле-Поммерэ именовалась «домом непристойности». Над этим диваном фривольные картинки были прибиты особенно густо. Ночник источал розовый свет.

— Судороги, напоминающие припадок белой горячки, заставили его скатиться на пол, где смерть и настигла его.

В дверь просунулся фотограф. Мегрэ шагнул и захлопнул ее у него под носом. Он подсчитывал вполголоса:

— Ле-Поммерэ покинул кафе «Адмирал» в самом начале восьмого… Там он выпил порцию коньяка с водой. Спустя четверть часа, придя домой, он ел и пил… Следовательно, если принять во внимание то, что вы говорили о стрихнине, Ле-Поммерэ мог проглотить яд дома или еще где-нибудь..

Мегрэ быстро спустился на первый этаж. Домовладелица, окруженная соседками, горько плакала.

— Где у вас грязные тарелки и стаканы?

Она смотрела на комиссара, не понимая, чего он от нее хочет. Не дожидаясь ответа, Мегрэ прошел в кухню, там он увидел таз с теплой водой, справа от которого лежали вымытые тарелки, а слева — грязные. Тут же стояли стаканы.

— Я только что начала мыть посуду… — всхлипывала хозяйка. Вошел полицейский.

— Охраняйте дом! — приказал ему Мегрэ. — Удалите отсюда всех, кроме хозяйки. И чтобы ни одного журналиста, ни одного фотографа близко не было. К тарелкам и стаканам не прикасаться!

Мегрэ вышел на улицу. Под порывами штормового ветра ему предстояло прошагать до гостиницы метров пятьсот. Город погрузился во тьму, лишь несколько окон светились далеко одно от другого.

Зато на площади, ярко горели все три окна гостиницы «Адмирал». Их зеленоватые стекла делали здание похожим на огромный аквариум, освещенный изнутри.

Подойдя к дверям гостиницы, Мегрэ услышал громкие голоса, телефонные звонки и ворчание автомобильного мотора.

— Куда вы собрались? — спросил Мегрэ у журналиста, заводившего машину.

— Телефонная линия перегружена. Попробую соединиться с редакцией из другого места… Через десять минут будет поздно, мой материал не попадет в парижский выпуск…

Инспектор Леруа стоял посреди кафе с видом классного наставника, наблюдающего за приготовлением уроков. Журналисты писали не поднимая головы. Лицо у коммивояжера было по-прежнему ошарашенное, но он явно наслаждался непривычной обстановкой.

Посуда все еще стояла на столах. Здесь были бокалы на ножках — для аперитивов, маленькие ликерные стаканчики, пивные кружки с еще пузырившейся пеной.

— Когда вы прекратили подавать, Эмма?

Официантка тщетно напрягла память.

— Не знаю, мосье Мегрэ, не могу сказать… Часть стаканов я успела прибрать до вашего приказа, а другие стоят здесь с самого завтрака…

— Где стакан мосье Ле-Поммерэ?

— А что он пил? Вы не помните, мосье Мишу?..

Мегрэ ответил за доктора:

— Он пил коньяк с водой.

Эмма задумчиво смотрела на блюдечки.[2]

— Шесть франков… Но одному из этих господ я подавала виски, а оно тоже стоит шесть франков… Быть может, он пил из этого стакана… Или из этого?..

Фотограф, решивший не терять времени даром, фотографировал зеленоватые стаканы, разбросанные на мраморе столиков.

— Разыщите аптекаря! — приказал Леруа комиссар.

— Поистине это была ночь тарелок и стаканов. Их принесли из дома покойного вице-консула Дании. В лаборатории аптекаря толкались журналисты, чувствовавшие себя как дома. Один из них, учившийся когда-то на медицинском факультете, даже принялся помогать аптекарю.

Снова позвонил мэр и едва процедил в трубку:

— …ответственность несете вы…

Анализы ничего не дали. Появился хозяин гостиницы и недоуменно спросил:

— Комиссар, а куда девался пес?..

Чулан, где пса уложили на солому, был пуст. Парализованное животное, которое не могло не только ходить, но даже ползать из-за повязки, стягивавшей ему задние лапы, исчезло.

Анализ стаканов не обнаружил решительно ничего!

— Возможно, я успела вымыть стакан мосье Ле-Поммерэ, — вздыхала Эмма. — Разве упомнишь в этой суматохе…

Половина посуды в кухне домовладелицы также успела побывать в тазу с теплой водой.

Землистое лицо Эрнеста Мишу было искажено гримасой ужаса — исчезновение пса его потрясло.

— За ним пришли со двора, я знаю… Там есть ход со стороны набережной… Что-то вроде тупичка. Надо поскорее забить эту дверь, комиссар. Подумать только, ведь в любую минуту он может проникнуть к нам незамеченным… Нет, это невероятно — унести такого пса на руках!..

Доктор не осмеливался покинуть своего места в глубине зала, стараясь держаться как можно дальше от дверей.

Глава 5

Человек с мыса Кабелу

Было восемь часов утра. Мегрэ не ложился спать в эту ночь. Он принял горячую ванну и теперь брился перед окном, повесив зеркальце на шпингалет.

За ночь похолодало, шел мелкий дождь вперемешку с мокрым снегом. Внизу репортеры ждали парижских газет. Послышались свистки поезда, прибывающего на вокзал Конкарно в начале девятого. Сенсанционные сообщения могли поступить каждую минуту.

На рыночной площади, перед окнами гостиницы, началась торговля. Однако на этот раз она шла менее оживленно, чем обычно. Люди шептались, приезжие крестьяне были явно встревожены новостями, которые они услышали.

На немощеной площадке разместилось приблизительно с полсотни деревянных лотков и прилавков. Здесь торговали сливочным маслом и овощами, подтяжками и шелковыми чулками. Слева стояли самые разнообразные повозки, и над всем этим белыми чайками скользили накрахмаленные кружевные чепцы крестьянок. Но вот Мегрэ увидел — что-то произошло. Крестьяне прекратили торговать и сгрудились, все смотрели в одну сторону. Окно было закрыто, и Мегрэ слышал лишь невнятный гул голосов.

Комиссар приподнялся на цыпочки, чтобы дальше видеть. Близ портовых причалов рыбаки грузили на барки пустые корзины и сети. Вдруг они бросили работу и выстроились в ряд. По узкому проходу двое полицейских провели по направлению к мэрии какого-то человека.

Один из полицейских был безбородый юноша с наивным, почти детским лицом. У другого были густые усы цвета красного дерева; мохнатые брови придавали ему грозный вид.

Рынок замолк. Все смотрели на приближавшуюся тройку, показывая на наручники, соединявшие обе руки арестованного с руками его конвоиров.

Задержанный был гигант. Он шел, наклонясь вперед, и от этого плечи его казались еще шире. С трудом вытаскивал он ноги из липкой грязи, и казалось, что он тянет за собой обоих полицейских.

На арестованном был ветхий пиджак. Он был без шляпы, его густые черные волосы были подстрижены очень коротко.

Журналист взбежал по лестнице и принялся трясти дверь комнаты, в которой спал фотограф:

— Бенуа! Бенуа! Скорее вставай! Можно сделать потрясающий снимок!..

Снимок действительно мог получиться потрясающим. Пока Мегрэ, не спуская глаз с площади, стирал остатки мыльной пены с лица и натягивал пиджак, там произошло нечто невероятное.

Рыночная толпа сомкнулась вокруг задержанного и полицейских. Внезапно пленник, по-видимому уже давно ждавший подходящего момента, остановился и с бешеной силой рванул обе руки.

Комиссар увидел, что на руках полицейских остались лишь жалкие обрывки цепей. Задержанный кинулся в толпу, упала сбитая с ног женщина. Люди бросились врассыпную. Еще никто не успел прийти в себя от изумления, как он одним прыжком достиг тупика, находившегося в двадцати метрах от здания гостиницы, совсем рядом с тем самым домом, из дверей которого в пятницу вылетела пуля, угодившая в Мостагэна.

Младший из полицейских хотел стрелять, но замешкался. Он устремился вслед за беглецом, держа пистолет так неумело, что Мегрэ начал опасаться несчастного случая. Навес из некрашенного дерева затрещал под напором метнувшейся толпы, и парусина упала прямо на масло.

Молодой полицейский смело продолжал преследование. Мегрэ, хорошо изучивший местность, неторопливо одевался.

Он понимал, что изловить беглеца здесь было бы чудом. Тупичок изгибался под прямым углом и был не шире двух метров. Двери по крайней мере двадцати домов, фасад которых был обращен на набережную или площадь, выходили в эту кишку.

Кроме того, вокруг были амбары, склады торговца канатами и корабельными товарами, склады консервной тары и множество других беспорядочно разбросанных строений. И повсюду масса щелей и закоулков. А забраться на невысокую крышу одного из складов для рослого человека было совсем не трудно. Преследование в таких условиях становилось почти безнадежным.

Толпа теперь держалась в стороне. Женщина, которую неизвестный сбил с ног, багровая от злости, грозила кулаком, и крупные слезы стекали ей на подбородок.

Наконец из гостиницы появился фотограф. Он был бос и в дождевике, натянутом прямо поверх пижамы.

Получасом позже прибыл мэр, а следом за ним лейтенант жандармерии со своими людьми. Жандармы немедленно принялись обыскивать все соседние дома.

Увидев Мегрэ и Леруа, мирно поглощавших бутерброды за столиком кафе, первый сановник города затрепетал от негодования.

— Я вас предупреждал, комиссар, что вы несете ответственность за… за… Но вас это, видимо, совершенно не волнует! Я дам телеграмму в министерство внутренних дел, я сообщу им об… об… и спрошу: кто должен за это отвечать?.. Вы хотя бы видели, что происходит в городе? Люди в ужасе покидают свои дома! Парализованный старик кричит в страхе, потому что все удрали, оставив его одного!.. Сбежавший убийца мерещится всем!..

Мегрэ обернулся. Эрнест Мишу, точно испуганный ребенок, старался держаться ближе к нему. Он был по-прежнему бледен, как привидение.

— Заметьте, комиссар: арест был произведен местной полицией, ее рядовыми агентами, в то время как вы…

— А вы все еще настаиваете на аресте?

— Что вы хотите сказать? Неужели вы сможете вновь поймать беглеца?

— Вчера вы требовали, чтобы я арестовал кого-нибудь, все равно кого…

Все журналисты вышли на улицу помогать жандармам разыскивать преступника. В кафе было пусто и грязно.

Убрать еще не успели, противно пахло застоявшимся табачным дымом. Заплеванный пол, посыпанный древесными опилками, был усеян окурками и осколками битой посуды.

Комиссар неторопливо достал из бумажника незаполненный ордер на арест.

— Так скажите же одно слово, господин мэр, и я с удовольствием…

— Любопытно было бы узнать, кого вы собираетесь арестовать?

— Эмму, разумеется… Дайте-ка нам, пожалуйста, чернила и перо…

Мегрэ попыхивал трубкой. Он слышал, как мэр проворчал не без надежды, что его услышат:

— Блеф!

Мегрэ и ухом не повел. Своим размашистым, некрасивым почерком он писал:

»…означенного мосье Мишу Эрнеста, администратора акционерного общества недвижимости Белых песков…»

Это скорее напоминало комедию, чем трагедию. Мэр через плечо Мегрэ прочел то, что он писал.

— Вот так! — сказал Мегрэ. — Раз вы этого хотите, я арестую доктора!

Доктор посмотрел на обоих и попытался изобразить улыбку, как человек, который не знает, как реагировать на подобную шутку. Но комиссар смотрел не на него, а на Эмму, которая подошла к кассе и вдруг обернулась. На бледном лице официантки мелькнула слабая улыбка. Видно было, что она едва сдерживает радость.

— Я полагаю, комиссар, вы сознаете серьезность принятого вами решения?..

— Это мое ремесло, господин мэр.

— Значит, после всего происшедшего вы не находите ничего лучшего, как арестовать моего товарища, я бы сказал, друга… Арестовать одного из самых уважаемых граждан Конкарно… Человека, который…

— Скажите лучше, есть ли в вашем городе благоустроенная тюрьма?

Доктор Мишу, казалось, всецело был занят тем, чтобы проглотить набежавшую слюну.

— В мэрии имеется полицейский пост… Есть еще помещение в жандармерии Старого города…

Вошел инспектор Леруа. У него перехватило дыхание, когда Мегрэ обратился к нему самым непринужденным тоном:

— Вот что, старина… Вы окажете мне большую услугу, если сведете доктора в жандармерию. Это надо сделать аккуратно, наручники не понадобятся… Вы заключите его под стражу и будете следить, чтобы он не испытывал ни в чем недостатка…

— Но это же сумасшествие! — пробормотал наконец доктор.

— Я ничего не понимаю… Это неслыханно… Это, наконец, неблагородно!..

— Ну еще бы! — буркнул Мегрэ и повернулся к мэру. — Я не возражаю, чтобы полиция продолжала розыски сбежавшего бродяги, раз это забавляет население… Быть может, это даже будет полезно. Но не следует придавать его поимке слишком большое значение, господин мэр. Во всяком случае, постарайтесь успокоить жителей…

— А вы знаете, что при аресте бродяги мои люди обнаружили у него в кармане здоровенный складной нож;?

— Вполне возможно…

Мегрэ начинал терять терпение. Он встал, натянул свое тяжелое драповое пальто с бархатным воротником и принялся счищать рукавом пыль с котелка.

— До скорого свидания, господин мэр. Буду держать вас в курсе. И еще один совет — не стоит пока ничего рассказывать журналистам. Откровенно говоря, дело это пустяковое, выеденного яйца не стоит… Пошли?

Вопрос относился к молодому сержанту, который кинул на мэра взгляд, словно желая сказать: «Извините, господин мэр, но я обязан повиноваться этому господину…»

Инспектор Леруа ходил вокруг доктора с видом человека, которому на плечи внезапно свалилась непосильная ноша.

Мегрэ пересек кафе, мимоходом потрепав по щеке Эмму. Затем он вышел на площадь, не обращая внимания на устремленные к нему любопытные взгляды жителей.

— Сюда? — спросил он у полицейского.

— Сюда, но придется обогнуть дом. Минут тридцать ходу, господин комиссар…

События, развернувшиеся в Конкарно, взволновали рыбаков гораздо меньше, чем городских жителей. Пользуясь относительным затишьем, десяток рыбачьих баркасов выбирались из гавани. Рыбаки гребли кормовыми веслами к выходу из рейда, чтобы в море поставить паруса.

Полицейский смотрел на комиссара, как смотрит ученик на преподавателя, когда желает завоевать его благосклонность.

— А знаете, господин комиссар, доктор и господин мэр играли в карты не меньше двух раз в неделю… Для господина мэра это был такой удар…

— А что говорят в городе?

— Смотря кто… Те, что попроще, рабочие, рыбаки… не очень-то волнуются. По-моему, некоторые далее довольны. Господина доктора, господина Ле-Поммерэ и господина Сервьера не очень любили в наших местах. Конечно, они образованные господа, но… Никто, понятно, ничего им не говорил, но вели они себя не очень хорошо… Портили девчонок с рыбозавода… А в прошлом году, когда сюда приехали их парижские приятели, началось настоящее безобразие… Они пили и шумели до двух часов ночи, точно были хозяевами города… К нам часто поступали жалобы на них… Особенно безобразничал господин Ле-Поммерэ, он не пропускал ни одной юбки… Страшно вспомнить: рыбозаводы в то время стояли, девчонок выбросили на улицу… Но у этих господ были деньги.

— В таком случае кто же волнуется?

— Волнуются другие!.. Буржуа, лавочники, коммерсанты… Они водились с этой компанией из кафе «Адмирал». Оно вроде центра в нашем городе… Сам господин мэр бывал гам…

Полицейский был явно польщен вниманием комиссара.

— Где мы находимся?

— Мы только что вышли из города. Здесь берег почти безлюден. Только скалы, пески и дюны… Кое-где виллы парижан, но там живут только летом. Это место называется мысом Кабелу…

— Почему вы решили искать именно здесь?

— Когда вы приказали нам с товарищем искать бродягу, которому, очевидно, принадлежит желтый пес, мы начали со старой барки, что стоит в заводи… Там иногда укрываются те, у кого нет крова… В прошлом году сгорел баркас: какой-то бродяга разводил в нем огонь, чтобы согреться, и ушел, не потушив костра…

— Так вы ничего не нашли?

— Ничего… Потом товарищ вспомнил, что на мысе Кабелу стоит заброшенная сторожка, и мы пришли сюда… Видите, на последнем выступе — каменный домик. Он, наверное, был построен в то же время, что и городские укрепления. Теперь идите сюда… Осторожно, здесь грязно. Когда-то в этом домике жил наблюдатель, который должен был сообщать в город о приближавшихся кораблях… Отсюда видно далеко вокруг… Это фарватер Гленан, проплыть в нашу гавань можно только по нему. Но все здесь вот уже много лет заброшено…

Мегрэ перешагнул порог. Двери не было, пол в комнате был земляной. В сторону моря смотрели узкие бойницы, пробитые в стене. В другой стене было одно-единственное окно без рам и стекол.

Стены были покрыты надписями, нацарапанными кончиком ножа. На полу валялись клочки бумаги, какие-то обломки, мусор.

— Смотрите, господин комиссар… Здесь лет пятнадцать жил один чудак… Он был не совсем нормальный, дичился людей… Спал вот в этом углу, на сырость и холод ему было наплевать. А ведь во время шторма волны доходили до бойниц… Интересный был тип. Летом специально, чтобы посмотреть на него, приезжали парижане, давали ему деньги… А потом один ловкий продавец открыток додумался сфотографировать его и продавать снимки при входе в домик. Но во время войны бедняга умер, и дело лопнуло… Как видите, прибрать в домике никто не догадался. И я подумал вчера: если он прячется где-то поблизости, искать надо здесь…

Мегрэ поднялся по узенькой каменной лесенке, выбитой в толще утеса, и оказался в сторожевой будке — маленькой башенке, сложенной из гранита. Отсюда на все четыре стороны открывался чудесный вид.

— Здесь был пост наблюдателя. Когда маяки еще не были изобретены, здесь зажигали костер… Так, значит, сегодня утром мы с товарищем пришли сюда. Шли тихо, на цыпочках. Видим, на том самом месте, где спал сумасшедший, храпит какой-то здоровенный детина… Храп был слышен шагов за пятнадцать. Мы изловчились надеть ему наручники, так что он даже не успел проснуться!..

Они спустились в комнату, там гуляли пронизывающие сквозняки.

— Он отбивался? — спросил Мегрэ.

— Нет. Товарищ потребовал у него документы, но он даже не ответил. Если б вы его видели, господин комиссар! Он вполне мог справиться с нами обоими… Я все время держал его под прицелом. Ручищи у него!.. У вас тоже не маленькие, но у него вдвое больше, честное слово, и татуированные…

— Успели заметить, какая татуировка?

— На одной руке — якорь и буквы «С» по бокам… И еще какие-то рисунки, может быть, змея. Мы не стали ничего трогать, так все и было… Посмотрите, господин комиссар!..

В углу были свалены бутылки из-под дорогих, тонких вин и ликеров и пустые консервные коробки, а также не открытые — их было штук двадцать.

В центре комнаты остались следы догоревшего костра. Рядом валялась обглоданная дочиста кость бараньей ноги, хлебные корки, рыбьи хребты, раковины и разгрызанные клешни омара.

— Настоящий пир! — воскликнул полицейский, видимо сроду не пробовавший таких деликатесов. — Вот почему за последнее время нам подали столько жалоб! Мы, правда, не обращали внимания, дела все были пустячные. У булочника украли шестифунтовый хлеб… С рыбачьей барки исчезла корзина свежих мерланов… Управляющий складом Прюнье жаловался, что у него по ночам воруют омаров…

Мегрэ был занят не совсем обычным подсчетом: за сколько дней мог управиться со всем этим здоровый человек с превосходным аппетитом?

— Пожалуй, за неделю, — бормотал он. — Никак не меньше. Да еще баранья нога… Вдруг он спросил:

— А как же пес?..

— В самом деле! Мы его не нашли, господин комиссар… Весь пол покрыт следами лап, но пса мы не видели… А уж господин мэр, наверное, на стенку лезет из-за ареста доктора… Он грозился телеграфировать в Париж, самому министру… Держу пари, так он и сделает!..

— У этого человека было оружие?

— Нет. Я сам обыскивал его карманы, пока мой товарищ Пьебеф одной рукой наводил на него револьвер, а другой — держал цепь от наручников. В кармане его брюк я нашел жареные каштаны, штук пять или шесть… Их продают в субботу и воскресенье с тележки, что стоит возле кинотеатра… Еще у него было немного мелочи, франков на десять… И нож. Такими ножами матросы режут хлеб.

— И он ничего не сказал?

— Ни единого слова. Пьебеф и я, мы даже подумали, что он не в своем уме, как и прежний здешний жилец. Он волком смотрел на нас… Не брился, должно быть, дней восемь, и два передних зуба у него были сломаны.

— Что на нем было?

— Не обратил внимания, господин комиссар… Какой-то изодранный пиджачишко… А под ним — не помню, не то рубашка, не то фуфайка… Он пошел за нами как миленький… Мы с Пьебефом были горды такой добычей. Если б он захотел, он мог бы сбежать десять раз, пока мы добирались до города… Мы уж совсем успокоились, и вдруг, возле самого рынка, он так рванул наручники, что цепи не выдержали… Я думал, он мне руку оторвет… Видите? Синяки до сих пор не прошли… Кстати, насчет доктора Мишу…

— Ну?

— Его мамаша должна вернуться сегодня или завтра. Вы знаете, что она вдова депутата? Говорят, у нее есть связи. Она дружна с женой господина мэра…

Сквозь узкие бойницы Мегрэ пристально смотрел на стальную поверхность океана. Крохотные парусники скользили между мысом Кабелу и подводной скалой, о существовании которой можно было догадаться по белым барашкам. Кораблики разворачивались и уходили в море ставить сети.

— Неужели вы действительно считаете, что доктор Мишу…

— Пошли! — сухо сказал комиссар.

Начинался прилив. Когда они вышли, свинцовые волны уже лизали гранитную площадку. Сотней метров ниже, у самой воды, прыгал по камням босоногий мальчишка. Видимо, при низкой воде он поставил ловушку для крабов и теперь торопился забрать добычу. Молодой полицейский не мог заставить себя молчать.

— Самое странное — это, конечно, выстрел в мосье Мостагэна. Ведь он лучший человек во всем Конкарно… Его даже хотели выбрать муниципальным советником… Правда, он как будто выкарабкался, но извлечь пулю не удалось… Бедняга так и будет ходить всю жизнь с куском свинца в животе. Подумать только, не начни он раскуривать сигару на ветру, ничего бы не случилось…

Обратно Мегрэ и сержант шли другим путем. Док остался справа, а они поехали на пароме, ходившем между портом и Старым городом.

Совсем близко от перекрестка, где накануне добивали камнями желтого пса, Мегрэ увидел стену с внушительной дверью. На ней развевался флаг и виднелась надпись: «Национальная жандармерия».

Мегрэ и сержант вошли во двор дома, построенного еще во времена Кольбера. В канцелярии инспектор Леруа о чем-то спорил с жандармским бригадиром.

— Где доктор? — спросил Мегрэ.

— Понимаете, комиссар, бригадир ни за что не разрешает приносить ему еду из ресторана…

— Только под вашу личную ответственность! — заявил бригадир. — И напишите мне расписку, чтобы я мог оправдаться.

Дворик был тих и безлюден, словно в монастыре. С пленительным журчанием плескалась вода в фонтане.

— Где он?

— Видите дверь? За ней будет коридор. Вторая дверь направо. Если хотите, могу вас проводить. Кстати, мне недавно звонил мэр и приказал обращаться с арестованным как можно мягче…

Мегрэ почесал подбородок. Инспектор Леруа и сержант — наверно, ровесники — смотрели на него с одинаково робким любопытством.

Спустя несколько минут комиссар вошел в камеру. Стены ее были выбелены известью, и помещение выглядело не более унылым, чем любая казарма.

Доктор Мишу сидел за маленьким некрашеным столом. Увидев комиссара, он встал и после короткого колебания заговорил, глядя куда-то в сторону:

— Я полагаю, комиссар, что вы разыграли эту комедию лишь для того, чтобы избежать новой драмы и защитить меня от нападения этого… этого…

Мегрэ обратил внимание, что у доктора в нарушение устава не были отобраны ни подтяжки, ни фуляровый шарф, ни шнурки. Комиссар зацепил носком ботинка стул, подтянул его к себе и удобно уселся. Затем он достал трубку, набил ее и проворчал добродушно:

— Ну еще бы… Да вы присаживайтесь, доктор!..

Глава 6

Трус

— Скажите, комиссар, вы суеверны?

Мегрэ сидел верхом на стуле, положив локти на спинку. Он скорчил гримасу, которая могла означать все что угодно. Доктор так и не сел.

— Я думаю, комиссар, что все мы суеверны, но проявляется это лишь в определенный момент. Когда мы, если разрешите так выразиться, ощущаем, что нас взяли на прицел..

Доктор откашлялся в платок, озабоченно посмотрел в него и продолжал:

— Всего неделю назад я сказал бы вам, что не верю никаким оракулам. Но теперь!.. Лет пять назад мы, несколько друзей, обедали у одной парижской актрисы. После обеда, за кофе, кто-то предложил погадать на картах… Погадали и мне… Знаете, что мне выпало? Заметьте, я не верил, я хохотал до слез… Я знал наперед все эти гадания: светловолосая дама, трефовый король, желающий вам добра, письмо издалека и прочее. Но мне сказали совсем другое: «Вы умрете страшной смертью… Остерегайтесь желтых собак!..»

Эрнест Мишу еще ни разу не посмотрел на комиссара. Теперь он на мгновение остановил на нем свой бегающий взгляд. Мегрэ благодушествовал. Огромный на маленьком стульчике, он очень смахивал на статую Благодушия.

— Вас это не удивляет, комиссар? Много лет подряд я и не слыхал ни о каких желтых псах… И вот в пятницу разыгрывается первая трагедия, и жертвой оказывается один из моих ближайших друзей… С таким же успехом я сам мог укрыться на крыльце, чтобы закурить!.. И получил бы пулю в живот!.. А желтый пес тут как тут!.. Затем исчезает второй мой друг… Исчезает при неслыханно таинственных обстоятельствах. И снова бродит вокруг этот проклятый пес… Вчера пришла очередь Ле-Поммерэ — и здесь не обошлось без следов этого чудовища… Как же мне не волноваться, комиссар?

Все это доктор Мишу выпалил единым духом, но к концу своей тирады он заметно успокоился. Чтобы подбодрить его, Мегрэ поддакнул:

— Безусловно. Несомненно…

— Разве это не ужасно?.. Я прекрасно понимаю, что могу показаться трусом. Пусть так! Да, я боюсь! После выстрела в Мостагэна какой-то безотчетный страх схватил меня за горло и не отпускает… Особенно — когда я слышу об этом желтом псе!..

Доктор маленькими шажками бегал по камере, упорно глядя в пол. Лицо его раскраснелось.

— Я сам собирался попросить у вас защиты, комиссар, но боялся вашей презрительной усмешки… Ваше презрение ранило бы меня… Я знаю, что сильные люди презирают трусов…

Голос доктора стал пронзительным.

— Так вот, комиссар, я признаюсь вам в том, что я трус… Четыре дня я живу в мучительном страхе, я умираю от страха. Но я в этом не виноват. Я достаточно опытный врач, чтобы понимать, в чем тут дело. Я родился семимесячным, и меня поместили в «инкубатор». Ребенком я переболел решительно всеми детскими болезнями… Когда началась война, врачи признали меня годным к военной службе. А мне уже дважды накладывали пневмоторакс, удалили часть ребра, и каверна едва успела зарубцеваться… Одной почки у меня уже не было. Но врачи тогда осматривали по пятьсот человек в день, они признали меня годным и отправили на фронт. И тут я узнал настоящий страх!.. Мне казалось, что я схожу с ума! При разрыве снаряда меня засыпало землей, санитары еле откопали меня. После этого я был признан непригодным к военной службе и демобилизовался… Конечно, то, что я рассказываю вам, не очень приятно. Но я внимательно наблюдал за вами, и мне кажется, вы способны понять многое… Презирать слабого легче всего. Гораздо труднее понять до конца причины страха. Так вот, комиссар: я прекрасно знал, что вы смотрели на нашу компанию весьма неодобрительно. Вам, конечно, рассказали, что я, сын покойного депутата, доктор медицины, занимаюсь продажей земельных участков… И провожу вечера в кафе «Адмирал» в кругу таких же неудачников, как я сам… Впрочем, что мне оставалось делать, комиссар?.. Мои родители тратили много, но были небогаты. Для Парижа это не редкость. Я рос в роскоши, меня возили по всем модным курортам. Потом отец умер, а матери пришлось выкручиваться, интриговать, ведь она осталась все той же тщеславной светской дамой, а кредиторы уже начали нас осаждать. Я стал помогать ей!.. Все, на что я оказался способен, — это торговля земельными участками… Конечно, занятие не из блестящих. К тому же оно вынуждает меня жить в этой дыре… Зато здесь мы уважаемые граждане… Правда, у каждого из этих уважаемых граждан своя червоточинка… Мы знакомы всего три дня, комиссар, но мне хочется говорить с вами начистоту… Я был женат, но жена бросила меня… Ей был нужен человек энергичный, честолюбивый… А у меня не хватает почки… Три или четыре дня в неделю я болею, еле дотаскиваю ноги от кровати до кресла… Доктор устало опустился на стул.

— Вероятно, Эмма сказала вам, что я был ее любовником… Глупо, не правда ли?.. Но что делать, комиссар, иногда женщина бывает вам необходима… Хотя о таких вещах не принято говорить во всеуслышание. В кафе «Адмирал» я мог бы постепенно сойти с ума. Этот желтый пес… Исчезновение Сервьера, пятна крови в его машине… И самое страшное — ужасная смерть Ле-Поммерэ… Почему он?.. Почему не я?.. За два часа до его гибели мы сидели за одним столом, пили из одной бутылки… У меня было предчувствие, что если я выйду на улицу, то наступит мой черед. Потом я понял, что кольцо смыкается. Даже в гостинице, запершись в своей комнате, я не мог считать себя в безопасности… Поэтому я так обрадовался, когда увидел, что вы подписываете ордер на мой арест. И все же…

Доктор обвел взглядом стены, посмотрел на зарешеченное окно, выходящее во двор.

— Все же я думаю передвинуть свою койку в тот угол, подальше от окна… Ну разве это не странно? Мне гадали пять лет тому назад, а ведь желтого пса, конечно, тогда и на свете не было! Я боюсь, комиссар, я готов кричать во все горло, что я боюсь… Мне наплевать, что скажут люди, узнав, что я в тюрьме. Я думаю только об одном: я не хочу умирать!.. А ведь кто-то подстерегает меня. Кто он, я не знаю, но он убил Ле-Поммерэ, убил Гойяра, тяжело ранил Мостагэна… Объясните мне: зачем он это сделал? Вероятнее всего, это сумасшедший. Но он на свободе, он бродит где-то рядом, а мы не можем с ним справиться. Он уже знает, что я здесь. Вы заметили, что у этого ужасного пса глаза человека?..

Мегрэ поднялся со стула и выколотил трубку о каблук. Доктор Мишу жалобно повторил:

— Я знаю, вы считаете меня трусом… Что ж! У меня опять начались боли в почке, и я промучаюсь всю ночь.

Мегрэ как бы олицетворял собой полную противоположность доктору, которого снедали какое-то лихорадочное волнение, физическая боль и отвратительный, нездоровый ужас.

— Прислать вам врача?

— Не надо! Если я стану кого-то ждать, это будет еще страшнее… Мне будет казаться, что сейчас войдет он, сумасшедший убийца… Вместе со своим псом…

Зубы доктора стучали.

— Вы арестуете его, комиссар, или просто застрелите как бешеную собаку? Он хуже бешеной собаки!.. Ведь он убивает людей без цели, без причины…

Казалось, еще три минуты — и у него начнется нервный припадок. Мегрэ счел за лучшее подняться и выйти. Заключенный проводил его взглядом. Он втянул голову в плечи, глаза его тускло мерцали под красноватыми веками.

— Вы хорошо меня поняли, бригадир?.. Никто, кроме вас, не имеет права входить в камеру. Вы будете приносить ему пищу и все, что ему понадобится. Но смотрите, чтобы в камере не было ничего такого, с помощью чего он мог бы покончить с собой. Отберите у него шнурки, галстук… Во дворе под окном установите круглосуточное дежурство. И будьте с ним вежливы!.. Безупречно вежливы!..

— Такой достойный человек! — вздохнул жандармский — бригадир. — Неужели вы думаете, что он…

— Что он очередная жертва? Да!.. Помните: вы отвечаете за его жизнь!..

Мегрэ вышел и зашагал по узкой улице, шлепая по лужам. Теперь уже весь город знал его. При его появлении на окнах приподнимались занавески. Мальчишки прекращали игры и провожали его почтительными и боязливыми взглядами.

Комиссар пересекал подъемный мост, соединяющий Старый город с Новым, когда навстречу ему попался инспектор Леруа. Он искал комиссара.

— Есть новости, Леруа? Как прошла облава на медведя?

— На какого медведя?

— На медведя с большими лапами… Удалось вам его поймать?

— Нет. Мэр распорядился прекратить розыски, так как они нервируют население. Мы ограничились тем, что установили жандармские посты в наиболее важных местах… Но я искал вас не поэтому. Я хотел поговорить с вами насчет исчезнувшего журналиста Гойяра, он же Жан Сервьер… Из Бреста приехал один коммивояжер, который с ним знаком. Он утверждает, что вчера видел Сервьера в Бресте. Сервьер отвернулся и сделал вид, что не узнает его…

Леруа был очень удивлен тем равнодушием, с каким встретил это известие комиссар.

— Мэр убежден, что коммивояжер обознался… Коротеньких, толстых мужчин немало в любом городе. Я слышал, как он тихо сказал одному из своих помощников, очевидно все же рассчитывая, что я его услышу: «Вот увидите, комиссар устремится по ложному следу. Держу пари, что он уедет в Брест, оставив убийцу у нас на шее…» Это его точные слова…

Мегрэ молча прошел еще шагов двадцать. Они вышли на рыночную площадь, где уже разбирали ларьки и прилавки.

— Я хотел ему ответить…

— Что?

Леруа покраснел и отвернулся.

— В том-то и дело, что я не знал, что. Мне тоже казалось, что вы не придаете большого значения поимке бродяги.

— Как здоровье Мостагэна?

— Ему лучше.. Он ничего не мог сказать по поводу выстрела. Он просил прощения у жены за то, что засиделся в кафе… За что, что выпил лишнее… Он плакал и клялся, что никогда в жизни не возьмет в рот и капли спиртного…

Мегрэ остановился на набережной метрах в пятидесяти от кафе «Адмирал». Рыбачьи лодки возвращались в порт. Огибая мол, они спускали свои бурые паруса и тихо двигались к причалам на кормовых веслах.

У стен Старого города отлив обнажил ржавую железную посуду, дырявые кастрюльки и прочий хлам.

За плотной завесой облаков едва угадывалось солнце.

— А вы что скажете, Леруа? Инспектор растерялся.

— Не знаю… Конечно, не упусти мы этого бродягу… И потом, исчезновение пса… Зачем бродяга оказался на вилле доктора?.. Очевидно, искал там яд… Из этого я делаю вывод…

— Понятно. Только я, инспектор, никогда не делаю преждевременных выводов.

— Я очень хотел бы посмотреть на этого бродягу вблизи… Судя по отпечаткам ног, он должен быть великаном…

— Разумеется!

— И что вы на это скажете?

— Ничего.

Мегрэ стоял неподвижно. Казалось, он был зачарован видом маленькой гавани. Слева чернел скалистый мыс Кабелу, поросший сосновым лесом. Черно-красные вехи и яркие буи указывали путь к островам Гленан, а дальше все тонуло в серой дымке.

Инспектору еще многое нужно было сказать комиссару.

— Я звонил в Париж, чтобы навести справки о Гойяре, ведь он долго там жил…

Мегрэ взглянул на него с добродушной усмешкой, и задетый за живое Леруа заторопился:

— Сведения получил самые противоречивые… К телефону подошел бригадир светской полиции, который знал его лично. Так вот, Сервьер много лет занимался журналистикой… Начал с хроникера. Потом стал директором-распорядителем какого-то маленького театра. Потом — владельцем кабаре на Монмартре… Дважды банкротился. Около двух лет был главным редактором провинциальной газетки, кажется в Невере… Потом заправлял в каком-то ночном кабаке… «Этот господин умеет плавать!» Бригадир отозвался о Сервьере именно так… Но потом добавил: «Парень он неплохой; когда увидел, что ничего в Париже не добьется, а только проест свои сбережения и что ему грозят неприятности, он предпочел опять нырнуть в провинцию…»

— Итак?

— Итак, я не понимаю, зачем ему понадобилась эта инсценировка… Я видел его машину, на сиденье самые настоящие пятна крови… Но если он жив, какой ему смысл скрываться? Ведь его видели гуляющим по Бресту!..

— Вот и отлично!

Инспектор живо повернулся к Мегрэ. Уж не шутит ли он? Но нет! Лицо комиссара было серьезно, а взгляд прикован к светлому краешку солнца, которое появилось из-за туч.

— Что касается Ле-Поммерэ…

— Есть какие-нибудь сведения?

— В гостиницу приходил его брат, хотел повидаться с вами… Но ждать у него не было времени. Он чернил его, как только мог… Покойный Ив был бездельником, а это, с его точки зрения, непростительно… У него были две страсти — охота и женщины. Он влезал в долги и любил корчить из себя аристократа… И еще одна характерная деталь: брат Ле-Поммерэ, один из богатейших промышленников города, заявил мне: «Я, например, шью у брестских портных. Это не роскошно, но вполне прилично и недорого… А Ив одевался только в Париже! И обувь он заказывал только у хороших мастеров… А ведь даже моя жена носит фабричную обувь!..»

— Какая чепуха! — фыркнул Мегрэ к великому удивлению своего собеседника.

— Почему?

— Вернее, ценная чепуха, Леруа! Как вы только что выразились, мы с вами нырнули в провинциальную жизнь… Это прекрасно: знать, носил Ив Ле-Поммерэ обувь фабричную или сделанную на заказ!.. Кажется, что это не имеет никакого значения, но можете мне поверить, Леруа: это решающий момент трагедии. Пойдемте, Леруа, пить аперитив, как пили его ежедневно эти почтенные господа… В кафе «Адмирал», разумеется…

Инспектор внимательно посмотрел на своего начальника, стараясь понять, не издевается ли тот над ним. Он ожидал благодарности и поздравлений за бурную деятельность, которую развернул в это утро. А Мегрэ сделал вид, что не принимает его сообщений всерьез.

По залу кафе прошло волнение, как по классу, когда входит преподаватель, а ученики еще болтают и смеются. Разговоры сразу стихли. Журналисты окружили комиссара тесной толпой.

— Об аресте доктора можно писать? Он в чем-нибудь признался?

— Ровно ни в чем!

Мегрэ рукой раздвинул толпу и крикнул Эмме:

— Два раза перно, милочка!..

— Но, господин комиссар, раз вы арестовали доктора Мишу…

— Хотите знать правду, господа?

Сразу зашуршали блокноты, взвились вечные перья. Журналисты ждали.

— Так вот, правды пока еще нет. Быть может, мы ее узнаем в один прекрасный день… А может быть, и не узнаем.

— Говорят, что Жан Гойяр…

— Жив и здоров? Тем лучше для него!

— Но есть еще неизвестный, который скрывается, которого преследуют и не могут найти…

— Это только доказывает, что дичь сильнее охотников! Мегрэ потянул за рукав Эмму и тихо сказал:

— Принеси мне поесть в мою комнату, ладно? Комиссар залпом выпил аперитив и поднялся со стула:

— Послушайте моего совета, господа: не увлекайтесь преждевременными умозаключениями. И самое главное: не делайте никаких выводов!

— Но кто же убийца?

Мегрэ пожал своими широкими плечами и вздохнул:

— Кто знает, господа, кто знает…

Он уже подошел к лестнице. Инспектор Леруа вопросительно посмотрел на него.

— Нет, старина, вы лучше позавтракайте в общем зале… Мне надо отдохнуть.

Лестница заскрипела под тяжелыми шагами комиссара. Спустя десять минут Эмма понесла наверх блюдо с закусками.

Потом она поднялась вновь, неся кастрюльку со свежими омарами и порцию телятины со шпинатом.

В общем зале разговор постепенно затихал. Одного из журналистов вызвали к телефону. Возвратясь, он заявил:

— Часа в четыре… да, пожалуй, не раньше… я сообщу вам потрясающую новость. Но пока придется подождать, понятно?

За маленьким столиком в углу сидел инспектор Леруа. Он ел не торопясь, как хорошо воспитанный молодой человек, то и дело вытирая рот уголком чистой салфетки.

На рыночной площади толпились любопытные, они не сводили глаз с фасада кафе, ожидая новых событий.

На углу тупичка, в том самом месте, где сбежал арестованный бродяга, стоял, прислонившись спиной к стене, дежурный жандарм.

Зазвонил телефон.

— Господин мэр просит комиссара Мегрэ! Леруа встрепенулся и приказал Эмме:

— Поднимитесь наверх и позовите комиссара! Через минуту официантка вернулась и заявила:

— В комнате его нет!

Инспектор стремглав взбежал по лестнице, потом спустился бледный как полотно и схватил трубку.

— Алло!.. Да, господин мэр. Не знаю, господин мэр… Я… я очень беспокоюсь. Комиссара здесь нет! Алло! Нет! Ничего не могу сказать… Он завтракал у себя в комнате… Я не заметил, чтобы он спускался… Я позвоню вам через час…

Салфетка все еще была в руках у Леруа, он вытер ею пот, проступивший на лбу.

Глава 7

Двое при свече

Инспектор Леруа поднялся в свою комнату лишь полчаса спустя. На столе лежала записка, зашифрованная азбукой Морзе. Расшифровав, Леруа прочел:

«Сегодня вечером после одиннадцати незаметно вылезьте на крышу гостиницы. Я буду там. Не шумите. Возьмите с собой оружие. Скажите, что я уехал в Брест и позвонил вам оттуда. Никуда не выходите из гостиницы. Мегрэ».

Незадолго до одиннадцати Леруа снял ботинки и надел войлочные туфли. Он купил их днем специально для этой экспедиции, которая его очень заинтересовала.

Лестница доходила только до второго этажа. Поэтому на чердак можно было попасть, лишь взобравшись по стремянке, приставленной к люку в потолке. Там было холодно — сквозняки свободно гуляли под высокой крышей дома. Очутившись на чердаке, инспектор отважился зажечь спичку.

Спустя несколько секунд он вылез через слуховое окно, но спуститься к карнизу решился не сразу. Все предметы вокруг были ледяные, пальцы стыли, когда прикасались к цинковой крыше. Леруа пожалел, что не надел пальто.

Когда глаза начали привыкать к темноте, Леруа увидел перед собой черную глыбу, точно притаился в засаде какой-то огромный зверь. Леруа почувствовал запах трубочного табака и чуть слышно свистнул.

Спустя мгновение, он сидел рядом с Мегрэ, упершись подошвами в карниз крыши. Отсюда не было видно ни моря, ни города. Они находились на той стороне крыши, которая спускалась к набережной, под их ногами открывалась темная пропасть. Это был тот самый тупичок, по которому утром удрал бродяга.

Дома, очевидно, не строились по единому плану. У одних были низкие крыши, у других они поднимались на высоту приблизительно четырех метров. Город спал, но кое-где еще светились окна. Некоторые из них были затянуты шторами, за которыми, подобно китайским теням, мелькали силуэты людей. В одном окне виднелась женщина, моющая грудного ребенка.

Массивная фигура комиссара зашевелилась и подползла поближе. Рот Мегрэ оказался возле уха инспектора.

— Поосторожнее, Леруа! Не шевелитесь! Карниз не так уж крепок, и водосточная труба в любую минуту может загреметь… Где газетчики?

— Внизу. Все, кроме одного. Он уехал в Брест, полагая, что вы бросились по следу Гойяра…

— А Эмма?

— Не знаю, не обратил внимания… Она подавала мне кофе после обеда, и больше я не видел ее.

Нелепо было сидеть на крыше, забравшись сюда тайком от всех. Внизу жизнь шла своим чередом, слышались голоса и смех. Люди сидели в теплых, светлых комнатах, им не нужно было шептаться…

— Осторожно повернитесь и поглядите на нежилой дом.

Этот дом стоял вторым справа и был одним из немногих домов, таких же высоких, как здание гостиницы. Он стоял окутанный густым, бархатным мраком, и инспектору показалось, что на стекле незавешенного окна во втором этаже играет желтоватый отблеск.

Присмотревшись внимательнее, Леруа понял, что ошибся: слабый свет горел внутри пустого дома. Инспектор продолжал пристально вглядываться и немного погодя смог различить то, что было возможно.

Он увидел пол, застланный линолеумом, свечу, сгоревшую наполовину. Язычок пламени стоял ровно, окруженный золотистой дымкой.

— Он здесь! — От неожиданности Леруа сказал это почти полным голосом.

— Шш!.. Конечно!

Действительно, в комнате кто-то лежал на полу Свеча освещала лежавшего только с одной стороны, поэтому половина его тела тонула во мраке. Они увидели могучий торс, обтянутый матросской тельняшкой, и огромный башмак.

Леруа вспомнил, что у входа в тупичок стоит жандарм, на площади — второй, а третий патрулирует по набережной.

— Задержим его?

— Не знаю. Он спит уже три часа.

— Оружие у него есть?

— Утром не было.

Они с трудом понимали тихий шепот друг друга, который сливался с их осторожным дыханием.

— Чего мы ждем?

— Не знаю… Я не могу понять одного: ведь он знает, что его ищут, к тому же сейчас он спит — так зачем же ему зажженная свеча?.. Внимание!

На стене нежилого дома вдруг появился желтый прямоугольник.

— Это залегли свет в комнате Эммы, как раз под нами. И отблеск падает на стену дома напротив…

— Вы обедали, комиссар?

— Я взял с собой хлеба и колбасы. Вам не холодно? И тот, и другой уже продрогли. По небу через каждые несколько секунд скользил яркий луч маяка.

— Она погасила свет…

— Вижу… Тише.

Еще пять минут тишины, пять минут томительного ожидания. В темноте рука Леруа нашла руку Мегрэ и многозначительно стиснула ее.

— Посмотрите вниз!

— Вижу…

Черная тень мелькнула на выбеленной известью стене, отделявшей сад пустого дома от тупика.

— Она пошла к нему! — прошептал Леруа, не в силах справиться с охватившим его волнением.

Человек в комнате продолжал спать. В саду зашуршали кусты смородины. Испуганный кот метнулся по переулку.

— Нет ли у вас зажигалки с трутовым фителем? Мегрэ не решался разжечь погасшую трубку. Он долго колебался. Наконец прикрылся полой пиджака Леруа и быстро чиркнул спичкой. Инспектор ощутил теплый запах табачного дыма.

— Смотрите!..

Оба замолчали. Человек в комнате так стремительно вскочил на ноги, что чуть не опрокинул Свечу. Он отодвинулся в тень, дверь открылась, и в освещенную часть комнаты вступила Эмма. Она вошла с таким нерешительным и жалким видом, словно в чем-то была очень виновата.

Подмышкой у нее были бутылка вина и сверток, который она положила на пол. Бумага на свертке разорвалась, оттуда торчала ножка жареной курицы.

Эмма заговорила, видно было, как движутся ее бледные губы. Печально и покорно произнесла она несколько слов Собеседника не было видно.

Что такое? Неужели Эмма плачет? На ней было все то же черное платье официантки и на голове накрахмаленный бретонский чепец. Она не успела снять фартука и поэтому казалась еще более неуклюжей, чем обычно.

Да. Эмма плакала, говорила и плакала… Она с трудом выдавливала из себя слова. Вот она прислонилась спиной к дверному косяку и закрыла лицо согнутой рукой. Плечи ее судорожно вздрагивали.

Мужчина вышел на середину комнаты и заслонил собой светлый прямоугольник окна, но тут же шагнул к двери, и опять комнату стало хорошо видно. Огромная рука схватила женщину за плечо и тряхнула так, что Эмма отлетела и едва удержалась на ногах. Она повернулась к окну. Ее лицо было бледным и измученным, губы распухли от слез.

Все это напоминало демонстрацию фильма при зажженном свете. Лица Эммы и бродяги были видны расплывчато и неясно. Их шагов и голосов не было слышно.

Совсем как в немом кино, не хватало только тапера.

Теперь говорил мужчина. Видимо, он говорил громко, этот медведь. Его голова на короткой шее, казалось, ушла в плечи, полосатая тельняшка обтягивала могучую грудь. Волосы его были острижены коротко и неровно, как у каторжника. Упершись кулаками в бока, он, видимо, в чем-то упрекал ее или ругал… А может быть, и угрожал.

Видно было, что он взбешен и вот-вот бросится на Эмму Леруа далее дотронулся до Мегрэ, словно желая удостовериться, что комиссар рядом.

Эмма все еще плакала. Накрахмаленный чепец съехал набок, казалось, ее густые волосы сейчас рассыпятся. Где-то в стороне захлопнулось окошко, и это на мгновение отвлекло Мегрэ и Леруа.

— Комиссар… А что если…

Облачко табачного дыма окутывало обоих мужчин призрачным теплом.

Почему Эмма так умоляюще складывает руки?.. Опять говорила она. На лице ее застыло выражение ужаса, боли и мольбы, и Леруа услышал, как щелкнул предохранитель револьвера Мегрэ.

Расстояние между комнатой и сидевшими на крыше не превышало двадцати метров. Сухой треск выстрела, звон разбитого стекла — и великан будет обезврежен…

Бродяга метался по комнате. Он заложил руки за спину и от этого казался еще шире, еще приземистее. Он чуть не споткнулся о жареную курицу и яростно пнул ее ногой. Курица отлетела в тень. Эмма проводила ее грустным взглядом.

О чем говорили эти двое? Что было лейтмотивом этого патетического диалога?

Мужчина, видимо, повторял одно и то же. Но теперь он как будто говорил более вяло.

Вдруг Эмма бросилась на колени, преградив ему путь, и протянула дрожащие, умоляющие руки. Даже не посмотрев на нее, он резко отвернулся, а она, рухнув на пол, продолжала тянуться к нему.

Мужчина ходил по комнате, то появляясь в окне, то исчезая. Вот он остановился возле Эммы и поглядел на нее сверху вниз.

И снова зашагал, то приближаясь к Эмме, то удаляясь от нее. У Эммы, видимо, не было больше сил умолять, а может, ее оставило мужество. Она опустилась на пол, тело ее безжизненно вытянулось. Бутылка оказалась рядом с ее рукой.

Бродяга неожиданно наклонился, схватил женщину за плечо и грубым рывком поставил ее на ноги. Эмма, когда он ее отпустил, неуверенно качнулась, но ее измученное лицо озарила робкая улыбка надежды. Чепец остался на полу, волосы рассыпались.

Мужчина продолжал шагать. Дважды он прошел мимо обессиленной женщины, потом вдруг обнял ее, прижал к себе, запрокинул ей голову и впился в ее губы.

Теперь видна была только спина, нечеловечески широкая спина и маленькая женская рука, вцепившаяся в плечо мужчины. Мужчина не отрывал губ, звериная лапа медленно гладила рассыпавшиеся волосы женщины, точно он хотел ее раздавить, уничтожить, вобрать в себя…

— Что же это такое?.. — дрожащим голосом прошептал инспектор.

Мегрэ был настолько поражен этим неожиданным переходом, что едва удержался от смеха.

Прошло минут пятнадцать с тех пор, как Эмма вошла в комнату. Грубое объятие кончилось, свеча почти догорела. Ее оставалось еще минут на пять. Атмосфера в комнате разрядилась.

Теперь Эмма смеялась. Она раздобыла где-то осколок зеркала и устроилась с ним возле самой свечи. Было видно, как она закалывает свои длинные волосы, как поднимает с полу выпавшую шпильку и, держа ее во рту, надевает смятый чепец.

Сейчас Эмма казалась почти красивой. Да она и была красива! Даже ее плоская фигура, заплаканные глаза, ее поношенная черная юбка казались очаровательными. Мужчина тем временем занялся курицей. Не спуская с Эммы глаз, он впился зубами в нежное мясо, жадно рвал его, обсасывал кости.

Он поискал в карманах нож, но не нашел и, ударив бутылкой по каблуку, отбил горлышко. Потом сделал несколько глотков и протянул бутылку Эмме. Она, смеясь, покачала головой. Быть может, боялась, что порежет губы? Но бродяга заставил Эмму открыть рот и стал осторожно поить ее.

Эмма поперхнулась и закашлялась. Бродяга снова обнял ее и поцеловал, но не в губы. Он осыпал короткими поцелуями ее щеки, глаза, волосы, далее накрахмаленный чепец.

Эмма привела себя в порядок. Мужчина подошел к окну и прижался к стеклу лицом. Опять его огромное тело заслонило светлый прямоугольник. Затем он повернулся и потушил свечу.

Инспектор Леруа беспокойно зашевелился.

— Они уходят вместе, комиссар…

— Конечно.

— Но их схватят жандармы…

Зашелестели смородиновые кусты. Над низкой стеной появился темный силуэт — Эмма спрыгнула в тупик и остановилась, ожидая любовника.

— Проследи за ними! — шепнул Мегрэ. — Только смотри, чтобы они тебя не заметили. Доложишь, когда будет возможность.

Пока бродяга перелезал через стену, Мегрэ помог инспектору добраться до чердачного окна. Затем он вернулся на прежнее место и осмотрел тупичок: теперь виднелись лишь головы удалявшейся пары.

Эмма и бродяга остановились и нерешительно перешептывались. Затем официантка увлекла его в какой-то сарайчик, который был закрыт только на щеколду, и они в нем исчезли.

Это был склад торговца канатами. Он сообщался с магазином, который, разумеется, был пуст в это время. Стоило сломать замок входной двери — и пара окажется на набережной.

Но Леруа будет там раньше них.

Как только комиссар спустился с чердачной лестницы, ему стало ясно: что-то случилось. Вся гостиница гудела. Слышались телефонные звонки и громкие голоса. И среди них голос Леруа, который, очевидно, говорил по телефону, так как изъяснялся в весьма повышенном тоне.

Мегрэ кубарем скатился по лестнице и в коридоре столкнулся с одним из журналистов.

— Что тут происходит?

— В городе случилось новое убийство… Всего четверть часа назад. Пострадавший перевезен в аптеку…

Мегрэ поспешил на набережную и увидел жандарма, который бежал, размахивая револьвером. Пожалуй, еще никогда Мегрэ не видел такого черного неба. Он догнал жандарма.

— Что у вас случилось?

— Какая-то пара вышла из магазина… Я немного отошел с поста, а они прямо как с неба свалились. Теперь уже не стоит догонять, они, должно быть, далеко.

— Объясните, как было дело!

— Я услышал шум в магазине, хотя свет там уже был погашен. Я вынул револьвер и подошел… Дверь раскрылась, из магазина вышел мужчина… Но я не успел даже прицелиться… Он так ударил меня кулаком в лицо, что я упал… Я выронил револьвер и страшно испугался, что он его подберет… Но куда там! Он подбежал к женщине, которая ждала его на пороге магазина, и схватил ее на руки — наверно, она не могла бежать, и пока я приходил в себя… Посмотрите, я весь в крови, у этого бродяги такие ручищи… Но я все же заметил, что он побежал вдоль набережной, обогнул дом и скрылся… В той стороне много узких улочек и переулков, а потом начинается поле.

Жандарм вытирал платком кровь, лившуюся из носа.

— Он мог убить меня наповал! У него же не кулак, а паровой молот!

Из освещенного здания гостиницы все еще доносились встревоженные голоса. Мегрэ оставил жандарма и свернул за угол. Перед ним была ацтека. Ставни ее были закрыты, но из раскрытой двери лился яркий свет.

У порога сгрудились человек двадцать любопытных. Комиссар растолкал их локтями и вошел.

Посреди комнаты на полу лежал раненый. Запрокинув голову, он тихо и равномерно стонал. Одна штанина его брюк была распорота.

Жена аптекаря, дама в ночной рубашке, шумела больше, чем все остальные вместе взятые.

Аптекарь, успевший накинуть пиджак поверх пижамы, бестолково суетился, гремел склянками и разрывал пакеты с гигроскопической ватой.

— Кто это? — спросил Мегрэ.

Он не стал дожидаться ответа, увидев, что лежавший на полу был в форме таможенной охраны. Присмотревшись, он узнал и его самого.

Это был тот самый таможенник, который дежурил в пятницу и явился свидетелем драмы, жертвой которой оказался Мостагэн.

Прибежал врач, торопливо осмотрел раненого, повернулся к Мегрэ и возмущенно воскликнул:

— Опять? Когда же это кончится?

На полу между тем образовалась лужица крови. Аптекарь промыл рану перекисью водорода, и она покрылась розоватой пеной.

Снаружи какой-то мужчина все еще взволнованным голосом, очевидно уже в десятый раз, рассказывал:

— Мы с женой спали, когда нас разбудил странный звук, похожий на выстрел… Потом послышался крик. Потом минут на пять все стихло… Я не мог больше заснуть, жена уговаривала меня пойти узнать, в чем дело… Тут послышался стон. Кто-то стонал на тротуаре у самых наших дверей. У меня было оружие, и я открыл дверь. На тротуаре лежала темная фигура… Я начал кричать, чтобы разбудить соседей. Пришел торговец фруктами. Он на своей машине помог мне привезти раненого в аптеку.

— В котором часу вы услышали выстрел? — спросил Meгрэ.

— Ровно полчаса назад!

То есть в самый разгар сцены между Эммой и бродягой.

— Где вы живете?

— Я парусный мастер… Вы несколько раз проходили мимо моих дверей, господин комиссар… Живу я правее гавани, недалеко от рыбного рынка, на углу набережной и переулка… Дальше дома стоят особняком, начинаются виллы…

Четверо мужчин подняли раненого, перенесли его в заднюю комнату и уложили на диван. Врач отдавал распоряжения. Снаружи послышался голос мэра:

— Где комиссар?

Сунув руки в карманы, Мегрэ вышел ему навстречу. — Вы сами понимаете, комиссар…

Мегрэ смотрел на мэра таким тяжелым взглядом, что мэр на мгновение смешался.

— Новое преступление вашего бродяги, не так ли?

— Нет, не так.

— Откуда вы знаете?

— Знаю, потому что в тот момент, когда раздался выстрел, я видел его почти так же близко, как вижу вас.

— И вы не арестовали его?

— Нет.

— Мне сказали, что пострадал жандарм…

— Совершенно верно.

— Вы отдаете себе отчет в том, какие последствия повлекут за собой эти события, комиссар? Подумайте! С тех пор как вы появились в нашем городе…

Мегрэ снял телефонную трубку.

— Жандармерию, прошу вас… Да… Спасибо. Алло, жандармерия? Это вы, бригадир?.. Говорит комиссар Мегрэ.. Полагаю, доктор Мишу находится в целости и сохранности?. Что? Пойдите проверьте еще разок… Так. Наружный пост под окном установлен? Очень хорошо, я подожду…

— Неужели вы думаете, комиссар, что доктор…

— Что вы! Я ничего не думаю, господин мэр. Алло!.. Значит, доктор и не пошевелился? Он все еще спит?.. Очень хорошо, благодарю вас… Что? У нас? У нас все в порядке.

Из соседней комнаты доносились стоны. Вскоре послышался чей-то голос:

— Можно вас на минутку, комиссар?

Это был врач. Он вытирал салфеткой руки, которые были в мыльной пене.

— Можете допрашивать его, комиссар. Пуля скользнула

по икре, повредив только кожу. Он не столько пострадал, сколько перепугался… Правда, кровотечение было довольно сильное…

На глазах у таможенника были слезы, он покраснел, когда врач заговорил опять:

— Он, видите ли, перепугался, что ему отрежут ногу. Но ровно через неделю он позабудет об этой царапине. На пороге, в рамке двери, появился мэр.

— Расскажите, как это произошло, — мягко сказал Мегрэ, присаживаясь на краешек дивана. — И не бойтесь ничего. Вы слышали, что сказал врач?

— Я ничего не понимаю, господин комиссар…

— Расскажите все как было.

— Мое дежурство кончалось в десять часов… Живу я недалеко от того места, где меня ранили…

— Стало быть, вы не сразу пошли домой?

— Да, не сразу… Я увидел, что в кафе «Адмирал» еще горит свет… Я решил зайти туда, посидеть, узнать новости.. Клянусь вам, комиссар, нога у меня прямо горит!

— Пустяки! Не стоит преувеличивать! — усмехнулся врач.

— Но мне больно! Впрочем, раз вы утверждаете, что это пустяки… Так вот, комиссар, я выпил в кафе кружку пива. Там были только журналисты, расспрашивать их я не посмел…

— Кто подавал вам пиво?

— Кажется, горничная. Эммы, по-моему, не было.

— А потом?

— Потом я решил отправиться домой. Я проходил мимо таможенной будки и прикурил сигарету от трубки товарища, который меня сменил… Затем я пошел по набережной… и повернул направо. Вокруг не было ни души. Море было тихим. Я сворачивал за угол, как вдруг почувствовал острую боль в ноге и тут же услышал звук выстрела… Будто кто-то швырнул булыжник мне в ногу… Я упал и услышал, что кто-то убегает… Я хотел подняться и не смог… Моя рука коснулась чего-то горячего и мокрого… Уж не знаю, как это получилось, только я потерял сознание. Когда пришел в себя, надо мной стояли парусный мастер и торговец фруктами. Больше я ничего не знаю…

— Значит, вы не видели, кто стрелял?

— Нет, не видел… Все это произошло очень быстро… Я сразу упал… А потом моя рука оказалась выпачканной в крови…

— У вас есть враги?

— Что вы! Какие враги! Служу я здесь всего два года, родился и вырос в центре страны. Но и за эти два года мне ни разу не пришлось иметь дело с контрабандистами…

— Вы всегда возвращаетесь домой этим путем?

— Нет, не всегда. Это путь самый длинный. Но у меня не было спичек, и я специально пошел мимо нашей будки, чтобы прикурить у товарища. Поэтому, вместо того чтобы идти через город, я пошел по набережной…

— Но путь через город короче?

— Немного.

— Значит, если кто-то, увидев, как вы выходите из кафе, решил бы поджидать вас на набережной, он успел бы дойти до места?

— Конечно… Но зачем? Денег я с собой никогда не ношу… Да меня и не пытались ограбить…

— А вы уверены, комиссар, что не спускали глаз с вашего бродяги на протяжении всего вечера?.. — в голосе мэра звучали язвительные нотки.

Но тут подошел Леруа с бумагой в руке.

— Телеграмма, господин комиссар. Из Парижа. Ее передали по телефону в гостиницу.

Мегрэ прочел:

Сюрте Женераль, комиссару Мегрэ, Конкарно. Жан Гойяр, псевдоним Сервьер, вашему указанию арестован понедельник вечером восемь часов. Париже, отеле Бельвю, улице Лепик, занимал комнату пятнадцать. Признал прибытие Бреста шестичасовым поездом. Настаивает невиновности, требует присутствия адвоката при допросах. Ждем указаний.

Глава 8

Еще один!

— Согласитесь, комиссар, что нам с вами пора поговорить серьезно…

Мэр произнес эти слова с ледяной вежливостью. Инспектор Леруа знал комиссара Мегрэ совсем недавно и не мог судить о его мыслях и чувствах по тому, как он курит трубку.

Он заметил только, что комиссар выпустил тонкую струйку дыма и прикрыл глаза в знак согласия. Затем вытащил из кармана записную книжку и оглядел стоящих вокруг — аптекаря, врача и любопытных.

— Я к вашим услугам, господин мэр… Так вот…

— Может быть, мы поедем ко мне и побеседуем за чашкой чая? — поторопился мэр прервать его. — Машина стоит у дверей, и я охотно подожду, пока вы сделаете все необходимые распоряжения…

— Какие распоряжения?

— Ну… относительно этого бродяги… убийцы… И официантки, разумеется…

— Да-да, конечно… Если жандармерии нечего делать, пусть она установит наблюдение на всех близлежащих вокзалах.

Все это комиссар произнес с самым наивным видом.

— А вы, Леруа, телеграфируйте в Париж, пусть они доставят сюда господина Гойяра, и отправляйтесь спать.

Мегрэ сел в машину мэра. За рулем был шофер в черной ливрее. Подъезжая к Белым пескам, они увидели виллу, стоявшую на прибрежной скале, что придавало ей сходство со средневековым замком. Окна виллы были освещены. В пути комиссар и мэр не обменялись и двумя фразами.

— Разрешите показать вам дорогу.

Мэр сбросил меховое пальто на руки метрдотеля.

— Мадам уже спит?

— Мадам ожидает господина мэра в библиотеке…

Жена мэра действительно была там. Ей было около сорока лет, но рядом с мужем, которому было шестьдесят пять, она казалась совсем юной. Она кивнула комиссару и спросила:

— Что там у вас произошло?

— Не волнуйтесь, дорогая, — мэр, как истинно светский человек, поцеловал ясене руку и продолжал, не выпуская ее руки из своей: — Ранен таможенный надзиратель, вот и все… Надеюсь, что после разговора, который состоится сейчас у меня с комиссаром Мегрэ, этот невероятный кошмар рассеется.

Жена мэра вышла, шурша шелками. Синяя бархатная портьера опустилась за ней. Стены просторной библиотеки были обшиты красивыми панелями. Потолок, как в английских замках, поддерживали некрашеные балки.

На полках виднелись переплеты довольно богатых изданий, но наиболее ценные книги, по-видимому, стояли в шкафу, занимавшем всю стену.

Библиотека была поистине роскошной, очень комфортабельной и обставлена с большим вкусом. И хотя в ней было паровое отопление, в громадном камине пылали толстые поленья.

Вся обстановка библиотеки резко контрастировала с дешевым шиком виллы доктора Мишу. Мэр перебрал несколько сигарных ящиков, выбрал один из них и протянул его Мегрэ.

— Благодарю вас… Если позволите, я закурю свою трубку…

— Садитесь, господин комиссар, прошу вас… Будете пить виски?

Мэр нажал кнопку звонка и принялся раскуривать сигару Вновь появился метрдотель. Быть может, нарочно Мегрэ принял нелепый вид мелкого буржуа, случайно попавшего в аристократическую гостиную. Черты его лица стали как будто тяжелее, взгляд — тупым.

Мэр дождался, пока вышел лакей, и начал:

— Вы сами понимаете, комиссар, что эта цепь преступлений должна быть прервана… Давайте подсчитаем… Вот уже пять дней как вы в нашем городе, и каждый день…

Мегрэ неторопливо вытащил из кармана свою клеенчатую, как у прачки, записную книжку.

— Разрешите, господин мэр… Вы сказали «цепь преступлений» Позвольте заметить, что все жертвы здоровы, за исключением мосье Ле-Поммерэ… Стало быть, смертельный случай пока всего один!.. Что касается таможенника, то сами понимаете: если бы кто-нибудь покушался на его жизнь, он вряд ли стал бы стрелять в ногу… Место, откуда стреляли, вам известно: увидеть стреляющего нельзя, у него вполне хватило бы времени прицелиться… Хотя, может быть, он никогда раньше не держал в руках револьвера?

Мэр удивленно посмотрел на Мегрэ и взял стакан с виски.

— Стало быть, вы полагаете…

— Что таможенника хотели ранить в ногу. Во всяком случае, любую другую гипотезу вам придется доказывать…

— Быть может, мосье Мостагэна тоже хотели ранить в ногу?

Мэр не скрывал иронии. Его ноздри вздрагивали. Он хотел быть вежливым и приветливым, как это подобает хозяину, но голос его стал скрипучим.

Мегрэ продолжал с видом исправного служаки, отчитывающегося перед начальством:

— Вполне возможно… Не угодно ли вам, господин мэр, прослушать мои записи по порядку? Я начал их с пятницы седьмого ноября… Из почтового ящика нежилого дома произведен пистолетный выстрел в мосье Мостагэна.

Заметьте, что решительно никто, даже сам потерпевший, не мог предвидеть, что ему придет в голову подняться на крыльцо, чтобы укрыться от ветра и закурить сигару… Не будь в тот вечер сильного ветра — преступление не состоялось бы!.. И тем не менее за дверью находился человек с пистолетом в руках… Одно из двух — или это был сумасшедший, или поджидали не мосье Мостагэна, а кого-то другого, кто должен был прийти… Обратите внимание на время! Стреляли в одиннадцать часов, то есть когда в городе Конкарно все уже спят. Все, кроме завсегдатаев кафе «Адмирал»…

Не будем торопиться с выводами. Рассмотрим возможных убийц. Приходится сразу исключить господ Ле-Поммерэ, Жана Сервьера и Эмму, поскольку они были в кафе.

Остаются доктор Мишу, который вышел из кафе за четверть часа до выстрела, бродяга с огромными ступнями и один еще не установленный персонаж, которого мы условимся называть Иксом. Согласны?

Отметим в скобках, что Мостагэн не умер; через две недели он будет на ногах. Переходим ко второй трагедии.

На следующий день, в субботу, я и инспектор Леруа находимся в кафе, собираемся пить аперитив с господами Мишу, Ле-Поммерэ и Жаном Сервьером. Доктор смотрит в свой стакан, и у него зарождаются подозрения… Анализ показывает, что перно в бутылке отравлено.

Возможные виновники — господа Мишу, Ле-Поммерэ, Сервьер, официантка Эмма, большеногий бродяга — он мог незаметно проникнуть в кафе днем и отравить перно — и снова наш незнакомец, которого мы условно назвали Иксом. Продолжаем:

В воскресенье утром исчезает Жан Сервьер. Неподалеку от его дома обнаруживают испачканную в крови машину. Еще до этого газета «Фар де Брест» получила подробное описание этих событий, явно рассчитанное на то, чтобы усилить панику в Конкарно. Однако Сервьера потом видели в Бресте, а позже в Париже, он не пытался скрыться и, очевидно, находился там по доброй воле.

Здесь может быть только один виновный — сам Жан Сервьер.

В то же самое воскресенье мосье Ле-Поммерэ пьет аперитив с доктором Мишу, возвращается домой обедать и умирает, отравленный стрихнином.

Возможные виновники: если Ле-Поммерэ отравлен в кафе: Эмма, доктор Мишу и наш Икс. Бродягу здесь приходится исключить — кафе не пустовало ни минуты. Кроме того, на этот раз была отравлена не вся бутылка, а лишь один стакан. Если его отравили дома, то виновными могут быть домовладелица, бродяга и все тот же неизменный Икс… Еще немного терпения, господин мэр, мы подходим к концу.

Сегодня вечером таможенник, проходя по безлюдной улице, был ранен в ногу… Доктор находится в тюрьме, под бдительным присмотром… Ле-Поммерэ мертв… Сервьер в Париже, в руках Сюрте Женераль… Эмма и бродяга в этот час на моих глазах сначала обнимались, потом ели курицу…

Остается один возможный виновник — таинственный Икс.

Имеется, стало быть, еще одно лицо, с которым мы пока не столкнулись в процессе следствия. Оно могло совершить лишь последнее преступление, а могло совершить и все…

Но мы не знаем его. Мы не знаем даже, как он выглядит. У нас есть одна-единственная примета — этому человеку нужно было, чтобы сегодня ночью разыгралась новая драма… Ему это было крайне необходимо!.. Мне ясно, что выстрел в таможенника не был случайным.

Во всяком случае, господин мэр, больше не требуйте от меня арестов. Поймите, что любой житель Конкарно, а также все те, кто знает лиц, замешанных в этой истории, в частности любой из завсегдатаев кафе, могут быть взяты на подозрение… Даже вы сами, господин мэр!..

Последние слова Мегрэ произнес легким, шутливым тоном. Он развалился в кресле и протянул ноги к огню. Мэр едва заметно вздрогнул:

— Надеюсь это лишь маленькая месть с вашей стороны… Мегрэ внезапно поднялся, выколотил трубку в камин и принялся шагать по библиотеке.

— Отнюдь!.. Хотите выводы?.. Пожалуйста! Я просто хотел показать вам, что такое дело, как это, не является примитивной полицейской операцией. Его нельзя вести, сидя в кресле и раздавая приказания по телефону… И поэтому, господин мэр, при всем своем уважении к вам, я должен сказать следующее: когда я берусь за дело, я, черт возьми, прежде всего требую, чтобы мне не мешали вести его так, как я считаю нужным!

Это накапливалось уже давно и прорвалось совершенно неожиданно. Чтобы успокоиться, Мегрэ отхлебнул из стакана виски и посмотрел на дверь с видом человека, который сказал все, что собирался сказать, и теперь ждет лишь разрешения уйти.

Собеседник его довольно долго рассматривал белый пепел на кончике своей сигары. Затем стряхнул его в пепельницу синего фаянса и медленно поднялся, стараясь поймать взгляд комиссара.

— Послушайте, комиссар. — Видимо, слова эти дались мэру нелегко. Он говорил запинаясь.

— Возможно, что по отношению к вам я был неправ, проявляя нетерпение. Признание было неожиданным. Особенно в этой обстановке, где мэр со своими белоснежными волосами, в пиджаке, обшитом шелковой тесьмой, и серых панталонах с негнущимися складками казался еще более породистым, чем обычно.

— Только теперь, комиссар, я начинаю ценить вас по достоинству. В несколько минут вы перечислили простые факты, и дали мне возможность коснуться жуткой тайны, лежащей в основе этого дела… Все оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Признаюсь, ваше равнодушие к поимке бродяги вселило в меня недоверие к вам…

Мэр подошел к комиссару и коснулся его плеча.

— Я прошу вас не сердиться на меня больше… Ведь и на мне лежит бремя ответственности…

Трудно было определить, что испытывает комиссар Мегрэ. Его массивные пальцы развязали потертый кисет и набили трубку. Его взгляд был устремлен через бухту к бескрайнему морю.

— Что там за свет? — спросил он.

— Это маяк…

— Нет… Я говорю о маленьком огоньке справа…

— Это дом доктора Мишу.

— Значит, служанка вернулась?

— Нет. Вернулась мадам Мишу, мать доктора. Она приехала сегодня днем.

— Вы ее видели?

Мегрэ показалось, что хозяин немного смутился.

— Она удивилась, не найдя сына дома… И пришла ко мне узнать, в чем дело. Я объяснил ей, что доктор арестован в целях его же полной безопасности… Ведь это и в самом деле так, не правда ли?.. Она попросила у меня разрешения на свидание с сыном… В гостинице никто не знал, куда вы исчезли, я решил взять ответственность на себя и дал ей разрешение. Перед самым обедом она пришла ко мне вторично — узнать, нет ли новостей… Ее встретила моя жена и пригласила пообедать с нами.

— Дамы дружны между собой?

— Как вам сказать… Пожалуй, точнее будет назвать их отношения добрососедскими. Зимой в Конкарно так мало людей…

Мегрэ возобновил свою прогулку по библиотеке.

— Значит, вы обедали втроем?

— Да… Это и раньше случалось довольно часто… Я, как мог, успокаивал мадам Мишу… Путешествие в жандармерию сильно ее разволновало. Она потратила немало сил на воспитание сына, а здоровье его далеко не блестяще…

— Вы не говорили с ней о Ле-Поммерэ или Жане Сервьере?

— Она терпеть не могла Ле-Поммерэ… Ей казалось, что из-за него доктор много пьет. Но дело в том, что…

— А Жан Сервьер?

— Его она почти не знала… Это был человек другого круга, маленький газетчик… Так, ресторанное знакомство… Он был очень забавным парнем… Но невозможно было принимать у себя в доме его жену… У этой женщины небезупречное прошлое… А городок у нас маленький, комиссар! Ничего не поделаешь, приходится мириться со многими условностями… Быть может, в какой-то мере ими и объясняется моя раздражительность. Вы не представляете, что значит управлять рыбаками и все время стараться не обидеть хозяев. И, наконец, я ведь соприкасаюсь и с буржуазией…

— В котором часу ушла от вас мадам Мишу?

— Около десяти… Моя жена отвезла ее на машине.

— Однако этот свет свидетельствует о том, что мадам Мишу все еще бодрствует…

— Она никогда не ложится рано… Впрочем, как и я. В нашем возрасте начинаешь страдать бессонницей… Я часто читаю напролет всю ночь или просматриваю бумаги…

— Дела семейства Мишу идут неплохо? Опять еле заметная неловкость.

— Пока не блестяще… Но цена на Белые пески неуклонно повышается… У мадам Мишу в Париже большие связи, так что препятствий не будет… Многие участки уже запроданы, весной начнется строительство дач… Мадам Мишу за время своего пребывания в Париже уговорила одного крупного финансиста… извините, что я не называю его имени… построить виллу на вершине горы…

— Еще один вопрос, господин мэр… Кому принадлежали эти земли, прежде чем их стало арендовать семейство Мишу?

Мэр ответил без колебаний.

— Мне! Они были собственностью нашей семьи, как и этот дом. Но на этой пустоши росли только дрок и вереск, и вот мосье Мишу пришло в голову…

В эту минуту огонек на вилле Мишу погас.

— Еще стаканчик виски, комиссар? Не беспокойтесь, мой шофер отвезет вас в гостиницу!

— Вы очень любезны, господин мэр. Я обожаю ходить пешком, особенно когда мне нужно подумать…

— Как вам угодно… А что вы думаете о желтом псе?.. Должен признаться, его появление полностью сбивает меня с толку… И потом еще отравленное перно… Так как в конце концов…

Мегрэ тщетно разыскивал свою шляпу и пальто. Мэру оставалось только позвонить лакею.

— Подайте комиссару его вещи, Дельфэн! Наступило молчание. Стало слышно, как бьются волны прибоя у каменного подножия виллы.

— Так значит, комиссар, машина вам не нужна?.. Решительно?..

— Решительно, господин мэр!

Казалось, в воздухе клубится облачко неловкости, как клубятся вокруг лампы облачка табачного дыма.

— Хотел бы я знать, как будут настроены горожане утром… Если установится хорошая погода, в городе по крайней мере не будет рыбаков. Они воспользуются штилем и уйдут в море ставить сети…

Мегрэ взял у лакея пальто и протянул мэру свою большую руку. Тому явно хотелось задать еще несколько вопросов, но присутствие лакея связывало его.

— Как вы полагаете, комиссар, сколько времени еще понадобится…

Городские часы показывали час ночи.

— Надеюсь, господин мэр, что сегодня к вечеру все будет кончено.

— Так скоро?.. Несмотря на то что вы мне говорили?.. Значит, вы рассчитываете на показания Гойяра? Или, может быть…

Было уже очень поздно. Мегрэ вышел на лестницу. Мэр искал прощальную фразу и не находил ничего, что могло бы выразить его чувства.

— Мне просто совестно отпускать вас пешком по этим дорогам…

Дверь захлопнулась. Мегрэ вышел на дорогу. Низко над головой висело бледное небо. Темные облака скользили по нему, обгоняя луну.

Было холодно. Свежий ветер дул с моря, неся с собой запах водорослей, которые огромными кучами чернели на песке побережья. Комиссар шел медленно, глубоко засунув руки в карманы, крепко сжимая трубку зубами. Отойдя подальше, он обернулся. Огонь в библиотеке погас, за ним погасли огни во втором этаже, в других окнах свет был приглушен плотными занавесями.

Комиссар не пошел через город, он избрал путь вдоль берега, по которому шел таможенник. Мегрэ постоял на углу, где того ранили, и внимательно осмотрелся вокруг. Все было тихо, Конкарно спал. Кое-где горели редкие уличные фонари.

Выйдя на площадь, комиссар увидел, что окна кафе еще светятся, отбрасывая ядовито-зеленый отблеск далеко в ночной мрак.

Комиссар толкнул дверь. Журналист диктовал в телефонную трубку:

— …неизвестно, кого следует подозревать. На улицах города с тревогой оглядывают друг друга. В каждом незнакомце они готовы видеть убийцу. Никогда еще пелена тайны и страха не была столь густой…

За кассой сидел мрачный хозяин. Увидев комиссара, он хотел что-то сказать. Нетрудно было догадаться о его претензиях.

Кафе было не убрано, на всех столах валялись газеты, стояли грязные стаканы. На батарее центрального отопления какой-то фотограф сушил пробные отпечатки.

К комиссару подошел инспектор Леруа.

— Вас ждет мадам Гойяр! — сказал он вполголоса, указывая на кругленькую женщину, сидевшую в углу.

Женщина поднялась, всхлипывая и вытирая заплаканные глаза.

— Неужели это правда, комиссар? Я уж и не знаю, во что мне верить… Говорят, Жан жив… Но это невозможно, он не стал бы разыгрывать эту комедию… Уже хотя бы ради меня он не стал бы этого делать! Он не заставил бы меня так волноваться… Мне кажется, я схожу с ума… Зачем вдруг Жану понадобилось ехать в Париж: и оставлять меня здесь? Скажите мне правду, комиссар!..

Она плакала. Она плакала, как умеют плакать некоторые женщины: по ее щекам струились и сбегали к подбородку обильные потоки слез, а к полной груди она прижимала руку.

Она всхлипывала, искала платок. И не переставая говорила.

— Уверяю вас, что это невозможно! Я не слепая и знаю, что Жан был немножко легкомысленным… Но такого он никогда не смог бы сделать… Возвращаясь, он всегда просил у меня прощения. Вы меня понимаете, комиссар?.. А эти господа говорят…

Она показала на журналистов.

— Они говорят, что он нарочно вымазал машину кровью, чтобы заподозрили преступление… Но ведь это значит, что он решил исчезнуть из Конкарно!.. А я вам скажу, что, будь он жив, он вернулся бы непременно! Это друзья вовлекли его в кутежи и во всякие грязные истории… Мосье Ле-Поммерэ, доктор Мишу… И даже сам господин мэр!.. И все они даже не кланялись мне на улице!.. Я была для этих господ слишком ничтожной!.. Потом мне сказали, что Жан арестован… Я не верю в это, не могу поверить… Он никогда никому не делал зла… Он зарабатывал вполне достаточно, и мы ни в чем не нуждались… Мы были счастливы… Что ж из того, что он иногда любил покутить?..

Мегрэ посмотрел на нее, вздохнул и взял со стола полный стакан. Он залпом проглотил жидкость и пробормотал:

— Извините меня, мадам… Дело в том, что мне необходимо поспать…

— Неужели вы тоже думаете, что он в чем-то виновен?

— Я никогда ничего не думаю… Ложитесь спать, мадам, завтра все выяснится…

Тяжелыми шагами Мегрэ поднялся по лестнице. Журналист, сидевший у телефона, решил немедленно сообщить о заявлении комиссара.

— Последние новости. Комиссар Мегрэ обещал раскрыть тайну не позднее завтрашнего дня…

Потом он прибавил другим тоном:

— Вот и все, мадемуазель… Скажите патрону, чтобы в моей заметке не меняли ни единой буквы… Ничего, что он не поймет, не важно… Я должен быть здесь…

Он повесил трубку, засунул в карман блокнот и распорядился:

— Грогу, хозяин! Побольше рому и самую капельку теплой водички!..

Тем временем другой репортер предложил мадам Гойяр проводить ее домой. По дороге она продолжала свои излияния.

— Что из того, что он был немножко легкомысленным?.. Все мужчины таковы, вы же сами понимаете, мосье!

Глава 9

Шкатулка из ракушек

Мегрэ в это утро был в столь хорошем настроении, что Леруа отважился завести с ним разговор и далее задать кое-какие вопросы.

Никто не мог объяснить почему, но атмосфера в кафе «Адмирал» стала значительно менее напряженной. Быть может, причиной тому была погода, которая вдруг улучшилась. Небо казалось свежевымытым. Оно было бледно-голубое, и по нему бежали серебристые легкие облака. Горизонт стал шире, словно лопнул и раздался небесный купол. Море, тихое и блестящее, было усеяно белыми клиньями парусов, как карта генерального штаба — флажками.

Достаточно было одного солнечного луча — и Конкарно преобразился. Стены Старого города, казавшиеся такими унылыми под дождем, теперь засияли ослепительной белизной.

Журналисты, уставшие после трехдневной беготни, собрались в зале кафе. Они пили кофе и рассказывали друг другу разные истории! Один из них даже был в халате и ночных туфлях на босу ногу.

Мегрэ тем временем поднялся в каморку Эммы. Это была крохотная мансарда, скошенный потолок позволял выпрямиться лишь в одной половине комнаты. Слуховое окно выходило в тупичок.

Теперь око было распахнуто настежь, в каморку вливался свежий воздух, начинавший нагреваться от ласковых солнечных лучей. Внизу какая-то хозяйка, пользуясь погодой, развешивала в палисаднике белье. Из двора школы, расположенной неподалеку, доносился веселый шум перемены.

Инспектор Леруа присел на край узенькой железной кровати и начал:

— Не могу сказать, чтобы я полностью разгадал вашу систему, господин комиссар, но мне кажется, что я начинаю понимать…

Мегрэ посмотрел на него смеющимися глазами и выпустил большой клуб дыма прямо в золотые лучи.

— Вам повезло, старина! Именно в этом деле я применил новую систему, заключающуюся в том, что никакой системы как раз и не было… Я дам вам добрый совет. Если вы хотите продвинуться по службе, никогда не берите пример с меня и никогда не пытайтесь делать теоретические выводы, построенные на моей практике!

— Однако… Я вижу, вы решили собирать вещественные доказательства… После того как…

— Вот именно — после! После всего! Я вел расследование в обратном порядке, но это не значит, что следующее дело я не буду вести обычным путем… Все зависит от особенностей дела, Леруа, от лиц, замешанных в нем… Когда я приехал сюда, я сразу вцепился в одну личность… Она настолько пленила меня, что я не выпускал ее из своих рук до конца!..

Но о ком шла речь, комиссар так и не сказал. Он откинул старенькую простыню, которая прикрывала вешалку. На ней висел бретонский народный костюм из черного бархата, видимо, праздничное одеяние Эммы.

На туалете лежала гребенка с выломанными зубьями, шпильки и коробка чересчур розовой пудры. Наконец, в ящике туалета Мегрэ обнаружил то, что, по-видимому, искал. Это была шкатулка, оклеенная блестящими ракушками. Такие шкатулки продают на всех морских побережьях мира. Эту, очевидно, купили лет десять назад. Бог весть, какими путями попала она сюда, ибо на крышке было написано: «На память об Остенде».

Из шкатулки пахло пылью и долго лежавшей бумагой. Мегрэ присел на кровать рядом с инспектором. Его крупные пальцы бережно перебирали вещи, сложенные в шкатулке.

Сначала он достал голубые четки из граненых стеклянных бусин, затем — тоненькую серебряную цепочку. Потом круглый образок, сохранившийся от первого причастия, и флакон из-под дорогих духов. Очвидно, он остался после постояльцев, и Эмма соблазнилась его изысканной формой.

Ярким пятном краснела бумажная роза — воспоминание о каком-то празднике или танцульке.

Следом за ней появился маленький золотой крестик — единственный предмет, имевший хоть какую-то ценность…

Затем Мегрэ достал целую пачку почтовых открыток. На одной из них был изображен фасад большого отеля в Каннах. На обороте женским почерком, с множеством орфографических ошибок было написано:

«Лутче бы ты приехала чем тарчать в своей дыре где всегда дожж. Тут неплохо. Платят и есть дают чиво хочишь. Цалую тебя. Луиза».

Мегрэ передал открытку инспектору, а сам занялся снимком. Это была премия, из тех, что обычно выдают на ярмарках стрелку, угодившему в самое яблочко.

На снимке лицо стрелка было наполовину закрыто прикладом карабина и один глаз был прищурен. Однако вполне можно было разглядеть могучие плечи и морскую фуражку на его голове. Сияющая Эмма держала моряка за локоть обеими руками и улыбалась в объектив… Внизу была подпись «Кемпер».

Потом появилось засаленное, измятое письмо — видно, его не раз перечитывали:

Мегрэ сунул письмо в карман. Он задумчиво глядел на белье, сушившееся на другой стороне тупичка. В шкатулке не оставалось ничего, кроме костяной ручки без пера. В ручку была вделана стеклянная линза с видом усыпальницы Лурдской богоматери.

— Сейчас живет кто-нибудь в той комнате, которую раньше занимал доктор? — спросил Мегрэ.

— Кажется, нет. Газетчики живут на третьем этаже.

Для очистки совести комиссар еще раз осмотрел мансарду, но ничего заслуживавшего внимания не нашел. Он спустился на первый этаж и открыл дверь комнаты номер три. Небольшой балкончик выходил на набережную; порт и гавань были как на ладони.

Кровать была оправлена, пол натерт, кувшин на тумбочке накрыт чистой салфеткой.

Инспектор следил за своим шефом с несколько скептическим любопытством. Посвистывая, Мегрэ огляделся вокруг и направился к маленькому дубовому столику возле окна. На нем стояла пепельница и лежал бювар.

Мегрэ открыл бювар. В нем хранились почтовая бумага с маркой отеля и голубой конверт, тоже с маркой отеля. Кроме того, в папке было два больших листа промокательной бумаги: один — почти черный от пропитавших его чернил, другой — использованный, очевидно, один раз.

— Принесите-ка мне зеркало, старина!

— Зеркало? Большое?

— Какое хотите. Только чтобы я мог поставить его на стол.

Когда инспектор вернулся с зеркалом, Мегрэ был уже на балконе. Он заложил большие пальцы в проймы жилета и с наслаждением дымил трубкой.

— Такое подойдет?

Мегрэ вошел в комнату и прикрыл окно. Затем взял зеркало, поставил его на стол и при помощи двух подсвечников, снятых с камина, приладил против зеркала промокательную бумагу.

Теперь каракули отражались в зеркале, но разобрать их было отнюдь нелегко. Многие буквы и даже слова вообще не отпечатались на промокательной бумаге, другие расплылись, и прочесть их можно было лишь с большим трудом.

— Понятно! — с хитрым видом сказал Леруа.

— И отлично. Тогда пойдите к хозяину и попросите у него кассовую книгу Эммы… Или что-нибудь еще, написанное ее рукой… Все равно что.

Мегрэ карандашом перенес на чистый лист бумаги следующие слова:

«… видеть… часов… пустой… обязательно…».

Когда инспектор вернулся, комиссар был занят восстановлением недостающих слов в предполагаемом тексте записки.

«Мне необходимо тебя видеть. Приходи завтра в одиннадцать часов в пустой дом, что стоит на площади возле гостиницы. Мы обязательно должны встретиться. Постучи, и я открою».

— Вот книжка, куда Эмма записывала белье, которое отдавала в стирку! — торжественно объявил Леруа.

— Спасибо, уже не нужно… Записка подписана, видите — …мма. То есть: Эмма. И записка была написана здесь, в этой комнате!

— Где официантка встречалась с доктором?! — вытаращил глаза инспектор.

Мегрэ понял, что после сцены, которую они наблюдали накануне с крыши гостиницы, мысль о близости Эммы и доктора вызывала у него отвращение.

— Так, значит, она…

— Спокойнее, молодой человек, спокойнее!.. Не надо поспешных умозаключений. И особенно дедуктивных выводов! Когда приходит поезд, в котором везут Гойяра?

— В одиннадцать тридцать две.

— Вот им вы и займитесь, старина. Предложите коллегам, которые его сопровождают, отвести нашего приятеля в жандармерию… Он будет там около полудня, правильно? Затем вы сообщите по телефону господину мэру, что я очень прошу его прибыть туда же и в то же время… Подождите!.. Вы позвоните на виллу мадам Мишу и скажете ей то же самое, понятно? И, наконец, вполне возможно, что жандармы с минуты на минуту приведут к вам официантку Эмму и ее любовника… Позаботьтесь, чтобы и они были в жандармерии к полудню… Кажется, я никого не забыл? Да, еще одна важная просьба: пусть Эмму без меня не допрашивают… Не давайте ей даже рта раскрыть…

— А как же таможенник?

— Он мне не нужен.

— А мосье Мостагэн?..

— Хм… Хотя… Нет. Он тоже не нужен.

Мегрэ спустился в кафе и заказал рюмку местного коньяку. Он неторопливо и с удовольствием выпил его и, уходя, бросил журналистам:

— Дело идет к концу, господа! Сегодня вечером вы сможете вернуться в Париж…

От прогулки по извилистым улицам Старого города настроение Мегрэ стало еще лучше. Он подошел к дверям жандармерии, над которыми развевался французский флаг. Волшебство солнечного дня, яркие цвета национального флага, веселый блеск белых стен создавали ощущение радостной атмосферы праздника 14 июля…

За дверью на месте дежурного сидел жандарм с юмористическим журналом в руках. Тихий и пустынный дворик, между каменными плитами которого пробивался пушистый зеленый мох, очень напоминал монастырский.

— Где бригадир?

— На задании. Лейтенант, бригадир и почти все жандармы ушли ловить бродягу, вам, конечно, известно, какого…

— Доктор Мишу на месте?

Жандарм улыбнулся и глянул на зарешеченное окошечко камеры.

— Будьте покойны, господин комиссар! Никуда он не денется…

— А ну-ка, откройте камеру.

Звякнули засовы. Комиссар крикнул сердечно и весело:

— Добрый день, доктор! Надеюсь, вы хорошо спали?

На комиссара смотрело серое лицо, заострившееся, как лезвие ножа. Доктор лежал на койке, до подбородка укрывшись грубым солдатским одеялом. Глаза его ввалились и лихорадочно горели.

— Что случилось? Вам нездоровится?

— Мне очень плохо, комиссар, — еле слышно прошептал доктор Мишу и со вздохом приподнялся на койке. — Это моя почка…

— Надеюсь, вам дают все, что вам нужно?

— Да, конечно. Вы очень любезны, комиссар.

Доктор лежал одетый. Он спустил ноги с кровати, сел и провел рукой по лбу. Комиссар тут же уселся верхом на стул и оперся локтями о спинку. Его цветущее лицо сияло неподдельной юношеской радостью.

— Я вижу, вы заказывали бургундское!

— Эту бутылку принесла мне вчера мать… Откровенно говоря, я предпочел бы не видеть ее… Но она кое-что прослышала в Париже и примчалась сюда…

Черные круги под глазами доктора были чуть ли не в пол-лица, и от этого небритые щеки казались еще более впалыми. Отсутствие галстука и измятый костюм усиливали впечатление отчаяния и растерянности, которое производила его жалкая фигура.

Доктор замолчал, чтобы откашляться. Он сплюнул в носовой платок и долго рассматривал мокроту, как человек, боящийся туберкулеза. Лицо доктора было сосредоточенно и тревожно.

— Есть новости? — спросил он устало.

— Жандармы ничего не говорили вам о том, что случилось ночью?

— Нет… А что случилось?.. Кого…

Он прижался к стене, словно боялся, что его ударят.

— Чепуха! Просто одного прохожего ранили в икру.

— А поймали того… того, кто стрелял? Я больше не могу, комиссар, я сойду с ума… И, согласитесь, есть от чего… Вероятно, пострадал еще один клиент кафе «Адмирал»? Ведь преследуют только нас… Я ломаю себе голову, но никак не могу понять, почему? За что?.. Мостагэн… Ле-Поммерэ… Гойяр!.. И яд, который предназначался всем сразу!.. Вот увидите, даже здесь, в тюрьме, они доберутся до меня… Но за что, за что?

Теперь лицо доктора было не только бледным, оно приобрело зеленоватый оттенок. Вид доктора вызывал отвращение, он казался живым воплощением ужаса, причем самого жалкого, самого отталкивающего.

— Я не могу спать… Смотрите, ведь это окно совсем близко. Оно зарешечено, но выстрелить можно и через решетку… Особенно ночью. Дежурный жандарм может заснуть или просто задуматься… Нет, комиссар, я не рожден для такой жизни!.. Вчера вечером, рассчитывая заснуть, я выпил целую бутылку вина… И не мог сомкнуть глаз. Мне было очень плохо… Хоть бы пристрелили этого бродягу с его желтым псом… Кажется, пса видели опять? Неужели он продолжает бродить вокруг кафе?.. Неужели никто не догадается прикончить его?.. А заодно и хозяина…

— Хозяин сегодня ночью покинул Конкарно.

— Вот как!

Доктор, очевидно, не мог в это поверить.

— Значит, он скрылся тут же после… после нового преступления?

— Он скрылся до!

— То есть как?.. Это же невозможно… Значит…

— Вот именно! Так я и сказал мэру сегодня ночью. Кстати, между нами говоря, ваш мэр тоже порядочный чудак!.. Как вы полагаете?

— Я?.. Не знаю… Не знаю…

— Неужели? А ведь он продал вам земельный участок. То есть между вами были какие-то отношения. Больше того, вы даже были друзьями…

— Нет, у нас были чисто деловые… хотя и хорошие отношения… Знаете, в провинции…

Мегрэ отметил, что голос доктора окреп и взгляд стал не таким тусклым.

— Так что же вы сказали мэру, комиссар?

Мегрэ вытащил свою клеенчатую записную книжку.

— Я сказал ему, что серия преступлений, или, точнее, серия покушений на убийство не могла быть совершена ни одним из известных нам лиц. Я не стану перечислять эти преступления, а перейду прямо к выводам… Я вполне объективен, не правда ли?.. И безупречно логичен… Вы, например, физически не могли стрелять в таможенника сегодня ночью… Стало быть, вас надо исключить из списка возможных виновников… Не мог стрелять и Ле-Поммерэ, поскольку завтра утром состоятся его похороны… Не стрелял и Гойяр, которого обнаружили в Париже… Ни тот, ни другой не могли также оказаться за дверью нежилого дома в пятницу вечером, когда был ранен Мостагэн… Приходится также исключить и Эмму…

— Но бродяга?.. Бродяга с желтым псом?

— Я о нем думал! Но он не мог отравить Ле-Поммерэ… В ту ночь он был совсем в другом месте, очень далеко оттуда, где разыгралась трагедия… Поэтому я и заявил мэру, что мы имеем дело с незнакомцем, с таинственным Иксом… Только он мог совершить все эти преступления… Если только…

— Если только?

— Если только не предположить, что преступников несколько! И что перед нами не односторонние преступления, а настоящая схватка между двумя группами… Или между двумя индивидуумами…

— Но, господин комиссар, что тогда будет со мной? Ведь неизвестные преступники бродят вокруг, кольцо сужается…

Лицо доктора вновь стало тусклым. Он схватился за голову обеими руками.

— Подумать только, ведь я так болен! Врачи предписали мне полнейший покой. О, для меня не понадобятся ни пуля, ни яд… Все необходимое сделает моя почка…

— Так какого же вы мнения о мэре?

— Не знаю. Ничего не могу сказать… Он из очень богатой семьи… Пожил в свое удовольствие в Париже, когда был молодым… Держал скаковую конюшню… Потом образумился. Часть состояния удалось спасти, он вернулся в дом своего деда, который тоже был когда-то мэром Конкарно… Потом продал мне земли, которые ему были не нужны… Мне думается, он хочет быть избранным в Совет республики и кончить свои дни сенатором…

Доктор встал. Можно было поклясться, что за последние два дня он потерял килограммов десять. И если бы он забился сейчас в истерике, в этом не было бы ничего удивительного.

— Вы окончательно сбили меня с толку, комиссар… Значит, Гойяр в Париже, а все думали… Но что он там делает? И зачем…

— Все это мы скоро узнаем. Гойяр сейчас прибудет в Конкарно… Пожалуй, далее он уже тут…

— Он арестован?

— Во всяком случае, его сопровождают два господина… Но это не то же самое…

— Что он говорит?

— Ничего. Правда, его ни о чем и не спрашивали. Резко повернувшись, доктор посмотрел в лицо комиссару На его скулах появились неровные красные пятна.

— Что вы имеете в виду?.. Мне кажется, один из нас сошел с ума!.. Вы почему-то говорите со мной о мэре и о Гойяре… А я чувствую — вы слышите? — я чувствую, что меня могут убить в любую минуту!.. Меня не спасут эти решетки!.. Не спасет толстый дурак-жандарм, разгуливающий во дворе!.. А я не хочу умирать. Не хочу!.. Пусть мне дадут револьвер, чтобы я мог защищаться!.. Или пусть арестуют тех, кто покушается на мою жизнь!.. Тех, кто убил Ле-Поммерэ и отравил перно…

Доктор дрожал всем телом.

— Я не герой! Рисковать жизнью не мое ремесло! Я просто человек, и наконец я тяжело болен!.. Я и так еле жив, еле нахожу силы бороться со смертью… А вы говорите… Говорите без конца!.. А что вы сделали, чтобы спасти мою жизнь?

В ярости он боднул стену.

— Все это очень похоже на заговор!.. Вы все сговорились свести меня с ума!.. Да! Вы хотите упрятать меня в дом для умалишенных!.. Может быть, все это происки матери?.. Я всегда мешал ей, потому что строго следил за своей долей в отцовском наследстве… Но я не сдамся без боя.

Мегрэ не шелохнулся. Он по-прежнему сидел посреди белой камеры, одна стена которой была залита солнцем, верхом на стуле, опершись локтями о спинку и зажав трубку в зубах.

Доктор возбужденно бегал по камере взад и вперед и, казалось, вот-вот забьется в истеричном припадке.

Внезапно в камере послышалось негромкое:

— Ку-ку!

Это произнес веселый, чуть насмешливый голос с чисто детскими модуляциями. Эрнест Мишу подскочил от неожиданности и осмотрел все углы. Лишь после этого он перевел взгляд на Мегрэ. Комиссар вынул трубку изо рта и посмеивался, искоса глядя на доктора.

Казалось, щелкнула соскочившая пружина.

Мишу замер, обмякший, растерянный. Он расплывался, таял, становился прозрачным, казалось, он вот-вот исчезнет.

— Неужели это вы…

Можно было подумать, что его голос доносится откуда-то издалека.

Так чревовещатели заставляют говорить неодушевленные предметы. Их голос раздается неизвестно откуда — с потолка или из фарфоровой вазы.

Глаза Мегрэ все еще смеялись, когда он неторопливо встал со стула и произнес серьезным, успокаивающим тоном, который совсем не вязался с выражением его лица:

— Не надо так волноваться!.. Я слышу шаги во дворе. Через несколько секунд убийца будет здесь, в этой камере…

Дежурный жандарм впустил в камеру мэра. Но во дворе снять раздались шаги и голоса людей.

Глава 10

«Красавица Эмма»

— Вы просили меня приехать, комиссар?

Мегрэ не успел ответить. Во дворе появились два полицейских инспектора, между ними шел Жан Гойяр. За воротами бурлила возбужденная толпа.

Рядом со своими телохранителями журналист казался еще меньше, еще толще и короче. Он нахлобучил шляпу до самых бровей и, без сомнения боясь фотографов, прикрыл низ лица носовым платком.

— Давайте его сюда! — сказал Мегрэ инспекторам. — А сами не откажите в любезности сходить за стульями, так как я уже слышу женские голоса.

Пронзительный женский голос кричал:

— Где он?.. Я хочу его видеть немедленно! И я вас сотру в порошок, инспектор! Вы слышите?.. Сотру в порошок!

Ворвалась мадам Мишу, накрашенная, напудренная, в шелковом платье цвета мов. Она была увешана драгоценностями и задыхалась от негодования.

— Ах!.. Вы здесь, дорогой друг!.. — зажеманничала она, увидев мэра. — Можете себе представить подобную наглость?.. Этот молодой человек является ко мне, когда я еще не одета!.. Моя прислуга в отпуске… Я говорю ему через дверь, что не могу его принять, а он настаивает, он требует, он заявляет, что получил приказ привести меня!.. Представляете? Он дожидался в гостиной, пока я заканчивала туалет!.. Это просто невероятно!.. А ведь мой покойный муле был депутатом, он был почти избран председателем Совета!.. И этот лоботряс… да, именно лоботряс…

Она была так возмущена, что вряд ли понимала, что происходит вокруг. И вдруг она увидела Гойяра, упорно отворачивавшегося к стене, и сына, который сидел на краю койки, сжав голову руками. В залитый солнцем дворик медленно въехала открытая машина. Синели мундиры жандармов, невидимая толпа орала и свистела.

— Что это?.. Что происходит?

Ворота пришлось закрыть на засов, иначе толпа ворвалась бы во двор. Из машины вытащили бродягу. Теперь он был не только в наручниках; щиколотки его ног были связаны толстой веревкой, поэтому его волочили, как плотно упакованный тюк.

Следом за ним появилась Эмма. Наручников на ней не было, но лицо ее застыло, точно во сне.

— Развяжите ему ноги! — сказал комиссар.

Жандармы были горды своей добычей и все еще не остыли после охоты. Судя по всему, охота была нелегкой. Их мундиры были измяты и порваны, а лицо бродяги было в крови, которая текла из рассеченной губы.

Мадам Мишу издала вопль ужаса и попятилась к стене, словно увидела нечто отвратительное. Бродяга молча позволил развязать себе ноги. Он поднял голову и очень медленно осмотрелся.

— Без глупостей, Леон!.. Понятно? — проворчал Мегрэ. Бродяга вздрогнул и стал взглядом искать того, кто произнес эти слова.

— Дайте ему стул и носовой платок, — сказал комиссар.

Он заметил, как Гойяр скользнул в глубину камеры и скрылся за спиной мадам Мишу. Доктор, не глядя ни на кого, громко стучал зубами. Лейтенант жандармерии растерянно оглядывал собравшихся, стараясь угадать свою роль в предстоящей сцене. По-видимому, его немало удивило это необычное сборище.

— Закройте дверь! — скомандовал комиссар. — И пусть все сядут… Лейтенант, ваш бригадир может вести протокол?

Может? Очень хорошо. Пусть он сядет за столик… Попрошу сесть и вас, господин мэр…

Толпа на улице замолкла, но даже здесь, в камере, ощущался ее накал, ее нетерпеливое ожидание.

Мегрэ ходил по камере взад и вперед, неторопливо набивая трубку. Затем он повернулся к инспектору:

— Вы бы позвонили в Кемпер, Леруа, секретарю профсоюза моряков, и спросили его: что случилось пять или шесть, а может быть, и семь лет назад со шхуной «Красавица Эмма»…

Леруа направился к двери, но мэр кашлянул и сделал знак, что хочет говорить.

— Могу вас проинформировать, комиссар… Историю шхуны «Красавица Эмма» в наших краях знают решительно все…

— Говорите.

Бродяга в своем углу заворчал, как злая собака. Эмма, сидя на краешке стула, не сводила с него глаз. Случайно она оказалась рядом с мадам Мишу, приторный запах духов этой дамы постепенно заполнял камеру.

— Сам я этой шхуны не видел, — непринужденно, чуть-чуть позируя, начал мэр. — Но знаю, что принадлежала она некоему Ле-Глену, или Ле-Гэреку… Он слыл отличным моряком, но был отчаянный парень… Как и все местные шхуны, «Красавица Эмма» доставляла ранние овощи в Англию… Но однажды все узнали, что «Красавица Эмма» ушла в более дальнее плавание… Два месяца о ней ничего не было слышно… Потом пришло известие, что шхуна была задержана по прибытии в маленький порт неподалеку от Нью-Йорка и что весь экипаж ее арестован… На шхуне был найден и конфискован груз кокаина… Конфисковали, разумеется, и шхуну… В то время почти все торговые суда, совершавшие рейсы через Атлантику и на Новую Землю, занимались контрабандной торговлей наркотиками…

— Благодарю вас… Сидеть смирно, Леон!.. Отвечайте со своего места. И главное — отвечайте на вопросы и только на вопросы. Вы поняли? Итак, прежде всего: где вас арестовали сегодня?

Бродяга вытер кровь, продолжавшую струиться по его подбородку, и глухим голосом ответил:

— Нас арестовали в Роспордене, на товарной станции… Мы ждали темноты, чтобы забраться в какой-нибудь поезд…

— Сколько денег было у вас при себе?

За бродягу ответил лейтенант:

— Одиннадцать франков и несколько монет.

Мегрэ взглянул на Эмму. Слезы бежали по ее щекам. Бродяга сидел согнувшись, как зверь, готовящийся к прыжку. Комиссар посмотрел на доктора. Эрнест Мишу не двигался, но, казалось, был на грани нервного припадка. Комиссар сделал знак одному из жандармов, и тот пересел поближе к доктору, чтобы следить за каждым его движением.

Бригадир прилежно писал, перо с металлическими скрипом царапало бумагу.

— Расскажите подробно, Ле-Гэрек, как, когда и где на шхуну был погружен кокаин.

Бродяга поднял голову. Он пристальным, тяжелым взглядом смотрел на доктора. Искривив рот, стиснув огромные кулаки, он проворчал:

— Банк дал мне ссуду на постройку шхуны…

— Это я знаю. Дальше!

— Это был плохой год… Франк падал, Англия стала меньше покупать овощей и фруктов… Я ломал голову, как заплатить банку проценты… Мы с Эммой отложили свадьбу, хотели сначала погасить основную часть долга… Тут ко мне пришел один журналист… Я знал его раньше, он часто вертелся в порту…

К всеобщему удивлению, Эрнест Мишу вдруг отнял руки от лица. Оно было бледно, но гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. Он вытащил карандаш, записную книжку и написал несколько слов.

— Значит, погрузить кокаин предложил вам Жан Сервьер?

— Не сразу! Сначала он говорил о выгодном деле, на котором можно заработать… И назначил мне свидание в Бресте, в одном кафе… Там с ним были еще двое…

— Доктор Мишу и Ле-Поммерэ?

— Они!

Доктор продолжал делать пометки. На его лице появилось пренебрежительное выражение, на губах заиграла ироническая улыбка.

— Кто же из них троих передал вам товар? Доктор застыл с карандашом в руке.

— Никто! Они только говорили, что за месяц или два я смогу заработать кучу денег… А через час появился американец. Имени его я так и не узнал. Я и видел-то его всего раза два… Похоже, он разбирался в морском деле… Он расспросил меня обо всем, что касается шхуны: какой экипаж мне понадобится и сколько нужно времени, чтобы установить еще один мотор… Я подумал, что речь идет о контрабанде спиртным… Тогда этим занимались все, даже офицеры казенных пакетботов… Через неделю пришли механики и установили на «Красавице Эмме» полудизель нового типа..

Он говорил медленно, уставясь перед собой. Руки Ле-Гэрека судорожно шевелились, они были выразительнее его окаменевшего лица.

— Мне дали английскую мореходную карту… Там были все курсы для парусников, все направления ветров… Сами понимаете, через Атлантику я шел первый раз… Из осторожности я взял с собой всего двух человек… И о деле не говорил никому, кроме Эммы. Она была на молу в ночь, когда мы уходили… И те трое тоже были там, они стояли возле машины с потушенными фарами… Груз мы погрузили еще раньше, днем… И тут я сдрейфил… Не из-за контрабанды, нет. Но ведь в школе-то я не учился… Пока можно обходиться лотом и компасом, я ничего не боюсь. Но там, в океане… Один старый капитан учил меня пользоваться секстантом… Я купил логарифмические таблицы и все прочее… Но я знал, что непременно запутаюсь в расчетах!.. И все же при удаче я мог выплатить за шхуну все до гроша… и тысяч двадцать франков осталось бы у меня в кармане… Ветер в ту ночь был страшный… Сначала исчезла в темноте машина и те трое… А потом Эмма. Она стояла на самом конце мола… Два месяца мы были в море. Доктор Мишу продолжал писать, не поднимая глаз на говорившего.

— Я получил точные инструкции насчет выгрузки… Господь его знает, как это вышло, но мы пришли как раз туда, куда было нужно, в маленький порт около Нью-Йорка… Мы далее не успели причалить… Три полицейских катера встретили нас в гавани… На катерах были установлены пулеметы, и полицейские были вооружены. Они окружили нас, взяли на прицел и забрались на мостик… Они орали что-то по-своему и лупили нас прикладами, пока мы не подняли руки кверху…

Мы даже не успели ничего понять, так быстро все это произошло. …Не знаю, кто привел шхуну в порт и как нас запихнули в грузовик. Через час мы оказались в тюрьме Синг-Синг, каждый — в отдельной клетушке…

Тут было от чего взбеситься… Никто из американцев не говорил по-французски. Тюремщики издевались над нами, как только могли…

В Америке не любят канителиться. Наутро нас привезли в суд… Какой-то парень изображал адвоката, но ни с кем из нас он говорить не стал… Когда все кончилось, мне объяснили, что я приговорен к двум годам каторжных работ и штрафу в сто тысяч долларов и что шхуна моя конфискована. Я ничего не понимал… Сто тысяч долларов! Я клялся, что денег у меня нет… И тогда, ввиду неуплаты штрафа, мне прибавили еще несколько лет.

Меня оставили в Синг-Синге, а товарищей отвезли в какую-то другую тюрьму… Во всяком случае, я никогда их больше не видел. Меня обрили наголо и каждый день выводили на работу — камни дробить. Тюремный капеллан стал читать мне Библию…

Нет, вы никогда не сможете этого понять… Заключенных побогаче чуть не каждый вечер отпускали в город… А те, что победнее, прислуживали им. Но это еще не главное: примерно через год, когда к одному из заключенных пришли на свидание, я увидел того самого американца, который говорил со мной в Бресте. Я сразу его узнал… Я окликнул его. Он довольно долго припоминал, кто я такой, а затем расхохотался. Он сказал сторожам, чтобы меня отвели в приемную.

Он был со мной очень прост, ни дать ни взять старый товарищ… Он сказал, что много лет был агентом службы наблюдения за торговлей наркотиками. Он работал за границей в Англии, Германии, Франции — и оттуда уведомлял американскую полицию о судах, выходивших с запрещенными грузами…

Иногда он не прочь был провернуть дельце и для себя… Так ему подвернулась партия кокаина, которая сулила не один миллион. Перевезти надо было десять тонн, а грамм кокаина стоил тогда несколько франков… Американец договорился с французами, чтобы они нашли шхуну и внесли часть денег… Эти французы и были те трое… И, разумеется, прибыль они поделили бы на четверых.

Но подождите!.. Самое главное еще впереди!.. В тот самый день, когда я грузил кокаин на «Красавицу Эмму», американец получил известие из Америки: в их отдел был назначен новый начальник. Новая метла чисто метет… Покупатели заколебались, могло случиться, что товар остался бы в трюме. А тут еще новый указ: тот, кто поможет захватить запретный груз, получает премию в размере третьей части его стоимости… Все это я узнал гораздо позже, уже в тюрьме.

Я понял, что, когда я выходил в море, не зная, доберемся ли мы до Америки, тут же на набережной начался торг… Трое французов и американец обсуждали вопрос: идти на риск или не идти? И я знаю, что доктор больше других настаивал на доносе. Он говорил, что лучше получить треть капитала без всякого риска, чем ждать неприятностей с властями… Американец его поддержал: он уже сговорился с одним своим коллегой, что часть конфискованного кокаина поступит в продажу немного позднее… Подумать только, на что они пускались.. А ведь тогда мне это и в голову не приходило!..

«Красавица Эмма» скользила по черной воде… Я глядел на свою невесту и думал, что скоро вернусь и женюсь на ней. А эти господа, которые смотрели нам вслед — уже знали, как нас встретят в Америке!.. Они рассчитывали, что мы будем обороняться, и надеялись, что нас убьют, как это часто тогда случалось с контрабандистами, пойманными в американских водах. Они прекрасно знали, что за шхуну еще не уплачено и что, если ее конфискуют, другой у меня не будет никогда в жизни. Они знали, что я мечтаю жениться, и прекрасно смотрели, как мы отплываем!.. Все это мне рассказали в Синг-Синге. Я стал там такой же скотиной, как и все прочие. Там я многому научился. Американец, который растолковал мне все это, хлопал себя по ляжкам, хохотал до упаду и приговаривал: «Ну и жулики же твои друзья!»

Внезапно наступила полная тишина. Было даже слышно, как скользит по бумаге карандаш доктора Мишу.

Мегрэ посмотрел на татуировку на кисти Ле-Гэрека и понял: СС означало Синг-Синг…

— Не знаю, кажется, мне еще оставалось лет десять… Там у них ничего не разберешь. Стоит нарушить самое ничтожное правило внутреннего распорядка, и тебе прибавляют еще несколько лет… И избивают дубинкой до полусмерти… Страшно сказать, сколько меня били, и не только полиция, но и заключенные!.. А потом в моем американце совесть заговорила… Я думаю, ему стало стыдно за этих мерзавцев, за моих «дружков», как он их называл… У меня не было никого, кроме пса, моего друга… он рос у меня на шхуне и однажды спас меня, когда я упал за борт… Несмотря на режим, мне его оставили… Там, в этом аду, на многое смотрят иначе, чем у нас. В воскресенье вам играют гимны на органе, а потом спускают с вас шкуру… Я уже просто не знал, жив я еще или умер… Я ревел чуть не каждую ночь… А потом, в одно прекрасное утро, передо мной распахнули двери и дали прикладом под зад, возвращая в цивилизованный мир… Я тогда лишился чувств здесь же, на тротуаре… Я разучился жить, и у меня ничего не было.. Впрочем, нет! Кое-что у меня осталось!..

Рассеченная губа все еще кровоточила, но Ле-Гэрек забывал вытирать кровь. Мадам Мишу спрятала нос в кружевной платок, одуряюще пахнувший духами. Мегрэ невозмутимо курил, не спуская глаз с доктора, который продолжал писать.

— У меня осталась воля к мести!.. Я дал себе клятву посчитаться с теми, кто мне подстроил эту подлость!.. Я не хотел их убивать, нет!.. Что такое смерть? Одно мгновение… Сидя в Синг-Синге, я мечтал о ней тысячи раз. Я объявлял голодовки, но мне искусственно вводили питание. За все это я решил отплатить им тюрьмой… Будь мы в Америке… Но это было невозможно. Я таскался по Бруклину и работал как лошадь, пока не набрал денег на билеты. Я взял два билета — для себя и для пса… Писем от Эммы я не получал и не знал, что с ней… В Кемпер я не поехал — боялся, что там меня узнают, несмотря на то, что я очень изменился… В Конкарно я узнал, что Эмма работает официанткой и путается с господином доктором Мишу… А может быть, и с другими… Чему же тут удивляться, если она служит в кафе… Я ломал себе голову, как засадить в тюрьму этих мерзавцев. Я должен был это сделать, это было моим единственным желанием… Вместе со своим псом я жил сначала в заброшенной барке, а потом в каменном домике на мысе Кабелу… Для начала я показался доктору Мишу, чтобы он увидел мою мерзкую, каторжную физиономию… Понимаете?.. Я знал, что он трус, и хотел испугать его… Я хотел довести его до такого состояния, чтобы он не выдержал и выстрелил в меня! Пусть даже он убил бы меня, но потом! Потом он попал бы на каторгу, и его били бы ногами и прикладами!.. А его товарищи по камере, пользуясь тем, что они сильнее его, заставляли бы его прислуживать. Я начал бродить вокруг его виллы, я нарочно попадался ему на глаза… раз, другой, третий… Он узнал меня и почти перестал выходить на улицу. За все это время их жизнь не изменилась… По-прежнему они играли в карты и пили аперитивы… И люди им кланялись… А я воровал еду с витрин и не мог ничего ускорить…

Его перебил почти неслышный голос:

— Простите, комиссар! По-вашему, этот допрос, происходящий в отсутствие следователя, имеет законную силу?

Говорил доктор Мишу. Он поднялся, бледный как полотно, с бесцветными губами и осунувшимся лицом. Однако слова он произносил с почти путающей четкостью.

Мегрэ взглядом приказал одному из полицейских занять место между доктором и бродягой. И как раз вовремя: Леон Ле-Гэрек медленно встал и двинулся на доктора, стиснув тяжелые, как дубины, кулаки.

— Сидеть!.. Садитесь, Леон!..

Хрипло дыша, Ле-Гэрек повиновался. Комиссар выколотил пепел из трубки и сказал:

— Теперь говорить буду я…

Глава 11

Страх

Низкий голос комиссара, его спокойная речь резко контрастировали с взволнованной скороговоркой моряка. Ле-Гэрек искоса посмотрел на Мегрэ и сел на свое место.

— Сначала, господа, два слова об Эмме… Она узнала, что жених ее арестован в Америке… Писем от него она больше не получала… Из-за какой-то ерундовой провинности ее выгоняют из магазинчика, в котором она работала. Она становится официанткой в кафе «Адмирал». Эта несчастная женщина потеряла все, что у нее было… Посетители кафе пристают к ней, полагая, что официантки для того и созданы. Проходит три года. Заметьте, она не знает о том, какую роль сыграл в ее судьбе доктор Мишу. Она иногда приходит по вечерам в его комнату. А время бежит, жизнь течет. У доктора есть другие женщины, но иногда он ночует в отеле, иногда, когда его мамаша в отъезде, он приглашает Эмму к себе домой. Это тусклая любовь без любви… И вся жизнь Эммы такая же тусклая. Она не героиня. Она хранит в шкатулке письмо и фото прежнего возлюбленного, но это лишь полузабытый сон, который с каждым днем становится бледнее. Ей и в голову не приходит, что Леон может вернуться. Она не узнала желтого пса, который бродит вокруг, ведь ему было четыре месяца, когда Леон уходил в море.

Однажды ночью Мишу диктует Эмме письмо, не говоря, кому оно будет послано. В письме назначается свидание на одиннадцать часов вечера в пустом доме. И она пишет, ничего не поняв… Она ведь только официантка. Леон Ле-Гэрек не ошибся: Мишу струсил! Он понимает, что его жизнь в опасности. И он хочет убрать врага, который бродит поблизости. Но Мишу трус! Он сам кричал мне недавно, что он трус. Он привязал письмо Эммы к ошейнику пса, а сам спрятался за дверью с пистолетом в руках.

Поверит Ле-Гэрек или не поверит? Захочет он, несмотря ни на что, увидеть свою прежнюю возлюбленную? Все очень просто: когда в дверь постучат, надо выстрелить в отверстие почтового ящика и сразу же убежать через тупичок. Никто не сможет опознать труп жертвы, и преступление останется нераскрытым. Однако Леон недоверчив. Быть может, он и появился в эту ночь на площади и уже готов был решиться пойти на свидание, но вмешался слепой случай. Как раз в это время из кафе выходит мосье Мостагэн. Он слегка навеселе и хочет закурить сигару. Он поднимается на крыльцо пустого дома, теряет равновесие, ударяется о дверь и немедленно получает пулю в живот…

Вот объяснение первой трагедии. Мишу выстрелил неудачно и убрался восвояси. Гойяр и Ле-Поммерэ в курсе дела, они тоже заинтересованы в исчезновении Ле-Гэрека, появление которого угрожает им троим, они тоже подавлены и запуганы.

Теперь Эмма поняла, в какой грязной игре ее заставили участвовать. Может быть, она увидела Леона? Или наконец узнала в желтом псе маленького щенка?

На следующий день приехал я. Увидев этих троих господ, я сразу понял, что они перепуганы насмерть, что они ожидают трагедий. И я решил узнать, откуда они ждут удара… Я неоднократно проверял свои расчеты, чтобы не ошибиться. Стрихнин в бутылку перно бросил я. Разумеется, я никому не позволил бы пригубить, но меня предупредил Мишу: он настороже, он никому не доверяет. Он следит за всеми, кто проходит мимо, проверяет все, что ест или пьет. Он боится даже выйти из гостиницы…

Эмма застыла в каменной неподвижности, как искусно изваянная статуя Изумления. Доктор Мишу поднял голову, посмотрел в глаза Мегрэ и опять принялся что-то лихорадочно записывать.

— Вот вам и вторая трагедия, господин мэр! А ваши три господина по-прежнему трясутся от страха. Гойяр — самый впечатлительный из них и самый порядочный… Отравленное перно вывело его из равновесия, он почувствовал, что дело принимает скверный оборот и что я напал на след… Он решил исчезнуть немедленно, исчезнуть, не оставив следов, чтобы его ни в чем нельзя было обвинить… Он инсценировал нападение и убийство, пусть думают, что тело брошено в воды гавани…

Сначала он вертится вокруг Мишу, быть может, в надежде увидеть Леона и предложить ему мировую. В доме Мишу он видит следы Ле-Гэрека и понимает, что рано или поздно я тоже их увижу. Он журналист и хорошо знает, как впечатлительна толпа. Он понимает, что пока жив Ле-Гэрек, он нигде не найдет покоя. И он делает гениальный ход: пишет левой рукой заметку и подкидывает ее в редакцию «Фар де Брест» В заметке говорится о желтом псе и большеногом бродяге… Каждая фраза рассчитана на то, чтобы посеять ужас среди жителей Конкарно. В этом есть определенный смысл: вполне возможно, что при встрече с бродягой кто-нибудь с перепугу влепит в него заряд свинца…

И это едва не произошло! Выстрелили в собаку, но могли ведь выстрелить и в человека!.. Перепуганный обыватель способен на все… В воскресенье страх горожан достигает апогея. Мишу не выходит из гостиницы, он болен. Он болен страхом. Но он полон решимости защищаться до конца и всеми возможными средствами.

Я оставляю его вдвоем с Ле-Поммерэ. Не знаю точно, что произошло между ними… Гойяр исчез. Ле-Поммерэ принадлежал к почтенному аристократическому семейству. Он неминуемо должен был обратиться в полицию и потребовать защиты. Лучше признаться во всем, чем жить в этом кошмаре… Да и что в конце концов ему грозило? Штраф? Кратковременное заключение? Вряд ли! Ведь основное преступление совершилось на территории Соединенных Штатов… Мишу чувствует, что Ле-Поммерэ сдает. На его совести — ранение Мостагэна, он решает любой ценой выйти из положения и не останавливается перед отравлением Ле-Поммерэ. Он надеется, что заподозрят Эмму… Ведь напитки подавала она!..

Мне хочется более подробно поговорить о страхе, потому что страх — пружина этого дела. Мишу страшно. И Мишу хочет победить свой страх, пожалуй, не меньше, чем он хочет победить своего противника. Он знает Леона Ле-Гэрека, знает, что тот не даст так просто засадить себя. Мишу надеется на пулю какого-нибудь нетерпеливого жандарма или перепуганного горожанина.

Доктор не выходит из гостиницы. Я нарочно привожу туда смертельно раненного пса… Мне нужно знать, придет ли за ним Ле-Гэрек, и Ле-Гэрек приходит… С тех пор пса никто не видел; вероятно, он подох…

В горле Леона что-то булькнуло.

— Да. Он сдох.

— И вы похоронили его?

— На мысе Кабелу. Я поставил над ним крестик из еловых ветвей…

— Ле-Гэрека находит полиция. Он вырывается и бежит, потому что твердо решил вынудить Мишу к активным действиям. Он сам сказал нам об этом: он хочет увидеть их в тюрьме… Вы понимаете, что я должен был предупредить новую трагедию. Я арестовываю Мишу, заверяя его, что это делается ради его же безопасности. И это не ложь. Но в то же время я хочу помешать ему совершить новые преступления. Он дошел до точки, чувствует себя затравленным и способен на все. Это, впрочем, не мешает ему играть комедию и рассказывать мне о своем слабом здоровье. Он пытается объяснить свой мерзкий страх мистическими причинами, каким-то давнишним предсказанием, которое он выдумал от начала до конца, а мечтает о том, что перепуганные горожане набросятся на его врага и прикончат его.

Доктор достаточно умен, чтобы понять: было бы логично предположить, что все происшедшее имеет какое-то отношение к нему. И здесь, в этой камере, он ломает голову, придумывая, как отвести от себя подозрения. А если новое преступление совершится, когда он под замком, не явится ли это превосходным алиби?.. Его навещает мать, которая все знает. Она должна спасти его, но сделать это так, чтобы ее не застигли на месте преступления и далее не заподозрили. Поэтому она обедает у мэра, ее отвозят домой на машине. Затем в доме зажигается лампа и горит весь вечер… Она пешком возвращается в город. Кажется, ночью все спят? Но нет. В кафе «Адмирал» еще сидят запоздалые посетители. Достаточно спрятаться и подождать, пока кто-нибудь выйдет. А чтобы жертва не убежала — стрелять надо в ногу.

Это бессмысленное преступление было бы весьма тяжким обвинением против Мишу, даже если бы у нас не было других. Когда я утром пришел сюда, Мишу с нетерпением ждал известий. Он не знал, что Гойяр арестован в Париже, что в момент выстрела, которым был ранен таможенник, я не спускал глаз с Ле-Гэрека… Ибо Ле-Гэрек, преследуемый полицией и жандармерией, решил укрыться в пустом доме, чтобы быть поближе к Мишу. Он спит на полу, и Эмма замечает его из окна. Ночью она приходит к нему и клянется в своей невиновности… Она рыдает и валяется у него в ногах. Он видит ее впервые за много лет и впервые за много лет слышит звук ее голоса… Он понимает, что она другая, совсем не та, что прежде… Но ведь и сам он пережил немало… Сердце его смягчается. Он грубо хватает ее, точно хочет убить, и… целует. Он простил, он уже не одинокий человек, одержимый навязчивой мыслью. Увидев слезы Эммы, он понял, что счастье возможно и жизнь можно начать сначала… и они бегут вдвоем в ночь и неизвестность, без гроша в кармане. Им все равно куда ехать. Они оставляют доктора Мишу на съедение страху. Они хотят попытать счастья где-нибудь в другом месте…

Комиссар Мегрэ медленно набил трубку и обвел взглядом всех сидящих в камере.

— Вы извините меня, господин мэр, что я не держал вас в курсе следствия… Когда я приехал сюда, мне было ясно, что драма еще только начинается. Чтобы обнаружить ее тайные пружины, надо было дать ей развернуться, по возможности избегая жертв. Ле-Поммерэ умер, отравленный своим сообщником, но это ничего не изменило: он непременно — я в этом не сомневаюсь, поскольку достаточно изучил его, — непременно покончил бы с собой при аресте… Затем таможенник был ранен в ногу. Рана пустяковая, через неделю он забудет о ней. Но я могу подписать ордер на арест доктора Эрнеста Мишу за покушение на убийство мосье Мостагэна и нанесение ему ранений, а также за предумышленное отравление мосье Ле-Поммерэ, являвшегося его другом. А вот второй ордер, на имя мадам Мишу. Она обвиняется в нападении на таможенника и нанесении ему ран. Что же касается Жана Гойяра, он же Сервьер, то ему вменяется в вину оскорбление властей комедией, которую он пытался разыграть.

Теперь настала очередь комического инцидента. Толстенький журналист глубоко и блаженно вздохнул. У него хватило наглости пробормотать:

— В таком случае, я полагаю, меня оставят на свободе?.. Могу дать подписку о невыезде и внести залог в пятьдесят тысяч франков…

— Это будет решать прокуратура, мосье Гойяр. Мадам Мишу в полуобморочном состоянии откинулась на спинку стула, зато сын ее не утратил хладнокровия.

— Вы ничего не имеете добавить? — спросил его Мегрэ.

— Извините! Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката… И буду настаивать на незаконности этой очной ставки!..

Доктор вытягивал свою длинную, как у тощего петуха, желтую шею с торчащим кадыком. Его нос казался еще более кривым, чем обычно. В его руках по-прежнему была зажата записная книжка.

— А что делать с ними?.. — вставая, прошептал мэр и указал глазами на Эмму и Ле-Гэрека.

— Против них нет решительно никаких обвинений. Леон Ле-Гэрек признался, что хотел вынудить доктора Мишу стрелять в себя. Он попадался ему на глаза — и только. Нет статьи, по которой можно было бы привлечь его за это к ответственности…

— А если привлечь за бродяжничество? — вмешался жандармский лейтенант.

Комиссар Мегрэ так выразительно пожал плечами, что жандарм покраснел.

Час завтрака давно наступил, но на улице все еще теснилась толпа любопытных, и мэр предложил комиссару свою машину, занавески в которой задергивались почти герметически.

Первыми в машину сели Эмма и Ле-Гэрек. За ними — Мегрэ. Он уселся рядом с Эммой на заднем сиденье, а моряк кое-как пристроился на откидном.

На полной скорости машина промчалась по улицам, заполненным толпой, и выехала на шocce, ведущее к Кемперу. Ле-Гэрек смущенно спросил, не глядя на комиссара:

— Зачем вы это сказали?

— Что?

— Будто перно отравили вы…

Эмма была бледна, как бумага. Она сидела выпрямившись, словно боялась откинуться на подушки. Вероятно, в лимузине она ехала впервые в жизни.

— Ерунда!.. — проворчал Мегрэ и крепче сжал зубами чубук трубки. И тогда Эмма в отчаянии крикнула:

— Клянусь вам, господин комиссар, я сама не знала, что я делаю!.. Мишу заставил меня написать записку… А потом я узнала пса… Утром в воскресенье я издалека увидела Леона и все поняла… Я хотела заговорить с ним, но он прошел мимо, даже не взглянув на меня, и плюнул в мою сторону… И я решила отомстить за него… Я хотела… Я сама не знаю, чего я хотела, я была как безумная… Я знала, что они хотят убить Леона… А я его любила по-прежнему и целыми днями думала, как бы им помешать. Днем, во время завтрака, я сбегала на виллу доктора, чтобы взять там яд… Я не знала, какой мне выбрать. Он не раз показывал мне пузырьки и говорил, что этим количеством можно отравить весь Конкарнр… Но я клянусь, что вам бы я не дала пить… По крайней мере, я не думала, что…

Она рыдала. Леон неуклюже гладил колени Эммы, успокаивая ее.

— Никогда, никогда в жизни я не смогу отблагодарить вас, комиссар! — захлебываясь в рыданиях, кричала она. — Вы спасли нас обоих, вы… вы… вы сотворили чудо!.. Я прямо не знаю…

Мегрэ молча переводил взгляд с лица мужчины на лицо женщины. Рассеченная губа Ле-Гэрека, его коротко остриженные волосы — облик зверя, стремящегося стать человеком… И бледная Эмма, увядшая в стеклянном аквариуме кафе «Адмирал»…

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Мы еще не решили… Уедем куда-нибудь подальше… Не беда, прокормился же я в нью-йоркских доках!.. Возможно, удастся устроиться в Гавре…

— Кстати, ваши одиннадцать франков вам не вернули?

Леон покраснел и не ответил.

— А сколько стоит билет до Гавра?

— Не надо, комиссар!.. Мы и так не знаем, как нам вас… Нет, нет!

Машина бежала мимо маленькой железнодорожной станции. Мегрэ постучал в стекло, отделяющее шофера от пассажиров, и вытащил два стофранковых билета.

— Вот, возьмите… Я внесу их в расходы по делу…

Комиссар почти вытолкнул Ле-Гэрека и Эмму из машины и захлопнул дверцу, пока они пытались найти слова благодарности.

— В Конкарно… Только побыстрее!..

Теперь комиссар Мегрэ остался один, он несколько раз недоуменно пожал плечами, как человек, испытывающий очень сильное желание посмеяться над самим собой.

Процесс длился целый год. И на протяжении этого года доктор Мишу не менее пяти раз в неделю являлся к следователю со своим неизменным сафьяновым портфелем, набитым документами.

После каждого допроса обязательно следовал новый поток жалоб и протестов. Каждый документ досье подвергался сомнению и служил поводом для научных дискуссий и расследований.

Доктор Мишу похудел и осунулся еще больше, стал еще желтее. Но не сдавался.

— Разрешите человеку, которому осталось жить только три месяца.

Эта фраза стала его любимой. Доктор защищался с удивительным упорством. Он пускался в коварные маневры, проявлял неожиданную находчивость. Ему удалось найти адвоката, еще более язвительного и желчного, чем он сам, который с успехом заменял его во время процесса.

Суд присяжных департамента Финистер приговорил доктора Мишу к двадцати годам каторжных работ. Еще шесть месяцев доктор ждал, пока рассматривалось дело, посланное на кассацию.

В прошлом месяце во всех газетах появилась фотография: доктор Эрнест Мишу, все такой же худой и унылый, в арестантской шапочке, поднимается по трапу на корабль в гавани Иль-де-Франс. Это — «Мартиньера», которая отвезет в Кайенну сто восемьдесят преступников, приговоренных к каторге. За спиной у доктора вещевой мешок, а нос кажется окончательно свернутым в сторону.

Мадам Мишу проживает в Париже. Она давно отбыла трехмесячное тюремное заключение и деятельно интригует в политических кругах. Она пытается добиться пересмотра приговора, вынесенного ее сыну.

Ей удалось привлечь на свою сторону редакции двух газет.

Леон Ле-Гэрек на шхуне «Франсетта» ловит сельдь в Северном море, а его жена ожидает ребенка.

1

«Брестский маяк».

2

Во Франции напитки подают на разноцветных блюдечках, по ним производится расчет с клиентом.