Глава 3

Лавчонка, торгующая лекарственными травами на улице Пикпюс

— Он очень страдал? — спросила она, как только обрела дар речи.

— Нет, мадам. Могу вас заверить, что смерть его была мгновенной.

Она посмотрела на газету, которую держала в руках, и с видимым усилием спросила:

— Это правда, что он выстрелил себе прямо в рот?

Комиссар утвердительно кивнул головой. Внезапно успокоившись, женщина, на отрывая глаз от пола, прошептала:

— Он никогда не поступал, как все люди.

Она не походила ни на жену, ни на любовницу. Несмотря на то что ей было не более тридцати лет, во всем ее облике преобладала материнская нежность, мягкая покорность прирожденной сестры милосердия. Бедняки привыкли сдерживать свои чувства и прятать отчаяние, принужденные к тому жестокой необходимостью, ежедневной тяжелой работой, которая лишает их возможности предаваться горю. Она вытерла платком глаза, покрасневший нос сразу сделал ее некрасивой.

— Вы позволите мне задать вам несколько вопросов, — спросил комиссар, усаживаясь за письменный стол. — Итак, вашего мужа звали Луи Женэ? Когда вы с ним расстались в последний раз?

Вместо ответа она снова принялась рыдать. Пальцы судорожно мяли платок.

— Два года тому назад. Но однажды я увидела его снова. Он стоял на улице, прижавшись лицом к витрине, и если бы не моя мать, которая в этот момент была в магазине… Вы хотели бы знать историю нашей жизни, не правда ли? Это единственная возможность понять причину, толкнувшую Луи на… Мой отец был фельдшером в провинции. Выйдя на пенсию, он приехал в Париж; и снял маленькую лавочку, торгующую лекарственными травами, на улице Пикпюс. Вот уже скоро шесть лет, как отец умер, а мы с матерью продолжаем там жить, занимаясь торговлей. Вскоре после смерти отца я познакомилась с Луи.

— Вы говорите, что это было шесть лет тому назад? Он носил уже тогда фамилию Женэ?

— Да, — ответила она удивленно. — Он работал фрезеровщиком на заводе и очень хорошо зарабатывал. Я не знаю, почему все произошло у нас так быстро. Мне трудно это объяснить. Он был так нетерпелив, можно было подумать, что его сжигает лихорадка. Я была с ним знакома не больше месяца до того дня, как мы поженились, и он переехал к нам. Квартира позади лавчонки была слишком мала для жизни втроем… Мы сняли для мамы комнату неподалеку, она оставила мне лавку. Так как у нее было мало средств, то мы давали ей на жизнь по двести франков в месяц. Утром Луи уходил на работу, днем приходила мама помогать мне по хозяйству. Вечерами Луи всегда сидел дома. Мы были очень счастливы, уверяю вас! И все-таки, не знаю почему, я всегда чувствовала что-то неладное. Иногда мне казалось, что Луи совсем не тот, за кого он себя выдавал, будто он из другого мира, из другого общества. Казалось, что его тяготит атмосфера нашего дома, и все равно он меня любил. — Ее лицо затуманилось, она стала почти красивой, когда произносила эти слова. — Не думаю, чтобы на свете было много похожих на него людей… Иногда он вдруг заглядывал мне глубоко в глаза с таким обожанием, что у меня перехватывало дыхание. И тут же отталкивал от себя, тяжело вздыхая. «Я тебя очень люблю, моя маленькая», — говорил он, а иногда не замечал меня целыми часами и словно для того, чтобы забыться, начинал передвигать мебель, хвататься за починку часов, мастерил что-нибудь по дому. Мама его недолюбливала. Вероятно, именно потому, что он не был похож на других людей.

— Не было ли среди его вещей предметов, которые он особенно бережно хранил?

— Откуда вам это известно? — она испуганно вздрогнула и быстро сказала: — Старый костюм. Однажды Луи вошел в комнату в тот момент, когда я вынула костюм из картонной коробки, стоявшей у нас в спальне на гардеробе. Местами он был разорван и довольно грязный. Я хотела его починить и почистить. Луи очень рассердился. Он вырвал костюм у меня из рук, наговорил мне дерзостей и кричал так, что можно было подумать, будто он меня ненавидит. Это случилось через месяц после нашей свадьбы… — она вздохнула и виновато посмотрела на Мегрэ, словно извиняясь перед ним за то, что так мало могла рассказать ему о своей жизни.

— Он сделался странным, не так ли?

— Я уверена, что в этом не было его вины. Мне кажется, что он был чем-то болен, его что-то мучило, терзало… Иногда, особенно в те часы, когда мы были очень счастливы и веселы, он вдруг менялся в лице и переставал со мной разговаривать. Вечера мы обычно проводили на кухне. Я шила, он что-нибудь рассказывал. Он умел очень хорошо говорить. И вдруг он умолкал и смотрел на меня с какой-то скверной, злой насмешкой. Иногда он бросался лицом вниз на свою кровать, не пожелав даже доброй ночи.

— У него были друзья?

— Нет, никого. К нему никогда никто не приходил.

— Он куда-нибудь уезжал, получал от кого-нибудь письма?

— Нет, никогда. И очень не любил, когда кто-то бывал у нас. Иногда ко мне забегала соседка, у которой не было швейной машины, она приходила к нам, когда ей нужно было что-нибудь прострочить, и далее ее редкие визиты были поводом для того, чтобы привести Луи в ярость.

Когда его охватывал приступ бешенства, он совершенно не умел сдерживаться, но потом сам от этого очень страдал. Когда я ему сообщила, что у нас будет ребенок, он посмотрел на меня, как сумасшедший.

С этого рождения, и особенно после рождения маленького, он стал периодически напиваться. И между тем я знаю, что он любил сына. Временами он смотрел на него с таким же обожанием, как смотрел на меня в начале нашего брака. Он хватал его из колыбельки, бешено целовал, бормоча какие-то непонятные слова, а на другой день после этого приходил домой пьяный, закрывался в спальне на ключ и проводил там в одиночестве целые дни.

В первый раз после того, как это случилось, он плакал и просил у меня прощения. Возможно, если бы не вмешательство мамы, я сумела бы сохранить мужа, но моя мать постоянно читала ему морали, поучала его, и у них происходили дикие сцены, особенно в те дни, когда Луи по два-три дня не ходил на работу

Мы стали очень несчастны. Вы знаете, конечно, что это такое, когда муж пьет. Он сделался злым и придирчивым. Два раза моя мать выставляла его за дверь. В ответ он кричал ей, что она не смеет распоряжаться у него в доме. Уверяю вас, в те дни он был невменяем, он за себя не отвечал, что-то мучило его, заставляло пить… Но иногда бывали дни, когда все шло как прежде. Он бросал пить, возился с сыном, говорил мне нежные слова. Только это случалось все реже и реже и продолжалось недолго.

Последняя сцена была особенно отвратительна. Дома была моя мама. Луи подошел к кассе и взял деньги. Мама потребовала, чтобы он положил их обратно. Он не послушался, и тогда мама назвала его вором. Луи страшно побледнел. Он подошел к маме с таким лицом, будто собирался ее задушить. В ужасе я закричала: «Луи, не надо, пожалуйста, не надо!» Тогда он выбежал вон, хлопнув дверью так, что посыпались стекла из витрины. С тех пор прошло два года. Соседи иногда видели, как он проходил мимо, заглядывал в окна. Я справлялась о нем на заводе, где он работал, но мне ответили, что его там больше нет. Кто-то сказал мне, что он работает в мастерской на улице Рокет. Месяцев шесть тому назад я вдруг увидела его, стоящего у нашего окна. На мое несчастье мама, которая теперь живет со мной, была в это время в лавке и помешала мне побежать за ним следом… Вы поклялись мне, что мой муж не страдал, что он умер сразу. Это был хороший, но очень несчастный человек, уверяю вас. Теперь, когда я рассказала вам все, вы убедились в этом, не правда ли? — она с большим напряжением довела свой рассказ до конца. Видно было, что госпожа Женэ до сих пор глубоко любила мужа и он имел на нее сильное влияние. Говоря о нем, она безотчетно воскрешала его образ.

Как и перед беседой, Мегрэ вновь поразился сходством между этой женщиной и тем мужчиной, который в бременской гостинице, заломив от отчаяния руки, пустил себе пулю в рот.

Более того, и ее тоже била какая-то внутренняя лихорадка. Она замолчала, но было видно, что нервы ее напряглись. Женщина, казалось, задыхалась и чего-то ждала от комиссара.

— Женэ никогда не рассказывал вам о своем прошлом, своем детстве?

— Нет, он мало о себе говорил. Я всегда предполагала, что Луи получил образование, позволявшее ему занять более высокое положение, чем то, которое он имел. У него был красивый почерк, он хорошо знал латынь, переводил названия всех растений. Когда владельцу соседнего галантерейного магазина одежды понадобилось составить деловое письмо, Луи написал его так, как не написал бы ни один адвокат.

— Вы не видели никого из его семьи?

— Перед нашей женитьбой Луи сказал нам, что он круглый сирота… Я хотела бы узнать у вас, господин комиссар, когда перевезут во Францию его тело?

Так как Мегрэ заколебался, не зная, что ей на это ответить, она прибавила, глядя в сторону, чтобы скрыть свое смущение.

— Видите ли, магазин принадлежит моей матери, у меня нет своих денег, и я знаю, что она не захочет истратить ни одного сантима, чтобы перевезти его тело на родину, и не даст мне денег, чтобы я могла поехать с ним попрощаться…

Она смотрела на него с трогательной мольбой, доверчиво ожидая от него помощи.

— Я сделаю все необходимое, сударыня, чтобы тело вашего мужа доставили сюда.

— Я чувствую, что вы поняли, господин комиссар, поняли, какой это был несчастный человек.

— Располагал ли он какими-нибудь средствами?

— Ничем, кроме своего жалования. Поначалу он мне его отдавал целиком, а потом, когда начал пить…

Еще одна улыбка, но какая грустная и какая всепрощающая!.. Она ушла, немного успокоенная, по-прежнему держа в правой руке сумочку и сложенную пополам газету.

На улице Рокет, 18, Мегрэ нашел убогую гостиницу, в нижнем этаже ее находился грязный притон, который посещали бродяги, эмигранты и проститутки.

Эта часть улицы Лап с ее увеселительными заведениями и трущобами находилась лишь метрах в пятидесяти от площади Бастилии. Но на ней же располагались и несколько мастерских? сквозь открытые ворота которых слышались удары молотов, виднелись отблески газовой сварки. Перед мастерскими скопились тяжелые грузовики.

Деловая суета рабочих и спешащих с накладными в руках служащих представляла собой резкий контраст с едва различимыми мерзкими фигурками типов, которые слонялись вокруг.

— Мне нужен Женэ, — сказал комиссар, открывая дверь в контору гостиницы.

— Его нет дома.

— Он оставил комнату за собой?

Служитель сразу пронюхал, что Мегрэ из полиции, и недовольно ответил:

— Да! Комната номер 19.

— Женэ снимает ее поденно или помесячно?

— Помесячно.

— У вас есть для него корреспонденция?

Сначала служитель убеждал, что у него ничего нет, но в конце концов вынужден был вручить Мегрэ пакет, который Женэ отправил себе из Брюсселя.

— Часто получал он подобные конверты?

— Нет. За все время, что Женэ у нас живет, он получил всего три таких пакета. Тихий человек. Не вижу причины, почему полицию может интересовать этот несчастный.

— Он работал?

— Да.

— Регулярно?

— Всякое бывает. Иногда целыми неделями работает, иногда неделями нет.

Мегрэ потребовал ключ от комнаты. Осмотрев ее, он ничего там не нашел, кроме пары старых ботинок, тюбика от аспирина и брошенного в угол комбинезона. Спустившись вниз, он выяснил у служителя, что Луи Женэ никогда не принимал у себя знакомых, не водил женщин и в основном вел монотонно размеренный образ жизни. Не считая нескольких случаев отъезда, продолжавшихся по три-четыре дня.

— В его поведении не было ничего предосудительного, — закончил свой рассказ служитель, пожав плечами и прибавив при этом, что в здешнем заведении все постояльцы достаточно подозрительный сброд.

В доме номер 65, где работал Женэ, изготовляли насосы для пивных бочек. Это была большая мастерская. Старший мастер уже знал из газет про самоубийство Женэ.

— Я как раз собирался написать вам в полицию, — сказал он. — Женэ работал у нас около двух лет. Парень зарабатывал по восемь с половиной франков в час.

— Если работал.

— Я вижу, вы в курсе дела. Все они одинаковы.

Трудно найти непьющих, но обычно они напиваются вдребезги только в конце недели. С ним же это случалось совершенно неожиданно, и обычно запой продолжался дней по восемь. Однажды нам предстояла очень срочная работа. Я пошел за ним в гостиницу, где он жил, и что же вы думаете я там застал? Он пил, лежа в постели в полном одиночестве, пустые бутылки стояли на полу рядом с кроватью. Это была невеселая картина, уверяю вас!

Из Обервилье тоже ничего нового не сообщили. Луи Женэ, сын Гастона Женэ, женатого на Берте-Марии Дюфон, был вписан в метрическую книгу актов гражданского состояния. Гастон Женэ, поденщик, скончался через десять лет после рождения сына. Жена его вскоре покинула эту местность. Что же касается самого Луи Женэ, то о нем здесь ничего не знали, кроме того, что шесть лет тому назад он написал из Парижа сюда, в мэрию, затребовав акт о своем рождении. В полиции, в книге записей, где имелись списки правонарушителей, так же о нем ничего не оказалось. Регистрационная карточка на имя Женэ не была заведена. Итак, этот человек никогда не имел никаких счетов с судебными властями ни во Франции, ни за границей. Все европейские страны, куда Мегрэ отправил запрос, ответили отрицательно.

Можно только предполагать, что было шесть лет назад. Тогда Луи Женэ работал фрезеровщиком и вел добропорядочную жизнь. Он женился, и у него уже был этот костюм «Б», из-за которого он впервые поссорился с женой и который спустя несколько лет стал причиной его смерти.

Его никто не навещал, писем он не получал. Луи Женэ получил, видимо, довольно приличное образование, поскольку знал латынь.

У себя в кабинете Мегрэ просмотрел несколько текущих дел, открыл желтый чемодан, в котором находились вещи самоубийцы, и положил туда пакет с тридцатью тысячами франков, предварительно распечатав его и переписав номера банковских билетов. Этот перечень он направил в следственную комиссию Брюсселя с просьбой выяснить, каким банком они были выданы. Все это он проделывал не спеша, старательно, словно хотел убедить самого себя в полезности такой работы.

Но время от времени он раздраженно посматривал на разложенные на столе фотографии покойного и прекращал писать, задумчиво покусывая кончик трубки.

Мегрэ собирался уже идти домой, когда его вызвали по телефону из Реймса. Звонил хозяин «Кафе де Пари» по улице Карно. Увидев в газете фотографию Луи Женэ, он узнал в ней человека, который несколько дней тому назад был у него в заведении, и которого он отказался обслужить, потому что тот уже был сильно навеселе.

Мегрэ задумался. Вот уже второй раз упоминался Реймс, где покойный купил себе ботинки. Таким образом, видимо, совсем не случайно Луи Женэ ездил в этот город.

Через час Мегрэ уже сидел в скором поезде, идущем в Реймс, куда он прибыл в десять часов вечера. В переполненном кафе все три бильярда были заняты, за многими столами играли в карты — обстановка обычного провинциального французского кафе, где клиенты здороваются за руку с кассиршей, а официанты фамильярно называют посетителей по именам.

— Я комиссар Мегрэ, которому вы недавно звонили по телефону.

Стоя около своей конторки, хозяин наблюдал за слугами и одновременно давал советы игрокам на бильярде.

— Ах да, очень приятно! Но вы зря беспокоились, я уже сообщил вам все, что знал, — произнес он тихо и немного озабоченно. — Но раз уж вы здесь, могу рассказать поподробнее. Однажды вечером человек этот пришел сюда и, заняв место вот в том углу, возле третьего бильярда, заказал себе рюмку коньяка. Он пил одну за одной и в конце концов настолько опьянел, что я приказал официанту больше ему не подавать. Мои клиенты и так посматривали на него косо, ведь он мало походил на моих обычных посетителей.

— С ним был какой-нибудь багаж?

— Да, старый чемодан. Когда он направился к выходу, чемодан открылся, и из него выпал поношенный костюм. Посетитель попросил дать ему веревку, крышка не закрывалась, по-видимому, сломался замок. Не понимаю, как ему удалось перевязать свой чемодан в том состоянии, в котором он находился.

— Он говорил с кем-нибудь из присутствующих? Хозяин посмотрел на одного из игроков, изысканно одетого, высокого худого господина, и незаметно кивнул головой в его сторону. Вокруг этого игрока толпилось несколько человек, с почтительным восхищением следивших за игрой.

— Какой удар, а? Не хотите ли чего-нибудь выпить? Прошу вас, садитесь сюда, — и хозяин указал ему на дальний столик, на краю которого стояла гора пустых тарелок. Усевшись, он продолжал:

— После полуночи посетитель стал белым как мрамор. Кажется, он выпил восемь или девять рюмок коньяка. Мне очень не понравился его остановившийся взгляд. Он не был возбужден, не разглагольствовал, но, казалось, сейчас упадет замертво. На некоторых людей алкоголь действует таким образом. Тогда я подошел к нему и попросил покинуть кафе. Он не протестовал.

— После его ухода кто-нибудь еще оставался играть на бильярде?

— Все те же постоянные посетители, которых вы сейчас видите у третьего стола, они бывают у меня каждый вечер и создали здесь что-то вроде клуба… Вскоре после того, как пьяный ушел, разошлись и остальные. Я закрыл кафе. Да, простите, вот что я еще вспомнил. Один из этих господ сказал: «Мы наверняка увидим его в сточной канаве».

Хозяин еще раз посмотрел в сторону игрока с холеными белыми руками в безукоризненном костюме и изысканием галстуке.

— Не вижу причины, почему бы не рассказать вам того, что поведал мне один заезжий коммерсант на следующее утро. Он уверял меня, что будто бы встретил ночью того самого пьянчугу, идущего вместе с господином Беллуаром, мало того, он уверял меня, что видел, как они вместе входили в дом господина Беллуара.

— Это тот высокий господин?

— Да. Он вице-директор кредитного банка, живет в пяти минутах ходьбы отсюда, в красивом новом доме.

— А коммерсант, который вам это рассказывал, он сейчас здесь?

— Нет, он редко бывает в городе, все больше в разъездах, но должен вернуться к середине ноября. Я убеждал его, что он ошибся и этого не может быть, но он продолжал настаивать на своем. Сначала я хотел было спросить у господина Беллуара, но не посмел. Он мог обидеться. Не придавайте значения тому, о чем я вам рассказал, и уж, во всяком случае, прошу вас не ссылаться на меня. При моей профессии не полагается быть болтливым.

Игрок, уложивший целую серию шаров в лузу, посмотрел вокруг, явно любуясь эффектом, который производила его игра. Увидев Мегрэ в обществе хозяина кафе, он удивленно и неодобрительно поднял брови.

— Ваша очередь играть, господин Эмиль, — крикнул хозяину Беллуар.

Глава 4

Неожиданный посетитель

Дом был совсем новый и очень красивый. Красный кирпич ласкал взор, освежая своим цветом темный камень. Покрытую лаком дубовую дверь украшали тяжелые чеканные накладки из меди.

Не было еще и десяти утра, когда в эту дверь с мыслью застать хозяина врасплох позвонил Мегрэ.

Фасад дома, говорящий о прочном благосостоянии хозяев, хорошо гармонировал с внешностью вице-директора банка. Когда же горничная в белоснежном переднике открыла дверь, впечатление еще более усилилось. В огромном холле стены были покрыты геометрическими фигурами, составленными из мрамора, песчаника и двухцветного гранита. Двустворчатые дубовые двери вели в столовую и гостиную. На вешалке среди прочей одежды висело маленькое детское пальто. Тут же стояли зонтик с красиво отделанной ручкой и палка с золотым набалдашником. Едва комиссар произнес имя господина Беллуара, как горничная сказала:

— Будьте любезны следовать за мной. Господа вас ждут, — и она направилась к застекленной двери. Через приоткрытую дверь в столовую комиссар успел заметить за красиво сервированным столом молодую даму и рядом с ней маленького мальчика. Они завтракали. Мегрэ и горничная поднялись по лестнице, покрытой красным ковром, который на каждой ступеньке придерживали медные полосы. На площадке второго этажа прислуга открыла дверь и пропустила его в кабинет, где трое мужчин разом повернулись в его сторону.

Кроме уже знакомого нам Беллуара, в комнате находился какой-то незнакомый господин и не кто иной, как сам Жозеф Ван Дамм, коммерсант из Бремена.

Беллуар, нахмурив брови, произнес суховатым, слегка надменным голосом:

— Чем я обязан, сударь? — и в это же самое время Ван Дамм со своей обычной проворностью подскочил к Мегрэ, протягивая ему руку.

— Вот те на! Какая приятная неожиданность! Рад встретить вас здесь.

Третий, ничего не понимая, молча следил глазами за этой сценой.

— Прошу прощения, господа, — сказал комиссар. — Я никак не ожидал застать здесь в столь ранний час целое общество. Жалею, что помешал.

— Нисколько, нисколько, — возразил ему Ван Дамм. — Садитесь! Сигару?

На письменном столе красного дерева стояла большая коробка с сигарами. Коммерсант поспешно открыл ее и, не переставая все время говорить, протянул Мегрэ.

— Минуточку, сейчас я найду свою зажигалку. Надеюсь, комиссар, что вы не привлечете нас к ответственности за то, что сигары без акциза. Почему вы не сказали мне, когда были в Бремене, что знакомы с Беллуаром? Подумать только, если бы я это знал, мы могли бы приехать сюда с вами вместе. Меня вызвали телеграммой по делу в Париж, закончив его, я воспользовался свободным временем, чтобы приехать и пожать руку моему старому приятелю Беллуару.

Не теряя присутствия духа, Ван Дамм поглядывал на обоих мужчин, как бы приглашая их принять участие в его болтовне.

Повернувшись лицом к хозяину дома, Мегрэ произнес:

— Я хотел бы по возможности сократить свой визит, учитывая, что вы кого-то ожидаете, господин Беллуар.

— Я? Откуда вам это известно?

— Об этом было нетрудно догадаться. Ваша горничная, провожая меня сюда, сказала, что меня здесь ждут. А так как меня вы ждать не могли, то значит, вы ждете кого-то другого.

Помимо воли комиссара, в его глазах читалась насмешка, в то время как лицо оставалось непроницаемо спокойным.

— Разрешите представиться: комиссар Мегрэ из уголовной полиции Парижа. Возможно, что вы еще вчера обратили на меня внимание в «Кафе де Пари», где я узнавал кое-какие сведения у хозяина по поводу одного интересующего меня дела.

— Уж не по поводу ли самоубийства в городе Бремене? — спросил Ван Дамм.

— Именно по этому поводу. Не откажите в любезности, господин Беллуар, посмотреть на эту фотографию и ответить мне, принимали ли вы у себя в доме на прошлой неделе ночью этого человека. — И он протянул ему портрет Женэ. Вице-директор банка взял фотографию и, не глядя на нее, вернее, не останавливаясь на ней взглядом, ответил:

— Я не знаю этого субъекта.

— Вы в этом уверены? Разве это не тот самый человек, который обратился к вам, когда вы выходили из «Кафе де Пари»?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Извините меня за настойчивость. Я позволил себе вас побеспокоить в надежде, что вы не откажетесь помочь правосудию. Однажды вечером некий пьяница, фотографию которого я только что подавал вам для опознания, сидел возле бильярда, на котором вы изволили разыгрывать партию. Своим необычным видом он привлекал внимание всех присутствующих. Он вышел из кафе немного раньше вас, но как только вы расстались с друзьями, подошел к вам.

— Да, да… я начинаю что-то припоминать… Кажется, он попросил у меня прикурить. Вот и все.

— Нет, не все! Вы пришли вместе с ним сюда. Он у вас ночевал, так ведь?

Беллуар криво усмехнулся.

— Не знаю, кто придумал такую небылицу, не в моем характере подбирать на улице бродяг и приводить их к себе в дом.

— Возможно. По-видимому, в данном случае вы узнали в нем одного из ваших прежних друзей.

— Я умею выбирать себе друзей лучше, чем вы считаете.

— Итак, вы настаиваете, что вернулись домой один?

— Я это утверждаю.

— Отлично. В таком случае ответьте мне на следующий вопрос: фотография, которую я вам сейчас показывал, изображает того человека, который просил у вас прикурить?

— Понятия не имею. Я дал ему огня, даже не взглянув.

Ван Дамм слушал этот разговор с явным беспокойством, много раз пытаясь в него вмешаться. Что же касается третьего мужчины, у которого была маленькая каштановая бородка и черный костюм, какие обычно носят артисты, то он упорно смотрел в окно.

— В таком случае мне не остается ничего другого, как поблагодарить вас, господин Беллуар, и еще раз извиниться перед вами, господа, за беспокойство.

— Одну минуту, комиссар! — воскликнул Ван Дамм. — Вы не можете так уйти. Посидите с нами, прошу вас. Беллуар угостит нас бокалом старого вина, которое всегда имеется у него в запасе. Кстати, ведь вы у меня в долгу. Я прождал вас тогда весь вечер.

— Вы отправились в Париж по железной дороге? — перебил его комиссар.

— Нет, на самолете. Я почти всегда путешествую на самолете, как, впрочем, большинство людей, которые дорожат своим временем. В Париже мне захотелось поехать повидать своего старого товарища Беллуара. Мы вместе учились когда-то.

— В Льеже?

— Да. А потом не виделись целых десять лет. Я даже не знал, что он женат. Забавно видеть его в роли отца большого мальчугана.

Беллуар позвонил и приказал горничной подать вино и бокалы. В его намеренно медленных жестах проскальзывала едва сдерживаемая ярость.

— Вы все еще возитесь с тем самоубийством, комиссар? — спросил Ван Дамм.

— Следствие еще только начинается, — ответил Мегрэ, — невозможно предугадать, какие тут откроются неожиданности, возможно, что оно будет долгим. Дело очень необычное… но интересное.

Раздался звонок в наружную дверь. На лестнице послышался чей-то громкий голос с бельгийским акцентом.

— Они все наверху, в кабинете?.. Можете меня не провожать, я знаю дорогу, — в дверях он вскричал: — Салют вам, друзья мои!

Это приветствие было встречено натянутым молчанием.

Вошедший оглянулся, заметил Мегрэ и вопросительно уставился на своих приятелей.

— Вы… вы меня ждете?!

— Лицо Беллуара свела судорога.

— Жеф Ломоар, наш старый друг и приятель. Комиссар Мегрэ из уголовной полиции, — сквозь зубы представил он их друг другу.

Вновь прибывший пробормотал неуверенно:

— Ах отлично, очень хорошо, рад познакомиться.

Смутившись, он отдал пальто горничной, но тут же пошел за ней, чтобы вынуть из кармана забытые сигареты.

— Еще один бельгиец, комиссар… Вы присутствуете на встрече друзей, не находите ли вы, что это походит на конспиративное собрание? А где же коньяк, Беллуар? Жеф Ломбар единственный из нас, кто живет в Льеже. Счастливый случай свел нас всех сразу в одно место, и мы решили воспользоваться этим для совместной пирушки. Если бы я осмелился… — он нерешительно оглядел всех присутствующих и не без легкого колебания добавил: — В тот вечер в Бремене вы уклонились от ужина, который я предлагал, примите приглашение пообедать сейчас с нами.

— К несчастью, я приглашен в другое место, — ответил Мегрэ, — кроме того, я нахожу, что мне пора уже оставить вас одних и не мешать вам заниматься делами.

Жеф Ломбар подошел к столу. Он был высокого роста, худой, с неправильными чертами лица и какими-то слишком длинными конечностями.

— А вот и фотография, которую я искал, — как бы про себя сказал комиссар, беря со стола карточку Женэ. — Я вас не спрашиваю, господин Ломбар, знаком ли вам этот человек, так как это была бы слишком чудесная случайность. — И он положил фотографию перед Ломбаром, горло которого заметно свела судорога.

— Нет, я его не знаю, — произнес он хриплым голосом.

Беллуар нервно постукивал по столу пальцами. Даже Жозеф Ван Дамм казался в затруднении, не зная, что бы еще сказать.

— Боюсь, что мы больше не будем иметь удовольствия видеть вас, комиссар, вы, вероятно, возвращаетесь сегодня в Париж?

— Пока еще не знаю. Тысячу извинений, господа.

Так как Ван Дамм пожал ему руку, остальные были вынуждены сделать то же самое. Рука Беллуара была сухая и твердая. У человека с бородой она заметно дрожала, Жеф Ломбар закуривал в это время сигарету и ограничился кивком головы.

Спустившись в переднюю, Мегрэ услышал звуки гаммы, разыгрываемой на скрипке. Затем раздался женский голос:

— Не так быстро… подними выше локти, медленнее, тише, — говорила госпожа Беллуар сыну. Он увидел их в окно через занавеску, когда вышел на улицу.

Было два часа дня. Мегрэ заканчивал свой обед в «Кафе де Пари», когда туда вошел Ван Дамм, ища кого-то глазами. Заметив комиссара, он заулыбался и, протягивая руки, направился к его столу.