Мегрэ жестом остановил проезжавшее мимо такси.
— Садитесь! — сказал он Шарлотте и Жижи. — Мне надо съездить по делу. Вы проводите меня.
Он сказал правду. Люка позвонил ему наконец и сообщил, что ничего не добился в частном агентстве «Жем». Мегрэ назначил Люка свидание на бульваре Османа. И вдруг ему пришла в голову мысль, что…
Обе его спутницы хотели сесть на откидные места, но он заставил их расположиться на заднем сиденье, а сам сел спиной к шоферу. День был погожий, один из первых погожих дней в году. Улицы стали людными, сразу похорошели, бодрее двигались прохожие.
— Шарлотта, скажите, Донж по-прежнему вносит свои сбережения в банк?
Мегрэ чуть было не рассердился на Жижи, стоило ему открыть рот, она хмурила брови, как будто чуяла ловушку. Видимо, она с трудом сдерживалась, чтобы не сказать своей приятельнице: «Осторожнее!.. Подумай, прежде чем ответить…»
Однако Шарлотта простодушно воскликнула:
— Сбережения? Да откуда они у нас? Мы уж давно ничего не откладываем!.. С тех пор как навязали себе на шею этот дом. Вот уж именно что навязали!.. По смете он должен был стоить самое большее сорок тысяч франков… Но, во-первых, фундамент обошелся втрое дороже, чем предполагалось, потому что натолкнулись на подземный ручей… Когда же стали возводить стены, началась забастовка строительных рабочих и постройка остановилась… А тут зима на дворе… Словом, пять тысяч франков тут… три тысячи там… Шайка мошенников — вот они кто, подрядчики эти! Сказать вам, сколько мы уже ухлопали денег на этот дом? Точной цифры не знаю, но уж наверняка больше восьмидесяти тысяч, и еще не за все заплатили…
— Так что, у Донжа нет денег в банке?
— У него даже и текущего счета теперь нет… С какого времени? Да уж около трех лет. Помнится, как-то раз почтальон принес перевод на восемьсот с чем-то франков… Я не знала, откуда эти деньги… А потом Донж пришел и объяснил мне, что он писал в банк, просил закрыть его счет…
— Вы не помните, когда это было?
— А для чего вам это знать? — спросила Жижи, которая не могла удержаться от ехидных замечаний.
— Я знаю, что это было зимой. Когда пришел почтальон, я скалывала лед около водопроводной колонки… Погодите… В тот день я ходила на рынок в Сен-Клу… купила гуся… Значит, это было перед самым рождеством…
— Куда это мы едем? — спросила Жижи, глядя в окно.
И тут как раз такси остановилось на бульваре Османа, не доезжая до улицы Фобур Сент-Оноре. Люка, стоявший на тротуаре, вытаращил глаза, когда из машины вышли две женщины, а за ними Мегрэ.
— Минуточку… — сказал Мегрэ своим спутницам и отвел Люка в сторону.
— Ну как?
— Посмотрите. Видите нечто вроде маленькой лавчонки между магазином, где торгуют чемоданами, и дамской парикмахерской?.. Вот это и есть агентство «Жем»… Содержит его омерзительный старик, у которого я не мог вытянуть ни малейших сведений… Он хотел запереть свою лавочку и пойти завтракать, заявил, что всегда изволит кушать в это время… Я заставил его подождать… Он разъярился… У вас, говорит, нет ордера, вы не имеете права…
Мегрэ вошел в полутемное помещение агентства, перегороженное надвое прилавком, выкрашенным в черный цвет. По стенам шли тоже черные полки, разделенные на клеточки, в которых лежали письма.
— Хотел бы я знать… — заворчал старик.
— Нет уж, извините, — отрезал Мегрэ, — сперва я сам кое о чем спрошу. У вас, кажется, можно получать письма до востребования, адресованные на инициалы, тогда как в почтовых отделениях это запрещается. Вероятно, у вас богатая клиентура…
Старик удовольствовался краткой репликой:
— Ну и что? Я выбираю патент…
Он носил очки с толстыми стеклами, прикрывавшими его слезящиеся глазки. Надетый на нем пиджак пестрел разнообразными пятнами; засаленный воротник рубашки обтрепался. От этого человека исходил какой-то затхлый запах, пропитавший все его заведение.
— Я хотел бы знать, ведете ли вы реестр, в котором против инициалов стоят подлинные фамилии ваших клиентов…
Старик язвительно засмеялся.
— А как вы думаете, клиенты заглянули бы сюда второй раз, если б им пришлось объявить свою фамилию?.. Может, еще требовать от них удостоверение личности?
Неприятно было думать, что хорошенькие дамочки украдкой прибегали в эту контору, служившую центром связи для многих и многих адюльтеров и всяких грязных махинаций.
— Вы получили вчера письмо, адресованное на инициалы Ж. М. Д.?
— Возможно. Я так и сказал вашему подручному. Он даже пожелал удостовериться, что письма уже нет здесь…
— Значит, его успели взять? А можете вы сообщить, когда за ним пришли?
— Ничего я не знаю… А если б и знал, так все равно не сказал бы… Не обязан…
— А вам известно, что не сегодня-завтра вашу, лавочку могут прикрыть по моему настоянию?
— Мне, знаете ли, многие это сулили, однако же моя лавочка, как вы ее именуете, существует вот на этом самом месте уже сорок два года… А сколько разъяренных мужей приходило сюда, уж какой они поднимали шум и даже грозились избить меня…
Люка правильно назвал этого старика «омерзительным».
— А сейчас я, с вашего позволения, закрою ставни и пойду завтракать…
Где могла завтракать эта мокрица? Возможно ли, чтобы у этого насекомого была семья, жена, дети? Нет, он, верно, старый холостяк и столуется где-то неподалеку в убогом ресторанчике, где у него есть свое постоянное место и салфетка в алюминиевом кольце.
— Вы когда-нибудь видели этого человека?
Не обращая ни малейшего внимания на недовольство старика, Мегрэ еще раз вынул из бумажника фотографию Проспера Донжа, и у хозяина любопытство взяло верх над раздражением. Он наклонился, поднес карточку к самым глазам. Черты его не дрогнули. Он пожал плечами.
— Не помню такого… — пробормотал он как будто с сожалением.
Шарлотта и Жижи ждали на улице, перед узкой витриной агентства. Мегрэ позвал Шарлотту.
— А эту даму вы знаете?
Если Шарлотта разыгрывала комедию, то она была талантливейшей актрисой, потому что озиралась вокруг с явным изумлением и растерянностью, вполне понятными в этом заведении.
— Что тут такое? — заговорила она.
Шарлотта с ума сходила от страха… Зачем ее привезли сюда? Она безотчетно искала поддержки у Жижи, которая вошла в контору по собственному почину.
— А вы еще много народу ко мне приведете?
— Итак, вы не знаете этих женщин? Ни ту, ни другую? А не помните, кто, мужчина или женщина, приходили за письмом, адресованным на инициалы Ж. М. Д., и когда это письмо было востребовано?..
Ничего не ответив, старик ухватил деревянный ставень и вышел, чтобы закрыть им снаружи дверь.
Пришлось отступить. Люка, Мегрэ и две его спутницы вновь очутились на тротуаре под каштанами, на которых почки уже набухли и вот-вот готовы были распуститься.
— Ну, вы обе можете идти домой!..
Мегрэ смотрел им вслед. Отойдя шагов на десять, Жижи взволнованно заговорила и потащила за собой свою подругу так быстро, что толстуха Шарлотта едва поспевала за ней.
— Есть новости, патрон?
Ну что Мегрэ мог ответить? Он смотрел на Люка хмурым, озабоченным взглядом. Казалось, весна не радовала, а раздражала его.
— Не знаю… Слушай… Иди позавтракай. После двенадцати не уходи из кабинета… Предупреди банки во Франции и в Брюсселе, что если будет предъявлен чек на двести восемьдесят тысяч франков…
Они были в двух шагах от «Мажестика». Мегрэ свернул на улицу Понтье, зашел в бистро, находившееся по соседству со служебным входом в отель. Мегрэ заказал себе рагу из консервов и в мрачном одиночестве съел в углу за столиком поданное ему блюдо. По соседству с ним два посетителя торопливо подкреплялись, перед тем как отправиться на скачки, и говорили о лошадях.
А что он делал после завтрака? Тому, кто вздумал бы последить за ним, нелегко было бы ответить на такой вопрос. Съев рагу, он выпил кофе, купил табаку, набил им кисет, потом вышел из бистро и долго стоял на тротуаре, рассеянно поглядывая вокруг.
Несомненно, у него не было продуманного плана. Вялой походкой он направился к служебному подъезду отеля и в коридоре остановился у контрольных часов, отмечавших время прихода на работу. Он напоминал путешественника, который вынужден долгие часы ждать поезда на вокзале и от скуки опускает монетки в автомат, выбрасывающий ему из лоточка карамельки.
Мимо него сновали люди, главным образом подручные повара, которые, перекинув через плечо полотенце, бегом бежали пропустить стаканчик в соседнем бистро.
А в длинном коридоре было жарко, душно, в лицо ударяли облака пара и кухонный чад.
В раздевальне не было ни души. Мегрэ вымыл руки и без нужды, просто чтоб убить время, добрых десять минут чистил себе ногти. Потом, задыхаясь от жары, снял пальто и повесил его в шкаф № 89.
Жан Рамюэль торжественно восседал в своей стеклянной клетке. Напротив него в кафетерии суетились три судомойки и новый служащий в белой куртке, заменивший Проспера.
— Кто это? — спросил Мегрэ у Рамюэля.
— Временный. Зовут его Шарль… Наняли, пока не подыщут подходящего буфетчика. А вы, значит, опять решили заглянуть к нам?.. Прошу извинить.
Время было самое горячее. Постояльцы роскошных номеров завтракают поздно и перед Рамюэлем вырастали пачки талонов, дефилировали официанты, звонили все телефоны разом, непрерывно двигались подъемники.
Не снимая котелка с головы, Мегрэ прохаживался по коридорам, засунув руки в карманы, забирался в кухню и останавливался за спиной какого-нибудь поваренка, приготовлявшего соус, словно эта стряпня страшно его интересовала, потом вновь приглядывался к мойке посуды или же стоял, прильнув лицом к стеклянной перегородке «курьерской столовой».
Как и в первый день следствия, он направился к черной лестнице, но на этот раз не спеша поднялся до самого верхнего этажа, все такой же хмурый и недовольный. Спускаясь обратно, он столкнулся с догонявшим его запыхавшимся директором.
— Мне только что доложили о вашем посещении, господин комиссар… Вы, «вероятно, еще не завтракали?.. Если разрешите…
— Я уже поел, спасибо…
— Позвольте спросить, имеются ли какие новости? Я был просто потрясен, когда арестовали Проспера Донжа… Так вы в самом деле ничего не желаете скушать?.. Ну хоть выпейте рюмочку коньяку…
Директор чувствовал себя крайне неловко, разговаривая на узкой лестничной площадке с Мегрэ, не выражавшим никаких чувств, — в иные минуты он бывал удивительно вялым и толстокожим.
— Я надеялся, что пресса не станет трубить об этом деле… Вы же понимаете, для отеля неприятно… Что касается Проспера Донжа…
Можно было просто прийти в отчаяние! Ну как подступиться к этому угрюмому сыщику. Мегрэ стал спускаться вниз и опять очутился в подвале.
— Да, да… Что касается Донжа, то еще несколько дней тому назад я считал его образцовым служащим, готов был ставить его в, пример другим. Сами понимаете, в таком большом заведении, как у нас, всякие люди встречаются…
Мегрэ переводил взгляд с одной стеклянной стенки на другую, с одного аквариума на другой, как он говорил. Разглядыванье завершилось в раздевальне и привело Мегрэ к знаменитому теперь шкафу № 89, где кончилась жизнь двух жертв преступления.
— А вот насчет бедняги Кольбефа… Извините, что надоедаю вам… Но я так думаю… Ведь надо же обладать незаурядной физической силой, чтобы удушить человека среди бела дня в нескольких шагах от кухни, где находится столько людей, да еще так сдавить горло, чтобы жертва не могла ни крикнуть, ни забиться в судорогах… В такое время, как сейчас, это еще было бы возможно, потому что все хлопочут, суетятся и в помещении стоит страшный шум… Но в половине пятого или в пять часов вечера…
— Вы, вероятно, вышли сейчас из-за стола? — негромко сказал Мегрэ.
— Это не имеет никакого значения!.. Мы привыкли есть в разное время…
— Сделайте мне удовольствие, закончите, пожалуйста, свой завтрак… А я пойду… Я ухожу… Извините меня…
И Мегрэ зашагал по коридорам, открывал и закрывал двери, разжигал трубку, которая, однако, вскоре гасла.
Чаще всего шаги приводили его к кафетерию, ему уже стали знакомы все движения работавших там людей, и, остановившись у перегородки, он цедил сквозь зубы какие-то невнятные слова:
— Хорошо… Донж вон там… Он там каждый день, с шести часов утра… Хорошо… Дома он выпил чашку кофе, который Шарлотта подогрела, когда вернулась… Хорошо… Здесь, я полагаю, он себе в числе первых наливает чашку из кофеварки… Хорошо…
Что за чепуху он бормотал?
— По обыкновению он относит чашку кофе ночному швейцару… Хорошо… Вот именно потому, что в тот день Донж еще не принес кофе, хотя уже было десять минут седьмого, Жюстен Кольбеф и спустился в подвал… Хорошо… Ну, словом, по этой или по другой причине… Гм!..
Вон оно как: теперь уже наливают кофе не в серебряные кофейники, как для первого завтрака, а в майоликовые кофейнички, снабженные маленькими ситечками.
— …утром первый завтрак подают наверх все быстрее и быстрее… Хорошо… Потом закусывает Донж… Ему приносят завтрак на подносе…
— Будьте любезны, подвиньтесь немножко влево или вправо, господин комиссар… Вы мешаете мне считать чашки…
Слова эти произнес Рамюэль, который, оказывается, должен был за всем следить из своей стеклянной клетки. Скажите пожалуйста, он вдобавок еще считал чашки, выпитые в кафетерии.
— Простите, господин комиссар, что потревожил вас…
— Да нет, что вы, что вы!..
Три часа дня. Темп работы замедлился. Один из поваров уже переоделся и собрался уходить.
— Если меня спросят, Рамюэль, я вернусь к пяти часам… Мне надо сходить заплатить налог.
Коричневые майоликовые кофейнички почти все уже вернулись из номеров в подвал. Шарль, замещавший Проспера Донжа, вышел в коридор, который вел на улицу, и, проходя мимо комиссара, с любопытством поглядел на него. Должно быть, судомойки сказали ему, кто такой Мегрэ.
Через несколько минут он вернулся с дневным выпуском газеты. Был четвертый час. Судомойки усердно полоскали посуду, погрузив руки по локоть в горячую воду. А Шарль уселся поудобнее за свой столик, положил перед собой газету, надел очки и, закурив сигарету, принялся читать.
В этом не было ничего необыкновенного, и все же Мегрэ удивленно таращил на него глаза.
— Как видно, передышка? — улыбаясь, сказал он Рамюэлю, сортировавшему талоны.
— Да, теперь будет затишье до половины пятого, а там опять начнется кутерьма, как дансинг откроется…
Прошло еще несколько минут, Мегрэ все не уходил из коридора. Вдруг в кафетерии зазвонил телефон. Шарль встал, бросил несколько слов в трубку и, с сожалением оторвавшись от газеты, направился в какие-то дальние отделения подвала.
— Куда он?
— А который час? Половина четвертого? Значит, его вызвали на склад получить запас кофе и чая.
— И так каждый день?
— Каждый день…
Рамюэль следил взглядом за Мегрэ, а тот спокойно вошел в кафетерий и сделал весьма простую вещь — выдвинул ящик стола, самого обычного стола из некрашеного дерева. В ящике он нашел пузырек с чернилами, ручку и почтовую бумагу. Там оказались еще огрызки карандашей и два-три бланка денежных переводов.
Когда он уже задвигал ящик, возвратился Шарль, нагруженный пакетами. Он увидел, что Мегрэ наклонился над столом, и подумал, будто тот читает его газету.
— Пожалуйста, можете ее взять. Хотя в ней нет ничего интересного… Я читаю только фельетон и объявления насчет работы.
Очень это было нужно Мегрэ!
Значит, так: Проспер Донж спокойно сидел за этим столом… Рядом хлопотали в облаке пара три судомойки… Проспер…
С каждой секундой Мегрэ все больше освобождался от неповоротливости и сонного вида. Казалось, он вдруг вспомнил, что его ждет какое-то срочное дело. Ни с кем не простившись, он быстрым шагом двинулся в раздевальню, схватил свое пальто, на ходу надел его и через минуту уже вскочил в такси.
— В прокуратуру. Финансовый отдел, — бросил он шоферу.
Уже без четверти четыре. Но, возможно, кого-нибудь еще найдешь в отделе. Если все пойдет хорошо, то, пожалуй, еще нынче до вечера…
Мегрэ обернулся, навстречу ему шел Эдгар Фагоне, так называемый Зебио, пешком направлявшийся, в «Мажестик».
Глава 10
Обед в ресторане «Купол»
Операция была проведена с нарочитым шумом. Даже старик-антиквар, забившийся, как крот, в свой темный магазин и медленно чахнувший там, очнулся и, шаркая подошвами, вылез на порог.
Было около шести часов вечера. Витрины неказистых магазинов на улице Сен-Пер были освещены очень скудно, но на улице еще не угасли сиреневые сумерки.
Черная машина полицейской префектуры примчалась с набережной, издавая такие громкие гудки, что все антиквары и букинисты вздрагивали в своих лавках.
Завизжав тормозами, машина остановилась у края тротуара, и из нее выскочили три человека чрезвычайно решительного вида, словно агенты полиции, вызванные на место кровавого происшествия.
К двери магазина направился только Мегрэ, и как раз в эту минуту к стеклу прилипла, словно переводная картинка, испуганная и бледная физиономия приказчика. Один из инспекторов свернул в переулок, желая удостовериться, что из магазина нет запасного выхода, а второй, оставшийся на тротуаре, имел карикатурно-грозный вид благодаря своим густым усам и мрачному, недоверчивому взгляду — Мегрэ нарочно выбрал такого инспектора.
В магазине стены были обтянуты восточными коврами, в нем царило глубокое спокойствие, и приказчик чуть-чуть оправился от волнения.
— Вам надо господина Атума?.. Я пойду посмотрю, тут ли он…
Но комиссар уже отстранил его с дороги. В глубине магазина он заметил как бы щель между коврами, увидел пробивавшийся сквозь нее красноватый свет и услышал негромкий разговор. Вскоре он очутился в маленькой комнатке, устроенной из четырех ковров: обстановку ее составляли диван с разноцветными кожаными подушками и украшенный перламутровыми инкрустациями столик, на котором дымился в чашках черный кофе по-турецки.
В комнатке стоял какой-то человек, несомненно собиравшийся уйти и, по-видимому, перепуганный не меньше, чем приказчик. Другой человек, удобно расположившийся на диване, курил сигарету с позолоченным мундштуком и что-то говорил на иностранном языке стоявшему гостю.
— Вы господин Атум, не так ли?.. Я комиссар Мегрэ из Уголовной полиции…
Посетитель поспешил ретироваться. Вскоре стукнула входная дверь, затворившаяся за ним. А Мегрэ, мирно присев на краешек дивана, с любопытством рассматривал маленькие чашечки, в которых был подан черный кофе.
— Вы не узнаете меня, господин Атум?.. А ведь мы с вами когда-то провели вместе полдня… Право. Это было лет восемь назад… Прекрасное путешествие мы совершили!.. Вогезы, Эльзас!.. Если память мне не изменяет, мы расстались с вами у пограничного столба…
У толстяка Атума было очень моложавое лицо и великолепные глаза. Изысканно одетый, надушенный, с дорогими перстнями на пальцах, он сидел в уголке дивана, поджав под себя ноги, и эта комнатка, освещенная лампой на мраморной подставке, скорее напоминала лавку восточного базара, чем уголок парижского магазина.
— Что вы тогда натворили?.. Какие-то пустяки, насколько помнится… Но документы у вас были не в порядке, и французское правительство предложило вам совершить путешествие до границы… Вы, разумеется, в тот же вечер вернулись во Францию, однако приличия были соблюдены, и, полагаю, у вас нашлись могущественные покровители…
Атум, ничуть не утратив спокойствия, сидел напротив Мегрэ неподвижно, как сытый кот.
— После этого вы стали банкиром — ведь во Франции для тех, кто манипулирует деньгами ее граждан, не требуется девственной чистоты прошлого, отсутствия судимостей… Но у вас опять случились неприятности, господин Атум…
— Позвольте спросить, господин комиссар…
— Зачем я к вам пожаловал? Так? Ну что ж, откровенно говоря, я еще и сам этого не знаю. Меня ждет машина, у дверей стерегут люди. Возможно, что мы уедем отсюда вместе с вами…
Рука у господина Атума не дрожала, когда он зажег новую сигарету, предложив жестом закурить и Мегрэ, который, однако, отказался.
— Но может случиться и так, что я преспокойно уйду, а вас оставлю здесь…
— От чего же это зависит?
— От того ответа, который вы дадите мне на один безобидный вопрос. Я прекрасно знаю вашу скромность в отношении чужих секретов и, как видите, заранее принял меры, чтобы победить ее… Так вот, у вас в бывшем вашем банке служил счетоводом человек, которому вы очень доверяли, можно сказать, ваша правая рука, — заметьте, я не говорю — «ваш сообщник». Звали этого человека Жан Рамюэль… Я хотел бы знать, почему вы расстались с таким ценным помощником, точнее говоря, почему вы выставили его за дверь?..
Наступило довольно долгое молчание. Атум, по-видимому, размышлял.
— Вы ошибаетесь, господин комиссар… Я не выставил Рамюэля за дверь, он ушел от меня добровольно, по причине слабого здоровья, насколько помнится…
Мегрэ встал.
— Ну что ж, в таком случае придется осуществить первое решение… Не угодно ли вам последовать за мной, господин Атум?..
— А куда вы собираетесь везти меня?
— На границу… Еще раз…
На губах Атума заиграла легкая улыбка.
— Но теперь мы отвезем вас на другую границу. Мне, знаете ли, ужасно хочется проехаться в сторону Италии… А мне говорили, что вы так поспешно покинули эту страну, что позабыли отбыть пятилетний срок тюремного заключения за мошенничество и выдачу чеков без покрытия… Следовательно…
— Присядьте, господин комиссар…
— И вы полагаете, что мне не придется встать через минуту?
— А что вы собираетесь делать с Рамюэлем?
— Вероятно, отправим его в подобающее для него место. Что вы об этом думаете? — И вдруг, резко изменив тон, Мегрэ добавил: — Ну, довольно, Атум. Мне сегодня некогда волынку тянуть… Я, конечно, понимаю, что Рамюэль держит вас в руках….
— Должен признаться, что неосмотрительной болтовней он может причинить мне большие неприятности. Банковские операции — весьма сложное дело… А у Рамюэля была страсть во все совать свой нос… Не знаю, не лучше ли для меня будет вернуться в Италию… Разве только, вы дадите мне определенные гарантии… Например, если Рамюэль заговорит о некоторых вещах, вы не станете считаться с его словами, поскольку все это уже дело прошлое и я с тех пор стал честным коммерсантом.
— Ну что ж, это в пределах возможного…
— В таком случае я могу вам сказать, что мы с Рамюэлем расстались после довольно бурного объяснения… Я действительно обнаружил, что он в моем банке работает на самого себя и совершил немалое количество подлогов…
— Полагаю, что вы сохранили документы? Атум захлопал глазами и признался шепотом:
— Но и он, со своей стороны, сохранил другие документы, так что…
— Так что вы держите друг друга в руках… Ну вот, Атум, я хочу, чтобы вы немедленно отдали мне улики против Рамюэля.
Атум все еще колебался. Что хуже? Тюрьма итальянская или тюрьма французская? Наконец он встал. Приподнял висевший за диваном ковер, который прикрывал несгораемый шкаф, вделанный в стену, отпер его.
— Вот подложные векселя, в которых Рамюэль подделал не только мою подпись, но и подписи двух моих клиентов… Но, предположим, вы найдете у него красную записную книжечку, в которую я заносил кое-какие свои операции. Я был бы очень признателен, если б вы…
А проходя через магазин позади Мегрэ, он нерешительно проговорил, указывая на великолепный персидский ковер:
— Интересно, понравился бы вашей супруге этот узор?
Было половина девятого, когда Мегрэ вошел в ресторан «Купол» и направился в ту часть обширного зала, где за столиками обедали. Он явился один, шел, как всегда, сбив котелок на затылок, засунув руки в карманы пальто, и, казалось, занят был только поисками свободного места.
Вдруг он заметил низенького человечка, перед которым стояла тарелка с набором закусок и кружка пива.
— А-а, Люка!.. Около тебя свободно?
Он уселся с довольным видом, как человек, предвкушающий вкусный обед, потом встал со стула, чтобы сдать свое пальто гардеробщику. За соседним столиком какая-то вульгарная и сварливая женщина, которой подали блюдо с лангустой внушительных размеров, кричала противным голосом:
— Гарсон!.. Принесите мне другой майонез… А то этот мылом пахнет…
Мегрэ повернулся, посмотрел на нее, потом на человека, сидевшего рядом с нею, и как будто удивился самым искренним образом:
— Вон как!.. Господин Рамюэль! Какая встреча!.. Будьте любезны представить меня…
— Моя жена… Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции…
— Очень рада познакомиться, господин комиссар.
— Бифштекс, жареный картофель и две кружки пива, гарсон!
И Мегрэ посмотрел на тарелку Рамюэля, на которой лежали макароны без масла и без сыра.
— Знаете, что я думаю? — вдруг сказал он сердечным тоном. — По-моему, господин Рамюэль, вам всегда не везло… Мне эта мысль пришла сразу же, как я вас увидел… Ведь есть такие люди, которым ничего не удается, и я заметил также, что они, эти неудачники, вдобавок страдают всякими болезнями или же неприятными уродствами…
— Он уж постарается подцепить все, что угодно, лишь бы оправдать свой мерзкий характер, — вмешалась Мари Делижар, принюхиваясь к новому майонезу, который ей принесли.
— Вы человек умный, образованный, работящий, — продолжал Мегрэ, — и десять раз могли бы составить себе состояние… И удивительное дело, ведь вы бывало действительно не раз едва не достигали превосходного положения… Ну хотя бы в Каире… А затем в Эквадоре… Однако всякий раз получалось так: быстрый взлет, но тут же падение, и вы оказывались еще ниже, чем были… Устраиваетесь вы, скажем, на отличное место в банке… И, словно нарочно, вам попадается банкир-мошенник, какой-нибудь Атум, и вам приходится уйти от него…
Люди, обедавшие вокруг, конечно, и не подозревали, к чему приведет этот разговор. Мегрэ говорил шутливым, непринужденным тоном и с аппетитом принялся за свой бифштекс, Люка сидел, уткнувши нос в тарелку, а Рамюэль, казалось, был очень занят своими макаронами.
— Кстати, я совсем не думал, что мы встретимся на бульваре Монпарнас, я полагал, что вы уже сидите в вагоне скорого поезда и катите в Брюссель…
Рамюэль и бровью не повел, только пожелтел еще больше и судорожно сжал вилку. Зато его спутница воскликнула:
— Что? Что такое? Ты собрался ехать в Брюссель и не сказал мне ни слова?.. Что это значит, Жан?.. Опять какая-нибудь женщина, а?
Но Мегрэ благодушно сказал:
— Могу вас заверить, мадам, что женщины тут ни при чем, успокойтесь!.. Но ваш муж… Я хочу сказать, ваш друг…
— Нет, именно муж… Не знаю, что он вам наговорил по этому поводу, но мы женаты по всем правилам… Пожалуйста, вот вам доказательство…
Она с лихорадочной торопливостью порылась в сумочке и вытащила оттуда пожелтевшую бумагу, сложенную в десять раз и уже протершуюся на сгибах.
— Смотрите, вот наше брачное свидетельство… Свидетельство было написано по-испански и пестрело гербовыми марками и печатями республики Эквадор.
— Отвечай, Жан, зачем тебе понадобилось ехать в Брюссель?
— Да я вовсе не имел такого намерения…
— Ну что вы, господин Рамюэль!.. Вы уж извините меня, я совсем не хотел вызвать семейную сцену… Но когда я узнал, что вы взяли из банка почти все свои деньги, потребовав на сумму в двести восемьдесят тысяч франков чек на брюссельский банк…
И Мегрэ поспешил набить рот хрустящими ломтиками жареной картошки, так как с трудом удерживался от улыбки. Он чувствовал, что под столом кто-то толкает его ногой: таким способом Рамюзль умолял его молчать.
Но было уже поздно. Позабыв о своей лангусте, позабыв, что вокруг обедают десятки посетителей, Мари Делижар, или Мари Рамюэль, если верить свидетельству, вдруг вскипела:
— Вы сказали-двести восемьдесят тысяч франков?.. Так, значит, у него было в банке двести восемьдесят тысяч франков, а он отказывал мне в самом необходимом…
Мегрэ поглядел на лангусту и на бутылочку рислинга за двадцать пять франков.
— Отвечай, Жан… Правда это?
— Я совершенно не понимаю, что господин комиссар хочет сказать…
— У тебя есть счет в банке?
— Я утверждаю, что нет у меня никакого счета в банке, и если б у меня оказалось двести восемьдесят тысяч франков…
— Что вы скажете на это, господин комиссар?
— Крайне сожалею, мадам, что так расстроил вас. Я воображал, что вы в курсе дела, поскольку ваш муж ничего от вас не скрывает…
— Теперь я понимаю!
— Что вы понимаете?
— Его поведение за последнее время… Он был слишком кроток… И уж так старался мне угодить!.. Но я чувствовала, что это неестественно. В общем, он подготовлял свой фокус!
Соседи оборачивались, улыбались, ведь эти слова разносились чуть не по всему залу.
— Мари!.. — взывал Рамюэль.
— Так ты, значит, мне во всем отказывал, а сам потихоньку копил денежки и готовился удрать… Улепетнул бы, и тогда ищи-свищи ветра в поле!.. А меня бросил бы одну в квартире, за которую, может быть, и не заплачено… Ну нет, шалишь, миленький!.. Два раза ты уже пытался бросить меня, но ведь тебе прекрасно известно, что твой трюк не удался… Вы уверены, господин комиссар, что здесь не замешана какая-нибудь красотка?
— Простите, господин комиссар, не лучше ли нам продолжить этот разговор где-нибудь в другом месте?..
— Ах, нет! Нет! — вздохнул Мегрэ. — Погодите, я хотел бы… Официант!.. Что там у вас на этой тачке?..
И он указал на проезжавшую между столиками серебряную тележку с блюдом под выпуклой крышкой.
— Бараний бок…
— Прекрасно! Дайте-ка мне ломтик… Возьмите немножко бараньего бока, Люка… И жареного картофеля дайте мне, официант…
— Унесите эту лангусту… Она совсем несвежая, — заговорила подруга Рамюэля… — Дайте мне то же самое, что и комиссару… Так, значит, мой-то мерзавец откладывал денежки, а я и знать ничего не знала…
Несчастная была так взволнована, что ей пришлось подправить свой грим, и она принялась за это, встряхивая под скатертью пуховкой, пропиленной пудрой сомнительного розового цвета.
Чувствовалось, что под столом происходит какая-то неожиданная возня: Рамюэль тихонько толкал ногой Мари Делижар, чтобы она замолчала, а она, не желая понимать этих знаков, яростно молотила его ногу своим каблуком.