Глава 7

Перерыв на три часа

Когда Мегрэ вернулся в свою гостиницу, чтобы позавтракать, хозяин сказал ему, что почтальон приносил на его имя заказное письмо, но не захотел оставить.

Это был словно сигнал, после которого началось множество мелких неприятностей, совпавших, как будто намеренно, чтобы вывести человека из себя. Едва лишь сев за стол, комиссар справился о своем коллеге. Его никто не видел. Мегрэ попросил позвонить к нему в гостиницу. Оттуда ответили, что Машер ушел с полчаса назад.

В сущности, это было не важно. У Мегрэ даже не было права давать Машеру инструкции. Но комиссару хотелось посоветовать ему, чтобы он не терял из вида речника с баржи.

В два часа Мегрэ был на почте, где ему вручили заказное письмо. Глупая история. Он купил мебель, но когда ее доставили, отказался за нее заплатить, потому что она не соответствовала сделанному им заказу. Поставщик предъявил свои требования.

Ему пришлось добрых полчаса составлять ответ, потом писать письмо жене и объяснять ей, что в связи с этим нужно сделать.

Он еще не закончил письмо, когда его позвали к телефону. Это был начальник уголовной полиции, который спрашивал, когда он вернется, и просил сообщить кое-какие подробности, касающиеся двух или трех текущих дел.

На улице все еще шел дождь. Пол в кафе был покрыт опилками. В этот час там никого не было, и гарсон воспользовался свободным временем, чтобы тоже написать письмо.

Забавная деталь: Мегрэ терпеть не мог писать на мраморных столах, а других здесь не было.

— Позвоните в вокзальную гостиницу и спросите, не приходил ли инспектор.

Мегрэ овладело мрачное настроение, которое тем более угнетало, что для него не было серьезной причины. Два или три раза он подходил к окну и касался лбом запотевшего стекла. Небо немного посветлело, дождь редел. Но покрытая грязью набережная оставалась пустынной.

Около четырех часов комиссар услышал свисток. Он бросился к дверям и увидел буксир, который впервые после начала половодья выплевывал густой пар.

Река все еще с силой несла свои воды. Буксир, узенький и совсем легкий, по сравнению с баржами, похожий на чистокровного коня, отделился от берега и буквально поднялся носом вверх; казалось, его сейчас унесет течением.

Опять свисток, более пронзительный. И буксир выдержал. За ним виднелся натянутый канат. Первая баржа отделилась от группы ожидавших судов и стала поперек Мёзы.

На порогах нескольких кафе собрались люди, чтобы наблюдать за отправкой. В борьбу с рекой по очереди вступили две, потом три баржи; они описали полукруг, и тут, издав горделивый свисток, буксир рывком направился в Бельгию, а баржи, следуя за ним, стремились по возможности выстроиться в прямую линию.

«Полярной звезды» среди них не было.

«…и поэтому я прошу вас распорядиться, чтобы из моей квартиры на бульваре Ришар-Ленуар забрали мебель, которую…»

Мегрэ писал необыкновенно медленно, как будто пальцы его были слишком толсты для пера, которым он давил на бумагу. В результате получался очень мелкий, но жирный почерк, издали похожий на ряд пятен.

— Месье Питере едет мимо на мотоцикле… — объявил гарсон, который зажигал лампы и задергивал занавески на витрине.

Часы показывали половину пятого.

— Не всякий согласится проехать двести километров по такой погоде! Он с ног до головы в грязи!

— Альбер!.. Подойди к телефону! — крикнула хозяйка.

Мегрэ подписал письмо и вложил его в конверт.

— Это вас, господин комиссар… из Парижа…

И Мегрэ попытался обуздать свое плохое настроение.

Звонила его жена. Она спрашивала, когда он вернется.

— Алло… Приезжали за мебелью…

— Я знаю! Делаю все необходимое…

— Еще есть письмо от твоего английского коллеги, который…

— Да, дорогая! Это не важно…

— У вас там холодно? Одевайся потеплее. Ты ведь все еще простужен…

Почему его охватило почти болезненное нетерпение?

Он был во власти какого-то неясного чувства. Ему казалось, что он упускает что-то, теряет время, стоя в этой кабине.

— Я буду в Париже дня через два или три.

— Так нескоро!

— Да… Целую тебя… До свидания…

Вернувшись в кафе, он спросил, где почтовый ящик.

— Как раз на углу нашей улицы, возле табачной лавочки, — объяснил хозяин.

Стемнело. Мёза угадывалась только по отражениям фонарей. Возле ствола одного из деревьев комиссар заметил чей-то силуэт. Мегрэ удивился — вряд ли кто-нибудь вышел бы подышать свежим воздухом под таким дождем и ветром.

Он бросил письмо в почтовый ящик, обернулся и увидел, что силуэт отделился от дерева. Мегрэ сделал несколько шагов, а незнакомец последовал за ним.

Комиссар не стал мешкать. Он быстро обернулся и схватил человека за шиворот.

— Ты что здесь делаешь?

У него была слишком сильная хватка. Лицо незнакомца налилось кровью. Мегрэ разжал руку.

— Говори!

Что-то неприятно поражало его. Бегающий взгляд этого человека тревожил еще больше, чем его принужденная улыбка.

— Ты работаешь на «Полярной звезде»?

Человек радостно кивнул головой.

— Ты подстерегал меня?

На лице несчастного появилась какая-то смесь страха и радости. Но разве речник не сказал Мегрэ, что его работник не в своем уме и что по временам у него бывают приступы эпилепсии?

— Не смейся! Говори, что ты здесь делаешь!

— Смотрю на вас.

— Это твой хозяин велел тебе следить за мной?

Мегрэ не мог грубо обращаться с этим беднягой, который вызывал жалость, тем более что это был взрослый парень лет двадцати.

— Не бейте меня!

— Пошли!

Многие баржи уже сдвинулись с места. Впервые за последние несколько недель на их палубах царило оживление: готовились к отплытию. Женщины шли за провизией. Повсюду шныряли таможенники, поднимались на суда.

Соседние баржи удалялись в сторону, а «Полярная звезда» оставалась одна, и нос ее немного отошел от берега. В каюте виднелся свет.

— Иди вперед!

Нужно было перейти через мостик, состоявший из одной только доски, гибкой и неустойчивой.

На борту никого не было, хоть там и горела керосиновая лампа.

— Где твой хозяин держит свою воскресную одежду?

Мегрэ задал этот вопрос потому, что в каюте царил необычный беспорядок.

Работник открыл стенной шкаф и выразил удивление. На дне его валялась одежда, которая была на речнике еще сегодня утром.

Работник стал неистово жестикулировать. Он ничего не знал!

— Ну ладно! Можешь оставаться здесь.

Обескураженный Мегрэ вышел и наткнулся на таможенного чиновника.

— Вы не видели речника с «Полярной звезды»?

— Нет. А он не на борту? Я думал, он хочет уйти завтра рано утром.

— Это его баржа?

— Да нет, что вы! Она принадлежит его двоюродному брату, который живет в Флемале. Такой же оригинал, как и он…

— Сколько он зарабатывает перевозкой грузов?

— Франков шестьсот в месяц… Может быть, немного больше, если учитывать контрабанду. Но ненамного…

Дом фламандцев был освещен. Свет виднелся не только в окнах лавки, но и на втором этаже.

Несколько минут спустя там зазвенел звонок, Мегрэ вытер ноги о соломенный коврик и крикнул мадам Питере, которая уже выбежала из кухни:

— Не беспокойтесь!

Первая, кого он увидел, когда его проводили в столовую, была Маргарита Ван де Веерт; она перелистывала какую-то партитуру.

Воздушнее, чем когда-либо, в своем светло-голубом атласном платье, она приветливо улыбнулась комиссару.

— Вы хотите видеть Жозефа?

— А его здесь нет?

— Он пошел наверх переодеться… Это безумие ездить на мотоцикле в такую погоду! Особенно для него, он и так слабого здоровья и переутомлен своими занятиями…

Это была не любовь! Скорее обожание! Чувствовалось, что она может часами сидеть неподвижно и глядеть на этого молодого человека.

Что ж в нем было такого, чтобы он мог внушить подобные чувства? Разве его сестра не говорила о нем примерно в таких же выражениях?

— Анна с ним?

— Она готовит ему одежду.

— А вы? Вы давно пришли сюда?

— Около часу назад.

— Вы знали, что Жозеф Питере должен приехать?

Она слегка смутилась. Но это продолжалось только секунду, и она тут же ответила:

— Он приезжает каждую субботу, в один и тот же час.

— В доме есть телефон?

— Здесь нет! А у нас есть, конечно. Отцу ведь он все время нужен.

Сам не зная почему, Мегрэ начинал чувствовать к ней неприязнь. Или, точнее, она теперь раздражала его!

Ему не нравилась эта инфантильная манера держаться, нарочито детская речь, взгляд, которому она старалась придать наивную чистоту.

— Ну вот! Он спускается сюда…

И действительно, на лестнице послышались шаги. В столовую вошел Жозеф Питере, чистенький, свежий, только что причесанный влажной гребенкой.

— Ах, вы здесь, господин комиссар?

Он не посмел подать Мегрэ руку и, повернувшись к Маргарите, спросил:

— А ты ему еще ничего не предложила?

Слышно было, как в лавке несколько человек говорили по-фламандски. Пришла Анна. Спокойная, она склонилась в реверансе, которому, вероятно, ее обучили в монастыре.

— Это правда, господин комиссар, что вчера вечером произошел скандал в одном из городских кафе?..

Я знаю, люди всегда преувеличивают… Но садитесь же!.. Жозеф! Пойди принеси чего-нибудь выпить…

В камине горели торфяные брикеты. Рояль был открыт.

Мегрэ старался вспомнить впечатление, сложившееся у него еще когда он впервые пришел сюда, но каждый раз, как ему казалось, что он достиг цели, мысль его убегала в сторону.

Здесь что-то изменилось. Но только он не понимал что.

Его охватила досада. Лицо у него было замкнутое, упрямое, как в те дни, когда ему не везло. Точнее, ему хотелось сказать некстати что-нибудь неожиданное, чтобы нарушить окружавшую его обстановку.

Причиной этого неясного чувства была, главным образом, Анна. Она была все в том же темно-сером костюме, придававшем ее фигуре неподвижные формы статуи.

Неужели и впрямь недавние события не взволновали ее? Она двигалась, но при этом ни одна складка ее одежды не шевелилась. Лицо оставалось безмятежным.

Она напоминала героиню из античной трагедии, заблудившуюся в повседневной и мелочной жизни маленького пограничного городка.

— Вам случается иногда отпускать товары в магазине?

— Часто. Я заменяю маму.

— И наливаете вино?

Она не улыбнулась. Только произнесла с удивлением:

— А почему бы и нет?

— Речники иногда бывают пьяны, не так ли? Они, наверное, очень фамильярны, даже нахальны?

— У нас — никогда!

И она снова превратилась в статую! Она была уверена в себе!

— Вы хотите портвейна или?..

— Налейте лучше рюмку того Шидама, которым вы меня угощали в прошлый раз.

— Жозеф, спроси у мамы бутылку из старых запасов.

И Жозеф повиновался.

Ошибся ли Мегрэ, вообразив себе следующую иерархию в этой семье: сначала Жозеф, настоящее божество для всех. Потом Анна, потом Мария. Затем мадам Питере, посвятившая себя торговле. И наконец, отец, спящий в своем кресле.

Но сейчас Анна, казалось, беспрепятственно заняла первое место.

— Вы не обнаружили ничего нового, господин инспектор?.. Видели, что баржи потихоньку стали двигаться? Навигация восстановлена до Льежа, а может быть, и до Маастрихта. Через два дня здесь будет одновременно не больше трех-четырех баржей.

Почему она это сказала?

— Нет, Маргарита! Возьми рюмки, а не стаканы.

Маргарита как раз вынимала стаканы из буфета.

Мегрэ все еще мучила потребность нарушить обстановку в доме, и вот, воспользовавшись тем, что Жозеф пошел в лавку, а его кузина выбирала рюмки, он показал Анне фотографию Жерара Пьедбёфа.

— Мне нужно поговорить с вами о нем!.. — сказал он вполголоса.

Он пристально смотрел на нее. Но если он надеялся изменить безмятежное выражение ее лица, ему пришлось разочароваться. Она только подала ему знак, как будто оба они были в заговоре. Знак, который означал:

— Хорошо… Но потом…

И, обращаясь к вошедшему брату, спросила:

— Там еще много народа?

— Пять человек.

Тут выяснилось, что Анна не лишена чувства такта.

На бутылке, принесенной Жозефом, был маленький оловянный наконечник, благодаря которому можно наливать из нее вино, не теряя ни капли. Прежде чем налить, девушка сняла это приспособление, подчеркнув таким образом, что оно неуместно в гостиной, в присутствии приглашенных.

Мегрэ с минуту разогревал свою рюмку в руке.

— За ваше здоровье! — сказал он.

— За ваше здоровье! — повторил Жозеф Питере; из присутствующих, кроме Мегрэ, пил только он один.

— Теперь у нас есть доказательство, что Жермена Пьедбёф была убита.

Только Маргарита испустила легкий, испуганный крик, настоящий крик девушки, который можно услышать со сцены в театре.

— Это ужасно!

— Мне уже говорили, но я не хотела верить, — сказала Анна, — это еще усложнит наше положение, не правда ли?

— Или облегчит! В особенности если мне удастся доказать, что третьего января вашего брата не было в Живе.

— Почему?

— Потому что Жермена Пьедбёф была убита ударом молотка.

— Боже мой! Замолчите!..

Это воскликнула Маргарита. Она поднялась, смертельно бледная, готовая потерять сознание.

— Молоток у меня в кармане.

— Нет… Умоляю вас… Не показывайте его…

Анна же была по-прежнему спокойна. Она обратилась к брату:

— Твой приятель вернулся?

— Вчера.

Тогда она объяснила комиссару:

— С этим приятелем он провел вечер третьего января в одном из кафе в Нанси… Приятель уехал в Марсель дней десять назад, по случаю смерти матери… Он только сейчас вернулся…

— За ваше здоровье!.. — ответил Мегрэ, осушив свою рюмку.

И, взяв бутылку, он снова налил себе. Время от времени дребезжал звонок. Или слышался звук маленькой лопатки, которой насыпали сахар в бумажный мешок, стук весов.

— Вашей сестре не лучше?

— Думаю, что она сможет встать в понедельник. Но тогда она, конечно, не скоро приедет.

— Она выходит замуж?

— Нет. Она хочет постричься в монахини. Она давно уже мечтает об этом.

Почему Мегрэ угадал, что в лавке что-то происходит?

Звуки были все те же, может быть, даже потише. Минуту спустя, однако, они услышали, как мадам Питере сказала по-французски:

— Пройдите, они в гостиной.

Дверь отворилась и закрылась. На пороге остановился инспектор Машер, очень возбужденный; он силился казаться спокойным и смотрел на комиссара, который сидел за столом, намереваясь выпить рюмку можжевеловой водки.

— В чем дело, Машер?

— Я… Я хотел бы сказать вам пару слов наедине…

— О чем?

— О…

Он не решался говорить и подавал Мегрэ знаки, которые были понятны всем.

— Не стесняйся, говори…

— Речник…

— Он вернулся?

— Нет… Он…

— В чем-нибудь признался?

Для Машера это была пытка. Он пришел сообщить известие, казавшееся ему крайне важным, которое он хотел сохранить в тайне, а тут его заставляли говорить в присутствии трех лиц!

— Он… Нашли его фуражку и пиджак…

— Старый или новый?

— Не понимаю.

— Нашли его воскресный пиджак, из синего сукна?

— Да, из синего сукна… На берегу…

Все молчали. Анна стоя смотрела на инспектора, и ни одна черта ее лица не дрогнула. Жозеф Питере нервно потирал руки.

— Продолжай!

— Он, наверное, бросился в Мёзу… Его фуражку выловили около баржи, стоявшей чуть подальше… Баржа ее остановила. Понимаете?

— Продолжай!

— А пиджак был на берегу… К нему была приколота эта записка…

Он осторожно вытащил ее из бумажника. Бесформенный клочок бумаги, весь мокрый от дождя. С большим трудом можно было прочесть:

«Я подонок. Уж лучше головой в реку…»

Мегрэ прочел это негромко. Жозеф Питере нетвердым голосом спросил:

— Не понимаю… Что он хочет этим сказать?

Машер стоял обескураженный, смущенный. Маргарита переводила с одного на другого свои большие невыразительные глаза.

— Я думаю, что вы… — начал инспектор.

А Мегрэ встал, любезный, с сердечной улыбкой. Обращаясь главным образом к Анне, он сказал:

— Вот видите!.. Я вам сейчас говорил о молотке…

— Замолчите! — умоляюще проговорила Маргарита.

— Что вы делаете завтра днем?

— Как всегда по воскресеньям… Проводим время в своей семье… Не будет только Марии…

— Вы мне позволите зайти к вам и засвидетельствовать свое почтение? Может быть, вы приготовите этот замечательный рисовый пудинг?

И Мегрэ направился в коридор, где он надел пальто, которое от дождя стало вдвое тяжелее.

— Извините меня… — пробормотал Машер. — Это комиссар пожелал…

— Пошли!

Глава 8

Посещение монахинь ордена Святой Урсулы

Возле того места, где выловили фуражку, собралась группа людей, но комиссар, увлекая за собой Машера, направился в сторону моста.

— Вы мне ничего не сказали об этом молотке… Иначе было бы очевидно…

— Что ты делал весь день?

У инспектора был вид нашалившего школьника.

— Ездил в Намюр… Хотел удостовериться в том, что Мария Питерс и в самом деле вывихнула…

— Ну и что же?

— Меня туда не пустили… Я оказался в женском монастыре, где монахини смотрели на меня, как на таракана, попавшего в суп…

— А ты настаивал?

— Даже угрожал им.

Мегрэ скрыл улыбку, он забавлялся. Возле моста он вошел в гараж, где можно было взять напрокат автомобиль, и попросил машину с шофером, чтобы съездить в Намюр.

— Пятьдесят километров туда и пятьдесят обратно вдоль Мёзы.

— Поедешь со мной?

— А вы хотите?.. Ведь я вам объяснил, что вас туда не пустят. Не говоря уже о том, что теперь, когда нашли молоток…

— Ладно! Займись чем-нибудь другим. Возьми и ты машину. Объезди все маленькие вокзалы на двадцать километров вокруг. Убедись в том, что речник не уехал на поезде…

И машина Мегрэ тронулась в путь. Удобно раскинувшись на сиденье, комиссар с блаженством покуривал трубку; снаружи ничего не было видно, кроме огней, горевших, как звезды, по обе стороны пути. Он знал, что Мария Питере была учительницей в школе, которую содержали монахини ордена Святой Урсулы.