Жорж Сименон
      Тень на шторе
      (= Тень китайца)
      перевод Л. Токарев
      Глава 1
      ТЕНЬ НА ШТОРЕ
      Было десять вечера. Решетки сквера закрыли, исчерченная блестящими следами автомашин площадь Вогезов опустела; слышалось только неумолчное журчание фонтанов.
      Под арками зданий, что так прекрасно окаймляют площадь, почти нет огней. Лишь в двух-трех лавках светятся окна.
      Мегрэ пытался разобрать номера над дверями, но едва он миновал лавку похоронных принадлежностей, как из тени выскользнула женская фигурка.
      - Это вам я только что звонила?
      Несмотря на ноябрьский холод, на ней не было пальто. Нос у нее покраснел. Глаза тревожно бегали.
      Менее чем в ста метрах отсюда, на углу улицы Беарн, дежурил на посту полицейский.
      - Надеюсь, вы его не предупредили? - ворчливо спросил Мегрэ.
      - Нет! И все из-за госпожи де Сен-Марк; она сейчас рожает... Вот машина врача, которого срочно вызвали...
      У тротуара стояло три автомобиля с горящими фарами и включенным задним светом. Освещенное луной небо с проносившимися по нему облаками, было какого-то неопределенного цвета. Казалось, что первый снег уже висит в воздухе.
      Консьержка вошла под арку, освещенную небольшой запыленной лампочкой.
      - Я вам сейчас все покажу... Здесь - двор. Чтобы попасть в любую, кроме двух лавок, часть дома, надо его перейти. Тут, налево, моя комната.
      Мегрэ с любопытством смотрел на эту маленькую женщину, чье волнение выдавали дрожащие руки.
      "Комиссара просят к телефону", - сказали ему незадолго до этого на набережной Орфевр.
      Он услышал приглушенный голос. Три или четыре раза он повторил: "Да говорите же громче! Я вас плохо слышу".
      - Не могу, - отвечали в трубке. - Я звоню вам из табачной лавки... Так вот...
      И последовал сбивчивый рассказ:
      - Немедленно приезжайте в дом 61 на площади Вогезов... Да-да... Мне кажется, у нас произошло преступление... Но пока еще ничего толком сказать нельзя...
      Теперь консьержка показывала Мегрэ большие окна на втором этаже дома. За шторами двигались какие-то тени.
      - Это здесь...
      - Произошло преступление?
      - Нет! Рожает госпожа де Сен-Марк. У нее - первые роды. А она не очень крепкая. Понимаете?
      Во дворе было гораздо темнее, чем на площади. Он освещался только настенной лампочкой. По фасаду горели лишь несколько окон.
      - Так вот... В шесть часов служащие Куше разошлись...
      - Подождите! Кто такой Куше?
      - Видите дом в глубине? Это - лаборатория, где делают сыворотки... Вам, должно быть, известны "Сыворотки доктора Ривьера"?
      - А это чье окно?
      - Сейчас скажу... Мы с вами у квартиры № 30... Господин Куше находился вот там... У него привычка оставаться после работы. Я видела его сидящим в кресле...
      Посмотрите сюда...
      Мегрэ увидел окно с матовыми стеклами. За ними он различил странную тень, напоминавшую человека, ничком упавшего на письменный стол.
      - Это он?
      - Да... Часов в восемь, вынося помойное ведро, я заглянула в окно. Он писал... Было очень хорошо видно, как он что-то писал.
      - Когда произошло преступление?
      - Подождите. Я поднялась справиться о здоровье госпожи де Сен-Марк. А сойдя вниз, снова заглянула в окно... Мне показалось, что он уснул...
      Мегрэ начинала раздражать эта болтовня.
      - Затем, - продолжала консьержка, - через пятнадцать минут...
      - Да, да, он сидел на прежнем месте... Держитесь ближе к делу...
      - Это все. Я сама хотела убедиться... Постучалась в дверь кабинета... Мне не ответили, и я вошла... Он был мертв... Повсюду следы крови...
      - Почему вы не сообщили в комиссариат полиции?
      Это в двух шагах отсюда, на улице Беарн.
      - Но ведь сюда бы понаехали полицейские в форме!
      И переполошили бы весь дом... Я же сказала вам, что госпожа де Сен-Марк...
      Мегрэ курил трубку, держа руки в карманах. Он смотрел на окна второго этажа, и ему показалось, что близится решающий момент: волнение его усиливалось. Послышался скрип открывающейся двери, на лестнице раздались шаги. Высокая плотная фигура проскользнула во двор, и консьержка, коснувшись руки Мегрэ, с уважением прошептала:
      - Это господин де Сен-Марк, бывший посол.
      Человек, чье лицо нельзя было рассмотреть, остановился, потом прошелся немного, снова замер на месте, не отрывая глаз от своих собственных окон.
      - Его, наверное, попросил выйти врач. Скоро все кончится.
      Худая, нервная консьержка с покрасневшими глазами и дрожащими пальцами прошла в глубь двора и показала Мегрэ на приоткрытую дверь:
      - Вы сами увидите его, это налево... Мне бы не хотелось снова туда входить...
      Обычный рабочий кабинет. Мебель из светлого дерева, на стенах гладкие обои.
      Человек лет сорока пяти, сидящий в кресле, уронил голову на разбросанные перед ним на письменном столе бумаги. Стреляли в грудь. В упор.
      Мегрэ прислушался: консьержка ожидала его за дверью, а господин де Сен-Марк по-прежнему расхаживал по двору. Изредка через площадь проезжал автобус, и после этого грохота тишина становилась еще глубже.
      В кабинете комиссар ни к чему не притронулся. Он лишь убедился, что оружия не осталось. Минуты три-четыре он внимательно оглядывал все вокруг, попыхивая трубкой, затем с недовольным видом вышел.
      - Ну что? - спросила консьержка.
      - Ничего. Он убит!
      - Господина де Сен-Марка сейчас позвали наверх...
      В квартире на втором этаже царил переполох. Хлопали двери, кто-то куда-то бежал.
      - Она ведь такая слабая!
      - Разумеется, - проворчал, почесывая затылок, Мегрэ. - Как, по-вашему, кто-нибудь мог проникнуть в кабинет?
      - Откуда же мне знать?
      - Извините, но из вашей комнаты вы должны замечать всех жильцов.
      - Должна была бы замечать. Если бы хозяин предоставил мне подходящую комнату и не экономил на электричестве... Я едва слышу шаги, а вечером различаю лишь тени... Правда, некоторых жильцов узнаю по походке...
      - Вы не заметили ничего необычного за последние шесть часов?
      - Ничего. Почти все жильцы выносили ведра с мусором. Помойка здесь, слева от моей комнаты... У жильцов нет права выносить ведра раньше семи вечера...
      - Кто-нибудь заходил во двор?
      - Как я могу это знать? Тут восемьдесят жильцов. Не считая конторы Куше, куда постоянно приходят разные люди...
      Под аркой послышались чьи-то шаги. Мужчина в котелке вышел во двор, свернул налево и, приблизившись к помойке, схватил пустое ведро для мусора. Несмотря на темноту, он, наверное, заметил Мегрэ и консьержку, потому что, минуту постояв, спросил:
      - Мне ничего нет?
      - Нет, господин Мартен.
      - Кто это? - сразу же осведомился Мегрэ.
      - Это господин Мартен. Служащий регистратуры.
      Они с женой живут на третьем.
      - Почему же он взял помойное ведро?
      - Так делают почти все жильцы, когда уходят из дома... Выходя, они выбрасывают мусор, а приходя, забирают пустые ведра... Вы слышали?
      - Что?
      - Мне почудился какой-то крик.
      Она бросилась к лестнице: по ней кто-то спускался.
      - Ну как, доктор? Мальчик?
      - Девочка.
      Врач прошел мимо. Послышалось, как он завел свою машину и уехал.
      В доме шла своя привычная жизнь. Во дворе было темно. Под аркой чахло светилась лампочка.
      Убитый так и сидел, уткнувшись головой в разбросанные на столе письма.
      Вдруг на третьем этаже раздался крик, резкий, словно отчаянный зов о помощи. Но консьержка даже глазом не моргнула, со вздохом открывая дверь в свою комнату.
      - Ну и дела. Не хватало лишь этой сумасшедшей.
      Когда же начнутся все эти формальности? - спросила она.
      Табачная лавка напротив еще была открыта, и спустя несколько минут Мегрэ закрылся в телефонной кабине.
      Комиссар вполголоса давал указания:
      - Алло! Прокуратура? Да, дом № 61... Почти на углу улицы Тюренн. И пусть сообщат судебно-медицинским экспертам. Алло! Я останусь здесь...
      Он прошелся по тротуару, машинально вошел под арку и, мрачный, остановился посреди двора, втянув голову в плечи.
      В окнах начали гаснуть огни. Силуэт убитого вырисовывался через матовое стекло.
      Подъехало такси. Но это приехали не коллеги Мегрэ. Молодая женщина быстро прошла через двор, оставляя за собой аромат духов, и вошла в кабинет.
      Глава 2
      РОСКОШНЫЙ МУЖЧИНА
      Молодая женщина, заметив труп, резко обернулась.
      В дверном проеме она увидела высокую фигуру Мегрэ. Если в комнате мертвец, значит, в дверях - убийца?!
      Сжавшись в комок, с расширенными от ужаса глазами, она раскрыла рот, пытаясь позвать на помощь; сумочка выпала у нее из рук.
      У Мегрэ не было времени на уговоры. Одной рукой он схватил ее за руку, а другой - зажал ей рот.
      - Тише! Вы ошибаетесь. Я из полиции...
      Пока до нее дошел смысл его слов, она старалась вырваться, норовя укусить Мегрэ или ударить его каблуком.
      Наконец она успокоилась.
      - Не шумите, - повторял Мегрэ. - Я из полиции.
      Не нужно беспокоить жильцов.
      Отличительным свойством этого убийства была непривычная для такого случая тишина, когда все восемьдесят жильцов дома продолжали вести себя, словно ничего не случилось.
      Женщина приводила в порядок свой туалет.
      - Вы были его любовницей? - спросил Мегрэ.
      Она исподлобья взглянула на комиссара.
      - Сегодня вечером у вас было назначено свидание?
      - В восемь, в кафе "Селект". Мы должны были вместе поужинать и пойти в театр.
      - Когда в восемь он не пришел, то вы позвонили ему?
      - Да. Мне ответили, что не положена трубка.
      Оба смотрели на убитого. Тот, падая вперед, столкнул телефон.
      Со двора, где в этот вечер малейшие звуки усиливались, как под стеклянным колпаком, донеслись шаги.
      Консьержка, чтобы не видеть труп, окликнула с порога Мегрэ:
      - Господин комиссар! Приехали из квартальной полиции...
      Этих она не жаловала. Приехав вчетвером, они даже не пытались пройти незамеченными. Один из них заканчивал рассказывать какой-то анекдот. Другой, войдя в кабинет, спросил:
      - Где труп?
      В отсутствие квартального полицейского комиссара его заменял секретарь, и поэтому Мегрэ полностью руководил их действиями.
      - Оставьте своих людей во дворе. Я жду прокуратуру... Желательно, чтобы жильцы ни о чем не подозревали...
      Пока секретарь обходил кабинет, Мегрэ снова повернулся к молодой женщине:
      - Как вас зовут?
      - Нина, Нина Муанар, но обычно меня называют просто Ниной...
      - Давно ли вы знаете Куше?
      - Полгода...
      Мегрэ не нужно было задавать много вопросов. Достаточно было ее видеть. Очень хорошенькая девушка, которая совсем недавно стала содержанкой: об этом говорило платье из дорогого магазина. Но ее манера краситься, носить сумочку и перчатки, с вызывающим видом смотреть на людей - все выдавало в ней девушку из мюзик-холла.
      - Вы танцовщица?
      - Я работала в "Мулен-Бле"...
      - А теперь?
      - Я с ним...
      Она не успела поплакать. Все произошло слишком быстро, и она еще не очень ясно понимала, что на самом деле случилось.
      - Он жил вместе с вами?
      - Не совсем, ведь он был женат... Но, как вам сказать...
      - Где вы живете?
      - В отеле "Пигаль" на улице Пигаль...
      - Во всяком случае, мы не можем утверждать, что имело место ограбление, - заметил секретарь из комиссариата полиции.
      - Почему? - спросил Мегрэ.
      - Посмотрите! Сейф находится позади убитого. Сейф не заперт на ключ, но открыть его дверцу мешает спина убитого.
      Мгновение спустя обстановка изменилась. Послышались скрип тормозов, шаги и голоса во дворе. Затем - рукопожатия, расспросы, оживленные разговоры. Это приехали из прокуратуры. Врач-криминалист осматривал труп, фотографы устанавливали свои аппараты.
      Мегрэ, обменявшись с людьми из прокуратуры несколькими дежурными фразами, вышел во двор, закурил трубку и вдруг в темноте натолкнулся на какую-то фигуру. Это оказалась консьержка, которая не могла не следить за каждым шагом и жестом незнакомцев, разгуливающих по ее дому.
      - Как вас зовут? - благожелательно спросил Мегрэ.
      - Госпожа Бурсье... Долго ли пробудут здесь эти господа? Видите, свет в комнате госпожи де Сен-Марк погас... Наверное, уснула бедняжка...
      Оглядывая дом, комиссар обратил внимание на еще одно светящееся окно, где на кремовой шторе вырисовывался женский силуэт. Женщина, подобно консьержке, была небольшого роста, худая. Голоса ее не слышалось. Но легко угадывалось, что она раздражена. То она стояла неподвижно, словно смотрела на кого-то. То вдруг начинала говорить, жестикулируя, отходила в сторону.
      - Кто это?
      - Госпожа Мартен. Вы же только что видели ее мужа.
      Мужчину, который нес помойное ведро. Он служит в регистратуре.
      - И часто они ссорятся?
      - Они не ссорятся... Кричит одна она... Он-то рта не осмеливается раскрыть...
      Изредка Мегрэ поглядывал в сторону кабинета, где суетилось уже человек десять. Следователь с порога окликнул консьержку:
      - Кто замещает Куше?
      - Директор, господин Филипп... Он живет совсем рядом, на острове Сен-Луи.
      - У него есть телефон?
      - Конечно...
      Они услышали, как в кабинете говорят по телефону. Наверху, на шторе, уже не было заметно тени госпожи Мартен. Какой-то невзрачный мужчина спустился по лестнице, крадучись пересек двор и вышел на улицу. Мегрэ узнал котелок и бежевого цвета пальто господина Мартена.
      Уже наступила полночь. Кроме кабинета, светились только окна на втором этаже, в салоне семьи де Сен-Марк, где стоял запах клиники.
      Несмотря на поздний час, господин Филипп приехал одетый с иголочки, в серых перчатках из шведской замши; его каштановая борода была безупречно расчесана.
      Этот мужчина лет сорока был воплощением серьезного, прекрасно воспитанного интеллигента.
      Новость конечно же удивила его, даже потрясла. Но, даже охваченный волнением, он был сдержан.
      - Да, при той жизни, какую он вел, - вздохнул господин Филипп.
      - Какой жизни? - переспросил Мегрэ.
      - Я никогда не скажу ничего дурного о господине Куше. Впрочем, трудно о нем что-либо сказать... Он свободно распоряжался своим временем.
      - Позвольте, разве господин Куше лично не руководил фирмой?
      - Нет. Он основал фирму. Но когда дела наладились, он все возложил на меня. Иногда я не видел его неделями. Видите, даже сегодня я ждал его до пяти часов. Завтра - платежный день. Господин Куше должен был принести мне средства, необходимые для завтрашних выплат. Примерно триста тысяч франков. В пять часов я вынужден был уйти и оставил ему записку...
      Записку, отпечатанную на машинке, нашли на столе, под рукой убитого. Обычная деловая записка с предложением о прибавке жалованья кому-то из служащих и увольнении какого-то рассыльного, с проектом рекламы для стран Латинской Америки...
      - Так, значит, триста тысяч франков должны быть здесь? - спросил Мегрэ.
      - В сейфе... Доказательство этому, что господин Куше его открыл. Только у нас двоих есть ключ от сейфа и мы знаем шифр...
      Но чтобы попасть в сейф, надо было перенести тело.
      Все ждали, пока фотографы кончат съемку. Врач-криминалист рассказал, как был убит Куше. Пуля попала ему в грудь и перебила аорту; смерть наступила мгновенно. Расстояние между убийцей и его жертвой составляло метра три.
      Господин Филипп давал какие-то пояснения следователю:
      - Здесь, на площади Вогезов, располагаются лишь наши лаборатории, которые находятся за этим кабинетом...
      Он открыл дверь. Можно было увидеть просторный, под стеклянной крышей зал, в котором стояли полки с тысячами пробирок. За другой дверью Мегрэ послышался какой-то шум.
      - Что это?
      - Подопытные животные. А справа - комнаты машинисток и служащих. У нас есть еще здание в Пантен, откуда рассылается основная часть продукции... Вы, без сомнения, знаете, что сыворотки доктора Ривьера известны во всем мире...
      - Это Куше сделал их известными?
      - Да! У доктора Ривьера не было денег. Куше финансировал его исследования. Лет десять назад он создал лабораторию, которая, правда, не была такой значительной, как наша.
      - Доктор Ривьер по-прежнему работает в фирме?
      - Уже пять лет, как он погиб в автомобильной катастрофе...
      Наконец тело Куше унесли, и, как только открыли дверцу сейфа, присутствующие оживленно заговорили: все деньги исчезли. Там оставались только деловые бумаги.
      Здесь, - объяснил господин Филипп, - кроме трехсот тысяч франков, которые господин Куше конечно же принес, находилось еще шестьдесят тысяч франков, полученных сегодня днем и положенных мною в это отделение...
      В бумажнике убитого ничего не нашли. Вернее, обнаружили два билета в "Театр Мадлен". Увидев их, Нина разрыдалась.
      - Это для нас. Мы должны были пойти вместе...
      Дело шло к концу. Суета в кабинете усилилась. Фотографы складывали неуклюжие треноги своих аппаратов, врач-криминалист мыл руки под краном, который он обнаружил в стенном шкафу, а секретарь судебного следователя не скрывал своей усталости.
      И все-таки Мегрэ, несмотря на весь этот переполох, ухитрился за несколько минут внимательно рассмотреть убитого.
      Это был крепкий, коренастый, начавший полнеть мужчина. Подобно Нине, он так и не успел избавиться от некоторой вульгарности, хотя и носил хорошо пошитые костюмы, шелковое заказное белье, делал маникюр.
      - Роскошный мужчина, - со вздохом произнес чей-то голос за спиной Мегрэ.
      Это была Нина. Она плакала от умиления и призывала в свидетели Мегрэ, не осмеливаясь обратиться к более чопорным представителям прокуратуры.
      - Уверяю вас, он был шикарным мужчиной! Если он считал, что мне что-нибудь доставит удовольствие...
      И не только мне. Любому человеку. Никогда я не встречала мужчину, который давал бы такие чаевые. Иногда я даже ругала его за это. Говорила, что его принимают за идиота. "Ну и что?" - отвечал он.
      - Он был веселый? - серьезно спросил комиссар.
      - Скорее, казался веселым... В глубине души он таким не был. Понимаете? Это трудно объяснить. Ему нужно было двигаться, что-то делать... Если он оставался без дела, то становился мрачным или беспокойным.
      - Знаете ли вы его жену?
      - Один раз видела издалека... Ничего плохого о ней сказать не могу...
      - Где жил Куше?
      - На бульваре Осман. Но чаще всего он уезжал в Милан, где имел виллу.
      Мегрэ быстро обернулся, увидел консьержку: она не решалась войти в кабинет и, скорчив скорбную мину, делала ему с порога какие-то знаки.
      - Подумать только! Он спускается...
      - Кто?
      - Господин де Сен-Марк. Он, должно быть, услышал весь этот шум... И узнал людей из прокуратуры... Впрочем, носилки с телом тоже пронесли мимо него...
      - Что произошло? - спросил господин де Сен-Марк У Мегрэ.
      - Убийство. Убили Куше, владельца лаборатории сывороток.
      Комиссару показалось, что его собеседника внезапно осенила мысль, что он о чем-то вспомнил.
      - Вы его знали? - спросил Мегрэ.
      - Нет... Просто слышал о нем.
      - А что вы слышали?
      - Так, пустяки. И когда же его...
      - Преступление, должно быть, произошло где-то между восемью и девятью вечера...
      Господин де Сен-Марк вздохнул, пригладил седые волосы, откланялся Мегрэ и направился к лестнице, ведущей в его квартиру.
      Консьержка стояла поодаль, затем она подошла к какому-то человеку, что, согнувшись, ходил взад-вперед под аркой. Когда она вернулась к комиссару, тот спросил ее:
      - Кто это?
      - Господин Мартен. Он ищет потерянную перчатку.
      Надо сказать вам, что он никогда не выходит без перчаток, даже если ему надо пойти за сигаретами в лавку, что в пятидесяти метрах отсюда.
      Теперь господин Мартен вертелся около мусорных ящиков, светя себе спичками, потом решился наконец пойти домой.
      Во дворе пожимали друг другу руки, прощаясь, люди из прокуратуры: они уезжали.
      Господин Филипп, элегантный, словно на рекламе мод, поклонился комиссару:
      - Я вам больше не нужен?
      - Я увижу вас завтра. Надеюсь, вы будете на службе?
      - Как обычно, ровно в десять утра.
      Хотя ничего нового не произошло, Мегрэ вдруг на минуту охватило волнение. Двор был погружен во тьму: свет везде погас. Горела лишь запыленная лампочка под аркой.
      С улицы доносился шум моторов и скрип шин отъезжающих автомобилей; их фары на секунду выхватили из мрака деревья площади Вогезов.
      Смерть пришла в этот дом и ушла. Кабинет, казалось, подвергся разгрому. Никто не подумал выключить свет, и лаборатория была освещена так, будто в ней трудилась ночная смена.
      И вот они стояли одни посреди двора, эти три разных человека, которые час назад совсем не знали друг друга и которых теперь, казалось, объединяли некие таинственные узы.
      Больше того: они напоминали членов семьи, что остались в одиночестве после похорон, когда равнодушные визитеры разошлись.
      Так, по крайней мере, думал Мегрэ, вглядываясь то в помятое лицо Нины, то в усталую физиономию консьержки.
      Консьержка хотела задать вопрос, которого она почти стыдилась, но который был для нее жизненно важным.
      - Вы думаете, - она окинула взглядом двор, как бы всматриваясь во все угасшие окна, - что... что это сделал кто-то из нашего дома?
      Сейчас она пристально глядела под арку, соединявшую двор с улицей, на широкие, распахнутые до одиннадцати часов вечера ворота, которые позволяли любому незнакомцу проникнуть в дом.
      Нина украдкой посмотрела на комиссара.
      - Следствие, разумеется, даст ответ на ваш вопрос, госпожа Бурсье. Пока очевидным кажется лишь одно: тот, кто украл триста шестьдесят тысяч франков, не убивал. Это, по крайней мере, выглядит вероятным, потому что Куше спиной загораживал сейф. Кстати, вы не заметили, горел ли вечером в лаборатории свет?
      - Постойте-ка! По-моему, горел... Но не так ярко, как сейчас. Господин Куше, наверное, включил одну-две лампы, чтобы пройти в туалет, это в глубине коридора...
      Мегрэ пошел гасить свет в лаборатории и кабинете, а консьержка следила за ним с порога своей комнаты.
      Во дворе комиссар нашел поджидавшую его Нину.
      Над головой он услышал шорох, словно слегка задели чем-то стекло.
      Но все окна были закрыты, все лампы погашены.
      И все-таки кто-то пошевелился, наблюдая за ним из темной комнаты.
      - До завтра, госпожа Бурсье... Я приду перед открытием лаборатории.
      - Я провожу вас. Мне нужно закрыть ворота.
      - Я думала, вы на машине, - сказала Нина, стоя на краю тротуара.
      Она не решилась покинуть Мегрэ.
      - В какой стороне вы живете? - спросила она Мегрэ, глядя себе под ноги.
      - В двух шагах отсюда, на бульваре Ришар-Ленуар.
      - Метро, наверное, уже закрыто?
      - Не думаю...
      - Я хотела бы вам кое-что сказать...
      - Слушаю вас...
      Она все боялась посмотреть Мегрэ в глаза. Позади раздался скрип закрываемых ворот, потом шаги консьержки, возвращающейся к себе. На площади не было ни души.
      Журчали фонтаны. Часы на ратуше пробили час.
      - Вы сочтете, что я злоупотребляю вашим терпением... Не знаю, что вы подумаете... Я вам говорила, что Раймон был таким добрым. Он цену деньгам не знал. Ни в чем мне не отказывал. Понимаете?
      - Ну и что же?
      - Это нелепо... Но я требовала самую малость. Ждала, когда он сам об этом подумает. Впрочем, ведь он почти все время проводил со мной, я ни в чем не нуждалась. Сегодня я должна была ужинать с ним. И вот...
      - Осталась на мели?
      - Это не совсем так! - возразила она. - Все гораздо нелепее. Сегодня вечером я хотела попросить у него денег. В полдень я оплатила один счет.
      Говорить об этом ей было мучительно.
      - Я даже подумать не могла, что он не придет. В сумочке у меня еще оставалось немного денег. Поджидая его в "Селекте", я заказала устрицы, лангуста. Потом позвонила ему. Приехав сюда, обнаружила, что мне едва хватает расплатиться за такси.
      - А дома?
      - Я живу в отеле...
      - Я спрашиваю, есть ли у вас какие-нибудь сбережения?
      - У меня-то? - нервно усмехнулась она. - Зачем мне они? Разве я могла это предвидеть? Даже если бы я знала, все равно не откладывала бы.
      Мегрэ вздохнул:
      - Пойдемте со мной до бульвара Бомарше. Только там вы в это время найдете такси. Что же вы будете делать?
      - Ничего... я...
      Она дрожала. Правда, кроме шелкового платья, на ней ничего не было.
      - Он оставил завещание?
      - Откуда мне знать? Неужели вы полагаете, что об этом думаешь, когда все у тебя в порядке? Раймон был роскошным мужчиной... Я...
      Идя рядом с Мегрэ, она бесшумно плакала. Комиссар сунул ей в ладонь стофранковую бумажку, остановил такси и, засунув руки в карманы, проворчал:
      - До завтра... Значит, вы живете в отеле "Пигаль"?
      Глава 3
      ПАРА ИЗ ОТЕЛЯ "ПИГАЛЬ"
      Когда около восьми часов утра Мегрэ выходил из Дома, ему пришлось выбирать между тремя делами, которые все надо было сделать в этот день: еще раз осмотреть здание на площади Вогезов и расспросить персонал лаборатории, нанести визит госпоже Куше, которую оповестила о происшествии полиция квартала, и, наконец, снова допросить Нину. Ну что ж, можно начать с Нины...
      Она конечно же еще не встала. В регистратуре отеля Мегрэ узнали и заволновались:
      - Уж не впуталась ли она в какую-нибудь темную историю? Такая тихая девушка!
      - У нее много клиентов?
      - Никого, кроме ее друга...
      - Он старый или молодой?
      - Ни то, ни другое...
      Отель был комфортабельный: с лифтом, с телефонами в номерах. Мегрэ поднялся на четвертый этаж, постучал в комнату 27, услышал, как кто-то заворочался в постели; затем сонный голос спросил:
      - Что такое?
      - Откройте, Нина, это комиссар Мегрэ.
      Замок щелкнул. Мегрэ вошел в душный полумрак.
      Нина еще была в постели. Он посмотрел на помятое лицо молодой женщины и, подойдя к окну, отдернул шторы.
      От резкого света она прищурилась и теперь не казалась хорошенькой, а больше походила на деревенскую девочку, чем на кокотку. Проведя рукой по лицу, она наконец приподнялась и села, подложив под спину подушку. Потом сняла телефонную трубку:
      - Принесите мне завтрак! - И обращаясь уже к Мегрэ: - Ну и история! Вы не сердитесь, что вчера вечером я вас обобрала? Ведь это глупо?! Надо будет мне продать свои драгоценности...
      - У вас их много?
      Она показала на туалетный столик, где в пепельнице лежали несколько колец, браслет, часы - всего тысяч на пять франков.
      В дверь соседней комнаты постучали. Нина прислушалась и как-то неопределенно улыбнулась, снова услышав настойчивый стук.
      - К кому это? - спросил Мегрэ.
      - К моим соседям. Вряд ли удастся разбудить их так рано.
      - Что вы имеете в виду?
      - Ничего. Они никогда не встают раньше четырех дня, если вообще встают!
      - Наркоманы?
      Она утвердительно кивнула, но тут же добавила:
      - Ведь вы не воспользуетесь тем, что я вам говорю, правда?
      Соседняя дверь, однако, открылась. Дверь в комнату Нины - тоже, и горничная внесла поднос с завтраком: кофе с молоком и круассаны.
      - Вы разрешите?
      Глаза Нины обрамляли черные круги, под ночной рубашкой виднелись худые плечи. Макая круассан в кофе с молоком, она продолжала прислушиваться, как будто, несмотря ни на что, еще интересовалась происходившим за стеной.
      - Неужели меня впутают в эту историю? Скверно, если обо мне заговорят в газетах. Особенно для госпожи Куше. Войдите! - крикнула она, когда в дверь постучали слабыми, но частыми ударами.
      На пороге стояла женщина лет тридцати в накинутом поверх ночной рубашки меховом манто, но босая. Она хотела уйти, заметив широкую спину Мегрэ, но потом, осмелев, пробормотала:
      - Я не знала, что у вас гости.
      Комиссар вздрогнул, услышав этот монотонный голос, который, казалось, с трудом пробивался сквозь ее пересохшее горло. Он смотрел на женщину, что вошла в комнату, на ее бесцветное лицо, припухшие веки.
      Взглянув на Нину, он утвердился в своей мысли. Перед ним была ее соседка - наркоманка.
      - Что-нибудь случилось?
      - Нет... К Роже пришли, и тогда я позволила себе... зайти...
      Она с тупым видом присела на постель.
      - Сколько же сейчас времени?
      - Девять! - ответил Мегрэ. - По вашему виду не скажешь, что вы не любите кокаина!
      - Это не кокаин, а эфир. Роже считает, что эфир лучше и что...
      Ей было холодно. Поднявшись, она подошла к батарее, посмотрела в окно:
      - Опять будет дождь...
      Все в этой тусклой комнате наводило уныние. На туалетном столике расческа, набитая волосами. На полу - чулки Нины.
      - Я вам мешаю, да? Но, кажется, они говорят о чем-то серьезном. Об отце Роже, он умер.
      Мегрэ взглянул на Нину и заметил, что она внезапно нахмурила брови, подобно человеку, которого вдруг осенила какая-то мысль.
      - Вы знаете отца Роже? - спросил комиссар женщину.
      - Ни разу его не видела. Но постойте! Нина, с вашим другом ничего не случилось?
      Нина и комиссар переглянулись.
      - Почему вы спрашиваете об этом?
      - Не знаю... Тут что-то неладно... Я вдруг вспомнила, что однажды Роже мне сказал, что его отец захаживает сюда. Роже это забавляло. Но Роже предпочитал не встречаться с ним, и как-то раз, когда кто-то поднимался по лестнице ему навстречу, он бросился назад в свою комнату. Кажется мне, что тот, о ком мы говорим, вошел сюда, в вашу комнату...
      - Чем он занимается, Роже Куше? - продолжал комиссар после долгой минуты молчания, во время которой он прислушивался к голосам, доносящимся из соседней комнаты.
      - Что?
      - Какая у него профессия?
      Так вы из полиции, да? - спросила вдруг женщина.
      Она заволновалась. Наверное, она сейчас начнет упрекать Нину, что та заманила ее в ловушку.
      - Я ничего не знаю. Мы живем вместе всего три недели.
      - Он работает?
      Этих слов оказалось достаточно, чтобы совсем смутить ее.
      - Не знаю...
      - Иначе говоря, он ничего не делает. У него есть деньги? И он живет на широкую ногу?
      - Нет. Почти всегда мы обедаем по твердым ценам, за шесть франков...
      - Часто он говорит об отце?
      - Говорил он о нем один раз, как я вам сказала...
      - Кто к нему сейчас пришел?
      - Какой-то мужчина... Я его приняла за судебного исполнителя. Я знаю, что Роже задолжал.
      - Хорошо ли он одет?
      - Подождите... Я заметила котелок, бежевое пальто, перчатки...
      Комнаты объединяла общая дверь, закрытая занавеской и, вероятно, забитая. Мегрэ мог бы прислонить к ней ухо и все услышать, но ему противно было проделывать это перед двумя женщинами.
      Нина одевалась, нервничая, делая резкие движения.
      Чувствовалось, что все эти события подавляют ее и она ждет худших несчастий, с которыми у нее нет сил справиться и даже их понять.
      Соседка казалась спокойной: то ли на нее еще действовал эфир, то ли она обладала большим опытом в такого рода делах.
      - Как вас зовут? - обратился к ней Мегрэ.
      - Селина.
      - Вы работаете?
      - Была парикмахершей на дому.
      - И внесена в списки полиции нравов?
      Она, не удивляясь этому вопросу, отрицательно покачала головой. А из-за стены все слышались голоса.
      Нина, уже одевшаяся, оглядела свою комнату и вдруг расплакалась, приговаривая:
      - Боже мой, Боже мой!
      - Веселая история! - медленно произнесла Селина.
      - Где вы были вчера вечером около восьми часов?
      Она задумалась:
      - В восемь часов, да? Помню, я была в "Сирано".
      - Вместе с Роже?
      - Нет... Не можем же мы всегда быть вместе. С ним я встретилась в полночь в табачной лавке на улице Фонтен.
      - Он сказал вам, где был?
      - Я его ни о чем не спрашивала.
      Из окна Мегрэ видел площадь Пигаль, крохотный скверик, вывески ночных кабаре.
      - Вы обе ждите меня здесь!
      Он вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь, не дожидаясь ответа, быстро повернул ручку.
      В комнате, где, несмотря на открытое окно, стоял омерзительный запах эфира, в единственном здесь кресле сидел мужчина в пижаме, с небритым серым лицом.
      Другой, жестикулируя, расхаживал. Это был господин Мартен, которого вчера вечером Мегрэ два раза видел во дворе дома на площади Вогезов.
      - Значит, вы нашли свою перчатку! - воскликнул Мегрэ, глядя на руки служащего регистратуры, который так побледнел, что у комиссара мелькнуло опасение, как бы тот не упал в обморок.
      Губы у него дрожали. Он тщетно пытался заговорить:
      - Я... я...
      От ботинок до галстука на пластмассовой застежке господин Мартен мог служить прототипом всех чиновников на карикатурах. Этот чистенький, благопристойный служащий с хорошо расчесанными усиками, на костюме которого не было ни пылинки, без сомнения, почувствовал бы себя обесчещенным, если бы вышел на улицу без перчаток.
      Сейчас он не знал, куда девать руки, и взгляд его блуждал по углам этой неприбранной комнаты, словно ища там какой-то поддержки.
      - Вы разрешите задать вам вопрос, господин Мартен? - спросил Мегрэ. Давно ли вы знаете Роже Куше?
      Выражение испуга на его лице сменилось крайним удивлением.
      - Я?
      - Да, вы!
      - Но... с тех пор... с тех пор, как я женат...
      Он произнес эти слова таким тоном, будто это была очевиднейшая вещь на свете.
      - Я не понимаю...
      - Роже - мой пасынок... Сын моей жены...
      - И Раймона Куше.
      - Конечно... Потому что, - к нему снова вернулась уверенность, - моя жена была первой женой Куше. У нее был сын. Роже. Когда она разошлась с Куше, я женился на ней.
      Это было как внезапный порыв ветра, разгоняющий на небе облака. Дом на площади Вогезов сразу же преобразился. Характер преступления изменился. Одни детали убийства стали яснее. Другие, наоборот, оказывались более запутанными и тревожными.
      Прошлой ночью консьержка, оглядывая окна, спросила его: "Вы думаете, что это сделал кто-нибудь из нашего дома?"
      Потом взгляд ее задержался на воротах. Она надеялась, что убийца пришел оттуда, что это кто-то чужой, с улицы.
      Так нет же! Драма разыгралась в самом доме? Мегрэ был уверен в этом.
      Что это за драма? Он о ней ничего не знал!
      Он лишь чувствовал, как сплетались невидимые нити, что связывали столь различные точки пространства, как они тянулись от площади Вогезов к этому отелю на улице Пигаль, от квартиры Мартенов до лаборатории сывороток доктора Ривьера, из комнаты Нины в номер одуревшей от эфира пары.
      Самым неясным, может быть, оказывался господин Мартен, которого швырнули, как заводной волчок, в этот лабиринт. Он всегда носил перчатки. Одно его бежевое пальто уже представляло собой целую программу благопристойности и размеренной жизни. А его беспокойные глаза безуспешно искали какую-нибудь точку, на которой они могли бы задержаться.
      - Я пришел сообщить Роже, - бормотал он. - Жена сказала мне, что лучше, если бы об этом ему сказали мы...
      - Понимаю...
      - Роже очень...
      - Очень впечатлительный! - закончил за него Мегрэ. - Нервный мальчик!
      Молодой человек, который пил уже третий стакан воды, со злостью посмотрел на Мегрэ. Роже было лет двадцать пять, но на его лице с припухшими веками уже лежала печать усталости. Однако он сохранял следы той красоты, что может нравиться определенным женщинам.
      - Скажите, Роже Куше, часто ли вы встречались с отцом?
      - Нет, редко!
      - А где?
      Мегрэ не сводил с него глаз.
      - В его кабинете. Или - в ресторане.
      - Когда вы видели его в последний раз?
      - Не помню. Несколько недель назад.
      - Вы просили у него денег?
      - Как всегда!
      - В общем, вы жили за его счет?
      - Он был для этого достаточно богат...
      - Еще вопрос! Где вы были вчера около восьми вечера?
      - В кафе "Селект", - не задумываясь, ответил он с иронической улыбкой, которая означала: "Неужели вы думаете, что я не знаю, куда вы клоните?"
      - А что вы там делали?
      - Ждал отца.
      - Значит, вы нуждались в деньгах. И знали, что он придет в "Селект".
      - Он бывал там почти каждый вечер со своей курочкой. Впрочем, после обеда я услышал, как он разговаривал по телефону. Ведь отсюда слышно все, что говорится за стенкой.
      - Когда вы увидели, что отец не пришел, не решили ли вы отправиться к нему на площадь Вогезов?
      - Нет!
      Мегрэ взял с каминной полки фотографию молодого человека, которую окружало множество женских портретов.
      - Вы разрешите? - проворчал он, пряча ее в карман.
      - Если это доставит вам удовольствие!
      - Уж не думаете ли вы... - начал было Мартен.
      - Я ничего не думаю. Просто фото навело меня на мысль задать вам еще несколько вопросов. Как ваша семья относится к Роже?
      - К нам он заходил редко.
      - Ну, а когда он приходил к вам?
      - Оставался совсем ненадолго...
      - Матери известно о его образе жизни?
      - Что вы хотите сказать?
      - Не стройте из себя идиота, Мартен! Знает ли ваша жена, что ее сын-бездельник живет на Монмартре?
      Мартен, смутившись, уставился в пол.
      - Я часто пытался уговорить его пойти работать, - вздохнул он.
      На этот раз молодой человек нетерпеливо забарабанил пальцами по столу:
      - Вы, может быть, обратите внимание, что я до сих пор еще в пижаме и что...
      - Не скажете ли вы мне, видели ли вы вчера вечером в "Селекте" кого-нибудь из знакомых?
      - Я видел Нину!
      - Вы говорили с ней?
      - Простите, но я никогда не сказал ей ни слова.
      - Где она сидела?
      - Второй столик справа от бара.
      - Где вы нашли вашу перчатку, господин Мартен?
      Если я не ошибаюсь, вы искали ее сегодня ночью во дворе, возле помойки...
      Мартен вымученно ухмыльнулся:
      - Она была дома! Представьте, я ушел в одной перчатке и даже не заметил этого...
      - Когда вы покинули площадь Вогезов, куда же вы пошли?
      - Прогуляться по набережным. Я... у меня болела голова.
      - И часто вы прогуливаетесь вечерами без жены?
      - Очень редко.
      Он был в полном замешательстве. И не знал, куда девать свои руки в перчатках.
      - Теперь вы пойдете на службу?
      - Нет. Я позвонил и отпросился. Не могу же я оставить жену в...
      - Правильно! Вот и отправляйтесь к ней.
      Мартен искал способ удалиться с достоинством.
      - До свидания, Роже, - сказал он, глотая слюну. - Я... я думаю, лучше будет, если ты зайдешь к матери.
      Вместо ответа Роже только пожал плечами и с беспокойством посмотрел на Мегрэ. Мартен вышел.
      Молодой человек молчал. Он машинально схватил с ночного столика флакон с эфиром и отодвинул его.
      - Если вы вчера вечером не встретились с отцом, то, значит, у вас нет денег? - спросил его комиссар.
      - Неужели?
      - Куда вы отправились их искать?
      - Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. Разрешите?
      И он налил воду в таз, чтобы умыться.
      Мегрэ для приличия потоптался немного в комнате, затем перешел в соседний номер, где его ждали обе женщины. Теперь более возбужденной выглядела Селина.
      Нина же, сидевшая в кресле, задумчиво покусывала краешек носового платка, глядя в пустоту окон большими печальными глазами.
      - Ну что? - спросила любовница Роже.
      - Ничего! Можете идти к себе...
      - Значит, его отца действительно?..
      И вдруг, посерьезнев и наморщив лоб, она сказала:
      - Так ведь он станет наследником...
      На улице Мегрэ спросил свою спутницу:
      - Куда же вы теперь?
      Она сделала какой-то неопределенный, равнодушный жест:
      - В "Мулен-Бле", если они захотят взять меня снова...
      Он наблюдал за ней с искренним интересом.
      - Вы действительно любили Куше?
      - Я же вчера вам говорила: он был роскошный мужчина.
      В глазах ее мелькнули слезы, но она не расплакалась.
      - Мы пришли. - Она толкнула маленькую дверь служебного входа для артистов.
      Мегрэ, которого мучила жажда, пошел в бар выпить кружку пива. Он должен был идти на площадь Вогезов.
      Но, заметив телефон, подумал, что еще не заходил на набережную Орфевр и что там, быть может, его ожидает срочная корреспонденция.
      Он вызвал секретаря:
      - Алло! Это ты, Жан? Для меня что-нибудь есть?
      Как? Дама, которая ждет уже целый час? Она в трауре? Это не госпожа Куше? Нет, говоришь? Как, госпожа Мартен? Я сейчас приеду.
      Госпожа Мартен в трауре! И ждет его битый час в приемной уголовной полиции!
      Накануне вечером Мегрэ видел на шторе в окне третьего этажа только ее тень: эта смешная тень размахивала руками.
      "Они часто ссорятся", - говорила консьержка.
      И жалкий чиновник из регистратуры, забывший перчатку, ушел прогуливаться в одиночестве по темным набережным.
      Мегрэ вспомнил о том, что, когда он в час ночи уходил со двора, стекло в окне на третьем этаже звякнуло.
      Он неспешно поднялся по пыльной лестнице здания уголовной полиции, пожимая руки коллегам, заглянул в приоткрытую дверь приемной.
      Десять обитых бархатом кресел. Стол, похожий на биллиардный. На стене мемориальная доска: фотографии двухсот инспекторов, убитых при выполнении служебных заданий.
      В среднем кресле, выпрямившись, как палка, сидела одетая в черное дама, держа в одной руке сумочку с серебряной застежкой, а другой опираясь на ручку зонтика.
      Тонкие губы. Твердый, устремленный прямо перед собой взгляд.
      Она не шелохнулась, почувствовав, что за ней наблюдают.
      Глава 4
      ОКНО НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ
      Она прошла впереди Мегрэ в его кабинет с вызывающим достоинством тех людей, для кого ирония постороннего представляет собой худшее из несчастий.
      - Прошу садиться, мадам!
      Принимая ее, Мегрэ разыгрывал увальня, добряка с грустными глазами.
      Она приняла точно такую же позу, что и в приемной. Позу нарочито благопристойную, но и вызывающую! Лопатки ее не касались спинки стула.
      - Я предполагаю, господин комиссар, что вы спрашиваете себя, почему я... Вы, наверное, не ожидали меня.
      - Ожидал!
      И он добродушно улыбнулся. Пальцы в черных нитяных перчатках сразу же словно застыли. Госпожа Мартен острым взглядом обвела кабинет, и тут ее озарила мысль:
      - Наверное, вы получили анонимное письмо?
      Задавая этот вопрос, она как бы заранее на него отвечала, притворяясь, будто уверена в своем предположении.
      - Анонимного письма я не получал.
      Она недоверчиво покачала головой.
      Госпожа Мартен абсолютно подходила служащему регистратуры, за которого вышла замуж. Легко было представить себе, как они прогуливаются в воскресенье после обеда по Елисейским полям: черная спина госпожи Мартен; всегда сдвинутая набок из-за шиньона шляпка; быстрая походка деловой женщины и особое движение подбородка, которым она подчеркивала, что ее слова не подлежат обсуждению. А рядом - бежевое пальто месье Мартена, его кожаные перчатки и трость, его уверенная, неторопливая походка, его попытки выглядеть беззаботным гулякой, разглядывающим витрины...
      - У вас уже был траурный костюм? - как бы невзначай спросил Мегрэ.
      - Три года назад умерла сестра... Я имею в виду свою сестру из Блуа... Ту самую, что была замужем за комиссаром полиции. Так что...
      - Что?
      Молчание.
      Она предупреждала его!
      Впрочем, она начинала нервничать, потому что этому толстому комиссару не нужна была ее заранее приготовленная речь.
      - Когда вам стало известно о смерти вашего первого мужа?
      - Сегодня утром, как и всем. Консьержка сказала мне, что вы занимаетесь этим делом, а так как мое положение весьма щекотливое... Вы не можете этого понять.
      - Нет, понимаю! Кстати, ваш сын не заходил к вам вчера после обеда?
      - На что вы намекаете!
      - Ни на что не намекаю. Просто спрашиваю.
      - Консьержка может сказать вам, что он не был у меня по меньшей мере три недели...
      Слова ее звучали холодно. На Мегрэ она смотрела вызывающе. Разве Мегрэ не допустил ошибку, не дав ей возможности высказаться?!
      - Я счастлив, что вы пришли сюда, - сказал он, - ведь это свидетельствует о вашей деликатности.
      При одном слове "деликатность" что-то сразу изменилось в серых глазах женщины. Она кивнула головой в знак благодарности.
      - Бывают очень трудные ситуации, - начала она. - Но не каждый это понимает. Даже мой муж, который мне советовал не носить траур! Обратите внимание, что я ведь не ношу траур, хотя и в трауре. На мне нет вуали, крепа. Только черный костюм.
      У нее вновь появилась уверенность. Она исподволь готовилась произнести свою речь, убедившись, что ей не угрожает ирония Мегрэ:
      - Я предпочитаю не рассказывать, сколько я от Куше натерпелась! Все зарабатываемые деньги он терял в каких-то нелепых спекуляциях. Он намеревался разбогатеть. Раза три в году он менял место работы, так что, когда родился сын, у нас не осталось ни гроша и моя мать вынуждена была купить малышу приданое...
      Наконец она поставила свой зонтик к письменному столу. Мегрэ подумал, что с такой же ожесточенной холодностью она разговаривала вчера вечером, когда он заметил ее тень на шторе.
      - Если не можешь прокормить женщину, не надо жениться! Вот что я вам скажу. А также если у тебя нет никакой гордости. У меня язык не поворачивается назвать вам все профессии, какие перепробовал Куше.
      Я его просила подыскать серьезное место, где после смерти платят пенсию. К примеру, где-нибудь в управлении. Чтобы, если с ним что-либо случится, я не осталась безо всего. Так нет! Он дошел до того, что проехал вместе с велосипедистами "Тур де Франс" в качестве черт знает там кого... Он ехал впереди гонщиков, занимаясь снабжением или чем-то вроде этого! А вернулся без гроша. Таким был этот человек! И такова же была моя жизнь!
      - А где вы жили? - В Нантере. Ведь мы даже не могли платить за квартиру в городе. Вы же знаете Куше? Ему на все было наплевать! Никакого стыда у него не было. Он ни о чем не заботился. Он считал, что рожден для того, чтобы зарабатывать много денег, и что он их сумеет заработать... После велосипедов настал черед цепочек для часов. Нет, вы даже не представляете себе! Этими цепочками, месье, он торговал в палатке на ярмарке. И мои сестры не решались пойти на ярмарку в Нейи, боясь увидеть его в таком положении...
      - Это вы потребовали развода?
      Она потупила голову:
      - Господин Мартен жил в том же доме, что и мы...
      Тогда он был моложе. Он занимал отличное место в управлении. Куше из-за своих авантюр почти всегда оставлял меня в одиночестве. О! Не думайте ничего дурного, все у нас с Мартеном было очень пристойно. Я призналась мужу. Мы оба согласились на развод по причине несходства характеров. Куше только должен был выплачивать мне алименты. И мы, господин Мартен и я, ждали год, прежде чем поженились.
      Теперь она беспокойно ерзала на стуле, теребя застежку сумочки; губы ее начали дрожать.
      - Как видите, мне не повезло. Сначала Куше даже нерегулярно выплачивал алименты. Каково было видеть, что господин Мартен оплачивает расходы по содержанию чужого ребенка... Лишь одной мне известно, что я пережила. Я заставила Роже учиться. Я хотела дать ему хорошее образование. Он не был похож на отца. Он был ласковым, чувствительным. Когда ему исполнилось семнадцать, Мартен нашел ему в банке место ученика. И тут, не знаю уж где, он встретил Куше...
      - И привык просить у отца деньги?
      - Обратите внимание, мне Куше всегда во всем отказывал! Для меня, видите ли, все было слишком дорого! Я сама шила себе платья и по три года носила одну и ту же шляпку.
      - А Роже он давал все, чего бы тот ни попросил?
      - Он его испортил! Роже бросил нас и стал жить один. Изредка он приходил ко мне. Но ведь он встречался и со своим отцом!
      - Давно ли вы живете на площади Вогезов?
      - Около восьми лет. Когда мы нашли эту квартиру, то мы даже не знали, что Куше занимается сыворотками. Мартен хотел переехать. Не хватало еще только этого! Если кто и должен был переехать, так именно Куше, не правда ли? Переехать должен был Куше, который, не знаю каким образом, разбогател и которого я видела приезжающим в автомобиле с собственным шофером! У него был даже свой шофер! Я видела его жену!
      - У него в доме?
      - Я подкараулила ее на улице, чтобы посмотреть, как она выглядит. Предпочитаю ничего не говорить о ней.
      Во всяком случае, она представляет собой не бог весть что, несмотря на важный вид, который напускает, и каракулевое манто.
      Мегрэ провел рукой по лбу. Разговор становился каким-то кошмаром. Четверть часа вглядывался в это худое бесцветное лицо Мегрэ, и теперь ему казалось, что оно всегда будет стоять у него перед глазами. Это лицо напомнило ему некоторые семейные портреты, даже из его собственной семьи. У Мегрэ была тетка, правда, более солидная, чем госпожа Мартен, но и она также вечно жаловалась на судьбу. Когда тетка приходила к ним - он был еще ребенком, - то он знал, что, едва усевшись в кресло, она тут же вынет из сумочки носовой платок. "Бедняжка Эрманс, - начинала причитать она. - Что за жизнь! Я должна рассказать тебе, что снова натворил Пьер..."
      Неожиданно мадам Мартен потеряла нить своих мыслей. Она слишком разволновалась:
      - Вы должны понять мое положение. Разумеется, Куше женился на другой. Но ведь я была его женой, была с ним вместе первые, самые трудные годы его жизни. А вторая - это просто кукла...
      - Вы претендуете на наследство?
      - Это я-то?! - негодующе вскрикнула она. - Да я бы ни за что на свете не взяла его денег! Мы не богаты.
      Мартену не хватает инициативы, он не умеет пробиваться в жизни, он позволяет менее толковым коллегам перебегать ему дорогу... Но если бы мне пришлось пойти в прислуги, чтобы жить, то и тогда бы я не взяла...
      Это вы послали мужа сообщить Роже о смерти отца?
      Она не побледнела, потому что это было невозможно. Цвет ее лица всегда оставался однообразно серым.
      Но во взгляде что-то дрогнуло.
      - Откуда вам это известно? - И вдруг возмутилась: - Надеюсь, что за нами, по крайней мере, нет слежки? Отвечайте же! Уж это было бы слишком! В таком случае я бы немедленно обратилась куда следует.
      - Успокойтесь, мадам, ничего подобного я не сказал.
      Сегодня утром я совершенно случайно встретил господина Мартена...
      Однако она продолжала держаться настороженно:
      - В конце концов я пожалею, что пришла сюда. Мы хотим быть слишком корректными. А вместо признательности...
      - Уверяю вас, что я бесконечно благодарен вам за этот визит.
      И все-таки она чувствовала что-то неладное. Этот полный широкоплечий человек с короткой шеей, который смотрел на нее наивными, как будто ничего не выражающими глазами, пугал ее.
      - В любом случае, - резким голосом проговорила она, - лучше, чтобы вы от меня самой узнали...
      - Что вы - первая мадам Куше?
      - А вы видели другую?
      Мегрэ едва сдержал улыбку:
      - Еще нет.
      - О, эта будет проливать крокодиловы слезы! Хотя теперь она может жить спокойно... на миллионы, заработанные Куше.
      И она внезапно расплакалась:
      - Она даже не была с ним знакома, когда он боролся с жизнью, когда ему нужна была женщина, которая могла его поддержать...
      Мадам Мартен встала. Осмотрелась, чтобы убедиться, не забыла ли чего-нибудь. Тяжело вздохнула.
      - Однако все это не имеет значения, - горько улыбнулась она. - Я, во всяком случае, выполнила свой долг.
      Не знаю, что вы думаете обо мне, но...
      - Уверяю вас...
      Мегрэ трудно было бы закончить фразу, если бы она не прервала его:
      - Меня все это не трогает! Совесть моя чиста! Не каждый может так о себе сказать...
      Ей чего-то не хватало. Она не знала чего. Она еще раз оглядела комнату, пошевелила рукой, словно удивляясь, что в ней ничего нет.
      Мегрэ поднялся и проводил ее до двери:
      - Благодарю вас за ваш визит.
      - Я просто выполнила свой долг.
      Мегрэ, закрыв за ней дверь, подошел к окну и, несмотря на холод, настежь распахнул его. Он устал, словно после трудного допроса преступника. И особенно угнетала его смутная тревога, которую ощущаешь, когда вынужден наблюдать те стороны жизни, какие обычно предпочитают не замечать. А ведь разговор не был ни драматичным, ни отталкивающим. Ничего необыкновенного она не сказала.
      На углу письменного стола был раскрыт бюллетень полиции с фотографиями двух десятков разыскиваемых личностей.
      "Эрнст Штровитц, заочно приговорен судом города Кана к смертной казни за убийство фермерши на Бенувилльской дороге..."
      И пометка красными чернилами: "Опасен. Имеет при себе оружие".
      Этот тип не отдаст дешево свою жизнь. Ну что ж!
      Мегрэ предпочел бы столкнуться с ним, вместо того чтобы заниматься этой липкой серостью, этими семейными историями, этим пока еще необъяснимым, но, как он угадывал, необычным преступлением.
      Его преследовали образы: чета Мартен, прогуливающаяся в воскресенье по Елисейским полям; бежевое пальто и черная шелковая лента на шее женщины.
      Он позвонил. Вошел Жан, и Мегрэ послал его за справками, которые он запросил о всех лицах, что имели какое-либо отношение к преступлению.
      В них он ничего особенного не обнаружил. Нина однажды попала на Монмартре в облаву, но ее отпустили после того, как выяснилось, что она не живет на доходы от проституции.
      Что касается сына Куше, то за ним следила бригада светской полиции, которая подозревала его в торговле наркотиками. Однако никаких определенных обвинений против него не выдвигалось.
      Мегрэ позвонил в полицию нравов. Селину, имевшую девичью фамилию Луазо и родившуюся в Сен-Аман-Монтрон, там знали хорошо. Она была зарегистрирована и довольно регулярно приходила на медицинский осмотр.
      - Она не опасная девушка, - сказал бригадир. - Чаще всего довольствуется двумя-тремя постоянными друзьями. Мы забираем ее лишь тогда, когда она снова оказывается на панели.
      Жан, находившийся в комнате, показал Мегрэ на какую-то вещь:
      - Эта дама забыла зонтик.
      - Я знаю. Он мне понадобится.
      Комиссар вздохнул, поднялся из-за стола, закрыл окно и, подойдя к камину, повернулся спиной к огню; такую позу он обычно принимал, когда ему надо было подумать.
      Спустя час он уже мог мысленно резюмировать справки, которые поступили к нему из различных служб и лежали на письменном столе.
      Прежде всего вскрытие подтвердило заключение судебного медэксперта: в Куше стреляли с трех метров, и смерть наступила мгновенно. В желудке убитого обнаружили небольшое количество алкоголя.
      Фотографы заявили, что никаких интересных отпечатков пальцев не обнаружено.
      Наконец, банк "Лионский кредит" подтвердил, что Куше, которого там хорошо знали, зашел в половине четвертого и взял триста тысяч франков новыми банкнотами, как он это обычно делал в конце каждого месяца.
      Итак, было почти точно установлено, что, приехав в свой кабинет на площади Вогезов, Куше положил триста тысяч франков в сейф, рядом с шестьюдесятью, которые там уже находились.
      Так как ему еще надо было поработать, он не закрыл сейф, к которому сидел спиной.
      Свет в лаборатории указывал, что в какой-то момент он выходил из кабинета: то ли хотел проверить другие служебные помещения, то ли, что более вероятно, ходил в туалет.
      Когда он вернулся, оставались ли еще деньги в сейфе?
      Вероятно, нет, потому что в таком случае убийца Должен был бы оттащить труп в сторону, чтобы открыть тяжелую дверь сейфа и забрать банкноты.
      Такова была "техническая" сторона дела. Но был ли это один убийца-вор, или же здесь действовали убийца и вор?
      Мегрэ провел десять минут у судебного следователя, сообщил ему полученные результаты. Потом в начале первого вернулся домой; плечи у него были опущены, что служило признаком плохого настроения.
      - Ты занимаешься происшедшим на площади Вогезов? - спросила жена, читая газету.
      - Я!
      У него из головы не выходили худое лицо, черное платье, скорбные глаза мадам Мартен.
      Он видел ее слезы, которые брызнули внезапно, но потом исчезли, словно высушенные каким-то внутренним пламенем, чтобы через несколько минут появиться вновь.
      Мадам Куше носила меха. У мадам Мартен их не было. Куше, снабжающий чем-то участников "Тур де Франс", и его первая жена, которая вынуждена была по три года не менять шляпки.
      И сын... И этот флакон с эфиром на ночном столике в номере отеля "Пигаль"...
      Селина, которая выходила на панель лишь тогда, когда у нее не было постоянного друга...
      Нина...
      - Ты чем-то недоволен? - спросила жена. - Ты плохо выглядишь. Кажется, у тебя насморк.
      Действительно, Мегрэ ощущал пощипывание в носу и пустоту в голове.
      - Откуда ты притащил этот ужасный зонтик?!
      Это же зонтик госпожи Мартен!
      - Так, ерунда, - сказал Мегрэ жене. - Я пойду... Не знаю, когда буду дома.
      Есть впечатления, которые нельзя объяснить: чувствовалось, что в этом доме произошло нечто необычное, и ощущалось это сразу же, с фасада.
      Почему в лавке похоронных принадлежностей такая суета? Наверное, жильцы сложились на венок.
      А что значат беспокойные взгляды дамского парикмахера, чей салон находится на другой стороне входной арки?
      В этот день дом имел какой-то нездоровый вид. А так как было четыре часа и начинало смеркаться, то под аркой уже горела эта смешная лампочка.
      Напротив сторож закрывал решетки сквера. На втором этаже слуга де Сен-Марка неторопливо, старательно задергивал шторы.
      Мегрэ, постучав в дверь консьержки, вошел к ней в комнату.
      Консьержка чем-то отдаленно напоминала мадам Мартен: обе были как бы женщинами без возраста и пола. И обе были несчастными или считали себя таковыми.
      Только в консьержке чувствовалось больше покорности, почти животной покорности своей судьбе.
      - Здравствуйте, господин комиссар. Я вас ждала с утра. Ну и история! По-моему, я правильно сделала, обойдя жильцов с подписным листком на венок. Вы не знаете, когда похороны?
      Двор, заполненный голубоватым воздухом сумерек, прорезали длинные желтые полосы света от двух лампочек: одна горела под аркой, другая - на стене.
      - Где квартира мадам Мартен? - спросил Мегрэ.
      - На третьем этаже, третья дверь налево.
      Комиссар узнал окно; в нем горел свет, но на шторе не вырисовывалось никакой тени.
      Со стороны лаборатории слышался треск пишущих машинок.
      Мегрэ поднимался по лестнице, держа под мышкой зонтик мадам Мартен. До второго этажа подъезд был отремонтирован: стены покрашены, ступеньки натерты.
      С третьего этажа начинался другой мир: грязные стены, щербатый пол. Двери квартир выкрашены грязно-коричневой краской. На них - либо пришпиленные кнопками визитки, либо штампованные алюминиевые таблички.
      Визитная карточка (за сотню - три франка): "Месье и мадам Эдгар Мартен". Справа - шнурок из плетеной в три цвета тесьмы с мягким помпоном на конце. Когда Мегрэ потянул за него, слабый звонок раздался в пустоте квартиры. Затем послышались быстрые шаги. Чей-то голос спросил:
      - Кто там?
      - Я принес вам ваш зонтик!
      Дверь отворилась. Сбоку прихожая была не больше квадратного метра; на вешалке висело бежевое пальто.
      Напротив - распахнутая дверь в комнату - полугостиную-полустоловую.
      - Извините, что беспокою вас... Сегодня утром вы забыли зонтик в моем кабинете...
      - Вот как! А я уж думала, что оставила его в автобусе. Я говорила Мартену...
      Мегрэ не улыбнулся. Он привык к женщинам, у которых мания называть мужей по фамилии.
      Мартен стоял рядом, одетый в полосатые брюки и домашний пиджак из толстого шоколадного цвета сукна.
      - Проходите, пожалуйста...
      - Я не хотел бы вас беспокоить...
      - Людей, которым нечего скрывать, нельзя побеспокоить!
      Несомненно, главная характеристика квартиры - это ее запах. Здесь стоял спертый запах мастики, кухни и старой одежды.
      Канарейка порхала в клетке, роняя иногда на пол капельки воды.
      - Подай же кресло господину комиссару!
      Кресло! В комнате и было всего одно вольтеровское кресло, обитое темной, почти почерневшей от времени кожей.
      Госпожа Мартен, совсем не похожая на ту, которую он видел утром, щебетала:
      - Вы выпьете что-нибудь? Ну, конечно да. Мартен!
      Принеси аперитив.
      У Мартена был смущенный вид. Быть может, в доме не было аперитива или оставалось немного, на дне бутылки?
      - Благодарю, мадам! Я не пью перед обедом.
      - Но ведь у вас еще есть время.
      Эти люди, наверное, не любили света, потому что три электрические лампочки были аккуратно затянуты плотным цветастым полотном, которое пропускало лишь необходимый минимум лучей.
      "Главное - мастика", - думал Мегрэ.
      В запахе этой квартиры преобладала мастика. Массивный дубовый пол был отполирован, как каток.
      Месье Мартен демонстрировал улыбку человека, устраивающего прием.
      - У вас, должно быть, чудесный вид на площадь, единственную по красоте в Париже, - заметил Мегрэ, который отлично знал, что окна квартиры выходят во двор. Он подошел к окну, небрежным жестом отодвинул штору, на которой видел тень госпожи Мартен.
      И замер, пораженный.
      Прямо перед ним находились кабинеты и лаборатория фирмы Куше.
      Он обратил внимание, что нижние окна там были из матового стекла. И еще он заметил, что это внутренние окна. Другие же, наверху, были чистые, прозрачные, два-три раза в неделю их мыли уборщицы.
      На том месте, где убили Куше, можно было отчетливо видеть месье Филиппа, подписывающего напечатанные на машинке письма, что ему одно за другим подавала секретарша. Различалась даже замочная скважина сейфа.
      И приоткрытая дверь в лабораторию. В ее окнах виднелись женщины в белых халатах, которые сидели по обе стороны огромного стола и упаковывали стеклянные пробирки.
      - Налей все-таки чего-нибудь! - услышал Мегрэ голос госпожи Мартен.
      Ее муж засуетился, открывая шкаф и звеня рюмками.
      - Только капельку вермута, господин комиссар! Мадам Куше наверняка смогла бы предложить вам коктейль... - И на лице госпожи Мартен появилась злая улыбка.
      Глава 5
      СУМАСШЕДШАЯ
      - Ах! Если бы вчера вечером вы посмотрели в окно! - сказал Мегрэ, держа в руке рюмку и наблюдая за госпожой Мартен. - Мое расследование сразу бы закончилось.
      Ведь отсюда можно видеть все, что происходит в кабинете Куше.
      Он непринужденно сидел в кресле и потягивал вермут, ничем не выдавая своего напряжения.
      - Кто-то издалека как бы присутствовал при убийстве! В бинокль можно было так четко увидеть губы собеседников, что воссоздать их разговор не представляло бы труда...
      Мадам Мартен, на губах которой застыла смутная улыбка, держалась настороже, теряясь в догадках.
      - И какое это потрясение для вас! Спокойно стоять у своего окна и вдруг увидеть, как некто угрожает оружием вашему бывшему мужу. Хуже того! Ведь эта сцена должна была разыграться гораздо сложнее. Я вижу: Куше сидит, погрузившись в свои счета. Он поднимается и идет в туалет... Вернувшись, он видит человека, который рылся в его сейфе, но не успел убежать. В этом деле, однако, есть весьма любопытная деталь: Куше снова сел в кресло. Верно и то, что он, может быть, знал вора.
      Он заговаривает с ним, упрекает его, требует вернуть деньги...
      - Нужно было только, чтобы я стояла в то время у окна! - перебила его госпожа Мартен.
      - А нельзя ли из других окон третьего этажа увидеть кабинет Куше? Кто ваши соседи справа?
      - Две девушки с матерью. Они каждый вечер заводят патефон.
      В это мгновение раздался крик, который Мегрэ уже слышал. Помолчав секунду, он спросил:
      - Это кричит сумасшедшая?
      - Тише! - Госпожа Мартен на цыпочках прокралась к двери, резко толкнула ее. В полутемном коридоре мелькнул силуэт убегающей женщины.
      - Старая ведьма! - процедила сквозь зубы мадам Мартен. Обернувшись, она в ярости объяснила комиссару: - Это Матильда! Бывшая кухарка. Вы не видели ее? Похожа на толстую жабу. Она живет в соседней комнате с безумной сестрой. Обе они одинаково старые и безобразные. С тех пор как мы занимаем эту квартиру, сумасшедшая лишь один раз выходила из комнаты.
      - Почему она так кричит?
      - Это на нее находит, когда ее оставляют одну в темноте. Она боится темноты, как ребенок. В одиночестве она воет. В конце концов я поняла почему. С утра до вечера старая Матильда шляется по коридорам. Мы все уверены, что всегда найдем ее за дверью, а когда ее застают врасплох, то она почти нисколько не смущается. Просто уходит с гнусным плаксивым выражением на лице. Дошло до того, что уже не чувствуешь себя спокойно в собственной квартире, о семейных делах говоришь шепотом. Я только что застукала ее, не правда ли? Так вот! Держу пари, что она уже снова подслушивает.
      - Да, приятного в этом мало, - согласился Мегрэ.
      Он взял шляпу: - Надеюсь, вы извините меня за беспокойство. Мне пора идти.
      Теперь он имел точное представление о квартире, от скатертей на столах до календарей на стенах.
      - Не шумите! Вы спугнете старуху, - сказала госпожа Мартен.
      Она почти не ошиблась. В коридоре старухи не было, но она выглядывала из приоткрытой двери своей комнаты, похожая на большого паука в засаде. Она, должно быть, растерялась, когда комиссар, проходя мимо, любезно с ней поздоровался.
      После обеда Мегрэ сидел в кафе "Селект" рядом с американским баром, где говорили только о бегах. Когда подошел официант, он показал ему фотографию Роже Куше, которую утром взял в отеле "Пигаль":
      - Вы знаете этого молодого человека?
      - Забавно, - удивился официант.
      - Что забавно?
      - Всего минут десять, как он ушел. Он сидел вон за тем столиком. Я бы не обратил на него внимания, если бы он, вместо того чтобы сделать заказ, не сказал: "То же, что вчера!" А я вообще его ни разу не видел. Я его спросил: не напомните ли, что вы заказывали? "Как что, фиц-джин!" Это меня больше всего позабавило. Я точно помню, что вчера вечером никто не заказывал фиц-джин! Он посидел несколько минут, потом ушел. Забавно, что подошли вы и показали мне его фотографию.
      Все это было далеко не забавно. Роже пытался доказать, что приходил вчера вечером в "Селект", как он утром заявил об этом Мегрэ. Он применил довольно ловкий трюк и ошибся лишь в одном: выбрал редко заказываемый напиток.
      Через несколько минут вошла Нина, села за ближайший к бару столик, потом, заметив комиссара, встала и, помедлив немного, подошла к нему. Глаза у нее были тусклыми.
      - Вы не хотите со мной поговорить? - спросила она.
      - Не слишком хочу. А впрочем, да! Я хотел бы задать вам один вопрос. Вы заходите сюда почти каждый вечер, не так ли?
      - Здесь Раймон всегда назначал мне свидания.
      - И у вас здесь есть любимое место?
      - Вон там, где я сидела...
      - Вы были здесь вчера?
      - Да, а почему вы спрашиваете об этом?
      - Вспомните, не попадался ли вам "оригинал" этого портрета?
      Посмотрев на фотографию Роже, она прошептала:
      - Но ведь это мой сосед по отелю...
      - Правильно! Это сын Куше...
      Она смотрела на Мегрэ широко раскрытыми глазами, встревоженная совпадением, словно спрашивая себя, что за всем этим кроется.
      - Он зашел ко мне сегодня утром после вашего ухода. Я уже вернулась из "Мулен-Бле".
      - Что ему понадобилось?
      - Он спросил, нет ли у меня аспирина для заболевшей Селины.
      - Ну а как дела в театре? Они взяли вас?
      - Я должна пойти туда сегодня вечером. Одна танцовщица повредила ногу. Если она не поправится, я буду ее заменять и, может быть, меня зачислят в труппу. - Она перешла на шепот: - У меня есть сто франков. Дайте мне вашу руку...
      Этот жест раскрывал целую психологию. Она не хотела на публике протягивать деньги Мегрэ! Она боялась его смутить! И она смяла стофранковую банкноту в маленький комочек и передала его Мегрэ, словно какому-нибудь сутенеру.
      - Благодарю вас! Вы были так добры.
      Чувствовалось, что она совсем растерялась. Она смотрела вокруг, не проявляя никакого интереса к выходящим и входящим людям. Потом, робко улыбнувшись, заметила:
      - Метрдотель смотрит на нас. Он, наверное, спрашивает себя, почему я с вами. И, должно быть, думает, что я уже нашла Раймону замену. Вы себя скомпрометируете!
      - Выпьете что-нибудь?
      - Спасибо, - скромно согласилась она. - Если случайно я вам понадоблюсь... В "Мулен-Бле" меня зовут Элианой. Вы ведь знаете, что служебный вход с улицы Фонтен.
      Мегрэ позвонил в квартиру на бульваре Осман за несколько минут до обеда. Даже у двери чувствовался тяжелый запах хризантем. Горничная ходила на цыпочках.
      Она подумала, что комиссар хотел только оставить свою визитную карточку, и, не говоря ни слова, провела его к комнате покойного, затянутой черным крепом.
      У входа в нее на подносе в стиле Людовика XVI лежала гора визиток.
      Тело уже положили в гроб, утопавший в цветах.
      С Мегрэ легким кивком головы поздоровался высокий, очень элегантный молодой человек в черном костюме.
      Напротив него стояла на коленях женщина лет пятидесяти, с простыми чертами лица, одетая, словно крестьянка к обедне.
      Комиссар подошел к молодому человеку:
      - Могу я видеть госпожу Куше?
      - Я пойду спрошу сестру, сможет ли она вас принять... Простите, господин?..
      - Мегрэ. Комиссар, ведущий расследование.
      Через несколько секунд молодой человек вернулся и повел Мегрэ по квартире.
      Кроме запаха цветов, который чувствовался везде, все в комнатах сохраняло свой обычный вид. Это была прекрасная квартира в стиле "конца века", как и большинство квартир на бульваре Осман: комнаты просторные, потолки и двери несколько перегружены лепниной. И - стильная мебель. В гостиной при каждом шаге позвякивала огромная хрустальная люстра.
      Госпожа Куше находилась здесь в окружении трех человек, которых она представила комиссару:
      - Мой брат Анри Дормуа, адвокат... - Потом пожилого господина: Полковник Дормуа, мой дядя... - Наконец даму с красивыми седыми волосами: Моя мама...
      Все они, одетые в траурные костюмы, выглядели очень изысканно.
      - Не хотите ли присесть...
      - Если позволите, я хочу спросить вас... Кто эта дама в комнате покойного?
      - Сестра моего мужа, - ответила мадам Куше. - Сегодня утром приехала из Сент-Амана.
      Мегрэ все понял: здесь не очень-то хотели видеть родственников Куше в крестьянских или мещанских костюмах.
      Были две группы родственников: со стороны мужа и со стороны Дормуа.
      Со стороны Дормуа все выглядело элегантно, пристойно. Каждый из них уже в черном костюме.
      Со стороны Куше прибыла пока что только одна эта кумушка.
      - Могу ли я поговорить с вами наедине, мадам?
      Она извинилась перед своей семьей, выразившей намерение покинуть салон:
      - Оставайтесь, прошу вас, мы пройдем в желтый будуар.
      Ясно, что она плакала. Потом припудрила лицо, но угадать слезы можно было по слегка припухшим векам.
      Из-за усталости голос ее звучал совсем тихо.
      - Не приходил ли к вам сегодня неожиданный визитер?
      - Откуда вам это известно? - смутившись, спросила она. - Да, после двенадцати заходил мой пасынок...
      - Вы его раньше знали?
      - Очень мало. Он встречался с моим мужем в кабинете. Правда, однажды мы видели его в театре, и Раймон нас познакомил.
      - Какова была цель его прихода?
      Она отвернулась.
      - Он хотел узнать, не осталось ли завещания. Он также спросил, кто мой поверенный в делах, чтобы обратиться к нему по поводу всех формальностей. Она вздохнула, словно пытаясь извинить все эти мелкие дрязги: - Это его право. Я думаю, половина состояния отойдет к нему, и я не намерена лишать его наследства.
      - Вы позволите задать вам несколько нескромных вопросов? Когда вы вышли замуж за Куше, он был уже богат?
      - Да. Не так, разумеется, как сегодня, но его дела уже шли успешно.
      - Это был брак по любви?
      - Как вам сказать... Мы встретились в Динаре. Через три недели он спросил меня, согласна ли я стать его женой. Мои родители навели справки.
      - Вы были с ним счастливы? - Мегрэ посмотрел ей прямо в глаза и предпочел ответить сам: - Конечно, определенная разница в возрасте. У Куше свои дела...
      В общем, между вами не было большой близости, не правда ли? Вы держали его дом, у вас была своя жизнь, он жил своей.
      - Я никогда его не упрекала! - сказала она. - Он был человеком большой энергии, ему требовалась бурная жизнь... Я не хотела его сдерживать.
      - Ревновали вы его?
      - Вначале да. Потом привыкла. По-моему, он меня очень любил.
      Она была довольно красива, но какой-то незаметной, спокойной красотой. Несколько расплывчатые черты лица. Нежная кожа. Строгая элегантность. Должно быть, сидя в теплом и уютном салоне, она очень грациозно разливала своим подругам чай...
      - Часто ли ваш муж говорил с вами о своей первой жене?
      При этом вопросе зрачки ее словно затвердели. Она старалась скрыть свое раздражение, но поняла, что Мегрэ кое-что известно.
      - Знаете ли вы, что эта женщина живет в том же здании, где находился кабинет Куше?
      - Да! Он мне об этом говорил.
      - В каких выражениях он говорил о ней?
      - Он злился на нее. Потом просто считал ее несчастной женщиной.
      - Почему несчастной?
      - Потому что ничто не могло ее удовлетворить.
      И еще...
      - Что еще?
      - Вы догадываетесь, о чем я хочу сказать. Она ведь очень корыстная. В общем, она бросила Раймона, потому что он мало зарабатывал. И тут вновь встретить его, но уже богатым... А самой оставаться женой мелкого чиновника!
      - Не пыталась ли она...
      - Нет! Не думаю, чтобы она просила у него денег.
      Правда, об этом муж мне не сказал бы. Я знаю лишь, что для него было пыткой встречать ее на площади Вогезов...
      По-моему, она делала все, чтобы попадаться ему на глаза. Она не разговаривала с ним, но смотрела на него с презрением.
      Комиссар не мог сдержать улыбки, представив себе эти встречи под аркой: свежий, дородный Куше, выходящий из автомобиля, и госпожа Мартен со злым лицом, с ее черными перчатками, зонтиком и сумочкой.
      - Это все, что вам известно?
      - Он хотел сменить помещение, но в Париже трудно найти лаборатории.
      - Разумеется, вы не знаете никого из врагов вашего мужа?
      - Никого. Его все любили! Он был очень добрым, до смешного. Он не просто тратил деньги, он расшвыривал их. А когда его упрекали за это, отвечал, что он годами считал копейки для того, чтобы в конце концов стать мотом.
      - Часто он встречался с вашей семьей?
      - Редко. Мы ведь люди разного склада ума, разных вкусов.
      Мегрэ действительно плохо представлял себе Куше в одном салоне с молодым адвокатом, полковником и благопристойной мамашей.
      Все это было легко понять.
      Этот полнокровный, сильный, вульгарный, начавший с нуля парень, который, тридцать лет сгорая от желания разбогатеть, стал богачом. В Динаре он получил наконец-то доступ в общество, куда раньше его не допускали. Настоящая девушка... Буржуазная семья... Чай и печенье, теннис и вечера с шампанским...
      И он женился, чтобы доказать самому себе, что отныне ему все доступно! Чтобы самому иметь квартиру, похожую на те, которые он видел только издали.
      Только ему необходимо было развлекаться на стороне - в пивных, в барах, видеть других людей, говорить с ними, не следя за своими манерами.
      Потом пошли другие женщины.
      Он очень любил свою жену. Восхищался ею, уважал ее.
      Но именно поэтому для развлечений ему нужны были дурно воспитанные девчонки вроде Нины.
      Госпожа Куше хотела задать какой-то вопрос, но не решалась. И все же, глядя куда-то в сторону, она заговорила:
      - Я хотела бы спросить вас... Простите, это очень щекотливое дело. У него была подружка, я знаю. Он почти не скрывал этого, а если и скрывал, то лишь из скромности. Мне необходимо знать, не будет ли каких-либо неприятностей, скандала с этой стороны...
      Она, по-видимому, представляла себе любовниц мужа как шлюх из романов или же роковых женщин из кинофильмов.
      - Вам нечего бояться, - улыбнулся Мегрэ, вспомнив маленькую Нину, с ее помятым лицом и горстью "драгоценностей", которые она сегодня сдала в "Муниципальный кредит".
      - Нужно ли будет заплатить?
      - Нет! Ничего не надо.
      Ответ Мегрэ очень удивил ее. Может быть, даже несколько разочаровал; ведь если эти женщины ничего не требуют, значит, они по-своему любили ее мужа, а он был привязан к ним.
      Из столовой послышался звон посуды: наверно, там накрывали к обеду стол.
      - Мне остается лишь поблагодарить вас и попрощаться, еще раз извинившись за беспокойство.
      Когда Мегрэ шел по бульвару Осман, он, набивая трубку, проворчал:
      - Чертов Куше! Эти слова сами слетели с губ комиссара, словно Куше был его старым приятелем. Мегрэ казалось, что он знает о нем буквально все.
      Может быть, благодаря трем женщинам?
      Первая, дочь кондитера, сидя в нантерской квартире, отчаивалась при мысли, что у ее мужа никогда не будет серьезной профессии.
      Затем девушка из Динара и удовлетворенное тщеславие Куше, ставшего родственником полковника.
      Нина. Свидания в кафе "Селект". Отель "Пигаль".
      И сын, который приходил только за деньгами! И госпожа Мартен, которая устраивалась так, чтобы попадаться ему на глаза под аркой.
      Странный конец! Погибнуть одному в кабинете, куда он заходил совсем редко. Привалившись спиной к приоткрытому сейфу, положив руки на стол...
      Никто ничего не заметил. Консьержка, проходя по двору, сквозь матовое стекло видела, что он по-прежнему сидит на своем месте.
      Наверху кричала сумасшедшая. Значит, старая Матильда в своих домашних туфлях пряталась в коридоре за дверью...
      Господин Мартен в бежевом пальто спустился во двор и искал возле помойки перчатку...
      И кто-то теперь обладал тремястами шестьюдесятью тысячами украденных франков!
      И кто-то убил!
      "Все мужчины - эгоисты", - с горечью сказала госпожа Мартен, сделав скорбное лицо.
      Не у нее ли были триста шестьдесят новеньких банкнот, выданных "Лионским кредитом"? Не у нее ли в руках наконец-то оказались деньги, много денег - целая пачка крупных банкнот, обеспечивавших ей годы спокойной жизни, без забот о завтрашнем дне и пенсии, которую она стала бы получать после смерти господина Мартена?
      Или они у Роже, юноши с дряблым, ослабленным эфиром телом?
      У Нины или же у госпожи Куше?
      Во всяком случае, есть место, откуда можно все видеть: это квартира Мартенов.
      И была женщина, что бродила по дому, подслушивая у каждой двери.
      "Надо мне навестить старую Матильду", - подумал Мегрэ.
      Но когда на следующее утро он пришел на площадь Вогезов, его остановила консьержка, разбиравшая почту (большая стопа писем в лабораторию, и только несколько для остальных жильцов).
      - Вы идете к Мартенам? Не знаю, правильно ли вы поступаете. Этой ночью госпожа Мартен тяжело заболела. Пришлось вызывать врача. Ее муж словно с ума сошел.
      Глава 6
      ТЕМПЕРАТУРА СОРОК
      - Тише! Она уснула. Заходите, пожалуйста. - Мартен с подавленным видом впустил в квартиру Мегрэ.
      Хозяин был озабочен тем, что предстал перед посторонним в неглиже, с отвислыми зеленоватыми - это свидетельствовало о том, что он их красит, усами, озабочен тем, что в квартире царил беспорядок.
      Мартен провел бессонную ночь, чувствовал себя разбитым, плохо реагировал на окружающее.
      На цыпочках он подошел к двери в спальню, в которой можно было видеть ножку кровати и стоящий на полу таз, и прикрыл ее.
      - Консьержка вам уже сказала? - прошептал он, бросая беспокойные взгляды на дверь. За это время он Успел выключить газовую плитку, на которой разогревал кофе. - Чашечку кофе? - предложил он.
      - Спасибо. Я зашел ненадолго. Мне хотелось узнать о здоровье госпожи Мартен.
      - Вы очень любезны, - сказал Мартен. - Какой кошмар эти приступы!
      - И часто они случаются у госпожи Мартен?
      - Нет, редко. И главное, не такие сильные! Она ведь очень нервная. Мартен посмотрел на него взглядом побитой собаки, едва выдавив из себя признание: - Я вынужден ее оберегать. Одно возражение - и она уже в ярости!
      - Вчера вечером у вашей жены были неприятности?
      - Нет, нет...
      Он задыхался, с испугом озираясь.
      - Заходил к ней кто-нибудь? Сын, к примеру...
      - Нет. Сначала пришли вы. Потом мы пообедали.
      Затем...
      - Что затем?
      - Ничего! Не знаю... Все произошло само собой. Она ведь такая чувствительная. И столько пережила!
      Думал ли он о том, что говорит? Мегрэ казалось, что Мартен болтает для того, чтобы убедить в чем-то самого себя.
      - В принципе, что вы сами думаете об этом преступлении?
      Мартен выронил из рук чашку. Неужели у него тоже не в порядке нервы.
      - Почему я должен об этом думать? Уверяю вас...
      Если я что-то думаю, то я...
      - Вы?
      - Не знаю! Но это ужасно. И все произошло в тот момент, когда на службе так много работы.
      Он провел своей худой рукой по лбу, сообразив, что ему надо собрать осколки чашки. Долго искал тряпку, чтобы вытереть пол.
      - Если бы она меня послушалась, - сказал он, - мы не жили бы в этом доме.
      Ясно, что он боялся. Его терзал страх.
      - Вы ведь, господин Мартен, человек смелый и честный?
      - Тридцать два года службы и...
      - Значит, если бы вы знали что-либо, что могло помочь правосудию найти виновного, вы сочли бы своим долгом сообщить мне об этом?
      - Разумеется, я бы сообщил... Но мне ничего не известно. Я сам бы хотел узнать. Ужас какой-то, а не жизнь!
      - Что вы думаете о своем пасынке?
      Мартен удивленно взглянул на Мегрэ:
      - О Роже? Это...
      - Бездельник, не так ли?
      - Клянусь вам, он неплохой парень... Во всем виноват его отец. Моя жена всегда говорила, что нельзя давать столько денег молодым людям. И она права!
      Я тоже думаю, что Куше делал это не от чистого сердца, не из любви к сыну, к нему он был безразличен.
      Он давал деньги, чтобы избавиться от него и успокоить свою совесть.
      - Совесть?
      - Он же дурно поступил с Жюльеттой, не правда ли? - спросил он вполголоса.
      - Жюльеттой?
      - Да, моей женой... Своей первой супругой... Что он для нее сделал? Ничего! Обходился с ней, как со служанкой. Но она же помогала ему в трудные минуты. А позднее...
      - По-видимому, он ей ничего не давал? Однако она снова вышла замуж.
      Мартен покраснел. Мегрэ с жалостью и удивлением смотрел на него. Он понимал, что этот человек был ни при чем в этой потрясающей ситуации. Мартен лишь твердил то, что должен был сотни раз слышать от своей жены.
      Куше был богат. А она - бедная... Значит...
      Вдруг Мартен прислушался:
      - Вы что-нибудь слышали?
      Какое-то мгновение они молчали. Из соседней комнаты донесся едва различимый зов. Мартен открыл дверь.
      - Что ты там ему болтаешь? - спросила госпожа Мартен.
      - Но... я же...
      - Это ведь пришел комиссар? Что еще ему нужно?
      - Комиссар зашел узнать о твоем здоровье.
      - Проси. Подожди! Дай мне мокрую салфетку и зеркало. И еще расческу.
      - Ты опять разволнуешься...
      - Держи зеркало прямо! Нет, опусти. Даже на это ты не способен. Убери этот таз! Ах, эти мужчины! Стоит женщине заболеть, как дом превращается в конюшню.
      Подобно столовой, комната была мрачной и скучной, плохо обставленной, забитой пыльными портьерами, старыми тряпками, выцветшими половиками, Мегрэ с порога почувствовал на себе пристальный, спокойный взгляд госпожи Мартен. Он заметил, как на усталом лице больной появилась слащавая улыбка.
      - Не обращайте внимания, - сказала она. - Все в ужасном беспорядке! Это из-за приступа. - И она грустно посмотрела перед собой. - Но мне уже лучше. Мне надо завтра встать, чтобы быть на похоронах. Они ведь завтра?
      - Да. Вы подвержены этим припадкам...
      - Еще девочкой я страдала ими. Но моя сестра...
      - У вас есть сестра?
      - Были, даже две. Самая младшая тоже страдала от приступов. Она вышла замуж. Ее муж оказался негодяем и в один прекрасный день, воспользовавшись таким приступом, упрятал ее в психолечебницу. Через неделю она умерла.
      - Не волнуйся! - умолял растерянный Мартен.
      - Она сошла с ума? - спросил Мегрэ.
      Черты лица у женщины стали резкими, в голосе зазвучала обида:
      - Просто муж хотел от нее избавиться! Не прошло и полгода, как он женился на другой. Ведь все мужчины одинаковы. Ты им преданна, разбиваешься в лепешку...
      - Умоляю тебя! - вздохнул муж.
      - Я же не о тебе говорю! Хотя и ты не лучше других.
      И Мегрэ внезапно почувствовал в ее словах как бы дуновение ненависти.
      - Правда, если бы меня не было здесь... - продолжала она.
      Разве не прозвучала в ее голосе угроза? Муж не знал, что делать. Ради приличия он отсчитывал в стакан по каплям микстуру.
      - Доктор сказал...
      - Наплевать мне на доктора!
      - Все-таки ее надо принять. Держи! Пей медленно.
      Это не горько.
      Она посмотрела на него, потом на Мегрэ и наконец выпила микстуру, как-то отрешенно пожав плечами.
      - Вы в самом деле пришли только для того, чтобы справиться о моем здоровье? - недоверчиво спросила она.
      - Я шел в лабораторию, когда консьержка сказала мне...
      - Вы обнаружили что-нибудь?
      - Пока нет.
      Она закрыла глаза, словно демонстрируя свою усталость. Мартен уставился на Мегрэ, вставшего со стула.
      - Ну хорошо. Желаю вам скорого выздоровления.
      Вам ведь уже лучше.
      Она не сказала в ответ ни слова. Мегрэ просил Мартена не провожать его:
      - Оставайтесь с ней, прошу вас.
      Какой жалкий тип! Похоже, что он боялся остаться с ней наедине.
      - Вы увидите, ничего не случится.
      Проходя по столовой, он услышал в коридоре шорохи. И успел застать старую Матильду в момент, когда она возвращалась к себе в комнату.
      - Здравствуйте, мадам.
      Молча, со страхом она смотрела на Мегрэ, держась за ручку двери.
      Мегрэ говорил тихо. Он думал, что госпожа Мартен подслушивает, ведь она была способна подняться и тоже стоять, притаившись у двери.
      - Я, как вам, без сомнения, известно, комиссар, ведущий расследование.
      Он уже знал, что не сможет ничего вытянуть из этой женщины с таким невозмутимым круглым лицом.
      - Чего вы от меня хотите?
      - Просто спросить вас, не можете ли вы мне что-нибудь рассказать. Вы давно живете в этом доме?
      - Сорок лет, - сухо ответила она.
      - Вы здесь знаете всех.
      - Я ни с кем не разговариваю.
      - Я полагал, что вы, может быть, видели или слышали что-либо. Иногда самого незначительного знака достаточно, чтобы направить полицию на правильный след.
      В комнате кто-то пошевелился. Но старуха упорно держалась за дверь.
      - Вы ничего не заметили?
      Она молчала.
      - И ничего не слышали?
      - Лучше бы вы попросили хозяина провести мне газ.
      - Какой газ?
      - В доме у всех есть газ. Только мне, потому что у него нет права увеличить мою квартирную плату, он отказывается установить газ. Ему очень бы хотелось вышвырнуть меня на улицу! Он все делает, чтобы я отсюда уехала. Но первым из дома уйдет он, ногами вперед. Так и передайте ему от меня!
      - У вас есть визитка?
      Слуга в полосатом жилете взял у Мегрэ визитную карточку и исчез в комнате, необыкновенно светлой благодаря высоким пятиметровым окнам, каких почти нигде уже не осталось, кроме как в домах на площади Вогезов и острове Сен-Луи.
      Комнаты были огромны. Где-то жужжал пылесос. Кормилица в белой кофте прошла из одной комнаты в другую, бросив на Мегрэ любопытный взгляд.
      Совсем рядом раздался голос:
      - Попросите комиссара войти.
      Господин де Сен-Марк в халате, с тщательно причесанными седыми волосами находился в кабинете.
      Прежде всего он закрыл дверь, за которой Мегрэ успел заметить стильную кровать и на подушке лицо молодой женщины.
      - Садитесь, прошу вас. Разумеется, вы хотите говорить со мной об этом чудовищном деле Куше.
      Несмотря на возраст, он выглядел крепким и здоровым. И в квартире царила атмосфера счастливого дома, где все безмятежно и радостно.
      - Я тем более потрясен этой драмой, что она разыгралась в очень волнующий для меня момент.
      - Я знаю...
      В глазах бывшего посла появился хвастливый огонек. Он гордился тем, что в таком возрасте имеет ребенка.
      - Я просил бы вас говорить не так громко, потому что предпочитаю скрывать эту историю от госпожи де Сен-Марк. В ее состоянии было бы прискорбно... Но ближе к делу, о чем вы хотели меня спросить? Я почти не знал этого Куше. Встречал два-три раза во дворе. Он принадлежал к одному из тех кругов с бульвара Осман, где я изредка бываю. Однако он почти там не появлялся. Я только что нашел его фамилию в недавно вышедшем телефонном справочнике. По-моему, он был пошловат, вам не кажется?
      - То есть он вышел из народа... Ему стоило труда стать тем, кем он стал.
      - Жена мне говорила, что он женился на девушке из очень хорошей семьи, ее бывшей подруге по пансиону. Вот одна из причин, по которым было бы лучше не ставить ее в известность. Так что же вы хотели спросить?
      Из больших окон видна была площадь Вогезов, залитая неяркими лучами солнца. В сквере поливали лужайки и клумбы. С тяжелым шумом проезжали грузовики.
      - Совсем немногое. Я знаю, что несколько раз вы, взволнованный ожиданием, прогуливались по двору. Не встречался ли вам кто-нибудь? Не заметили ли вы кого-либо, кто шел в сторону служебных помещений?
      Господин де Сен-Марк задумался, поигрывая ножом для разрезания бумаги:
      - Постойте! Нет, не думаю. Надо сказать, меня тогда тревожило совсем другое. Консьержка могла бы лучше...
      - Она ничего не знает.
      - Я тоже. Нет, погодите. Но это не должно иметь отношения к делу.
      - Расскажите все-таки.
      - В какой-то момент я услышал шум со стороны помойки. Делать мне было нечего. Я подошел и увидел соседку с третьего этажа.
      - Госпожу Мартен?
      - Кажется, ее действительно так зовут. Признаюсь, я плохо знаю соседей. Она рылась в мусорном ящике.
      Помню, как она мне сказала: "Серебряная ложка случайно попала в отбросы". - "И вы нашли ее?" - спросил я. "Да, да", - довольно резко ответила она.
      - Что она сделала потом? - задал вопрос Мегрэ.
      - Она быстро поднялась к себе. Это маленькая нервная особа, у нее такой вид, будто она вечно куда-то торопится. Если мне не изменяет память, мы тоже таким образом потеряли дорогое кольцо. И самое поразительное, что его принес консьержке мусорщик, который нашел кольцо, орудуя своей палкой в отбросах.
      - Не могли бы вы сказать, в какое время произошел этот инцидент с ложкой?
      - Затрудняюсь ответить. Погодите. Я не хотел ужинать. Однако примерно в половине девятого Альбер - мой слуга - упросил меня съесть хоть что-нибудь. А так как я отказывался садиться за стол, он принес мне бутерброд с анчоусами в салон. Это было раньше...
      - Раньше половины девятого?
      - Да... Положим, что инцидент, как вы говорите, произошел в самом начале девятого. Но не думаю, чтобы это имело хоть какой-нибудь интерес. Каково ваше мнение об этом деле? Со своей стороны, я отказываюсь верить как говорят, об этом уже пошли слухи, - что преступление совершено кем-то из жильцов дома. Вы только представьте себе, что любой с улицы может проникнуть во двор. Впрочем, я уже направил хозяину просьбу о том, чтобы ворота под аркой запирались с наступлением сумерек.
      Мегрэ встал.
      - У меня еще нет мнения об этом деле, - сказал он.
      Консьержка принесла почту и, так как дверь в прихожую оставалась открытой, заметила вдруг комиссара, беседующего наедине с господином де Сен-Марком.
      Ох, уж эта мадам Бурсье! Ее это совсем поразило.
      Взгляд ее выражал страшное беспокойство.
      Неужели Мегрэ позволяет себе докучать своими расспросами месье Сен-Марку?
      - Благодарю вас, месье. И прошу извинения за этот визит.
      - Не хотите ли сигару?
      Господин де Сен-Марк был очень аристократичен, с тем почти неуловимым налетом снисходительной фамильярности, который гораздо больше выдавал в нем политика, чем дипломата.
      - Я полностью в вашем распоряжении...
      Слуга закрыл за комиссаром дверь. Мегрэ медленно спустился по лестнице, вышел во двор, где служащий какого-то крупного магазина тщетно разыскивал консьержку.
      В ее комнате не было никого, кроме собаки, кошки и двух детей, мазавших друг другу физиономии молочным супом.
      - А где же мама?
      - Сейчас она придет, месье... Пошла относить почту.
      В самом углу двора, возле комнатки консьержки, стояли четыре цинковых ящика, в которые с наступлением вечера жильцы выбрасывали мусор.
      В шесть утра консьержка открывала ворота и мусорщики увозили отбросы.
      Что же здесь искала госпожа Мартен в тот момент, когда был убит Куше?
      Может быть, ей тоже пришла в голову мысль поискать перчатку своего мужа?
      "Нет! - пробормотал про себя Мегрэ, вдруг что-то вспомнив. - Мартен выносил мусор гораздо позднее".
      Но что же тогда произошло? О потерянной ложке не могло быть и речи! Ведь днем жильцы не имеют право ничего выбрасывать в мусорные ящики.
      Что же тогда они искали в них?
      Мадам Мартен даже сама рылась в помойке.
      Мартен крутился вокруг, светя ей спичками.
      А утром перчатка неожиданно нашлась.
      - Вы видели малыша? - послышался голос за спиной Мегрэ.
      Это пришла консьержка, которая говорила о ребенке Сен-Марков с большим чувством, нежели о собственных детях.
      - Надеюсь, вы ничего не сказали госпоже? Ей не нужно знать...
      - Разумеется, разумеется!
      - Венок, я имею в виду венок от жильцов... Не знаю только, должны ли мы сегодня отнести его в дом или, по обычаю, возложить во время похорон. Служащие из похоронного бюро были очень шикарными. Они сорвали с нас триста франков.
      И, повернувшись к подошедшему посыльному из магазина, она спросила:
      - Что вам угодно?
      - Где живет господин де Сен-Марк?
      - По лестнице направо. Второй этаж с фасада. Только звоните тише!
      Потом обернулась к Мегрэ:
      - Если бы вы знали, сколько ей приносят цветов!
      Они просто не знают, куда их девать. Большую часть букетов они должны были разместить в комнатах прислуги. Может быть, зайдете к нам?
      Но комиссар все разглядывал мусорные ящики. Какого черта могли там искать Мартены?
      - Утром, как положено, вы выставляете их на тротуар!
      - Нет. С тех пор как я овдовела, это мне делать тяжело. Мне следовало бы нанять кого-нибудь, чтобы их выносить, одной мне с этим не справиться. Но мусорщики очень любезны. Время от времени я подношу им по стаканчику, и они забирают ящики прямо со двора.
      - Значит, старьевщики не могут в них рыться?
      - Почему же не могут? Они заходят прямо во двор... иногда даже втроем-вчетвером, и разводят дикую грязь...
      - Благодарю вас.
      И Мегрэ ушел, задумавшись, забыв или не считая нужным нанести новый визит в служебные помещения фирмы Куше.
      Когда он пришел на набережную Орфевр, ему сообщили:
      - Кто-то звонил вам. Какой-то полковник!
      Но Мегрэ думал о своем. Входя в кабинет инспектора, он сказал:
      - Люкас, немедленно отправляйся на задание. Ты должен расспросить всех старьевщиков, что обычно собирают мусор вблизи площади Вогезов. Если надо, поедешь в Сен-Дени, где сжигают мусор. Нужно узнать, не было ли позавчера утром замечено что-либо необычное в мусорных ящиках из дома № 61 на площади Вогезов.
      Он сел в кресло и вдруг вспомнил о полковнике.
      Что еще за полковник? Никакого полковника он не знал.
      Однако некий полковник имел отношение к делу Куше. Это был дядя госпожи Куше.
      - Алло! Элизе, 17-62? С вами говорит комиссар Мегрэ из уголовной полиции. С кем имею честь? А, полковник Дормуа? Слушаю, слушаю. Алло! Это вы, полковник? В чем дело? Завещание... Я вас плохо слышу. Нет, нет, напротив, говорите потише. Теперь лучше... Так в чем же дело? Вы нашли какое-то немыслимое завещание?
      И даже незапечатанное? Ясно! Я приеду через полчаса.
      Глава 7
      ТРИ ЖЕНЩИНЫ
      - Полковник ждет вас в кабинете, месье. Я провожу вас...
      Комнату с телом покойного закрыли. Из соседней комнаты, должно быть, будуара госпожи Куше, слышались какие-то шорохи. Служанка открыла дверь, и Мегрэ увидел полковника. Тот стоял, небрежно положив руку на стол, высоко задрав подбородок, благопристойный и спокойный, словно позируя скульптору.
      - Прошу садиться!
      Но с Мегрэ таким тоном разговаривать было нельзя.
      Он не сел, а, расстегнув свое тяжелое пальто, положил на стул шляпу и не спеша набил трубку.
      - Так, значит, это вы нашли завещание? - спросил он, с интересом оглядываясь.
      - Да, я, сегодня утром. Моя племянница еще не знает об этом. Должен заметить, что это настолько возмутительно...
      Странная комната, вполне подходящая для Куше. Мебель, разумеется, была стильная, как и во всей квартире. Мегрэ заметил несколько дорогих вещей. Но рядом с ними стояли и такие, которые свидетельствовали о примитивных вкусах хозяина.
      Перед окном - стол, служивший ему рабочим местом. На нем лежали турецкие сигареты и несколько дешевых трубок из дикой вишни, которые Куше, наверное, любовно обкуривал.
      Пурпурный халат! Должно быть, Куше считал это особым шиком. А у кровати - дырявые домашние тапки.
      Стол был с выдвижным ящиком.
      - Обратите внимание, он не заперт! - сказал полковник. - Я даже не знаю, есть ли вообще ключ! Сегодня утром моей племяннице понадобились деньги, чтобы расплатиться с посыльным, и я хотел избавить ее от необходимости выписывать чек. Я решил поискать деньги здесь. И вот что я нашел.
      Он протянул Мегрэ конверт со штампом "Гранд-отеля". В нем - листок голубоватой почтовой бумаги. На нем небрежно набросанные строчки:
      "Итак, вот мое завещание... - И под этой строчкой следовал неожиданный текст: - Так как я непременно забуду справиться о законах, связанных с делами о наследстве, то я прошу своего адвоката, господина Дампьера, сделать все возможное для того, чтобы мое состояние было совершенно поровну разделено между:
      1. Моей женой Жерменой, урожденной Дормуа;
      2. Моей первой женой, ныне супругой Мартена, проживающей в доме 61 на площади Вогезов;
      3. Ниной Муанар, проживающей в отеле "Пигаль" на улице Пигаль".
      - Что вы на это скажете? - спросил полковник.
      В душе Мегрэ ликовал. Завещание окончательно сделало Куше симпатичным в его глазах.
      - Очевидно, - продолжал полковник, - что это завещание недействительно. В нем содержится множество пустых утверждений, и сразу после похорон мы его опротестуем. Но если мне показалось важным срочно поговорить с вами о нем, то это потому...
      А Мегрэ все улыбался, как если бы стал свидетелем веселой шутки. Завещание, написанное на почтовой бумаге "Гранд-отеля"! Подобно многим бизнесменам, которые не имели кабинета в центре Парижа, Куше назначал здесь некоторые деловые свидания. И вот, ожидая кого-нибудь в холле или курительной комнате, он взял листок и нацарапал эти несколько строчек.
      Он даже не запечатал конверт! Просто бросил завещание в ящик письменного стола, отложив на более поздний срок составление его по всей форме.
      Случилось это две недели назад.
      - Вас должна поразить, - заметил полковник, - его чудовищность. Куше забыл - всего-навсего! - упомянуть о своем сыне! Одной этой детали достаточно, чтобы признать завещание недействительным.
      - Вы знаете Роже?
      - Я? Нет...
      И Мегрэ снова улыбнулся.
      - Я же сказал вам, что я просил вас прийти потому...
      - А знаете ли вы Нину Муанар?
      Несчастный полковник вздрогнул, словно ему неожиданно наступили на мозоль.
      - Я не желаю ее знать! Достаточно знать ее адрес на этой улице Пигаль. Но о чем же я говорил! Ах, вспомнил! Вы видели дату завещания. Оно составлено недавно. Куше умер через две недели после его составления. Его убили. Представьте теперь, что одна из двух женщин, о которых сказано в завещании, узнает о нем.
      У меня есть все основания предполагать, что они не богаты...
      - Почему вы говорите о двух женщинах?
      - Что вы имеете в виду?
      - В завещании говорится о трех женщинах! Если хотите, трех женах Куше.
      Полковник решил, что Мегрэ шутит.
      - Я говорю с вами серьезно, - строго сказал он. - Не забывайте, что в доме покойник. И что речь идет о будущем нескольких людей.
      Мегрэ конечно же об этом помнил. И все-таки комиссару хотелось рассмеяться.
      - Благодарю вас, что вы поставили меня в известность.
      Полковник был раздосадован. Он ничего не понимал в отношении к этому делу со стороны такого значительного полицейского чиновника, как Мегрэ.
      - Я предполагаю, что...
      - До свидания, полковник. Передайте мое почтение госпоже Куше.
      На улице Мегрэ проворчал:
      - Чертов Куше!
      Спокойно, не замечая комичности ситуации, Куше внес в свое завещание трех женщин. Включая первую жену, ставшую госпожой Мартен, которая беспрестанно торчала у него на глазах живым упреком и смотрела на него с презрением. Включая и маленькую Нину, которая делала все, что могла, чтобы его развлечь.
      И, напротив, он позабыл о сыне.
      Несколько минут Мегрэ задавался вопросом, кому из женщин первой он сообщит эту новость. Госпоже Мартен, которую известие о богатстве сразу же подымет с постели? Или Нине? "Деньги, правда, они получат еще не скоро..."
      Дело с завещанием может длиться годами. Все стали бы судиться. Уж госпожа Мартен не упустила бы своего!
      "Полковник все же оказался честным. Он мог бы просто сжечь завещание, и никто бы ничего не узнал".
      Мегрэ в приподнятом настроении шел по Европейскому кварталу.
      "Чертов Куше!"
      Он вошел в лифт отеля "Пигаль", ничего не спросив у портье, и через несколько секунд постучал в номер Нины. Послышались шаги. Дверь приоткрылась, и высунулась рука, которая повисла в воздухе.
      Сморщенная рука не молодой уже женщины. Так как Мегрэ не двигался, рука нетерпеливо помахала, и вслед за этим показалось лицо старой англичанки, говорившей что-то непонятное.
      Мегрэ догадался, что англичанка ждала письма, чем и объяснялись ее жесты.
      Было очевидно, что Нина уже не занимала этой комнаты и покинула отель.
      "Для нее он слишком дорог", - подумал Мегрэ.
      Он в нерешительности остановился перед соседней дверью.
      Его заставил решиться коридорный, недоверчиво спросивший:
      - Кого вы ищете?
      - Господина Куше...
      - Он не отвечает?
      - Я еще не стучал...
      И Мегрэ опять улыбнулся.
      - Войдите!
      Повернулся замок. Первое, что сделал Мегрэ, - это отдернул штору и приоткрыл окно.
      Селина даже не проснулась. Роже, протирая глаза, зевнул:
      - А, это вы...
      Что-то в комнате изменилось: в ней уже не пахло эфиром. На полу кучей валялась одежда.
      - Что вам угодно?
      Роже уселся на кровати, взял с ночного столика стакан воды и залпом выпил.
      - Обнаружено завещание! - сообщил Мегрэ, прикрывая одеялом голую ногу Селины.
      - И что же?
      В голосе Роже не было никакого волнения, скорее - равнодушное любопытство.
      - Как что? Завещание весьма любопытное. Из-за него наверняка прольется много чернил, и оно принесет немалый заработок адвокатам. Представьте себе, что ваш отец оставляет свое состояние своим трем женам.
      Молодой человек мучительно пытался понять, в чем дело.
      - Каким трем?
      - Нынешней законной жене. Затем - вашей матери. Наконец, своей подружке Нине, которая еще вчера была вашей соседкой. Он поручает своему адвокату позаботиться о том, чтобы каждая получила равную долю...
      Роже даже бровью не повел. Казалось, он о чем-то задумался. Но не о деле, которое касается его лично.
      - Вот смехота! - сказал он наконец серьезным голосом, который так не вязался с его словами.
      - Именно это я и сказал полковнику.
      - Какому полковнику?
      - Дяде госпожи Куше. Он разыгрывает при ней роль главы семейства.
      Молодой человек спустил ноги на пол, схватил брюки, висевшие на спинке стула.
      - Кажется, эта новость не очень вас взволновала.
      - Да, я, знаете ли...
      Он застегнул брюки, нашел расческу, потом закрыл окно, откуда в комнату проникал холодный воздух.
      - Разве вам не нужны деньги?
      Мегрэ неожиданно стал серьезным. Он смотрел на Роже тяжелым, испытующим взглядом.
      - Не знаю...
      - Вы не знаете, нужны ли вам деньги?
      Роже какими-то мертвыми глазами посмотрел на комиссара, и Мегрэ стало не по себе.
      - Плевать мне на них!
      - Но ведь вы не так уж много зарабатываете.
      - Я не зарабатываю ни копейки.
      Он зевнул, с мрачным видом поглядел в зеркало. Мегрэ заметил, что Селина проснулась. Она лежала молча.
      Должно быть, она слышала часть разговора, потому что с любопытством смотрела на мужчин.
      - У вас есть сбережения?
      Роже начинал надоедать этот разговор. Он нашел свой пиджак, вынул из кармана тощий бумажник и швырнул его Мегрэ.
      - Посмотрите сами!
      Две банкноты по сто франков, немного мелочи, водительские права...
      - Что вы будете делать, если вас лишат наследства?
      - Я не хочу наследства.
      - И вы не будете оспаривать завещание?
      - Нет!
      - Вам достаточно трехсот шестидесяти тысяч франков?
      И вдруг поведение молодого человека изменилось. Он почти вплотную подошел к комиссару и, сжав кулаки, процедил сквозь зубы:
      - Повторите, что вы сказали!
      В его манере себя держать проявилось что-то от мелкого хулигана. Вот так начинается драка в какой-нибудь пригородной пивной.
      - Я вас спрашиваю, хватит ли вам трехсот шестидесяти тысяч франков, Куше...
      Мегрэ едва успел перехватить руку своего собеседника.
      - Успокойтесь.
      Но Роже уже сник. Он не сопротивлялся, побледнел, глаза уставились в одну точку. Он ждал, пока комиссар отпустит его руку.
      Селина, полураздетая, спрыгнула с кровати. Видно было, что она готова открыть дверь и позвать на помощь.
      Все обошлось спокойно. Мегрэ подержал руку несколько секунд, и, когда затем вернул молодому человеку свободу движения, Роже не шелохнулся.
      Довольно долго все молчали.
      Наконец Роже заговорил.
      - Вы опять попали пальцем в небо! - сказал он.
      Он подобрал с пола лиловый халат и швырнул его своей подруге.
      - Скажите мне, что вы намерены делать, когда истратите свои двести франков?
      - А что я делал до сих пор?
      - Есть небольшая разница: ваш отец умер и вы больше не сможете брать у него деньги.
      Роже пожал плечами с таким видом, будто хотел сказать, что его собеседник совсем ничего не понимает в его Делах.
      Что-то неопределенное было во всем этом. Чувствовалось приближение даже не драмы, а чего-то другого, тоскливого. Может быть, такое впечатление создавалось самой атмосферой этой богемы без поэзии? Или его вызывал этот бумажник и двести франков?
      Или эта обеспокоенная женщина, которая узнала, что завтрашний день будет отличаться от предыдущих, что придется, наверное, искать в жизни новую опору?
      Нет! Страх вызывал сам Роже. Потому что его слова и жесты не соответствовали его прошлому, резко отличались от всего, что Мегрэ знал о его характере.
      Это спокойствие не было позой. Он действительно был спокоен, как человек, который...
      - Дайте мне ваш револьвер! - вдруг приказал комиссар.
      Молодой человек, вынув револьвер из кармана брюк, с едва уловимой улыбкой протянул его Мегрэ.
      - Вы обещаете мне, что...
      Мегрэ не закончил фразы, увидев, что Селина готова закричать от ужаса. Она ничего не понимала. Но чувствовала, что случилось нечто страшное.
      Глаза Роже иронически улыбались.
      Мегрэ, которому больше нечего было здесь делать, удалился, стукнувшись выходя о косяк двери и едва не выругавшись с досады.
      На улице его веселое настроение пропало. Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке, так всегда бывает, когда внезапно перестаешь что-либо понимать.
      Он вернулся в отель, потому что забыл спросить новый адрес Нины.
      - Не знаю, - сказал портье. - Она заплатила за комнату и ушла с чемоданом. Даже такси не вызвала.
      Должно быть, выбрала отель подешевле в этом же квартале.
      - Скажите, если... если в доме случится что-либо... нечто неожиданное, то я просил бы вас сообщить лично мне в уголовную полицию... Комиссару Мегрэ.
      Мегрэ был недоволен собой за эту просьбу. Что могло бы произойти? Он все думал о двухстах франках в бумажнике, об испуганном взгляде Селины.
      Спустя четверть часа он вошел в "Мулен-Бле" через служебный вход.
      На сцене шестеро женщин, которые мерзли, несмотря на то что были в пальто, без конца повторяли одно и то же па - па до смешного простое, тогда как толстенький человечек надрывался, давая им такт.
      - Раз! Два! Тра-ля-ля-ля... Стоп! Тра-ля-ля-ля! Три такта! Три же, черт вас подери!
      Нина была второй слева. Она узнала Мегрэ, стоявшего у колонны. Мужчина тоже его заметил, но не обратил никакого внимания.
      Репетиция продолжалась минут пятнадцать. Здесь было холоднее, чем на улице, и у Мегрэ закоченели ноги. Наконец маленький человечек вытер пот со лба и вместо прощания еще раз обругал свою труппу.
      - Вы ко мне? - издали крикнул он Мегрэ.
      - Нет! Я к...
      Нина подошла к нему смущенная, словно спрашивая себя, может ли она подать комиссару руку.
      - Мне нужно сообщить вам важную новость.
      - Только не здесь. Мы не имеем права принимать в театре. Лишь по вечерам можно, потому что это приносит сбор...
      Они сели за столик небольшого бара поблизости от театра.
      - Найдено завещание Куше. Он оставляет все свое состояние трем женщинам.
      Она смотрела на него с удивлением, не подозревая всей правды.
      - Своей первой жене, хотя она и снова вышла замуж.
      Потом - второй жене. Затем - вам.
      Она не сводила глаз с Мегрэ, который заметил, как зрачки их расширились, потом затуманились.
      И тут, спрятав лицо в ладони, она расплакалась.
      Глава 8
      СИДЕЛКА
      - У него болело сердце. Он знал об этом. - Нина отхлебнула рубинового цвета аперитива. - Поэтому он и берег себя. Он говорил, что достаточно поработал, что и для него пришло время наслаждаться жизнью.
      - Он говорил когда-нибудь о смерти?
      - Часто! Но не просто о смерти. Он думал о своем больном сердце.
      Это был один из тех небольших баров, куда заходят лишь завсегдатаи. Хозяин украдкой поглядывал на Мегрэ, считая его, наверное, преуспевающим буржуа.
      - Он был грустным?
      Трудно сказать. Ведь он не был таким, как все.
      Например, сидим мы в театре или еще где-нибудь. Он веселится. Потом без всякой причины, громко рассмеявшись, говорит: "Да, Нинетта, жизнь сволочная штука!"
      - Он занимался своим сыном?
      - Нет.
      - Рассказывал о нем?
      - Почти никогда. Только тогда, когда тот приходил к нему за деньгами.
      - И что же он говорил о сыне?
      - "Какой жалкий кретин!" - вздыхал он.
      Мегрэ все это уже почувствовал; по каким-то причинам Куше совсем не любил своего сына. Казалось даже, что он испытывал к молодому человеку отвращение. До такой степени, что не пытался устроить его жизнь.
      Куше никогда не читал сыну моралей. И он давал ему деньги, чтобы отделаться от него или просто из жалости.
      - Гарсон! Сколько с меня?
      - Четыре франка шестьдесят сантимов.
      Нина вышла с ним из бара, и они несколько минут стояли на улице Фонтэн.
      - Где вы теперь живете?
      - На улице Лепин, первый отель слева. Я еще даже не знаю, как он называется. В нем довольно чисто.
      - Когда станете богатой, вы сможете...
      - Вы же знаете, - улыбнулась она, - что богатой я никогда не буду. Не для того я родилась...
      Самое странное, что точно так же думал и Мегрэ.
      Глядя на Нину, не скажешь, что она когда-нибудь станет богатой.
      - Я провожу вас до площади Пигаль и там сяду на свой трамвай...
      Они - он высокий, грузный и она, выглядевшая почти девочкой рядом со своим спутником, -не спеша шли к площади.
      - Если бы вы знали, как мне тяжело одной! К счастью, есть театр, репетиции, ожидание, что будет готово новое ревю...
      Она должна была делать два шага, чтобы успевать за Мегрэ, и потому почти бежала. Вдруг на углу улицы Пигаль она остановилась, а комиссар, нахмурив брови, процедил сквозь зубы:
      - Идиот!
      Однако разглядеть ничего было нельзя. Перед отелем "Пигаль" собралось несколько десятков человек. Полицейский, стоявший в дверях, пытался уговорить толпу разойтись. И стояла какая-то особая тишина, которая воцаряется на улице лишь тогда, когда происходит катастрофа.
      - Что-то случилось? - заикаясь, спросила Нина. - В моем отеле...
      - Ничего! Возвращайтесь к себе! - резко приказал Мегрэ. И она, оробев, ушла, а комиссар стал пробираться сквозь толпу к отелю. Он шел как таран. Женщины осыпали его оскорблениями. Полицейский сержант узнал комиссара и впустил в коридор.
      Полицейский комиссар квартала уже находился здесь и беседовал с портье, который вскричал, показывая пальцем на Мегрэ:
      - Вот он! Я узнал его.
      Полицейские обменялись рукопожатиями. Из маленького салона, выходившего в холл, слышались рыданья, стоны, какой-то неразборчивый шепот.
      - Как он это сделал? - спросил Мегрэ.
      - Девушка, что живет с ним, заявляет, будто он, очень спокойный, стоял у окна. Она одевалась. Он, посвистывая, смотрел на нее. Он перестал свистеть и сказал ей, что у нее хорошенькие ножки, но слишком худые икры. Потом опять принялся насвистывать. И вдруг свист прекратился. Ее встревожило какое-то ощущение пустоты. Его в комнате не было!
      - Ясно. Он никого не ранил, падая на тротуар?
      - Нет. Смерть наступила мгновенно. Перелом позвоночника в двух местах.
      Он открыл дверь салона, увидел лежащее на полу тело, прикрытое снятым с кровати одеялом.
      Селина, безжизненно сидящая в кресле, безостановочно всхлипывала, а полная женщина, хозяйка отеля или служанка, утешала ее.
      Мегрэ не поднял одеяла и даже не подошел к Селине.
      Постепенно толпа на улице Пигаль рассеялась.
      Мегрэ неторопливо поднимался по лестнице в доме на площади Вогезов, и по мере того, как он приближался к третьему этажу, его настроение портилось.
      Дверь в комнату старой Матильды была приоткрыта.
      Старуха, без сомнения, его подстерегала. Но он, пожав плечами, потянул шнурок, висевший перед дверью Мартенов.
      Во рту он держал трубку. Он хотел было спрятать ее в карман, но, снова пожав плечами, передумал.
      Из-за двери слышался звон пузырьков, смутный шепот. Голоса двух мужчин приближались к двери, и наконец она открылась.
      "Хорошо, доктор... Да, доктор... Спасибо, доктор".
      Совершенно подавленного Мартена, до сих пор не успевшего умыться, Мегрэ, как и утром, нашел в том же жалком виде.
      - А, это вы... - сказал он.
      Врач пошел к лестнице, а Мартен впустил комиссара, робко взглянув в сторону спальни...
      - Ей стало хуже?
      - Неизвестно. Доктор не сказал ничего определенного. Вечером он снова зайдет.
      Он взял с радиоприемника рецепт, уставился на него пустыми глазами.
      - Мне даже некого с ней оставить, чтобы сходить в аптеку!
      - Что все-таки с ней случилось?
      - То же, что и ночью, только приступ был гораздо сильнее. Она начала дрожать, бормотать что-то невнятное. Я послал за доктором.
      - Она бредит?
      - Я же сказал вам: нельзя понять, о чем она говорит.
      Нужен лед и резиновый пакет, чтобы сделать ей холодный компресс.
      - Если хотите, я могу побыть здесь, пока вы сходите в аптеку.
      Мартен хотел было отказаться от этого предложения, но потом согласился. Он натянул пальто и ушел, трагический и нелепый, однако тут же вернулся, потому что забыл взять деньги.
      Стремясь остаться в квартире, Мегрэ не преследовал никакой цели. Он ничем не поинтересовался, не открыл ни одного ящика, даже не взглянул на кучу писем, лежавших на столе.
      Он слышал неровное дыхание больной; она изредка протяжно стонала, что-то бормотала.
      Вернувшись, Мартен застал Мегрэ на прежнем месте. Мегрэ помог ему расколоть лед и уложить его в пузырь из красной резины.
      - К вам действительно никто не заходил сегодня утром?
      - Никто...
      - У меня для вас несколько новостей. Обнаружено завещание Куше. Треть своего состояния он оставляет вашей жене.
      - Неужели?
      Мартен был потрясен этим известием.
      - Да, треть своего состояния! Вероятно, получить деньги будет непросто. Его вторая жена, разумеется, станет протестовать. Ведь и она получает только треть.
      Остальное достанется другой женщине, последней любовнице Куше, некоей Нине. Другая новость похуже. Речь идет о вашем пасынке. Сегодня утром он покончил с собой, выбросившись из окна отеля на улице Пигаль.
      При этих словах Мартен встрепенулся, с ненавистью взглянул на комиссара и закричал:
      - Что вы тут болтаете! Вы хотите, чтобы и я с ума сошел? Признайтесь, что все это уловка, чтобы заставить меня разговориться!
      - Потише! Ваша жена...
      - Мне все равно! Вы лжете! Этого быть не может!
      Его лицо исказилось, губы дрожали, он бессмысленно размахивал руками.
      - Уверяю вас, - твердо сказал Мегрэ, - обе эти новости - чистая правда.
      - Но почему же он так поступил? От всего этого действительно с ума сойдешь. Кстати, так все и происходит! Моя жена сходит с ума! Вы ведь ее видели.
      Если так будет продолжаться, я тоже помешаюсь.
      Глаза его бегали, он потерял всякий контроль над собой.
      - Сын ее выбрасывается из окна. А завещание...
      Лицо его сморщилось, и вдруг он впал в трагикомическую, отвратительную истерику со слезами.
      - Успокойтесь, прошу вас.
      - Всю жизнь... Тридцать два года... Каждый день...
      В девять утра... Без единого замечания начальства...
      И все ради...
      - Успокойтесь же! Подумайте, что вас может услышать жена, а она тяжело больна.
      - А я? По-вашему, я здоров? Вы думаете, что я долго смогу выносить такую жизнь?
      - Но вы же здесь ни при чем? Речь идет только о вашем пасынке. Вы не несете ответственности.
      - Я не несу ответственности... -Но почему же на меня валятся все шишки?! - снова закричал он. - Именно сюда вы приходите рассказывать все ваши истории! При встрече жильцы косо на меня смотрят. Держу пари, они подозревают, будто я убил Куше. Пусть!
      А кстати, разве мне что-либо доказывает, что вы тоже меня не подозреваете? Зачем вы пришли ко мне?
      Ха-ха! Молчите! Вам нечего ответить! Всегда выбирают самого слабого.
      Резко взмахнув рукой, он задел локтем радиоприемник, тот качнулся и с грохотом упал на пол.
      И тут в Мартене вновь проявился мелкий чиновник:
      - Приемник за тысячу двести франков! Я три года копил деньги.
      Из соседней комнаты послышался стон. Мартен прислушался, но не тронулся с места.
      - Может быть, вашей жене что-нибудь нужно?
      Мегрэ заглянул в спальню. Госпожа Мартен по-прежнему лежала не двигаясь. Она не пыталась заговорить, и Мегрэ ушел.
      В столовой Мартен, опершись локтями на комод и обхватив голову руками, смотрел прямо перед собой на ковер.
      - Почему же он покончил с собой? - повторял он.
      - Предположите, к примеру, что именно он...
      Мартен, вздохнув, встал, нашел носовой платок, громко высморкался.
      - Это все должно плохо кончиться, не правда ли? - робко спросил он.
      - Для двоих уже кончилось, - ответил Мегрэ.
      - Двоих...
      Мартен сдержался. Это усилие, должно быть, стоило ему огромного труда, потому что он, снова готовый впасть в истерику, справился с нервами.
      - В таком случае, по-моему, было бы лучше...
      - Что было бы лучше? - тихо переспросил комиссар.
      Мегрэ даже затаил дыхание. Сердце у него сжалось, он чувствовал, что близок к разгадке преступления.
      - Да, - бормотал про себя Мартен, - пусть будет хуже! Но это необходимо, не-об-хо-ди-мо!
      И он машинально подошел к открытой в спальню двери, заглянул внутрь комнаты.
      Мегрэ, не говоря ни слова и не шевелясь, ждал.
      Мартен молчал. Голоса его жены слышно не было. Но они наверняка переглядывались.
      Молчание затягивалось. Комиссара это начало беспокоить.
      - Ну так что же? - спросил он.
      Мартен медленно обернулся, его лицо словно преобразилось.
      - Что?
      - Вы сказали, что...
      Мартен попытался улыбнуться:
      - Что именно?
      - Что было бы лучше, во избежание новых несчастий...
      - Что было бы лучше? - Он провел рукой по лбу, как человек, который мучительно старается что-то припомнить. - Прошу прощения. Я так потрясен...
      - Что даже забыли, о чем хотели сказать?
      - Да... Совсем ничего не помню...
      - Так что же вам известно? - снова спросил Мегрэ тоном, каким разговаривают с не слишком опытным преступником.
      - Мне?
      Теперь все его ответы будут одинаковы! Он, как говорится, валял дурака. То есть с удивлением повторял последние слова вопросов.
      - Вы собирались рассказать мне правду.
      - Правду?
      - Хватит! Не валяйте дурака! Вы же знаете, кто убил Куше.
      - Я знаю?
      Если он никогда в жизни не получал пощечин, то сейчас оказался на волосок от хорошей оплеухи.
      Комиссар, сжав зубы, смотрел то на неподвижно лежавшую женщину, которая спала или притворялась спящей, то на этого типа с осунувшимся после недавней истерики лицом, с припухшими от слез веками и отвислыми усами.
      - Вы берете на себя ответственность за все, что может случиться?
      - А что может случиться?
      - Вы делаете ошибку, Мартен!
      Мартен избегал смотреть в глаза Мегрэ.
      - В котором часу должен прийти врач?
      - Не знаю... Вечером...
      Мегрэ вышел, резко хлопнув дверью. И столкнулся нос к носу со старой Матильдой, которая так опешила, что застыла на месте, разинув рот.
      - Вам тоже нечего мне сказать? А? Может быть, и вы будете говорить, что ничего не знаете?
      Матильда старалась прийти в себя. Привычным жестом старой домохозяйки она спрятала руки под фартук.
      - Идите к себе.
      Она зашуршала войлочными туфлями по полу, в нерешительности толкнула приоткрытую дверь.
      - Ладно, заходите...
      Мегрэ вошел, закрыв дверь пинком ноги и даже не взглянув на сумасшедшую, сидевшую у окна.
      - А теперь рассказывайте все. Понятно? - И устало опустил свое грузное тело на стул.
      Глава 9
      МУЖЧИНА С ПЕНСИЕЙ
      - Прежде всего, они всю жизнь ссорятся!
      Мегрэ молчал. Он по горло погрузился во всю эту грязь будней, более омерзительную, чем само преступление.
      Перед ним стояла старуха со страшным выражением ликования и угрозы на лице. Она рассказывала. И еще много чего расскажет! Из ненависти к Мартенам, к убитому, ко всем жильцам дома, из ненависти ко всем людям. И даже из ненависти к Мегрэ.
      Сложив руки на толстом дряблом животе, она стояла с таким видом, будто ждала этого часа всю жизнь.
      На губах ее блуждала не улыбка, а выражение какого-то бесконечного блаженства.
      - Прежде всего, они всю жизнь ссорятся!
      Она не торопилась. Отчеканивая фразы, она выражала свое презрение к людям, которые ссорятся.
      - Они хуже мусорщиков! И так они жили всегда. Они так ругаются, что я спрашиваю себя, почему он ее до сих пор не убил.
      - Скажите, вы даже этого ожидали...
      - Живя в таком доме, можно всего ожидать.
      Она следила за его интонациями. Комиссар никак не мог определить, чего в ней больше: мерзости или нелепого комизма.
      Комната была большой. Здесь стояла разобранная кровать с застиранными простынями, которые, должно быть, никогда не просушивались на свежем воздухе. Стол, старый шкаф, примус.
      В кресле сидела сумасшедшая, смотревшая прямо перед собой с выражением легкой умиленной улыбки на лице.
      - Простите! К вам кто-нибудь иногда заходит?
      - Никогда!
      - И ваша сестра не выходит из комнаты?
      - Изредка она выбегает на лестницу.
      На всем печать гнетущей серости. В комнате - запах нечистоплотной бедности, старости - какой-то трупный запах.
      - Заметьте, первой всегда начинает она.
      У Мегрэ не было сил ее расспрашивать. Он рассеянно глядел на нее и слушал.
      - Ссорятся они, конечно, из-за денег, а не из-за женщин. Хотя однажды, сводя счеты, она предположила, что он наведывался в публичный дом; тут она показала ему где раки зимуют!
      - Она его бьет? - без всякой иронии спросил Мегрэ.
      Этот вопрос был не менее уместен, чем любой другой. Произошло уже столько невероятных событий, что больше ничего не могло Мегрэ удивить.
      - Не знаю, бьет ли она мужа, но тарелки она часто бьет. Потом плачет, причитая, что у нее никогда не будет приличного дома.
      - Значит, скандалы бывают почти каждый день?
      - Да, но небольшие! Обычные склоки. Скандалы Разыгрываются два-три раза в неделю.
      - В общем, без дела вам сидеть не приходится!
      Она, казалось, не поняла насмешки и несколько встревоженно посмотрела на Мегрэ.
      - В чем же она обычно его упрекает?
      - "Когда не могут прокормить жену, не женятся!
      Нельзя обманывать женщину, уверяя ее, что тебе прибавят жалованье.
      Не отбивают жену у такого мужчины, как Куше, который может заработать миллионы.
      Все чиновники - трусы. Если хочешь чего-либо достичь, надо работать самостоятельно, уметь рисковать, быть пробивным".
      Бедняга Мартен!
      Однако Мартен делал все, что мог. А до него всеми теми же упреками осыпали Куше.
      Должно быть, Куше говорили: "Посмотри на господина Мартена! Вот разумный мужчина. Он думает о том, что в один прекрасный день женится. Если с ним что-нибудь случится, его жена будет получать пенсию! А ты вот..."
      И все это оказалось зловещей шуткой. Госпожа Мартен обманулась, была обманута, обманула всех.
      Но с самого начала она совершила чудовищную ошибку.
      Дочь кондитера из Сен-Мора жаждала денег. Это был ее пунктик. Деньги были ей необходимы. Она чувствовала, что родилась для того, чтобы иметь деньги, а значит, ее муж обязан их добывать.
      Куше сперва зарабатывал мало. Не оставаться же ей без пенсии, если он умрет; и она ушла к Мартену.
      Но Куше разбогател, стал миллионером. И она ничего не могла сделать, чтобы подбодрить Мартена, заставить уйти со службы и тоже начать сбывать сыворотки или другой товар, приносящий настоящие доходы.
      Студенистые, словно медузы, глаза старой Матильды уставились на Мегрэ.
      - Сын заходил к ней?
      - Редко.
      - Она ему тоже устраивала скандалы?
      Похоже, что старуха годами ожидала этой минуты:
      - Она давала советы: "Твой отец - богач! Ему должно быть стыдно, что он не устроил тебе более приличную жизнь. У тебя даже нет машины. И знаешь, почему? Из-за этой женщины, что вышла за него ради денег. Ведь она стала его женой только за деньги. Не говорю уж о том, что одному Богу известно, как она обойдется с тобой потом. Вряд ли ты что получишь из наследства, которое тебе полагается.
      Вот почему ты должен теперь вытаскивать у него деньги и хранить их в надежном месте.
      Если хочешь, я сохраню их для тебя. Отвечай! Хочешь, чтобы они были у меня?"
      Мегрэ, смотря на грязный пол, размышлял, наморщив лоб.
      Ему показалось, что в хаосе чувств госпожи Мартен он различил одно, которое господствовало над всеми остальными, тянуло за собой все другие: это была тревога. Мрачная, болезненная, граничащая с безумием тревога.
      Госпожа Мартен вечно боялась того, что могло бы случиться: смерти мужа, своего нищенства, если он не оставит ей пенсии. Боялась она и за сына. Это был неотступный кошмар.
      - Что на это отвечал Роже?
      - Ничего. Он у нее никогда не засиживался.
      - Он заходил в день, когда произошло убийство?
      - Не знаю.
      Сумасшедшая, такая же старая, как и Матильда, смотрела из своего угла на Мегрэ.
      - Был ли у Мартенов в тот день более интересный, чем всегда, разговор?
      - Не знаю.
      - Выходила ли госпожа Мартен во двор около восьми часов вечера?
      - Не помню. Не могу же я все время торчать в коридоре.
      Не были ли эти слова неосознанной насмешкой или оговоркой? Во всяком случае, что-то она держала про запас.
      Мегрэ это чувствовал. Она еще не излила всю свою желчь.
      - Тогда вечером они поссорились...
      - Почему?
      - Не знаю.
      - Разве вы не подслушивали?
      Она промолчала. "Это уж меня касается", - казалось, говорила ее физиономия.
      - Что вам еще известно?
      - Я знаю, почему она заболела.
      Старуха торжествовала. Ее руки, скрещенные на животе, дрожали. Она достигла вершины в своей карьере сплетницы.
      - Почему же.
      Этот ответ она должна была посмаковать:
      - Потому что... Подождите, я спрошу у сестры, не нужно ли ей чего? Фанни, пить не хочешь? А есть? Тебе не слишком жарко?
      Маленькая чугунная печка раскалилась докрасна. Старуха словно плавала по комнате, бесшумно скользя в своих войлочных туфлях.
      - Почему?
      - Потому что он не принес деньги!
      Она отчеканила эту фразу и многозначительно замолчала.
      - Какие деньги?
      - Это меня не касается. Я слышала, как они об этом говорили. Что вы будете делать, это ваше дело. А сейчас мне нужно позаботиться о сестре.
      Комиссар ушел, оставив старух предаваться Бог знает каким заботам.
      Мегрэ было не по себе. На сердце лежала какая-то тяжесть, словно при подступающей тошноте.
      "Он не принес деньги!"
      Как это можно объяснить? Мартен решился обокрасть ее первого мужа, чтобы больше не слышать упреков за свое ничтожество. Она наблюдала за ним из окна. Он вышел из кабинета Куше с тремястами шестьюдесятью тысячами франков.
      Только когда он вернулся домой, денег у него уже не было. Неужели он спрятал их в укромном уголке? Или его самого обокрали? Или же он, испугавшись, решил избавиться от этих денег и выбросил их в Сену?
      Но мог ли убить этот жалкий Мартен в бежевом пальто?
      Час назад он хотел о чем-то рассказать. Его усталость напоминала усталость отягощенного виной человека, который больше не находит сил молчать и предпочитает тюрьму томительному ожиданию.
      Однако почему все-таки заболела его жена?
      А главное, почему Роже покончил с собой?
      Похороны были роскошные, пришло много народу.
      Все очень приличные люди, особенно семья госпожи Куше и ее соседи с бульвара Осман.
      В первом ряду портила картину только сестра Куше, хотя она сделала даже невозможное, чтобы выглядеть элегантно. Она плакала. Когда она шумно сморкалась, то всякий раз на нее с раздражением поглядывала теща покойного.
      Позади семьи располагался персонал фирмы Куше.
      Вместе со служащими пришла и старая Матильда, благопристойная, уверенная в себе и своем праве здесь присутствовать.
      Ее черное платье, должно быть, предназначалось для единственной цели: ходить на похороны.
      Она встретилась глазами с Мегрэ и удостоила его легким кивком.
      Гремел орган, гудел хор, и дьякон выводил фальцетом: "Да не введи нас во искушение..."
      С шумом передвигали стулья. Катафалк был высокий и все-таки тонул в цветах и венках. На одном венке - лента "От жильцов дома № 61 на площади Вогезов".
      Матильда, наверное, тоже внесла свой пай. Неужели и чета Мартен расписалась в подписном листе?
      Госпожа Мартен на похороны не явилась. Она еще лежала в постели.
      "Освободи нас, Господи..." - пропели отпущение грехов. Служба окончилась. Распорядитель похорон медленно вышел из церкви во главе траурной процессии.
      В углу, возле исповедальни, Мегрэ заметил Нину; ее носик совсем покраснел от слез, но она забыла даже его припудрить.
      - Как это страшно, правда? - спросила она.
      - Что страшно?
      - Все! И эта музыка, и этот запах хризантем... - Она закусила нижнюю губу, чтобы сдержать рыдания. - Вы знаете... Я много об этом думала. Мне часто кажется, что он опасался чего-то.
      - Вы идете на кладбище?
      - Что вы, нет! Разве мне можно там показываться?
      Наверное, будет лучше, если я туда не пойду. Хотя мне хотелось бы узнать, где его похоронят.
      - Можно спросить у привратника.
      - Вы правы.
      Они говорили шепотом. С улицы уже не слышались шаги вышедших из церкви последними людей. Отъезжали машины.
      - Вы сказали, что он чего-то опасался?
      - Может быть, он не боялся, что умрет такой смертью. Он же знал, что долго не протянет. У него была довольно серьезная болезнь сердца.
      Чувствовалось, что она совсем измучилась, что целыми часами ее голова была занята мыслями о нем.
      - Эти слова, что он мне сказал, я не могу забыть...
      - Он боялся?
      - Нет! Скорее, наоборот. Когда случайно речь заходила о кладбище, он смеялся: "Это единственное место, где можно спокойно отдохнуть. Найти бы какой-нибудь прелестный уголок на Пер-Лашез..."
      - Он любил пошутить?
      - Да, особенно когда грустил. Понимаете? Он не любил показывать, что у него есть свои заботы. В такие минуты он искал любого повода, чтобы развлечься, посмеяться.
      - Например, когда рассказывал о своей первой жене?
      - О ней он никогда со мной не говорил!
      - А о второй?
      - Тоже! Он говорил не об отдельных людях, а о людях вообще. Он считал их забавными зверюшками. Если в ресторане его обсчитывал официант, то именно к нему он относился с большей симпатией, чем к остальным.
      "Вот каналья", - приговаривал он. И произносил эти слова с каким-то веселым, довольным видом.
      Становилось холодно. Обычная погода в день всех святых.
      - Как ваши дела в "Мулен-Бле"?
      - Хорошо.
      - Как-нибудь вечерком загляну в театр повидать вас.
      Мегрэ пожал ей руку и вскочил в автобус.
      Ему необходимо было остаться одному, подумать или, вернее, дать своему уму свободно поработать. Он представил себе кортеж, который скоро прибудет на кладбище. Госпожу Куше. Полковника. Брата вдовы. Людей, которые, наверное, обсуждают это странное завещание.
      "Почему они возились возле мусорных ящиков?"
      Именно здесь крылась разгадка преступления. Мартен крутился под предлогом поиска перчатки, которую он так и не нашел. А наутро она оказалась у него на руке. Госпожа Мартен рылась в мусоре, говоря, что случайно обронила серебряную ложку.
      "...потому что он не принес деньги", - сказала старая Матильда.
      В доме на площади Вогезов сейчас, должно быть, веселенькая обстановочка! Оставшись одна, сумасшедшая, как обычно, вопит вовсю.
      Переполненный автобус проезжал некоторые остановки.
      Вдруг кто-то, стоящий вплотную к Мегрэ, спросил соседа:
      Ты читал об этой истории с тысячефранковыми банкнотами?
      - Нет. А в чем дело?
      - Хотел бы я оказаться позавчера утром у плотины в Буживале! По реке плыли банкноты в тысячу франков.
      Первым их увидел какой-то речник и успел выловить несколько штук. Но шлюзовой смотритель это дело заметил. И послал за полицией. Так что "рыбаки" ловили денежки под присмотром полицейских.
      - Брось шутить! Ведь полиция не могла помешать им кое-что припрятать.
      - В газете пишут, что нашли тридцать бумажек, но денег, должно быть, было гораздо больше, потому что в Манте тоже поймали парочку банкнот. Неплохо, а? Деньги плавают по Сене. Это получше пескарей.
      Мегрэ замер. Ростом он был на голову выше остальных и поэтому стоял с невозмутимым лицом.
      "...потому что он не принес деньги..."
      Значит, вот кто это сделал. Жалкий Мартен, которого охватил страх или угрызения совести за свое преступление. Мартен, который признался, что прогуливался тем вечером на острове Сен-Луи, пытаясь избавиться от головной боли.
      При этой мысли Мегрэ все-таки улыбнулся, потому что он представил себе госпожу Мартен, которая все видела из окна и ждала мужа.
      Муж возвратился усталым, угнетенным. Она подстерегала каждый его шаг, каждое движение. Она жаждала увидеть деньги, пересчитать их.
      Он разделся и собрался идти спать.
      Наверное, она взяла его одежду, чтобы обшарить карманы.
      Тревога ее росла.
      - А где... Где же деньги?
      - Какие деньги?
      - Кому ты их отдал? Отвечай! И не пытайся врать.
      И Мегрэ, выйдя из автобуса на Новом мосту - отсюда можно было видеть окна его служебного кабинета, - с удивлением заметил, что бормочет про себя:
      - Держу пари, что, лежа в постели, Мартен расплакался.
      Глава 10
      ДОКУМЕНТЫ
      Это началось в Жёмоне в одиннадцать вечера. Несколько пассажиров третьего класса шли к таможне, а таможенники начали осмотр вагонов второго и первого классов.
      Аккуратные люди заранее достали свои чемоданы, разложили вещи на сиденьях. Так сделал и один, с бегающими глазами, пассажир в купе второго класса, где вместе с ним ехала чета пожилых бельгийцев.
      Багаж его представлял образец порядка и предусмотрительности. Рубашки были аккуратно завернуты в газеты. В чемодане лежали дюжина манжет, трусы и кальсоны, будильник, ботинки, поношенные домашние туфли.
      Сразу было видно, что вещи укладывала женщина.
      Все место в чемодане было использовано, ничто не могло помяться. Таможенник небрежно ворошил вещи, наблюдая за человеком в бежевом пальто, который только и мог иметь такие чемоданы.
      - Все в порядке! - сказал таможенник, поставив Мелом крест на чемодане.
      - Прошу господ показать чемоданы.
      - Извините, - обратился к таможеннику этот пассажир, - когда мы приедем в Бельгию?
      - Видите первую изгородь, вон там? Не видите. Тогда смотрите сюда. Сосчитайте фонарные столбы. Третий слева видите? Так вот - это граница.
      Из коридора доносился голос, повторявший перед каждой дверью:
      - Господа пассажиры, приготовьте паспорта и документы!
      А человек в бежевом пальто изо всех сил старался закинуть свой чемодан в багажную сетку.
      - Ваш паспорт...
      Он обернулся: перед ним стоял человек в серой фуражке.
      - Вы француз? Тогда предъявите ваше удостоверение личности.
      Несколько секунд пальцы пассажира нервно шарили в бумажнике.
      - Прошу вас.
      - Ах так! Вы Мартен, Эдгар-Эмиль... Следуйте за мной.
      - Куда?
      - Можете захватить свои чемоданы.
      - Но ведь поезд уйдет...
      Теперь чета бельгийцев с ужасом смотрела на него, будучи все-таки польщена тем, что ехала в одном купе с преступником. Мартен, испуганно глядя на таможенника, встал на сиденье, чтобы снять с полки чемоданы.
      - Уверяю вас, что я... В чем же все-таки дело?
      - Поторопитесь, поезд скоро отходит.
      И молодой таможенник, в серой фуражке, выбросил самый тяжелый чемодан на платформу. Уже смеркалось.
      Вокзальные фонари освещали людей, бежавших из буфета к поезду. Послышался свисток. Какая-то женщина спорила с задержавшими ее таможенниками.
      А Мартен, с трудом волоча свой чемодан, шел за молодым таможенником. Никогда он не думал, что платформа может оказаться такой длинной. Бесконечная и пустынная, окаймленная с одной стороны множеством таинственных дверей.
      Наконец они подошли к последней двери.
      - Войдите!
      В комнате было темно. Лишь лампа с зеленым абажуром, висящая почти над самым столом, освещала расположенные на нем бумаги. Но в глубине комнаты двигалась какая-то фигура.
      - Здравствуйте, господин Мартен, - послышался сердечный голос.
      И из тени вышел высокий мужчина: это был одетый в свое тяжелое пальто с бархатным воротником комиссар Мегрэ.
      - Не раздевайтесь, пожалуйста. Мы сейчас сядем в парижский поезд, что прибывает на третий путь.
      Теперь все было кончено. Мартен беззвучно плакал, не выпуская из рук так заботливо сложенные чемоданы.
      Инспектор, дежуривший у дома № 61 на площади Вогезов, за несколько часов до этого позвонил Мегрэ:
      - Наш подопечный решил удрать. Он взял такси и поехал на Северный вокзал.
      - Пусть едет. Следите за женой.
      Мегрэ сел в поезд, где ехал и Мартен.
      Жёмон. Проверка документов. И - кабинет следователя по особым делам.
      Теперь они в отдельном купе вместе возвращались в Париж.
      На Мартена не надели наручники. Чемоданы его лежали на верхней сетке, и один из них, плохо положенный, грозил свалиться Мартену на голову.
      Уже проехали Мобеж, а Мегрэ еще не задал ему ни одного вопроса. Он с трубкой в зубах молча сидел в углу.
      Не переставая курил, лукаво поглядывая на своего попутчика.
      Несколько раз Мартен раскрывал рот, но так и не решался заговорить.
      В конце концов он все-таки заговорил изменившимся голосом, который не узнала бы даже госпожа Мартен:
      - Это я...
      А Мегрэ все молчал. Казалось, он спрашивал глазами: "Неужели?"
      - Я... я надеялся пересечь границу.
      Есть манера курить, которая приводит в отчаяние того, кто смотрит на курящего: при каждом выдохе дыма губы, причмокивая, сладострастно приоткрываются, и дым при этом выходит медленно, образуя облачко вокруг головы.
      Именно так курил Мегрэ, и голова его покачивалась в такт движению поезда.
      Мартен, лихорадочно глядя на Мегрэ, наклонился к нему, до боли сжав руки в перчатках:
      - Как вы думаете, это еще долго будет продолжаться?
      Ведь недолго, да? Я же все расскажу, признаюсь во всем.
      Глаза время от времени принимали умоляющее выражение и, казалось, просили Мегрэ: "Помогите мне! Вы же видите, у меня совсем нет сил".
      Но комиссар словно застыл. Он был невозмутим, с бесстрастным любопытством, как в зоопарке на экзотического зверя, смотрел на Мартена.
      - Куше застал меня врасплох... И тогда...
      Мегрэ вздохнул. Вздох этот ничего не означал или, вернее, мог быть понят на сто разных ладов.
      - Я ведь признаюсь во всем. Не имеет смысла отрицать...
      Казалось, что он обращается к глухому или к человеку, не понимающему ни слова по-французски.
      - У вас не будет спичек? - спросил Мегрэ.
      - Нет. Я не курю. Вы же это хорошо знаете. Моя жена не выносит запах табака. Понимаете, мне бы хотелось, чтобы все кончилось скорее. Я так и скажу адвокату, которого мне придется нанять. Расскажу все начистоту. Я прочел в газете, что часть денег найдена. Не понимаю, зачем я сделал это... Как только я почувствовал их у себя в кармане, мне показалось, что все на улице разглядывают меня.
      Сначала я думал их где-нибудь спрятать. Но к чему? Я долго шагал по набережной. У берега стояли лодки. Я боялся, что меня заметит какой-нибудь матрос. Тогда я перешел по мосту на остров Сен-Луи и там смог избавиться от пакета.
      В купе было невыносимо жарко. Окна запотели. Под потолком стелился табачный дым.
      - Мне нужно было бы во всем признаться, когда я впервые встретился с вами. Но смелости не хватило.
      Я надеялся, что...
      Мартен замолчал, с удивлением посмотрел на своего спутника, который, приоткрыв рот, сидел с закрытыми глазами. Слышалось ровное, словно мурлыканье толстого, сытого кота, дыхание.
      Мегрэ - спал!
      Мартен посмотрел на дверь: ее легко можно было открыть. И, словно пытаясь избежать соблазна, съежился и забился в угол, зажав худыми коленями дрожащие руки.
      Северный вокзал. Пасмурное утро. Толпа еще полусонных жителей пригородов выкатывалась на площадь.
      Поезд остановился очень далеко от вокзала. Чемоданы были тяжелые, но Мартен не хотел передохнуть, хотя он задыхался и у него болели руки.
      Такси пришлось ждать довольно долго.
      - Вы везете меня в тюрьму? - спросил он.
      Они провели в поезде пять часов, и за это время Мегрэ не произнес и десяти фраз.
      - Площадь Вогезов, дом 61, - сказал Мегрэ шоферу.
      В своей комнатке консьержка разбирала почту.
      - Господин Мартен, господин Мартен! - закричала она. - Приходили из регистратуры, спрашивали, не больны ли вы.
      Мегрэ тащил его за собой. И Мартен должен был волочить свои тяжелые чемоданы по лестнице, где перед дверями стояли корзины с бутылками молока и свежим хлебом.
      Дверь в комнату старой Матильды вздрогнула.
      - Дайте ключ!
      - Но...
      - Тогда открывайте сами.
      В глубокой тишине щелкнул замок. Они увидели прибранную столовую, где каждая вещь снова стояла на своем месте.
      Мартен долго стоял в нерешительности, прежде чем громко сказал:
      - Это я. И комиссар...
      В соседней комнате кто-то заворочался в постели.
      Мартен, закрывавший входную дверь, простонал:
      - Мы не должны были... Она ведь здесь ни при чем. А в ее состоянии... - Он не осмеливался зайти в комнату. Оттягивая время, он поднял свои чемоданы и поставил их на стул. - Может быть, сварить кофе?
      Мегрэ постучал в спальню:
      - Разрешите?
      Ответа не последовало. Он толкнул дверь - и прямо на него глянули жесткие глаза госпожи Мартен, которая с бигуди в волосах неподвижно лежала в кровати.
      - Извините, что беспокою вас. Я привез вашего мужа, который напрасно так беспокоится.
      Мартен прятался за спиной комиссара.
      Сбоку за стеной послышался приглушенный крик сумасшедшей. На ночном столике лежали лекарства.
      - Вы чувствуете себя хуже?
      Он знал, что она не ответит, что вопреки всему будет молчать, сдерживая ярость.
      Казалось, она боится единственного слова, словно оно должно было вызвать цепь катастроф.
      Госпожа Мартен осунулась. Лицо ее стало совсем землистого цвета. Только глаза с их странными серыми зрачками жили какой-то особой, пылкой и исполненной воли жизнью.
      Дрожа, вошел Мартен. Всем своим видом он, казалось, умолял о прощении.
      Серые глаза медленно повернулись в его сторону, такие ледяные, что он отвернулся, бормоча:
      - Это случилось на вокзале в Жёмоне... Минутой позже я был бы в Бельгии.
      Нужны были разговоры, шум, чтобы заполнить всю пустоту, которая окутывала каждого присутствующего.
      Пустота эта была ощутима до такой степени, что голоса в комнате резонировали, как в туннеле или пещере.
      Однако они почти не разговаривали. С трудом выдавливали из себя несколько слов, тревожно переглядывались, и потом вновь на них, словно туман, неумолимо сходила тишина.
      И все-таки что-то назревало. Неторопливо надвигалось что-то зловещее: было видно, как под одеялом скользила ее рука, еле заметно подбираясь к подушке.
      Худая и потная рука госпожи Мартен. Мегрэ, притворяясь, что смотрит в сторону, следил за движением руки, дожидаясь момента, когда она наконец-то доберется до цели.
      - Разве доктор не должен был зайти сегодня утром?
      - Не знаю. До меня ведь никому нет дела. Я здесь, как скотина, которую оставили подыхать.
      Но глаза ее посветлели, потому что рука нащупала желанный предмет. Послышалось едва уловимое шелестение бумаги.
      Мегрэ сделал шаг вперед и схватил госпожу Мартен за запястье. Перед этим она выглядела обессиленной, почти умирающей, однако в это мгновение проявила необычную силу.
      Она не хотела отпускать то, что держала в руке. Присев на кровати, она яростно сопротивлялась. Она поднесла руку ко рту, надорвала зубами белый листок, который крепко сжимала.
      - Пустите меня! Отпустите или я закричу! А ты чего стоишь? Ты даже не мешаешь ему!
      - Господин комиссар! Умоляю вас... - стонал Мартен.
      Он прислушивался. Он боялся, что сбегутся соседи.
      Вмешаться в схватку он не осмеливался.
      - Скотина! Грязная скотина! Ударить женщину!
      Но Мегрэ не ударил ее. Он ограничился тем, что удерживал ее руку, чуть крепче сжимая запястье, чтобы помешать мадам Мартен совсем разорвать бумагу.
      - Как вам не стыдно! Женщина при смерти...
      Но у госпожи Мартен обнаружилась такая сила, с какой Мегрэ редко приходилось сталкиваться за все время службы в полиции. Вдруг его шляпа упала на кровать: это госпожа Мартен неожиданно укусила комиссара за руку.
      Но она не могла долго выдерживать такое напряжение, и Мегрэ удалось все-таки разжать ей пальцы; она застонала от боли.
      И тут же расплакалась. Плакала она без слез, плакала от досады и злости, плакала, может быть, для того, чтобы соблюсти приличия.
      - А ты, ты даже не помог мне!
      Мегрэ подошел к камину, развернул листок с оборванными краями, пробежал глазами отпечатанный на машинке текст на бланке:
      "Господа Лаваль и Пиолле из парижской адвокатуры.
      Дела по защите - частные консультации".
      В правом углу - надпись красными чернилами: "Дело Куше и Мартен. Консультация 18 ноября".
      Две страницы убористого, через один интервал, текста. Мегрэ вполголоса читал только отрывки и слышал, как из бюро и лаборатории "сывороток Ривьера" доносится стрекот пишущих машинок.
      "Согласно закону от...
      Учитывая, что смерть Роже Куше последовала после смерти его отца...
      ...что никакое завещание не может лишить законного сына причитающейся ему доли наследства...
      ...что во втором браке завещателя с Дормуа имущество было объединено...
      ...что естественной наследницей Роже Куше является его мать...
      ...мы имеем честь подтвердить вам, что вы имеете право требовать половину состояния Куше как движимого, так и недвижимого, которое, после наведения особых справок, мы, оставляя за собой право на неточность, оцениваем примерно в пять миллионов франков, причем стоимость фирмы, известной под названием "Сыворотки доктора Ривьера", составляет три миллиона франков...
      ...вы можете полностью рассчитывать на нас во всех действиях, необходимых для ликвидации завещания и...
      Ставим вас в известность, что из полученной по наследству суммы мы удержим десять процентов комиссионных расходов".
      Госпожа Мартен перестала плакать. Она опять легла и равнодушно уставилась в потолок.
      Мартен, совершенно растерянный, стоял в дверях, не зная, куда девать руки, прятать глаза, что вообще делать.
      - Оказывается, здесь еще и постскриптум! - проворчал комиссар.
      Над этим постскриптумом стоял гриф: "Совершенно секретно".
      "Нам стало известно, что со своей стороны госпожа Куше, урожденная Дормуа, тоже намерена оспаривать завещание.
      С другой стороны, мы навели справки о третьей получательнице наследства - Нине Муанар.
      Это особа сомнительного поведения, которая еще не предприняла никаких шагов, чтобы потребовать свою долю.
      Учитывая, что в настоящий момент она осталась без средств, нам кажется лучшим решением предложить ей какую-либо сумму в качестве возмещения убытков.
      Со своей стороны мы полагаем, что двадцать тысяч франков могли бы удовлетворить особу, находящуюся в ситуации мадемуазель Муанар.
      Мы ждем вашего решения на этот счет".
      Трубка у Мегрэ потухла. Он не спеша сложил листок и положил его в бумажник.
      В комнате стояла гробовая тишина. Мартен почти не дышал. Его жена, с остекленелыми глазами лежащая на кровати, казалась мертвой.
      - Два миллиона пятьсот тысяч франков, - прошептал комиссар. - Минус двадцать тысяч, которые нужно отдать Нине, чтобы она стала покладистой. Правда, половину этой суммы внесет, без сомнения, госпожа Куше.
      Мегрэ был уверен, что выразительная, но едва заметная улыбка торжества скользнула при этой мысли по лицу госпожи Мартен.
      - Сумма приличная! Не правда ли, Мартен?
      Тот вздрогнул, пытаясь подготовиться к тому, чтобы возразить Мегрэ.
      - Сколько вы рассчитываете получить? Я говорю не о деньгах, а о сроке. Кража, убийство. Может быть, мы сумеем доказать, что оно преднамеренное. Как вы думаете? Оправдания, разумеется, ждать нечего, потому что речь идет не о преступлении на любовной почве.
      Если, конечно, ваша жена не завязала вновь отношения со своим бывшим мужем. Но это не тот случай. Все дело в деньгах, только в деньгах. Как вы думаете, сколько вы получите - десять или двадцать лет? Хотите мое мнение? Заметьте, что никогда нельзя предугадать решения присяжных. Отдельные прецеденты, правда, были.
      Так вот, в принципе можно считать, что, будучи снисходительными к любовным драмам, они крайне строго относятся к денежным делам.
      Казалось, он говорит ради того, чтобы просто что-нибудь сказать, выиграть время.
      - Это и понятно! Все они - мелкие буржуа, торговцы. Они полагают, что нечего бояться любовниц, которых у них нет или в которых они уверены. Но они больше всего боятся воров. Двадцать лет? Нет уж, я, например, склоняюсь к смертной казни.
      Мартен окаменел. Теперь он стал бледнее своей больной жены. Он даже ухватился за притолоку.
      - Конечно, госпожа Мартен будет богатой. Она в том возрасте, когда еще можно наслаждаться жизнью и богатством.
      Мегрэ подошел к окну:
      - Всему помеха - это окно. В нем - камень преткновения. Совсем не трудно убедиться, что отсюда можно было все видеть. Вы слышите меня, я сказал - ВСЕ.
      А это очень важно. Потому что может навести на мысль о соучастии в преступлении. К тому же в Уголовном кодексе есть небольшой параграф, согласно которому убийце, даже если его оправдает суд, запрещается наследовать имущество жертвы. И не только убийце... Но и его сообщникам. Понимаете теперь, почему это окно приобретает такое большое значение?
      В комнате стало совсем тихо. Это была уже не тишина, а нечто большее, тревожащее, почти ирреальное: словно полное отсутствие всякой жизни.
      И вдруг Мегрэ неожиданно сказал:
      - Скажите, Мартен, куда вы дели револьвер?
      В коридоре послышался какой-то шорох: наверное, там подслушивала старая Матильда.
      Со двора донесся резкий голос консьержки:
      - Госпожа Мартен! К вам - от Дюфайеля!
      Мегрэ уселся в кресло-качалку, которое вздрогнуло, но выдержало вес его тела.
      Глава 11
      РИСУНОК НА СТЕНЕ
      - Отвечайте же! Где револьвер?
      Мегрэ посмотрел на Мартена и заметил, что мадам Мартен, по-прежнему не отрывающая глаз от потолка, пошевелила пальцами, пытаясь, чтобы тень от них что-то нарисовала на стене.
      Бедняга Мартен напрягся изо всех сил, стараясь понять, что она хотела ему сказать. Он торопился. Он видел, что Мегрэ ждет ответа.
      - Я...
      Что же мог означать этот квадрат или, скорее, треугольник, который она чертила в воздухе длинным пальцем?
      - Так где же он?
      Сейчас Мегрэ действительно жалел его. Мартен, должно быть, переживал страшные мгновения. Его просто шатало от нетерпения.
      - Я выбросил его в Сену.
      Судьба Мартена была решена! Пока комиссар вытаскивал из кармана револьвер и клал его на столик, госпожа Мартен с лицом фурии присела на кровать.
      - А я все-таки нашел его в мусорном ящике, - сказал Мегрэ.
      Свистящим голосом она сказала:
      - Именно там! Теперь ты понял? Ты доволен? Ты еще раз потерял свой шанс, как ты его всегда упускал. По-моему, ты сделал это нарочно, боясь попасть в тюрьму. Но тебя все равно посадят! Ведь украл же ты! А украв, месье позволяет себе выбросить триста шестьдесят тысяч франков в Сену.
      Ее вид пугал. Было ясно, что она сдерживалась слишком долго. Развязка наступила внезапно. Ее возбуждение было так велико, что она не успевала выговаривать слова и произносила какие-то нечленораздельные слоги.
      Мартен стоял, понурив голову. Роль его была сыграна. Он самым жалким образом проиграл игру, за что его и упрекала жена.
      - Месье, видите ли, решил украсть, но забывает на столе перчатку...
      Госпожа Мартен, беспорядочно валя все в кучу, осыпала его упреками.
      Мегрэ услышал за спиной тихий голос человека в бежевом пальто:
      - Месяцами она показывала мне из окна на кабинет Куше... И попрекала тем, что я сделал ее несчастной, что я не способен прокормить жену. Я и отправился...
      - Вы сказали ей, что идете к Куше?
      - Нет! Но она прекрасно это знала. И ждала у окна...
      - И вы, госпожа Мартен, видели из окна, что ваш муж забыл в кабинете перчатку?
      - Я бы заметила даже визитную карточку! По-моему, он просто хотел меня разозлить...
      - Тогда вы взяли револьвер и спустились вниз. Куше вернулся в кабинет, когда вы уже находились там. Он подумал, что это вы его обокрали.
      - Да, он хотел меня задержать! Именно это он хотел сделать! Как будто не благодаря мне он разбогател! Кто же заботился о нем в самом начале, когда он даже не зарабатывал на хлеб с маслом? Все мужчины одинаковы.
      Он даже упрекал меня в том, что я живу в доме, где располагается его фирма. Обвинял меня в том, что я делю с сыном деньги, которые он ему дает.
      - И тут вы выстрелили?
      - Он тоже хотел снять трубку, чтобы вызвать полицию!
      - Потом вы пошли к мусорным ящикам. Под предлогом поисков ложки вы спрятали в мусоре револьвер.
      Кого вы тогда встретили?
      - Этого старого дурака со второго этажа, - грубо ответила она.
      - И больше никого? Я считал, что еще приходил ваш сын. У него больше не было денег.
      - Ну и что же?
      - Он пришел не к вам, а к отцу, не правда ли? Только вы не могли позволить ему пройти в кабинет, где он обнаружил бы труп. Вы оба стояли во дворе. Что же вы сказали Роже?
      - Чтобы он уходил. Вам не понять материнского сердца.
      - И он ушел. Тут вернулся ваш муж. Вы ни о чем с ним не говорили. Мартен думал о деньгах, которые он все-таки бросил в Сену, потому что по сути он жалкий, но порядочный человек.
      - Жалкий, но порядочный! - повторила госпожа Мартен с неожиданным раздражением. - Ха-ха... А я?
      А я что, всегда была несчастной!
      - Мартен не знает, кто убил. Он ложится спать. Проходит день, а вы ни о чем не спрашиваете. Но на следующую ночь вы встаете, чтобы обшарить его одежду.
      Денег вы не находите. Он наблюдает за вами. Вы его расспрашиваете. Именно этот приступ ярости и слышала за дверью старая Матильда. Вы убили Куше зря! Этот идиот Мартен выбросил банкноты. Из трусости он швырнул целое состояние в воду. Поэтому вы и заболели.
      У вас поднялась температура. Но Мартен, который не знает, что Куше убили вы, пошел сообщить эту новость Роже. А тот сразу все понял. Он ведь встретил вас во дворе... Вы не пустили его к отцу... Он думает, что я его подозреваю... Он полагает, что его арестуют, будут судить. А защищаться, не обвиняя собственную мать, он не может.
      Возможно, он не вполне порядочный парень. Но, без сомнения, его образ жизни в чем-то простителен. Ему все опротивело. Опротивели женщины, с которыми он спит, наркотики. Монмартр, где он болтается без дела, и, кроме всего этого, опротивела семейная драма, о тайных причинах которой догадывается один он.
      И Роже выбрасывается из окна!
      Мартен прислонился к стене, закрыв лицо руками.
      Однако его жена в упор смотрела на комиссара, словно ждала лишь того момента, когда она сможет вмешаться в его рассказ, в свою очередь возразить ему.
      Тогда Мегрэ показал записку адвокатов:
      - В мой последний приход Мартен так перепугался, что хотел признаться в краже. Но здесь были вы.
      Он видел вас через приоткрытую дверь. Вы делали ему какие-то энергичные знаки, и он промолчал... Разве не это раскрыло ему глаза на все? Он вас расспрашивает.
      Вы признаетесь, что убили. Это вы прокричали ему в лицо! Вы убили из-за него, чтобы исправить его оплошность, убили из-за этой забытой на письменном столе перчатки! А раз вы убили, то, даже несмотря на завещание, вы не сможете получить наследство. "Ах, - думаете вы, - если бы только Мартен был настоящим мужчиной!" Пусть он уезжает за границу... Все подумают, что он - убийца. Полиция успокоится, а вы приедете к нему со своими миллионами... "Мой бедный Мартен, - сказали вы, - поезжай!"
      И при этих словах Мегрэ сильно хлопнул Мартена по плечу, почти припечатав того к полу. Комиссар говорил глухим голосом, роняя слова как бы небрежно:
      - Столько натворить бед ради этих денег! Убить Куше... Толкнуть Роже на самоубийство... И в последнюю минуту убедиться, что этих денег вам не видать!
      Вы сами уложили Мартену чемоданы. Очень аккуратно. Положили на несколько месяцев белья...
      - Замолчите! - умолял Мартен.
      Опять прокричала сумасшедшая. Мегрэ так резко дернул на себя дверь, что старая Матильда чуть не ввалилась в комнату.
      Она убежала, испугавшись тона комиссара, и впервые действительно закрылась у себя, повернув в замке ключ.
      Мегрэ в последний раз оглядел комнату. Мартен не смел пошевельнуться. Его жена, худая, с выступающими под ночной рубашкой лопатками, сидела на кровати, глядя на комиссара.
      Она вдруг стала такой серьезной и спокойной, что Мегрэ с тревогой спросил себя, что еще может с ней произойти.
      Он вспомнил о некоторых ее взглядах, движениях губ во время недавней сцены. И здесь одновременно с Мартеном он угадал, что с ней происходило.
      Они уже не могли этому помешать. Все развертывалось помимо них, как в кошмарном сне.
      Госпожа Мартен была очень худая. Черты ее лица становились все более болезненными. Что она разглядывала в тех местах комнаты, где находились самые привычные вещи?
      Что она внимательно высматривала в комнате?
      Лоб ее сморщился. На висках вспухли жилы.
      - Мне страшно! - закричал Мартен.
      Казалось, что госпожа Мартен в одиночку, напрягая все силы, стремится перебраться через неприступную гору. Раза два ее рука делала какой-то жест, словно пыталась что-то оттолкнуть от лица. Наконец она проглотила слюну и улыбнулась улыбкой человека, добившегося своей цели.
      - Вы все придете ко мне просить денег. А я скажу своему адвокату, чтобы он вам их не давал.
      Мартен дрожал с головы до ног. Он понял, что это не просто бред, вызванный лихорадкой.
      Она сошла с ума, окончательно!
      Мартен плакал. Он схватил руку жены и терся о нее лицом. Она его оттолкнула. На лице ее блуждала презрительно-торжествующая улыбка.
      - Больше пяти франков не дам, - бормотала она. - Я достаточно страдала... мне...
      - Я позвоню в больницу Святой Анны, - сказал Мегрэ.
      - Вы считаете? Считаете, что нужно везти ее туда?
      Неужели им двигала сила привычки? Мартен приходил в отчаяние при мысли, что ему придется покинуть свою квартиру, атмосферу попреков и ежедневных ссор, эту жалкую жизнь, эту женщину, которая все же - правда, уже не в этой, реальной жизни, в другой - обрела богатство.
      Спустя несколько минут Мегрэ, не обращая ни на что внимания, шел по шумной улице. У него - это с ним случалось редко - страшно болела голова, и он зашел в аптеку принять таблетку.
      Он ничего не замечал вокруг себя. К городскому шуму примешивались какие-то голоса, которые продолжали звучать в его голове.
      Один образ затмевал все другие: госпожа Мартен, которая встает, поднимает с пола одежду мужа и ищет в ней деньги! И Мартен, который, лежа в постели, наблюдает за ней!
      Испытующий взгляд жены!
      "Я бросил их в Сену", - отвечает он.
      Именно с этого мгновения что-то в ней надломилось.
      Или, вернее, в ее мозгу всегда был какой-то сдвиг. Даже тогда, когда она жила в кондитерской лавке отца!
      Только это не бросалось в глаза. Она была почти хорошенькой девушкой. Но никто не обращал внимания на ее слишком тонкие губы.
      А Куше на ней женился!
      Вдруг без всякого повода он подумал о Нине.
      - Она не получит ничего! Ни копейки, - пробормотал он. - Завещание будет признано недействительным.
      И госпожа Куше, урожденная Дормуа...
      Полковник, должно быть, уже начал хлопотать. Это естественно: все достанется госпоже Куше! Все эти миллионы.
      Ведь она женщина изысканная, умеющая блюсти приличия.
      Мегрэ медленно поднялся по лестнице, открыл дверь своей квартиры на бульваре Ришар-Ленуар.
      - Угадай, кто к нам приехал? - спросила жена.
      Госпожа Мегрэ расставила на белой скатерти четыре прибора. Мегрэ заметил на буфете кувшин с мирабелевой настойкой.
      - Твоя сестра?
      Угадать это было нетрудно, потому что всякий раз, приезжая из Эльзаса, сестра привозила кувшин какой-нибудь настойки и копченую ветчину.
      - Они пошли с Андре кое-что купить. У тебя усталый вид... Надеюсь, что сегодня ты больше никуда не пойдешь?
      Мегрэ остался дома. В девять часов вечера он играл в "желтого карлика" со своими родственниками.
      Госпожа Мегрэ беспрестанно заливалась смехом, потому что она никак не могла научиться играть в карты и допускала самые немыслимые промахи.
      - Ты уверена, что у тебя нет девятки?
      - Да, она у меня...
      - Тогда почему же ты не ходишь?
      На Мегрэ все это действовало, как теплая ванна. Голова у него перестала болеть.
      Он уже не думал о госпоже Мартен, которую машина "Скорой помощи" везла в больницу Святой Анны, тогда как ее муж в одиночестве рыдал на опустевшей лестнице.
      1931 г.