От Йонкера, разумеется, помощи ждать не приходилось. Он сидел молча с непроницаемым видом игрока в покер.
      - Прошу вас поправить меня, если ошибусь, - продолжал Мегрэ. - Сначала я подумал, что эти девицы приходят к вашему камердинеру. Потом я узнал, что у него есть подружка и что они не раз приходили как раз в то время, когда он выходил к ней на свидание. Будьте любезны сказать, где находится комната вашего слуги?
      - На втором этаже, около ателье.
      - Горничные и кухарка тоже спят на втором этаже?
      - Нет. В саду есть флигель - там они и живут.
      - Часто вы сами открывали дверь этим вечерним посетительницам.
      Йонкер промолчал и снова посмотрел прямо в глаза комиссару.
      - Прошу извинить, но по моим данным иногда открывала и ваша супруга.
      - Я вижу, за нами здесь шпионят по всем правилам. Вы дадите сто очков вперед даже старым сплетницам в голландских деревушках. Может быть, вы мне, наконец, скажете, какая связь между этими визитами и выстрелами на улице? Я все еще отказываюсь поверить, что следили именно за мной и что по неизвестным мне причинам меня хотят превратить в нежелательного иностранца.
      - Никто этого не собирается делать. Постараюсь играть в открытую.
      Обстоятельства преступления, использованное оружие и еще несколько подробностей, о которых я сейчас не имею права говорить, наводят на мысль, что стрелял профессионал.
      - И вы думаете, что я связан с такого рода людьми?
      - Попробуем наудачу сделать другое предположение. Известно, что вы очень богаты, господин Йонкер. В этом доме больше произведений искусства, чем во многих провинциальных музеях. Это бесценное сокровище! Есть ли у вас какая-нибудь сигнализация на случай тревоги?
      - Нет. Настоящие профессионалы, как вы их называете, легко справятся с самой хитрой сигнализацией. Они, кстати, совсем недавно блестяще продемонстрировали это в Лувре. Я предпочитаю страховку, так надежней!
      - Вас никогда не пытались ограбить?
      - Не замечал.
      - Вы уверены в ваших слугах?
      - Карлу и кухарке я вполне доверяю, они служат у меня больше двадцати лет. Горничных я знаю меньше, но моя жена никогда не наняла бы их без солидных рекомендаций. Однако вы так и не объяснили мне, какая связь между этими, как вы говорите, посетительницами и...
      - Сейчас объясню.
      До сих пор Мегрэ удавалось довольно искусно вести разговор, и он вознаградил себя глотком виски.
      - Представьте себе, что какая-то банда грабителей картин - таких сейчас немало - решила вас ограбить. Представьте себе далее, что это дошло до одного из здешних квартальных инспекторов, но он не решился действовать напрямик, ибо не имел точных сведений. Представьте себе наконец, что прошлой ночью этот инспектор расположился в доме напротив, как он делал, уже не раз, надеясь поймать воров на месте преступления.
      - Вам не кажется, что это было бы для него рискованно?
      - Нам, в нашей профессии, часто приходится рисковать, господин Йонкер.
      - Извините.
      - При случае такие банды нанимают убийц, но, как правило, состоят из людей интеллигентных, образованных. Они никогда не работают без наводчика. В своих слугах вы уверены, остается предположить, что одна из этих девиц...
      Верил ли Йонкер комиссару или уже учуял западню, понять было трудно.
      - Певички из ночных кабаре всегда более или менее тесно связаны с блатным миром, как мы его называем.
      - Вы хотите получить у меня списки имен, адресов и телефонов тех, кто сюда приходил?
      Голландец все время говорил в ироническом тоне, но теперь в его голосе прозвучала издевка.
      - Что же, это было бы недурно, но для начала хотелось бы знать, зачем они вообще приходили к вам?
      Ух! Он был уже почти у цели. Йонкер по-прежнему сидел не шевелясь, с потухшей сигарой в руке и, не моргая, смотрел в лицо комиссару.
      - Так, - сказал он наконец, поднимаясь со своего кресла.
      Положив окурок в синюю пепельницу, он прошелся по кабинету.
      - В начале нашей беседы я сказал, что отвечу на ваши вопросы при том условии, что они не будут носить чересчур личный характер. Вы, надо отдать вам должное, довольно ловко связали мою личную жизнь с событиями прошлой ночи.
      Он остановился перед Мегрэ. Тот, в свою очередь, тоже поднялся с кресла.
      - Вы ведь давно в полиции?
      - Двадцать восемь лет.
      - Полагаю, вы не всегда имели дело с подонками. Вам, наверное, приходилось уже сталкиваться с людьми моего возраста и положения, которые подвержены определенным... скажем, наклонностям. Вы считаете это столь предосудительным? В Париже пуританские нравы не в моде!
      - А мадам Йонкер?..
      - О, мадам Йонкер знает жизнь! Она понимает, что некоторым мужчинам в моем возрасте разнообразие необходимо, ну, просто как возбуждающее средство, как стимулятор... Вы вынудили меня говорить о весьма интимных вещах.
      Надеюсь, теперь вы удовлетворены...
      По-видимому, он считал разговор оконченным и довольно красноречиво посмотрел на дверь.
      Но Мегрэ исподволь вновь перешел в атаку.
      - Вы только что говорили об именах, адресах, телефонах...
      - Надеюсь, вы не попросите их у меня. С моей стороны было бы просто непорядочно причинять им лишние хлопоты.
      - Вы сказали, что мало выезжаете и не бываете в ночных кабаре. Где же вы знакомитесь с вашими посетительницами?
      Снова молчание. Снова замешательство.
      - А вы разве не знаете, как это делается? - выдавил он наконец.
      - Знаю, что есть посредники, но сводничество, как известно, карается законом.
      - А их клиенты тоже подпадают под этот закон?
      - Строго говоря, их можно обвинить в соучастии, но, как правило...
      - Как правило, клиентов не трогают. Тогда мне нечего вам больше сказать, господин Мегрэ.
      - Но у меня к вам есть еще одна просьба.
      - Действительно просьба? Или под просьбой вы имеете в виду нечто иное?
      Теперь они боролись уже в открытую.
      - Как вам сказать? Если вы не выполните эту просьбу, я, возможно, должен буду обратиться к закону.
      - Чего же вы хотите?
      - Осмотреть ваш дом.
      - Точнее говоря, обыскать?
      - Вы забыли, что до сих пор я рассматривал вас как намеченную жертву неудавшегося ограбления.
      - И вы хотите оградить меня от повторных попыток?
      - Не исключено.
      - Идемте.
      Комиссару уже больше не предлагали ни сигар, ни виски. Из любезного собеседника Йонкер сразу превратился в крупного буржуа с замашками вельможи.
      - Эту комнату, где я провожу большую часть дня, вы уже видели. Прикажете выдвинуть ящики?
      - Не нужно.
      - Довожу до вашего сведения, что в правом ящике автоматический пистолет системы "люгер" - память с войны.
      И, достав пистолет, добавил:
      - Заряжен. В спальне у меня есть еще браунинг, я покажу его вам. Он тоже заряжен.
      Это гостиная. Вы, конечно, пришли не для того, чтобы любоваться картинами, тем не менее рекомендую вам бросить взгляд на эту картину кисти Гогена, которую считают одним из лучших его произведений. Я завещал ее амстердамскому музею.
      Сюда, пожалуйста. Обратите внимание на ковер - вы разбираетесь в коврах?
      Пройдемте в столовую. Слева от камина - картина Сезанна, он закончил ее незадолго до смерти.
      Эта дверь ведет в небольшую комнату - здесь жена принимает своих гостей.
      Зал приемов. Как видите. Карл чистит столовое серебро.
      Кухня - в подвале. Кухарка тоже там. Хотите спуститься?
      В непринужденности голландца - хотел он того или нет - все время проскальзывали оскорбительные нотки.
      - Нет.
      - Тогда поднимемся. Эту лестницу перевезли сюда из старинного замка в окрестностях Утрехта. Налево мои комнаты.
      Он широко распахнул перед Мегрэ двери, словно маклер по найму квартир, показывающий виллу заезжему любителю.
      - Вот еще один кабинет, копия того, что на первом этаже. Люблю книги, да и не могу без них обойтись. В этих папках слева - история нескольких тысяч картин, списки всех их владельцев по порядку и цена, которую платили за них на распродажах.
      Моя спальня. На ночном столике - второй пистолет, о котором я уже говорил. Плохонький браунинг калибра 6,35. Не оружие - игрушка, в беде вряд ли поможет.
      Все стены, даже на лестничных клетках, были увешаны картинами. Но самые ценные оказались не в гостиной, а в спальне голландца. Сама же спальня с английским гарнитуром и глубокими кожаными креслами выглядела строго и чопорно.
      - Моя ванная. Теперь пройдемте на другую половину. Разрешите, я посмотрю сначала, там ли жена.
      Он постучал, приоткрыл дверь и ненадолго скрылся в комнате.
      - Пройдемте, - сказал он, выходя. - Это ее спальня.
      Обои в комнате были атласные, цвета мятой клубники.
      - Ванная.
      Заглянув в дверь, комиссар увидел ванну из черного мрамора, даже не ванну, а целый бассейн, куда вели несколько ступенек.
      - Поднимемся этажом выше. Ведь я обязан показать все, не так ли?
      Йонкер открыл еще одну дверь.
      - Комната Карла. А дальше его ванная. Заметьте, у него стоит телевизор.
      Он предпочитает черно-белое изображение краскам великих мастеров.
      Он постучал в дверь напротив.
      - Можно, дорогая? Я показываю дом господину Мегрэ, старшему комиссару уголовной полиции. Я правильно вас представил, господин комиссар?
      Войдя, Мегрэ невольно вздрогнул. Посреди застекленного ателье он увидел белый силуэт, склонившийся над мольбертом. "Привидение", - молнией вспыхнуло у него в мозгу, - именно это сказал Лоньон".
      Одеяние мадам Йонкер по виду напоминало монашескую рясу, а по материалу купальный халат.
      В довершение всего на голове ее был белый тюрбан из того же материала. В левой руке молодая женщина держала палитру, в правой - кисть. Ее черные глаза с любопытством смотрели на комиссара.
      - Я много слышала о вас, господин Мегрэ. Рада познакомиться с вами.
      Отложив кисть, она вытерла руку о свой белый халат, оставив на нем зеленые пятна.
      - Надеюсь, вы не знаток живописи. Если да, то, умоляю вас, не смотрите на мою мазню.
      Это и впрямь было неожиданно. После стольких шедевров, которыми увешаны стены этого дома, Мегрэ увидел перед собой полотно, испещренное бесформенными пятнами.
      РИСУНКИ НА СТЕНЕ
      В этот миг что-то изменилось вокруг. Мегрэ почувствовал это сразу, хотя и не мог бы сказать, что именно. Все вокруг будто слегка сдвинулось с привычных мест, поменяло обличье. По-иному зазвучали слова, новый, скрытый смысл обрели жесты и движения хозяев. Быть может, причиной тому была молодая женщина в ее необычном одеянии, а быть может, странная обстановка ателье.
      В огромном камине из белого камня, потрескивая, пылали поленья, языки пламени напоминали пляшущих домовых.
      Теперь комиссар понял, почему занавеси в ателье, которое просматривалось из окон Маринетты Ожье, были почти всегда задернуты. Комната была застеклена с двух сторон, что позволяло выбрать нужное освещение.
      Шторы из черного выцветшего плотного репса сели от частой стирки и слегка расходились посередине.
      Все здесь казалось неожиданным. Особенно бросились в глаза Мегрэ обе поперечные стены - чисто выбеленные и совершенно голые - и языки пламени в камине, занимавшем добрую половину одной из них.
      Когда он вошел, мадам Йонкер стояла с кистью у мольберта - значит, балуется живописью. Но почему же не видно ее картин на стенах? Почему они не лежат на полу или не стоят по углам, приставленные друг к другу, как это обычно бывает в ателье художников? Нет, ничего нет - ни на стенах, ни на отлакированном паркете. Около мольберта на изящном круглом столике - тюбики с красками. Чуть поодаль другой столик из светлого дерева - кажется, первый в этом доме предмет обихода, не имеющий музейной ценности. На нем навалом склянки, жестянки, тряпки. Ну, что тут еще есть? Два старинных шкафа, стул, кресло с полинявшей обивкой.
      Мегрэ все еще не мог понять, что именно его здесь встревожило, но был готов к любым сюрпризам. Слова голландца, обращенные к жене, заставили его еще больше насторожиться:
      - Комиссар пришел не для того, чтобы любоваться моей коллекцией. Как ни странно, он хочет потолковать с нами о ревности. Его, видишь ли, удивляет, что не все женщины ревнивы.
      Это могло сойти за банальность, произнесенную в столь свойственном Йонкеру ироническом тоне, но Мегрэ понял, что голландец подает жене сигнал, и мог бы поклясться, что та едва уловимым движением век дала понять, что приняла это к сведению.
      - У вас ревнивая жена, господин Мегрэ? - спросила она.
      - Признаться, она еще не давала мне повода подумать над этим.
      - Наверное, через ваш кабинет проходит много женщин?
      Может ли это быть! Ему показалось, что и эти слова - сигнал, но только адресованный ему.
      Он постарался припомнить, не приходилось ли ему встречаться с этой женщиной на Кэ-дез-Орфевр. Их взгляды встретились. На ее прекрасном лице застыла вежливая улыбка хозяйки дома, принимающей гостей. Но ему казалось, что в огромных черных глазах с трепещущими ресницами он вот-вот прочтет что-то совсем иное.
      - Вы ведь француженка? - спросил Мегрэ.
      - Норрис вам уже об этом сказал? Вопрос прозвучал совершенно естественно.
      Может быть, зря он ищет в нем скрытый смысл?
      - Я знал это до прихода сюда.
      - О, значит, вы наводили о нас справки? - заметил голландец.
      От его прежней непринужденности не осталось и следа. Это был уже не тот Йонкер, который высокомерно говорил с Мегрэ в своем кабинете и потом издевался над ним, разыгрывая роль гида в музее.
      - Ты устала, дорогая? - спросил он. - Не пойти ли тебе отдохнуть?
      Новый сигнал? Или приказ?
      Сбросив свою белую ряску, мадам Йонкер осталась в простом черном платье.
      Она сразу стала словно выше ростом, платье плотно облегало ее стройную фигуру и чуть полноватые формы женщины в расцвете лет.
      - И давно вы увлекаетесь живописью, мадам?
      - Среди такого множества картин трудно удержаться от искушения самой взяться за кисть. В особенности если муж ничем, кроме живописи, не интересуется, - уклончиво ответила она. - Конечно, не мне тягаться с великими мастерами, чьи полотна постоянно у меня перед глазами. Я могу позволить себе лишь абстрактную живопись. Только, ради бога, не спрашивайте, что означает моя мазня...
      Мегрэ внимательно прислушивался к ее речи, стараясь не упустить малейших нюансов.
      - Вы родились в Ницце?
      - И об этом вам известно?
      И тут, пристально глядя ей в глаза, он нанес хорошо рассчитанный удар.
      - У меня есть любимые места в этом городе, например церковь святого Репарата.
      Она не вздрогнула, не покраснела, но по каким-то неуловимым признакам он понял, что попал в цель.
      - Я вижу, вы хорошо знаете город...
      Одно упоминание о церкви святого Репарата вызывало в памяти старую Ниццу, узкие улочки, куда почти никогда не проникает солнце и где круглый год на веревках, протянутых между домами, сушится белье.
      Теперь он был почти уверен, что она родилась именно там, в этих кварталах бедноты, где в полуразвалившихся домишках ютится по пятнадцать-двадцать семей в каждом, а на лестницах и во дворах кишмя кишит детвора.
      Ему показалось даже, что между ними установился своеобразный молчаливый контакт, словно на глазах у мужа, от которого все эти тонкости начисто ускользнули, они обменялись тайным масонским приветствием.
      Комиссар Мегрэ был большим человеком в уголовной полиции, но вышел он из народа.
      Мадам Йонкер жила среди картин, достойных Лувра, одевалась у дорогих портных, устраивала роскошные приемы в Манчестере и Лондоне, носила бриллианты и изумруды, но выросла она на мостовых старой Ниццы, под сенью церкви святого Репарата. И Мегрэ не удивился бы, узнав, что она когда-то торговала цветами на площади Массена.
      Оба поняли это и, поняв, вошли в новую роль - теперь за репликами, которыми они обменивались, скрывалось нечто совсем иное, и эти невысказанные слова не имели ни малейшего отношения к отпрыску голландских банкиров.
      - Великолепное ателье! - сказал Мегрэ. - Ваш супруг оборудовал его для вас?
      - Нет, что вы! Он строил этот дом еще до знакомства со мной! В те времена у моего мужа была в подругах настоящая художница. Ее полотна до сих пор выставляют в картинных галереях. Он истратил на нее кучу денег, и я спрашиваю себя иногда, почему он на ней не женился? Может, она была уже не так молода? Что вы на это скажете, Норрис?
      - Сейчас уж не помню...
      - Вы только полюбуйтесь, как он воспитан, как деликатен!
      - Но, мадам, вы не ответили на мой вопрос, давно ли вы увлекаетесь живописью?
      - Не очень... несколько месяцев...
      - И большую часть времени вы проводите здесь, в ателье?
      - Да. О, это настоящий допрос! - воскликнула она в шутливом тоне. - Судя по тому, как вы спрашиваете, вы плохо знаете женщин. Ведь я хозяйка в этом доме. Спросите меня, чем я была занята вчера в это время - вряд ли я отвечу.
      Я, надо вам сказать, большая лентяйка, и мне кажется, что у лентяев время бежит куда быстрее, чем у занятых людей. Большинство, правда, считают, что наоборот... Просыпаюсь я поздно, люблю понежиться в постели; пока встану, пока поболтаю с горничной, а там кухарка приходит за распоряжениями...
      Глядишь, уже обедать пора, а я еще толком не проснулась.
      - Вы слишком разговорчивы и откровенны сегодня, - заметил Йонкер.
      - Хм, я до сих пор и не подозревал, что можно рисовать по вечерам... сказал Мегрэ.
      На этот раз супруги явно переглянулись. Голландец нашелся первым.
      - Импрессионисты - эти фанатики солнца - возможно, согласились бы с вами, а вот модернисты предпочитают искусственное освещение. По их мнению, оно обогащает палитру множеством полутонов и оттенков.
      - Так поэтому, мадам, вы и рисуете ночами? - повторил Мегрэ свой вопрос.
      - Смотря по настроению...
      - Бывает, что настроение приходит после ужина, и вы простаиваете у мольберта до двух ночи, - не унимался комиссар.
      - От вас решительно ничего не скроешь, - мадам Йонкер произнесла это с вымученной улыбкой.
      Мегрэ кивнул на черный занавес, которым была задернута застекленная стена, выходившая на авеню Жюно.
      - Занавес, как видите, закрывается неплотно. Я уже говорил вашему мужу, что на любой улице среди жильцов найдется хоть один, страдающий бессонницей.
      Интеллигенты в таких случаях читают или слушают музыку, ну, а люди попроще сидят у окна...
      Теперь Йонкер полностью передавал слово жене, словно чувствуя, что почва ускользает у него из-под ног. Пытаясь скрыть тревогу, он прислушивался к разговору с напускным безразличием и пару раз даже отходил к окну, погружаясь в созерцание панорамы Парижа.
      Небо все больше прояснялось, на западе сквозь облака уже проглядывало заходящее багровое солнце.
      - В этих шкафах вы храните свои полотна? - спросил Мегрэ.
      - Нет... Хотите в этом убедиться?.. Не стесняйтесь, я все понимаю, такая уж ваша служба?
      Она открыла один из шкафов: он оказался доверху набит рулонами бумаги, тюбиками масляных красок, какими-то склянками и коробками.
      Все было в полном беспорядке, как и на столике. Зато во втором шкафу лежали лишь три холста с подрамниками, на которых еще сохранились этикетки соседнего магазина на улице Лепик.
      - Вы разочарованы? Ожидали увидеть здесь человеческий скелет? - сказала мадам Йонкер, намекая, очевидно, на известную английскую пословицу, гласящую, что в каждом доме есть свои тайны - "свой скелет в платяном шкафу".
      - Для скелета нужен покойник, а Лоньон пока еще не отдал богу душу в Биша, - нахмурившись, возразил Мегрэ.
      - О ком это вы говорите? - спросила мадам Норрис.
      - Об одном инспекторе... А скажите, мадам, вы уверены, что в тот момент, когда раздались выстрелы, точнее говоря, три выстрела, вы находились в своей комнате?
      - А не кажется ли вам, господин Мегрэ, - не выдержал Йонкер, - что на сей раз вы зашли слишком далеко?..
      - В таком случае ответьте на этот вопрос сами. В самом деле, ваша супруга посвящает часть своего времени живописи, чаще всего она рисует по вечерам и, случается, проводит в ателье чуть ли не всю ночь. Но странное дело - здесь почти пусто: ни мебели, ни картин...
      - Разве во Франции есть особый закон о том, как художникам надлежит обставлять студии? - поднял брови голландец.
      - Где вы видели студию, в которой не было бы ни одного полотна, законченного или незаконченного? Хотелось бы знать, мадам, что вы делаете со своими картинами?
      Она с надеждой посмотрела на мужа, как бы предоставляя ему самому найти подходящий ответ.
      - Поймите, Мирелла вовсе не считает себя художницей...
      Мегрэ впервые услышал ее имя.
      - К тому же она весьма взыскательна к себе и обычно уничтожает картину, не окончив ее...
      - Минуточку, господин Йонкер... Еще один вопрос - знаю, что надоел, но такой уж я дотошный. Мне случалось бывать в мастерских художников... Так вот скажите - как они уничтожают неудавшиеся картины?
      - Ну, разрезают их на куски, потом сжигают или выбрасывают в мусорный ящик.
      - А до этого?
      - То есть как "до этого"? Я вас не понимаю...
      - Неужели? Такой знаток, и не понимаете! А подрамники? Что, их тоже каждый раз выбрасывают? У вас, наверное, так - ведь в этом шкафу три новехоньких подрамника.
      - Моя жена раздает иногда свои картины друзьям, те, которые ей более или менее удались...
      - Не те ли, за которыми кто-то приезжает по вечерам?
      - Когда по вечерам, когда днем. Какая разница?..
      - Стало быть, вашей супруге картины удаются гораздо чаще, чем она говорила только что...
      - Иногда увозят и другие картины - у меня их много!
      - Я вам еще нужна? - спросила мадам Йонкер. - Может быть, спустимся вниз? Выпили бы кофе или чаю?
      - Благодарю, мадам, только не сейчас. Ваш супруг любезно согласился показать мне свой дом, но до сих пор не сказал, что находится за этой дверью, - Мегрэ указал на темную дубовую дверь в глубине ателье. - Как знать, не обнаружим ли мы там сохранившиеся образцы вашего творчества?
      Атмосфера накалялась: казалось, что даже воздух в комнате наэлектризован.
      Голоса звучали приглушенно, отрывисто.
      - Боюсь, что нет, господин Мегрэ, - сказал Йонкер.
      - Вы уверены?
      - Да, уверен. Долгие месяцы, а то и годы прошли с тех пор, как я в последний раз отпирал эту дверь. Когда-то это была комната женщины, о которой вам уже говорила жена. Ну, той самой художницы... Там мы... она, одним словом, она любила отдохнуть там, в перерывах между работой...
      - Ах, вот как! И теперь комната стала для вас неприкосновенной святыней!
      Надо же! До сих пор не можете забыть?
      Мегрэ умышленно перешел на этот тон, надеясь вывести голландца из равновесия.
      - Господин Мегрэ, если я нагряну к вам в дом, начну рыскать по углам и докучать вашей жене вопросами, то, смею вас заверить, многое в вашей личной жизни покажется весьма странным, чтобы не сказать больше. У каждого из нас, изволите ли видеть, свой образ мыслей и свой быт, недоступный пониманию посторонних.
      Дом этот обширен... Меня мало что интересует, кроме моих картин. В свете мы бываем редко... Моя жена, как вы уже знаете, балуется живописью...
      Удивительно ли, что она не придает большого значения судьбе своих картин: она вольна их сжечь, выбросить в мусорный ящик или подарить друзьям...
      - Друзьям? Каким друзьям?
      - Я вам уже сказал и сейчас могу только повторить: было бы непорядочно и бестактно с моей стороны впутывать совершенно непричастных людей в неприятности, которые обрушились на меня только из-за того, что вчера ночью какие-то неизвестные стреляли у нас на улице...
      - Ну ладно, давайте все-таки вернемся к этой двери...
      - Не знаю, сколько комнат в вашей квартире, господин Мегрэ, в моем доме их тридцать две. Я держу прислугу - четырех человек. Горничных мы иногда меняем некоторые из них нескромны и позволяют себе слишком много. Человек нашего круга не удивился бы, узнав, что кто-то из прислуги потерял ключ от одной из комнат...
      - И вы до сих пор не заказали другого?
      - Мне это не пришло в голову.
      - Вы уверены, что в доме нет запасного ключа?
      - Насколько мне известно - нет... Впрочем, может быть, он где-то здесь и, возможно, найдется когда-нибудь в самом неожиданном месте...
      - Вы позволите мне отсюда позвонить? - сказал Мегрэ, подходя к телефону на столике.
      Еще раньше комиссар заметил телефонные аппараты почти во всех комнатах: безусловно, в доме был свой коммутатор.
      - Что вы собираетесь делать? - спросил Йонкер.
      - Вызвать слесаря.
      - Я не потерплю этого, господин Мегрэ. Мне кажется, вы превышаете свои полномочия!
      - В таком случае мне придется позвонить в прокуратуру и запросить ордер на обыск...
      Супруги снова переглянулись. Потом Мирелла молча пододвинула к шкафу табурет, стоявший у мольберта, влезла на него и, пошарив наверху, тут же спрыгнула на пол, держа в руках ключ.
      - Видите ли, господин Йонкер, меня особенно поразила одна деталь, вернее, две аналогичные детали. В дверях ателье врезан замок не изнутри, а снаружи: это не совсем обычно, - сказал Мегрэ. - А пока вы говорили со мной, я обратил внимание, что и в той комнате, о которой шла речь, замок снаружи...
      Удивительное совпадение, не правда ли?
      - Удивляйтесь на здоровье, господин Мегрэ. Вы, как вошли в дом, так и не перестаете удивляться! Еще бы, наш образ жизни вам в диковинку. Куда уж тут понять?
      - Как видите, я стараюсь по мере сил, - вздохнул Мегрэ.
      Мадам Йонкер протянула комиссару ключ. Он взял его и направился к закрытой двери. Супруги Йонкер не двинулись с места; они напоминали сейчас две статуи, выставленные в огромной мастерской.
      Мегрэ открыл дверь.
      - Так когда же вы открывали эту дверь в последний раз?
      - Это неважно, - бросил Йонкер.
      - Вас, мадам, почему - вы, наверное, догадываетесь, я не прошу заходить сюда, но вас, сударь, я попросил бы подойти поближе...
      Голландец направился к Мегрэ, изо всех сил стараясь сохранить свое обычное достоинство.
      - Заметьте, пол здесь чист, ни следа пыли. Это во-первых! Притронетесь к полу - и вы убедитесь, что кое-где паркет еще сырой - стало быть, пол мыли недавно... Кто-то убирал эту комнату сегодня утром или самое позднее вчера ночью. Спрашивается - кто?
      - Во всяком случае, я никого сюда не посылала, - услышал Мегрэ голос Миреллы. - Можете спросить об этом у горничных. Разве что муж распорядился, Комната оказалась небольшой. Из ее единственного окна, как и в мастерской, открывался вид на Париж. Старенькие цветастые занавески были перепачканы краской. В некоторых местах на них сохранились еще цветные отпечатки пальцев. Комиссар готов был поклясться, что кто-то малевал здесь пальцем и вытирал потом руки о занавеску.
      В углу стояла железная кровать с матрацем, но без простыней и одеяла.
      Однако внимание Мегрэ привлекли прежде всего стены грязно-белого цвета, сверху донизу покрытые рисунками, мягко говоря, весьма фривольного свойства.
      "Заборная живопись, - мелькнуло у Мегрэ, - как в общественной уборной".
      - Не смею предположить, - сказал он едко, - что эти рисунки дело рук вашей бывшей подруги. Впрочем, вот тот женский контур сразу опроверг бы эту гипотезу...
      На стене в указанном месте красовался контур Миреллы, набросанной несколькими жирными штрихами. Надо было отдать справедливость неизвестному художнику: набросок выглядел куда более живо, чем некоторые старые полотна в салоне.
      - Ждете объяснений? - спросил Йонкер.
      - Да нет, зачем же... Ведь вы сами сказали, что ваш образ жизни мне в диковинку. Кое-что у вас мне и впрямь никогда не понять. Но все же я почти убежден, что даже, как вы говорите, люди вашего круга удивились бы, увидев эти... хм! фрески среди ваших бесценных полотен.
      Поморщившись, комиссар продолжал осматривать комнату. Рядом с кроватью на стене он заметил вертикальные зарубки, которые напоминали ему своеобразные календари заключенных на стенах тюремных камер.
      - Здешний жилец, - сказал он, - как видно, с нетерпением ждал, когда его выпустят отсюда. Вон даже дни считал!
      - Я вас не понимаю.
      - А кто рисовал на стенах - вы тоже не знаете?
      - Я как-то заглянул в эту комнату...
      - Давно это было?
      - Несколько месяцев, я вам уже говорил... Поверьте, я сам был неприятно удивлен, увидев эти рисунки. Отлично помню, как закрыл тогда дверь и забросил ключ на шкаф...
      - В присутствии жены? - усмехнулся Мегрэ.
      - Этого я не помню...
      - Мадам, вам было известно о рисунках на стенах?
      Мирелла утвердительно кивнула.
      - И какое же впечатление произвел на вас ваш портрет?
      - Ну какой там портрет! Так, набросок. Для этого большого таланта не требуется...
      - Не хотите, значит, говорить, кто это рисовал. Что ж, я подожду.
      Воцарилось молчание. Мегрэ, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана трубку.
      - Пожалуй, все же мне лучше вызвать своего адвоката, - пробормотал голландец. - Я не силен во французских законах и не знаю, имеете ли вы право допрашивать нас подобным образом.
      - Воля ваша, но учтите, если вы тут же, не сходя с места, не ответите толком на мой вопрос, то со своим адвокатом вам придется говорить уже у меня на Кэ-дез-Орфевр, ибо я буду вынужден немедленно отвезти .вас туда.
      - Без ордера на арест?
      - Не беспокойтесь! Если потребуется, ордер будет у меня на руках через полчаса... И комиссар направился к телефону.
      - Постойте!
      - Кто жил в этой комнате?
      - Это старая история... Может быть, мы спустимся теперь и продолжим этот разговор за бокалом вина? Я не прочь бы и закурить, но сигары остались внизу...
      - Ну что ж, извольте, но при условии, что мадам Йонкер пойдет с нами...