В старом доме на авеню Жюно лифта не было. Не было и ковровых дорожек на лестнице. Зато деревянные ступеньки, отполированные поколениями жильцов, были хорошо натерты, а перила гладки. На каждом этаже - по две квартиры. На некоторых дверях поблескивали медные таблички с именами хозяев.
      Поднявшись на четвертый этаж, Мегрэ толкнул неплотно приоткрытую дверь, прошел через неосвещенную прихожую и оказался в гостиной, где в кресле, обитом цветастой материей, покуривая, сидел Шинкье.
      - А я вас жду... Консьержка вам все рассказала? - произнес он. - И про машину тоже? Это меня больше всего удивило. Вот посмотрите-ка...
      Он встал и вытащил из кармана три блестящие гильзы, завернутые в обрывок бумаги.
      - Мы нашли их на улице... Если стреляли из машины на ходу, что весьма вероятно, стреляющему пришлось открывать дверцу. Калибр 7,63 - обратили внимание?
      Ничего не скажешь, Шинкье был дельный полицейский и исправный служака.
      - Стреляли, очевидно, из маузера, - продолжал он, - тяжелый пистолет. Его так просто не положишь в карман брюк или в дамскую сумочку... Понимаете, что я хочу сказать? Это почерк профессионала. У него был по крайней мере один сообщник - он сидел за рулем. Не мог же убийца одновременно вести машину и стрелять. Стало быть, это не ревнивый любовник - тот обычно расправляется с соперником в одиночку. К тому же целились в живот... В живот вернее, чем в грудь... Человек едва ли выживет, если кишки у него продырявлены крупнокалиберными пулями в добром десятке мест.
      - Вы осмотрели квартиру?
      - Лучше бы вы сделали это сами.
      Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке: дело из ряда вон выходящее, а расследование начали участковые. И хуже всего, что от них уже не отвяжешься ведь Лоньон как-никак их сослуживец. Конечно, пока он был жив-здоров, они не принимали его всерьез, но теперь другой разговор: найти тех, кто в него стрелял, - для участковых инспекторов дело чести.
      - А комнатка недурна, как вы считаете?
      Темновата, пожалуй, а так совсем недурна. Ярко-желтые обои, на отлакированном, блестящем полу - ковер, тоже желтый: по краям такой же яркий, как стены, в середяне - побледней. Комната служила одновременно столовой и гостиной. Обставлена она была со вкусом, мебель модная, телевизор, радио и проигрыватель - все чин чином.
      Внимание Мегрэ сразу же привлек стол посреди комнаты.
      Так, так, кофейник, сахарница и бутылка коньяку, чашка с недопитым кофе.
      - А чашка-то только одна, - пробормотал Мегрэ. - Шинкье, вы, конечно, ни до чего не дотрагивались? Сходите-ка вниз и позвоните нашим ребятам, пусть подошлют кого-нибудь из лаборатории...
      Мегрэ надел шляпу, пальто он не снимал. Одно из кресел, рядом с журнальным столиком, было повернуто к окну. В пепельнице лежало семь-восемь окурков.
      Дверей в гостиной было две: первая вела на кухню, аккуратную, сверкающую чистотой, словно образцовая кухня с выставки чудом попала в старый парижский дом.
      Вторая дверь вела в спальню. Постель в беспорядке, на одинокой подушке еще видна вмятина.
      Шелковый халат бледно-голубого цвета брошен на спинку стула, кофточка от женской пижамы того же цвета свисает со стула на пол, а пижамные панталоны валяются около стенного шкафа.
      Вернулся Шинкье.
      - Я говорил с Мерсом. Он сейчас же пришлет своих людей. Все осмотрели?
      Шкаф открывали?
      - Нет еще...
      Мегрэ открыл шкаф: на вешалках-плечиках пять платьев, зимнее пальто, отделанное мехом, и два костюма: один - бежевый, другой - цвета морской волны. На верхней полке чемоданы.
      - Видите? Похоже, что она уехала налегке. В комоде все белье на месте...
      - заметил Шинкье.
      Вид из окна был неплохой - отсюда хорошо виден Париж. Но сегодня все затянуто серой пеленой обложного дождя.
      По ту сторону кровати - приоткрытая дверь в ванную, но и там полный порядок: зубная щетка, баночки с кремом - все на своих местах.
      Судя по обстановке, Маринетта Ожье - девушка со вкусом. Большую часть времени она, видимо, проводила дома, в своем уютном гнездышке.
      - Да, забыл спросить у консьержки, готовит ли она сама или питается в ресторанах, - признался Мегрэ.
      - Я спрашивал. Она почти всегда ела дома, - ответил Шинкье.
      Да, видимо, так оно и было. В холодильнике полцыпленка, масло, сыр, фрукты, две бутылки пива, бутылка минеральной воды. Вторая, полупустая, в спальне на ночном столике, рядом с пепельницей. Эта пепельница в отличие от той, что стояла в гостиной, сразу заинтересовала Мегрэ. В ней было два окурка со следами губной помады.
      - Она курила американские сигареты... - заметил Мегрэ.
      - А в гостиной только окурки от "Голуаз", - отозвался Шинкье.
      Они переглянулись: оба подумали об одном и том же.
      - Судя по постели, нельзя сказать, что в прошлую ночь здесь предавались любовным утехам...
      Несмотря на трагизм ситуаций, трудно было сдержать улыбку при мысли, что Невезучий пару часов назад лежал в объятиях молоденькой косметички.
      А может, они поссорились, и разобиженный Лоньон просидел в кресле в соседней комнате остаток ночи, выкуривая одну сигарету за другой, а Маринетта осталась в постели? Нет, что-то тут не так! Обычно дело начинало проясняться для Мегрэ с первых шагов, но на этот раз у него до сих пор не было сколько-нибудь приемлемой версии.
      - Извините, бога ради, Шинкье, придется вам еще раз спуститься; я забыл расспросить консьержку о некоторых деталях. Интересно, когда она поднялась сюда, горел ли в гостиной свет?
      - Это я вам и сам скажу. Свет там горел, и дверь была открыта. В других же комнатах было темно.
      Они вернулись в гостиную. Только теперь Мегрэ обратил внимание на то, что вместо обычных окон в комнате были две застекленные двери на балкон, тянувшийся вдоль всего фасада, как это часто бывает на верхних этажах старых парижских домов.
      Сквозь туман еле проступали очертания Эйфелевой башни, высоких колоколен соборов; на крышах, блестевших от дождя, дымились трубы.
      Мегрэ помнил авеню Жюно еще с первых лет своей службы. Тогда она была почти не застроена. Среди пустырей и садов торчало лишь несколько домишек.
      Начало положил какой-то художник, построивший здесь особняк, образчик модерна тех времен. Его примеру последовал кто-то из литераторов, за ним оперная дива, и вскоре авеню Жюно обрела аристократический вид. Теперь небольшие особняки и виллы стояли уже почти вплотную друг к другу. Через двери балкона комиссар видел их крыши. Двухэтажный особняк напротив, судя по стилю, был построен лет пятнадцать назад.
      Интересно, чей это дом? Пожалуй, художника какого-нибудь. Второй этаж сплошь застеклен, как обычно в студиях. Темные занавески задернуты, но неплотно и посередине пропускают узкую полоску света, шириной не больше полуметра.
      С улицы донесся шум, затем тяжелые шаги на лестнице, голоса. Раздался стук в дверь. Приехали ребята из экспертизы. Ба, даже Мере явился собственной персоной!
      - А где же тело? - спросил он, недоуменно посмотрев на комиссара из-под толстых стекол очков. Впрочем, Выражение легкого удивления никогда не исчезало из его близоруких голубых глаз.
      - Какое еще тело! Разве Шинкье тебе ничего не сказал?
      - Я очень торопился, шеф, не разобрал что к чему... - сказал он извиняющимся тоном.
      - Речь идет о Лоньоне. На него напали сегодня ночью, когда он выходил из этого дома...
      - Он умер?
      - Его свезли в Биша. Может быть, выживет. В этой квартире он провел с одной женщиной часть ночи. Мне нужно знать, где он оставил отпечатки пальцев: в спальне и здесь или только здесь, в этой комнате, ясно? Сними все его отпечатки, какие найдешь... Шинкье, пойдемте вниз...
      По лестнице они шли молча. Лишь на первом этаже Мегрэ сказал вполголоса:
      - Надо бы, пожалуй, опросить жильцов и соседей. Конечно, маловероятно, что ночью, в такую погоду кто-то стоял у раскрытого окна как раз в тот момент, когда раздались выстрелы. Но чем черт не шутит...
      Дальше: Маринетта могла, выйдя из дому, взять такси - тогда нетрудно будет разыскать шофера. Такси здесь легче всего поймать на площади Константин-Пекер - туда бы она в этом случае и пошла... Ну, да вы знаете этот квартал лучше меня...
      Мегрэ вздохнул, пожимая Шинкье руку.
      - Желаю удачи!
      Оставшись один, комиссар снова толкнул застекленную дверь швейцарской.
      Из-за занавески долетало ровное дыхание. Ага, муженек, видимо, уснул.
      - Вы хотите еще о чем-нибудь спросить? - шепотом сказала Анжела.
      - Нет. Я только хотел еще раз воспользоваться вашим телефоном, но, пожалуй, позвоню из другого места. Пусть ваш муж поспит...
      Как Мегрэ и ожидал, журналисты, завидев его в дверях, прорвали кордон полицейских и бросились к нему.
      - Послушайте, господа, пока что я знаю не больше вашего. Инспектор Лоньон при исполнении служебных обязанностей подвергся вооруженному нападению...
      - Как вы сказали: при исполнении служебных обязанностей? - перебил его чей-то насмешливый голос.
      - Вот именно - при исполнении служебных обязанностей! Инспектор тяжело ранен, его прооперировал в Биша профессор Минго. Больной, по-видимому, не сможет говорить еще несколько часов, а то и дней.
      Все остальное - предположения. Во всяком случае, здесь больше вам нечего ждать, господа. Подъезжайте на Кэ-дез-Орфевр после обеда - возможно, у меня будут для вас новости.
      - А что делал инспектор в этом доме? Правда ли, что из дома исчезла какая-то девушка?
      - Потом, потом, господа, после обеда!
      - Вы так ничего и не скажете?!
      - Я ничего не знаю.
      Подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, Мегрэ пошел вниз по улице. Он слышал еще, как за его спиной несколько раз щелкнули затворы фотоаппаратов, и понял, что за неимением лучшего репортеры снимали его.
      Отойдя немного, он обернулся: толпа начала расходиться.
      На улице Коленкур он зашел в первое попавшееся бистро и заказал себе грог, чтобы согреться.
      - Да, будьте любезны, еще три жетона для автомата.
      Предварительно отхлебнув грога, Мегрэ зашел в кабину и набрал номер Биша.
      Как и следовало ожидать, его долго соединяли со всеми отделениями подряд, пока, наконец, он не услышал в трубке знакомый голос старшей, медсестры из хирургического.
      - Нет, не умер. У него сейчас дежурит практикант-ординатор, а ваш инспектор прогуливается по коридору... Да... Нет, этого я не могу вам сказать, мало ли что может случиться... Вот сейчас ко мне зашел кто-то из ваших... Хорошо...
      Немного успокоенный, Мегрэ повесил трубку. Затем он позвонил на Кэ-дез-Орфевр.
      - Лапуэнт вернулся?
      - Здесь. Дозванивается на авеню Жюно - - думает, что вы еще там.
      - Это вы, шеф? - донесся до него голос Лапуэнта. - Институт красоты я сразу нашел. На авеню Матиньон только один такой. Первоклассное заведение, там священнодействует некий Марселин, кумир парижанок. Маринетта Ожье сегодня на работу не вышла, ее подруги очень удивлены, она тут слывет девушкой работящей и примерного поведения. О своих отношениях с инспектором она никому не рассказывала. Есть у нее женатый брат, живет он в пригороде, где-то в Ванве, точный адрес я пока не узнал... Работает в страховой компании "Братская помощь". Маринетта иногда звонила ему на работу... Я заглянул в справочник, это на улице Ле-Пелетье... Прежде чем ехать туда, я решил поговорить с вами...
      - Жанвье там? - спросил Мегрэ.
      - Да, печатает донесение.
      - Спроси его: что-нибудь серьезное? А то мне все-таки хотелось бы, чтобы ты выспался и был в моем распоряжении, как только понадобишься...
      Молчание. Потом Лапуэнт произнес упавшим голосом:
      - Он говорит - ничего особенного...
      - Тогда введи быстренько его в курс дела. Пусть съездит на улицу Ле-Пелетье и постарается разузнать, куда могла деться Маринетта.
      В кафе вошло еще несколько человек - как видно, постоянных клиентов: их обслуживали, не ожидая заказа. Мегрэ узнали: на телефонную будку то и дело поглядывали с любопытством.
      Комиссар набрал номер квартиры Лоньона. Как он и ожидал, трубку сняла мадам Мегрэ.
      - Где ты сейчас? - спросила она.
      - Те, я в двух шагах, но не говори этого вслух. Ну, как она?
      По молчанию в трубке он почувствовал, что жене неудобно говорить.
      - Ну хорошо, тогда ты только отвечай. Мадам Лоньон, - конечно, слегла и посмотреть на нее - так ей еще хуже, чем мужу. Верно?
      - Да, - ответила жена.
      - Ну, нравится ей это или нет, скажи, что ты мне нужна, и приходи поскорей к "Маньеру".
      - Пообедаем вместе?
      Она не верила своим ушам. В субботние вечера или по воскресеньям случалось, что они обедали вместе в ресторане, но в будни, да еще в самый разгар очередного дела?!
      Мегрэ допивал свой грог за стойкой. В бистро зашушукались.
      И так всюду - куда ни придешь! Вот она, цена той рекламы, которую газеты создали ему против его воли. Поработай-ка в такой обстановке!
      Кто-то, не глядя на него, сказал:
      - Говорят, гангстеры кокнули Невезучего? Другой таинственно прошептал в ответ:
      - Если бы гангстеры!
      Слухи об отношениях инспектора с Маринеттой уже облетели весь квартал.
      Под любопытными взглядами посетителей Мегрэ расплатился и, выйдя из бистро, пошел к "Маньеру".
      В этом ресторанчике, неподалеку от каменной лестницы, спускавшейся с Монмартрского холма, собиралась вся "знать" квартала - актрисы, художники, литераторы. К знаменитостям здесь привыкли.
      Час для завсегдатаев был еще ранний, и большинство столиков пустовало, только у стойки бара несколько человек сидели на высоких табуретках Мегрэ снял намокшее пальто и шляпу и, облегченно вздохнув, опустился на диванчик у окна. Он успел не торопясь набить трубку и уже раскуривал ее, задумчиво глядя в окно, когда увидел мадам Мегрэ. Она переходила улицу, наклонив раскрытый зонтик, который чем-то напоминал рыцарский щит.
      - Гляжу на тебя, и не верится как-то... Последний раз мы здесь были лет пятнадцать назад, зашли после театра... Помнишь?
      - Да, помню... Что тебе заказать? Он протянул ей меню.
      - Ну, ты, конечно, закажешь свои вечные сосиски... А я вот разорю тебя и возьму омара под майонезом.
      Они подождали, пока принесли закуску и бутылку вина. За соседними столиками никого не было, окно запотело - уютно, тихо, тепло. Они были одни.
      - Сейчас я чувствую себя одним из твоих сотрудников. Небось вот так ты сидишь с Люка или с Жанвье, когда звонишь мне домой и говоришь, чтобы я не ждала тебя к обеду.
      - Да, но куда чаще я сижу как проклятый в кабинете и пробавляюсь весь день бутербродами да пивом. Ну ладно, рассказывай, что там у вас было...
      - Ты ведь знаешь, я не люблю сплетничать, но...
      - Говори все как есть.
      - Ты мне часто рассказывал о ней и ее муже, и при этом ты всегда жалел только его. Признаться, мне казалось, что ты предвзято судишь...
      - Ну, а теперь?
      - Да ее жалеть нечего, хотя она и не виновата, что уродилась такая!
      Прихожу - она лежит, у кровати консьержка и старуха соседка. Старуха все время перебирает четки... Сама Лоньонша выглядит ужасно, кажется, вот-вот помрет... Доктора он и, разумеется, еще до моего прихода вызвали.
      - Она удивилась, что ты пришла?
      - Боже мой, что она понесла, как только меня увидела... "Теперь-то, говорит, - ваш муженек по крайней мере не будет больше преследовать моего Шарля. Он еще пожалеет, что не взял его на Кэ-дез-Орфевр..." Сначала мне было не по себе. Но, к счастью, скоро пришел доктор, такой иронический, невозмутимый старичок.
      Для обоих этот обед в пустом ресторане был настоящим праздником. Как он отличался от будничной семейной трапезы дома, на бульваре Ришар-Ленуар!
      Особенно возбуждена была мадам Мегрэ, глаза ее блестели, она раскраснелась, говорила быстрей обычного.
      Когда они обедали или завтракали дома, говорил Мегрэ, а она слушала. Что интересного расскажешь о домашних делах! Но сегодня все было наоборот: она говорила без умолку, польщенная вниманием мужа.
      - Тебе интересно?
      - Очень! Продолжай.
      - Доктор осмотрел ее и сделал мне знак выйти за ним в прихожую. Там мы поговорили вполголоса. Он, кажется, удивился, застав меня в этом доме, и даже спросил, действительно ли я жена комиссара Мегрэ. Я ему все объяснила.
      Ну, ты понимаешь, что я ему сказала... "Это делает вам честь, мадам, проворчал старичок, - ценю ваши чувства, но считаю своим долгом предупредить вас... Не скажу, конечно, что у мадам Лоньон железное здоровье, но смею вас уверить, никаких серьезных болезней у нее нет... Вот уже десять лет я ее "лечу"... И не я один... Время от времени она вызывает кого-нибудь из моих коллег, требуя во что бы то ни стало угрожающего диагноза. А когда я рекомендую ей проконсультироваться с психиатром или невропатологом, она возмущается, кричит, что не сумасшедшая и что я ничего не смыслю в болезнях...
      Кто ее знает, быть может, она, как и многие истерички, ненавидит мужа. Не может простить ему, что он остался участковым инспектором, и подсознательно мстит ему на свой лад: притворяется больной, заставляет его ухаживать за ней и заниматься хозяйством. Одним словом, не дает ему житья. То, что вы пришли к ней утром, - это понятно. Но смотрите, если вы и дальше будете ей потакать, то так легко потом от нее не избавитесь!" Ну и вот, когда доктор ушел, я тут же позвонила в клинику, а ей сказала, что Лоньону значительно лучше. Конечно, я перехватила немного, но греха тут нет, ведь жалеет-то она только себя, а не мужа...
      Принесли сосиски с жареной картошкой и омара под майонезом. Мегрэ налил вина в бокалы.
      - А когда ты позвонил, я ей сказала, что должна уйти на часок-другой. Она сразу надулась: "Конечно, муж требует! Все они такие!" И вдруг выпалила ни с того ни с сего: "Если овдовею - придется переезжать. Эта квартира мне будет не по средствам. А я здесь двадцать пять лет прожила!"
      - Послушай, не намекала ли она на то, что у Лоньона есть другая женщина?
      - спросил Мегрэ.
      - Нет, сказала только, что у полицейских отвратительная работа, приходится иметь дело со всякими подонками, даже с проститутками...
      - А ты не попыталась выяснить у нее, не изменился ли Лоньон за последнее время?
      - Как же, спросила. А она в ответ: "С тех пор как я вышла замуж за него, он чуть ли не каждую неделю заводит разговор о том, что вот-вот раскроет большое дело и прогремит на весь Париж. Тогда-то начальство оценит его по заслугам, и он пойдет вверх. Сначала я, как дура, верила и радовалась, но кончалось всегда тем, что дело уплывало из-под рук или успех приписывали кому-нибудь другому".
      Уже давно Мегрэ не видел жену в таком возбужденном состоянии.
      - Я сразу поняла по ее глазам, что она имеет в виду тебя, и еще она жаловалась, что в последнее время его посылали вне очереди на ночные дежурства. Это верно?
      - Да. Но по его же просьбе.
      - Ей-то он ничего об этом не говорил. А вот с неделю назад сказал, что скоро она кое о чем узнает из газет и что теперь-то его фотография наверняка попадет на первые полосы.
      - А она не пыталась расспросить его поподробней?
      - По-моему, она ему просто не поверила. Постой! Вот еще что. Рассказывая об этом, он как-то добавил: "Внешность обманчива. Если бы можно было видеть сквозь стены, мы не поверили бы своим глазам". Мне запомнилась эта фраза.
      Беседу прервал хозяин ресторана. Поздоровавшись, он предложил ликер к кофе. Когда они опять остались вдвоем, мадам Мегрэ нерешительно спросила мужа:
      - Пригодится это тебе?
      Комиссар сидел молча, раскуривая трубку. У него вдруг мелькнула смутная догадка.
      - Ну, что ты молчишь?
      - Да! Как знать, может быть, это перевернет весь ход следствия.
      Она бросила на него благодарный, хотя и недоверчивый взгляд.
      Не раз потом вспоминала она этот чудесный обед у "Маньера".
      ЛЮБОВНЫЕ ТАЙНЫ МАРИНЕТТЫ
      Мегрэ посмотрел в окно. Дождь постепенно ослабевал, словно израсходовав всю свою силу за утро, когда он то и дело принимался лить как из ведра, внезапно обрушивая на прохожих хлещущие косые струи. Пора было идти, но Мегрэ не торопился - ему хотелось еще немного продлить этот необычайный праздничный обед.
      Видел бы их Лоньон; он бы не упустил случая еще раз излить желчь: "Я корчусь от боли на больничной койке, а они сидят у "Маньера", воркуют на старости лет, как голуби, и судачат о моей несчастной жене: уж и склочница-то она и в голове у нее не все в порядке..."
      - Ты к себе на работу?
      - Сначала на авеню Жюно. А ты?
      - Боюсь, если я не пойду к ней, она будет говорить всем и каждому, что вот, мол, ее муж умирает, до конца выполнив свой долг, а ты палец о палец для нее не ударил.
      Около дома Маринетты дежурил теперь одинокий полицейский. Пятно крови все еще виднелось на тротуаре. Некоторые прохожие останавливались здесь ненадолго, но тут же шли дальше. Исчезли и журналисты.
      - Что нового?
      - Ничего, господин комиссар. Угомонились. В швейцарской супруги Соже сидели за столом.
      Ночной портье "Паласа" был все в том же ужасном халате и по-прежнему небрит.
      - Сидите, сидите... Я на минутку поднимусь на четвертый этаж. А к вам у меня только пара вопросов... Надо полагать, у мадемуазель Ожье не было машины?
      - Два года назад она купила мотороллер, но месяца через два чуть не наехала на кого-то и тут же продала свою игрушку.
      - Где она обычно проводила отпуск?
      - Прошлым летом была в Испании; вернулась оттуда такая загорелая, я ее прямо не узнала...
      - Она одна туда ездила?
      - С подругой. Во всяком случае, так она мне сказала.
      - У нее часто бывали друзья?
      - Нет. Кроме жениха, о котором я уже говорила, и инспектора, навещавшего ее в последнее время, к ней почти никто не заходил...
      - А по воскресеньям?
      - По субботам она работала вторую половину дня, вечером уезжала и возвращалась к утру в понедельник. В понедельник - салоны красоты до обеда закрыты.
      - Значит, уезжала она недалеко? Куда, не знаете?
      - Знаю только, что она увлекалась плаваньем. Она часто говорила, что часами не вылезает из воды.
      Мегрэ поднялся на четвертый этаж и минут пятнадцать рылся в ящиках стола и в стенных шкафах, перебирая одежду, белье, различные безделушки, так часто раскрывающие характер и вкусы владельца.
      Вещи были недорогие, но изящные. В столе он нашел письмо из Гренобля, которого не заметил утром. Написанное мужской рукой, шутливое и нежное, оно походило на письмо возлюбленного, и лишь по последним фразам комиссар догадался, что писал отец Маринетты.
      "...Твоя сестра снова беременна, а ее инженер гордится этим, словно выстроил самую большую плотину в мире. Мать по-прежнему воюет с полестней малышей и приходит домой вся пропахшая запачканными пеленками..."
      А вот и свадебная фотография, сделанная, судя по надписи, несколько лет тому назад. Чья же это свадьба, ее сестры? Рядом с новобрачными их родственники в напряженных, неестественных позах, как всегда на таких фотографиях. Слева молодой человек с женой и сыном, мальчуганом лет трех-четырех, и совсем с краю - миловидная девушка с живыми лучистыми глазами, по-видимому, сама Маринетта.
      Мегрэ сунул фотографию в карман. Выйдя из дома, он взял такси и вскоре был уже на Кэ-дез-Орфевр в своем кабинете, из которого вышел сегодня под утро, поставив, наконец, точку на затянувшемся деле "мотогангстеров".
      Не успел он снять пальто, как в дверь постучал Жанвье.
      - Нашелся ее брат, шеф. Я был у него в страховой компании на улице Ле-Пелетье. Он там важная птица.
      Мегрэ протянул ему свадебную фотографию.
      - Он?
      Жанвье без колебаний показал на отца мальчика.
      - Он в курсе дела?
      - Нет. Газеты только сейчас вышли. Сначала он меня уверял, что произошла ошибка, что не в характере его сестры убегать или прятаться.
      - "Она, - говорит, - у нас прямая, открытая душа, слишком резка с людьми, я часто ругаю ее за это. Людям это не всегда нравится..."
      - Как по-твоему, он не старался что-то скрыть? Перебрав несколько трубок, Мегрэ выбрал одну, и, усевшись за стол, начал медленно ее набивать.
      - Нет. Мне кажется, он человек порядочный. Сразу же рассказал все об их семье. Они из Гренобля. Отец преподает английский язык в лицее, а мать заведует детскими яслями. У них есть еще одна дочь - живет там же, в Гренобле, замужем за инженером, который каждый год делает ей по ребенку...
      - Знаю.
      Мегрэ не сказал, что узнал это из письма, найденного им на квартире Маринетты.
      - Окончив школу, Маринетта уехала в Париж. Сначала устроилась секретаршей к одному адвокату. Эта работа пришлась ей не по душе, и она поступила на курсы косметики. Теперь, по словам брата, она мечтает открыть свой косметический салон.
      - А что с женихом?
      - Она действительно была помолвлена с неким Жан-Клодом Тернелем - сыном парижского промышленника. Маринетта познакомила парня со своим братом и даже собиралась свозить его в Гренобль - показать родителям.
      - А брат знает, что этот Жан-Клод не раз ночевал у нее?
      - Он не особенно распространялся по этому поводу, но дал понять, что как брат он этого, вообще говоря, не одобряет, но как человек современных взглядов не склонен осуждать Маринетту.
      - В общем семейка для рекламы, - пробурчал Мегрэ.
      - Нет, в самом деле он мне понравился. Квартира на авеню Жюно, где каждая вещь говорила о Маринетте, понравилась Мегрэ не меньше.
      - А разыскать и допросить девушку все-таки надо и как можно скорее! Брат виделся с ней в последнее время?
      - На позапрошлой неделе. Когда Маринетта не уезжала по субботам за город, она проводила воскресный вечер у брата и невестки. Они живут в пригороде Ванв, у тамошнего муниципального парка. Далековато, но Франсуа Ожье - так зовут брата - говорит, что это очень удобно для детей.
      - Она им ничего не говорила?
      - Сказала как-то, что познакомилась с одним занятным человеком, и пообещала вскорости рассказать необыкновенную историю. Невестка еще поддразнила ее: "Новый жених?"
      Жанвье, казалось, и сам был огорчен, сообщая столь мирные, обыденные подробности.
      - Только она в ответ поклялась, что ни боже мой - с нее, мол, и одного хватит.
      - Кстати, почему она порвала с этим Жан-Клодом?
      - Раскусила она его. Парень он никчемный, пустельга и лодырь, И к тому же он сам был не прочь от нее отделаться. В школе дважды проваливался на выпускных экзаменах. Отец послал его в Англию к своему компаньону. И там у него дело не шло. Теперь его пристроили здесь на отцовской фирме, где он опять бьет баклуши.
      - Узнай, пожалуйста, когда были поезда на Гренобль вчера вечером или сегодня утром.
      Это ничего не дало. Если бы Маринетта уехала с ночным поездом, она бы уже была у родителей. Но ни ее отец, которому Мегрэ в конце концов позвонил в лицей, ни мать не видели своей дочери.
      Повесив трубку, комиссар повернулся к Жанвье.
      - Сегодня утром Лапуэнт разговаривал с девушками из института красоты.
      Они понятия не имеют, где Маринетта бывала по воскресеньям. Из дому она ушла ночью, под проливным дождем и ничего с собой не взяла - ни чемодана, ни даже смены белья. В любой гостинице ее сразу взяли бы на заметку - это, я думаю, она учла.
      Где же она может быть сейчас? У одной из своих подруг, которой вполне доверяет? Или в каком-нибудь укромном уголке, где ее хорошо знают, например в пригородной гостинице? Говорят, она увлекается плаваньем. Каждую неделю ездить к морю, ей, конечно не по карману. Да и зачем? На Сене, Марне или Уазе прекрасных пляжей сколько хочешь.
      Так вот, разыщи Жан-Клода и постарайся выведать у него, куда они с ней обычно ездили...
      В соседней комнате давно уже дожидался Мере. Он принес небольшую картонную коробку с пулями и тремя гильзами.
      - Эксперт того же мнения, что и мы, шеф. Калибр 7,63, пистолет - почти наверняка маузер.
      - А отпечатки?
      - Странное дело, в гостиной почти всюду отпечатки Лоньона, даже на ручке радио.
      - А на телевизоре?
      - Не обнаружили. На кухне он открывал холодильник - брал жестянку с молотым кофе. Его же отпечатки и на кофейнике. Чему вы улыбаетесь? Я несу вздор?
      - Нет, нет, продолжай.
      - Лоньон пил из стакана и чашки. А на коньячной бутылке отпечатки пальцев обоих, инспектора и девушки.
      - А в спальне?
      - Никаких следов Лоньона. Ни одного его волоска на подушке. Только один женский. Никаких следов на полу, хотя, как мне сказали, Лоньон пришел на авеню Жюно под проливным дождем.
      Мере и его ребята ничего не упустили.
      - Похоже, что он долго сидел в кресле перед балконной дверью. Думаю, что, сидя там, он и включал радио. Один раз он открывал балконную дверь отпечатки его пальцев на дверной ручке просто загляденье, а на балконе я подобрал окурок... Вы все улыбаетесь...
      - Видишь ли, все это подтверждает мысль, которая пришла мне в голову при разговоре с собственной женой.
      На первый взгляд все как будто говорит за то, что Невезучий, которого жена превратила в домработницу, наконец-то завел интрижку и вознаграждал себя на авеню Жюно за безрадостные будни в своей квартире на площади Константин-Пекер. Верно? Так вот слушай, старина. Мне стало смешно, что ребята из восемнадцатого района ни с того ни с сего превратили Лоньона в донжуана. Готов поспорить, что между ним и этой девушкой ровно ничего не было. Даже обидно за него - он много потерял. Приходя к ней вечерами, он сидел в первой комнате, в гостиной, чаще всего у окна, а Маринетта доверяла ему настолько, что укладывалась при нем спать. Ты больше ничего не обнаружил?
      - Немного песка на ее туфлях - тех, что на низком каблуке, наверное, она носила их за городом. Песок речной. У нас в лаборатории сотни разных образцов песка. Если повезет - определим, откуда этот. Но на анализы уйдет уйма времени.
      - Держи меня в курсе дела. Кто-нибудь еще ждет меня?
      - Инспектор из восемнадцатого района.
      - С темными усиками?
      - Да.
      - Это Шинкье. Пойдешь мимо - попроси его зайти.