Глава 5

Очная ставка

Хриплое дыхание стихло в тот момент, когда Дельфос открыл глаза; он тут же сел на постели, бросив вокруг себя испуганный взгляд.

Занавески в комнате не были задернуты, и электрическая лампочка все еще горела, примешивая свои желтые лучи к дневному свету. Шум города, полного жизни, поднимался с улицы.

Слышалось размеренное дыхание. Адель, полураздетая, спала лежа на животе и зарывшись головой в подушку. Влажное тепло исходило от ее тела. Одна нога была обута, и высокий каблук вонзился в золотистое шелковое одеяло.

Рене Дельфоса мутило. Галстук душил его. Он встал, чтобы выпить воды, обнаружил ее в графине, но не нашел стакана. Он жадно выпил теплой воды прямо из графина, посмотрелся в зеркало.

Мозг его работал медленно. Воспоминания возникали одно за другим, но между ними были провалы. Например, он не помнил, каким образом появился в этой комнате. Он посмотрел на свои часы. Они остановились, но по движению на улице было ясно — сейчас по меньшей мере девять часов. Банк напротив уже открылся.

— Адель!.. — позвал он, чтобы не оставаться одному.

Она пошевелилась, повернулась на бок, поджав ноги, но не проснулась.

— Адель!.. Мне нужно с тобой поговорить…

Он смотрел на нее, не испытывая желания. Может быть, в тот момент белое тело женщины даже вызывало в нем легкую тошноту.

Она открыла один глаз, пожала плечами, снова заснула. По мере того как Дельфос приходил в себя, он все больше нервничал. Его бегающий взгляд ни на чем не останавливался. Он подошел к окну, узнал на тротуаре напротив полицейского инспектора, который ходил взад и вперед, не сводя глаз с двери.

— Адель!.. Проснись же, ради Бога!..

Его охватил страх! Невыносимый страх! Он поднял свой пиджак, валявшийся на полу, надел его, машинально ощупал карманы. В них не было ни сантима.

Он снова выпил воды, и, попадая в его больной желудок, она казалась слишком тяжелой, слишком пресной. На минуту он подумал, что, если его стошнит, ему станет легче, но это у него не получилось.

Танцовщица все еще спала, волосы ее растрепались, лицо лоснилось. Она была погружена в сон.

Надевая башмаки, Дельфос заметил на столе сумку своей приятельницы. Тут у него в голове возникла какая-то мысль. Он подошел к окну убедиться, что полицейский все еще на улице. Потом подождал, пока Адель стала дышать ровнее.

Затем бесшумно открыл сумку. Вперемешку с помадой, пудрой и старыми письмами там было около девятисот франков, которые он сунул себе в карман.

Она не пошевелилась. Он на цыпочках пошел к двери. Спустился по лестнице, но вместо того, чтобы выйти на улицу, направился во двор. Это был двор мелочной лавки, заваленный ящиками и бочками. Подворотня выходила на другую улицу, где ждали грузовики.

Дельфос едва удержался, чтобы не побежать. И полчаса спустя, весь взмыленный, он оказался у вокзала Гийемен.

Инспектор Жирар пожал руку подошедшему к нему коллеге.

— Что случилось?

— Комиссар просит, чтобы ты привел к нему этого парня и танцовщицу. Вот мандаты.

— Другой мальчишка признался?

— Он отрицает! Или, точнее, рассказывает, что его приятель украл деньги в магазине своего дяди. У нас его отец. Невеселый случай…

— Ты пойдешь со мной?

— Шеф не уточнил… Почему бы и нет?..

И они вошли в дом, постучались в дверь комнаты.

Никто не ответил. Тогда инспектор Жирар повернул ручку двери, которая отворилась. Словно почувствовав опасность, Адель внезапно проснулась, приподнялась на локте, спросила сонным голосом:

— В чем дело?

— Полиция! У меня мандат на арест вас обоих.

— Куда же делся мальчишка, черт возьми!..

Так же как и полицейские, она поискала его взглядом и спустила ноги с постели. Какой-то инстинкт заставил Адель найти глазами свою сумку, она схватила ее, лихорадочно порылась и завизжала:

— Подонок! Он сбежал с моими деньгами!

— Вы не знали, что он ушел?

— Я спала… Но он заплатит мне за это!.. Все они такие мерзавцы, папенькины сынки!..

Жирар заметил золотой портсигар на ночном столике.

— Это чей?

— Наверное, это он забыл его здесь. Портсигар был У него в руках вчера вечером…

— Одевайтесь!

— Меня арестуют?

— Во всяком случае, у меня мандат на арест некоей Адели Боске, по профессии танцовщицы. Я полагаю, это вы?

— Ну, я…

Она не растерялась. Ее беспокоило главным образом то, что ее арестуют, а обнаруженная ею кража. Поправляя прическу, она два или три раза повторила:

— Подонок! А я-то спала себе спокойно!..

Двое полицейских осматривались со знанием дела и обменивались взглядами.

— Вы думаете, это надолго? — спросила она. — Потому что я тогда возьму с собой смену белья.

— Ничего не знаем! Получили приказ…

Она пожала плечами, вздохнула:

— Ну, раз мне не в чем себя упрекнуть! — И, направляясь к двери, добавила: — У вас хоть машина-то есть?.. Нет?.. Тогда я лучше пойду одна… А вы следом за мной…

Она в бешенстве захлопнула свою сумку, которую взяла с собой, а инспектор сунул портсигар в карман.

Выйдя на улицу, она сама направилась в полицию, куда вошла решительно и остановилась только в широком коридоре.

— Сюда! — сказал Жирар. — Я сейчас спрошу у начальника…

Напрасная уловка. Она уже вошла! И с первого взгляда поняла обстановку. Конечно, ее ждали, потому что здесь ничего не происходило. Комиссар с рыжими усами расхаживал по просторному помещению. Облокотившись на письменный стол, Шабо пытался съесть сандвич, который ему принесли. А его отец стоял в углу, опустив голову.

— А где тот? — спросил начальник, когда увидел Адель, входившую в сопровождении Жирара.

— Ушел! Он, видимо, смылся через заднюю дверь! По словам мадемуазель, он унес содержимое ее сумки…

Шабо не смел ни на кого смотреть. Он положил на стол едва надкусанный сандвич.

— Настоящие подонки, комиссар!.. Ах! Это научит меня быть любезной с субчиками такой породы!..

— Тихо! Тихо! И отвечайте только на мои вопросы.

— А ведь он все-таки унес все мои сбережения!

— Прошу вас, замолчите.

Жирар что-то тихо говорил комиссару; он передал ему золотой портсигар.

— Скажите мне сначала, как этот предмет попал к вам в комнату. Я полагаю, он вам знаком. Вы провели с Графопулосом его последний вечер. Он несколько раз пользовался этим портсигаром, который заметили несколько человек. Это он дал вам портсигар?

Она посмотрела на Шабо, потом на комиссара и твердо ответила:

— Нет!

— Тогда как он попал к вам?

— Это Дельфос…

Шабо живо поднял голову, хотел вскочить со стула, начал:

— Это неправда… Она…

— А вы садитесь на место!.. Вы говорите, мадемуазель, что этот портсигар был у Рене Дельфоса. Вы отдаете себе отчет в серьезности этого обвинения?

Она усмехнулась:

— И еще как!.. Он же украл деньги, которые были у меня в сумке…

— Вы давно его знаете?

— Может быть, месяца три… С тех пор, как он почти каждый день приходит в «Веселую мельницу» с этим вот фруктом… У них ведь нет ни гроша! Лучше бы я их остерегалась… Но вы знаете, как это бывает… Они молодые!.. Хочется отдохнуть, немного поболтать с ними…

Я относилась к ним, как к приятелям, да что там!..

Когда они предлагали мне выпить, я старалась брать что-нибудь подешевле…

Глаза у нее стали жестокими.

— Вы были любовницей их обоих?

Она фыркнула.

— Даже и не была!.. Конечно, они хотели этого… Они оба вертелись вокруг меня, не смея объясниться… Они приходили ко мне порознь, под разными предлогами, чтобы посмотреть, как я одеваюсь…

— В тот вечер, когда было совершено преступление, вы пили шампанское с Графопулосом. Вы договорились, что пойдете с ними, когда закроют кабачок?

— Нет!

— Он делал вам предложения?

— За кого вы меня принимаете?.. Я танцовщица…

— Точнее, женщина, которая развлекает клиентов и следит, чтобы они побольше пили… Известно, что это значит… Вы ушли вместе с ним?

— Нет!

— Он делал вам предложения?

— И да, и нет. Он предлагал мне прийти к нему в гостиницу, даже не знаю в какую. Не обратила внимания…

— Вы вышли не одна.

— Это точно. В тот момент, когда я вышла на порог, другой клиент, которого я не знаю, наверное, француз, спросил меня, как пройти к площади Сен-Ламбер.

Я сказала ему, что иду в ту сторону. Он немного прошел со мной и вдруг заявил: «Ну вот! Я забыл в баре свой табак…» — и повернул обратно.

— Это был человек крепкого сложения?

— Да, верно!

— А вы пошли прямо домой?

— Как и каждую ночь.

— А о преступлении узнали из газет, на следующий день?

— Этот парень был у меня… Он-то и сказал мне…

Уже два или три раза Шабо хотел вмешаться в их разговор, но комиссар останавливал его взглядом. А отец все еще стоял на том же самом месте.

— У вас нет никаких предположений об этом убийстве?

Она ответила не сразу.

— Говорите! Шабо только что признался, что в тот вечер он вместе со своим приятелем спрятался на лестнице, ведущей в подвал, в кабачке «Веселая мельница».

Она усмехнулась.

— Он говорит, что они оба интересовались только кассой. Когда они вошли в зал, минут через пятнадцать после закрытия, они будто бы увидели труп Графопулоса.

— Вы шутите!

— По-вашему, кто мог совершить преступление? Постойте! Мы можем назвать лишь ограниченное число возможных виновников. Во-первых, Женаро, хозяин кабачка. Он говорит, что ушел сразу после вас, вместе с Виктором. Утверждает, что Графопулос вышел еще до того.

Она пожала плечами, в то время как Шабо смотрел на нее жестким и в то же время умоляющим взглядом.

— Вы не верите в виновность ни Женаро, ни Виктора?

— Это было бы идиотством, — равнодушно проговорила она.

— Остается незнакомый клиент, с которым, как вы утверждаете, вы несколько минут шли вместе. Он мог вернуться назад, один или с вами…

— А как бы он вошел?

— Вы уже достаточно долго служите в этом заведении, у вас наверняка есть свой ключ.

Адель снова пожала плечами.

— А все-таки портсигар был у Дельфоса! — возразила она. — И спрятался-то он!

— Это ложь! Портсигар был у вас, на следующий День, в полдень! — закричал Шабо. — Я видел его! Клянусь!

Она повторила:

— Он был у Дельфоса.

Несколько секунд они кричали так, что ничего нельзя было разобрать. Эту какофонию прервало прибытие полицейского, который что-то тихо сказал комиссару.

— Впустите его!

Появился солидный господин лет пятидесяти, с жирным животом, пересеченным толстой цепочкой для часов.

Он старался принять достойный, даже торжественный вид.

— Меня просили зайти, — начал он, с удивлением осматриваясь вокруг.

— Это вы — месье Ласнье? — прервал его комиссар. — Садитесь, прошу вас. Простите, что я побеспокоил вас, но я хотел бы знать, не заметили ли вы в течение вчерашнего дня, что в вашей кассе, в выдвижном ящике, не хватает денег.

Торговец шоколадом с улицы Леопольд, вытаращив глаза, повторил:

— В моей кассе, в выдвижном ящике?..

Месье Шабо-отец смотрел на него с тоской, как будто от ответа этого господина зависело его собственное мнение о преступлении.

— Полагаю, что, если бы оттуда взяли две тысячи франков, это было бы замечено?

— Две тысячи франков?.. Я, право, не понимаю…

— Не важно! Отвечайте на мой вопрос! Вы заметили, что денег не хватает?..

— Ничего не заметил!

— К вам вчера заходил ваш племянник?

— Постойте… Да, кажется, заходил… Он заходит время от времени, не столько чтобы повидать меня, как чтобы запастись шоколадом…

— Вы никогда не замечали, что ваш племянник ворует деньги в кассе?

— Месье!

Торговец шоколадом возмутился, казалось, призывая других в свидетели оскорбления, нанесенного его семье.

— Мой зять достаточно богат, чтобы дать своему сыну все, что ему нужно…

— Простите меня, месье Ласнье. Благодарю вас…

— И это все, что вы хотели мне…

— Да, все, что я хотел спросить у вас!

— Но почему вы так подумали?..

— Сейчас я ничего не могу вам сказать… Жирар!..

Проводите месье Ласнье…

И комиссар снова принялся расхаживать по залу, в то время как Адель нахально спросила:

— Я еще нужна здесь?

Он посмотрел на нее достаточно красноречиво, чтобы заставить ее замолчать. И больше десяти минут царила тишина. Вероятно, ждали кого-то или чего-то.

Месье Шабо не осмеливался закурить. Он не смел смотреть на сына. Стеснялся, как бедный пациент в приемной у знаменитого врача.

А Жан следил за комиссаром глазами и каждый раз, как тот проходил мимо, порывался заговорить с ним.

Наконец послышались шаги в коридоре. В дверь постучали.

— Войдите!

Появились двое: Женаро, низенький и коренастый, в светлом костюме с хлястиком, и Виктор, которого Шабо никогда не видел в обычной одежде: весь в черном, он был похож на священника.

— Я получил ваш вызов час тому назад и… — словоохотливо начал итальянец.

— Я знаю! Знаю! Лучше скажите мне, видели ли вы сегодня ночью портсигар Графопулоса в руках у Рене Дельфоса.

Женаро с поклоном извинился:

— Лично я не много общаюсь с клиентами, но Виктор может сказать вам…

— Прекрасно! Тогда отвечайте вы!

Жан Шабо смотрел официанту в глаза. Он тяжело дышал. Но Виктор опустил веки и сказал с вкрадчивым видом:

— Я не хотел бы вредить этим молодым людям, которые всегда были очень милы со мной. Но я полагаю, что должен говорить правду, не так ли?

— Отвечайте, да или нет!

— Ну, да!.. Он держал портсигар в руках… Я даже чуть не посоветовал ему быть поосторожнее…

— Что он говорит! — возмутился Жан. — Это уж слишком! И вам не стыдно, Виктор?.. Послушайте, месье комиссар…

— Молчать! Теперь скажите мне, что вы думаете о материальном положении этих молодых людей.

И Виктор, смущенный, начал вздыхать, как бы с сожалением:

— Конечно, они всегда были мне должны… и не только деньги по счетам… Иногда занимали у меня небольшие суммы…

— Какое впечатление произвел на вас Графопулос?

— Богатый иностранец, проездом в городе. Это самые лучшие клиенты. Он сразу заказал шампанское, не спросив цену. Дал мне на чай пятьдесят франков…

— И вы заметили, что у него в бумажнике было несколько тысячефранковых ассигнаций…

— Да… Бумажник был здорово набит… Особенно французскими деньгами… Бельгийских у него не было…

— Это все, что вы заметили?

— Галстук у него был заколот булавкой с прекрасным бриллиантом.

— В какой момент он ушел?

— Вскоре после Адели, а ее сопровождал другой клиент, толстяк, который пил только пиво и дал мне двадцать су на чай. Француз! Он курил обычный трубочный табак.

— И вы остались одни с хозяином?

— Мы только потушили лампы и заперли дверь.

— И пошли прямо домой?

— Как всегда! Месье Женаро дошел со мной до улицы От-Совеньер, где он живет.

— А утром, принимаясь за работу, вы не заметили никакого беспорядка в зале?

— Никакого… Крови нигде не было… Уборщицы были на месте, и я наблюдал за ними.

Женаро слушал с рассеянным видом, как будто это его совершенно не касалось. Комиссар обратился к нему:

— Правда ли, что вы всегда оставляете вечернюю выручку в выдвижном ящике кассы?

— Кто вам это сказал?

— Не важно! Отвечайте на вопрос.

— Я уношу деньги с собой, кроме мелочи.

— То есть?

— В среднем франков на пятьдесят мелкими монетами — их я оставляю в ящике.

— Это неправда! — буквально завыл Жан Шабо. — Десять, двадцать раз я видел, как он выходил, оставив…

Женаро изумился:

— Как? Это он утверждает, что…

Вид у него был искренне удивленный. Он повернулся к молодой женщине.

— Да вот Адель вам скажет.

— Конечно!

— Вот чего я не понимаю: как эти молодые люди могут утверждать, что они видели труп в зале. Графопулос ушел раньше меня. Он не мог вернуться. Преступление было совершено не в кабачке, не знаю где…

Жаль, что мне приходится говорить так категорически.

Это ведь тоже клиенты… И мне они были даже симпатичны… Лучшее доказательство то, что я отпускал им в кредит. Но правда есть правда, и дело достаточно серьезное, чтобы…

— Благодарю вас!

Женаро с минуту колебался. Затем спросил:

— Мне можно идти?

— Да, и вам, и вашему официанту! Если вы мне еще Понадобитесь, я дам вам знать.

— Полагаю, мое заведение может работать?

— Сколько угодно!

Адель спросила:

— А я?

— Идите домой!

— Я свободна?

Комиссар не ответил. Он был озабочен. Беспрестанно поглаживал свою трубку. Когда три человека вышли, в зале стало пусто.

Остались только комиссар, Жан, Шабо и его отец.

И все молчали.

Первым заговорил месье Шабо. Он долго колебался.

Наконец, откашлявшись, начал:

— Простите… Но неужели вы в самом деле думаете?..

— Что? — ворчливо отозвался комиссар.

— Не знаю… Мне кажется…

И он жестом пытался дополнить свою неясную мысль.

Этот неопределенный жест означал: «…Мне кажется, что во всем этом есть нечто не очень понятное, не очень ясное… Что-то двусмысленное…»

Жан встал. У него появилась какая-то энергия. Он осмелился взглянуть на отца.

— Все они лгут! — четко произнес он. — В этом я клянусь! Вы верите мне, месье комиссар?

Ответа не последовало.

— Ты веришь мне, отец?

Месье Шабо сначала отвернулся. Потом пробормотал:

— Сам не знаю…

И наконец, обратившись к своему здравому смыслу, добавил:

— Кого следовало бы разыскать, так это того француза, о котором они говорят.

Комиссар, вероятно, не знал, на что решиться, потому что он в бешенстве ходил по залу большими шагами.

— Во всяком случае, Дельфос исчез! — ворчал он, скорее обращаясь к самому себе, чем к своим собеседникам.

Он снова стал ходить и, помолчав, продолжал:

— И два свидетеля утверждают, что у него был золотой портсигар!

Он все ходил, развивая свою мысль: