Стенки, похоже, такие, что в каждой квартире слышно все, что происходит у соседей. На всех этажах есть маленькие дети.

Мартоны живут не в самом доме. На его месте раньше стоял частный особняк, который потом снесли. Но двор остался: в центре дерево, а в глубине — двухэтажный коттедж.

Внутренняя лестница ведет на второй этаж, где находятся две спальни и кабинет.

Восемнадцать лет назад, когда Ксавье Мартон, тогда еще холостяк, снял эту квартиру, весь фасад первого этажа был застекленным, там находилась столярная мастерская.

Позже столяр куда-то съехал. Мартон снял и первый этаж, из которого сделал милую комнатку — полумастерскую, полугостиную.

В целом выглядит все неожиданно изящно и занятно.

Неординарное жилье. Сначала я предложил страхование жизни консьержке, которая выслушала мой треп, не перебивая, потом заявила, что не нуждается в этом, поскольку в один прекрасный день получит страховку по старости. Тогда я спросил о жильцах, которые могли бы стать моими клиентами. Она назвала несколько фамилий.

— У всех социальная страховка, — добавила она. — У вас мало шансов…

— А не проживает ли здесь у вас некий месье Мартон?

— Да, в глубине двора. Может, они?.. Они очень хорошо зарабатывают. В прошлом году купили машину.

Погодите…

— У них кто-нибудь дома?

— Думаю, да.

Как видите, патрон, все было не очень сложно. Я позвонил в дверь мастерской, мне открыла довольно молодая женщина.

— Мадам Мартон? — спросил я.

— Нет. Моя сестра вернется часам к семи.

Мегрэ нахмурил брови:

— Что собой представляет сестра?

— Женщина, на которую на улице оборачиваются мужчины. Лично я…

— Она произвела на тебя сильное впечатление?

— Ее трудно описать. Я бы дал ей максимум тридцать пять лет. Не то чтобы она была очень красивой или эффектной. Элегантностью она меня тоже не поразила, потому что была в простом черном платье и непричесанная — как женщина, занимающаяся уборкой.

Вот только…

— Что «только»?

— Вот что: в ней есть что-то удивительно женственное, трогательное. Чувствуется, что она очень добрая, немного напугана жизнью. Относится к тому типу женщин, которых мужчине хочется защитить. Вы понимаете, о чем я хочу сказать? Ее фигура очень, очень женственная.

Он покраснел, увидев веселую улыбку Мегрэ.

— Ты долго с ней общался?

— Минут десять. Сначала я заговорил о страховке.

Она мне ответила, что ее зять и сестра, каждый, застраховались на крупную сумму на год…

— Точную сумму она не назвала?

— Нет. Знаю только, что застраховались они в «Мютюэль». Еще она добавила, что сама не нуждается в страховке, потому что получает пенсию. Возле одной стены стояли рядом стол и верстак, на столе — сложный макет железной дороги. Я рассказал, что недавно купил железную дорогу сынишке. Это позволило мне задержаться в доме. Она меня спросила, где я покупал игрушку, не в универмаге ли «Лувр», и я ответил «да».

— Значит, продавал вам ее мой зять…

— И все? — спросил Мегрэ.

— Почти. Я обошел пару-тройку торговцев, но не решился задавать конкретные вопросы. Похоже, к Мартонам в округе относятся хорошо, платят они регулярно.

Только теперь Мегрэ заметил, что осушил стакан Торранса.

Прости, старина. Закажи себе другой, за мой счет… — И добавил: — И мне тоже. Я приду выпить, когда закончу разговор с посетительницей.

За время его отсутствия та не сдвинулась с места, лишь закурила новую сигарету.

Мегрэ сел на свое место и положил ладони на стол.

— Простите, на чем мы остановились? Ах да! Вы предложили мне задавать вам вопросы. А я не очень хорошо себе представляю, о чем вас спрашивать. У вас есть прислуга, мадам Мартон? Если я правильно понял, вы целыми днями работаете.

— Да, я работаю целыми днями.

— У вас свое дело?

— Не совсем. Однако мой патрон, месье Харрис, открывший магазин белья на улице Сент-Оноре, выплачивает мне довольно высокий процент с прибыли, потому что его бизнес держится в основном на мне.

— То есть вы довольно обеспечены.

— Да, обеспечена.

— Кажется, я уже слышал о фирме Харриса.

— Это один из трех лучших магазинов изящного нижнего белья в Париже. У нас избранная клиентура, в том числе и коронованные особы.

Теперь он лучше понимал некоторые детали, поразившие его в самом начале: скромную и в то же время какую-то особую элегантность посетительницы. Как бывает в мире высокой моды и некоторых других видах торговли, она постепенно усвоила вкусы и манеры клиентов, сохранив при этом необходимую скромность.

— Ваши родители тоже занимались торговлей бельем?

Теперь, когда они перешли на более банальную тему и вопросы казались невинными, она расслабилась.

— Они были далеки от этого. Мой отец работал учителем истории в лицее, в Руане, а мать никогда ничего не делала, разве что была дочерью генерала.

— У вас есть братья или сестры?

— Сестра. Она некоторое время жила в США, в Грин-Виллидж, в штате Нью-Джерси, недалеко от Нью-Йорка, с мужем; он был инженером в нефтеперерабатывающей компании.

— Вы сказали «был»?

— Два года назад он погиб при взрыве в лаборатории.

Сестра вернулась во Францию такой потрясенной, в таком отчаянии, что мы пригласили ее пожить у нас.

— Я вас только что спрашивал, есть ли у вас прислуга.

— Нет. Моя сестра не работает. Она моложе меня и вышла замуж в двадцать лет, когда еще жила с родителями. Она всегда была балованным ребенком.

— Это она ведет ваше хозяйство?

— Если хотите, это ее взнос в общий бюджет. Мы ее не просили, она сама на этом настояла.

— Вы тоже жили с родителями, когда встретили будущего мужа?

— Нет. В отличие от Дженни — это моя сестра — я чувствовала, что не создана для жизни в Руане, да и с матерью не очень ладила. В общем, я уехала в Париж, как только окончила среднюю школу.

— Одна?

— Что вы хотите сказать?

— У вас не было друга?

— Понимаю, к чему вы клоните. Поскольку я сама предложила вам задавать вопросы, то не могу отказаться отвечать. Я действительно приехала сюда к знакомому, молодому адвокату, с которым мы прожили несколько месяцев. У нас ничего не получилось. Я стала искать работу и обнаружила, что аттестат о среднем образовании, ради получения которого отец мучил меня несколько лет, ничего не дает. Единственное, что я нашла после недели беготни по Парижу, было место продавщицы в универмаге «Лувр».

— И там вы встретили Мартона.

— Не сразу — мы работали на разных этажах. А познакомились в метро.

— Он уже был старшим продавцом?

— Конечно нет.

— Вы поженились?

— На этом настоял он. Мне было бы достаточно просто жить с ним…

— Вы его любите?

— А разве иначе я была бы здесь?

— Когда вы уволились из универмага?

— Подождите… В следующем месяце будет пять лет.

— То есть через семь лет после заключения брака.

— Примерно.

— К тому времени ваш муж уже занял должность старшего продавца?

— Да.

— А вы оставались простой продавщицей?

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— Я тоже, — задумчиво проронил комиссар. — Итак, вы поступили на работу к месье Харрису.

— Все было не совсем так. Во-первых, Харрис — название фирмы. Настоящее имя моего патрона — Морис Швоб. Он работал в универмаге «Лувр» в отделе белья.

— Возраст?

— Теперь?

— Да.

— Сорок девять лет. Но это не то, о чем вы подумали. У нас с ним чисто деловые отношения. Он всегда мечтал открыть собственный бизнес. Для работы в магазине ему была нужна молодая женщина, знающая свое дело. Когда речь заходит о белье и корсетах, женщины не любят, чтобы их обслуживали мужчины. Он это заметил еще в «Лувре». Вот и все.

— Вы практически его компаньон?

— В каком-то смысле, хотя мои проценты намного ниже, чем его, что естественно, поскольку он внес капитал и создает модели.

— В общем, еще пять лет назад положение вашего мужа было выше вашего. Зарплата тоже. Но потом все изменилось.

— Совершенно верно, но, поверьте, я об этом даже не думаю.

— Ваш муж тоже?

Она заколебалась.

— Поначалу это не доставляет удовольствия ни одному мужчине. Потом он привык. Мы по-прежнему живем скромно.

— У вас есть машина?

— Верно, есть, но мы пользуемся ею, только когда ездим за город на уикенд и в отпуск.

— Вы ездите в отпуск вместе с сестрой?

— А почему бы нам не ездить вместе?

— И правда, почему нет?

Повисло довольно долгое молчание. Мегрэ выглядел смущенным.

— Теперь, когда я больше не представляю себе, какие еще вопросы можно вам задать, скажите мне, мадам Мартон, каких действий вы от меня ждете?

Этой фразы оказалось достаточно, чтобы она вновь заняла оборону.

— Я вас не понимаю, — прошептала она.

— Вы не хотите, чтобы мы установили за вашим мужем наружное наблюдение?

— Зачем за ним следить?

— Вы готовы подписать официальное заявление, которое позволило бы нам подвергнуть вашего мужа психиатрической экспертизе по всем правилам?

— Конечно нет.

— Значит, это все?

— Все… Полагаю…

— В таком случае и я не вижу причины вас задерживать дольше…

Он поднялся. Она последовала его примеру, но сделала это как-то напряженно. Вместо того чтобы проводить посетительницу до двери, комиссар как будто спохватился:

— Вы пользуетесь фосфатом цинка?

Она не вздрогнула. Должно быть, ждала этого вопроса все время, что длился разговор, и — кто знает? — может быть даже, пришла сюда именно ради того, чтобы ответить на него.

— Да, пользуюсь.

— Для каких целей?

— Улица Сент-Оноре — одна из старейших парижских улиц, позади роскошных магазинов стоят дома, по большей части находящиеся в очень плохом состоянии; этот район — настоящий лабиринт двориков, улочек и переулков, о существовании которых многие даже не подозревают. Все это плюс близость рынка привлекают неисчислимое полчище крыс, которые наносят большой урон товарам. Мы перепробовали множество отрав, но все безуспешно. Кто-то посоветовал месье Швобу фосфат цинка, который дал отличный результат. На авеню Шатийон нас тоже замучили крысы, муж на них постоянно жаловался. Я взяла в магазине немного фосфата…

— Не сказав об этом мужу?

— Я уже не помню, говорила ему об этом или нет.

Глаза у нее округлились, как будто ее поразила какая-то мысль.

— Надеюсь, он не вообразил?.. — Она не закончила фразу. — Если он говорил об этом вам, то… Господи!

А я-то мучилась, гадая, что его так терзает… Я объяснюсь с ним сегодня же вечером… Или… Если я коснусь этой темы, он поймет, что я побывала у вас…

— А вы собирались это от него скрыть?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю, месье Мегрэ. Я пришла… как бы это объяснить… пришла по-простому, с наивной мыслью все вам рассказать. Все, что я говорила вам о Ксавье и его страхах, — правда. Вместо того чтобы помочь мне, вы стали задавать вопросы, по которым я поняла, что вы мне не верите, подозреваете меня бог знает в каких замыслах… — Она не плакала, но выглядела печальной. — Что ж!.. А я-то надеялась… Мне остается лишь постараться…

Она открыла дверь рукой, затянутой в перчатку, и, уже выйдя в коридор, произнесла:

— До свидания, господин комиссар… Все равно спасибо за то, что согласились меня принять…

Мегрэ посмотрел ей вслед, пока она удалялась четким шагом, покачиваясь на своих высоченных каблуках, пожал плечами и вернулся к себе в кабинет. Через четверть часа он вновь вышел из него и направился в кабинет своего шефа, спросив по дороге Жозефа:

— Директор у себя?

— Нет. На совещании у префекта. Он предупредил, что после обеда может не вернуться.

Все равно Мегрэ вошел в кабинет директора уголовной полиции, включил лампу и принялся читать заголовки на корешках книг, выставленных в двух книжных шкафах красного дерева. Там были работы по статистике, которые никто ни разу не открывал, технические книги на разных языках, которые авторы и издатели высылали автоматически. На полках было много книг по криминологии и судебной медицине.

Наконец Мегрэ нашел полку с книгами по психиатрии и пролистал три или четыре из них, прежде чем выбрать ту, которая показалась ему написанной более простым и общедоступным языком.

Вечером он унес книгу к себе и после ужина, сидя в тапочках у огня, под тихо работающее радио, принялся читать, а мадам Мегрэ тем временем чинила манжеты рубашек.

Он искал определенные главы и слова, произнесенные сегодня во время беседы с Пардоном, слова, смысл которых кажется понятным всем, но у профессионалов имеющих совершенно иное значение.

Неврозы… По мнению Адлера, отправной точкой неврозов является постоянное ощущение собственной неполноценности или опасности… Защитная реакция против таких ощущений побуждает больного самоидентифицироваться с вымышленной идеальной структурой…

Он повторял вполголоса, отчего жена подняла голову:

— …вымышленной идеальной структурой…

Психический синдром… Неврастении хорошо известны специалистам всех уровней… Не испытывая серьезных проблем со здоровьем, больные страдают и, главное, беспокоятся возможных осложнений; они многократно учащают визиты к врачам, осмотры и консультации…

Ментальный синдром… Доминирует ощущение собственной неспособности… Физически больной чувствует себя отяжелевшим, ощущает недомогание, устает при малейшем усилии…

Прямо как Мегрэ сегодня утром. Он и сейчас чувствовал себя отяжелевшим, даже испытывал недомогание, но… Он хмуро листал страницы. Параноидальное состояние… Гипертрофированное Я…

В отличие от лиц с повышенной возбудимостью эти больные проецируют на свою семейную и, главное, социальную жизнь собственное всеобъемлющее и доминирующее Я.

Они никогда не считают себя виновными и ответственными. Для них характерно тщеславие. Даже не слишком умные, они часто доминируют в семье своим авторитаризмом и неколебимой уверенностью в собственной правоте…

Интересно, к кому это больше подходит, к Ксавье Мартону или к его жене? И нельзя ли было охарактеризовать так добрую четверть парижан?

Синдром мстительности… Преследуемые — преследователи…

Речь идет о типичном эмоциональном психозе, нозологическое положение которого вызвало бесконечные дискуссии… Вместе с Крепелином и Капграсом я полагаю, что он не входит в разряд подлинных бредов…

Больной считает себя жертвой несправедливости, которую хочет исправить, и пытается отомстить любой ценой…

Ксавье Мартон? Мадам Мартон?

Он переходил от неврозов к психозам, от психозов к психоневрозам, от истерии к паранойе и, как все люди, которые, заглянув в медицинский словарь, обнаруживают у себя все болезни, в каждой статье находил симптомы, которые были применимы как к тому персонажу, так и к другому.

Время от времени он ворчал, повторяя то или иное слово либо фразу, а мадам Мегрэ бросала на него встревоженные взгляды.

Наконец он поднялся как человек, которому все надоело, бросил книгу на стол и, открыв буфет в столовой, вынул из него графин со сливовкой и наполнил две рюмки с золотой каймой.

Это было протестом здравого смысла против всей этой ученой белиберды, способом снова встать на землю обеими ногами.

Пардон был прав: выискивая аномалии в человеческом поведении и классифицируя их, ученые дошли до того, что уже не знали, что же такое психически здоровый человек.

А сам-то он здоров? После всего прочитанного Мегрэ уже не был в этом полностью уверен.

— Тебе попалось сложное дело? — робко спросила мадам Мегрэ, редко интересовавшаяся работой мужа.

Он только пожал плечами и буркнул:

— История с сумасшедшими! — И, осушив рюмку, добавил: — Пошли спать.

Однако утром следующего дня он зашел к директору за несколько минут до общего доклада, и шеф сразу заметил, что комиссар озабочен.

— Что-то не так, Мегрэ? — спросил он.

Тот попытался рассказать историю двух вчерашних визитов так сжато, как только можно. Первой реакцией большого патрона был удивленный взгляд.

— Не вижу причин для беспокойства. На данный момент у нас нет никаких официальных заявлений…

— Вот именно. Оба рассказали мне свою историю.

Каждая история не очень тревожна. Но, если попытаться их сложить, замечаешь, что они не стыкуются… Кстати, возвращаю вашу книгу…

Он положил том на стол, директор взглянул на название, потом перевел взгляд на комиссара, и удивления в его глазах прибавилось.

— Поймите меня правильно, патрон. И не думайте, что я выдумываю невесть что, начитавшись этой книги. Я не утверждаю, будто один из них полностью сумасшедший. Однако что-то там не так. Не просто же так, без всякой причины, два человека, муж и жена, пришли исповедоваться ко мне, да еще в один день.

Если завтра, через неделю или через месяц мы узнаем, что один из этих двоих мертв, моя совесть будет нечиста…

— Вы верите, что в этой истории возможны трупы?

— Не знаю. Верю и не верю одновременно. Это как бы расследование, поставленное с ног на голову. Обычно сначала мы сталкиваемся с убийством и лишь после его совершения начинаем искать мотивы. На сей раз мы имеем мотивы, но убийство пока не произошло.

— А вам не кажется, что существуют тысячи случаев, когда мотивы не выливаются в убийство?

— Я в этом уверен. Вот только в таких случаях мне эти мотивы не излагают заранее.

Его шеф ненадолго задумался.

— Я начинаю понимать…

— На данном этапе я ничего не могу сделать. Тем более после недавней кампании в прессе о нарушении полицией гражданских прав подозреваемых.

— И что?

— Я пришел к вам с просьбой дать мне разрешение на всякий случай переговорить с прокурором.

— Чтобы он возбудил дело?

— Примерно так. Во всяком случае, чтобы успокоить мою совесть.

— Сомневаюсь в успехе такого демарша.

— Я тоже.

— Ну, раз это вас успокоит, сходите.

— Благодарю вас, шеф.

Мегрэ сказал не совсем то, что собирался сказать. Очевидно, произошло это потому, что ощущения его были слишком сложными и еще неясными. Вчера, в этот самый час, он ничего не слышал о чете Мартонов, а сейчас все его мысли занимали специалист по игрушечным железным дорогам и его элегантная жена, которая, в чем он себе честно признавался, держалась стойко и твердо, когда он пытался сбить ее с толку или смутить.

Из этой семьи он не видел только свояченицу Мартона, трогательную, если верить Жанвье, вдову, но и та занимала его мысли, словно он знал ее всю жизнь.

— Алло! Говорит Мегрэ. Свяжитесь с господином прокурором и спросите его, может ли он уделить мне несколько минут?.. Да, если можно, сегодня утром…

Алло! Да, я подожду…

Прокуратура находилась в том же Дворце правосудия, в тех же зданиях, но совсем в другом мире, где стены украшены лепниной, где говорят приглушенным голосом.

— Немедленно?.. Да… Иду…

Он прошел в стеклянную дверь, разделяющую два мира, встретил по дороге нескольких адвокатов в черных мантиях, заметил перед дверьми без табличек сидящих между конвоирами людей, которых арестовывал несколько недель или месяцев назад. Некоторые радовались тому, что видели его, и здоровались почти фамильярно.

— Прошу секунду подождать. Господин прокурор вас сейчас примет.

Он чувствовал примерно то же, что школьник перед дверью кабинета директора.

— Входите, Мегрэ. Вы хотели меня видеть? Но ведь не произошло ничего нового?..

— Я хотел рассказать вам один случай. Это почти вопрос нравственного выбора…

Он изложил дело очень плохо, еще хуже, чем директору уголовной полиции.

— Если я правильно понимаю, у вас сложилось впечатление, что в ближайшее время произойдет несчастный случай или даже убийство?

— Примерно так.

— Но это впечатление не основывается ни на чем конкретном, если не считать путаных откровений мужчины и объяснений, данных вам чуть позже его женой? Скажите, Мегрэ, сколько психов, полупсихов, маньяков или просто чудиков вы видите каждый год в вашем кабинете?

— Несколько сотен…

— А я здесь получаю тысячи писем от этих людей.

Прокурор молча смотрел на него, как будто сказал все, что хотел.

— Но мне хотелось бы провести расследование, — робко пробормотал комиссар.

— Какое расследование? Будем точны. Опрашивать соседей, сослуживцев, свояченицу, продавцов и кого там еще? Во-первых, я не представляю себе, куда это приведет. Во-вторых, если эти Мартоны люди скандальные, у них полное право строчить жалобы…

— Знаю…

— Что же касается принудительного привода обоих на стационарную психиатрическую экспертизу, мы не имеем на это юридического права, пока не получим официального заявления от одного из них. Да и то!..

— А если будет совершено преступление?

Короткое молчание. Легкое пожимание плечами.

— Конечно, это будет печально, но мы ничего не можем сделать. Если не считать того, что в данном случае не придется далеко искать виновного.

— Но вы все-таки позволите установить за ними наблюдение?

— При условии, что оно, во-первых, будет достаточно незаметным. Во-вторых, вы не выделите для него тех инспекторов, которые ведут другие дела…

— Сейчас период затишья…

— Эти периоды никогда не бывают продолжительными. Если хотите знать мое мнение — у вас чересчур щепетильная совесть. На вашем месте, Мегрэ, я бросил бы эту историю. Еще раз повторю: на данном этапе у нас нет ни права, ни возможностей вмешиваться.

Уверен, таких семейных историй о подозревающих друг друга муже и жене вокруг тысячи…

— Да, но ни те мужья, ни те жены не обращаются ко мне.

— А они действительно обратились к вам?

Ему пришлось признать, что нет. Мартон его ни о чем не просил, да и мадам Мартон в конечном счете тоже. Сестра Дженни тем более.

— Простите, что не задерживаю вас. Меня ждут шесть человек, а в одиннадцать часов встреча в министерстве.

— Извините за беспокойство.

Мегрэ был недоволен собой. Ему казалось, что он плохо защищал свое дело. Может быть, не надо было ему вчера читать тот труд по психиатрии?

Когда комиссар был уже у порога, прокурор его окликнул, и тон его голоса был не таким, как минуту назад, он стал холоднее, как при произнесении одной из его знаменитых обвинительных речей в суде:

— Само собой разумеется, я не стану вас прикрывать, ибо запретил вам заниматься этим делом до появления в нем новых обстоятельств.

— Конечно, господин прокурор.

В коридоре Мегрэ, понурив голову, пробормотал:

— Новых обстоятельств… новых обстоятельств…

Кто же станет новым обстоятельством, то есть жертвой? Он или она?

Комиссар так резко хлопнул стеклянной дверью, что чуть не расколотил ее.