— Совершенно верно, — холодно подтвердил стряпчий.

Мегрэ еще плотнее укутался в толстое пальто, словно оно защищало его от тошнотворных испарений этой комнаты. Он даже шляпы не снял. Несмотря на внешнюю угрюмость, он обычно снисходительно относился ко многим человеческим слабостям; но некоторые люди вызывали в нем непреодолимое физическое отвращение.

Господин Дандюран был из их числа.

Это отвращение доходило до того, что Мегрэ всегда чувствовал себя не в своей тарелке, даже в присутствии своего коллеги Кассье, который ведал полицией нравов.

Он-то и рассказывал Мегрэ о человеке, известном под именем «месье Шарль», провинциальном стряпчем, замешанном в грязной истории с растлением несовершеннолетних и отсидевшем два года в тюрьме перед тем, как осесть в Париже.

История его была довольно необычна и могла бы служить примером извилистости иных человеческих судеб. Выброшенный из сословия своих коллег, затерявшийся в столице, где никто его не знал, Дандюран жил на вполне приличную ренту и мог свободно предаваться своему пороку. Он был из породы унылых пакостников, которые целыми днями слоняются по улицам, пряча бегающий взгляд, и оживляются, только преследуя в толпе случайную жертву.

Его встречали близ заставы Сен-Марсель, на Севастопольском бульваре и на площади Бастилии. Он был из тех, кто, притаившись в тени подъезда, подкарауливал девушек, выходивших из мастерских и магазинов, и большей частью кончал свой день тем, что, ссутулившись и подняв воротник, проскальзывал в плохо освещенную дверь какого-нибудь притона.

Он довольно быстро узнал все злачные места и их содержательниц.

— Здравствуйте, месье Шарль… Что вы хотите сегодня заказать?

Здесь он чувствовал себя как дома. Он сжился с атмосферой этих заведений, нуждался в ней ежедневно.

Очень скоро там узнали, что он бывший адвокат, и при случае прибегали к его советам.

В конце концов он сделался своим человеком. Его встречали уже не как клиента, а как друга.

— Вы знаете, что дом на улице Антен продается?

У Дэдэ неприятности, и он на следующей неделе отплывает в Южную Америку… Везет с собой пятьсот тысяч наличными…

Можно было подумать, что Мегрэ о чем-то мечтает. Опустив голову, он упорно смотрел на выцветший красный ковер на полу. Но вдруг он вздрогнул, услышав шум над головой. На миг ему почудилось, будто шум доносится из квартиры госпожи Буанэ, и перед ним возник образ Сесили…

— Это Нуши, — пояснил Дандюран со своей обычной тусклой улыбкой.

Ну конечно, ведь Сесиль умерла!

Сесиль умерла! А в это время начальник криминальной полиции, сидя у друзей за партией бриджа, рассказал в двух словах о том, что произошло, описав чулан, труп, прислоненный к стене, и высокую фигуру Мегрэ на пороге.

— Ну и что же он сказал?

— Ничего… Только глубже засунул руки в карманы…

Я думаю, это один из самых болезненных ударов за все годы его службы… Он ушел, и я очень сомневаюсь, что он лег спать сегодня ночью… Бедняга Мегрэ…

А Мегрэ тем временем выбивал трубку о каблук, вытряхивая золу на ковер.

— Вы, кажется, вели дела госпожи Буанэ? — медленно спросил он, морщась, словно слова были горькими.

— Я знал ее и ее сестру по Фонтене-ле-Конту. Мы жили почти рядом. А здесь я вновь встретил ее, когда снял эту квартиру… Она была уже вдовой. Вы не знали ее?.. Не скажу, что она была сумасшедшей, но отличалась большими странностями. Деньги были ее страстью.

Все свои капиталы она держала дома, боялась, что в банке ее обворуют.

— И вам это было на руку!

Мегрэ нетрудно было представить себе этого субъекта в домах терпимости и его беседы с их содержательницами, поверявшими ему свои тайны. Затем Дандюран поднялся еще на одну ступень и познакомился с владельцами этих заведений; он встречался с ними в барах Монмартра, где вечерами они собирались за карточным столом.

Так адвокат из Фонтене Шарль Дандюран стал месье Шарлем, советчиком и соучастником этих господ, полностью доверявших ему, ибо его познания в уголовном кодексе оказывали им неоценимые услуги.

— Напротив, ей это было на руку, господин комиссар!

Его длинные, бледные, покрытые волосами руки перебирали трубки на письменном столе. Из ноздрей торчали пучки седоватых волос.

— Неужели вы никогда не слыхали о старой Жюльетте? Хотя вы занимались только сыскной полицией. Зато ваш коллега Кассье… Все началось с того дома, который продавался на улице Антен… Я сказал об этом госпоже Буанэ, которую всегда называл просто Жюльеттой: ведь мы росли вместе… Она купила этот дом… Год спустя я приобрел для нее «Парадиз» в Безье, а «Парадиз» — одно из самых доходных заведений во Франции…

— Было ли ей известно, в какого рода предприятия вы помещали ее деньги?

— Послушайте, господин комиссар, я знавал немало скряг… Провинциальному адвокату часто доводится иметь дело со всякого рода людьми. Но их скупость ничто по сравнению со скупостью Жюльетты. Она испытывала почти мистическую страсть к деньгам. Расспросите содержателей домов, они вам скажут, сколько подобных заведений финансировала Жюльетта…

Хотите, я приведу цифры?

Он встал, подошел к сейфу, вделанному в стену, достал потрепанную записную книжку и, послюнив грязные пальцы, стал ее листать.

— В прошлом году я передал Жюльетте в банкнотах пятьсот девяносто тысяч франков… Пятьсот девяносто тысяч чистой прибыли.

— И все эти деньги находились у нее?

— Полагаю, что да, поскольку она не выходила из дому и ни за что не доверила бы такие суммы племяннице… Я догадываюсь, о чем вы подумали… Мое положение может показаться ложным… Но вы ошибаетесь, господин комиссар, уверяю вас. Я никогда не присвоил ни одного сантима из чужих денег… Расспросите моих клиентов… Вы же знаете, такие люди не прощают никаких нарушений… Они все подтвердят вам, что месье Шарль — человек безупречный… Не хотите ли табачку?

Мегрэ отстранил протянутый ему кисет и вытащил из кармана свой.

— Нет, благодарю.

— Как хотите… Я честно ввожу вас в курс дела. Карты на стол, как говорят у Альбера.

На лице этого человека, который половину жизни прожил в самой ханжеской среде Фонтене, появлялась странная усмешка, когда он употреблял жаргонные словечки.

— У Жюльетты были нелепые причуды. Она до смерти боялась, что как-нибудь обнаружится, куда именно она вкладывает деньги… Заметьте, никто не приходил к ней, никто ею не интересовался… Тем не менее она принимала смехотворные, прямо умилительные меры предосторожности… Последние полгода, когда она не покидала больше своей квартиры, я должен был посещать ее… А знаете ли вы, как я вынужден был обставлять эти визиты?

На лестнице послышались шаги. Семья Сивеши возвращалась домой, возбужденно переговариваясь по-венгерски, затем с верхнего этажа донеслись их громкие голоса, спорившие о чем-то.

— …Каждое утро консьержка разбирает у себя почту и газеты жильцов и раскладывает их по ящикам. Мне надо было, доставая свою газету, начертить карандашом крестик на газете Жюльетты. Ни о чем не подозревавшая бедняжка Сесиль обычно спускалась за газетой несколько позже… В полночь я бесшумно поднимался по лестнице, а за дверью меня уже ждала Жюльетта, опираясь на свою палку…

А ведь вся криминальная полиция насмехалась над Сесилью, когда она рассказывала, что некоторые предметы меняют по ночам свое место!

— И племянница ее ни разу не проснулась?

— Сесиль? Тетка не допустила бы этого. Если вы обыскали помещение — а вы, несомненно, это сделали, — то. вы, конечно, обнаружили в ящике комода снотворное. В те вечера, когда Жюльетта ждала меня, она принимала меры, чтобы Сесиль спала беспробудным сном и… Извините, я до сих пор ничего не предложил вам. Выпьете чего-нибудь?

— Нет, благодарю вас.

— Понимаю… Однако вы на ложном пути, господин комиссар. Можете мне не верить, но я не способен убить даже цыпленка и падаю в обморок при виде крови…

— Госпожа Буанэ была задушена…

Бывший адвокат на мгновение умолк, словно смущенный этим аргументом. Он взглянул на свои бледные руки.

— На это я тоже не способен… К тому же я нисколько не был заинтересован в ее смерти…

— Скажите, господин Дандюран, сколько, по-вашему, денег хранилось у госпожи Буанэ?

— Примерно восемьсот тысяч франков.

— Вам известно, где она их прятала?

— Этого она мне никогда не говорила… Но, хорошо зная ее, я предполагаю, что она никогда с ними не расставалась, что они постоянно находились у нее под рукой, что она, возможно, спала со своим состоянием…

— А между тем при обыске ничего не обнаружили…

Ведь у нее, вероятно, были процентные бумаги, купчие… Из секретера они исчезли… В котором часу вы ушли от нее прошлой ночью?

— Между часом и половиной второго.

— По заключению судебного эксперта, госпожа Буанэ была убита около двух часов ночи… Консьержка утверждает, что никто из посторонних не проникал в дом…

И еще вопрос: во время последнего посещения госпожи Буанэ был ли у вас повод думать, что Сесиль не спит?

— Нет.

— Постарайтесь припомнить… Уверены ли вы, что не забыли в квартире ничего, что могло навести на мысль о вашем визите?

Месье Шарль спокойно размышлял:

— Не думаю.

— Это все, что я хотел узнать от вас… Разумеется, я прошу вас не уезжать из Парижа и постараться вообще не уходить из дома надолго…

— Понимаю…

Мегрэ был уже в передней.

— Да, простите, чуть не забыл… Часто ли вы принимаете здесь ваших друзей?

Он подчеркнул слово «друзей».

— Ни один из них не входил в этот дом. Я тоже соблюдаю осторожность, господин комиссар… Разумеется, не в такой чудовищной форме, как Жюльетта, я ведь не маньяк… Мои друзья, как вы их называете, не знают моего адреса и пишут мне до востребования. И уж конечно, они не знали не только адреса госпожи Буанэ, но даже ее настоящего имени… Так что многие из них даже убеждены, что никакой Жюльетты никогда не существовало и что я выдумал ее в своих целях.

Снова послышались шаги на лестнице и голос запыхавшейся консьержки:

— Месье Жерар, подождите же!

Затем она громко крикнула:

— Господин комиссар! Господин комиссар!

Мегрэ открыл дверь и нажал на кнопку, так как свет в эту минуту погас. Перед ним, дрожа от нервного возбуждения, стоял незнакомый молодой человек.

— Где моя сестра? — спросил он, глядя на Мегрэ блуждающим взглядом.

— Это месье Жерар, — объяснила госпожа Бенуа. — Он прибежал сюда как сумасшедший… Я ему сообщила, что мадемуазель Сесиль…

— Вернитесь к себе, господин Дандюран! — проговорил Мегрэ.

Дверь квартиры Сивеши была открыта. И еще одна дверь отворилась этажом ниже.

— Пойдемте со мной, месье Жерар… Вы можете спуститься к себе, госпожа Бенуа…

Комиссар нащупал в кармане ключ от квартиры убитой.

Он пропустил молодого человека вперед и запер дверь.

— Вы только сейчас об этом узнали?

— Значит, это правда? Сесиль умерла?

— Кто вам сказал?

— Консьержка…

В квартире все было перевернуто вверх дном после визита экспертов из отдела криминалистики. Все ящики выдвинуты, и содержимое вывалено как попало.

— Значит, моя сестра…

— Да, Сесиль умерла.

Жерар был так взволнован, что не мог даже плакать.

Он оглядывался, словно ничего не понимая, и лицо его болезненно дергалось.

— Это невозможно! Где она?

Он рванулся к ее комнате, но комиссар удержал его:

— Ее здесь нет… Успокойтесь… Подождите…

Он вспомнил про бутылку рома, которую заметил в шкафу, и протянул ее молодому человеку.

— Выпейте… Так как же вы узнали?

— Я сидел в кафе, когда…

— Простите, я буду задавать вам вопросы… Так пойдет быстрее… Что вы делали сегодня днем?

— Я ходил по трем адресам… Я ищу работу…

— Какую?

— Любую, — лицо его исказилось гримасой, — жена на днях разродится. Хозяин выставляет нас из дома… Я…

— Вы вернулись домой обедать?

— Нет… Я зашел в кафе…

Тут только Мегрэ заметил, что Жерар, несомненно, уже выпил, хотя и не был пьян.

— Вы искали работу в кафе?

Ответом ему был злобный, ненавидящий взгляд.

— И вы тоже, ну конечно!.. Как моя жена!.. Где уж вам понять, что значит зря гонять с утра до вечера… Знаете, чем я занимался на прошлой неделе три ночи сряду? Откуда вам знать… Вам-то ведь все равно! Ну так вот, я выгружал овощи на Центральном рынке, чтобы заработать на обед… А сегодня в кафе я надеялся встретить кое-кого, кто обещал устроить меня на работу…

— Кого же?

— Я не знаю его имени… Высокий рыжий парень, который продает приемники.

— В каком кафе?

— Вы что, подозреваете, что я убил тетку?

Он дрожал с головы до ног. Казалось, он вот-вот набросится как безумный на комиссара.

— Я был в «Пушке Бастилии», если вас это интересует… Я живу на улице Па-де-ла-Мюль. Парень все не шел. А я не хотел возвращаться домой ни с чем…

— Вы не обедали?

— Вам-то какое дело?.. На диване в кафе валялась газета. Я, как всегда, стал просматривать объявления…

Вы себе не представляете, что значит читать подобные объявления… Словом…

Он махнул рукой, как бы отгоняя от себя кошмарное видение.

— И вдруг на третьей странице я вижу имя тетки…

Я не сразу сообразил… Всего несколько строчек… «Домовладелица из Бур-ла-Рена задушена в своей постели.

Минувшей ночью госпожа Жюльетта Буанэ, домовладелица, проживающая в Бур-ла-Рене…»

— В котором часу вы это прочли?

— Не знаю, право… У меня уже давно нет часов…

Может быть, в половине десятого. Я побежал домой и сказал Элен…

— Это ваша жена?

— Да… Я сказал ей, что тетка умерла, и бросился к автобусу…

— Вы ничего не выпили перед уходом из дому?

— Всего одну рюмку для бодрости… Я не мог понять, почему Сесиль не известила меня…

— Вероятно, вы должны стать наследником тетки?

— Да, наравне с моими сестрами… На площади Шатле я ждал трамвая, и вот… Но что же с Сесилью? За что ее убили? Консьержка сказала…

— Сесиль была убита, потому что знала имя убийцы, — медленно произнес Мегрэ.

Молодому человеку никак не удавалось обрести хладнокровие, и он протянул руку к бутылке рома.

— Нет, хватит, — сказал комиссар. — Сядьте. Вам больше нужна чашка крепкого кофе.

— На что вы намекаете?

Держался он весьма агрессивно и смотрел на своего собеседника, как на врага.

— Надеюсь, вы не предполагаете, будто я убил тетку и сестру? — вдруг крикнул он в бешенстве.

Мегрэ не ответил, он даже не услышал этих слов. С ним иногда случалось подобное: он словно исчез из этой комнаты, вернее, он мысленно воскресил всю обстановку; он увидел эту квартиру, какой она была несколько лет назад, тетку-маньячку, троих детей — подростка Сесиль, Берту, еще носившую распущенные по плечам волосы, и Жерара, готового записаться в солдаты, лишь бы вырваться отсюда, избавиться от этой давящей атмосферы…

Он вздрогнул, когда молодой человек вцепился в отвороты его пальто и завопил:

— Почему вы молчите? Что вы вообразили?.. Неужели вы думаете, что я…

Резко пахнуло перегаром. Мегрэ отодвинулся, схватил его за руки.

— Спокойнее, мой мальчик, спокойнее, — шепнул он.

Он забыл, какая сила в его руках, юноша застонал, вырываясь из железных тисков комиссара.

— Мне больно…

Слезы наконец хлынули из его глаз.