Он повесил трубку, посмотрел внимательно на Лекера и сказал ему, обращаясь как к равному:
      - Вы слышали? Имеется некий Любэ, бывший бригадир, которому, прежде чем уволить, не раз делали предупреждения, перебрасывали из одного комиссариата в другой. Он очень тяжело все это воспринял. Стал пить. Гийом думает, что он поступил в агентство частного сыска. Если хотите, давайте попытаемся...
      Лекер не очень-то верил, что их попытка увенчается успехом, но все же это было лучше, чем сидеть сложа руки у карты Парижа. Он начал с самых подозрительных агентств, сомневаясь, чтобы такой человек, как Любэ, мог устроиться в более солидные. Большинство контор было закрыто. Он стал звонить людям на дом.
      Чаще всего ему отвечали:
      - Не знаю. Попробуйте узнать у Тиссерана, бульвар Сен-Мартен. Он подбирает всякую шваль.
      Но и у Тиссерана, который специализировался на слежке, его сначала тоже постигла неудача. Сорок пять минут Лекер просидел у телефона, пока кто-то злобно не рявкнул:
      - Не говорите мне об этой сволочи. Вот уже два месяца, как я вышвырнул его за дверь, и, хотя он пригрозил, что рассчитается со мной, но до сих пор и пальцем не пошевельнул. Пусть только попадется мне, я набью ему морду.
      - Чем он занимался у вас?
      - Ночная слежка за домами. Андрэ Лекер снова преобразился.
      - Он много пил?
      - Спрашиваете! После первого же часа дежурства был уже пьян. Сам не знаю, как это он устраивался, но его бесплатно поили.
      - У вас есть его адрес?
      - Да. Улица Па-де-ля-Мюль, дом двадцать семь-бис.
      - У него есть телефон?
      - Возможно. Не имею никакого желания звонить ему. Всё? Могу продолжать партию в бридж?
      Не успев еще повесить трубку, тот человек начал объяснять своим гостям, что стряслось.
      А комиссар уже держал в руках телефонный справочник и разыскивал номер Любэ. Он позвонил. Между ним и Андрэ Лекером установилось взаимное понимание. Они оба питали одну и ту же надежду. Почти у цели, они ощущали дрожь в пальцах; второй же Лекер, Оливье, чувствуя, что происходит нечто важное, встал, оглядываясь по сторонам.
      Не получив приглашения, Андрэ Лекер позволил себе поступок, на который еще утром не был способен: он схватил параллельную трубку. Послышался телефонный гудок в квартире на улице Па-де-ля-Мюль. Гудки повторялись один за другим, словно отзываясь в пустоте, и сердце у Лекера снова сжалось, но в этот момент кто-то снял трубку.
      Слава богу! И женский голос, принадлежавший, видимо, старухе, произнес:
      - Наконец-то! Где ты?
      - Алло, мадам, это не ваш муж.
      - Что с ним случилось? Какое-нибудь несчастье? По тону, каким был задан вопрос, можно было судить, что сама возможность такого исхода радует ее, что она уже давно ждала подобного сообщения.
      - У телефока мадам Любэ?
      - Кто говорит?
      - Вашего мужа нет дома?
      - Прежде всего скажите, кто говорит?
      - Комиссар Сайяр...
      - Зачем он вам понадобился? Комиссар на секунду прикрыл рукой трубку и тихо сказал Лекеру:
      - Позвоните Жанвье, чтобы он немедленно отправился туда.
      В ту же минуту позвонили из другого комиссариата, и в комнате теперь говорили сразу по трем телефонам.
      - Ваш муж еще не возвращался?
      - Если бы полиция хорошо работала, вы бы сами знали.
      - С ним это часто бывает?
      - Его дело!
      Она, по-видимому, ненавидела пьяницу-мужа, но, раз ему угрожала опасность, она сразу же встала на его сторону.
      - Вы, конечно, знаете, что он уже больше у нас не работает.
      - Конечно, он недостаточно большая сволочь для вас!
      - Когда он перестал работать в агентстве "Аргус"?
      - Что?.. Обождите-ка, пожалуйста... Как вы сказали? А, хотите у меня выведать что-нибудь, так ведь?
      - Весьма сожалею, мадам. Из агентства "Аргус" вашего мужа выставили два месяца назад.
      - Вы лжете!
      - Стало быть, все эти месяцы он каждый вечер уходил на работу?
      - Куда же он уходил? В "Фоли-Бержер", что ли?
      - Почему он не пришел сегодня утром? Он вам не звонил?
      Она, вероятно, испугалась, что ее поймают на слове, и предпочла повесить трубку.
      Когда комиссар в свою очередь повесил трубку и повернулся, он увидел Андрэ Лекера, стоявшего позади него. Отвернувшись, тот тихо произнес:
      - Жанвье уже поехал туда...
      И пальцем сбросил слезинку, нависшую на ресницах.
      ГЛАВА V
      С ним обращались как с равным. Но он знал, что так будет недолго, что завтра он снова станет обыкновенным незаметным служащим у телефонного коммутатора, роботом, ставящим никому не нужные крестики в своей записной книжке.
      Все занимались своими делами. Даже на его брата никто не обращал внимания, а тот глядел на всех по очереди своими кроличьими глазами, слушал их, ничего не понимал и все спрашивал себя, почему, когда речь идет о жизни его сына, они все так много говорят и так мало действуют.
      Дважды он подходил к Андрэ и умоляюще тянул его за рукав:
      - Разреши мне пойти искать...
      Искать? Где? Кого? Приметы бывшего бригадира Любэ уже были сообщены всем комиссариатам, на все вокзалы, всем патрулям.
      Искали теперь не только мальчишку, но и мужчину пятидесяти восьми лет, по всей вероятности пьяного, знавшего Париж и парижскую полицию как свои пять пальцев, мужчину в черном пальто с бархатным воротником, в старой серой фетровой шляпе.
      Жанвье вернулся. Вид у него был оживленный - не то что у других. Все происходящее, казалось, вносило на какое-то время струю свежего воздуха. Потом постепенно все опять погрузится в серый туман будней, в котором неторопливо потянется жизнь.
      - Она пыталась захлопнуть дверь у меня перед носом. Но я успел просунуть ногу в щель. Она ничего не знает. Говорит, что в прошлом месяце он, как всегда, принес ей свое жалованье.
      - Для этого он и должен был воровать. Крупные суммы ему ни к чему, он бы не знал, что с ними делать. Какая она из себя?
      - Маленькая, чернявая, с живыми глазами и крашеными, чуть ли не синими волосами.
      Наверное, у нее экзема или прыщи на коже - она не снимает перчаток.
      - Ты добыл его фотографию?
      - Почти силой взял ее с буфета в столовой. Жена не давала.
      Плотный мужчина с близко поставленными глазами, в молодости, по-видимому, первый парень на деревне, сохранивший с тех пор глуповато-самодовольный вид. Фотография к тому же была старая, многолетней давности. Теперь Любэ, надо полагать, опустился, похудел и вместо былой самоуверенности в нем должно было появиться притворство.
      - Тебе не удалось узнать, где он бывает?
      - Насколько я понял, она его никуда не выпускает до ночи, когда он отправляется, как она думала, на работу. Я расспрашивал консьержку. Он очень боится жены.
      Часто консьержка видела, как он по утрам, шатаясь, возвращается домой, но стоит ему только положить руку на перила, и он выпрямляется. Вместе с женой он ходит за покупками, днем выходит только вместе с ней. Когда он спит, а ей надо выйти по делам, она запирает его и ключ уносит с собой.
      - Что вы обо всем этом думаете, Лекер?
      - Интересно знать, идут ли они вместе - он н мой племянник.
      - Что вы хотите сказать?
      - Вначале, часов так до половины седьмого, они были не вместе - Любэ не позволил бы ему разбивать сигнальные стекла. Их разделяло определенное расстояние. Один из них шел по следу другого...
      - Кто из двух, по-вашему?
      Такой вопрос хоть кого мог сбить с толку, особенно когда каждое твое слово ловят, словно ты ни с того ни с сего стал оракулом. Никогда еще он не ощущал себя таким ничтожеством, как теперь, никогда так не боялся ошибиться.
      - Когда мальчишка карабкался по водосточной трубе, он считал виновным своего отца и поэтому-то с помощью записки о приезде мифического дядюшки Гедеона хотел спровадить отца на Аустерлицкий вокзал, где рассчитывал, по-видимому, встретиться с ним, забрав предварительно жестянку с бутербродами.
      - Это выглядит вполне правдоподобным.
      - Биб не мог думать... - пытался возразить Оливье.
      - Молчи!.. В этот момент преступление уже свершилось. Ребенок не рискнул бы на такой поступок, если бы не увидел из окна труп...
      - Он его видел, - подтвердил Жанвье. - Из своего окна он мог видеть тело от ступней ног до половины икры.
      - Единственное, чего мы не знаем, был ли еще убийца в комнате.
      - Нет! - в свою очередь сказал комиссар. - Нет, если бы он там был, он бы спрятался, пока мальчишка лез в окно, и убил бы этого опасного свидетеля, как убил старуху.
      Необходимо было, однако, осмыслить все до конца, восстановить мельчайшие детали для того, чтобы найти Лекера-младшего, которого на рождество дожидались целых два приемника вместо одного.
      - Скажи мне, Оливье, когда ты вернулся домой сегодня утром, в квартире еще горел свет?
      - Да.
      - В комнате малыша?
      - Да. Меня это поразило. Я подумал, что он заболел.
      - Значит, убийца мог видеть свет. Он боялся свидетелей. Ему, конечно, не могла прийти в голову мысль, что кто-то проникнет в комнату по водосточной трубе. И он поспешил уйти.
      - И ждал на улице, чтобы узнать, что будет дальше. Единственное, что они могли сейчас делать, - это строить предположения, придерживаясь, насколько возможно, законов логики. Остальное было уже делом патрулей, сотен полицейских, разбросанных по всему Парижу, наконец, чистой случайности.
      - Скорее всего, ребенок, вместо того чтобы уйти тем же путем, что пришел, предпочел воспользоваться дверью...
      - Одну минутку, господин комиссар. В это время он уже, по всей видимости, знал, что убийца не его отец.
      - Почему вы так думаете?
      - Мне кажется, Жанвье говорил, что старуха Файе плавала в луже крови. Если преступление было совершено незадолго до прихода мальчишки, кровь не успела высохнуть и тело было еще теплым. Отца же Биб видел в комнате в девять часов вечера...
      Каждый новый факт давал новый проблеск надежды. Возникло ощущение, что развязка близка. Остальное, казалось, не составляло особого труда.
      Иногда обоих мужчин осеняла одновременно одна и та же мысль, и у них одновременно вырывалось какое-то слово.
      - Выйдя из дома, мальчуган обнаружил человека, Любэ или другого, скорее всего Любэ. Последний не мог знать, что его увидели. Ребенок, охваченный страхом, бросился наутек не оборачиваясь.
      На сей раз в разговор вмешался отец. Он категорически сказал "нет" и своим бесцветным голосом стал объяснять; - Если Бибу было известно о назначенном вознаграждении, он не бросился бежать. К тому же он уже знал, что я потерял работу, и видел, что я занял деньги у старухи...
      Комиссар и Андрэ посмотрели друг на друга, им стало страшно, они оба чувствовали, что второй Лекер прав.
      Воображение услужливо подсказывало: пустынная улица в одном из самых заброшенных кварталов Парижа, глухая ночь, до рассвета не меньше двух часов... И одержимый человек, совершающий восьмое убийство за несколько недель, убивающий из ненависти, назло всем и в то же время из нужды, может быть, для того, чтобы доказать самому себе бог весть что, человек, который из оскорбленного самолюбия хотел показать всему миру, что ему плевать на полицию.
      Был ли он, как всегда, пьян? Можно было предположить, что в рождественскую ночь, когда бары открыты до утра, он выпил куда больше обычного и глядел на мир глазами, затуманенными вином. Он видел на этой улице, в этом пустынном углу, средь темных фасадов домов ребенка, мальчишку, который все знал, который поможет схватить его, и это положит конец его безумствам.
      - Хотел бы я знать, был у него револьвер или нет? - вздохнул комиссар.
      Ему не пришлось долго ждать ответа. Жанвье тотчас же отозвался:
      - Я задал этот вопрос его жене. Он всегда носил при себе пистолет, но незаряженный.
      - Почему?
      - Жена боялась его. Когда он бывал слишком пьян, он переставал слушаться ее и начинал угрожать. Она спрятала патроны, считая, что если ему понадобится пустить в ход оружие, достаточно будет одного его вида, а стрелять уж не понадобится.
      Неужели же они, ребенок и старый безумец, играют на улицах Парижа в кошки-мышки?
      Старый полицейский не мог угнаться за десятилетним мальчишкой. Ребенок, со своей стороны, был не в силах одолеть человека такого сложения.
      Но этот убийца для мальчишки - целое состояние, конец нужды. Его отцу не придется больше по ночам блуждать по городу, чтобы думали, будто он по-прежнему работает на улице Круассан; ему не нужно будет грузить овощи на Центральном рынке и унижаться перед какой-то старухой, чтобы получить деньги взаймы без всякой надежды возвратить долг.
      Все было достаточно ясно, и не было необходимости больше обсуждать эту тему. Все смотрели на карту, вглядывались в названия улиц. Вероятно, ребенок держался на порядочном расстоянии от убийцы и последний, чтобы припугнуть мальчишку, должно быть, показал ему свой револьвер.
      В темных домах спящего города тысячи и тысячи скованных сном людей ничем не могли помочь ни тому, ни другому.
      Любэ не мог до бесконечности оставаться на улице, карауля ребенка, который осмотрительно держался на почтительном расстоянии от него, поэтому он начал петлять по городу, обходя опасные улицы, синие фонари комиссариатов и полицейские посты на перекрестках.
      Через два-три часа на тротуарах покажутся прохожие, и мальчишка, наверное, бросится к первому встречному, зовя на помощь.
      - Любэ шел первым, - медленно произнес комиссар.
      - А мой племянник - в этом виноват я, потому что объяснил ему когда-то назначение сигнальных тумб, - разбивал стекла, - добавил Андрэ Лекер.
      Крестики постепенно оживали. То, что вначале казалось таинственным, становилось понятным, но одновременно и трагическим.
      Самым трагическим, быть может, был проклятый денежный вопрос вознаграждение, ради которого мальчуган десяти лет сознательно шел на испытание страхом, рискуя собственной жизнью.
      Отец беззвучно, не всхлипывая, плакал, даже не скрывая слез. У него не было больше сил, он был опустошен. Его окружали непривычные предметы, странные аппараты, люди, которые говорили о нем так, словно бы не о нем шла речь, словно его здесь нет, и среди этих людей был его брат, брат, которого он с трудом узнавал и на которого смотрел с невольным уважением.
      Фразы становились все более отрывистыми. Лекер и комиссар понимали друг друга с полуслова.
      - Любэ не мог вернуться домой...
      - Ни войти в бар с ребенком, следующим за ним по пятам.
      Андрэ Лекер вдруг улыбнулся, сам того не замечая.
      - Он не представляет себе, что у мальчишки нет ни гроша в кармане и что он может улизнуть от него, спустившись в метро.
      Да нет! Не вышло бы. Биб не сводил с него глаз и тотчас же подал бы сигнал.
      Трокадеро. Квартал площади Этуаль. Время шло. Начало светать. Люди выходили из домов. Слышались шаги на тротуарах.
      Невозможно было, не применив оружия, убить ребенка посреди улицы и при этом не привлечь внимания.
      - Так или иначе, они должны встретиться, - решил комиссар, словно отгоняя от себя кошмарное видение.
      В этот миг загорелась лампочка на карте. Как будто заранее зная, о чем пойдет речь, Лекер ответил вместо своего коллеги:
      - Да. Я и не сомневался... Благодарю... - И объяснил: - По поводу двух апельсинов. Найден мальчишка, североафриканец, он заснул в зале ожидания третьего класса Северного вокзала. У него в кармане еще был один апельсин. Он живет в Восемнадцатом округе, удрал сегодня утром из дому, потому что его избили.
      - Ты думаешь, Биб погиб?
      Оливье Лекер так хрустнул пальцами, что казалось, он их сломает.
      - Если бы он погиб, Любэ вернулся бы домой - ему нечего было бы больше опасаться.
      Значит, борьба продолжалась в омытом солнцем Париже, по которому гуляли родители со своими празднично разодетыми детьми.
      - Вероятно, боясь потерять в толпе след преступника, Биб к нему приблизился...
      Возможно, Любэ заговорил с ним, угрожая револьвером: "Если ты позовешь на помощь, я выстрелю..."
      Итак, каждый из них преследовал свою цель: задача одного - избавиться от мальчишки, завлечь его в безлюдное место и прикончить; задача второго поднять тревогу, но так, чтобы убийца не успел выстрелить.
      Каждый думал о своем. Каждый рисковал жизнью.
      - К центру города, где много полицейских, Любэ, конечно, не пойдет. К тому же большинство из них знает его.
      С площади Этуаль они, вероятно, поднимались к Монмартру, не к той его части, где ночные кабаре, а туда, где живет бедный люд, к тем унылым улочкам, которые в такой день, как сегодня, казались глубокой провинцией.
      Половина третьего. Ели ли они? Неужели Любэ, несмотря на грозившую ему опасность, мог столько времени выдержать, не пропустив и рюмки?
      - Скажите мне, господин комиссар...
      Андрэ Лекеру, как он ни старался, никак не удавалось придать своему голосу уверенность, ему все казалось, что он вмешивается не в свое дело.
      - В Париже имеются сотни небольших баров, я почти все их знаю. Что, если начать с кварталов, где они вероятнее всего могут быть, и бросить туда побольше людей...
      Не только все находившиеся в комнате изъявили желание принять участие в поисках, но, когда Сайяр дал знать на Набережную Орфевр, шесть дежурных инспекторов немедленно сели за телефоны.
      - Алло! "Бар друзей"? Скажите, не появлялся ли у вас пожилой человек в черном пальто в сопровождении десятилетнего мальчишки?
      Лекер опять ставил крестики, но уже не в свою записную книжку, а в рекламный календарь. Там страниц десять, по меньшей мере, было отведено под бары с самыми затейливыми названиями. Некоторые из них оказались закрытыми. В других играла музыка, звуки которой доносились в телефонную трубку.
      На плане города, лежавшем раскрытым на столе, по мере поступления ответов синим карандашом ставили галочки. Когда они добрались до площади Клиши, позади нее, в маленьком переулке с весьма скверной репутацией, удалось наконец поставить первую красную точку.
      - Приблизительно около двенадцати такой тип заходил к нам. Он выпил три рюмки кальвадоса и заказал белого вина для мальчишки. Но тот пить не захотел. В конце концов выпил и съел два крутых яйца...
      По лицу Оливье Лекера можно было подумать, что он слышит голос сына.
      - Вы не знаете, куда они пошли?
      - В сторону Батиньоль... Мужчина был уже крепко под мухой.
      Отцу тоже очень хотелось сесть к телефону и начать звонить, но свободных аппаратов больше не было, и он ходил от одного к другому, нахмурив брови.
      - Алло! "Занзибар"? Не видели ли вы сегодня утром...
      Едва один успевал произнести эти слова, как другой уже подхватывал их словно припев.
      Улица Дамремон. На самом верху Монмартра. В половине второго они там были.
      Человек разбил рюмку, движения его становились все более неуверенными. Мальчишка сделал вид, что идет в уборную, мужчина тотчас же последовал за ним. Тогда мальчишка раздумал, будто испугался чего-то.
      - Странный тип. Он все время хихикал с видом человека, который хочет с кем-то сыграть шутку.
      - Слышишь, Оливье? Биб полтора часа назад там был...
      Андрэ Лекер теперь уже боялся высказать вслух свои мысли. Борьба подходила к концу. Раз уж Любэ начал пить, он не остановится. Что все это сулит мальчугану?
      С одной стороны, может, оно и хорошо для Биба, если у него хватит терпения ждать и он не будет предпринимать никаких рискованных шагов.
      Но если он ошибается, если он считает своего спутника более пьяным, чем есть на самом деле, если...
      Взгляд Андрэ Лекера упал на брата, и на минуту он представил себе, во что бы тот превратился, если бы не астма, помешавшая ему спиться.
      - Да... Как вы сказали?.. Бульвар Ней? Они были уже почти на окраине Парижа.
      Стало быть, бывший полицейский вовсе не так пьян. Он шел намеченным путем, уводя понемногу ребенка за пределы города, к его окраинам.
      Три полицейские машины уже выехали в тот квартал. Туда же были направлены и все имевшиеся в их распоряжении мотоциклисты. Даже сам Жанвье и тот отправился вслед за ними в маленькой машине комиссара. Больших трудов стоило удержать отца, который во что бы то ни стало хотел ехать вместе с ним.
      - Ведь тебе уже говорили: здесь мы первыми узнаем все новости...
      Ни у кого не было времени даже сварить кофе. Все были невероятно возбуждены.
      Говорили раздраженно, резко.
      - Алло! "Восточный бар"? Алло! Кто у телефона?
      Это спрашивал Андрэ Лекер; вдруг он поднялся, продолжая держать трубку у уха и делая странные знаки, чуть не топая ногами.
      - Как?.. Не кричите в трубку... Тогда и все остальные услышали звонкий, похожий на женский голос:
      - Послушайте, я же говорю... Алло, послушайте, предупредите полицию, что...
      Алло! Предупредите полицию, что я его поймал... убийцу... Алло! Как?.. Дядя Андрэ?.. - Голос сник, стал напряженным, испуганным. - Я же вам говорю...
      Стрелять буду... Дядя Андрэ!
      Лекер не помнил, кто взял у него трубку из рук. Он выскочил на лестницу. Чуть не выломал дверь в кабинет телеграфиста.
      - Скорей!.. "Восточный бар" у ворот Клиньнякур... Всех имеющихся в распоряжении незанятых полицейских...
      И, не дожидаясь, пока телеграфист начнет передавать распоряжение, он, перепрыгивая через четыре ступеньки, вбежал в дежурную комнату и, пораженный, застыв на пороге, уставился на своих товарищей, которые, неподвижные и какие-то размякшие, прислушивались к доносившемуся из трубки, которую держал Сайяр, по-деревенски грубому голосу:
      - Все в порядке! Не портьте себе кровь... Я сто огрел бутылкой по голове. Свое он получил... Не знаю, что он хотел от мальчишки, но... Что?.. Вы хотите говорить с ним? Иди сюда, малый... Дай-ка мне свою штуковину... Я не очень люблю эти игрушки. Смотри пожалуйста, да ведь он не заряжен...
      Другой голос:
      - Это вы, дядя Андрэ?
      Комиссар с трубкой в руке осмотрелся вокруг и протянул ее не Андрэ Лекеру, а Оливье.
      - Дядя Андрэ?.. Я его поймал!.. Убийцу!.. Я его поймал...
      - Алло! Биб...
      - Кто это?
      - Алло! Биб, это...
      - Что ты там делаешь, папа?
      - Ничего... Я ждал... Я...
      - Ты знаешь, я очень доволен. Обожди... приехали полицейские. Хотят со мной говорить... Еще машина подъезжает...
      Шум, голоса, звон стаканов. Оливье Лекер неуклюже держал трубку, поглядывая на карту, а видел, вероятно, не ее, а то, что происходило далеко отсюда, там, в северной части города, на большой дороге, где гулял ветер.
      - Я еду с вами... Опять другой голос.
      - Это вы, шеф? Говорит Жанвье...
      По тому, как Оливье протянул трубку в пустоту, ничего не видя перед собой, можно было подумать, что это его огрели бутылкой по голове.
      - С ним покончено, шеф... Когда парнишка услышал телефонный звонок, он вообразил, что дело в шляпе: ему удалось выхватить револьвер из кармана Любэ, а тот на него как навалился.... Спасибо хозяину, силач, не моргнув глазом, прикончил того типа...
      На карте загорелась лампочка - сигнал из квартала Клиньянкур. Лекер поднял руку и из-за плеча товарища вставил вилку в гнездо.
      - Алло! Машина вышла...
      - Кто-то разбил сигнальное стекло на площади Клиньянкур и сообщил о драке в одном баре... Алло!.. Я вам позвоню еще раз.
      Сейчас все это уже ни к чему!
      Ни к чему и ставить крестик в книжку.
      Мальчишка гордо ехал по Парижу в полицейской машине.