3. Кухонный шкаф

— Откройте, Жюли!

Никакого ответа. Слышно только, что кто-то бросился на кровать.

— Откройте!

Бесполезно. Тогда Мегрэ ударил плечом в дверь, и замок вылетел.

— Почему вы не открывали?

Она не плакала. Не казалась возбужденной. Напротив, она свернулась калачиком и неподвижно глядела прямо перед собой. Когда комиссар вплотную подошел к ней, она вскочила с кровати и направилась к двери.

— Оставьте меня! — проговорила она.

— Тогда отдайте мне записку, Жюли.

— Какую записку?

Она дерзила, надеясь таким образом скрыть ложь.

— Капитан разрешал вашему брату навещать вас?

Жюли молчала.

— Значит, не разрешал. А ваш брат все-таки приходил и, кажется, приходил в ту ночь, когда пропал Жорис.

Она взглянула на него дерзко, почти с ненавистью.

— «Сен-Мишель» стоял в порту, и естественно, что брат мог зайти к вам. Один вопрос: когда он приходит, вы его кормите, не так ли?

— Скотина! — пробормотала Жюли сквозь зубы. Мегрэ продолжал:

— Он приходил сюда вчера, когда вы были в Париже. Не застав вас, он оставил записку. Чтобы быть уверенным, что ее найдете вы и никто другой, он положил ее в кухонный шкаф… Дайте мне эту записку.

— У меня ее уже нет!

Мегрэ посмотрел на холодный камин, на закрытое окно.

— Отдайте мне записку.

Жюли сжалась в комок и походила не на взрослого разумного человека, а на обозленного ребенка, так что Мегрэ, поймав ее взгляд, пробормотал почти добродушно:

— Дуреха!

Записка была под подушкой, на которой Жюли только что лежала. Но вместо того чтобы смириться, упрямая девушка стала наступать на Мегрэ, пытаясь вырвать записку из рук комиссара.

— Ну хватит! — угрожающе произнес он, удерживая ее за руку.

Мегрэ прочел несколько строчек, написанных корявым почерком, со множеством ошибок:

«Если вернешься с хозяином, береги его, потому что кое-кто имеет на него зуб. Я вернусь с судном через пару дней. Котлеты не ищи: я их съел… Твой брат навеки».

Мегрэ опустил голову, настолько сбитый с толку, что не обращал внимания на девушку.

Четверть часа спустя начальник порта сказал ему, что «Сен-Мишель» теперь, должно быть, находится в Фекане и придет сюда ночью, если не изменится ветер.

— Вам известно местонахождение всех судов?

И Мегрэ озабоченно посмотрел на сверкающее море, где вдали виднелся один-единственный дымок.

— Между портами существует связь. Посмотрите, вот список судов, ожидаемых сегодня, — он указал на черную доску, висевшую на стене конторы, где мелом были написаны названия судов.

— Вы что-нибудь обнаружили? Не слишком верьте тому, что рассказывают даже серьезные люди… Если бы вы знали, сколько в городке мелких завистников!.. — сказал Делькур, помахав рукой капитану отплывающего судна. Глядя на бистро, он вздохнул: — Сами увидите!

К трем часам сотрудники прокуратуры, человек десять, закончили осмотр места преступления, вышли из дома Жориса, открыли садовую калитку и направились к четырем машинам, окруженным зеваками.

— Наверно, здесь много уток! — сказал заместитель прокурора господину Гранмэзону, окинув взглядом местность.

— Этот год неудачный, а вот в прошлом году… Мэр бросился к первой тронувшейся машине:

— Остановимся на минутку у меня, хорошо? Жена ждет нас…

Мегрэ оставался последним, и мэр, желая казаться вежливым, сказал ему:

— Вы поедете с нами, разумеется…

В домике капитана остались только Жюли и две женщины, а у дверей полевой сторож ждал фургон из морга, чтобы отвезти тело в Кан.

В машинах обстановка уже напоминала возвращения с похорон, которые, в хорошей компании, заканчиваются превесело. Мегрэ неудобно сидел на откидном сидении. Мэр объяснял заместителю прокурора:

— Если бы это зависело только от меня, я жил бы тут круглый год. Но моя жена недолюбливает деревню, поэтому в основном мы живем в нашем доме в Кане. Жена только что вернулась из Жуен-лё-Пен, где провела месяц с детьми.

— Сколько лет теперь старшему?

— Пятнадцать.

Портовые служащие смотрели на проезжающие машины. Вскоре на дороге, ведущей в Лион-сюр-Мэр, показалась вилла мэра: большой дом в нормандском стиле, окруженный лужайками с белыми оградами и фаянсовыми фигурками зверей. Госпожа Гранмэзон, в платье темного шелка, встречала в прихожей гостей со сдержанной улыбкой дамы высшего света. Дверь в гостиную была открыта. На столе в курительной были приготовлены сигары и ликеры. Все знали друг друга: здесь собралось небольшое избранное общество Кана. Горничная в белом переднике принимала пальто и шляпы.

— Господин судья, вы действительно ни разу не бывали в Вистреаме, хотя и живете в Кане… столько лет?

— Двенадцать лет, мадам… А вот и мадемуазель Жизель…

К гостям вышла поклониться девочка лет четырнадцати, казавшаяся уже девушкой, особенно из-за манеры держаться, очень светской, как и у ее матери… Между тем Мегрэ забыли представить хозяйке дома.

— Я думаю, после всего увиденного вы предпочтете рюмку ликера чашечке чаю… Немного коньяку, господин заместитель прокурора?.. Ваша жена все еще в Фонтенбло?..

Говорили разом со всех сторон. Мегрэ ловил на лету обрывки фраз.

— Нет, десяток уток за ночь — самое большее… Уверяю вас, совсем не холодно… Шалаш утеплен… С другой стороны:

— …сильно страдают от кризиса во фрахтовании?

— Все зависит от компании. Здесь этого не чувствуется. Ни одно судно не поставили на прикол. Но мелкие судовладельцы, особенно маленьких каботажных шхун, начинают бедствовать. Можно сказать, что в принципе все шхуны следует продать — они не окупают себя…

— Нет, мадам, — шепотом объяснял в другой стороне заместитель прокурора. — Не нужно ничего бояться. Тайна этого убийства, если таковая вообще существует, будет скоро раскрыта… Не так ли, господин комиссар? Но… вас представили? Комиссар Мегрэ, один из выдающихся руководителей уголовной полиции…

Мегрэ стоял как каменный, на лице — полное отсутствие светскости. Он как-то странно взглянул на Жизель, которая протягивала ему блюдо с пирожными:

— Нет, спасибо.

— Вы не любите пирожные?

— Ваше здоровье!

— За здоровье нашей любезной хозяйки!

Судебный следователь, высокий, худощавый человек лет пятидесяти, который плохо видел, хотя носил очки с толстыми стеклами, отвел Мегрэ в сторону:

— Разумеется, я предоставляю вам полную свободу действий. Но звоните мне каждый вечер и держите в курсе дела. Что вы обо всем этом думаете? Убийство с целью ограбления, не так ли?

И поскольку к ним подходил господин Гранмэзон, он продолжил громче:

— Вам повезло с мэром: он облегчит вашу задачу. Не правда ли, дорогой друг? Я говорил комиссару, что…

— Если он того желает, мой дом будет его домом… Я не ошибаюсь, вы остановились в гостинице?

— Да. Благодарю за приглашение, но там я ближе к порту.

— И вы думаете, что обнаружите что-нибудь, сидя в бистро? Осторожней, комиссар!.. Вы не знаете Вистреама!.. Подумайте, каково может быть воображение у людей, проводящих свою жизнь в бистро. Они готовы обвинить отца и мать, лишь бы рассказать что-нибудь позатейливее…

— Давайте не будем больше об этом говорить, — предложила госпожа Гранмэзон с очаровательной улыбкой. — Пирожное, комиссар? Действительно, не хотите? Вы не любите сладкого?..

Второй раз! Это уж слишком! В знак протеста Мегрэ чуть было не вытащил из кармана свою огромную трубку.

— Позвольте откланяться… Мне нужно разобраться в некоторых деталях дела…

Никто не пытался его удержать. В общем, его присутствием здесь не дорожили, да и он сам не горел желанием оставаться в этом доме. Выйдя на улицу, он набил трубку и медленно пошел к порту. Его уже знали. Известно было, что он пропустил стаканчик с завсегдатаями бистро, и здоровались с ним почти по-свойски. Когда он подходил к пирсу, машина с телом капитана Жориса удалялась в сторону Кана. За оконным стеклом первого этажа дома можно было различить лицо Жюли, которую женщины пытались увести на кухню.

Вокруг рыбацкого баркаса, только что вернувшегося с уловом, толпилось несколько человек. Матросы сортировали рыбу. Таможенники, опершись на парапет моста, коротали долгие часы дежурства.

— Я сейчас получил подтверждение, что «Сен-Мишель» прибывает завтра, — сказал капитан, подходя к Мегрэ. — Он три дня простоял в Фекане на ремонте бушприта…

— Скажите, он перевозит иногда сушеную тресковую икру?

— Тресковую икру? Нет. Ее привозят из Норвегии на скандинавских шхунах или пароходиках. Они не заходят в Кан, а идут прямо к портам, где ловят сардины, — в Конкарно, Сабль-д'Олонн, Сен-Жан-де-Люз…

— А моржовое масло?

На этот раз капитан вытаращил глаза!

— Это зачем?

— Не знаю…

— Нет! Суда каботажного плавания перевозят почти всегда одно и то же: овощи, особенно лук, в Англию, уголь — в бретонские порты, камень, цемент, шифер… Я справлялся у шлюзовщиков по поводу последнего захода «Сен-Мишеля». Шестнадцатого сентября он пришел из Кана как раз к концу прилива. Портовики собирались заканчивать работу. Жорис сказал, что в Фарватере было уже мало воды для выхода в море, особенно в тумане. А капитан судна настоял на том, чтобы все-таки пройти шлюз и отплыть на следующее утро прямо на рассвете. Они провели ночь вот тут, пришвартовались к сваям в передней части порта. Во время отлива судно едва не село на мель и могло отплыть только около девяти утра.

— Брат Жюли был на борту?

— Конечно! Их всего трое: капитан, он же хозяин судна, и два матроса. Большой Луи…

— Это каторжник?

— Да. Он ростом повыше вас и придушит любого одной рукой…

— Опасный тип?

— Если вы спросите об этом мэра или другого местного буржуа, они вам ответят: да. Ну, а я не знал его до того, как он попал на каторгу. Не часто он тут и бывает. В Вистреаме он никогда не делал глупостей — вот и все, что я могу сказать. Пьет, конечно… Или, пожалуй… Трудно сказать… Всегда под градусом; появится — исчезнет… Прихрамывает, голова и плечи наискось, что ли, — вот и выглядит подозрительно… Только капитан «Сен-Мишеля» им вполне доволен…

— И он был вчера здесь до возвращения сестры, Делькур отвернулся, не решаясь отрицать. И Мегрэ понял, что ему никогда всего не скажут, что эти моряки связаны чем-то вроде круговой поруки.

— Не он один.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего… Говорят, видели какого-то неизвестного. Впрочем, кто его знает…

— Кто его видел?

— Не знаю… Болтают себе… Выпьем что-нибудь?

Второй раз Мегрэ вошел в бистро, пожимая протянутые руки.

— Скажите на милость! Быстро они управились, эти господа из прокуратуры…

— Что будете пить?

— Пиво.

Солнце ни разу не спряталось за весь день. Но к вечеру полоски тумана протянулись между деревьями, и казалось, что вода в канале задымилась.

— Снова на всю ночь в эту вату! — вздохнул капитан.

В тот же миг послышался вой сирены.

— Это сигнальный буй, там, при входе в фарватер.

— Капитан Жорис часто ходил в Норвегию? — спросил вдруг Мегрэ.

— Да, когда работал в Англо-Нормандской компании. Особенно сразу после воины — здесь не хватало леса. Лес — плохой груз, с ним невозможно маневрировать.

— Вы служили в одной и той же компании?

— Недолго. Я больше служил в бордоской компании «Вормс». Ходил, как говорят у нас, на «трамвае», то есть всегда по одному маршруту: Бордо-Нант, Нант — Бордо… И так — в течение восемнадцати лет!

— Откуда родом Жюли?

— Дочь рыбака из Пор-ан-Бессен. Впрочем, какой там рыбак! Ее отец был непутевый, умер во время войны. Мать и сегодня, должно быть, торгует рыбой на улице и пьет красное в бистро.

И снова, думая о Жюли, Мэгрэ чуть заметно улыбнулся. Он вспомнил, как в его кабинет в Париже с решительным видом вошла девушка, одетая в приличный синий костюмчик. И как сегодня утром она, как школьница, пыталась вырвать у него записку брата.

Дом Жориса исчез в тумане. Света не было ни во втором этаже, откуда увезли покойника, ни в столовой. Свет горел только в коридоре и, кажется, на кухне, где соседки сидели с Жюли.

Помощники шлюзовщиков вошли, в свою очередь, в бистро, но, не желая мешать, сели за столик вглубине и начали партию в домино. Зажегся маяк.

— Повторите! — сказал капитан, указывая на рюмки. — Теперь я угощаю!

Тихим и неожиданно мягким голосом Мегрэ спросил:

— Если бы Жорис был жив, где бы он находился сейчас? Тут?

— Нет! Сидел бы у себя дома, в домашних тапках!

— В столовой? В спальне?

— На кухне… читал бы газету, а потом книгу по садоводству. Он пристрастился к цветам. Глядите! Поздняя осень, а у него в саду полно цветов.

Рабочие посмеивались, хотя им было немного неловко от того, что они не занимаются выращиванием цветов, а предпочитают сидеть в бистро.

— Он не ходил на охоту?

— Редко… Разве если пригласят…

— Мэр пригласит?

— Случалось и так… Когда были утки, они вместе охотились из шалаша.

Бистро так слабо освещалось, что сквозь табачный дым почти не было видно игроков в домино. Воздух от большой печки становился еще тяжелее. На улице почти темно, но из-за тумана темнота эта казалась мутной и нездоровой. По-прежнему выла сирена. Трубка Мегрэ потрескивала.

Откинувшись на стуле, с полузакрытыми глазами, он пытался собрать воедино разрозненные детали дела, которые образовывали пока бесформенную массу.

— Жорис исчез на полтора месяца, потом вернулся с раскроенным и залатанным черепом! — сказал он, не замечая, что думает вслух. — В день возвращения его ждал яд. И только на следующий день Жюли нашла записку от брата.

Мегрэ тяжело вздохнул и пробормотал, как бы подводя итог:

— В общем, его пытались убить! Потом вылечили! А потом все-таки убили! Если только…

События никак не вязались одно с другим. И Мегрэ пришла в голову странная мысль, настолько странная, что пугала.

«Если только в первый раз его пытались не убить, а просто лишить рассудка…»

Разве парижские медики не утверждали, что операция была сделана превосходным хирургом? Но неужели для того, чтобы лишить человека рассудка, нужно раскроить ему череп? И потом, как доказать, что Жорис действительно невменяем?

На Мегрэ смотрели в почтительном молчании. Только таможенник показал официантке на рюмки:

— То же самое!

Все сидели, удобно устроившись на стульях, разомлевшие от тепла и погруженные в не совсем ясные думы, которые под воздействием спиртного становились еще более смутными.

Слышно было, как проехали три машины: представители прокуратуры возвращались в Кан после приема у госпожи Гранмэзон.

Тело капитана Жориса находилось уже в морге Института судебно-медицинской экспертизы.

Никто не разговаривал. В углу, где сидели шлюзовщики, костяшки домино стучали по обшарпанному столу. И чувствовалось, что мало-помалу вопросы эти овладели портовиками, стали почти осязаемыми, просто висели в воздухе, давили на каждого из присутствующих. Лица нахмурились. Самый молодой из таможенников, разволновавшись, поднялся, пробормотал:

— Пойду домой, жена ждет…

Мегрэ протянул кисет соседу, который, набив трубку, передал его по кругу. Тогда раздался голос Делькура. Он тоже встал, чтобы бежать от этой невыносимой обстановки.

— Сколько я вам должен, Марта?

— За два круга?.. Девять франков семьдесят пять сантимов и три франка десять за вчерашнее.

Все встали. Влажный воздух проникал через закрытую дверь. Рукопожатия перед уходом. На улице, в тумане, каждый направился в свою сторону. Крик сирены перекрывал звук шагов. Мегрэ стоял неподвижно и слушал, как удаляются во всех направлениях их шаги, то тяжелые и неуверенные, то вдруг убыстряющиеся. И он понял, что в этих людях непостижимым образом поселился страх. Они боялись, все те, кто уходил, боялись всего и ничего — какой-то неясной опасности, непредсказуемой катастрофы — боялись и темноты, и света: «Что если этим не кончится?»

Мегрэ стряхнул пепел из трубки и застегнул пальто.

4. «Сен-Мишель»

— Вам нравится? — беспокойно спрашивал хозяин при каждом новом блюде.

— Ничего, — отвечал Мегрэ, который, по правде говоря, даже не замечал того, что ел.

Он сидел один в ресторанчике гостиницы, рассчитанном на сорок — пятьдесят человек. Гостиница для отпускников, приезжающих покупаться летом в Вистреам. Мебель — как во всех пляжных гостиницах. Вазочки на столах.

Ничего общего с Вистреамом, интересующим комиссара. Он начинал понимать жизнь городка и испытывал от этого удовлетворение. При каждом новом расследовании он больше всего не любил именно начало; первые неловкие встречи, ложные представления. Например, само название — Вистреам! В Париже ему почему-то казалось, что это — портовый городок типа Сен-Мало. А потом, в первый же вечер, Мегрэ понял, что это — мрачное место, где живут суровые и молчаливые люди. Теперь он знал Вистреам и чувствовал себя в нем как дома. Невзрачный городок, куда ведет дорога, обсаженная деревцами. Примечателен только порт; шлюз, маяк, дом Жориса, бистро, ритм порта: два шлюзования в день, рыбаки со своими корзинами, горстка людей, занятых только тем, что следят за проходом судов.