- Нужно что-то предпринять, тетя. Что - не знаю. Если бы, например...
      Он заколебался. Ему показалось, что губы тетки растягиваются в сардонической усмешке.
      - Я слушаю.
      - Если бы вы все уехали за границу, я мог бы...
      Некоторые слова он все еще произносил с трудом, в особенности слово "деньги". Денег у него было слишком много, свалились они на него внезапно, и пользовался он ими не без брезгливости.
      Как бы, однако, они все упростили! Он даст тетке сколько она захочет. Пусть сегодня же ночью уезжает за границу и, оказавшись в безопасности, пришлет сюда письмо с признанием своей вины...
      Жерардина прочла его мысли и язвительно бросила:
      - Вы могли бы предложить мне известную сумму, не так ли?
      Жиль кивнул. Он все еще надеялся. Но смотреть на нее не решался, чтобы не утратить мужества.
      Чудовищное спокойствие тетки, ее неожиданное хладнокровие не только не возмущали его, а, напротив, пробуждали в нем еще большую жалость.
      - Ну нет, милейший! - воинственно отпарировала Жерардина.- Я отказываюсь. Поступайте как знаете. Обвините своего кузена. Он будет опозорен, но для вас это не имеет значения, так ведь? Обвините меня. Только помните: от вас потребуют доказательств. А я буду защищаться.
      Тетка поднялась, и Жилю показалось, что она стала еще выше.
      - По-моему, мы все сказали друг другу...
      Жерардина посмотрела на дверь. Она явно выпроваживала Жиля. Даже подала ему шляпу, которую он положил на стол. У нее хватило самообладания щелкнуть выключателем и зажечь в магазине свет, а когда Жиль очутился на тротуаре, он услышал, как тетка закладывает дверные засовы.
      Ренке, ожидавший хозяина, зашагал рядом, но Жиль, словно не замечая его, не сказал ни слова, и, когда они добрались до особняка на набережной Урсулинок, бывший инспектор лишь приподнял шляпу и молча откланялся.
      - Ее забрали? - с подобающей случаю миной осведомилась Алиса, подходя к мужу и целуя его.
      Он посмотрел на жену, словно недоумевая. Ее присутствие почти удивляло его. Никогда еще он так остро не чувствовал, насколько она чужда ему.
      - Что ты собираешься предпринять? Жиль пожал плечами. Что он собирается предпринять? Она все равно не поймет
      - Обедать не буду,- объявил он, заметив, что стол накрыт и прислуга несет супницу в столовую.
      - Почему? Куда ты?
      - Наверх.
      - Да съешь же чего-нибудь, - неуверенно настаивала Алиса. - Хоть немножко супу. Или холодного мяса...
      Жиль, не дослушав, направился к двери.
      Около полуночи Алиса, ступая как можно тише, поднялась на третий этаж и прижалась ухом к дверям дядиной спальни. Она ничего не услышала. Попробовала заглянуть в замочную скважину, но увидела только край постели.
      Тогда она робко постучала.
      - Войдите, - ответил спокойный голос.
      Жиль повернулся к ней без малейшего раздражения. В его поведении не было ничего необычного. Напротив, он выглядел на редкость невозмутимым. Перед ним, на бюро с цилиндрической крышкой, были разложены документы из сейфа и листы бумаги с пометками, сделанными его рукой.
      - Чем ты тут занимаешься? Почему не ложишься?
      В этот вечер между ними легла такая необъятная пропасть, что, казалось, отныне их уже ничто не сблизит. Они не ссорились. Вообще ничего не произошло. Жиль не мог упрекнуть Алису ни в чем, кроме того, что она - это она: посторонняя девушка, которая больше не пробуждает в нем даже вожделения и совершенно ему безразлична.
      - Сказать, чтобы тебе принесли чашку бульона?
      - Да.
      Зачем выходить из себя? Он дождется, пока она уйдет. Потом продолжит начатую работу один, в комнате, где столько ночей, тоже один, провел его дядя.
      Разве ему не пора привыкнуть к одиночеству? Колетта уедет. Она покинет город вместе с доктором Соваже, который в конце концов будет признан невиновным.
      Когда отшумит вызванная Жилем буря, он станет подлинным наследником, подлинным преемником своего дяди, и вокруг него образуется та же пустота, что окружала Октава Мовуазена.
      Алиса подошла, поцеловала его в лоб, и он ее не оттолкнул. Она погладила его по голове, и он промолчал, хотя счел этот жест вульгарным.
      - Не лучше ли тебе отдохнуть?
      Жиль покачал головой. Он должен кончить то, что начал. Завтра у него, пожалуй, уже не хватит решимости.
      - Доброй ночи. Жиль! - покорно вздохнула Алиса.
      - Доброй ночи!
      Жиль навряд ли слышал, как вошла служанка, которая поставила на бюро чашку бульона и кусок холодной говядины, но посмотрел на нее так, что, выходя из комнаты, она спрашивала себя, узнал ли ее хозяин.
      Теперь он перебелит составленные им документы...
      Господин прокурор,
      Имею честь довести до вашего сведения...
      В три часа утра Жиль запечатал письмо в большой желтый конверт. Готовы были и другие письма: Плантелю, Раулю Бабену, Эрвино, бывшему министру, а ныне сенатору Пену-Рато и еще разным людям.
      Он выпил остывший бульон. Съел без хлеба ломоть мяса, отдававший тем же привкусом крови, который был у него во рту вчера утром, когда Боб избил его.
      Все кончено. Делать ему больше нечего.
      Ему и в голову не пришло спуститься к жене и улечься рядом с ней в спальне, которую Алиса обставила по своему вкусу и в которой Жиль чувствовал себя тем более чужим, чем сильнее преображалась комната.
      Он снова набрал имя "Мари", спрятал все бумаги в сейф, сбил шифр и прошел в комнату, где жил до женитьбы.
      Жиль раздвинул занавески. А ведь он знал, что у тетки темно.
      В лунном свете четко вырисовывались ребра крыш, поверхность их напоминала пустыню, и мостовая казалась иссера-белой.
      Фотографии по-прежнему стояли на черном мраморном камине.
      На одной из них отец Жиля во фраке, со скрипкой в руке, словно кланялся восхищенной публике. Он был очень красив: тонкие черты бледного лица, острые усы.
      Таким он выступал в том венском кафе с тяжелой позолотой и пухленькими амурчиками.
      А вернувшись домой, писал: "Дорогой Октав..." Бедный папа! - вздохнул Жиль.
      И перевел взгляд на портрет матери. Это была одна из тех плохо отпечатанных открыток, которыми торгуют в антрактах циркачи и артисты мюзик-холла. На матери был памятный Жилю сценический костюм - розовое, облегающее бедра и голени трико оттенка тающей конфеты.
      Вид матери в этом наряде неизменно шокировал Жиля. Сейчас он тоже отвел глаза.
      - Прости, мама.
      За что его прощать? Он сделал лишь то, что считает своим долгом. И все-таки Жиль чувствовал себя виноватым перед ними всеми - перед Мовуазенами, включая даже дядю, перед матерью, на сестру которой он начинает атаку.
      По комнате незримо скользила легкая тень, как в ту ночь, когда Колетта бесшумно вошла к Жилю, чтобы унести ключ от сейфа.
      Сегодня она ночует в тюрьме. Ради нее...
      Потом она уедет. Уедет с другим, с Соваже, а Жиль...
      Заснул он не раздеваясь и, как в детстве, до утра терзался кошмарами. Раз даже проснулся весь в поту, сел на кровати с ощущением, что кричал во сне, и напряг слух, словно пытаясь расслышать в тишине безлюдного дома эхо собственного голоса.
      В девять утра Жиль, бодрый, хотя и бледный, позвал Ренке к себе в кабинет. Перед ним лежала пачка писем.
      - Не будете ли добры разнести их, месье Ренке?
      Затем Жиль пошел в гараж, где не спеша обменялся несколькими фразами с тестем.
      Рабочие и служащие украдкой наблюдали за ним: в утренних газетах появилось сообщение об аресте Ко-летты Мовуазен. Содержались в них и намеки на сцену, разыгравшуюся накануне между Бобом и Жилем "в "Кафе де ла Пе".
      В одиннадцать Жиль вошел в "Лотарингский бар". По серьезности Бабена он понял, что тот уже получил его письма. Однако судовладелец не выказал ни малей-, шего недоброжелательства. Напротив, в глазах его читалось нечто вроде почтительности, и он первым встал с места, подошел к стоике, подал молодому человеку руку.
      Им больше не было нужды в многословных объяснениях.
      - Может быть, вы и правы, месье Жиль. Я только не уверен, хорошо ли вы представляете себе, какие силы привели в действие. Вы не знаете Жерардины. Она так просто не сдастся
      Чуть позже за окном магазина Жиль увидел тетку, и она на секунду повернула, голову в его сторону.
      Больше его не останавливали ни колебания, ни угрызения совести. Войдя во Дворец правосудия, он уже не заплутался, как накануне, в лабиринте лестниц и коридоров.
      - Попрошу доложить обо мне прокурору. Полагаю, что он меня ждет.
      В три часа пополудни вышел экстренный выпуск "Монитора", улицы и набережные огласились выкриками газетчиков, люди начали собираться группами, у дверей магазинов замахали руками спорщики.
      Неожиданный поворот дела об отравлении. Жиль Мовуазен, наследник своего дяди, выступает в роли обвинителя!
      Освободят ли Колетту Мовуазен?
      - Почему ты не сказал мне, Жиль?
      А почему он должен был сказать об этом Алисе?
      - Это правда, что тетушку Элуа посадят? Ты считаешь, что твоего дядю отравила она? Кстати, тебе много раз звонили.
      - Знаю.
      - И дважды заходил Плантель
      - Знаю.
      - А-а! - разочарованно протянула Алиса. Но тут же перескочила на другую тему:
      - Я велела продолжать ремонт в гостиной и спальне.
      - Тебе виднее.
      - За что ты злишься на меня, Жиль? Можно подумать, что ты меня разлюбил.
      - Полно! Уверяю тебя, ничто не изменилось... Кажется, подъехала машина. Звонят. Это, конечно, Плантель. Скажи, пожалуйста, Марте, чтобы его провели в кабинет.
      Внешне судовладелец остался прежним: как всегда элегантно одетый, он старался держаться уверенно, непринужденно пошел навстречу Жилю, протянул руку.
      - Добрый день, Жиль! Я заезжал уже два раза и... Жиль не подал руки и ограничился тем, что предложил:
      - Садитесь, месье Плантель.
      - Курить можно?
      - Прошу вас.
      Сквозь открытое окно от грузовиков, выстроившихся у решетки, тянуло отработанным бензином.
      - Мне нет нужды говорить вам...- начал Плантель, несколько раз положив то правую ногу на левую, то левую на правую.
      Жиль разглядывал его начищенные до зеркального блеска ботинки.
      - Вам нет нужды говорить со мною вообще, месье Плантель. Письмо мое вы получили, следовательно, в курсе дела.
      - Жерардина звонила мне и...
      - Я тоже с нею виделся.
      - Я тщетно пытался ее уговорить не...
      - Не сомневаюсь, что вы дали ей разумный совет, месье Плантель. К сожалению, моя тетка не слушает никаких доводов. А так как совершенно необходимо, чтобы Колетта была освобождена и признана невиновной...
      Плантель, выбитый из седла, остолбенело поглядывал на этого мальчика, который еще так недавно умел лишь робко лепетать, а теперь с грозной невозмутимостью вел речь о предании суду сестры своей матери.
      - Вы напрасно трудились приезжать,- продолжал Жиль с почти нечеловеческим хладнокровием.- Я и без этого знаю, что вы сделаете все от вас зависящее, чтобы Колетта и доктор Соваже были признаны невиновными. Не так ли?
      - Но... Поскольку они действительно невиновны, я, разумеется...
      Серая коленкоровая папка лежала на столе. Судовладелец заметил ее и запнулся.
      - Что касается...
      - "Акулы" и смерти юного Жана Агадиля... - с безжалостным спокойствием продолжал Жиль.
      - Клянусь вам, если бы мы могли предвидеть...
      - Это не имеет значения, месье Плантель. Сделанного не воротишь, правда?.. Его матушка, кажется, торгует сардинами на углу улицы Дю Пале?
      - Я готов...
      - Не сомневаюсь. Позднее, когда все встанет на свое место, не исключено, что я раскрою в вашем присутствии эту папку и мы с вами сожжем некоторые документы.
      Жиль поднялся.
      - А сейчас, месье Плантель, я очень занят и...
      - Извините, что побеспокоил. Я считал своим долгом лично уверить вас, что сделаю все... Кстати, вчера вечером у меня был Пену-Рато. Он готов лично нанести вам визит.
      - Это лишнее.
      - По всей видимости, он целиком согласен с вами. Человеку столь высокого положения очень нелегко...
      - Быть обвиненным в присвоении наследства? - Жиль небрежно раскрыл папку и положил руку на дело, помеченное фамилией сенатора. - Тем не менее его племянница, которую он насильно продержал четыре года в лечебнице и которая в самом деле сошла там с ума...
      Мальчишки, высыпав из школы, затеяли игру в шары и с оглушительными воплями гонялись по тротуару.
      - До свиданья, месье Плантель!
      - До свиданья, месье Жиль! Еще раз, поверьте...
      - Верю, месье Плантель.
      Жиль закрыл дверь за элегантным судовладельцем и отпер другую - в дядин кабинет.
      - Входите, месье Ренке. У нас с вами есть над чем поработать.
      VII
      - Вы дадите мне еще две минутки, милый Жиль? Извините меня - я сама понимаю, что несносна.
      Жиль не улыбался. Он сидел за рулем и наблюдал, как его теща, вся в светлом, устремляется в кондитерскую и, жестикулируя, мечется по магазину. Он представлял себе, как она с энергией, переполняющей ее всякий раз, когда она ездит с зятем, взывает: "Поскорее, мадемуазель! Зять ждет меня в машине. А он так занят!.."
      Достойнейшая мадам Лепар! Именно ее больше всех преобразило замужество дочери. С тех пор как ей наняли служанку и у нее появилась возможность почти каждый день бывать на людях, она стала уделять много внимания туалетам, отчего ее маленькая фигурка казалась еще более пухленькой, мягкой и розовой.
      Она уже спешила назад в сопровождении молоденькой продавщицы, нагруженной коробками пирожных.
      - Положите вот сюда, мадемуазель. Благодарю... Боже мой, Жиль, Алиса до сих пор не вышла? Вечно она копается! Неужели ей не понятно, что вы ждете на самом солнцепеке.
      Эспри Лепар тоже не преминул воспользоваться опозданием дочери: он зашел в табачную лавочку и сейчас выбирал себе трубку, следя за машиной через стекло витрины.
      Был троицын день, и находились они на главной улице Руайана.
      Когда-то, во время скитальческой жизни с родителями, Жиль знал о церковных праздниках лишь понаслышке да еще потому, что в такие дни давалось два представления. Однако, после того как накануне дня поминовения он высадился в Ла-Рошели, эти праздники приобрели для него особый смысл: они как бы стали вехами, обозначавшими различные этапы его жизни.
      Прежде всего Рождество, бесснежное, приглушенное туманами Рождество под приморской сосной, которую Алиса прозвала "нашим зонтиком". В шесть вечера он сидел под нею с Алисой, которая всем телом прижималась к нему и чуть не отморозила себе нос. В восемь завернул к Элуа и прошел через благоухающий магазин: тетка пригласила его встретить праздник в семейном кругу. Луиза играла на рояле. В полночь все расцеловались, и у Жиля до утра отдавало во рту гусиной печенкой и шампанским.
      Чтобы не так остро ощущать свое одиночество, Ко-летта провела ночь у матери, и, возвращаясь домой по предрассветному городу, где, распевая, бродили запоздалые гуляки, Жиль сделал крюк, чтобы хоть на мгновение оказаться поближе к тетке и увидеть темные окна домика на улице Эвеко.
      Новый год... Скованный строгим костюмом и стесняясь своей длинной нескладной фигуры, Жиль заехал с визитом к Плантелям и снова пил портвейн в курительной, где пахло кожей.
      Алиса вручила ему платок, который сама вышила, а он даже не догадался ее отдарить. Он просто не знал, что так полагается. Его родители не делали друг другу подарков.
      С тех пор жизнь в особняке на набережной Урсулинок очень изменилась. Алиса обставила спальню и гостиную на свой вкус.
      - Не провести ли нам Пасху в Париже? - предложила она. - Ты ведь никогда там не бывал. Это тебя развлечет.
      Они поехали на машине. На этот раз - вдвоем. Остановились в большом отеле на улице Риволи.
      В первый же вечер Жиль отправился взглянуть на маленькую гостиницу за цирком Медрано, в которой он родился. Парижане волнами затопляли вокзалы, растекаясь по окрестностям и провинции. Улицы пустели. Магазины были закрыты, и от Пасхи у Жиля осталось лишь воспоминание о нескончаемом хождении по солнечным тротуарам. Еще два дня, проведенные ими в столице, целиком ушли на беготню по магазинам, где Алиса каждую минуту устремляла на него умоляющий взгляд:
      - Можно?..
      Она обезумела от радости. Покупала, не спрашивая о цене. Возвращаясь в отель, они всякий раз находили у себя в номере новые картонки, присланные в их отсутствие.
      Теперь наступила Троица.
      - У меня к тебе просьба, Жиль. Впрочем, если имеешь хоть что-нибудь против, скажи откровенно. Я знаю, что мама была бы счастлива провести с нами два дня в Руайане.
      Мадам Лепар заказала себе шикарный английский костюм и светлую шляпу, облазила все магазины в поисках подходящей обуви и больше не спускала с Жиля благодарных глаз.
      Что бы ни предлагала дочь - заглянуть в казино или прокатиться по окрестностям, она укоризненно восклицала:
      - Довольно, Алиса! Пусть решает Жиль. Мадам Лепар испытывала потребность ежеминутно называть зятя по имени.
      - Здешний пляж - самый красивый во Франции, правда, Жиль?.. Жиль, что вы думаете о...
      Эспри Лепар, напротив, держался еще более скромно, чем раньше: он не забыл, что состоит у Мовуазена на службе, и не признавал никаких костюмов, кроме черного с черным же галстуком и туго накрахмаленной манишкой.
      Наконец Алиса вышла и уселась рядом с мужем.
      - Я очень долго?
      - Нет.
      Тесть с тещей расположились на заднем сиденье. Алиса заметила подле матери белые пакеты.
      - Так и знала! Куда мама ни приедет, обязательно накупит пирожных для всех соседок!
      Алиса была, однако, чем-то озабочена. То и дело поглядывала украдкой на мужа, который осторожно вел машину по шоссе, забитому в этот день нескончаемым потоком автомобилей.
      - Не надо ему надоедать, - уже не раз втолковывала ей мадам Лепар. У него хватает забот. Пока эта история не кончилась...
      Тремя неделями раньше состоялось постановление о прекращении дела доктора Соваже за полным отсутствием улик. Он тут же уехал из Ла-Рошели и обосновался в Фонтене-ле-Конт, где один врач уступил ему свою практику, а еще через два дня туда перебралась Колетта.
      Они с Жилем даже не попрощались. Колетта по-прежнему пребывала в лихорадочном состоянии, словно ничто еще окончательно не решилось и все, как в воздухе, витает в некой неопределенности.
      - Поймите, Жиль, я не могу оставить его одного после таких переживаний. Ему будет нелегко прийти в себя - он ведь тяжелый неврастеник.
      - Конечно, тетя.
      - На вашей машине вы к нам за час доберетесь.
      - Конечно.
      С тех пор комната в конце левого флигеля пустовала. Домик на улице Эвеко тоже опустел: Колетта взяла мать с собой, и мадам Ренке последовала за ними...
      - Не забудь, Алиса: он - мужчина, на нем заботы и ответственность, которых ты не знаешь. На твоем месте я боялась бы куда больше, если бы у моего мужа не было работы.
      Мадам Лепар говорила так потому, что ровно в восемь утра Жиль поднимался к себе в кабинет, куда, как большой верный пес по пятам хозяина, немедленно отправлялся и Ренке.
      Жизнь в доме пошла на семейный лад. Вместо мадам Ренке Алиса наняла другую кухарку. В легком утреннем туалете, как всегда чуточку слишком ярком, она ходила с нею на рынок, заглядывала в магазины.
      Потом занималась домом. Она уже подумывала о переделке первого этажа. Заговаривала об этом с Жилем, но тот неизменно отвечал:
      - Хорошо, дорогая. Делай как знаешь.
      Лишь бы она не трогала его личных владений - третьего этажа!..
      Странные это были недели. Весна, какой Жиль никогда прежде не видел. Камни, теплеющие под ногами по мере того, как поднимается солнце; истома, которая вдруг овладевает всем вашим существом, пробуждая желание ни о чем не думать и медленно раствориться в природе...
      Завтра в уголовном суде начинается процесс. Сегодня утром здесь, в Руайане, Жиль прочел развернутый отчет о деле Мовуазена: признание прокуратурой полной невиновности Колетты, арест Жерардины Элуа и, наконец, история с пресловутым бидоном крысиного яда.
      Неужели все это время люди жили обычной жизнью? Прилив сменялся отливом, суда вереницей тянулись по фарватеру в открытое море, куттеры и шхуны под синими парусами выходили на лов сардин, и на улицах, где, повинуясь бегу часов, непрерывно менялись границы света и тени, шла торговля сверкающей на солнце рыбой...
      Все эти дни за стеклянной дверью своего кабинета следователь с волосами ежиком не отрывался от листов дела. Комиссар, три инспектора и адвокаты не занимались ничем, кроме пресловутого бидона.
      Реальность торжествующей весны столкнулась с иной, грубой и мерзкой реальностью, от которой, быть может, зависела жизнь женщины.
      Жерардина Элуа ни на секунду не дрогнула. Она вошла в кабинет следователя, с презрительной улыбкой подняв голову, и, так же высоко держа ее, подчинилась формальностям, сопровождающим взятие под стражу.
      Невзирая на страсти, обуревавшие публику, невзирая на всяческие трудности, она отказалась закрыть магазин, и обе ее дочери проводили там целые дни, помогая приказчикам.
      Имел ли место донос? Жерардина полагала, что да.
      - Когда комиссар с двумя инспекторами явился ко мне, я сразу поняла они знают, что ищут.
      - На чем вы основываетесь, заявляя это?
      - На том, что в противном случае они не сориентировались бы так легко в моем магазине, который завален разнообразными товарами. Если бы обыск делался, как они утверждают, лишь потому, что так положено, они потратили бы минимум час - да и то при самом поверхностном осмотре! прежде чем добрались бы до винтовой лестницы...
      Это был самый темный закоулок во всем магазине, и хранили там поэтому что попало, в особенности не слишком аппетитные на вид товары - бутылки с машинным маслом, мешки с химикатами.
      На одном из стеллажей, в частности, стояло десятка два красных бидонов с изображением черепа и костей и надписью: "Крысомор Корню". Бидоны были пятилитровые.
      - И много вы продавали этого яда?
      - Вам это известно не хуже, чем мне: вы же просмотрели мои счетные книги.
      Нет, Жерардина продавала его не много. Это средство шло на дератизацию судов среднего тоннажа, где было бы слишком накладно применять современные методы.
      - Приходилось вам торговать этим препаратом в розницу?
      - Повторяю, вся моя отчетность у вас в руках.
      - За последние месяцы вы продали восемь бидонов, из коих один капитану Юару?
      - Возможно.
      - Помните ли вы о посещении вашего магазина капитаном Юаром?
      - Меня каждый день посещают с полдюжины владельцев рыболовных судов.
      - Вы еще предложили ему гавану...
      - В нашем ремесле это традиция.
      - Гавану, которая, как и другие найденные у вас сигары, попала во Францию, минуя таможню.
      - Я могла бы ответить, что это тоже традиция.
      - Хорошенькая традиция!.. Капитан Юар, кажется, имел привычку, сделав заказ, походить по магазину и посмотреть товары, дабы удостовериться, что ничего не забыл?
      - Большинство моих клиентов делают то же самое.
      - Это было в июле?
      - Не помню.
      - То есть месяца через два после смерти Октава Мовуазена. Капитан Юар заглянул под лестницу и наткнулся на бидоны с крысомором. Он взял один из них, так как собирался очистить свое судно от заполонивших его крыс. Вынес бидон на середину помещения и попросил приписать его к заказу. Верно?
      - Во всяком случае, возможно. Ну а если я спрошу вас, чем, например, вы занимались в четыре часа дня двадцать второго июля?..
      - Прошу вас, не будем меняться ролями... В какой-то момент, когда товар взвешивали, капитан наклонился и приподнял бидон. "Его открывали колпачка нет, - объявил он. - Я возьму другой". Так он и сделал. Понимаете теперь, почему посещение капитаном Юаром вашего магазина в июле, - только не двадцать второго, а девятнадцатого, как это следует из ваших счетных книг и накладных, - приобретает такую важность? "Крысомор Корню", как именуется этот препарат, изготовляют на основе мышьяка. Мы установили дату поступления к вам двух последних ящиков. Это произошло в январе, в самом начале года. В розницу вы этим товаром не торговали; поэтому странно, что бидон оказался открыт, а жидкости в нем - меньше нормы.
      - И где же этот бидон?
      - Я понимаю, вы постарались, чтобы он исчез. Тем не менее показания капитана Юара достаточно убедительны...
      Так этот красный бидон с черепом и костями стал ключевым эпизодом дела.
      - Раз его нет, значит, он продан.
      - Как же в таком случае вы объясните полное отсутствие указаний на его продажу? Ведь отчетность-то у вас, мадам Элуа, в идеальном порядке, если не считать гаванских сигар и нескольких ящиков шестидесятивосьмиградусного перно, которое доставляют вам суда, заходящие на Канарские острова.
      - Возможно, кто-нибудь из приказчиков... Я не всегда нахожусь в магазине.
      - Ваши приказчики допрошены.
      Ох, уж этот бидон! Сколько часов ухлопано на повторный обыск в магазине и в доме, включая чердак! Сколько коварных вопросов задано персоналу, постоянным клиентам, даже соседям!
      Например, парикмахеру, чье заведение с выкрашенным лиловым фасадом примыкает к дому Элуа.
      - Вы открываете свой салон очень рано. Работаете до ночи. Не случалось ли вам видеть утром, как ваша соседка или кто-нибудь из ее домочадцев направляются к берегу и что-то бросают в воду?
      - Не припомню.
      - Удивило бы вас это?
      - Нет. Так делают все, кто живет на набережной. Если у вас накопился мусор, а бачки уже увезли, то рядом гавань, и отлив избавляет вас от...
      - Это было в июле... Постарайтесь припомнить.
      - В июле мой салон закрыт: на летний сезон я открываю другой - в Фура.
      Самые убийственные для Жерардины показания, не понимая их важности, дал старый полуглухой кладовщик, служивший в торговом доме Элуа с четырнадцати лет.
      - Бидон без колпачка? Да, я его приметил. Решил, что колпачок свалился во время перевозки. Я даже встряхнул бидон.
      - Жидкости не хватало?
      - Да, хотя немного... Я понюхал. И еще подумал, что она почти не пахнет. Наверно, быстро испаряется.
      - Значит, вы это заметили. Когда же?
      - Летом, потому что в тот день Жозеф был еще в отпуске. А отпуск он всегда берет в июле.
      - Дату не можете уточнить?
      - Нет... Потом в магазин вошел клиент, и я поставил бидон на место. Через несколько дней, взявшись за генеральную уборку, я вспомнил о бидоне...
      - А число не припоминаете?
      - Погодите-ка... В гавани было полно яхт. Значит, это происходило во время регаты.
      - Регата состоялась двадцать шестого июля. Продолжайте.
      - Я испугался, что бидон протекает, и решил показать его хозяйке. Пошел за ним, но на полке его не оказалось. Я подумал, что он продан...
      Нравственной драмой, разыгравшейся между Жерардиной Элуа и старым Мовуазеном, никто не заинтересовался. Боба оставили на свободе, поскольку заявлений о подделке векселей не поступило.
      - Теперь вам понятно, мадам, что означает пропажа бидона? Девятнадцатого июля он был еще на месте, под винтовой лестницей. Это подтверждают по меньшей мере два человека, чьи показания не внушают нам никаких сомнений. Эти люди - ваш кладовщик и капитан Юар - уверяют, что колпачок был сорван и жидкости не хватало. Не предполагая, что вас могут заподозрить в умерщвлении Октава Мовуазена, вы не сочли нужным избавиться от бидона, и он стоял на прежнем месте в магазине, который, как вы сами выразились, завален разнообразными товарами. А может быть, вы просто забыли о нем. Но капитан Юар поставил его перед вами, прибавив, что бидон открывали и он возьмет другой, и вы осознали опасность. Вот почему, как показывает один из ваших служащих, бидон через несколько дней исчез. Для этого вам потребовалось лишь пересечь набережную и бросить его в воду. Другие свидетели заверяют нас, что это обычное дело и что ваши действия не могли привлечь к себе внимания...
      В течение многих недель Жиль из своего кабинета на набережной Урсулинок помогал тетке всеми средствами, бывшими в его распоряжении. Ему содействовал Ренке, который благодаря своим связям в полиции ухитрялся ежедневно осведомлять хозяина о ходе следствия.
      Почти ежедневно, в одиннадцать утра, Мовуазен заглядывал в "Лотарингский бар". Но человек, который подходил к Бабену и молча пожимал ему руку, был уже не Жилем Мовуазеном, хотя и не стал Октавом.
      От дяди в нем появились известная тяжеловесность, немногословие и флер одиночества, окутывавший когда-то владельца особняка на набережной Урсулинок.
      - Виделись с ним?
      Вместо ответа Бабен опускал веки.
      - Он все понял? Не пережмет?
      Иногда Жиль звонил Плантелю и даже сенатору Пену-Рато. Бывший министр - Жерардина не знала, что это делается по настоянию племянника,-лично взял на себя защиту вдовы Элуа.
      Целыми часами Жиль приводил в порядок дела, подписывал чеки, уничтожал кое-какие документы, а порой приглашал к себе в кабинет на третьем этаже какого-нибудь торговца или промышленника, и тот уходил от него сияющим.
      Почему же было не свезти в Руайан Алису и ее родителей? Их общество не мешало Жилю оставаться в одиночестве. Они ничего ему не сделали, а на мадам Лепар, когда она перед чаем входила в зал казино, было даже приятно смотреть-она вся светилась от горделивой радости.
      - Ей-богу, Алиса, с таким мужем...
      - Да, мама. Я понимаю. Он делает все, что я ни попрошу...
      Знали бы они, как мало ему это стоит! Все это был чуждый, нисколько его не интересовавший мир.
      - Почему ты не навестишь Колетту?
      Рано. Он съездит к ней, но когда - там будет видно.
      Они проехали Рошфор. Машина катилась прямо по шоссе, обгоняя вереницы вымотавшихся за Троицу велосипедистов. Мадам Лепар, с блаженной улыбкой восседавшая сзади, раскланивалась с теми, кто казался ей знакомым. Лепар посасывал свою новую трубку.
      Почему рука Алисы украдкой легла на мужнее колено и так настойчиво сжала его? Жиль сделал вид, что ничего не замечает. Однако километров через десять - пятнадцать Алиса нагнулась к нему и шепнула: