Глава седьмая

Годами Гастон Меран, бледный, рыжеволосый, голубоглазый, кроткий как ягненок, был робким и в то же время упорным человеком, который стремился среди трех миллионов жителей Парижа создать себе свое маленькое счастье сообразно своим возможностям. Он старательнейше изучил свое тонкое ремесло, требующее вкуса и усердия, и можно предположить, что в тот день, когда открыл собственную мастерскую, — пусть даже на задворках, — он почувствовал удовлетворение, словно преодолел самое трудное препятствие.

Робость, осторожность или боязнь обмана долгое время заставляли его избегать женщин.

На одном из допросов он признался Мегрэ, что до встречи с Жинеттой довольствовался немного краткими связями. Они казались ему постыдными, за исключением близости с женщиной значительно старше его, когда ему было около восемнадцати лет, и тоже продолжавшейся лишь несколько недель.

В тот день, когда багровый от смущения он решился просить Жинетту выйти за него замуж, ему перевалило за тридцать, и судьбе было угодно, чтобы его избранницей оказалась потаскушка. Он с нетерпением ждал будущего ребенка, а через несколько месяцев жена призналась ему, что детей у нее быть не может.

Меран не возмутился. Он примирился, как примирился и с тем, что Жинетта далека от той спутницы жизни, о которой он мечтал.

Несмотря ни на что, они были супругами. Он больше не испытывал одиночества, даже если не всегда в окне горел свет, когда он возвращался вечером домой, даже если часто ему приходилось самому стряпать, а после ужина им нечего было сказать друг другу.

Ее мечтой было жить среди людской толчеи, она хотела стать хозяйкой ресторана, и он уступил ей, будучи уверенным, что эта попытка кончится крахом.

В дальнейшем, ничем не выказывая огорчения, он вернулся в мастерскую, к своим рамкам и был вынужден время от времени просить помощи у тетки.

За голы семейной жизни, как и в течение тех лет, которые ей предшествовали, в нем не проявилось ни озлобленности, ни вспыльчивости.

Он тихо и упрямо шел своим путем, склоняя, когда это требовалось, свою большую рыжую голову, и поднимал ее, как только судьба казалась ему помилостивее.

В общем, он воздвиг крохотный мирок вокруг своей любви и цеплялся за нее изо всех сил.

Не этим ли объяснялась внезапная ненависть, от которой посуровели его глаза, когда Мегрэ, давая показания в суде присяжных, выставил Жинетту в ином свете, чем она представлялась Мерану.

Оправданный помимо своей воли, в связи с подозрениями, которые теперь ложились на его жену, он тем не менее вместе с ней покинул Дворец правосудия, и они, хотя и не под руку, все-таки вместе вернулись в свою квартиру на бульваре Шаронн.

Однако он не лег спать с ней. Два или три раза жена приходила за ним, может быть, пыталась соблазнить его, но все же ей пришлось спать в одиночестве, а он большую часть ночи просидел в столовой. В те часы он еще сопротивлялся, упорно продолжая сомневаться. Возможно, он был еще способен поверить ей. Но надолго ли? Могла ли возобновиться их прежняя жизнь? Не пришлось ли бы ему долго мучиться всякими предположениями, прежде чем окончательно переломить себя?

Один, небритый, он отправился посмотреть на фасад отеля и для храбрости хватил три рюмки коньяку. Он долго колебался, прежде чем вступил под леденящие своды здания на набережной Орфевр.

И был ли Мегрэ неправ, когда говорил с ним так резко, до отказа спуская пружину, которая все равно рано или поздно распрямилась бы?

Даже если бы комиссар и не хотел этого, поступить иначе он не мог. Да, Меран оправдан, Меран невиновен, но где-то на свободе разгуливает человек, который перерезал горло Леонтине Фаверж и затем задушил четырехлетнюю девочку, убийца, который обладал достаточным хладнокровием и коварством, чтобы отправить вместо себя другого человека на скамью подсудимых, и который в этом чуть было не преуспел.

Мегрэ произвел срочную операцию, раскрыв Мерану глаза и заставив его посмотреть в лицо правде. И после этого из его кабинета вышел совсем другой человек, человек, для которого теперь ничто не имело значения, кроме всецело завладевшей им идеи.

Он шел прямо, не сворачивая, не ощущая ни голода, ни усталости, пересаживался из одного поезда в другой, не в силах остановиться, пока не доберется до цели.

Подозревал ли он, что комиссар установил над ним постоянный надзор, что его ожидают на вокзалах и кто-то неизменно следует за ним, может быть, для того, чтобы помешать в решающий момент?

Казалось, он не был этим озабочен, уверенный, что все ухищрения полиции бессильны против его воли.

Телефонные звонки следовали один за другим, донесения за донесениями. Напрасно Люка просмотрел уйму объявлений. Пост прослушивания, следящий за телефонными разговорами Жинетты Меран, по-прежнему не покидавшей номер на улице Деламбр, ничего не установил. Адвокат Ламблен не звонил на Юг и не вызывал какой-либо другой номер через междугородную.

В Тулоне Альфред Меран не уехал из «Эвкалиптов» и тоже никому не звонил. Все очутились как бы в безвоздушном пространстве, в центре которого находился молчаливый человек, действующий, как во сне.

В 11 часов 40 минут Лапуэнт позвонил с Лионского вокзала:

— Он только что приехал, патрон. Ест в буфете сэндвичи, чемоданчик при нем. Это вы послали Неве на вокзал?

— Я. А что?

— Да я подумал, не хотите ли вы, чтоб он сменил меня. Неве тоже в буфете, рядом с Мераном.

— Не обращай на него внимания. Делай свое!

Четверть часа спустя позвонил инспектор Неве и в свою очередь доложил:

— Готово, патрон. Я столкнулся с ним при выходе. Он ничего не заметил. Он вооружен. Большой автоматический пистолет в правом кармане пиджака, должно быть, «Смит-Вессон». Под плащом не очень заметен.

— Он ушел с вокзала?

— Да. Сел в автобус, вслед за ним — Лапуэнт. Я сам видел.

— Возвращайся.

Меран не заходил ни в одну оружейную лавку. Стало быть, пистолет он раздобыл не иначе как в Тулоне у брата.

Что же в самом деле произошло между этими людьми на втором этаже странного пансиона, служившего местом встреч всяким подонкам?

Теперь Гастон Меран знал, что и брат состоял в близких отношениях с Жинеттой, и однако не для того, чтоб требовать от него объяснений, он отправился в Тулон.

Не надеялся ли он собрать там сведения о чернявом, низкорослом мужчине, который несколько раз в неделю сопровождал его жену на улицу Виктор-Массэ. Была ли у него причина полагать, что его брат знает об этом? И нашел ли, наконец, Меран то, что искал какой-нибудь след, имя, в общем, все то, что полиция со своей стороны тщетно пыталась обнаружить в течение нескольких месяцев.

Возможно и вполне вероятно, поскольку Меран потребовал от брата оружие. Если Альфред Меран заговорил, то во всяком случае не из родственных чувств. Может, он испугался? Грозил ли ему Гастон каким-нибудь разоблачением или тем, что в один прекрасный день расправится с ним?

Мегрэ заказал Тулон и не без труда дозвонился до комиссара Блана.

— Это снова я, дружище! Извините, что взвалил на вас работу. Альфред Меран может очень скоро понадобиться. Нельзя, чтобы именно в этот момент его не оказалось на месте. Я не удивился бы, если бы ему вдруг захотелось путешествовать. Не могли бы вы вызвать его к себе пол каким-либо более или менее благовидным предлогом и задержать на несколько часов.

— Договорились. Это не сложно. К таким людям вопросы у нас всегда найдутся.

— Спасибо. Постарайтесь узнать, был ли у него пистолет довольно крупного калибра и у него ли он сейчас.

— Понятно. Ничего нового?

— Пока нет.

Мегрэ чуть было не добавил, что ждать осталось недолго Он предупредил жену, что не прилет завтракать, и, не желая уходить из кабинета, велел принести бутерброды из пивной Дофин.

Комиссар по-прежнему сожалел, что не может сам следить за Гастоном Мераном. Он курил трубки одну за другой, поминутно поглядывая на телефон. Светило солнце, и желтеющая листва деревьев придавала набережной Сены веселый вид.

— Это вы, патрон? Я тороплюсь. Звоню с Восточного вокзала. Он сдал чемоданчик в камеру хранения и взял билет до Шелла.

— Департамент Сена и Марна?

— Да. Пассажирский отходит через несколько минут. Ведь я должен ехать с ним?

— Еще бы, черт побери!

— Никаких особых указаний?

Что имел в виду Лапуэнт? Заподозрил ли он, для чего находился на Лионском вокзале Неве? Комиссар буркнул:

— Ничего особенного. Действуй по обстоятельствам.

Мегрэ представлял себе Шелл, расположенный в двадцати километрах от Парижа, на берегу канала и Марны. Комиссар вспомнил большой завод каустической соды, перед которым всегда стояли груженые баржи, а однажды, когда он был в том районе воскресным утром, то заметил целую флотилию гичек.

За сутки температура воздуха повысилась, но ответственный за отопление здания уголовной полиции не изменил тепловой режим котельной, и в кабинете можно было задохнуться от жары.

Стоя перед окном и рассеянно поглядывая на Сену, Мегрэ жевал бутерброд. Иногда он отпивал глоток пива и вопросительно поглядывал на телефон.

Поезд, останавливающийся на всех станциях, дойдет до Шелла не менее чем за полчаса, если не за час.

Первым позвонил инспектор, дежуривший на улице Деламбр.

— Все по-прежнему, патрон. Она только что вышла и завтракает, словно по привычке, в том же ресторане, за тем же столиком.

Насколько можно было проследить, она упорно воздерживается от встреч со своим возлюбленным.

Может, он уже в феврале, до двойного убийства на улице Манюэль, дал ей соответствующие распоряжения? А не боялась ли она его? Кому из них двоих пришла мысль о телефонном звонке, который повлек обвинение Гастона Мерана?

Вначале он был вне подозрения, ведь Меран сам сразу явился в полицию и заявил, что он племянник Леонтины Фаверж, о смерти которой узнал из газет.

Не имелось никаких оснований делать обыск у него на дому.

Однако кому-то не терпелось. Кто-то явно торопился, чтоб расследование пошло по намеченному им направлению.

Прошло три или четыре дня до анонимного Телефонного звонка, сообщившего, что в шкафу на бульваре Шаррон висит синий костюм со следами крови.

Лапуэнт все еще не давал о себе знать.

Позвонили из Тулона.

— Он в кабинете моих инспекторов. Ему залают пустячные вопросы и задержат до нового распоряжения. Предлог всегда найдется. Комнату Альфреда Мерана обыскали, но оружия в ней не обнаружили. Однако мои ребята утверждают, что он обычно носил пистолет и имел за это два привода.

— А помимо этого он привлекался к суду?

— Ничего серьезного, если не считать обвинения в сводничестве. Хитер он очень.

— Спасибо. До скорого. Я вынужден прервать разговор, с минуты на минуту жду важный звонок.

Мегрэ заглянул в соседний кабинет, куда недавно вернулся Жанвье.

— Готовься к выезду и проверь, есть ли во дворе свободная машина.

Мегрэ начал упрекать себя за то, что не все сказал Лапуэнту. Внезапно он вспомнил фильм о Малайском архипелаге. В нем показывали туземца, впавшего вдруг в состояние амока, то есть охваченного священной яростью. С расширенными зрачками, с кинжалом в руке, он шел напролом, убивая каждого встречного.

Гастон Меран — не малаец и не в состоянии амока. Тем не менее, разве более суток не действовал он под властью навязчивой идеи и не может ли избавиться от всякого, кто преградой встанет на его пути.

Наконец-то зазвонил телефон. Мегрэ бросился к аппарату.

— Это ты, ЛаПуэнт?

— Я.

— Из Шелла?

— Подальше. Точно не знаю, где нахожусь. Между каналом и Марной, примерно в двух километрах от Шелла. Но я не уверен, шли мы запутанным путем.

— Мерзну дорога известна?

— Он никого не расспрашивал, очевидно, ему дали точное описание места. Иногда он останавливался, разглядывал перекрестки и в конце концов свернул на проселочную дорогу вдоль берега реки. На пересечении этой новой дороги и старой, по которой лошади тащили барки и баркасы — теперь это только тропка, — есть харчевня. Из нее я вам и звоню. Хозяйка предупредила, что зимой она на посетителей не стряпает и комнат не сдает. Муж ее — паромщик. Меран прошел мимо дома, не останавливаясь. В двухстах метрах по течению видна полуразрушенная лачуга, кругом нее на свободе бродят гуси и утки.

— Меран пошел туда?

— В дом не заходил. Он что-то спросил у старухи, и она указала ему на реку.

— А где он сейчас?

— Стоит на берегу, прислонясь к дереву. Старухе за восемьдесят. Ее прозвали Гусиной матушкой. Хозяйка утверждает, что она полоумная. Зовут старуху Жозефина Мийар. Муж ее давно помер. С той поры она носит все то же черное платье, и в округе говорят, что и на ночь она его не снимает. Когда ей что-либо понадобится, она идет в субботу на рынок и продает гуся или утку.

— У нее были дети?

— Если и были, то так давно, что хозяйка не помнит о них. По ее словам, это было еще до нее.

— У тебя все?

— Нет. У старухи живет мужчина.

— Постоянно?

— Последние месяцы — да. Ло этого случалось, что он исчезал на несколько дней.

— А что он делает?

— Ничего. Колет дрова, читает, удит рыбу, залатал старую лодку. Вот и сейчас рыбачит. Я увидел его издалека, в излучине Марны, на лодке, привязанной к жердине.

— Каков он собой?

— Не смог разглядеть. Хозяйка говорит — смуглый, коренастый, с волосатой грудью.

— Маленького роста?

— Да.

Помолчали. Потом нерешительно и смущенно Лапуэнт спросил:

— Вы приедете, патрон?

Лапуэнт не боялся. Наверно, он чувствовал, что ему придется взять непосильную для него, ответственность.

— На машине доберетесь менее чем за полчаса.

— Еду.

— А мне пока что делать? Мегрэ заколебался и проронил:

— Ничего.

— Оставаться в харчевне?

— А тебе виден оттуда Меран?

— Да.

— В таком случае оставайся там.

Комиссар прошел в соседний кабинет и подал знак дожидавшемуся Жанвье. Перед уходом Мегрэ спохватился и подошел к Люка.

— Поднимись в архив и посмотри, есть ли что-нибудь в Мийаре.

— Хорошо, патрон. Позвонить вам?

— Нет. Точно не знаю, куда еду. За Шелл, где-то на берегу Марны. Если тебе понадобится сообщить что-то срочное, узнай в местном полицейском участке название харчевни в двух километрах от Шелла вверх по течению.

Жанвье сел за руль маленькой черной машины, потому что Мегрэ упорно не хотел учиться править.

— Есть новости, патрон?

— Да.

Инспектор не осмелился настаивать на ответе, и после долгого молчания комиссар проворчал с недовольным видом:

— Точно не знаю, какие.

Он не слишком спешил прибыть туда, Но предпочитал не признаваться в этом ни себе, ни другим.

— Ты знаешь дорогу?

— Мне случалось в воскресные дни завтракать там с женой и ребятишками.

Они миновали предместье, проехали пустыри, потом первые луга. В Шелле в неуверенности задержались на одном из перекрестков.

— Если это вверх по течению, надо свернуть направо.

— Давай.

Как раз когда они выезжали из города, мимо них пронеслась, гудя сиреной, полицейская машина, и Жанвье молча посмотрел на Мегрэ. Тот промолчал. Лишь проехав значительное расстояние, Мегрэ проронил, покусывая мундштук трубки:

— Думаю, что все кончено.

Полицейская машина направилась к Марне, которая уже просматривалась сквозь деревья. Справа виднелось кирпичное строение, это была харчевня, выкрашенная в желтый цвет. На пороге стояла взволнованная женщина.

Полицейская машина не могла проехать дальше и остановилась у обочины. Мегрэ и Жанвье тоже вышли из своей. Женщина, отчаянно жестикулируя, крикнула им что-то, но они не расслышали.

Они направились к лачуге, окруженной гусями и утками. Оказавшиеся впереди полицейские окликнули двух мужчин, которые поджидали их. Одним был Лапуэнт, другой издали походил на Гастона Мерана.

Полицейских приехало трое, в том числе и лейтенант. Старуха у дверей лачуги смотрела на них, покачивая головой, и, судя по всему, не понимала толком, что здесь происходит. Впрочем, никто, за исключением Лапуэнта и Мерана, этого не понимал.

Машинально Мегрэ поискал глазами труп, но не обнаружил. Лапуэнт сказал:

— В воде.

Но и в воде ничего не было видно.

Что до Гастона Мерана, то он казался спокойным, чуть ли не веселым, и когда комиссар наконец решился взглянуть ему в лицо, ему показалось, что Меран молча его благодарит.

Лапуэнт объяснял одновременно и своему начальнику, и полицейским:

— Он перестал удить и отвязал лодку от той жерди.

— Кто он?

— Не знаю, как его зовут. На нем были холщовые брюки и тельняшка с круглым воротом. Он начал грести, чтобы пересечь реку против течения.

— А вы где были? — спросил лейтенант.

— В харчевне, следил за происходившим в окно. И только успел позвонить комиссару Мегрэ.

Лапуэнт указал на него, и смущенный офицер приблизился к Мегрэ.

— Прошу прощения, господин комиссар, вот уж никак не ожидал встретить вас здесь. Потому и не узнал. — Инспектор велел хозяйке позвонить нам, но та сказала: только что убит человек и труп упал в реку. Я сразу же поднял на ноги оперативную бригаду.

Со стороны харчевни донесся шум приближающейся машины.

— Вот и они.

Вновь прибывшие лишь усилили замешательство. Они находились в департаменте Сена и Марна, и потому у Мегрэ не было никакого основания вмешиваться в расследование. Тем не менее, каждый из присутствующих обращался к нему.

— Надеть наручники?

— Вам решать, лейтенант. По мне, так не требуется.

Лихорадочное возбуждение Мерана улеглось. Он слушал рассеянно все, что говорили, как если бы его это не касалось. Чаще всего он смотрел вниз по течению на мутные волны Марны.

Лапуэнт продолжал давать пояснения:

— Человек греб, он находился спиной к дереву и не мог видеть прислонившегося к дереву Мерана.

— Вы знали, что он намеревался стрелять?

— Я не знал, что он вооружен.

Лицо Мегрэ оставалось бесстрастным. Жанвье бросил на него быстрый взгляд, как человек, который вдруг догадался.

— Нос лодки врезался в берег. Гребен поднялся, ххватил цепь и в ту минуту, когда он обернулся, очутился как раз напротив Мерана. Между ними было едва ли три метра. Не знаю, успели ли они обменяться какими-нибудь словами, я был слишком далеко. Почти немедленно Меран выхватил из кармана пистолет и вытянул правую руку. Стоявший в лодке был ранен двумя пулями, выпущенными одна за другой. Он выронил цепь, взмахнул руками и упал вниз лицом в воду.

Все посмотрели на реку. От прошедших в последние дни дождей вода приобрела желтоватый оттенок, и в некоторых местах образовались большие водовороты.

— Я попросил хозяйку сообщить в полицию и побежал…

— Вы были вооружены?

— Нет.

Лапуэнт необдуманно добавил:

— Опасности-то не было.

Полицейские, так же как и сотрудники оперативной бригады, его не поняли. Даже если они читали в газетах судебный отчет о процессе, то не были в курсе всех подробностей дела.

— Меран не пытался бежать. Он оставался на том же месте, где стоял, и смотрел, как тело исчезло под водой, потом выплыло два или три раза, прежде чем затонуть. Когда я подошел к нему, он бросил пистолет. Я его не поднял. Пистолет лежит в грязи на обочине, возле сухой ветки.

— Он ничего не сказал?

— Только одно слово: конец!

Аля Гастона Мерана это в самом деле был конец, отказ от дальнейшего сопротивления. Все его тело обмякло, лицо отекло от усталости.

Он не торжествовал, не испытывал потребности объясниться или оправдать себя. Дело касалось только его. Он считал, что совершил то, что должен был совершить.

Обрел бы он иначе душевный покой? Обретет ли его отныне?

Представители прокуратуры из Мелена не замедлили прибыть на место происшествия. На пороге лома помешанная по-прежнему качала головой. Никогда она не видела у себя столько людей.

— Возможно, — сказал Мегрэ своим коллегам, — что при обыске в лачуге вы кое-что найдете.

Он мог бы остаться с ними, присутствовать при обыске…

— Господа, — добавил комиссар, — я пришлю вам все необходимые для дознания документы.

Не ему отвозить Мерана в Париж, так как Меран теперь не подлежал ведению ни полиции на набережной Орфевр, ни прокуратуры Сены.

В другом Дворце правосудия, на этот раз в Мелене, он вторично предстанет перед судом присяжных.

Мегрэ поочередно обратился к Жанвье и Лапуэнту:

— Едем, ребятки?

Он пожал руки окружающим, но перед тем, как уйти, последний взгляд бросил на мужа Жинетты.

Как видно, от усталости Меран снова прислонился к дереву и тоскливо смотрел на уходящего комиссара.