Едва дверь вагона открылась, как в купе ворвался влажный морской воздух. Казалось, будто он вырывался прямо из черной дыры, где кончались рельсы и где можно было с трудом различить корабельные мачты и медленно покачивающиеся трубы. В темноте слышались крики чаек, воздух был пропитан запахами стоячей воды и дегтя…

У вокзальных дверей неподвижно стояли три человека в форме. Лейтенант Даньелу оказался совсем еще молодым человеком с черными усиками и густыми бровями. Когда комиссар Мегрэ и его спутник подошли к ним ближе, лейтенант двинулся вперед и по-военному отдал Мегрэ честь:

— Весьма польщен, господин комиссар.

Мегрэ, заметив, что один из полицейских вытащил из кармана наручники, потихоньку шепнул лейтенанту:

— Думается, что в этом нет необходимости.

Лейтенант жестом дал понять своему подчиненному, что наручники не нужны. Кое-кто из пассажиров и встречающих обернулся в их сторону. Но таких оказалось мало. Люди с чемоданами в руках толпой шли к выходу, пересекая по диагонали зал ожидания.

— Я, лейтенант, ни в коей мере не собираюсь вмешиваться в ваше расследование. Полагаю, вы меня правильно поняли. Я приехал сюда не как официальное лицо.

— Я знаю. Мы уже говорили об этом со следователем.

— Надеюсь, он не слишком огорчен?

— Напротив, он рад, что вы хоть чем-то нам поможете. Но сейчас нам ничего не остается, как только арестовать его.

Жозеф Гастен, стоявший поблизости, делал вид, что не слушает их, но невольно все слышал.

— Во всяком случае, это в его интересах. В тюрьме он будет в большей безопасности, чем где-либо в другом месте. Вы же сами знаете, как воспринимают подобные события в деревнях и маленьких городишках.

Атмосфера была несколько натянутой. Даже Мегрэ испытывал какую-то неловкость.

— Вы уже обедали?

— Да, в поезде.

— А ночевать вы будете в Ла-Рошели?

— Мне сказали, что в Сент-Андре есть гостиница.

Лейтенант согласно кивнул и отдал какое-то распоряжение своим людям, которые уже подошли к учителю. А так как комиссару нечего было сказать последнему, то он только сочувственно посмотрел на него и сказал, как бы извиняясь:

— Вы слышали. Надо пройти и через это. Я постараюсь вам помочь.

И Гастен также посмотрел на него, а потом, оглянувшись еще раз, вышел наконец из здания вокзала в сопровождении двух полицейских.

— Нам лучше пройти в буфет, — предложил Даньелу. — Или, может быть, пойдем ко мне?

— Как-нибудь в другой раз.

В плохо освещенном зале обедали несколько пассажиров.

Они уселись в углу за стол, уже накрытый для обеда, и заказали немного вина. Когда вино подали, лейтенант в замешательстве спросил:

— Вы думаете, он невиновен?

— Понятия не имею.

— Пока у нас не было показаний мальчика, мы считали возможным оставить его на свободе. К сожалению, эти показания занесены в протокол. Мальчик как будто был искренен, и у него нет никаких оснований лгать.

— Когда он дал свои показания?

— Сегодня утром, во время вторичного опроса всего класса.

— А вчера он ничего не сказал?

— Он был напуган. Вы сами увидите. Если не возражаете, то завтра утром, когда я туда поеду, я привезу вам протокол допроса. Большую часть дня я нахожусь в мэрии.

Обоюдная неловкость не исчезала. Казалось, что лейтенант подавлен массивной фигурой комиссара и его известностью.

— Вы привыкли к делам и людям Парижа. Не знаю, представляете ли вы себе атмосферу маленьких деревушек.

— Я родился в деревне. А вы?

— В Тулузе. — Он натянуто улыбнулся. — Хотите, я отвезу вас в гостиницу?

— Пожалуй, не стоит. Я постараюсь найти такси.

— Как хотите. У вокзала всегда есть такси.

Они расстались у машины, которая двинулась вдоль набережной, и Мегрэ пригнулся, чтобы разглядеть в темноте рыбачьи суда.

Его огорчило, что он приехал поздно вечером. Когда они выехали за город, оставив позади себя море, машина побежала по самой обычной сельской местности и, миновав две деревни, остановилась у какого-то темного здания. В одном из окон горел свет.

— Это здесь?

— Вы ведь спрашивали об «Уютном уголке»?

Какой-то толстяк рассматривал его через застекленную дверь. Не открывая ее, он наблюдал, как Мегрэ взял свой чемодан, расплатился с шофером и, наконец, направился к дому…

За одним из столиков в углу мужчины играли в карты. В комнате пахло вином и жареным мясом, а под потолком чадили две керосиновые лампы.

— Не найдется ли у вас свободной комнаты?

Все присутствующие посмотрели на него. Из дверей кухни вышла какая-то женщина и тоже уставилась на него.

— На ночь?

— Возможно, на два-три дня.

Хозяин оглядел его с головы до ног:

— У вас при себе удостоверение личности? Полиция проверяет нас каждое утро, поэтому наша книга записей должна быть в порядке.

Четверо завсегдатаев перестали играть и прислушались к разговору. Мегрэ подошел к стойке, уставленной бутылками, протянул хозяину свое удостоверение, и тот, надев очки, принялся его рассматривать. Наконец, подняв голову, он хитро подмигнул:

— Вы и есть тот знаменитый комиссар? Меня зовут Помель, Луи Помель. — Повернувшись в сторону кухни, он крикнул: — Тереза! Отнеси чемодан господина комиссара в переднюю комнату.

Мегрэ, не обратив особого внимания на эту тридцатилетнюю женщину, смутно почувствовал, что уже где-то ее видел. Его это не удивило: примерно так же бывало, когда он замечал кого-нибудь, проходя мимо «чистилища». Но вот женщина, казалось, была чем-то озадачена.

Завсегдатаи опять взялись за карты.

— Вы приехали по делу Леони?

— Не официально.

— Правда, что учителя нашли в Париже?

— Сейчас он в тюрьме в Ла-Рошели.

Трудно было угадать, что думает об этом Помель. По виду он походил скорее не на владельца гостиницы, а на фермера.

— Вы не думаете, что он убийца?

— Ей-богу, не знаю.

— Я думаю, что если бы вы верили в его виновность, то не приехали бы сюда.

— Возможно, и так.

— Здесь как раз есть человек, который слышал выстрел… Тео! Ведь это ты слышал ружейный выстрел?

Один из игроков, лет шестидесяти пяти, а может, и больше, с рыжеватыми с проседью волосами, небритыми щеками и хитрыми, неопределенного цвета глазами, повернулся к ним:

— Я уже говорил, что слышал.

— Это комиссар Мегрэ, он приехал из Парижа, чтобы…

— Лейтенант уже говорил мне об этом.

Он не встал, не поздоровался, а продолжал держать в руках засаленные карты. Ногти у него были грязные.

Помель тихо пояснил:

— Это помощник полицейского из мэрии.

И Мегрэ, в свою очередь, лаконично ответил:

— Знаю.

— Не обращайте на него внимания. В этот час… — Он жестом показал, как опрокидывают стаканчик. — А ты, Фердинанд, что видел?

У того, кого назвали Фердинандом, была только одна рука. Лицо у него было красновато-коричневого оттенка, как у человека, проводящего целые дни на солнце.

— Это почтальон, — пояснил Луи, — Фердинанд Корню… А ты, Фердинанд, что видел?

— Ничего.

— Ты видел Тео в саду?

— Я даже принес ему письмо.

— Что он делал?

— Пересаживал лук.

— В котором часу?

— На церковной колокольне было как раз десять часов. Я видел часы на колокольне, поверх домов… Н-да…

Бью девятку… Туз пик, бубновый король берет…

Он бросил карты на стол, разрисованный мокрыми кругами от винных стаканов, и окинул своих партнеров презрительным взглядом.

— К черту всех, кто выдумывает разные истории! — добавил он, вставая. — Тебе платить, Тео!

Движения его были неловки, походка неуверенна. Он снял с гвоздя свою форменную фуражку и, что-то бормоча, направился к двери.

— И так каждый вечер?

— Почти всегда.

Луи Помель хотел наполнить два стакана, но Мегрэ жестом остановил его:

— Не теперь… Вы, наверно, еще не закрываете, и мне хочется немного прогуляться перед сном.

— Я подожду вас.

Мегрэ вышел из зала при гробовом молчании. Перед ним была маленькая площадь — не круглая и не квадратная. Справа высилась темная громада церкви, напротив — неосвещенная лавка, над дверью которой все же можно было разобрать вывеску: «Шарантенский кооператив».

Слева, в сером каменном доме, светились окна. Горел свет и на втором этаже. Подойдя к крыльцу с тремя ступеньками, Мегрэ заметил медную дощечку, зажег спичку и прочитал:

От нечего делать, не зная, с чего начать, он чуть было не позвонил, но потом, пожав плечами, подумал, что, вероятно, доктор уже собирается лечь спать.

Большинство домов было погружено во тьму. По древку от флага он узнал одноэтажное здание мэрии. Это была совсем маленькая мэрия, а во дворе ее виднелось строение, на первом этаже которого была, по-видимому, квартира господина Гастена. Там еще горел свет.

Он двинулся дальше, повернул направо, прошел вдоль фасадов домов и садов и нежданно-негаданно встретил помощника полицейского, который при виде его буркнул нечто вроде приветствия.

До Мегрэ не доносилось даже шума морского прибоя, да и вообще нигде не видно было моря. Заснувшая деревня выглядела как и любая другая и никак не походила на то, что он себе представлял, вспоминая об устрицах, белом вине и обрывистом береге у океана.

Он испытывал беспричинное чувство разочарования.

Встреча на вокзале уже немного его охладила. Но ему не в чем было упрекнуть Даньелу. Тот хорошо знал местные условия и, без сомнения, прослужил здесь не один год.

Разыгрались трагические события, которые он старался в меру своих сил прояснить, а тут заявился из Парижа без всякого предупреждения Мегрэ и хочет доказать ему, что он ошибается.

Следователь тоже должен быть недоволен. Но ни тот ни другой не могут ему это показать; они должны быть с ним вежливы, должны дать ему для ознакомления протоколы допросов. Мегрэ понимал, что он вмешивается не в свое дело, и поэтому сам задавался вопросом: что же заставило его пуститься в такое путешествие?

Он слышал шаги, голоса: это, конечно, возвращались домой те самые игроки в карты. А потом к нему подскочила какая-то желтая собака, потерлась о его ноги, и Мегрэ вздрогнул от неожиданности.

Когда он открыл дверь гостиницы, там горела только одна лампа и хозяин за стойкой расставлял стаканы и бутылки. Он был без пиджака и жилета. Темные брюки сползали с его толстого живота, а засученные рукава рубашки открывали большие волосатые руки.

— Удалось что-нибудь обнаружить?

Он считал себя великим хитрецом и воображал, будто он — самая важная персона в деревне.

— Мне кажется, — сказал комиссар, — что Леони Бирар не очень-то любили.

— Бирар была сущая ведьма. Она умерла. Душа ее отлетела к Богу или, вернее, к черту, но, как бы то ни было, я в жизни не встречал женщины злее. А я ведь знаю ее с тех самых пор, когда у нее еще болтались косы за спиной и мы вместе ходили в школу. Она была… постойте… на три года старше меня. Да. А мне сейчас шестьдесят четыре. Значит, ей было шестьдесят шесть. Но уже в двенадцать лет она была гадюкой…

— Я не могу понять… — начал Мегрэ.

— Вы многого здесь не поймете при всей вашей проницательности, позвольте вам заметить.

— Я не могу понять… — снова начал Мегрэ, как бы говоря сам с собой. — Раз ее все так ненавидели, почему они ожесточились против учителя? Ведь даже если он ее убил, то…

— Избавление? Вы это хотите сказать?

— Вроде.

— Вы забываете одно: Леони Бирар была уроженкой здешних мест. Это как в семье. Можно ненавидеть друг друга, и никому до этого нет дела. Но если вмешивается посторонний, то все меняется. Леони ненавидели. Но Гастена и его жену ненавидят еще больше.

— Его жену?

— Ее особенно.

— Почему? Что она сделала?

— Здесь — ничего.

— Почему здесь?

— В конце концов все становится явным, даже в такой глуши, как у нас. Мы не любим, чтобы к нам посылали людей, которые неугодны в другом месте. Уже не первый раз Гастены замешаны в трагической истории…

На него любопытно было посмотреть со стороны, когда он стоял вот так, опираясь локтями на стойку. Ему очень хотелось поговорить, но всякий раз, произнеся фразу, он пытливо всматривался в лицо Мегрэ, желая убедиться в произведенном эффекте. Он был готов снова и снова начать свой рассказ, если с ним будут спорить, — ну ни дать ни взять тот самый крестьянин, который торгует пару быков на ярмарке.

— Значит, вы ничего не знаете?

— Я знаю только то, что Леони Бирар была убита выстрелом из карабина.

— И ради этого вы пустились в путь! — Он по-своему издевался над Мегрэ. — И даже из любопытства не заехали в Курбевуа?

— А мне следовало?

— Вам бы там рассказали премиленькую историю. Прошло много времени, прежде чем мы всё узнали. Только два года назад жители Сент-Андре узнали об этом.

— Какую историю?

— А вот какую… Госпожа Гастен работала учительницей вместе со своим мужем. Работали они в одной школе, она учила девочек, а он — мальчиков.

— Знаю.

— Вам говорили о господине Шевассу?

— Чем он занимается, этот Шевассу?

— Он тамошний муниципальный советник. Красивый парень, высокий, крепкий, черноволосый, и говорит с южным акцентом. У него была жена. И вот однажды после уроков госпожа Шевассу стреляет на улице в учительницу и ранит ее в плечо. Вы догадываетесь почему? Потому, что ей стало известно, что ее муж и госпожа Гастен, так сказать, неравнодушны друг к другу. Ее вроде бы оправдали, Гастенам же пришлось уехать из Курбевуа, и у них появился вкус к тихой, мирной сельской жизни.

— Я не вижу никакой связи между этой историей и смертью Леони Бирар.

— Может, связи и нет.

— Из всего, что вы мне рассказали, не следует, будто Жозеф Гастен совершил что-то дурное.

— Он — обманутый муж. — Луи самодовольно улыбался. — Конечно, не он один. В деревне у нас таких много. Ну уж ладно… Тереза покажет вашу комнату. А вы скажите ей, в котором часу подать вам наверх горячую воду.

— Благодарю. Спокойной ночи.

— Тереза!

Тереза первая поднялась по лестнице с выщербленными ступеньками, свернула в коридор, оклеенный обоями с цветочками, и открыла дверь.

— Разбудите меня часов в восемь, — попросил Мегрэ.

Она молча стояла на месте и смотрела на него так, будто хотела ему что-то сказать. Он посмотрел на нее внимательнее:

— Я где-то вас видел, верно?

— Вспомнили?

Он не признался, что не припомнил ее.

— Мне бы хотелось, чтоб вы ничего не рассказывали здесь об этом.

— Вы не здешняя?

— Нет, я отсюда, но когда мне было пятнадцать лет, я уехала в Париж на заработки.

— Вы и в самом деле там работали?

— Четыре года.

— Что же потом?

— Раз вы меня там видели, значит, все знаете. Комиссар Приоле может сказать вам, что я не брала бумажника. Его утащила моя подружка Люсиль, а я ничего об этом не знала…

И тогда Мегрэ вспомнил, где он ее видел. Однажды, как бывало не раз, он зашел в комнату к своему сослуживцу, комиссару Приоле, начальнику бригады полиции нравов. У него на стуле сидела брюнетка с растрепанной прической и, вытирая глаза, всхлипывала. Что-то в ее бледном, болезненном лице привлекло внимание Мегрэ.

— В чем она провинилась? — спросил он у Приоле.

— Обычная история. Девчонка когда-то болталась на Севастопольском бульваре. Позавчера коммерсант из Безьера обратился к нам с жалобой, что его обчистили, и точно описал злоумышленницу. Вчера вечером мы схватили ее в одном из кабачков на улице Лапп.

— Это не я! — всхлипнула девушка. — Клянусь вам своей матерью, что я не брала бумажника…

Мужчины обменялись понимающими взглядами.

— А как твое мнение, Мегрэ?

— До этого ее ни разу не задерживали?

— Нет.

— Из каких она мест?

— Откуда-то из департамента Шаранты. Они часто разыгрывают в полиции подобные комедии.

— Ты уже задержал ее подружку?

— Пока нет.

— А почему ты не отправишь эту назад, в деревню?

Приоле повернулся к ней и спросил:

— Ты хочешь вернуться обратно в деревню?

— Но только с условием, что они там ничего не узнают…

И вот теперь, пять или шесть лет спустя, Мегрэ снова встретил ее, такую же бледную, с такими же большими темными глазами, которые с мольбой смотрели на него.

— Луи Помель женат? — спросил он тихо.

— Вдовец.

— Он хорошо к тебе относится?

Она утвердительно кивнула.

— Он знал о твоих похождениях в Париже?

— Нет. Он не должен знать об этом. Вот уже несколько лет он обещает мне жениться и рано или поздно сделает это.

— Тереза! — послышался снизу голос хозяина.

— Сейчас иду! — И, обращаясь к Мегрэ: — Вы ему ничего не скажете?

Он кивнул и ободряюще улыбнулся:

— Не забудь подать мне горячую воду в восемь часов утра.

Он был даже доволен, что снова встретил ее здесь: с ней он чувствовал себя более уверенно, словно встретил старую добрую знакомую.

И все остальные, которых он видел хотя бы мельком, казались ему тоже давними знакомцами, потому что и у него в деревне был вечно подвыпивший помощник полицейского, были и картежники — но в его время играли в пикет, а не в джокер, — был и почтальон, считавший себя важной птицей, был и трактирщик, знавший секреты всех и вся.

Их лица врезались ему в память еще с детских лет, и только теперь он ясно отдавал себе отчет, что знал их плохо.

Раздеваясь, он услышал шаги Помеля, который сначала поднялся по лестнице, а потом копошился в соседней комнате.

Наконец Мегрэ кое-как устроился на двух огромных перовых перинах. Он узнавал давно забытые деревенские запахи сена и плесени и, должно быть, из-за этих чертовых перин сильно вспотел.

На рассвете сквозь сон он услышал мычание стада коров, проходившего мимо гостиницы, и все прочие шумы и звуки, которые можно услыхать только в деревне. Вскоре застучал молот в кузнице. Кто-то внизу распахнул ставни. Мегрэ открыл глаза, увидел яркое — куда ярче, чем накануне в Париже, — солнце, встал и надел брюки.

Надев на босу ногу ночные туфли, он спустился вниз и на кухне увидел Терезу. От нее приятно пахло парным молоком. Босая, простоволосая, накинув прямо на ночную рубашку некое подобие халата с разводами, она варила кофе.

— Еще нет восьми часов. Только половина седьмого.

Не хотите ли выпить чашечку кофе? Через пять минут все будет готово.

Помель, небритый, неумытый, как и комиссар в ночных туфлях на босу ногу, тоже спустился вниз:

— Я думал, вы встанете не раньше восьми.

Стоя у плиты, они выпили кофе из толстых фаянсовых чашек.

На площади собралось несколько женщин в черном, с корзинками и кошелками в руках.

— Чего они ждут? — спросил Мегрэ.

— Автобуса. Сегодня базарный день в Ла-Рошели.

Было слышно, как в корзинках кудахтали куры.

— А кто теперь ведет уроки в школе?

— Вчера занятий не было. А сегодня утром должен приехать автобусом из Ла-Рошели заместитель. Он будет ночевать у нас, в задней комнате, поскольку вы занимаете переднюю.

Мегрэ поднялся к себе наверх как раз в ту минуту, когда автобус остановился на площади и из него вышел молодой человек скромного вида, с большим чемоданом в руке. По всей вероятности, это был учитель.

Поставив на крышу свои корзинки, женщины уселись внутри автобуса. В дверь постучала Тереза:

— Горячая вода, господин комиссар!

Глядя в сторону, Мегрэ спросил словно между прочим:

— Ты тоже думаешь, что Гастен убил Леони?

Прежде чем ответить, она оглянулась на полуоткрытую дверь и прошептала:

— Не знаю.

— Ты не веришь этому?

— На него это не похоже. Но здесь, видите ли, все хотят, чтобы убийцей был он.

Теперь он прекрасно понимал, что необдуманно взялся за трудное, почти неразрешимое дело.

— Кто был заинтересован в смерти старухи?

— Не знаю. Говорят, что она лишила наследства свою племянницу, когда та вышла замуж.

— Кому же достанутся ее деньги?

— Наверно, приходскому совету. Она часто меняла свое завещание… А может быть, Марии-польке…

— Тереза! — позвал ее хозяин снизу, как и вчера вечером.

Не следовало ее задерживать больше. Помель был, по-видимому, недоволен. Возможно, он ревновал. Или просто боялся, что она слишком много расскажет комиссару.

Когда Мегрэ спустился вниз, молодой учитель уже завтракал и, завидев комиссара, с любопытством посмотрел на него.

Что прикажете вам подать, господин комиссар?

— Есть у вас устрицы?

— При мертвой зыби их не бывает.

— И сколько это продлится?

— Дней пять-шесть.

С самого отъезда из Парижа он мечтал об устрицах, но, видимо, ему так и не удастся их отведать.

— У нас есть суп. Можно также приготовить вам яичницу с ветчиной.

Есть он ничего не стал, только выпил у порога гостиницы вторую чашку кофе, разглядывая залитую солнцем площадь и два серых силуэта, которые мелькали за стеклами кооператива Шаранты.

Он раздумывал, стоит ли разрешить себе выпить стаканчик белого вина, чтобы перебить вкус этого ужасного кофе, когда поблизости раздался веселый возглас:

— Комиссар Мегрэ?

Какой-то маленький, щупленький и очень подвижный человечек с молодым лицом и задорным взглядом, хотя ему уже перевалило за сорок, решительно протянул ему руку.

— Доктор Брессель, — представился он. — Лейтенант сказал мне вчера, что вас ждут. Я пришел предложить вам свои услуги, прежде чем я начну прием. Через час у меня в приемной будет уйма народу.

— Не выпьете ли вы чего-нибудь?

— С удовольствием, но только у меня. Это совсем рядом.

— Я знаю.

Мегрэ пошел вслед за ним в дом, сложенный из серого камня. Все остальные дома в деревне были побелены: одни ослепительно белые, другие слегка кремовые, а розовые черепичные крыши придавали всей деревне веселый вид.

— Входите! Что бы вы хотели выпить?

— С самого отъезда из Парижа я мечтаю об устрицах и местном белом вине, — признался Мегрэ. — Что касается устриц, то мне уже сказали, что я должен о них забыть.

— Арманда! — позвал доктор. — Подай нам бутылку белого вина. Ту самую, из красного шкафчика…

И, распорядившись, пояснил Мегрэ: — Арманда — моя сестра. С тех пор как я овдовел, она ведет мое хозяйство. У меня два сына, один учится в лицее в Нуаро, второй на военной службе. Ну, как вам нравится Сент-Андре?.. — У него было такое выражение лица, будто все его забавляло. — Я совсем забыл, что вам вряд ли удалось много увидеть. Постойте! В качестве образчика вы уже видели этого пройдоху Помеля, который раньше работал на ферме, а потом женился на вдове — владелице «Уютного уголка». Она была на двадцать лет старше Луи и любила выпить. А так как она была ревнива как черт и деньги принадлежали ей, то он убивал ее малыми дозами вина.

Вам понятно? Он давал ей вино с утра, и частенько сразу же после завтрака она укладывалась в постель. Так она протянула семь лет. Печень ее превратилась в камень, и наконец он смог ей устроить пышные похороны. После этого он сменил несколько служанок. Они уходили от него одна за другой, и только Тереза все еще держится…

В комнату вошла сестра доктора — скромная, незаметная женщина. Она внесла на подносе бутылку и два хрустальных стакана. Мегрэ показалось, что она здорово смахивает на служанку кюре.

— Моя сестра. Комиссар Мегрэ.

Уходя, она пятилась назад, и это как будто тоже забавляло доктора.

— Арманда никогда не была замужем. Я почти уверен, что всю жизнь она ждала, когда я стану вдовцом. Сейчас у нее есть, в конце концов, свой дом и она может баловать меня так, как она баловала бы своего мужа.

— Что вы можете мне сказать о господине Гастене?

— Неудачник.

— Почему?

— Потому что дело, которому он служит, заранее обречено на провал, а подобные люди — всегда неудачники. Никто их за это не уважает. Он пытается научить чему-нибудь банду юных шалопаев, которых их родители предпочли бы держать на ферме. Он даже пытался заставить их мыться. Был, помнится, такой случай: он отослал домой одного ученика с удивительно грязной и вшивой головой… Через четверть часа прибежал разъяренный папаша и чуть не бросился на него с кулаками…

— Его жена действительно больна?

— По правде говоря, она не больна, но и не здорова.

Видите ли, я сам не очень верю в медицину. Госпожа Гастен съедает сама себя. Она испытывает угрызения совести, с утра до вечера упрекая себя в том, что сделала мужа несчастным.

— Из-за Шевассу?

— Вы уже в курсе дела? Да, из-за Шевассу. Она его по-настоящему любила. Как говорится, всепоглощающая страсть… Увидев ее, вы просто не поверите этому, ибо это самая обыкновенная женщина, похожая на своего мужа как сестра на брата. По-видимому, в этом-то и кроется все несчастье. Они слишком похожи друг на друга. А Шевассу, грубый жизнелюбец, здоровый как бык, делал с ней все, что хотел.

— Как она относилась к Леони Бирар?

— Они видели друг друга только через окна, дворы и сады. Иногда Леони показывала ей, как и всем прочим, язык. Но самое удивительное во всей этой истории, пожалуй, то, что здоровенная Леони была убита маленькой пулей, пущенной из детского ружья… Есть и еще невероятные совпадения. Пуля попала именно в ее левый глаз, которым она ничего не видела вот уже много лет. Что вы на это скажете?

Доктор поднял стакан. Легкое сухое вино с зеленоватым отливом отдавало особым привкусом местных виноградников.

— За ваше здоровье! Все они будут ставить вам палки в колеса. Не верьте ничему, что будут вам говорить родители или их дети. Приходите ко мне, как только пожелаете, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам.

— Бы их не любите?

В глазах доктора промелькнула усмешка, и он произнес:

— Я их просто обожаю, но они такие нудные!