По инерции он пролетел вперед в комнату, чуть не упал и едва не столкнулся с мужчиной почти такой же, как и он, комплекции.

В комнате было темно. К счастью, Жанвье догадался включить свет.

— Осторожно, шеф.

Однако Мегрэ уже получил удар головой в грудь. Он покачнулся, но устоял, уцепился за что-то рухнувшее на пол — ночной столик с фаянсовой безделушкой, которая разбилась.

Держа револьвер за ствол, комиссар пытался ударить рукояткой. Он никогда не видел пресловутого Оскара, но сразу узнал — таким его обрисовали, таким он его себе и представлял. Бонвуазен снова пригнулся и бросился на инспекторов, преграждавших ему путь.

Лапуэнт машинально схватил его за куртку, а Жанвье применил прием.

Вряд ли они видели друг друга. На кровати лежал человек, но на это никто не обращал внимания.

Жанвье был отброшен. Лапуэнт остался с курткой в руках, а нападавший устремился в коридор, когда раздался выстрел. Сразу и не поняли, кто стрелял. Оказалось, Лапуэнт, который теперь, не решаясь взглянуть на мужчину, в оцепенении уставился на свой револьвер.

Бонвуазен, наклонясь вперед, сделал еще несколько шагов и упал в коридоре.

— Осторожно, Жанвье.

Бонвуазен был вооружен пистолетом. Ствол дрогнул, пальцы медленно разжались, и оружие выпало из рук.

— Я убил его, шеф?

Лапуэнт стоял с вытаращенными глазами, губы его дрожали. Он не мог поверить в то, что произошло, и снова с почтительным уважением посмотрел на револьвер.

— Я убил его! — повторил он, не смея оглянуться. Над трупом склонился Жанвье.

— Готов. Прямо в грудь.

Мегрэ показалось, что Лапуэнт теряет сознание. Он положил ему руку на плечо.

— Первый? — мягко спросил комиссар. И, чтобы ободрить, добавил:

— Вспомни, он убил Арлетту.

— Да…

Детское выражение на лице Лапуэнта, который не знал, смеяться ему или плакать, вызывало сочувствие.

На лестнице послышались осторожные шаги. Голос спросил:

— Раненых нет?

— Не пускай сюда никого, — приказал Мегрэ инспектору Жанвье.

Настал черед и того, кто лежал на кровати. Это оказалась девчушка лет шестнадцати-семнадцати, прислуга в книжном магазинчике. Она была жива. Голова обмотана полотенцем, чтобы не кричала. Руки связаны за спиной, сорочка задрана.

— Пойди позвони в уголовную полицию, — распорядился Мегрэ, обращаясь к Лапуэнту. — Если забегаловка еще открыта, выпей стаканчик.

— Вы думаете?..

— Это приказ.

Девчушка заговорила не сразу. Около десяти вечера она вернулась из кино. Не успела она войти и зажечь свет, как на нее накинулся неизвестный мужчина, поджидавший в темноте. Мужчина завязал ей рот полотенцем, стянул руки и бросил на кровать.

Он не торопился приступать к делу. Долго прислушивался, несколько раз открывал дверь в коридор.

Он пришел к Филиппу, но что-то его насторожило, и в комнате парня мужчина оставаться не рискнул. Без сомнения, он там побывал, прежде чем проникнуть к прислуге, поэтому и дверь была не заперта.

— Ну а потом?

— Он раздел меня, и поскольку руки у меня были связаны, разорвал одежду.

— Он тебя изнасиловал?

Она, кивнув, заплакала. Подбирая с пола куски светлой ткани, девушка посетовала:

— Платье испорчено…

Она не понимала, что легко отделалась. Бонвуазен, конечно, не оставил бы ее в живых. Она видела его, как видел его и Филипп. И если Оскар не расправился с ней раньше, то лишь потому, что рассчитывал позабавиться, дожидаясь молодого человека.

В три часа ночи труп Оскара Бонвуазена лежал в металлическом ящике в Институте судебной медицины рядом с телами Арлетты и графини.

Филипп, повздорив с одним из посетителей кафе «У Франсиса», куда решился зайти, был доставлен сержантом в полицейский участок. Торранс отправился спать. Инспектора, ходившие по кругу от площади Бланш до площади Тертр и далее до Константен-Пекёр, тоже разошлись по домам.

Выйдя из уголовной полиции с Лапуэнтом и Жанвье, Мегрэ в нерешительности остановился и предложил:

— Не распить ли бутылочку?

— Где?

— В «Пикреттс».

— Без меня, — отказался Жанвье. — Жена и так заждалась, да и малыш встает рано.

Лапуэнт молчал, но в конце концов сел в такси вслед за комиссаром.

На улицу Пигаль они приехали в тот момент, когда новенькая исполняла свой номер. Едва они переступили порог, к ним подошел Фред.

— Порядок?

Мегрэ, кивнув, подтвердил, и несколько минут спустя на их столик — словно случайно столик номер шесть — поставили ведерко с шампанским. Черное платье медленно скользило по молочному телу девицы, которая робко смотрела на них, не решаясь обнажить живот. Наконец, раздевшись догола, она, как и накануне вечером, прикрылась обеими руками.

Но потом — уж не подстроил ли это Фред? — когда прожектор должен был погаснуть, а зал погрузиться в темноту, произошло непредвиденное: прожектор продолжал гореть. Бедняжка растерялась и лишь после длительной паузы решилась убежать в кухню, показав белый круглый зад.

Немногочисленные посетители покатились со смеху. Мегрэ подумал, что Лапуэнт тоже смеется, но когда взглянул на инспектора, тот плакал горячими слезами.

— Простите, шеф, — пробормотал он. — Я не должен был… Глупо, знаю… Но я… Я любил ее, поверьте!

Утром, проснувшись, Лапуэнт чуть не сгорел со стыда: он не помнил, как добрался домой.

Его сестра с веселым видом — следствие наставлений Мегрэ — бросила ему, открывая шторы:

— Ну и ну! Значит, теперь комиссар укладывает тебя в постель.

Этой ночью Лапуэнт похоронил свою первую любовь. И впервые в жизни убил человека. Что же до Лоньона, его забыли снять с поста и он все еще дрожал от холода у лестницы на площади Константен-Пекёр.