Глава 6

Серый костюм

— Ну, на этот раз настоящий? — насмешливо спросил маленький Ружин, когда в коридоре управления появились Лапуэнт и Мегрэ со своим пленником.

Мегрэ довольствовался тем, что отметил время ареста, медленно повернул голову и мельком взглянул на репортера. Тот смущенно закашлялся, а фотографы сразу же поумерили свой пыл.

— Присаживайтесь, господин Монсин. Если жарко, можете снять пиджак.

— Спасибо, не имею такой привычки.

Действительно, его трудно было представить неряшливым. Мегрэ снял пиджак и отправился к инспекторам отдать распоряжения. У него был потрепанный вид, голова втянута в плечи, блуждающий взгляд.

Вернувшись в кабинет, комиссар перебрал свои трубки, набил две из них, потом сделал знак Лапуэнту остаться для ведения протокола допроса. Тот походил на пианиста-виртуоза, который нерешительно усаживается за инструмент, передвигая стул, несмело прикасается к клавишам, как бы привыкая к роялю.

— Вы давно женаты, господин Монсин?

— Двенадцать лет.

— А сколько вам лет?

— Тридцать два. Я женился в двадцать лет.

Затем последовала долгая пауза, во время которой Мегрэ разглядывал свои руки.

— Вы архитектор?

Монсин поправил:

— Архитектор-декоратор.

— Это значит, что вы архитектор, специализирующийся на декорации интерьера?

— Не совсем так, — собеседник немного покраснел.

— Вас не очень затруднит объяснить мне?

— Я не имею права делать проекты жилых домов, такое право дает диплом архитектора.

— Какой же диплом у вас?

— Я начинал с живописи.

— В каком возрасте?

— В семнадцать лет.

— Вы сдавали на степень бакалавра?

— Нет. В юности я хотел стать художником. Картины в гостиной мои.

Мегрэ, только недавно созерцавший их в квартире Монсина, так и не мог понять, что они изображали. Картины содержали что-то печальное, извращенное. Ни линии, ни цвета не были четко выражены. Преобладал красно-фиолетовый тон, который причудливо смешивался с зеленым цветом, похожим на краски подводного мира, и можно было подумать, что вся эта масляная живопись сама появилась на картинах, подобно чернильному пятну на промокательной бумаге.

— Итак, у вас нет диплома архитектора, а декоратором, если я вас правильно понял, может быть любой человек?

— Я заметил вашу манеру уточнять. Думаю, вы хотели напомнить мне, что я неудачник. — Он горько усмехнулся. — Вы имеете право. Мне это уже говорили.

— У вас много заказчиков?

— Я предпочитаю иметь тех немногих, но таких, которые доверяют мне и предоставляют полную свободу действий, чем толпу, стоящую над душой.

Мегрэ выбил трубку и зажег следующую. Редко допрос начинался так издалека.

— Вы родились в Париже?

— Да.

— В каком квартале?

Монсин немного помедлил с ответом.

— На пересечении улиц Коленкур и Местр. То есть в самой середине района, где произошло пять убийств и это последнее неудачное покушение.

— И долго вы там жили?

— До самой женитьбы.

— Ваши родители живы?

— Только мать.

— Она живет?..

— В том же доме, где я родился.

— Вы в хороших отношениях с ней?

— Моя мать и я всегда очень любили друг друга.

— Кем был ваш отец, господин Монсин? На этот раз он опять заколебался, хотя ничего такого при вопросе о матери Мегрэ не заметил.

— Он был мясник.

— На Монмартре?

— Адрес я уже называл.

— Он умер?

— Когда мне было четырнадцать лет.

— Ваша мать продала лавку?

— Сначала она сдала ее в аренду, а потом продала все, кроме дома. Ее квартира находится на пятом этаже.

В дверь тихо постучали. Мегрэ отправился в кабинет инспекторов, где увидел четырех мужчин, ростом, возрастом и внешностью сходных с Монсином.

Это были служащие префектуры, подобранные Торрансом.

— Не могли бы вы, господин Монсин, встать и занять место среди этих господ?

Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец снова раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул комиссар.

Вошла Марта Жюссеран. Она очень удивилась, увидев столько людей в кабинете. Посмотрела сначала на Мегрэ, потом на мужчин, нахмурилась, когда ее взгляд остановился на Монсине.

Все затаили дыхание. Она побледнела, когда поняла, в чем дело, и осознала, какая ответственность ложится на ее плечи. Эта мысль так огорошила ее, что она готова была расплакаться.

— Не спешите, — посоветовал ей комиссар ободряющим тоном.

— Это он, не так ли? — пробормотала она.

— Вам это лучше знать, чем кому-либо. Ведь вы единственная, кто видел его.

У меня впечатление, что это он. Я уверена в этом. И все же…

— Что все же?

— Я хочу посмотреть его в профиль.

— Встаньте в профиль, господин Монсин.

Он повиновался, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Теперь я почти совсем уверена. Он не так был одет. Совсем другое выражение глаз…

— Сегодня вечером, мадемуазель Жюссеран, мы привезем вас на то место, где вы видели своего обидчика. Посмотрите на него при том же освещении и, может быть, в той же одежде.

Инспектора уже обшаривали все закоулки Парижа в поисках злополучного костюма.

— Я вам больше не нужна?

— Нет. Спасибо. А вы, господин Монсин, можете сесть. Сигарету?

— Спасибо. Я не курю.

Мегрэ оставил его под присмотром Лапуэнта, приказав не спрашивать ни о чем, не разговаривать с ним и отвечать уклончиво, если тот все-таки о чем-нибудь спросит.

В кабинете инспекторов комиссар увидел Лоньона, пришедшего за указаниями.

— Пройди в мой кабинет и посмотри на всякий случай на типа, который там находится вместе с Лапуэнтом.

А он тем временем позвонил судье Комельо, зашел на минуту к начальнику управления, чтобы ввести его в курс дела. Потом нашел задумавшегося Лоньона, словно тот тщетно пытался что-то вспомнить.

— Ты знаешь его?

Лоньон работал в комиссариате квартала Гранд-Карьер уже двадцать два года. Он жил метрах в пятистах от дома, где родился Монсин.

— Уверен, что я его уже видел. Но где? При каких обстоятельствах?

— Его отец был мясником на улице Коленкур. Он умер, но мать еще живет в том доме. Пойдем со мной.

Они сели в одну из небольших машин уголовной полиции, и шофер-инспектор довез их до Монмартра.

— Я все стараюсь вспомнить. Уверен, что знаю его. Я бы поклялся, что между нами что-то было.

— Может быть, ты когда-нибудь штрафовал его?

— Нет, не это. Но я еще вспомню.

Лавка была все еще на месте. В ней — три или четыре продавца и пухленькая кассирша.

— Мне идти с вами?

— Да.

Лифт был тесен. Когда они вошли, консьержка бросилась к ним.

— Вам кого?

— Мадам Монсин…

— На пятом этаже.

— Я знаю.

Дом, хотя и хорошо сохранился, разительно отличался от таких же, расположенных на бульваре Сен-Жермен. Более узкая лестничная клетка, одинаковые двери, натертые до блеска ступеньки без ковриков, визитные карточки, заменявшие медные таблички.

Открывшая дверь женщина оказалась гораздо моложе, чем ожидал Мегрэ. Она была худой и нервной.

— Что вам угодно?

— Комиссар Мегрэ, уголовная полиция.

— Вы уверены, что вам нужна именно я?

Насколько ее сын был светел, настолько она была темноволосая, с маленькими горящими глазами и пушком на верхней губе.

— Входите. Извините, я убиралась.

Обычная квартира. Маленькие комнаты. Мебель времен замужества ее хозяйки.

— Вы видели своего сына вчера вечером? Что нужно полиции от моего сына?

— Потрудитесь ответить на мой вопрос.

— Почему я должна была его видеть?

— Я думаю, он приходил иногда к вам?

— Часто.

— С женой?

— Не представляю, к чему все эти вопросы? Она не пригласила их сесть, видимо, ожидая, что их беседа не будет продолжительной. Стены был» увешаны фотографиями Марселя Монсина разного возраста, некоторые из них были сделаны в деревне. Мегрэ заметил также картины и рисунки Монсина, сделанные им в детстве.

— Приходил ваш сын вчера вечером?

— Кто вам это сказал?

— Он приходил?

— Нет.

— А ночью?

— У него нет привычки приходить ко мне ночью. Не объясните ли, что значат эти вопросы. Я у себя дома и вольна поступать, как мне вздумается.

Мадам Монсин, к сожалению, должен сообщить, что ваш сын подозревается в совершении пяти убийств в течение последних месяцев.

Она уставилась на него, выпучив глаза.

— Что вы сказали?

— У нас есть веские основания предполагать, что это он убивал женщин на Монмартре и прошедшей ночью совершил новое покушение.

Она затряслась, но у Мегрэ промелькнула мысль, что она разыгрывает комедию. Ему показалось, что ее реакция непохожа на реакцию матери, узнавшей такую весть.

— Посмейте только осудить моего Марселя! Нет, это неправда; он невиновен, он чист, как.

Она глядела на фотографии сына и продолжала говорить:

— Посмотрите на него! Посмотрите и не спешите выдвигать против него такие чудовищные обвинения…

— Значит, ваш сын в эти сутки здесь не появлялся, не так ли?

Она с силой повторила:

— Нет, нет и нет!

— Когда вы видели его в последний раз?

— Я не помню.

— Вы не запоминаете его визиты?

— Нет.

— Скажите, мадам Монсин, не болел ли ваш сын какой-нибудь тяжелой болезнью в детстве?

— Ничем серьезнее кори и бронхита. А что вы думали я скажу? Что он сумасшедший? И был им все время?

— Вы давали согласие на женитьбу?

— Да. Это была такая глупость с моей стороны. Только я…

Она не кончила фразы, вырвавшейся у нее, казалось, против воли.

— Это вы организовали свадьбу?

— Теперь неважно.

— И сейчас вы не в ладах со своей невесткой?

— Какое вам дело до этого? Личная жизнь моего сына не касается никого: слышите, ни меня, ни вас. Если эта женщина…

— Что, если эта женщина?..

— Ничего! Вы арестовали Марселя?

— Он у меня в кабинете на набережной Орфевр.

— В наручниках?

— Нет.

— Вы посадите его в тюрьму?

— Возможно. Очень возможно. Девушка, на которую он напал этой ночью, узнала его.

— Она лжет. Я хочу видеть ее. Я хочу увидеть ее и сказать…

Это была четвертая или пятая фраза, начав которую, она недоговаривала до конца. Глаза ее были сухи и блестели от гнева или нервной лихорадки.

— Подождите меня. Я еду с вами.

Мегрэ и Лоньон переглянулись. Ведь ее не приглашали. Здесь она решала. Было слышно сквозь приоткрытую дверь, как она одевалась.

— Если вас стесняет мое присутствие, я поеду на метро.

— Предупреждаю, что инспектор останется здесь и осмотрит квартиру.

Она посмотрела на худощавого Лоньона с видом, будто собиралась взять его за шиворот и выставить вон.

— Он?

— Да, мадам. Если хотите удостовериться, я представлю ордер на обыск.

Ничего не ответив, она направилась к двери и бросила:

— Пойдемте!

Выйдя уже на лестничную площадку, она обратилась к Лоньону:

— А вас я, кажется, где-то видела. Если, не дай бог, вы что-нибудь разобьете или перевернете все вверх дном в моих ящиках…

Всю дорогу, сидя рядом с Мегрэ в машине, она бормотала себе под нос:

— А, нет, не выйдет… Пойду к начальству, если потребуется… К министру, к президенту республики… Газеты напечатают то, что я им скажу…

В коридоре уголовной полиции фотографы, было, бросились со своей техникой к ней, но она на них так взглянула, что они вынуждены были отступить.

— Сюда.

Очутившись в кабинете Мегрэ, где, кроме дремавшего Лапуэнта и ее сына, никого не было, она остановилась, посмотрела на него, облегченно вздохнула и, подходя к нему, сказала:

— Не бойся, Марсель. Я здесь.

Монсин поднялся и с упреком посмотрел на Мегрэ.

— Что они сделали с тобой? Они не тронули тебя?

— Нет, мама.

— Они дураки! Это говорю тебе я: они дураки! Я найду лучшего адвоката в Париже. Цена не играет никакой роли. Я отдам все, что у меня есть. Я продам дом. Я буду побираться на улице.

— Успокойся, мама.

Он не смел поднять глаза и, казалось, извинялся перед полицейскими за поведение матери.

— Ивонна знает, что ты здесь?

Она оглянулась. Как, в такой момент ее невестки нет рядом с мужем?!

— Она знает.

— И что она сказала?

— Присаживайтесь, мадам…

— Мне нечего присаживаться. Я хочу, чтобы вы вернули мне сына. Пойдем, Марсель. Они пожалеют, если посмеют, если посмеют задержать тебя.

Сожалею, но отвечу «нет». Итак, вы его задерживаете?

Во всяком случае, он находится в распоряжении правосудия.

— Это то же самое. Вы хорошо подумали? Вы уверены в своих возможностях? Предупреждаю, что я этого так не оставлю и переверну вверх дном…

— Потрудитесь сесть и ответить на несколько вопросов.

— Ни за что!

На этот раз она подошла к сыну и обняла его.

— Не бойся, Марсель. Не унывай. Твоя мать тут. Я с тобой. Скоро ты будешь со мной.

И зло посмотрев на Мегрэ, с решительным видом направилась к двери. Лапуэнт ждал указаний. Мегрэ кивком велел отпустить ее, и было слышно, как в коридоре она бог весть что кричала журналистам.

Ваша мать, кажется, очень любит вас.

— Кроме меня, у нее никого нет.

Она была очень привязана к вашему отцу?

— Он открыл рот, чтобы ответить, но предпочел промолчать, и комиссар понял его.

— Каков человек был ваш отец?

Он вновь заколебался.

— Ваша мать была несчастлива с ним?

Наконец он глухо проронил:

— Он был мясник. Вы стыдитесь этого?

— Прошу, господин комиссар, не задавайте мне подобных вопросов. Я знаю, куда вы клоните. Я могу сказать вам, что вы ошибаетесь. Видели, в какое состояние вы повергли мою мать…

Она сама довела себя.

Думаю, что где-нибудь на бульваре Сен-Жермен или рядом, ваши люди проделывают то же самое с моей женой? Теперь пришел черед промолчать Мегрэ.

Она вам ничего не скажет. Как и моя мать. Не больше, чем я. Допрашивайте меня, сколько хотите, но оставьте их в покое.

— Сядьте на место.

— И надолго?

— Вероятно.

— Я, наверное, не могу ни есть, ни пить?

— Что бы вы хотели?

— Воды.

— Не желаете пива?

— Ни пива, ни вина. Я вообще не пью спиртного.

— И не курите, — задумчиво сказал Мегрэ. Он отозвал Лапуэнта к двери:

— Начни допрос с маловажных вопросов, не углубляйся в суть дела. Расспроси его о костюме. Выясни, чем он занимался второго февраля, третьего марта, во все дни, когда были совершены убийства на Монмартре. Выясни, видел ли он мать в это время, если да, то когда, днем или вечером, и почему мамаша с невесткой в ссоре…

А сам отправился обедать в пивную «Дофин», где, усевшись за столик, выбрал телячье рагу. Потом позвонил жене и сказал, что задержится. Попытался дозвониться до профессора Тиссо. Ему очень хотелось увидеть его, поговорить, как тогда, в гостиной» Пардона. Но Тиссо был занят. К тому же у Мегрэ не было к нему определенных вопросов.

Неизвестно отчего, но Мегрэ устал и был меланхоличен. Испытывал чувство, что цель совсем близка. Против ожидания все произошло гораздо быстрее, чем можно было предположить. Марта Жюссеран узнала его, а то, что она была не очень категорична, объяснялось ее сомнениями в своей правоте.

История с костюмом, отданным бродяге, еще не прояснилась. Однако скоро все станет известно: бродяг в Париже не так уж много, и все они были более или менее известны полиции.

— Я вам больше не нужен, шеф? — это был Мазет, так блестяще сыгравший роль убийцы и теперь оказавшийся без дела. — Я из управления. Мне показали этого типа. Вы думаете, это он?

Мегрэ пожал плечами. Прежде всего, он должен понять. Легко понять человека, совершившего насилие или далее убившего другого в драке, в порыве гнева, из зависти или чтобы завладеть наследством. Такие преступления, так сказать, обыденные, раздражали его, но не очень волновали.

— Идиоты! — обычно ругался он.

Мегрэ считал, что, если преступник достаточно умен, ему совсем необязательно убивать свою жертву. Он мог влезть в их шкуру, восстановить ход их мыслей, цепочку эмоций.

Перед Марселем Монсином же он чувствовал себя новичком. Именно поэтому не решился вести допрос сам.

На этот раз перед ним был человек, преступивший законы общества и сделавший это более или менее сознательно. Этот человек отличался от других, он убивал без каких бы то ни было понятных другим причин. В манере разрезать одежду было что-то болезненно-инфантильное.

Ведь в определенном смысле Монсин был умен. В его юности не было ничего ненормального. Он женат и, кажется, удачно. И хотя его мать несколько экспрессивна, между ними есть какое-то сходство.

Давал ли он себе отчет в том, что все кончено? Понял ли он это сегодня утром, когда пришла его жена и, разбудив, сказала, что в гостиной ждут полицейские?

Как реагируют подобные люди? Страдает ли он? Было ли ему в промежутках между кризисами стыдно или он злился на себя за эти инстинкты? Или, наоборот, испытывал определенное удовлетворение, что он не такой, как все, что в его понятии это казалось превосходством над другими?

— Кофе, Мегрэ?

— Да.

— Рюмку коньяку?

Нет! Если он выпьет коньяку, то может задремать. Он и так чувствовал тяжесть во всем теле, как это случалось всегда в какой-то момент любого расследования, когда он пытался понять преступников, с которыми имел дело.

— Похоже, вы его арестовали?

Он молча посмотрел на хозяина пивной большими глазами.

— Я прочитал об этом в одной из газет, которая вышла в полдень. Там говорится, что на этот раз вы задержали настоящего убийцу. Ну и пришлось же вам с ним помучиться! Кое-кто утверждал, что, как и Джека Потрошителя, вы его никогда не поймаете.

Мегрэ допил кофе, зажег трубку и вышел на воздух, раскаленный, неподвижный, зажатый между улицами и низким небом цвета грифельной доски.

В кабинете инспекторов сидел нищий. На нем — пиджак, который совсем не сочетался с остальной одеждой.

Это был пресловутый пиджак Марселя Монсина.

— Где вы его нашли? — спросил Мегрэ.

— На углу около моста Аустерлиц.

Он обращался не к бродяге, а к своим инспекторам.

— Что он сказал?

— Что нашел пиджак на берегу.

— Когда?

— Сегодня утром, в шесть часов.

— А брюки?

— Тоже. Их было двое друзей. Они поделили костюм. Того, что в брюках, мы не нашли, но за этим дело не станет.

Мегрэ подошел к бродяге, осмотрел пиджак и, действительно, увидел след сигареты.

— Сними.

Под пиджаком сорочки не оказалось, только нательная рубаха.

— Ты уверен, что это было сегодня утром?

— Мой друг подтвердит. Его зовут Большой Поль. Эти господа знают его.

Мегрэ тоже знал. Он протянул пиджак Торрансу.

— Отнеси Моэрсу. Я не знаю, возможно ли, но необходимо определить, давнишний след сигареты или нет. Скажи ему, что в данном случае период в двадцать восемь часов. Ты понял!

— Да, шеф.

— Был ли пиджак прожжен прошлой ночью или сегодня утром…

Он направился в свой кабинет.

— Ну, как они там?

— Лапуэнт заказал пиво и бутерброды.

— На двоих?

— Бутерброды — да. Тот пьет минеральную воду.

Мегрэ толкнул дверь. Лапуэнт сидел на его месте, обложившись бумагами, делал какие-то пометки и выискивал, какой вопрос бы еще задать.

— Зря ты открыл окно. Только жарче стало.

Он пошел закрыть его. Монсин следил за ним с упреком, как животное, которое мучают дети, а оно не может защищаться.

— Ну что ж, посмотрим… Вопросы, ответы. Ничего нового.

— Что слышно?

— Звонил господин Ривьер и сообщил, что будет защитником. Он хотел сразу же приехать. Я порекомендовал ему обратиться к судебному следователю.

— Ты правильно сделал. Еще?

— Звонил Жанвье. С бульвара Сен-Жермен. В кабинете у него много скребков, различных инструментов, которые вполне могли бы служить орудием преступления. В спальне он нашел автоматически открывающийся нож с лезвием около восьми сантиметров.

Судебно-медицинский эксперт доктор Поль много рассказывал об этом интересующем его оружии. Обычно преступления такого рода совершаются с применением мясницкого или кухонного ножа, наконец, кинжалом, стилетом.

— Судя по форме и глубине порезов, я могу сказать, что они нанесены обычным перочинным ножом, — сказал он. — Известно, перочинный нож: складывается. Необходим механический стопор. Само по себе не очень грозное оружие. Чтобы оно стало смертельным, зависит от умения им воспользоваться.

— Мы нашли ваш пиджак, господин Монсин.

— На набережной?

— Да.

Он было открыл рот, но промолчал.

— Хорошо пообедали?

Тарелка была еще тут, и на ней лежала половина бутерброда с ветчиной. Бутылка с минеральной водой была пуста.

— Устали?

Он ответил с насмешливым покорством. Все в нем, включая одежду, было из полутонов. Он сохранил с детства какую-то скромность и робость. Было ли это от его светлых волос, голубых глаз или от слабого здоровья?

Конечно, завтра он пройдет через руки врачей и психиатров. Но надо спешить.

— Я сменю тебя, — сказал Мегрэ Лапуэнту.

— Я могу идти?

— Будь поблизости. Предупреди меня, если Моэрс найдет что-нибудь новое.

Дверь закрылась. Он снял пиджак, опустился в кресло и положил руки на стол. Марсель Монсин отвернулся к окну. Минут пять Мегрэ рассматривал его.

— Вы очень несчастливы? — неохотно пробормотал он. Человек вздрогнул, взглянул на него и, сделав паузу, ответил:

— Почему я должен быть несчастливым?

— Когда вы пришли к мысли, что отличаетесь от других? Выражение его лица изменилось, но он тем нее насмешливым тоном спросил:

— Вы находите, что я не такой, как все?

— Когда вы были молоды…

— А! И что же?

— Вспомнили?

В этот момент у Мегрэ появилось чувство, что, если он найдет точные слова, преграда между ним и человеком напротив, напряженным и настороженным, рухнет. Не придумал же он это движение в лице? Произошел сдвиг, на несколько секунд, и это отразилось в чуть повлажневших глазах Марселя Монсина.

— Вы ведь не боитесь ни эшафота, ни тюрьмы, не так ли? Неужели Мегрэ выбрал неправильную тактику? Неверную фразу?

Его собеседник вновь напрягся. Внешне он был абсолютно спокоен.

— Мне нечего бояться, так как я невиновен.

— Невиновен в чем?

— В том, в чем вы меня обвиняете. Мне нечего больше сказать. Я не буду больше отвечать.

Это были не просто слова. Чувствовалось, что он принял решение и будет его выполнять.

— Как вам угодно, — усмехнулся Мегрэ, нажимая кнопку звонка.

Глава 7

Новое убийство

Мегрэ совершил ошибку. Избежал ли ее кто-нибудь другой на его месте? Потом он часто задавал себе этот вопрос, но, увы, удовлетворительного ответа не находил.

Было около половины четвертого, когда он поднялся в лабораторию. Моэрс встретил его вопросом:

— Вам передали мое заключение?

— Нет.

— Я послал его вам, и вы, наверное, разминулись с посыльным. След сигареты был сделан не более двенадцати часов назад. Если хотите, я объясню…

— Не надо. Ты уверен в этом?

— Конечно. Тем не менее, я тщательно проведу опыты. Думаю, ничего нет страшного в том, что прожгу пиджак в двух других местах, на спине. Это поможет нам, если дело дойдет до суда присяжных.

Мегрэ кивнул и вышел.

А в это время Марсель Монсин находился в следственном отделе, где предстал перед врачами для первичного осмотра в обычных обследованиях и измерениях, а потом вновь одетым, но без галстука, его сфотографировали в фас и профиль.

Газеты уже напечатали его фотографии, сделанные в момент появления в уголовной полиции, а инспектора со снимками из квартиры на Гранд-Карьер проводили бесконечные опросы служащих метро, продавцов, всех людей, кто мог видеть декоратора накануне или во время предыдущих покушений.

Во дворе комиссар сел в машину и поехал на бульвар Сен-Жермен. Та же служанка, что и утром, открыла дверь.

— Ваш коллега в гостиной, — сказала она.

Она имела в виду Жанвье, который был один и писал докладную о результате обыска.

— Где его жена?

— Полчаса тому назад она попросила разрешения пойти отдохнуть.

— Как она вела себя все это время?

— Я не часто видел ее. Время от времени приходила и спрашивала, не нужно ли мне чего.

— Ты не допрашивал ее?

— Вы не говорили мне об этом.

— Думаю, ты вряд ли нашел что-нибудь интересное.

— Я разговаривал со служанкой. Она здесь всего шесть месяцев. Гости бывали редко, да и сами не часто ходили куда-нибудь. Монсины, кажется, не имеют близких друзей. Время от времени они ездили проводить уик-энд у ее родителей, у них, кажется, вилла в Триеле.

— Что они за люди?

— Ее отец работает фармацевтом на площади Клиши.

Лапуэнт показал Мегрэ фотографию людей, сделанную в саду. Он узнал Монсина в светлом костюме, его жену. Кроме них, там были мужчина с проседью в бороде и смеющаяся женщина, облокотившаяся на капот автомобиля.

— А вот еще одна. Эта молодая дама с двумя детьми — сестра мадам Монсин. Она замужем за владельцем гаража в Левалуа. У них есть еще брат. Он сейчас в Африке.

Альбом был полон фотографий, в основном мадам Монсин, только на первом снимке была запечатлена молодая чета в день свадьбы.

— Несколько деловых писем. У него, кажется, было не больше дюжины заказчиков. Счета. Как я понял, они не платили по ним, пока им не напоминали об этом по три-четыре раза.

Мадам Монсин, видимо, услышавшая приход Мегрэ или предупрежденная об этом служанкой, показалась в дверном проеме. Лицо ее осунулось, хотя она была аккуратно причесана и напудрена.

— Вы не привезли его обратно? — спросила она.

— Пока мы не получили от него удовлетворительного объяснения по некоторым фактам.

— Вы всерьез думаете, что это он?

Мегрэ не ответил, а она в свою очередь не стала горячо протестовать, а только пожала плечами.

— Однажды вы узнаете, что обманулись, и будете сожалеть о той боли, которую причинили другим.

— Вы любите его?

— Он мой муж, — ответила она.

Значило ли это, что она любит его или что, будучи его женой, она должна оставаться на его стороне?

— Он в тюрьме?

— Нет еще. Он на набережной Орфевр. Мы будем его допрашивать.

— Что он сказал?

— Он отказался отвечать. Вам действительно нечего сказать, мадам Монсин?

— Нечего.

— Вы ведь оттого спокойны, что если даже ваш муж виновен, что я очень и очень предполагаю, ему не грозят ни гильотина, ни каторжные работы. Я только что сказал ему об этом. Не сомневаюсь, что врачи признают его невменяемым. Человек, совершающий пять убийств только затем, чтобы разрезать их одежду, — больной. Когда у него нет кризиса, он может ввести в заблуждение. Действительно, он сбивает с толку, ведь до сих пор его никто не подозревал. Вы слушаете меня?

— Слушаю. — Она слышала, но было видно, что не относит его выступление на свой счет. Это не было проблемой ее мужа. Мегрэ посмотрел на муху, бьющуюся за занавеской.

— Пять женщин было убито, и пока убийца или маньяк, или сумасшедший, называйте его как хотите, находится на свободе, другие жизни в опасности. И вы спокойны? Ведь он убивает на улице прохожих. А вдруг все изменится, и он примется за окружающих? Вы не боитесь?

— Нет.

— Вам не кажется, что все эти месяцы, может быть, годы вы подвергались смертельной опасности?

— Нет.

Это было обескураживающе. Ее поведение не было поведением проигравшего. Она оставалась спокойной, почти безмятежной.

— Вы видели мою свекровь? Что она сказала?

— Она протестует. Могу я спросить, почему вы с ней в холодных отношениях?

— Неважно. Это не тема для разговора. Что же оставалось делать?

— Можешь возвращаться, Жанвье.

— Муж вернется домой?

— Нет.

Она проводила их до двери.

Ну, на сегодня, кажется, все.

Мегрэ пообедал в компании с Лапуэнтом и Жанвье, а Люка сидел с глазу на глаз с Марселем Монсином в кабинете комиссара. Потом надо было прибегать к уловке, чтобы увести задержанного из полицейского управления обходным путем, поскольку коридоры здания были оккупированы журналистами и фотографами.

Около восьми часов на тротуар упало несколько крупных капель дождя, и все ждали грозы, но она, если и была, то где-то в стороне, а тут все небо оставалось такого же ядовито-черного цвета.

Точного часа нападения в тот вечер дожидаться не стали: уже к девяти часам стало темно, и уличное освещение было включено.

Мегрэ, переговариваясь с репортерами, спустился по лестнице. Люка и Жанвье сделали вид, что ведут Монсина в тюрьму (на этот раз в наручниках), но, оказавшись во дворе, все сели в машину.

Вскоре они были на углу улицы Норвин, где их поджидали Марта и ее жених.

Все остальное заняло несколько минут. Монсина отвели в закоулок, где было совершено нападение. Он был в своем прожженном пиджаке.