Даже служебные постройки здесь выглядели так, словно хранили какую-то тайну. Во дворах шоферы начищали до блеска машины, а иногда на крыльце или у окна можно было увидеть камердинера в полосатом жилете или дворецкого в белом галстуке.

О жизни «господ», почти всегда носивших известные имена — имена, которые по утрам люди читали в «Фигаро» или «Галуа», тогдашний инспектор Мегрэ почти ничего не знал, и когда он звонил у одного из этих величественных подъездов, в горле у него стоял комок.

Сегодня в 347-м номере он, конечно, больше не был тем давнишним новичком. Да и большинство особняков исчезли, и многие еще недавно тихие улицы стали торговыми.

Но все же он был в том месте, которое пришло на смену аристократическим кварталам, и отель «Георг Пятый» высился посреди этих мест как центр особого мира, с которым комиссар был мало знаком.

Имена тех, кто еще спал или завтракал в соседних номерах, печатали газеты. Сам этот проспект, улица Франциска Первого и проспект Монтеня представляли собой отдельный мир, где на домах были таблички с именами великих кутюрье, а в витринах, даже если это была простая витрина магазинчика, торговавшего рубашками и блузками, можно было увидеть вещи, которых больше не найти нигде.

Лапуэнт жил в скромных меблированных комнатах на левом берегу. Не растерялся ли он от всего этого? Не чувствовал ли, как когда-то давно сам Мегрэ, невольное почтение к этой роскоши, существование которой вдруг открыл для себя?

«Полицейский — идеальный полицейский — должен чувствовать себя свободно в любой среде».

Мегрэ сам сказал это однажды. Всю свою жизнь он старался забыть о поверхностных различиях, которые существуют между людьми, старался соскрести с людей верхний слой краски, чтобы увидеть под разнообразными внешними обликами голую человеческую суть.

Однако в это утро что-то раздражало комиссара в окружавшей атмосфере — раздражало против его воли. Директор, месье Жиль, был прекрасным человеком, несмотря на полосатые брюки, некоторую профессиональную слащавость манер и боязнь скандалов. Таким же был и врач, который привык лечить знаменитых людей.

Между ними словно существовало что-то вроде сговора. Они говорили теми же словами, что и все остальные люди, и все-таки — на другом языке. Когда они произносили «графиня» или «полковник», эти слова приобретали значение, непонятное для простых смертных.

В общем, эти люди были посвящены в своего рода тайну. Они принадлежали — пусть лишь на самых малых ролях — к особому миру, и комиссар, желая быть вежливым и честным, не хотел сразу, без причины, вести себя по отношению к этому миру враждебно.

Все это Мегрэ смутно почувствовал, пока клал на место телефонную трубку и поворачивался к врачу, чтобы спросить у него:

— Как вы считаете: если бы графиня действительно приняла такую дозу барбитурата, способную бы ее убить, была бы она в состоянии после вашего лечения, полчаса назад, например, встать на ноги без посторонней помощи и выйти из больницы?

— Она ушла?

Ставни в спальне были по-прежнему закрыты, но в гостиной их открыли, и в спальню проникло немного солнца — вернее, один солнечный блик. Врач стоял возле столика, на котором лежал его чемоданчик, директор отеля — возле двери в гостиную, а Лапуэнт — справа и немного позади Мегрэ.

Мертвец по-прежнему лежал в ванне, и ванная комната, дверь которой оставалась открытой, была самым ярко освещенным помещением в номере.

Снова зазвонил телефон. Директор поднял трубку. Перед этим он взглянул на комиссара, словно попросил разрешения.

— Алло, да?.. Это я… Он поднимается наверх?

Все посмотрели на директора, а он с озабоченным лицом пытался найти нужные слова. В этот момент кто-то открыл снаружи дверь, выходившую в коридор.

Вошедший, мужчина лет пятидесяти, с серебристо-седыми волосами, смуглый от загара, в светло-сером шерстяном костюме, оглядел по очереди всех, кто был в комнате, и наконец заметил месье Жиля.

— А! Вы здесь… Что случилось с Дэвидом? Где он?

— Увы, месье Арнольд…

Директор жестом указал на ванную комнату, а потом, совершенно естественно перейдя на другой язык, спросил по-английски:

— Как вы узнали?

— Я сегодня утром пять раз звонил ему по телефону, — ответил месье Арнольд на том же языке.

Это их знание языков усилило раздражение Мегрэ. Он понимал английский, хотя не без труда, но до того, чтобы говорить по-английски свободно, ему было далеко.

А вот врач перешел на тот же язык:

— Увы, мистер Арнольд, нет ни малейшего сомнения в том, что он мертв…

Новопришедший встал на пороге ванной комнаты. Он долго стоял там, глядя на тело в ванне, и было видно, как шевелятся его губы, словно он беззвучно читает молитву.

— Нелепый несчастный случай, не так ли?

Бог знает почему он снова перешел на французский, на котором говорил почти без акцента.

Именно в этот момент и произошел тот случай. Мегрэ находился около стула, на котором лежали брюки покойного. На этих брюках была тонкая платиновая цепочка.

Один ее конец был пристегнут к пуговице на поясе брюк, а к другому концу, лежавшему в кармане, вероятно, был прикреплен какой-то предмет — ключ или часы.

Машинально, чисто из любопытства, комиссар протянул руку к этой цепочке. Но раньше, чем он успел ее коснуться, человек по фамилии Арнольд повернулся в его сторону и сурово взглянул на него, давая понять, что Мегрэ поступает неприлично или невежливо.

Слова тут слишком грубы, это было гораздо тоньше: всего лишь взгляд, едва скользнувший по комиссару, и едва заметное изменение лица Арнольда. Мегрэ выпустил цепочку из пальцев и принял позу, за которую ему тут же стало стыдно, потому что это была поза виноватого человека.

Заметил ли это Лапуэнт? Отвернулся он от Мегрэ или повернул голову в сторону по другой причине?

Их было трое на Набережной, тех, кто обожал комиссара так, что это было почти культом, и над кем из-за этого шутили — Люка, его самый давний почитатель, Жанвье, который когда-то был таким же молодым, неопытным и пылким, как Лапуэнт, и, наконец, сам «малыш Лапуэнт», как его называли.

Что он почувствовал, разочарование или только беспокойство, когда увидел, что шеф, как и он сам, поддался влиянию.

Мегрэ отреагировал на жест помощника и повел себя жестче. Он понимал, что это тоже, воможно, ошибка, но не мог поступить иначе.

— Это я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Арнольд!

Англичанин не спросил у комиссара, кто он такой, а повернулся к месье Жилю, который объяснил:

— Это комиссар Мегрэ из уголовной полиции.

Легкое движение головы — неопределенный жест, который едва можно назвать кивком. Это было почти невежливо.

— Могу ли я спросить вас, кто вы такой и почему пришли сюда сегодня утром?

Арнольд снова посмотрел на директора с таким изумленным видом, словно этот вопрос был по меньшей мере чем-то удивительным.

— Мистер Джон Т. Арнольд — это…

— Пожалуйста, дайте ему ответить самому!

Англичанин попросил:

— Не могли бы мы пройти в гостиную?

Перед тем как пройти туда, он снова заглянул в ванную комнату, словно для того, чтобы еще раз отдать последние почести умершему.

— Я вам еще нужен? — спросил доктор Фрер.

— Если бы я знал, где вас можно найти, то…

— Я держу секретаршу в курсе моих передвижений по городу… Номер моего телефона есть в отеле.

Арнольд сказал по-английски месье Жилю:

— Пожалуйста, велите подать мне сюда скотч.

А Мегрэ, перед тем как вернуться к своему разговору, поднял трубку телефона:

— Мадемуазель, соедините меня с кем-нибудь из прокурорских.

— Прокурорских кого?

Здесь не говорили на языке набережной Орфевр. Мегрэ назвал номер.

— Будьте добры позвать к телефону прокурора или кого-нибудь из его заместителей… Это комиссар Мегрэ… Да…

Пока Мегрэ ждал, месье Жиль успел негромко сказать:

— Не могли бы вы попросить этих господ действовать без шума, входить в отель так, словно ничего не произошло, и…

— Алло! Господин прокурор, я в отеле «Георг Пятый».

Здесь только что нашли мертвым в ванной комнате полковника Дэвида Уорда… да, Уорда… Тело еще лежит в ванне, и некоторые признаки заставляют предположить, что кончина полковника не была случайной… Да… Именно так мне и сказали…

Прокурор на другом конце провода только что произнес:

— Вы знаете, что Дэвид Уорд был очень важным лицом!

Несмотря на это, Мегрэ слушал его без нетерпения.

— Да… Да… Я останусь здесь… Прошлой ночью в отеле было еще одно происшествие. Я скоро расскажу вам обо всем… Да… До скорой встречи, господин прокурор.

Пока он говорил, в номере ненадолго появился коридорный в белой куртке, а мистер Арнольд уселся в кресло и зажег сигару, кончик которой перед этим медленно и аккуратно обрезал.

— Я спросил вас…

— Кто я и что здесь делаю… Теперь моя очередь спрашивать: знаете ли вы, кто такой… хотя теперь я должен говорить: кто такой был мой друг Дэвид Уорд?

В конце концов, это могла быть не наглость, а врожденная уверенность. Арнольд здесь вел себя как у себя дома. Директор, который не решался прервать его, наконец сделал это так, как школьник в классе просит разрешения выйти в туалет.

— Извините меня, господа… Не мог бы я спуститься вниз, чтобы дать некоторые указания?..

— Мы ждем людей из прокуратуры.

— Да, я слышал.

— Вы нам понадобитесь. Кроме того, я жду специалистов из службы опознания и фотографов, а еще судмедэксперта…

— Не мог бы я впустить хотя бы часть этих господ через служебный вход? Вы должны меня понять, комиссар… Если в вестибюле будут слишком много ходить и если…

— Я понимаю…

— Благодарю вас.

— Месье Арнольд, вам сейчас подадут ваше виски…

Может быть, и вы что-нибудь выпьете, господа?

Мегрэ отрицательно покачал головой и пожалел об этом, потому что он тоже охотно выпил бы глоток спиртного.

— Я слушаю вас, месье Арнольд. Что вы говорили?..

— Я говорил, что вы несомненно читали имя моего друга Дэвида в газетах, как все люди… Чаще всего перед этим именем ставят слово «миллиардер». И если считать во франках, это верно. В фунтах — нет…

— Сколько ему было лет? — оборвал Арнольда Мегрэ.

— Шестьдесят три года. Дэвид не сколотил себе состояние, а, как говорят у нас, родился с серебряной ложкой во рту. Его отец владел самыми крупными проволочными заводами в Манчестере, а основал их его дед… Вы слушаете меня?

— Я вас слушаю.

— Сказать, что этот бизнес шел сам по себе и Дэвиду не приходилось им заниматься, было бы слишком смело, но он не требовал от Дэвида много сил — встречи время от времени с директорами, консультации административного характера, подписи…

— Он не жил в Манчестере?

— Почти не жил.

— Если верить газетам…

— Газеты раз и навсегда выбрали себе двадцать-тридцать человек, о жизни которых рассказывают в мельчайших подробностях. Но это не значит, что все, что в газетах говорится, правда. Например, в том, что было напечатано о разводах Дэвида, есть много неточностей. Но я собирался объяснить вам не это. Я хочу, чтобы вы поняли вот что: по мнению большинства людей, у Дэвида, который унаследовал крупное состояние, надежный бизнес, не было других дел, кроме веселого времяпрепровождения в Париже, Довилле, Каннах, Лозанне или Риме и он только и делал, что развлекался в кабаре и на скачках в обществе красивых женщин и таких же известных людей, как он сам. Но это не так…

Мистер Арнольд подождал немного, глядя на белый пепел своей сигары, сделал знак коридорному, который входил в этот момент, и взял у него с подноса бокал виски.

Потом он удобнее уселся в кресле и продолжил:

— Если Дэвид не жил в Манчестере обычной жизнью крупного английского промышленника, то именно потому, что там его положение в обществе было уже создано до него другими и ему нужно было только продолжать дело отца и деда, а оно его не интересовало. Вы это понимаете?

По тому, как Арнольд при этих словах посмотрел на комиссара, а потом на молодого Лапуэнта, было видно, что он считал этих двоих неспособными понять такое чувство.

— У американцев есть слово, которое мы, англичане, употребляем редко, — «плейбой». Так они называют богатого человека, для которого единственная цель в жизни — хорошо проводить время, переключаясь с поло на зимний спорт, ездить по регатам, ходить по кабаре в приятных компаниях…

Мегрэ посмотрел на часы и заметил:

— Скоро приедут из прокуратуры.

— Простите, что я заставляю вас выслушать целую речь, но вы задали мне вопрос, на который невозможно ответить в нескольких словах. Может быть, я также стараюсь оградить вас от ляпов — так, кажется, у вас называют промахи и бестактность? Дэвид Уорд, который вовсе не был плейбоем, вел разного рода дела от своего имени, а не как владелец компании «Проволочные заводы Уорда» в Манчестере. Только он не считал нужным каждый день запираться на восемь часов в кабинете, чтобы работать. Верьте моим словам, Дэвид был гениальным бизнесменом. Случалось, что он осуществлял огромные проекты в самых неожиданных местах и в самые неожиданные моменты…

— Например?

— Однажды мы с ним проезжали в «роллс-ройсе» по итальянской Ривьере и поломка машины заставила нас остановиться в достаточно скромной гостинице. Пока нам готовили еду, мы с Дэвидом пешком прогулялись по окрестностям. Это было двадцать лет назад. В тот же вечер мы были в Риме, но через несколько дней я покупал для Дэвида две тысячи гектаров земли, частично засаженной виноградниками. Сегодня вы можете увидеть там три крупных отеля, казино, один из самых красивых пляжей побережья и виллы вдоль него. Это в Швейцарии, возле Монтре.

— В общем, вы были его личным поверенным в делах…

— Его другом и его поверенным, если хотите. Прежде всего другом, потому что до знакомства с ним я не занимался ни коммерцией, ни финансами.

— Вы тоже живете в «Георге Пятом»?

— Нет, в отеле «Скриб». Это вам покажется странным, но и в Париже, и в других местах мы почти всегда жили в разных гостиницах, поскольку Дэвид очень строго оберегал свою личную жизнь — «прайваси», как это называют у нас.

— И по этой же причине графиня Пальмиери занимала номер в другом конце коридора?

Арнольд немного покраснел.

— По этой причине и по другим тоже…

— То есть?..

— Речь шла о деликатности…

— Разве все и без того не знали об их отношениях?

— Все говорили о них, это верно.

— И это была правда?

— Полагаю, да. Я никогда не задавал ему вопросов на эту тему.

— Однако вы были близки…

Наступила очередь Арнольда раздражаться. Он, должно быть, тоже подумал, что они с комиссаром говорят на разных языках, что они не на одном уровне.

— Сколько у него было законных жен?

— Только три. Газеты приписали больше, потому что, как только он несколько раз показывался в обществе с новой женщиной, объявляли о его новой свадьбе.

— Эти три жены сейчас живы?

— Да.

— Есть у него от них дети?

— Двое. Сын Бобби шестнадцати лет, который учится в Кембридже, от второй жены и дочь Эллен от третьей.

— В каких отношениях он был с ними?

— С бывшими женами? В прекрасных. Он был джентльменом.

— Ему случалось видеться с ними после развода?

— Он встречался с ними.

— У них есть состояние?

— Есть у первой, Дороти Пейн, которая родом из видной манчестерской семьи владельцев текстильных фабрик.

— А у двух других?

— Дэвид их обеспечил.

Так что ни одна из них не заинтересована в его смерти?

Арнольд нахмурил брови как человек, который не понимает, о чем ему толкуют. Было похоже, что он шокирован.

— Зачем им это?

— А графиня Пальмиери?

— Он несомненно женился бы на ней, как только закончилась бы процедура его развода с Мюриэль Хэллиген.

— Кто, по вашему мнению, был заинтересован в его смерти?

Ответ был таким же быстрым, как и точным:

— Никто.

— Вы знаете каких-нибудь его врагов?

— Я знаю, что у него были только друзья.

— Он поселился в «Георге Пятом» надолго?

— Подождите… Сегодня седьмое октября…

Арнольд вынул из кармана записную книжку — красивую книжку в красной с золотыми углами обложке из мягкой кожи.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.