- Вовсе не неизбежен также - a priori - и тезис о том, что раз он безумен, то и убивает поэтому.
      - Я потерял канву твоих рассуждений. И все же: каков вывод?
      - У меня его нет.
      Оба вздрогнули, услышав трель телефонного звонка. Шабо снял с рычага трубку, постарался собраться с силами, изменить голос.
      - Да, мадам. Он здесь. Сейчас позову его.
      И обращаясь к Мегрэ:
      - Твоя супруга.
      Она заговорила на том конце провода:
      - Это ты? Я не побеспокоила тебя во время обеда? Вы все ещё за столом?
      - Нет.
      Было бесполезно сообщать ей, что он ещё даже и не садился за него.
      - Полчаса назад звонил твой начальник и спрашивал, наверняка ли ты приедешь завтра утром. Я не знала, как ему ответить, поскольку когда мы разговаривали сегодня утром, ты не был столь уж категоричен на этот счет. Он просил при случае сообщить тебе, что дочка уж и не знаю какого там сенатора исчезла пару дней назад. Этого ещё нет в прессе, но много шансов, что шума будет предостаточно. Ты знаешь, о ком я говорю?
      - Нет.
      - Он мне назвал фамилию, но я её позабыла.
      - Другими словами, он хочет, чтобы я обязательно вернулся?
      - Он так прямо не говорил. Но я, однако, поняла, что он был бы рад, если бы ты лично занялся этим делом.
      - Дождь идет?
      - Погода стоит расчудесная. Так что ты решил?
      - Сделаю невозможное, чтобы завтра утром оказаться в Париже. Должен же быть какой-нибудь ночной поезд. Я ещё не смотрел расписание.
      Шабо сделал знак, что таковой существует.
      - В Фонтенэ все в порядке?
      - Все преотлично.
      - Передавай привет следователю.
      - Непременно.
      Когда он повесил трубку, то не смог бы сказать с полной уверенностью, был ли его друг раздосадован или, наоборот, рад тому, что он уезжает.
      - Надо возвращаться?
      - Да, дела.
      - Может, самое время сесть за стол.
      Мегрэ с сожалением оставил одиноко стоять на столе белую коробку, чем-то напоминавшую ему сейчас гроб.
      - Не будем об этом говорить в присутствии маман.
      Они не дошли ещё до десерта, как позвонили в дверь. Роза пошла открывать, а, вернувшись, сообщила:
      - Это комиссар полиции, он спрашивает...
      - Пусть пройдет в кабинет.
      - Я так и сделала. Он там ждет, говорит, что не срочно.
      Мадам Шабо изо всех сил старалась говорить о том и о сем, как если бы ничего экстраординарного не произошло. Она опять извлекала из памяти чьи-то имена, людей уже преставившихся или давно покинувших город, и чьи истории она подробно пересказывала.
      Наконец они встали из-за стола.
      - Кофе принести в кабинет?
      Его подали на троих, и Роза поставила на поднос и бутылку коньяка с соответствующими рюмками, чуть ли не священнодействуя при этом. Пришлось выждать, пока за ней не закроется дверь.
      - Ну что?
      - Я был там?
      - Сигару?
      - Спасибо. Я ещё не обедал.
      - Хотите что-нибудь перекусить?
      - Не стоит. Я уже позвонил жене, что не задержусь и скоро вернусь домой.
      - Как все произошло?
      - Открыл дверь дворецкий, и я попросил встретиться с Юбером Верну. Слуга мариновал меня в коридоре, пока ходил звать хозяина. Продолжалось это довольно долго. Какой-то парнишка семи-восьми лет появился наверху лестницы и стал меня разглядывать, но его быстро отозвал голос матери. Кто-то ещё меня изучал через приоткрытую дверь, явно старуха, не знаю только мадам Верну или её сестра.
      - Как прореагировал Верну?
      - Он появился в конце коридора, не доходя до меня трех-четырех метров и продолжая продвигаться вперед, сразу же спросил:
      - Вы нашли его?
      Я ответил, что принес ему плохую новость. Он не предложил пройти в салон, так и оставил меня стоять у входа, на половике, поглядывая с высоты своего роста, но я отчетливо видел, как дрожали его губы и руки.
      "Ваш сын умер", - все же выдал я наконец.
      Он мне в ответ:
      - Это вы его убили?
      - Он покончил с самоубийством сегодня утром в комнате своей любовницы.
      - Произвело ли это на него впечатление? - поинтересовался собеседник.
      - Мне показалось, что для него это было шоком. Он открыл рот, чтобы задать вопрос, но ограничился тем, что тихо пролепетал:
      - Значит, у него была любовница!
      Он не пытался выяснить, кто она, ни что с ней стало. Прямо прошел к двери, открыл её и выпуская, произнес последние слова:
      - Может, теперь-то эти люди оставят нас в покое.
      И указал движением подбородка на собравшихся на тротуаре на другой стороне улицы зевак и на журналистов, воспользовавшихся тем, что он появился на пороге, чтобы сфотографировать его.
      - Он не пытался их избежать?
      - Наоборот. Заметив щелкоперов, он чуть задержался, лицом к ним, взглянул прямо в глаза, а потом медленно закрыл дверь, и я услышал, как он задвигал на место засовы.
      - А что с девушкой?
      - Я заехал в больницу. Шабирон дежурит у её изголовья. Уверенности в том, что все обойдется благополучно, пока нет из-за какого-то там врожденного недостатка сердца.
      Не притрагиваясь к кофе, он опрокинул одним махом рюмку коньяка и поднялся.
      - Могу теперь пойти пообедать?
      Шабо утвердительно махнул рукой и встал в свою очередь, чтобы проводить Ферона.
      - Чем теперь мне заняться?
      - Еще не знаю. Зайдите ко мне на службу. Прокурор будет там ждать меня в три часа.
      - Я на всякий случай оставил двух сотрудников перед домом на улице Рабле. Там постоянно толпится народ, люди ходят туда-сюда, останавливаются, о чем-то переговариваются в полголоса.
      - Они не возбуждены?
      - Теперь, когда Ален Верну покончил с собой, думаю, опасность беспорядков миновала. Вы знаете, как это бывает.
      Шабо посмотрел на Мегрэ с таким видом, словно хотел сказать:
      "Видишь!"
      Как бы он был рад услышать сейчас от своего друга в ответ:
      "Ну конечно же. Все кончено".
      Вот только Мегрэ не проронил ни слова.
      Глава восьмая
      Инвалид из Гро-Нуайе
      Немного не доходя до моста, если идти от дома Шабо, Мегрэ повернул направо и в течение десяти минут шел вдоль длинной улицы - совсем не городской по виду, хотя вовсе и не сельской.
      Сначала шли и шли дома - белые, красные, серые, включая огромное здание виноторговца и принадлежавшие ему же винные склады; все они лепились друг к другу, хотя и не так, как, к примеру, на улицу Республики, а некоторые, беленые известью и одноэтажные, вообще чуть ли не напоминали хижины, крытые соломой.
      Затем появились прогалины, какие-то переулочки, за которыми проглядывались полого спускавшиеся к реке огороды, порой на глаза попадалась какая-нибудь белая козочка, привязанная к колышку.
      Тротуары были практически безлюдны, но в полумраке, за открытыми дверями, можно было увидеть в сборе целые семейства, либо слушавшие радио, либо вкушавшие сладкие пироги, в другом месте - мужчину в одной рубашке, читавшего газету, в третьем - сухонькую старушку, дремавшую рядом с большими напольными часами с медным маятником.
      Постепенно все чаще стали попадаться сады, пустыри между опоясывающими их стенами увеличивались, Вандея все ближе надвигалась на улицу, усеянную ветками, сорванными с деревьев последними шквальными ветрами.
      Мегрэ, отказавшийся от машины, начал уже сожалеть о своем решении, ибо не предполагал, что его путь окажется столь долгим, тем более, что солнце стало припекать макушку. Ему понадобилось почти полчаса, чтобы добраться до перекрестка Гро-Нуайе, после которого, как представлялось, шли уже сплошные луга.
      Трое парней, одетых в темно-синие спецовки, с покрытыми лаком волосами, стояли, прислонившись спинами к двери постоялого двора и, видимо, не представляя, с кем имеют дело, поглядывали на комиссара с агрессивной иронией, свойственной сельским жителям по отношению к заплутавшему в их краях горожанину.
      - Где тут дом мадам Паж? - осведомился он у них.
      - Вы хотите сказать Леонтины?
      - Я не знаю её имени.
      Этого было достаточно, чтобы они расхохотались. Им казалось странным, что кто-то мог этого не ведать.
      - Если вы говорите о ней, то вон та дверь.
      Дом, на который они указали, был одноэтажным и настолько низким, что Мегрэ мог рукой дотянуться до его крыши. Выкрашенная в зеленый цвет дверь состояла из двух половинок, как это встречается в конюшнях, - открытой верхней и прикрытой нижней.
      Поначалу он не увидел ни души в очень бедно смотревшейся кухне, где наряду с печкой из белого фаянса наличествовал также круглый стол, покрытый клеенкой в клеточку, на котором стояла пестрая ваза, скорее всего, выигранная на какой-нибудь деревенской ярмарке; каминная полка была заставлена безделушками и фотографиями.
      Мегрэ качнул колокольчик, подвешенный на тонкой веревке.
      - В чем дело?
      Он увидел как хозяйка выходит через дверь, распахивавшуюся влево, из комнаты, которая вместе с кухней и составляла собственно дом. Женщине можно было с равным успехом дать как пятьдесят, так и шестьдесят пять лет. Сухая и жилистая, напоминавшая горничную из отеля, она вглядывалась в него с присущим крестьянам недоверием и не подходила ко входу.
      - Что вам надо?
      Затем сразу же:
      - Это не ваше фото они тиснули в газете?
      Мегрэ услышал, как кто-то зашевелился в комнате. Мужской голос поинтересовался:
      - Кто это там, Леонтина?
      - Да комиссар из Парижа.
      - Комиссар Мегрэ?
      - Думаю, так его и зовут.
      - Пусть входит.
      Не двигаясь с места, она повторила:
      - Входите.
      Он сам приподнял щеколду, дабы открыть нижнюю половинку двери. Леонтина не приглашала его присесть, вообще ничего не говорила.
      - Вы были служанкой, убиравшейся в доме Робера де Курсона, верно?
      - В течение пятнадцати лет. Полиция и журналисты уже задавали мне кучу вопросов. Я ничегошеньки не знаю.
      С того места, где он находился, комиссару теперь были видна побеленная комната, стены которой украшали олеографические картинки, ножка высокой из орехового дерева кровати, застланной красной периной; его ноздри уловили знакомый запах трубочного дыма. Было слышно, как мужчина внутри дома беспрестанно производит какие-то движения.
      - Хочу взглянуть, как он выглядит... - вполголоса произнес он.
      Она беззлобно бросила Мегрэ:
      - Слышите, что говорит мой муж? Входите. Он не может покинуть кровать.
      У сидевшего в комнате мужчины лицо обросло густой щетиной; вокруг него были разбросаны газеты и дешевенькие издания романы. Он курил пеньковую трубку с длинным черенком, а на ночном столике под рукой стоял литр белого вина и рюмка.
      - Это все ноги, - объяснила Леонтина. - С тех пор, как их защемило буферами двух вагонов. Он ведь железнодорожник. Размозжило до костей.
      Гипюровые занавески смягчали дневной свет, а два цветочных горшка с геранью оживляли подоконник.
      - Я прочитал все, что о вас написано, месье Мегрэ. Весь день только книжками да прессой и занимаюсь. Раньше-то я этим вообще не интересовался. Леонтина, принеси-ка ещё рюмку для гостя.
      Мегрэ не мог отказаться. Он чокнулся с инвалидом. Затем, воспользовавшись тем, что жена последнего держалась рядом, вытащил из кармана отрезок свинцовой трубы, который выпросил у Шабо.
      - Вам знаком этот предмет?
      Она ничуть не разволновалась. Просто сказала:
      - Конечно.
      - Где вы его видели в последний раз?
      - На большом столе, что в салоне.
      - У Робера де Курсона?
      - Да, у месье. Его принесли из сарая, где в последнюю зиму пришлось заменить часть водопроводных труб, так как из-за заморозков некоторые из них полопались.
      - И он хранил этот обломок на столе?
      - Да чего там только не валялось. Салон называется. Да это просто комната, в которой он жил и одновременно работал.
      - Вы убирались там?
      - Делала только то, что хозяин позволял, то есть подметала пол, стирала пыль - при этом, не дай бог, что-нибудь сдвинуть с места! и мыла посуду.
      - Он был маньяком?
      - Я этого не говорила.
      - Комиссару можешь довериться, - шепнул ей муж.
      - Мне не пристало жаловаться на него.
      - За исключением того, что он месяцами тебе не платил за работу.
      - Это не его вина. Если бы те, кто живет напротив, давали ему те деньги, что должны были...
      - А вас не подмывало выбросить этот кусок трубы?
      - Естественно, пыталась. Но он приказал его оставить. Использовал как пресс-папье. Помню еще, как однажды заявил, что он может пригодиться на тот случай, если к нему вдруг пожалуют воры. Странная мысль - ведь на стенах висело столько ружей. Он их коллекционировал.
      - Это правда, месье комиссар, что его племянник покончил с собой?
      - Да.
      - Вы считаете, что это он совершал убийства? Еще рюмочку белого? Видите ли, я всегда говорил жене, что даже не пытаюсь понять причуды богатеньких. Они и думают, и чувствуют иначе, чем мы.
      - А вы знакомы с семейством Верну?
      - Как и все, встречал их на улице. Слушок прошел, что они совсем обезденежили и даже брали взаймы у слуг; наверное, так и было, поскольку хозяин Леонтины не получал более содержания и не мог ей платить.
      Жена тайно подавала мужу знаки, чтобы тот не очень-то распускал язык. Ему особенно и нечего было рассказывать, но он был счастлив, что кто-то составлял ему компанию, а тем более видеть воочию самого комиссара Мегрэ.
      А тот покинул их с горьковатым привкусом белого вина во рту. На обратном пути дорога была несколько более оживленной. Молодые парни и девушки на велосипедах возвращались из города. В обратном направлении тянулись целыми семьями.
      Вся правоохранительная верхушка, надо полагать, по-прежнему заседала во Дворце правосудия. Но Мегрэ не захотел присоединяться к ним, ибо он не желал как-то влиять на решение, которое тем предстояло принять.
      Постановят ли они закрыть дело, сочтя самоубийство доктора признанием вины?
      Это было вполне вероятно, но в этом случае Шабо до конца жизни будут мучать угрызения совести.
      Когда он добрался до улицы Клемансо и бросил взгляд вдоль авеню Республики, то по её обоим тротуарам прогуливалась чуть ли не толпа, люди выходили из кинотеатра, а на террасе кафе "У почты" все столики были заняты. Солнце уже светилось багровыми тонами приближавшегося вечера.
      Комиссар направился к площади Вьет, прошел мимо дома своего друга, разглядев за окнами второго этажа мадам Шабо. Вот и улица Рабле, где у особняка Верну все ещё гужевались зеваки, но поскольку сей дом посетила смерть, жители предпочитали находиться от него на некотором расстоянии большинство стояло на противоположном тротуаре.
      Мегрэ все твердил и твердил себе, что это дело его не касается, что сегодня вечером он уедет отсюда поездом, что рисковал вызвать всеобщее недовольство и поссориться со своим другом.
      И все-таки, так и не совладав со своей натурой, он протянул руку к дверному молоточку. Ждать пришлось долго, под перекрестными взглядами прогуливавшихся горожан; наконец послышались шаги и дворецкий приоткрыл створку.
      - Я хотел бы повидать месье Юбера Верну.
      - Он не принимает.
      Мегрэ все равно вошел в прихожую, хотя его никто и не приглашал делать это. Холл был погружен в полумрак. Стояла мертвая тишина.
      - Он в своих покоях?
      - Думаю, он в кровати.
      - Вопрос: окна вашей комнаты выходят на улицу?
      Дворецкий заметно смутился, заговорил потише:
      - Да. На четвертом. Жена и я спим в мансарде.
      - И вы можете просматривать дом напротив?
      Они не уловили ни звука, но дверь салона приоткрылась, и Мегрэ узнал в её проеме силуэт свояченицы.
      - Что такое, Арсен?
      Она, конечно, видела комиссара, но обращалась не к нему.
      - Я сказал господину Мегрэ, что месье не принимает.
      Она все же в итоге развернулась к нему.
      - Вы хотите поговорить с моим зятем?
      Она смирилась и приоткрыла дверь пошире.
      - Входите.
      Женщина находилась одна в обширном салоне с опущенными на окнах шторами; на одноногом столике стояла единственная лампа, кое-как освещавшая помещение. Ни открытой книги, ни газеты, ни какого-нибудь рукоделия ничего. Она, должно быть, так и сидела тут в одиночестве, в полнейшем безделье, когда он поднял входной молоточек.
      - Я могу вас принять вместо него.
      - Но я хотел увидеться именно с ним.
      Тогда она подошла к столику, на котором стояли несколько бутылок, схватила одну из них, в которой, судя по этикетке, находилась водка из виноградников Бургундии, но теперь она была пуста.
      - В полдень бутылка была заполнена наполовину. А он находился тут не более четверти часа, пока мы ещё сидели за столом.
      - И часто с ним такое бывает?
      - Почти ежедневно. А теперь он будет спать до пяти или шести вечера, а потом взирать на мир мутным взором. Моя сестра и я пытались прятать спиртное, но он все равно как-то ухитряется делать по-своему. Так пусть уж это происходит здесь, нежели в Бог ведает каком питейном заведении.
      - А он их посещает?
      - Откуда нам знать? Он уходит тайком, через заднюю дверь, а когда, уже потом, мы видим, как у него глаза лезут на лоб и он начинает путаться в речи, то становится ясно, что это значит. Кончит так же, как и его отец.
      - И давно это началось?
      - Тянется уже годами. Допускаю, что и раньше он попивал, но, видно, это не так бросалось в глаза. Он выглядит моложаво, но на самом-то деле ему уже шестьдесят семь лет.
      - И все же я попрошу дворецкого провести меня к нему.
      - Вы не желаете прийти попозже?
      - Я вечером уезжаю в Париж.
      Она поняла, что дискутировать дальше бесполезно и встряхнула колокольчик. Появился Арсен.
      - Проводите господина комиссара к месье.
      Арсен удивленно взглянул на нее, будто спрашивая, достаточно ли она обдумала это распоряжение.
      - Будь что будет!
      Без дворецкого Мегрэ, бесспорно, потерялся бы в этих коридорах, которые все время пересекались - широкие и гулкие, как в монастыре. Он мельком увидел кухню, где поблескивала медная посуда и, как и в Гро-Нуайе, на столе стояла бутылка белого вина, вероятнее всего, предназначенная для Арсена.
      Тот, казалось, перестал что-либо понимать в поведении Мегрэ. После заданного вопроса о его личной комнате, он ожидал настоящего допроса. А комиссар ни о чем его более не спрашивал.
      В правом крыле первого этажа дворецкий постучал в резную дубовую дверь.
      - Это я, месье! - произнес он, повысив голос, чтобы его услышали изнутри.
      Поскольку оттуда донеслось какое-то неразборчивое бормотание, Арсен добавил:
      - Со мной рядом находится комиссар, и он настаивает на том, чтобы встретиться с месье.
      Какое-то время они неподвижно простояли около входа, в комнате кто-то ходит туда-сюда, наконец дверь приоткрылась.
      Свояченица не ошиблась, говоря о вылезавших из орбит глазах, которые сейчас с каким-то изумлением уставились на Мегрэ.
      - Это вы! - прошепелявил заплетающимся языком Юбер Верну.
      Он лежал, должно быть, в одежде. Та была сильно помята, волосы свешивались прядями на лоб, и он машинальным жестом провел по ним рукой.
      - Что вам угодно?
      - Хотел поговорить с вами.
      Хозяину сейчас было трудно выставить его вон. Верну, видимо, ещё не пришедший в себя окончательно, посторонился. Помещение было очень просторное, весьма сумрачное, выделялась кровать с деревянным резным балдахином и выцветшие шелковые занавеси на окнах.
      Вся мебель была старинная, выдержанная в более или менее одном стиле и напоминала обстановку часовни или ризницы.
      - Позвольте?
      Верну прошел в ванную, налил стакан воды и прополоскал горло. Вернувшись, он чувствовал себя немного получше.
      - Присаживайтесь. В это кресло, пожалуйста. С кем-нибудь уже виделись?
      - С вашей свояченицей.
      - И она, конечно, сказала, что я напился.
      - Она показала мне бутылку из-под виноградной водки.
      Он передернул плечами.
      - Одна и та же песня. Женщины не могут этого понять. Мужчина, которому так внезапно только что сообщили о смерти его сына...
      На глаза Верну навернулись слезы. Голос спал, стал каким-то плаксивым.
      - Это тяжелый удар, комиссар. Особенно когда этот сын единственный. Что поделывает его мать?
      - Ни малейшего представления...
      - Она непременно сошлется на то, что плохо себя чувствует. Это её излюбленный трюк. Заболела и все, и никто ничего не решается ей сказать. Понимаете меня? И тогда её во всем подменяет сестра: она называет это "прибрать дом к рукам"...
      Юбер Верну невольно заставлял воспринимать себя как бывалого актера, который любой ценой стремится возбудить к себе жалость. Выражения его слегка одутловатого лица менялись с потрясающей быстротой. Всего за несколько минут на нем последовательно проступили огорчение, некоторая боязнь, затем родительская боль в связи с утратой любимого чада, горечь в отношении обеих женщин. Теперь на поверхности вновь появился страх.
      - И с какой стати вы захотели увидеться со мной?
      Мегрэ, который так и не сел в указанное ему кресло, вытащил из кармана обрезок трубы и положил его на стол.
      - Вы частенько захаживали к вашему шурину?
      - Примерно раз в месяц, приносил ему деньги. Предполагаю, вас уже уведомили о том, что я его содержал?
      - Следовательно, вы заметили на его письменном столе этот предмет?
      Он пребывал в нерешительности, осознавая, что ответ на этот вопрос имел решающее значение и что ему следовало, не медля ни секунды, принять решение.
      - Полагаю, что да.
      - Этот обломок трубы - единственная материальная улика в этом деле. И до настоящего времени, как мне представляется, никто так и не понял всей её важности.
      Мегрэ все же сел, выудил из кармана трубку, набил её табаком. Верну продолжал стоять, черты его лица напряглись, как при сильной головной боли.
      - У вас есть минутку выслушать меня?
      И не дожидаясь ответа Верну, продолжил:
      - Твердят, что все три преступления более или менее идентичны, не замечая, что первое из них по сути полностью отличается от двух остальных. Вдова Жибон, как и Гобийяр, были убиты хладнокровно и преднамеренно. Человек, позвонивший в дверь бывшей акушерки, заявился к ней с целью прикончить её и сделал это мгновенно, тут же, в коридоре. Стоя на пороге, он уже держал эту штуку в руке. Когда спустя пару дней он напал на Гобийяра, то, возможно, не метил именно в него, он просто бродил по городу в поисках, кого бы прибить. Понимаете, что я хочу этим сказать?
      Верну во всяком случае очень старался, делал неимоверные, почти болезненные усилия, чтобы уяснить, к каким выводам пытается прийти Мегрэ.
      - Дело Курсона в этом плане выглядит совсем по-иному. Войдя в его комнату, убийца не имел при себе оружия. Мы можем сделать вывод, что на тот момент у него не было смертоносных намерений. Но произошло что-то такое, что толкнуло его на преступление. Чего доброго, поведение самого Курсона, зачастую носившее провокационный характер, возможно, даже какой-то угрожающий с его стороны жест.
      Мегрэ на минутку прервался, чтобы чиркнуть спичкой и разжечь трубку.
      - Что вы думаете об этом?
      - О чем?
      - О моих выкладках.
      - Я полагаю, что с этой историей теперь покончено.
      - Даже если это так, я все равно пытаюсь разобраться в ней.
      - Безумец не станет обременять себя этими соображениями.
      - А если речь идет не о сумасшедшем, во всяком случае не о таком, в каком смысле обычно понимают это слово? Проследите за ходом моих рассуждений ещё немного. Некто вечером приходит к Роберу де Курсону, нисколько не таясь, поскольку никаких дурных намерений у него ещё не было и потом по неясным пока для нас причинам доходит до состояния, при котором убивает того. Он не оставляет после себя никаких следов, забирает с собой орудие убийства, и это указывает на то, что он не хотел, чтобы его разоблачили.
      Значит, речь идет о человеке, который знает жертву и имеет обыкновение посещать её в этот час.
      И полиция неизбежно начнет вести поиск в этом направлении.
      И у неё есть все шансы в конечном счете выйти на виновного.
      Верну глядел на него с видом человека, усиленно над чем-то размышлявшего, взвешивавшего все "за" и "против".
      - А теперь предположим, что совершено новое преступление, причем в другом конце города и в отношении лица, не имеющего ничего общего ни с убийцей, ни с Курсоном. Что случится после этого?
      Собеседнику комиссара не совсем удалось скрыть промелькнувшую на его лице улыбку. А Мегрэ продолжал:
      - Теперь уже не будет искать убийцу обязательно из круга знакомых первой жертвы. Любой сразу же подумает, что речь идет о каком-нибудь свихнувшемся типе.
      Он выдержал паузу.
      - Так оно и произошло. А убийца в порядке дополнительной страховки и дабы упрочить эту версию о ком-то, у кого поехала крыша, совершает ещё и третье преступление, на этот раз прямо на улице, в отношении первого подвернувшегося под руку пьянчужки. Следователь, прокурор, полиция - все попались на этот крючок.
      - Но не вы?
      - Я был не единственный, кто в это не поверил. Случается, что общественное мнение ошибается. Но нередко бывает и так, что у него прорезается некая интуиция, как у женщин и детей.
      - Вы хотите сказать, что оно сразу же нацелилось на моего сына?
      - Оно указало на этот дом.
      Комиссар встал и, не настаивая больше на своем тезисе, подошел к изящной мебели в стиле Людовика XIII, служившей письменным столом, на котором на бюваре лежала стопка бумаги для писем. Он вытащил оттуда листок, а затем вынул из кармана другой.
      - Арсен написал, - небрежно обронил он.
      - Мой дворецкий?
      Верну живо подскочил, и Мегрэ отметил, что несмотря на тучность, тот был довольно подвижен и ловко, как это зачастую характерно для некоторых крупных мужчин.
      - Он жаждет, чтобы его допросили. Но не осмеливается инициативно явиться в полицию или Дворец правосудия.
      - Арсен ничего не знает.
      - Возможно, но окна его комнаты выходят на улицу.
      - Вы с ним уже говорили?
      - Еще нет. Задумываюсь, а не разозлился ли он на вас за то, что вы не платите ему жалование и, более того, занимаете у него деньги.
      - Вам и об этом известно?
      - А вы сами, месье Верну, ничего не хотите мне заявить?
      - А с чего бы это мне приспичило вам о чем-то рассказывать? Мой сын...
      - Не будем о нем говорить. Полагаю, вы никогда не были счастливы в вашей жизни?
      Юбер Верну молчал, уставившись на темноватые цветные узоры ковра.
      - Пока имелось состояние, вам хватало простого удовлетворенного честолюбия и тщеславия. В конце концов именно вы были местным тузом-богачом.
      - Это вопросы сугубо личного свойства, и мне неприятно затрагивать их.
      - Вы много денег потеряли в эти последние годы?
      Мегрэ при этом перешел в беседе на более легкий тон, как если бы то, что он сейчас излагал, не имело значения.
      - Вопреки тому, что вы думаете, расследование не закончено и остается открытым. До сего времени оно по не касающимся меня причинам не велось согласно надлежащим правилам. Но невозможно будет долго противиться опросу вашей прислуги. Непременно захотят также сунуть нос в ваши дела, взглянуть на банковские счета. И тогда выяснится то, о чем все подозревают, а именно, что в течение уже ряда лет вы безуспешно боретесь за выживание, стремясь спасти остатки вашего состояния. Что за внешним блестящим фасадом сейчас зияет пустота, и за ним всего лишь прячется человек, которого с тех пор, как он оказался неспособным добывать деньги, нещадно третирует даже его собственная семья.
      Юбер Верну приоткрыл рот. Но Мегрэ не дал ему вымолвить ни слова.
      - Заодно призовут на помощь и психиатров.
      Комиссар заметил, как при этих словах его собеседник резко вскинул голову.
      - Не знаю, каким будет их заключение. Я нахожусь здесь в качестве неофициального лица и сегодня вечером отбываю в Париж, так что за расследование будет нести ответственность мой друг Шабо.
      Я только что сказал вам, что первое преступление не обязательно дело рук душевнобольного. Добавил также, что два других были совершены с вполне определенной целью, явились воплощением довольно дьявольского замысла.
      Не удивился бы, если психиатры расценили его как признак безумия, его определенной разновидности, встречающейся гораздо чаще, чем думают, и которую они определяют как паранойю.
      Вы читали книги на эту тему, по-видимому, собранные вашим сыном в его кабинете?
      - Мне случалось их просматривать.
      - Вам следовало бы их перечитать.
      - Вы что, утверждаете, что я...
      - Я ни на что не претендую. Вчера я видел, как вы играете в карты. Был свидетелем вашего выигрыша. По-видимому, вы убеждены, что и в этой партии вам удастся таким же образом одержать верх.
      - Никакой такой партии я не разыгрываю.
      Но протестовал он вяло, в глубине души Юбер Верну был польщен тем, что Мегрэ уделяет ему столько времени и косвенным образом отдает должное его ловкости и мастерству.
      - Хочу вас предостеречь от одной ошибки, которую не вздумайте совершить. Иначе, наоборот, все усугубится - случись вдруг новая резня или хотя бы ещё одно преступление. Вы понимаете, о чем я говорю? Как подчеркивал ваш сын, у безумия есть свои правила, своя логика.
      И опять Верну попытался что-то вякнуть, но вновь комиссар не дал ему произнести ни слова.
      - Я кончил. В девять тридцать должен уезжать, посему перед ужином надо собрать чемодан.
      Его собеседник, сбитый с толку, разочарованный, смотрел на него, ничего более не соображая, попытался жестом остановить его, но комиссар решительно направился к двери.
      - Дорогу найду сам.
      Однако понадобилось некоторое время, чтобы он опять вышел к кухне, откуда выскочил Арсен с застывшим во взгляде вопросом.
      Мегрэ молча прошел мимо, по центрального коридору добрался до выхода, сам открыл дверь, которую подоспевший дворецкий прикрыл за ним.