- Я уже ответил вам насчет этого.
      - А к суду вы, случаем, не привлекались?
      - Меня раз двадцать, не менее, задерживали в ходе политических манифестаций, но всегда, продержав ночь в кутузке и, понятно, допросив с пристрастием, выпускали.
      - Я говорю не о том.
      - Понимаю, что это вас не интересует.
      - Вы настаиваете на вашем теперешнем заявлении?
      - Да, если даже оно вам не по вкусу.
      - Речь не обо мне.
      - Но о ваших друзьях.
      - Вы настолько уверены в том, что услышали вчера вечером, что, не колеблясь, готовы послать кого-то на эшафот или на каторжные работы?
      - Убил не я. Тот, кто это сделал, не постеснялся лишить жизни вдову Жибон и беднягу Гобийяра.
      - Вы забыли упомянуть Робера де Курсона.
      - На этого мне начхать.
      - Итак, я вызываю судебного секретаря, дабы он снял с вас письменные показания.
      - Как вам будет угодно.
      - Затем мы заслушаем вашу супругу.
      - Ее слова не будут противоречить моим.
      Шабо уже протянул руку к кнопке электрического звонка под письменным столом, как неожиданно раздался голос Мегрэ, о которого все уже почти позабыли, мягко спросившего преподавателя:
      - Вы страдаете бессонницей, месье Шалю?
      Тот живо повернул голову в сторону комиссара.
      - На что это вы собираетесь намекнуть?
      - Да ни на что. Я ведь не ослышался, когда вы недавно заявили, что засыпаете с трудом, и это объясняет то обстоятельство, что улегшись в кровать в девять тридцать, вы и в десять ещё бодрствовали.
      - Меня этот недуг мучает вот уже несколько лет.
      - Советовались с врачом?
      - Я их не жалую.
      - И не пытались за это время как-то бороться с такой напастью?
      - Прибегаю к таблеткам.
      - Ежедневно?
      - А разве это преступление?
      - А вчера вы их принимали на ночь?
      - Как всегда, пару.
      Мегрэ чуть не улыбнулся при виде ожившего на глазах друга, распрямившегося как наконец-то орошенное после длительной засухи растение. Следователь не смог удержаться от соблазна вновь взять инициативу на себя.
      - Почему же вы не сказали, что пользовались снотворным?
      - А вы об этом не спрашивали, и вообще это мое личное дело. Может, я обязан держать вас в курсе и относительно того, когда моя супруга нуждается в слабительном?
      - Итак, в девять тридцать вы проглотили две таблетки?
      - Да.
      - И не могли сомкнуть глаз даже в десять минут одиннадцатого?
      - К сожалению. Если вы привыкли к ним, то со временем они почти перестают помогать. В начале достаточно было одной. А сейчас и после двух я спустя полчаса все ещё ворочаюсь.
      - Следовательно, нельзя исключить, что к тому времени, когда вы услышали шум на улице, вы уже забывались сном?
      - Я не спал. Иначе бы ничего не услышал.
      - Но вы клевали носом. О чем думали?
      - Не помню.
      - Можете ли вы поклясться, что не были в состоянии полудремы? Пожалуйста, хорошенько взвесьте мой вопрос, прежде чем отвечать. Помните: ложные показания - серьезное правонарушение.
      - Я не спал.
      В сущности Шалю был вполне порядочным человеком. Он, несомненно, радовался тому, что может свалить члена клана Верну и сделал это с ликованием. А теперь, чувствуя, что победа ускользает из рук, изо всех сил пытался цепляться за свою версию, не осмеливаясь, однако, лгать.
      Он бросил на Мегрэ опечаленный взгляд, в котором читался упрек, но гнева не было. Похоже, он хотел сказать:
      - Ну зачем ты меня предал, ведь ты не на них стороне?
      А Шабо между тем даром время не терял.
      - Предположим, что таблетки начали уже оказывать свое действие, хотя до погружения в сон дело ещё не дошло, и что вы были способны различать доносившиеся извне звуки, но в то же время в этом пограничном состоянии могли и не расслышать шаги, предшествовавшие убийству. Потребовалось достаточно громкое шарканье ног и падение тела, чтобы привлечь ваше внимание. Разве нельзя опять же допустить, что затем, когда шаги удалились, вы опять впали в ваше сумеречное восприятие действительности? Вы же не поднялись с постели, не разбудили жену. Вы не забеспокоились, сами же сказали, все для вас происходило в каком-то рыхлом и зыбком мире. И лишь когда на тротуаре появилась целая группа громко разговаривающих людей, вы опять очнулись, на этот раз окончательно.
      Шалю пожал плечами, устало поник.
      - Такого оборота и следовало ожидать, - горько бросил он.
      И добавил нечто вроде:
      - Вы и вам подобные...
      Но Шабо его больше не замечал, а обратился к инспектору Шабирону:
      - Тем не менее запротоколируйте его показания. А супругу я заслушаю после обеда.
      Когда Мегрэ и следователь остались одни, последний сделал вид, что делает какие-то записи. Прошло добрых пять минут, прежде чем он тихо буркнул, не глядя на комиссара:
      - Благодарю тебя.
      Мегрэ, делая затяжку, проворчал в ответ:
      - Не за что.
      Глава четвертая
      Итальянка с синяками
      Весь обед, в ходе которого в качестве основного блюда подали фаршированную баранью лопатку - Мегрэ не помнил, чтобы ему доводилось раньше пробовать такую вкуснятину, - Жюльен Шабо просидел с видом человека, которого мучат угрызения совести.
      Переступая порог своего дома, следователь счел нужным шепнуть другу:
      - Давай не будем говорить об этом в присутствии мамаши.
      Мегрэ и не собирался этого делать. Он заметил, как следователь склонился над почтовым ящиком и, раздвинув ворох проспектов, вытянул оттуда конверт, схожий с тем, что комиссару вручили сегодня в отеле с той лишь разницей, что тот был зеленоватый, а этот светло-розовый. Не из одной ли пачки их доставали? Но удостовериться в этом тотчас же он не смог, так как Шабо небрежно сунул послание в карман.
      По пути сюда от Дворца правосудия они не обмолвились ни единым словом. Перед уходом из учреждения оба накоротке переговорили с прокурором, и Мегрэ был в достаточной степени удивлен тем, что тот оказался совсем ещё молодым, едва достигшим тридцатилетия, человеком, только-только закончившим учебу, красавцем, отнюдь не трагично воспринимавшим свои функции государственного обвинителя.
      - Прошу извинить меня за вчерашнее отсутствие, Шабо. Есть веская причина, по которой меня не смогли разыскать. Я был в Ля Рошели, увы, утаив это от моей женушки.
      И, подмигнув, добавил:
      - К счастью!..
      Затем, ни о чем не догадываясь, ляпнул:
      - Ну, а теперь, когда вам на помощь прибыл сам Мегрэ, вы вот-вот наложите лапу на убийцу. Вы также считаете, комиссар, что здесь замешан кто-то, у кого с головой не все в порядке?
      Зачем было с ним спорить? Было заметно, что отношения между следователем и прокурором не слишком уж дружественные.
      В коридорах Дворца пришлось выдержать натиск журналистов, которые проведали о показаниях Шалю. Видимо, тот с ними уже пообщался. Мегрэ готов был держать пари, что и в городе знали об этом. Было затруднительно объяснить царившую в Фонтенэ атмосферу. От Дворца правосудия до дома следователя им повстречалось от силы человек пятьдесят, но этого оказалось достаточным, чтобы почувствовать насколько она накалена. На обоих служивых поглядывали с недоверием. Простой народ, в особенности возвращавшиеся с рынка женщины, не скрывали своего почти враждебного отношения. В верхней части площади Вьет имелась кафеюшка, в которой собралось на аперитив довольно много посетителей и когда они проходили мимо, то оттуда донесся не внушавший успокоения ропот, слышались и насмешливые замечания.
      Некоторые жители стали потихоньку впадать в панику, и объезжавших город на велосипедах жандармов было недостаточно, чтобы ободрить население, скорее наоборот: их появление на улицах добавило тем некий драматический аспект, напоминая, что где-то здесь бродит на свободе убийца.
      Мадам Шабо со своей стороны не пыталась донимать их расспросами. Она была очень предупредительна с сыном, как и с Мегрэ, умоляя, как представлялось, комиссара взглядом уберечь её чадо, изо всех сил старалась удерживать разговор за столом в русле самых невинных тем.
      - А вы помните ту слегка косившую девушку, вместе с которой вы как-то здесь в воскресенье ужинали?
      Память у неё была просто изумительной, и она то и дело упоминала о людях, с которыми Мегрэ встречался более тридцати лет назад во время своих краткосрочных визитов в Фонтенэ.
      - Она сделала блестящую партию, выйдя замуж за молодого человека из Марана, построившего крупную сыроварню. У них родилось трое детей, один другого краше, но затем нежданно-нагадано, как если бы судьба сочла, что на их долю выпало слишком много счастья, вдруг слегла с туберкулезом.
      И она принялась рассказывать о других людях, умерших, страдавших от болезней или столкнувшихся с другого рода горем.
      На десерт Роза принесла огромный поднос с профитролями*, при этом в глазах пожилой женщины, наблюдавшей за комиссаром, появилось лукавое выражение. Он сначала не понял причину этого, хотя и чувствовал, что от него чего-то ждут. Он совсем не любил это кушанье и положил на тарелку всего один шарик.
      ___
      * Профитроль: маленькое пирожное, начиненное взбитыми сливками с добавлением ванилина, и политое сверху шоколадным кремом.
      - Полноте! Берите. Не стесняйтесь!..
      Видя, что она разочарована, он добавил ещё два.
      - Не хватало еще, чтобы вы заявили, что лишились аппетита! Помнится мне, что как-то вечером вы их съели аж двенадцать. И каждый раз к вашему приезду я готовила профитроли, а вы клялись, что ничего подобного больше нигде не вкушали.
      (Что, вынося это замечание за скобки, соответствовало действительности: он их никогда и нигде больше и в рот не брал).
      Этот эпизод совсем не сохранился у него в памяти. Он вообще был удивлен, что когда-то проявил склонность к кондитерским изделиям. Должно быть, тогда давно он сказал это из вежливости.
      Мегрэ пришлось сделать то, что от него ожидали, он выдавил из себя радостное восклицание, съел то, что у него было на тарелке, и положил еще.
      - А куропатки с кремом! Помните? Жаль, что сейчас не сезон, а то бы...
      После того как подали кофе, она деликатно удалилась, а Шабо по привычке поставил на стол коробку сигар и бутылку коньяка. Столовая изменилась ничуть не более, чем кабинет, и было что-то тревожно-томительное в том, что все всегда с годами остались настолько тождественным самим себе, да в известной степени и в самом Шабо не было заметно столь уж значительных перемен.
      Чтобы доставить другу удовольствие, Мегрэ взял одну сигару и вытянул ноги к камину. Он знал, что Шабо не терпелось поговорить на одну вполне определенную тему, что он не переставал размышлять над ней с тех пор, как они вышли из Дворца правосудия. Однако следователь долго созревал для этой беседы. Все же в конце концов и не очень уверенным голосом, он спросил:
      - Ты считаешь, что я должен был распорядиться взять его под стражу?
      - Кого?
      - Алена.
      - Не вижу для этого никакой причины.
      - Тем не менее, Шалю, делая свое заявление, выглядел вполне искренним.
      - Несомненно.
      - Так ты тоже думаешь, что он не лгал?
      По существу Шабо терзался вопросом, с какой стати Мегрэ вмешался в его разговор с преподавателем, ибо без комиссара, без его вопроса о снотворном, показания Шалю против сына Верну были бы намного более весомыми. Это интриговало следователя, ему было не по себе.
      - Во-первых, - начал Мегрэ, неумело справляясь с сигарой, - вполне вероятно, что он и в самом деле заснул. Я всегда отношусь с недоверием к свидетельствам лиц, которые что-то слышали, лежа в кровати, и, возможно, причиной тому моя собственная супруга.
      "Сколько раз она жаловалась, что не могла сомкнуть глаз до двух ночи. Но мне неоднократно случалось просыпаться во время этих так называемых часов бессонницы, и я лично убеждался в обратном.
      Но Шабо не был убежден приведенным Мегрэ примером. Не вообразил ли он, чего доброго, что его друг просто хотел вытащить его из этой передряги?
      - Во-вторых, - продолжал, ничуть не смущаясь, комиссар, - даже если убийцей окажется доктор, предпочтительней его пока не арестовывать. Это не тот человек, из кого можно выбить показания путем изнурительных допросов, тем более с применением силы.
      Следователь возмущенным жестом руки уже спешил отвергнуть последнее утверждение комиссара.
      - На нынешнем этапе дознания против него нет даже намека на доказательства вины. Задержав его, ты удовлетворишь часть населения города, которая будет стекаться под окна тюрьмы с криками: "Смерть ему!". А породив такого рода возбуждение, справиться с ним будет трудно.
      - Ты действительно так думаешь?
      - Да.
      - Ты не утверждаешь это ради моего успокоения?
      - Говорю так, ибо это истина. В делах такого рода общественное мнение всегда более или менее открыто само вдруг кого-то называет в качестве подозреваемого, и я часто ломал голову над тем, каким образом оно приходит к таким заключениям. Это какой-то таинственный феномен, он в чем-то даже пугает. Если я правильно разбираюсь в сложившейся ситуации, то уже с первого дня люди указывают на клан Верну, не очень даже и беспокоясь, идет ли речь об отце или сыне.
      - Это верно.
      - Сейчас гнев направлен в сторону сына.
      - А если он и впрямь убийца?
      - Перед уходом из Дворца правосудия я слышал, как ты распорядился проследить за ним.
      - Он может уйти от наблюдения.
      - Это был бы не очень осторожный шаг с его стороны, поскольку начни Ален слишком часто мелькать в городе, он рискует, что его просто растерзают. Если он виноват, то рано или поздно все равно сделает что-то такое, что явится уликой против него.
      - Допускаю, что ты прав. В сущности я доволен, что ты рядом. Не скрою, вчера меня это несколько раздражало. Я твердил себе, что ты примешься наблюдать, сочтешь меня неумехой, а мои действия старомодными, несуразными и уж не знаю какими еще. Мы тут, в провинции, почти все страдаем комплексом неполноценности по отношению к тем, кто прибывает из Парижа. Тем более, когда речь идет о таком человеке, как ты! Сердишься на меня?
      - За что?
      - За все те глупости, что я тебе тут наплел.
      - ты мне говорил о вещах, исполненных глубокого смысла. Мы ведь тоже в столице должны принимать в расчет конкретные ситуации и, работая с высокопоставленными лицами, надеваем перчатки.
      Шабо сразу же почувствовал себя лучше.
      - Сегодня после обеда я займусь опросом тех свидетелей, которых откопал для меня Шабирон. Большинство из них ничего не видели и не слышали, но я не хочу пренебрегать даже малейшим шансом.
      - Будь полюбезнее с женой Шалю.
      - Признайся, что эта публика вызывает в тебе симпатию.
      - Безусловно!
      - Так ты пойдешь со мной?
      - Нет. Предпочитаю побродить по улицам, выпить пивка там-сям, почувствовать, чем дышит город.
      - Кстати, я ведь так не вскрыл полученное письмо. Не хотел делать это перед матушкой.
      Он вытащил из кармана светло-розовый конверт, и Мегрэ тотчас же распознал почерк. Да, все верно, обе бумаги - та, что держал сейчас в руках Шабо и утреннее ему послание - брали из одной пачки.
      "Пастарайтесь узнать, что дохтур делал у девки Сабати"
      - Ты знаешь, кто это?
      - Слыхом не слыхивал о такой фамилии.
      - Припоминаю, ты говорил, что доктор Верну не бегает за юбками.
      - Такая у него репутация. Ну, сейчас анонимки посыпятся, как из рога изобилия. Эту явно написала женщина.
      - Как и вообще большинство анонимов! Тебя не затруднит позвонить в комиссариат?
      - Насчет этой Сабати?
      - Да.
      - Сейчас же?
      Мегрэ утвердительно махнул рукой.
      - Тогда пойдем в кабинет.
      Он подошел к телефону и набрал номер комиссариата полиции.
      - Это вы, Ферон? С вами говорит следователь. Вам что-нибудь известно о некоей Сабати?
      Потянулось ожидание. Ферон осведомлялся у полицейских, возможно, проверял какие-то списки. Когда он появился на линии снова, Шабо, слушая его, стал что-то помечать на своем бюваре.
      - Нет. Вероятно, никакой связи. Как? Наверняка нет. Пока его не занимайтесь.
      Произнося эту фразу, он вопросительно взглянул на Мегрэ, и тот энергично утвердительно затряс головой.
      - Буду у себя через полчаса. Да. Благодарю.
      Он повесил трубку.
      - Да, в Фонтенэ-ле-Конт действительно обитает некая Луиза Сабати. Дочь итальянского каменщика, должно быть, работающего в Нант или его окрестностях. Какое-то время она выступала в роли горничной в "Отель де Франс", затем официантки в кафе "У почты". Но в течение последних нескольких месяцев ничем не занимается. Если недавно куда-нибудь не переехала, то проживает у поворота дороги на Ля Рошель, в квартале казарм, в большом заброшенном доме вместе с ещё шестью-семью семьями.
      Мегрэ поднадоела сигара, он ткнул её раскаленным концом в пепельницу, а сам начал набивать трубку.
      - Намерен навестить ее?
      - Не исключено.
      - Ты по-прежнему полагаешь, что доктор...?
      Он запнулся, нахмурил брови.
      - Слушай, а чем займемся сегодня вечером? Обычно в этот день недели я хожу к Верну сыграть партию - другую в бридж. Припоминаю, ты упомянул как-то, что Юбер Верну ждет нас вместе.
      - И что?
      - Думаю, а стоит ли, учитывая нынешнее состояние общественного мнения...
      - Ты привык бывать у них каждую субботу?
      - Да.
      - Следовательно, стоит тебе не прийти к ним, как сразу же сделают вывод о том, что семейство находится под подозрением.
      - Но если я разделю их компанию, то станут говорить...
      - ... что ты им составляешь протекцию, и все. Так об этом уже суесловят. Так что чуть более или меньше...
      - Ты намерен меня сопровождать?
      - Само собой разумеется.
      - Если хочешь...
      Бедняга Шабо уже настолько обмяк, что полностью отдавал инициативу Мегрэ.
      - Пора и во Дворец правосудия.
      Дом они покинули вместе; небо было все того же белого отлива, яркое, переходящее в голубизну - таким оно отражается в луже воды. По-прежнему шквалистый ветер туго обтягивал платьями фигуры женщин и на перекрестках улиц иной раз срывал шляпу с головы какого-либо мужчины, и тот бежал вслед за ней, смешно дрыгаясь.
      Они расстались, разойдясь в противоположные стороны.
      - Когда увидимся?
      - Я, может статься, загляну к тебе в кабинет. А если нет, то встретимся у тебя за ужином. В котором часу бридж у Верну?
      - В восемь тридцать.
      - Сразу же предупреждаю, что я играть в него не умею.
      - Ничего, сойдет и так.
      Мегрэ шагал по тротуару - трубка в зубах, руки в карманах пальто, голова наклонена вперед, чтобы не слетела шляпа; судя по шевелению занавесок на окнах, за ним все время наблюдали. Комиссар ни в чем не кривил душой во время последнего разговора с Шабо. Именно так он и понимал сложившуюся ситуацию. И тем не менее сегодня утром, когда он вмешался в допрос Шалю, то повиновался какому-то внутреннему импульсу, а за ним стояло желание вытащить следователя из затруднительного положения, в которое тот попал.
      Атмосфера в городе продолжала внушать тревогу. Напрасно люди делали вид, что занимаются, как обычно, своими повседневными делами - все равно во взглядах прохожих угадывался определенный страх, и они, казалось, непроизвольно ускоряли шаги, будто опасались, как бы откуда-нибудь вдруг не выскочил убийца. Мегрэ был стопроцентно убежден, что в другие дни хозяйки не группировались бы в кучки на порогах домов, тихо переговариваясь о чем-то как они это делали сегодня.
      Его провожали взглядами, и комиссару казалось, что он читает на их лицах молчаливый вопрос. Предпримет ли он что-нибудь эффективное? Или же незнакомец и впредь будет безнаказанно убивать людей?
      Некоторые робко приветствовали его, словно бы желая сказать:
      - Мы знаем, кто вы. У вас репутация человека, который успешно завершал самые трудные расследования. И вы не позволите некоторым видным горожанам дать себя охмурить.
      Он чуть было не заскочил в кафе "У почты" выпить пива. К сожалению, там уже оказалось не меньше дюжины посетителей, и все они повернулись в его сторону стоило Мегрэ приблизиться к двери, а у него не было никакого желания уже сейчас начинать отвечать на вопросы, которые ему непременно начнут задавать.
      Чтобы попасть в квартал казарм следовало пересечь Марсово поле обширный пустырь, окаймленный недавно посаженными деревьями, которые зябко вздрагивали от порывов ветра.
      Он пошел по той же улочке, что и доктор накануне вечером, той самой, на которой лишился жизни Гобийяр. Пройдя мимо одного из домов, он услышал громкие голоса, доносившиеся с третьего этажа. Здесь, вероятнее всего, и жил учитель Шалю. А сейчас к нему подтянулись дружки, дабы узнать новости, и они жарко о чем-то спорили.
      Он прошел по Марсовому полю, обогнул казарму, повернул направо и стал рыскать взглядом в поисках большого запущенного дома, описанного ему Шабо. Действительно, таковой имелся - на безлюдной улице, между двумя пустырями. Сейчас уже было трудно угадать, что в нем размещалось раньше - то ли склад, или мельница, если не маленькая фабрика? На тротуаре играла стайка ребятишек. Другие, совсем ещё малыши с голыми попками, ползали по коридору. В приоткрывшуюся дверь просунулась голова женщины-толстухи со спадавшими на спину волосами, она о комиссаре Мегрэ уж точно ничего и никогда не слышала.
      - Чего вы ищите?
      - Мадемуазель Сабати.
      - Луизу?
      - Да, кажется, так её и зовут.
      - Тогда обогните дом и заходите с черного хода. Поднимитесь по лестнице. Упретесь в дверь, она одна, других нет. Там и живет Луиза.
      Комиссар сделал все в точности так, как ему посоветовали, задел походя баки для мусора, перешагнул через отбросы, в этот момент во дворе казармы пропела труба. Дверь, о которой ему говорили, была распахнута. Крутая, без перил лестница привела его на этаж, на другом, чем остальные квартиры, уровне, и он постучался в окрашенную голубым филенку.
      Сначала никто не ответил. Стукнул вновь, посильнее, услышал женские шаги, передвигались в старых туфлях со стоптанными задниками; он был вынужден ещё раз двинуть кулаком пока изнутри не послышался голос:
      - В чем дело?
      - Мадемуазель Сабати?
      - Что вам надо?
      - Поговорить с вами.
      И добавил на всякий случай:
      - Я от доктора.
      Она опять куда-то удалилась, наверное, накинуть на себя что-то более подходящее случаю. Когда наконец дверь открылась, выяснилось, что женщина была одета в домашний с цветастыми узорами халат из плохо выделанного хлопка, под которым, кроме ночной рубашки, по-видимому, ничего больше не было. На голых ногах болтались шлепанцы, черные волосы взлохмачены.
      - Вы спали?
      - Нет.
      Она недоверчиво осмотрела его с ног до головы. Позади нее, с крохотной лестничной площадки, просматривалась комната, пребывавшая в полнейшем беспорядке, хозяйка так и не приглашала его зайти.
      - Что он велел мне передать?
      При этом она повернула голову чуть в сторону, и стали виден синяк вокруг левого глаза. Отнюдь не первой свежести. Уже начавший желтеть.
      - Не бойтесь. Я ваш друг. Всего лишь хотел бы немного поговорить с вами.
      Она все же решилась пропустить незнакомого ей мужчину, но надо полагать, только потому, что внизу на ступенях лестницы появились двое-трое мальчишек, наблюдавших за происходившим.
      Квартира состояла из спальной с неудобной кроватью - это он углядел ещё на пороге, - и кухни. Там, на столе лежал раскрытый томик какого-то романа, рядом стояла чашка с остатками кофе с молока, на тарелке лежал кусочек масла.
      Луизу Сабати нельзя было назвать красавицей. В черном платье с белым передником она, должно быть, выглядела всегда утомленной, как это типично для большинства горничных в провинциальных гостиницах. И все же в ней проглядывало что-то привлекательное, нечто почти патетическое таилось в её лице с темными, полными внутренней напряженности глазами.
      Она освободила для него стул.
      - Вас послал действительно Ален?
      - Нет.
      - Ему неизвестно, что вы тут?
      Произнося эти слова, он бросила испуганный взгляд на дверь, сам и не собиралась садиться, держалась сторожко, в полной готовности оказать сопротивление.
      - Не надо меня бояться.
      - Вы из полиции?
      - И да, и нет.
      - Что случилось? Где Ален?
      - Вероятно, у себя дома.
      - Вы уверены в этом?
      - А почему должно было бы быть иначе?
      Она прикусила губу так сильно, что выступила кровь. Было заметно, что она очень нервничает, причем болезненно. На какое-то мгновение у Мегрэ промелькнула даже мысль, уже не принимает ли Луиза наркотики.
      - Кто вас навел на меня?
      - Вы давно любовница доктора?
      - Кто-то смолотил языком, да?
      Он напустил на себя самый благодушный, какой только смог вид, впрочем, принуждать себя выказать ей симпатию надобности у Мегрэ вовсе не было.
      - Вы только что встали? - спросил он вместо ответа.
      - А вам-то какое дело?
      Они говорили с легким итальянским акцентом, почти незаметным. На вид чуть более двадцати лет, под плохо скроенным. Халатом угадывалось гибкое тело, лишь грудь, надо полагать, весьма вызывающая, несколько потяжелела.
      - Вы не против сесть рядом?
      Женщина не могла найти себе места. Лихорадочно дергаясь из стороны в сторону, она выхватила из пачки сигарету, закурила:
      - Вы уверена, что чего доброго не нагрянет Ален?
      - Вы страшитесь этого? Почему?
      - Он ревнив.
      - Но у него нет никаких оснований ревновать ко мне.
      - Он видит соперника в каждом мужчине.
      И добавила странновато прозвучавшим голосом:
      - И поделом.
      - Что вы хотите этим сказать?
      - Что это его право.
      - Он любит вас?
      - Думаю, да. Знаю, что не стою этого, но...
      - Вы действительно не желаете присесть?
      - Кто вы такой?
      - Комиссар Мегрэ из парижской Уголовной полиции.
      - Слышала о вас. А чего вы тут забыли?
      Почему бы не потолковать с ней откровенно?
      - Приехал в ваш город совершенно случайно навестить друга, с которым не виделся много лет.
      - Это он вам рассказал обо мне?
      - Нет. Я познакомился также и с вашим другом Аленом. Кстати, сегодня вечером приглашен к нему в гости.
      Она чувствовала, что Мегрэ не лгал, но все ещё не могла успокоиться. Тем не менее пододвинула к себе стул, хотя села на него не сразу.
      - Если он пока ещё и не попал в затруднительной положение, то рискует оказаться в нем с часу на час.
      - С чего бы это?
      По тону, каким она произнесла эту фразу, комиссар понял, что Сабати уже знала обо всем.
      - Некоторые считают, что он, возможно, и есть тот человек, которого сейчас разыскивают.
      - Из-за этих злодеяний? Вранье все это. Это не он. У него нет никаких причин...
      Комиссар перебил её, протянув анонимное письмо, которое передал ему следователь. Она ознакомилась с ним, лицо напряглось, брови нахмурились.
      - Интересно, кто это такое сморозил?
      - Какая-то женщина.
      - Это уж точно. И явно из тех, кто проживает в этом бараке.
      - Это почему же?
      - Никто о нас и знать не знает. Но даже и здесь, ручаюсь, никому было невдомек, что он за птица. Кто-то сводит счеты, гнусь такая. Ален никогда...
      - Да вы присаживайтесь.
      Она в конечном счете все же уступила ему, при этом тщательно прикрыв полами халата оголившиеся ноги.
      - Так давно ли вы его любовница?
      Она выпалили, не задумываясь:
      - Восемь месяцев и одну неделю.
      Комиссар едва не улыбнулся такой точности.
      - И как все началось?
      - Я работала тогда официанткой в кафе "У почты". Он нет-нет да и забегал туда, сядет, как всегда на одно и то же место, у окна, и глазеет на прохожих. Его все знали, здоровались, но сам он на разговор не шел. А потом я приметила, что он стал вдруг пялиться на меня.
      Она с вызовом взглянула на комиссара.
      - Вам и в самом деле охота узнать, как все у нас началось? Ладно! Расскажу, сами потом докумекаете, что он не такой человек, каким вы его себе представляете. Дальше - больше, Ален стал захаживать и вечерами пропустить рюмочку. Как-то раз задержался до закрытия. Поначалу я все подтрунивала над его громадными из-за очков глазищами, которыми он так и высматривал меня, где бы я не находилась в зале. А тут ещё свидание у меня было оговорено с одним виноторговцем, с ним вы ещё столкнетесь, уверена мы повернули направо в улочку и...
      - Что потом?
      - Как что? Улеглись на лавочку на Марсовом поле! Смекаете для чего? Обычно раз-два и готово. Разделались с этим, и я потрусила одна через площадь домой, вдруг слышу - шаги позади. Это был доктор. Немного струхнула. Обернулась, и говорю: чего, мол, надо. А тот сконфузился, затрудняется, что ответить. А потом знаете, что он тихо так пробормотал:
      "- Ну зачем вы это сделали?"
      Я чуть со смеху не упала.
      - А вам что, завидно?
      - Меня это опечалило.
      - Это отчего же?
      "А потом уже все кончилось объяснением в любви, в которой он, дескать, никак не решался до этого мне признаться, заверениями, что он человек глубоко несчастный. Вам смешно, да?
      - Нет.
      Все верно. Мегрэ не улыбался. Он прекрасно представлял себе Алена Верну в подобной ситуации.
      - Так мы и колобродили до часу, а то и двух ночи. Я не выдержала и к концу разревелась.
      - Он вас довел до сюда?
      - Не в тот вечер. Это длилось ещё целую неделю. И почти все эти дни Ален просиживал в кафе, так и зыркая мне вслед. Ревновал даже тогда, когда я благодарила какого-нибудь мужчину за чаевые. Таим остался и до сих пор. Требует, чтобы я сидела дома и не высовывалась.
      - Бьет?
      Женщина инстинктивно подняла руку к синяку на щеке, рукав халата сполз, обнажив другие следы насилия, видимо, оставшиеся после сжатия запястий крепкими пальцами.
      - Это его право, - повторила она не без гордости.
      - И часто так бывает?
      - Почти каждый раз.
      - Но почему?
      - Если вы не догадываетесь, чего же тогда объяснять. Любит и все. А вынужден жить с женой и детьми. Он не выносит не только её, но и малолеток.