Глава седьмая

Об инспекторе, который опережает всех, и о девушке, идущей на свидание с судьбой

Когда Жанвье зашел в дом. чтобы справиться, не здесь ли жила Жанна Арменье, Мегрэ, засунув руки в карманы, стоял на краю тротуара и думал, что улица Понтье выглядит, как кулисы или черный ход Елисейских полей. Каждая большая парижская артерия имеет такую, часто идущую параллельно, но более узкую и оживленную улочку, на которой находятся маленькие бары и продуктовые магазинчики, шоферские закусочные и дешевые гостиницы, парикмахерские салоны и десятки разных мастерских.

Был тут и небольшой винный погребок, и Мегрэ уже было собирался зайти, как появился Жанвье.

— Это здесь, патрон.

Сразу нашли нужный дом. Жилище консьержки было такое же темное, как и большинство парижских квартир, но его обладательница выглядела молодо, аппетитно, а ухоженный карапуз агукал в люльке из лакированного дерева.

— Господа тоже из полиции?

— Почему мадам говорит «тоже»?

— Потому что вчера вечером тут был один полицейский. Я как раз ложилась спать. Низенький человек с грустным лицом, простуженный. Похоже, что он очень страдает после смерти жены.

Трудно было без улыбки слушать это описание Растяпы.

— Который был час?

— Почти десять. Я уже раздевалась за ширмой и попросила, чтобы он подождал. Господа по тому же поводу?

— Думаю, что он расспрашивал вас о мадемуазель Арменье?

— Да, и об ее подружке, которую убили.

— Вы узнали ее по фотографии в газете?

— Да.

— Она жила здесь?

— Пожалуйста, садитесь. Вы позволите, я продолжу готовить завтрак малышу? Если господам слишком жарко, попрошу без церемоний — снимайте ваши пальто.

А через минуту спросила:

— Господа из другого отдела? Не из того, что вчерашний месье? Сама не знаю, зачем спрашиваю. Это не мое дело. Как уже рассказала вашему коллеге, настоящей жилицей, то есть той, на чье имя была снята квартира, была мадемуазель Арменье, мадемуазель Жаннет, как я ее называла. Она только что вышла замуж. Об этом писали в газетах. Вы ведь знаете?

Мегрэ кивнул головой.

— Она долго здесь жила?

— Около двух лет. Когда приехала, была совсем молоденькая и непрактичная и часто приходила ко мне за советом.

— Она где-нибудь работала?

— В то время была машинисткой в какой-то фирме, недалеко отсюда, не знаю точно где. Снимала маленькую квартирку на четвертом этаже, хорошую, несмотря на вход со двора.

— Подружка жила с ней?

— А как же! Только, как я говорила, платила за квартиру Жанна и договор был на ее имя.

Женщина говорила охотно и бойко. Ей это было легко, так как, по гути дела, она повторяла то, что вчера уже рассказывала.

— Знаю, о чем вы сейчас спросите. Съехали они полгода тому назад. Точнее, мадемуазель Жаннет уехала первой. Это было под конец месяца. Оставалось три-четыре дня. Однажды вечером она вошла, села вот здесь, где вы сидите, и сказала: «С меня хватит, мадам Марсель. Пора положить этому конец».

Мегрэ спросил:

— С чем это она хотела покончить?

— С этой ее подружкой Луизой.

— Не поладили?

— Вот об этом хотела бы рассказать поподробнее. Мадемуазель Луиза никогда не заходила со мной поболтать, и я не знаю о ней почти ничего, кроме того, что говорила ее подружка, так что знаю мнение только одной стороны. Сначала думала, что они сестры или кузины, либо знакомы с детства. Потом Жанна рассказала, что они просто-напросто познакомились в поезде два или три месяца назад.

— Значит, не ладили…

— И да, и нет. Трудно сказать Здесь жило много девушек в их возрасте. Живут, например, двое, которые выступают в «Лидо». Есть маникюрша из гостиницы «Клэридж» Большинство делится со мной своими радостями и заботами. И мадемуазель Жаннет тоже. Зато та, другая, мадемуазель Луиза, никогда ничего не рассказывала. Я сначала думала, что она гордая, а потом решила, что ее гонор был от робости.

Видите ли, когда эти девчонки приезжают в Париж и чувствуют себя брошенными на произвол судьбы среди миллионов людей, то либо начинают демонстрировать свою взрослость и самостоятельность, либо замыкаются в себе.

Жаннет относилась к первым. Ее ничего не пугало. Уходила почти каждый вечер. Через несколько недель уже возвращалась в два три часа ночи. Научилась одеваться. Жила здесь совсем мало времени когда я услышала, что она поднимается наверх с мужчиной. Меня это не касается. Это же не пансионат!

— Каждая из них имела свою комнату?

— Да. Но что с того? Луиза и так все слышала, а по утрам нередко ждала, когда мужчина выйдет, чтобы умыться и пойти на кухню.

— Это было поводом для ссор?

— Не знаю. За два года могло все произойти, а у меня двадцать две квартирантки. Я не могла предусмотреть, что одну из них убьют.

— Чем занимается ваш муж?

— Метрдотель в ресторане на площади Терн. Вам не помешает если я покормлю малыша?

Она посадила карапуза на высокий стульчик и, не теряя времени начала кормить его из ложечки.

— Я рассказала вчера все вашему коллеге, а он все записывал. Если вы хотите знать мое мнение, то мадемуазель Жаннет хорошо знала, чего хочет, и должна была достичь цели любой ценой. Не зналась абы с кем. Большинство тех господ, которых она принимала, имели свои автомобили, я видела их по утрам около дома, когда выставляла контейнеры с мусором. Они не всегда были молодые, но и не старые. Она думала не о любви, а о будущем.

Когда она меня о чем-нибудь спрашивала, я всегда догадывалась, что она собирается делать. Например, если ей назначали свидание в ресторане, который она не знала, старалась выведать, ресторан-люкс это или нет. От этого зависело, как одеваться. Через полгода она уже знала некоторые рестораны в Париже, как свой карман.

— Она никогда не брала с собой подружку?

— Только в кино.

— А что Луиза делала вечерами?

— Обычно сидела дома. Иногда шла на короткую прогулку, но никогда не уходила далеко, будто чего-то боялась. Я знала много девушек этого возраста, но по сравнению с ними Луиза была совсем ребенком. Это доводило Жаннет до отчаяния. Как-то раз она сказала мне: «Лучше бы я уснула тогда в поезде, чем с ней болтать!»

Но я уверена, что Жанна была довольна, особенно на первых порах, что ей есть с кем поговорить. Быть может, месье тоже заметил, что все девчонки, которые приезжают в Париж искать счастья, обычно держатся по двое. А потом уже всякое бывает…

Так было и теперь. И случилось это довольно быстро, потому что Луиза не могла ни к чему приспособиться и никогда не работала нигде дольше нескольких недель. У нее не было нормального образования. Думаю, что писала с ошибками, что не позволяло ей устроиться на конторскую работу. Когда ей удавалось найти место продавщицы, с ней всегда что-то случалось: если не хозяин хотел с ней переспать, так управляющий.

Вместо того, чтобы вежливо им объяснить, что с ней у них ничего не выйдет, вспыхивала, давала пощечины, выбегала, хлопая дверью. Однажды, когда в магазине начались кражи, подозрение пало на нее, хотя она была чиста, как слеза.

Естественно, я все знаю от ее подруги. Помню еще, что долгое время Луиза была без работы. Тогда она выходила из дома позднее обычного и ходила по адресам, которые находила в газетах.

— Ели они у себя наверху?

— Пожалуй, за исключением тех дней, когда Жанну приглашали ее приятели. В прошлом году неделю они провели в Довиле. Точнее, уехали вместе, но младшая, то есть мадемуазель Луиза, вернулась первая. Жаннет приехала на два дня позже. Не знаю, что там случилось. Некоторое время не разговаривали, но потом помирились.

Луизе приходили какие-нибудь письма?

— Да. Но никогда личные. Я была уверена, что она сирота. А Жанна как-то сказала, что у Луизы есть мать где-то на юге, полусумасшедшая, которая ее совсем не искала. Временами, когда Луиза письменно отвечала на объявления, она получала ответы на фирменных бланках.

— А Жанна?

— Каждые две или три недели получала письмо из Лиона. У нее там отец, недавно овдовевший. Последнее время по пневматической почте получала приглашения на свидания.

— Как давно Жанна решила расстаться с подругой?

— Начала об этом говорить еще год назад, а может, и полтора. Но речь об этом заходила тогда, когда ссорились или когда Луизу в очередной раз увольняли с работы. Тогда Жаннет вздыхала: «Я думала, что уеду от отца и буду свободной, а тут села мне на шею эта идиотка!».

Но думаю, что на следующий день была довольна, что кто-то есть рядом. Это как в семье. Вы, наверное, женаты?

— Жанна Арменье уехала отсюда полгода назад, не так ли?

— Да. В последнее время она очень изменилась, стала лучше одеваться, то есть носила дорогие платья, ходила в гораздо лучшие рестораны, чем раньше. Иногда исчезала на два-три дня. Получала цветы, бом-боньерки фирмы «Маркиза де Савиньи». Все понятно! Однажды пришла ко мне и сообщила: «Ухожу, мадам Марсель. Здесь мне хорошо, но не могу же я всю жизнь прожить с Луизой!». «Не выходите ли вы замуж?» — пошутила я. А она серьезно шепнула: «Не сейчас. Но вы узнаете об этом из газет». Наверное, уже была знакома с месье Сантони. Была очень уверена в себе и улыбнулась со значением. Я продолжала дальше в том же духе: «Вы пригласите меня на свадьбу?» «Этого не обещаю, но пришлю вам что-нибудь в подарок».

— И как, выполнила обещание? — спросил Мегрэ.

— Еще нет. Но она это сделает. Как бы то ни было, она добилась своего и проводит медовый месяц в Италии. В тот же приход Жанна сказала мне, что уезжает, не говоря об этом подружке, и постарается сделать так, чтобы Луиза ее не нашла. «А то опять ко мне привяжется».

Сделала так. как говорила. Дождалась, когда та ушла, собрала свои два чемодана и, для большей надежности, даже мне не оставила адрес. «Буду заходить справляться, нет ли для меня писем».

— Вы видели ее после этого?

— Три или четыре раза. Квартира была еще оплачена. В последний день Луиза пришла ко мне и сказала, что вынуждена переехать. Признаюсь, мне было ее жаль. Не плакала, но когда это говорила, у нее дрожали губы и было видно, как она огорчена. Весь багаж — маленький голубой чемоданчик. Я спросила, куда она пойдет. Ответила, что не имеет понятия. «Если вы хотите, можете остаться еще на несколько дней, пока не въедет новый жилец…» «Большое спасибо, нет…»

Это было на нее похоже. Я смотрела, как она шла по тротуару с чемоданчиком в руке, и, когда скрылась за углом, мне очень захотелось догнать ее и дать немного денег.

— Она еще приходила?

— Да, но не за тем, чтобы увидеться со мной. Просила адрес своей подруги. Я сказала, что сама его не знаю. По-моему, она не поверила.

— Зачем она ее искала?

— Наверное, чтобы опять быть вместе с ней, а может, чтобы попросить денег. Судя по тому, как она выглядела, нетрудно было догадаться, что живется ей плохо.

— Когда она пришла в последний раз?

— Может, месяц назад. На. столе лежала газета, которую я как раз читала. Наверное, я не должна была делать того, что сделала. «Не знаю, где она живет, — сказала я, — но о ней пишут в газетах». Это правда. Было написано что-то в этом роде: «У „Максима“ каждый вечер можно встретить Марко Сантони, представителя фирмы по производству вермута, в обществе очаровательной Жанны Арменье».

Мегрэ посмотрел на Жанвье, который понял все без слов. Ровно месяц назад Луиза Лабуан пришла на улицу Дуэ, чтобы взять вечернее платье у «Мадемуазель Ирэн». Конечно, она сделала это с целью попасть к «Максиму», чтобы встретиться с подругой.

— Вы не знаете, увиделись ли они?

— Из этого ничего не вышло. Потом приходила Жанна и, когда я ее об этом спросила, засмеялась: «Да, мы часто ходим к „Максиму“, но не каждый же день! Кроме того, думаю, что туда бедную Луизу просто не пустят».

Мегрэ спросил:

— Это все вы также рассказали инспектору, который был тут вчера вечером?

— Может, не так подробно, так как о некоторых вещах я вспомнила позже.

— Не рассказывали ли вы ему что-нибудь еще?

Мегрэ думал, что из услышанного могло навести Лоньона на какой-то след. Вчера в десять вечера Лоньон был тут, в этой комнате. С тех пор о нем ничего не известно.

— Извините, пожалуйста, я уложу ребенка. Консьержка вытерла малышу ротик, переодела его и скрылась с ним в маленькой нише, откуда некоторое время доносился ласковый шепот. Когда она вернулась, лицо у нее почему-то было огорченное.

— Я подумала сейчас, не случилось ли все по моей вине? Если бы девчонки не напускали такой таинственности, насколько все было бы проще. То, что Жанна не оставила мне адрес, так как не хотела, чтобы подружка морочила ей голову, я могу понять. Но Луиза-то могла дать мне свой адрес!

Дней десять назад, а может, больше, не помню точно, пришел какой-то мужчина и спросил, не живет ли здесь некая Луиза Лабуан. Я ответила, что нет, что выехала, но она еще в Париже, что я не знаю ее адреса, но иногда она приходит.

— Что это был за человек?

— Какой-то иностранец. Судя по акценту, англичанин или американец. Но не из богатых, солидных людей. Маленький худой человечек вроде того инспектора, который был тут. Еще, не могу понять чем, но он походил на клоуна. Был очень огорчен, но с пристрастием выспрашивал, не знаю ли я, когда придет мадемуазель Луиза. «Может, завтра, а может, через месяц», — ответила я. «Оставлю ей записку».

Он сел за стол, попросил бумагу и конверт и начал что-то писать карандашом. Я положила конверт в пустую ячейку для писем и совсем забыла о нем.

Когда дня через три этот человек пришел опять, письмо еще лежало на своем месте. Вид у него был еще более огорченный. «Я не могу долго ждать, — сказал он. — Скоро должен, уехать». Я спросила, важное ли у него дело к Луизе, а он ответил: «Для нее — да. Даже очень».

Забрал письмо и написал другое. Писал он медленно, как будто обдумывал каждое слово. В конце концов, вздохнув, подал мне конверт.

— Больше вы его не видели?

— Нет. Через три дня, после полудня, пришла мадемуазель Жанна. Она была очень возбуждена и сообщила: «Скоро вы прочитаете обо мне в газетах».

Она делала какие-то покупки и вся была нагружена множеством свертков с этикетками лучших магазинов. Я рассказала ей о письме для мадемуазель Луизы и визитах этого человека. «Если бы я только знала, где ее искать…», — сказала она, над чем-то задумавшись. — «Может, будет лучше, если вы его мне дадите, — сказала она наконец. — Насколько я знаю Луизу, она прилетит, не размышляя, как только прочитает в газетах, где меня можно найти…» Я заколебалась, но подумала, что, наверное, она права.

— И отдали ей это письмо?

— Да. Она посмотрела на конверт и положила его в сумочку. И уже с порога сказала: «Скоро получите обещанный подарок, мадам Марсель!»

Мегрэ молчал, опустив голову.

— Это все, что вы рассказали инспектору?

— Пожалуй, так. Но дайте подумать… Нет. Ничего больше не говорила.

— А Луиза больше не приходила?

— Нет.

— И не знала, что ее экс-приятельница имеет для нее письмо?

— Думаю, нет. По крайней мере, я ей об этом не говорила.

За эти пятнадцать минут Мегрэ узнал больше, чем мог предположить. Только след неожиданно обрывался. Он думал о Лоньоне даже больше, чем о Луизе Лабуан. Растяпа начал играть главную роль! Был здесь, слушал ту же историю… А потом его и след простыл.

На его месте каждый, узнав то, что он узнал, позвонил бы сразу же Мегрэ, чтобы сообщить информацию и получить инструкции. Каждый, только не Лоньон! Он хотел действовать сам и действовал с упорством маньяка.

— Мне кажется, месье чем-то огорчен, — сказала внимательная консьержка.

— Инспектор ничего вам не говорил, не высказал никакой тревоги?

— Нет. Поблагодарил меня и ушел. На улице повернул направо.

Что им оставалось, как тоже поблагодарить и уйти? Не спрашивая, хочет ли Жанвье. Мегрэ потащил его в бар. который заприметил, когда они сюда приехали, заказал два аперитива и безмолвно выпил свой.

— Будь так добр, позвони во 2-й комиссариат. Может, у них есть новости? Если нет, попробуй поговорить с его женой. Узнай также, не звонил ли он нам.

Когда Жанвье вышел из телефонной кабинки, Мегрэ потягивал из второй рюмки.

— Ничего!

— Вижу только одно объяснение: он звонил в Италию и опять что-то узнал.

— Вы тоже хотите это сделать?

— Да. Но из конторы быстрее дозвонимся.

Когда они появились на набережной Орфевр, почти все инспектора обедали. Мегрэ распорядился принести список флорентийских гостиниц, нашел самые дорогие, и в третьей ему сказали, что чета Сантони остановилась у них. В номере их нет. Полчаса назад спустились в ресторан.

К счастью, метрдотель работал когда-то в Париже и кое-как знал французский.

— Не мог бы я попросить к телефону мадам Сантони?

Вскоре в трубке раздался агрессивный мужской голос:

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы мне объяснили, что значит вся эта история?

— Кто говорит?

— Марко Сантони. Вчера ночью нас разбудили под предлогом, что парижская полиция требует выяснения каких-то обстоятельств. Сегодня — отрываете от обеда.

— Прошу меня извинить, месье Сантони, это говорит комиссар Мегрэ из уголовной полиции.

— Мне от этого не легче. Что моя жена имеет общего с…

— Против нее ничего нет. Речь идет о том, что одна из ее давних приятельниц убита.

— Что-то такое плел этот тип ночью. Ну и что с того? Это не повод, чтобы…

— Вашей жене дано на хранение письмо. Быть может, оно бы нам позволило…

— И для этого вы звоните целых два раза? Она уже рассказала вашему инспектору все, что знала.

— Инспектор исчез!

— О!

В голосе значительно поубавилось гнева.

— В таком случае я приглашу жену. Надеюсь, что после этого вы оставите ее в покое и позаботитесь, чтобы ее имя не фигурировало в газетах.

В трубке послышался шепот. Скорее всего, Жанна была рядом с самого начала разговора.

— Слушаю!

— Приношу мадам свои извинения. Мадам знает, в чем дело. Консьержка с улицы Понтье дала вам письмо, адресованное Луизе.

— Зачем я его только взяла!

— Что с ним?

В трубке все стихло. Мегрэ даже показалось, что разговор прервался.

— Вы отдали ей письмо тогда, в день свадьбы, в «Ромео»?

— Конечно, нет. Не думаете же вы, что я носила его с собой в такой день?

— Луиза пришла на вашу свадьбу из-за этого письма?

Снова тишина, минута колебания.

— Нет. Она о нем даже не слышала.

— Чего же она хотела?

— Известно чего, денег. Сказала, что у нее нет ни франка, что хозяйка выгнала ее из квартиры, дала мне понять, что ей ничего больше не остается как покончить с собой. Конечно, так конкретно она не сказала. Но она всегда недоговаривала.

— Вы дали ей деньги?

— Три или четыре тысячи. Я не считала.

— Вы сказали ей о письме?

— Да.

— Что вы ей сказали?

— То, что в нем было.

— Вы его прочитали?

— Да.

Снова тишина.

— Месье может мне не верить. Но это не из любопытства. Даже не я его вскрыла. Марко нашел его в моей сумке. Я рассказала ему эту историю, но он не поверил. Тогда я сказала: «Вскрой, сам увидишь». Сдавленным голосом она шепнула мужу, который стоял рядом: «Тихо! Лучше сказать правду! Все равно узнают».

— Вы помните, что там было написано?

— Не дословно. Очень скверно было написано, на плохом французском, со множеством ошибок. Примерно так: «У меня к вам очень важное дело, и я должен срочно с вами встретиться. Спросите Джимми в баре Пиквика на улице Этуаль. Это я. Если меня там не будет, бармен вам скажет, где меня искать». Вы слушаете меня, месье комиссар?

Мегрэ, записывая, ответил:

— Прошу вас, продолжайте.

— В письме было еще: «Может так случиться, что я не смогу долго оставаться во Франции. В таком случае оставлю все для вас бармену. Чтобы он отдал письмо вам, вы должны будете удостоверить свою личность. Потом вы все поймете».

— Это все?

— Да.

— Вы пересказали мадемуазель Луизе содержание письма?

— Да.

— Она все поняла?

— Не сразу. Потом у нее было такое лицо, как-будто о чем-то задумалась, она поблагодарила и вышла.

— Той ночью о ней не было больше никаких известий?

— Нет. А откуда? Только через два дня, случайно просматривая газеты, я узнала, что ее нет в живых.

— Вы считаете, она пошла в бар Пиквика?

— Возможно. Что бы вы сделали на ее месте?

— Никто, кроме вас и мужа, не знал, что было в письме?

— Не знаю. Письмо пролежало у меня в сумке пару дней.

— Вы жили в отеле «Вашингтон»?

— Да.

— К вам никто не приходил?

— Только Марко.

— Где сейчас это письмо?

— Я положила его куда-то…

— Ваши вещи еще в отеле?

— Конечно, нет. За день до свадьбы я перевезла все к Марко, за исключением туалетных приборов и нескольких платьев, за которыми слуга пришел в день свадьбы. Вы думаете, что это письмо стало причиной ее смерти?

— Не исключено. Неужели она никак не отреагировала?

— Совершенно никак.

— Она никогда не вспоминала о своем отце?

— Когда я спросила о фотографии, которую она носила в портмоне, она ответила, что это ее отец. «Он еще жив?» — спросила я. Она посмотрела на меня, как человек, который хранит страшную семейную тайну, и промолчала. В другой раз, когда разговаривали о родителях, я спросила: «Что делает твой отец?» Она также посмотрела на меня, молча, что было совершенно в ее стиле. Сейчас, когда ее нет, нельзя говорить ничего плохого, но…

Стоящий рядом муж, видимо, дал ей знак, чтобы замолчала.

— Я рассказала вам все, что знаю.

— Благодарю, мадам. Когда вы думаете возвращаться в Париж?

— Через неделю.

Жанвье слушал разговор через отводную трубку.

— Кажется, я знаю, по какому следу побежал Лоньон. — сказал он с едва заметной улыбкой.

— Ты знаешь бар Пиквика?

— Проходил один раз мимо, но ни разу не был.

— Я тоже нет. Ты не голоден?

— Сначала нужно узнать, что случилось с Растяпой.

Мегрэ открыл дверь в соседнюю комнату и спросил у Люка:

— Нет известий от Лоньона?

— Никаких, патрон.

— Если он позвонит, найдешь меня в баре Пиквика на улице Этуаль.

— Мне сейчас нужно идти, патрон. Позвонила хозяйка гостиницы с улицы Абукир. Говорит, что в последнее время была так занята, что не имела ни минуты, чтобы прочитать газету. Короче, сообщила, что Луиза Лабуан жила у нее четыре месяца.

— Когда это было?

— Съехала два месяца назад.

— Наверняка оттуда переехала на улицу Клишн.

— Да. Работала продавщицей в магазине на бульваре Мажента. Это один из тех магазинов, которые продают на улицах остатки товара и уцененные вещи. Девушка работала там почти всю зиму, пока не заболела бронхитом и не слегла.

— Кто за ней ухаживал?

— Никто. У нее был номер на последнем этаже, что-то вроде мансарды. Отель этот — один из самых дешевых, там живут эмигранты с севера Африки.

Теперь почти все темные места были разгаданы. Можно было бы подробно описать всю жизнь девушки с тех пор, как она уехала из Ниццы, до того времени, когда нашла Жанну в «Ромео».

— Ты пойдешь со мной, Жанвье?

Осталось только узнать, чем она занималась свои последние два часа

Таксист видел ее на площади Сен-Огюстен, а потом — идущую в направлении Триумфальной Арки, на углу бульвара Осман и улицы Сен-Оноре. Это был маршрут, по которому нужно было идти на улицу Этуаль.

Луиза не смогла устроить свою жизнь и самым главным для нее была встреча в поезде с незнакомой девушкой, Луиза шла быстро, одна, в дождливую ночь, как-будто спешила навстречу своей судьбе.

Глава восьмая,

все действие которой происходит между людьми, знающими цену словам, и где еще раз говорится о Растяпе

Вход, втиснутый между швейной мастерской и прачечной, по которой сновали работающие там женщины, был таким узким, что большинство прохожих и не подозревало, что здесь бар. Зеленоватые донышки бутылок, вставленные в рамы вместо стекол, не позволяли заглянуть внутрь Над дверью замаскированной темно-красными шторами висел старый фонарь, на котором псевдоготическими буквами было написано: «Бар Пиквика».

Как только Мегрэ переступил порог, он сразу изменился — ушел в себя, стал неприступным и официальным. Сопровождающий его Жанвье претерпел подобную же метаморфозу.

В узком и длинном помещении было совершенно пусто. Окна из бутылочного стекла и узкий фасад обеспечивали полумрак, только кое-где деревянные панели отражали уличный свет.

Из-за стойки им навстречу поднялся невидимый от дверей мужчина в рубашке с засученными рукавами. Он что-то ел, кажется, бутерброд, который отложил, и, жуя, посмотрел на вошедших. На его лице было написано совершенное равнодушие. У него были очень черные, почти синие волосы. Густые брови придавали лицу выражение упорства. Глубокая ямка на подбородке походила на шрам.

Казалось, что Мегрэ почти не взглянул на него, но было понятно, что они встречались не в первый раз и узнали друг друга. Комиссар медленно подошел к высокому табурету, сел, расстегнул пальто и сдвинул шляпу на затылок. Жанвье подражал каждому его движению. Помолчав, бармен спросил:

— Месье выпьет что-нибудь?

Мегрэ, колеблясь, посмотрел на Жанвье:

— А ты?

— Как вы, патрон.

— Два аперитива, если у тебя есть.

Бармен налил бокалы, поставил на прилавок из красного дерева графин воды со льдом и замер. Казалось, они играют в игру: кто дольше промолчит.

Первым нарушил молчание комиссар:

— Во сколько тут был Лоньон?

— Я не знал, что его зовут Лоньон. Всегда слышал, как его называли Растяпой.

— Так во сколько?

— Может, в одиннадцать. Я не смотрел на часы.

— Куда ты его отправил?

— Никуда.

— Что ты ему сказал?

— Отвечал на его вопросы.

Мегрэ брал одну за другой оливки с подноса и жевал их с отсутствующим видом.

С самого начала, когда они только вошли и бармен встал из-за стойки, комиссар узнал в нем Альберта Фалькони — корсиканца, которого он уже раза два сажал за решетку за организацию подпольного игорного дома, а однажды — за контрабанду золота в Бельгию. В свое время Фалькони подозревался в том, что прикончил на Монмартре одного из членов марсельской мафии, но из-за недостатка доказательств его освободили. Было ему около тридцати пяти.

Обе стороны обходились без лишних слов. Они были профессионалами, каждый в своей области, и все слова были тщательно продуманы и имели точное значение, исключающее двусмысленность.

— Читая во вторник газеты, ты узнал эту девушку? Альберт продолжал пристально смотреть на комиссара.

— Сколько посетителей было в заведении, когда она пришла сюда в понедельник вечером?

Взгляд Мегрэ бродил по залу. В Париже много таких мест. Если зайдешь сюда днем, то не увидишь ни души и, естественно, задумаешься, не терпит ли владелец убытки. Но по вечерам здесь яблоку негде упасть, потому что собираются постоянные посетители, люди одного круга и чаще всего из одного квартала.

Утром Альберт никогда не открывал. Похоже, он только что пришел и еще не закончил расставлять бутылки. Зато вечером все столики были заняты и с трудом можно было пройти около стены. В глубине зала была видна лестница, ведущая вниз.

Казалось, что бармен считает глазами табуреты.

— Все на месте, — буркнул он себе под нос.

— Это было между двенадцатью и часом ночи?

— Ближе к часу.

— Раньше ты ее видел?

— Была тут в первый раз.

Наверное, все повернулись к Луизе и с любопытством на нее глазели. Если тут и бывали женщины, то только проститутки, а они выглядят совсем не так, как эта девушка. Ее бедное голубое платье, бархатная, не на нее сшитая накидка должны были произвести здесь сенсацию.

— Что она сделала?

Альберт нахмурил брови, как бы пытаясь вспомнить.

— Села.

— Где?

Он вновь посмотрел на табуреты.

— Как раз там, где сидит месье. Было только одно свободное место.

— Что пила?

— Бокал мартини.

— Сразу заказала мартини?

— Когда я спросил, что подать.

— А потом?

— Долго сидела молча.

— У нее была сумочка?

— Положила ее на стойку. Сумочка была вышита серебром.

— Лоньон спрашивал о том же самом?

— Немного в другой последовательности.

— Давай дальше.

— Предпочитаю отвечать на вопросы.

— Спросила, есть ли для нее письмо?

Альберт кивнул головой.

— Где оно было?

Бармен медленно повернулся и показал место между двумя бутылками, которые были не в ходу. Там стояло несколько конвертов, адресованных посетителям бара.

— Здесь.

— Отдал ей письмо?

— После того, как показала удостоверение личности.

— Зачем?

— Так было приказано.

— Кто велел?

— Тот тип.

Он делал паузу перед каждым ответом, а в промежутках старался предугадать следующий вопрос, и это было заметно.

— Джимми?

— Да.

— Ты знаешь его фамилию?

— Нет. В барах к людям редко обращаются по фамилии. — Особенно в таких.

Брюссель… Я посоветовал ему, чтобы ехал из Парижа в Сен-Дени, потом через Компьень и…

— Это все?

— Да. Где-то за час, до того, как пришла эта малютка, он снова начал о Брюсселе. В этот раз хотел узнать, какой там лучший отель. Я ответит, что сам всегда останавливаюсь в «Паласе», напротив Северного вокзала.