Глава 1

Ночные похождения инспектора Лоньона

Свет в кабинете Мегрэ погас лишь во втором часу ночи, у комиссара от усталости слипались глаза. Он заглянул в комнату инспекторов — дежурили молодой Лапуэнт и Бонфис.

— Доброй ночи, ребята, — буркнул Мегрэ. В просторном коридоре уборщицы мели пол. Он помахал им рукой. Как всегда в этот час, по всему зданию гуляли сквозняки. Уже за дверьми комиссара нагнал Жанвье. Вместе они медленно спустились по скользким, обледеневшим ступеням лестницы Дворца правосудия.

Была середина ноября. Весь день накануне лил дождь. Мегрэ, зябко поеживаясь, поднял воротник пальто — с восьми утра он не выходил из жарко натопленного кабинета.

— Тебя куда подбросить?

Такси уже стояло у подъезда Кэ-дез-Орфевр: Мегрэ заказал его по телефону из кабинета.

— К любому метро, шеф.

Снова пошел дождь, косые струи хлестали по мостовой. У Шателе инспектор вышел.

— Спокойной ночи, шеф.

— Спокойной ночи, Жанвье.

Сколько раз они возвращались так вместе, испытывая знакомое чувство удовлетворения, но слегка отупев от усталости.

Несколько минут спустя Мегрэ, стараясь не шуметь, поднимался по лестнице дома на бульваре Ришар-Ленуар. Он достал из кармана ключ, осторожно повернул его в замке и тут же услышал знакомый шорох: мадам Мегрэ привстала с постели.

— Это ты?

Он повесил вымокшее пальто на вешалку, развязал галстук.

— Пиво в холодильнике?

По дороге он едва удержался от искушения остановить такси на площади Республики у знакомой пивной, где не закрывали до рассвета.

— Тебе когда завтра на работу?

— В девять.

— А может, запоздаешь, выспишься?

— Нет. Разбуди меня в восемь.

Он не заметил, как заснул, ему даже показалось, что он совсем не спал и что звонок у входной двери раздался всего через несколько минут после того, как он закрыл глаза. Жена выскользнула из постели и пошла открывать.

В прихожей зашептались. Голос пришедшего показался ему знакомым, но он решил, что все это сон, и глубже зарылся головой в подушку.

И вновь услышал шаги жены — она подошла к кровати. Сейчас опять ляжет…

Видно, кто-то ошибся дверью. Нет! Жена тронула его за плечо, отдернула занавески и, еще не открыв глаза, Мегрэ понял, что наступило утро. Он вяло спросил:

— Который час?

— Семь.

— Кто-нибудь пришел?

— Лапуэнт ждет тебя в столовой.

— Что ему?

— Не знаю. Погоди, не вставай, я заварю тебе кофе.

Она что-то не договаривала, словно не желая его огорчить. Может, Лапуэнт пришел с плохими вестями?

Утро было серое, мрачное, снова моросил дождь.

Не дожидаясь кофе, он встал, натянул брюки, наскоро причесался и, еще не придя окончательно в себя, толкнул дверь в столовую.

У окна в черном пальто со шляпой в руках стоял небритый после ночного дежурства Лапуэнт.

Мегрэ вопросительно взглянул на него.

— Извините, шеф, что разбудил вас так рано. Сегодня ночью случилось несчастье с человеком, к которому вы очень расположены…

— Жанвье?

— Нет… Не из наших, не с Кэ-дез-Орфевр.

Вошла мадам Мегрэ с двумя большими чашками кофе.

— С Лоньоном…

— Он умер?

— Тяжело ранен. Его сразу же отвезли в клинику Биша, и профессор Минго уже третий час его оперирует… Я не хотел сразу приезжать и не стал вам звонить… Вам нужно было отдохнуть после вчерашнего… Да сначала и не надеялись, что он выживет…

— Что с ним?

— Две пули. Одна — в живот, другая — чуть ниже плеча.

— Где это случилось?

— На авеню Жюно…

— Он был один?

— Да. Пока следствие ведут его коллеги из восемнадцатого района.

Мегрэ маленькими глотками пил горячий кофе, не испытывая обычного удовольствия.

— Я решил, что вы непременно захотите поговорить с ним, если он придет в сознание. Машина внизу.

— Что известно о нападении?

— Почти ничего. Не знают даже, что он делал на авеню Жюно. Консьержка услышала выстрелы и позвонила в полицию. Одна пуля пробила в ее комнате ставень, разбила стекло и застряла в стене над кроватью.

— Сейчас оденусь…

Мегрэ прошел в ванную. Мадам Мегрэ накрывала стол для завтрака, а Лапуэнт, сняв пальто, поджидал комиссара.

Инспектор Лоньон не был сотрудником Центрального управления уголовной полиции на Кэ-дез-Орфевр, хотя давно мечтал попасть туда. Мегрэ хорошо знал его — им нередко приходилось работать вместе, когда в 18-м районе случалось что-нибудь серьезное.

Коллеги считали его типичным обывателем. Он был одним из двадцати участковых инспекторов уголовной полиции, сидевших в районной мэрии на Монмартре, на углу улиц Гонкур и Монсени.

За угрюмый, неприветливый вид некоторые за глаза называла его Ворчуном, но для Мегрэ он был просто Невезучий. И действительно, казалось, что бедняга Лоньон притягивает к себе все беды, как магнитом.

Маленький, щуплый, постоянно простуженный, он вечно ходил с красным носом и слезящимися, как у пьяницы, глазами. На самом же деле он, пожалуй, был первый трезвенник на всю полицию. Бог наградил его вдобавок больной женой, которая едва добиралась от кровати до кресла у окна. Горемыке Лоньону после работы приходилось еще заниматься хозяйством: ходить за продуктами и готовить обед. Самое большое, что он мог себе позволить, — нанять раз в неделю поденщицу для генеральной уборки.

Четыре раза он сдавал конкурсный экзамен на должность инспектора Центральной уголовной полиции и всякий раз проваливался на пустяковых вопросах, хотя и был мастером своего дела. В работе Лоньон чем-то напоминал охотничью собаку, которая, напав на след, уже не сходит с него до конца.

Неутомимый и неподкупный, он обладал редкой интуицией и мог, что называется, учуять неладное, мельком взглянув на случайного прохожего.

— Есть надежда, что он выживет?

— В клинике говорят: процентов на тридцать. Для человека с репутацией неудачника это совсем немного.

— Он сказал что-нибудь? — спросил Мегрэ. Мадам Мегрэ принесла из прихожей пакет с рогаликами, который рассыльный из булочной только что положил у дверей, и все трое уселись за стол.

— Ребята из восемнадцатого ничего не говорили, а я не стал спрашивать…

Комплексом неполноценности страдал не один Лоньон. Большинство участковых инспекторов завидовали служащим Большого Дома — как они называли Кэ-дез-Орфевр, и терпеть не могли, когда начальство забирало у них из-под носа интересное дело, которое потом шло в газетах под аршинными заголовками.

— Идем, — вздохнул Мегрэ, надевая еще не просохшее за ночь пальто.

Поймав взгляд жены, он сразу понял, что та хочет ему что-то сказать и что думают они об одном и том же.

— Ты вернешься к завтраку?

— Вряд ли.

— Тогда, может быть…

Она подумала о мадам Лоньон, беспомощной в своей осиротевшей квартире.

— Одевайся быстрей! Мы подбросим тебя к площади Константин-Пекер.

Вот уже лет двадцать Лоньоны жили там в красном кирпичном доме с каймой из желтых кирпичей вокруг окон. Номер дома Мегрэ никак не мог запомнить.

Машина выехала на улицу Коленкур на Монмартре.

— Здесь… — сказал Мегрэ.

— Позвонишь мне на работу. Я, наверное, буду там около двенадцати.

Итак, одно дело сделано, а о другом, в котором предстояло разобраться, Мегрэ пока ничего не знал. Лоньон ему нравился, и в своих докладах Мегрэ не упускал случая подчеркнуть его заслуги, а иногда и приписать ему свои. Но тщетно — инспектору все равно не везло.

— Первым делом в Биша, — сказал он Лапуэнту. Лестница. Коридоры. За открытыми дверьми палат — ряды больничных коек. Прикованные к постели люди провожали взглядом пришедших.

Сначала им неправильно указали дорогу — пришлось во второй раз спускаться во двор, затем снова подняться по другой лестнице. Наконец, перед дверью с табличкой «Операционная», они увидели Креака, одного из инспекторов 18-го района с незажженной сигаретой во рту.

— Трубку-то лучше погасить, господин комиссар. Есть у них здесь одна серьезная дама — сущий дракон. Хотел я закурить, так она меня в два счета выставила за дверь.

— Его все еще оперируют? Было без четверти девять.

— Начали около четырех!

— Что слышно?

По коридору сновали санитарки с тазами, кувшинами и подносами. На подносах среди склянок и пробирок громоздились блестящие никелем инструменты.

— Ничего… Я сунулся было в эту вот дверь, налево, но старуха…

Это был кабинет старшей медсестры — дракона, как окрестил ее Креак. Мегрэ постучал. В ответ послышалось неприветливое «Войдите».

— В чем дело?

— Извините за беспокойство, сударыня. Я комиссар уголовной полиции….

Холодный взгляд женщины, казалось, говорил: ну и что?

— Я хотел бы узнать о состоянии инспектора, которого сейчас оперируют…

— Прооперируют, тогда и узнаете! Пока он жив, ведь профессор еще в операционной…

— Говорил ли он, когда его привезли? Она посмотрела на него, как на дурачка.

— Он с ведро крови потерял, нужно было срочно переливать!

— Как по-вашему, когда он придет в сознание?

— Спросите об этом профессора!

— Я был бы вам очень признателен, мадам, если бы вы поместили больного в отдельную палату. Это очень важно. Около него будет дежурить инспектор…

В этот момент дверь операционной отворилась, и в коридор вышел мужчина в белой шапочке и забрызганном кровью фартуке поверх халата.

— Господин профессор, этот человек…

— Комиссар Мегрэ… — представился Мегрэ.

— Очень рад…

— Он еще жив?

— Пока да… Надеюсь, он выкарабкается, если не будет осложнений.

Пот ручьями струился по лбу профессора, а взгляд выдавал крайнюю усталость.

— И вот еще что… Совершенно необходимо поместить его в отдельную палату…

— Мадам Драсс, распорядитесь! Прошу извинить. Размашистым шагом он прошел в свой кабинет. Дверь операционной снова отворилась, и санитар выкатил носилки, на которых под простыней угадывались очертания человеческого тела.

Была видна только верхняя часть осунувшегося, помертвевшего лица. Мегрэ с трудом узнал Лоньона.

— Бернар, поместите больного в двести восемнадцатую палату.

— Слушаюсь, мадам.

Она пошла за санитаром, Мегрэ, Лапуэнт и Креак последовали за ней.

Тусклый свет падал из высоких окон на скорбную процессию, которая медленно тянулась по коридору. Они проходили мимо ровных рядов больничных коек. Все было как в страшном сне.

Их догнал студент-практикант, вышедший из операционной.

— Вы его родственник? — спросил он Мегрэ.

— Нет, я комиссар Мегрэ.

— О, это вы…

Юноша с любопытством посмотрел на комиссара, словно бы проверяя, так ли он представлял его себе раньше.

— Профессор сказал, что он, пожалуй, выкарабкается, — заметил Мегрэ.

Это был какой-то особый мир, где голоса звучали приглушенно и вопросы эхом замирали в воздухе.

— Ну, раз он так сказал… — ответил практикант.

— Как вы думаете, когда он придет в себя? Так. Теперь и этот глаза выпучил! Будто его бог знает о чем спросили! Старшая медсестра остановила полицейских перед дверью.

— Сейчас нельзя!

Понятно, предстояло снять раненого с носилок, уложить его, и вообще, судя по всему, хлопот с ним было еще много. Две санитарки пронесли мимо них лекарства и кислородную подушку.

— Если хотите, оставайтесь в коридоре, хотя я вообще против этого. Для посещений отведено специальное время.

Мегрэ посмотрел на часы.

— Я, пожалуй, пойду, Креак. Постарайтесь быть около него, когда он придет в себя. Если он заговорит, запишите все подробно…

Мегрэ не чувствовал обиды, но все же ему было немного не по себе: он не привык к такому приему. Его известность не производила никакого впечатления на здешних людей, для которых жизнь и смерть имели совсем иной смысл, чем для всех остальных.

Во дворе он облегченно вздохнул, раскуривая трубку. Лапуэнт тоже закурил.

— Иди-ка ты спать, — сказал Мегрэ, — подбрось меня только до Монмартра к мэрии восемнадцатого района.

— А может, мне лучше остаться с вами, шеф?

— Ты ведь ночью дежурил…

— В моем возрасте это полбеды!

Они были в двух шагах от мэрии. В дежурке трое инспекторов в штатском «буржуа», как их называли, — отстукивали что-то на машинках. На вид ни дать ни взять исправные клерки.

— Добрый день, господа!.. Кто из вас в курсе дела?

Он знал их всех если не по именам, то в лицо. Завидя Мегрэ, они встали.

— Все и никто…

— Послали кого-нибудь к мадам Лоньон?

— У нее Дюрантель.

В комнате было накурено, грязно, весь пол затоптан.

— Лоньон вел какое-нибудь дело?

Они нерешительно переглянулись. Наконец один из них, низенький толстяк, сказал:

— Мы уже сами об этом думали… Но вы ведь знаете Лоньона, господин комиссар. Стоило ему напасть на след, он сразу напускал на себя секретный вид… Бывало, неделями расследует какое-нибудь дело, а нам ни слова…

«Еще бы, — подумал Мегрэ, — ведь успехи бедняги Лоньона обычно приписывали другим!»

— Так и в этот раз он недели две с нами в прятки играл, а иногда приходил с таким видом, будто готовит нам сюрприз.

— И словом ни о чем не обмолвился?

— Нет. Нам только бросилось в глаза, что он старался попадать в ночные дежурства…

— Где он дежурил?

— Патрули несколько раз видели его на авеню Жюно, недалеко от того места, где в него стреляли… Но в последнее время и там его не замечали… Он выходил в девять часов вечера и возвращался под утро часа в три или четыре… Случалось, что и всю ночь не приходил.

— Никаких донесений он не оставил?

— Я просмотрел журнал. В свои дежурства Лоньон записывал: «Был в городе», — и все.

— Вы послали людей на место происшествия?

— Троих во главе с Шинкье.

— Журналисты уже пронюхали?

— Покушение на инспектора от них не скроешь! С нашим начальством будете говорить?

— Не сейчас.

Лапуэнт снова сел за руль и повез Мегрэ на авеню Жюно. Деревья стояли почти голые, последние листья, падая, прилипали к мокрой мостовой. Он остановил машину у одного из домов — пятиэтажного здания, вокруг которого собралась толпа человек в пятьдесят. Дождь все еще моросил, но зеваки и не думали расходиться. Полицейские в форменных плащах-накидках выстроились в каре у парадного, оттеснив людей с тротуара.

Мегрэ вылез из машины и стал пробираться сквозь толпу под грибами намокших зонтов. Фоторепортеры тут же метнулись к нему, словно стая гончих:

— Минуточку, комиссар! Еще один снимок! Давайте повторим, отступите назад на пару шагов! Он посмотрел на них точно так же, как смотрела на него в клинике старшая сестра. Дождь еще не успел смыть кровь с тротуара, но красное пятно бледнело на глазах. Рядом можно было различить нацарапанный на асфальте контур распростертого человеческого тела. Как видно, за неимением мела кто-то обвел это место концом палки.

Делио — один из инспекторов 18-го района, узнав Мегрэ, приподнял намокшую шляпу.

— Шинкье у консьержки, господин комиссар, он первым прибыл сюда.

Комиссар вошел в парадное. Дом был почтенного возраста, но содержался, судя по всему, в образцовом порядке. Мегрэ толкнул застекленную дверь в швейцарскую. Шинкье, окончив допрос, прятал в карман записную книжку.

— Я так и думал, что вы приедете. Удивлялся даже, что до сих пор никого из ваших не было.

— Я только что из Биша.

— Как прошла операция?

— Кажется, удачно. Профессор говорит, что Лоньон, может быть, выкарабкается.

Чистенькая комната была обставлена со вкусом и не без кокетства.

Консьержка, приветливая женщина лет сорока пяти, еще не утратила привлекательности.

— Присаживайтесь, господа… Я только что рассказала инспектору все, что знала. Вот поглядите…

Зеленый линолеум был весь усыпан осколками оконного стекла.

— И вот здесь…

Она указала на небольшое круглое отверстие в стене над кроватью, стоявшей в глубине комнаты.

— Вы были одни?

— Да. Мой муж работает ночным портье в «Паласе» на Елисейских полях. Он возвращается в восемь часов утра.

— Д сейчас где он?

— На кухне…

Она указала на закрытую дверь.

— Хочет немного поспать, ночью-то ему опять работать, что бы тут ни случилось.

— Шинкье, я думаю, вы обо всем расспросили? Но мадам не рассердится, если я еще раз задам те же вопросы?

— Я вам не нужен? — спросил Шинкье.

— Пока нет.

— Тогда я отлучусь на минуточку — пройду наверх.

Мегрэ слегка приподнял брови, мысленно спрашивая себя, куда это «наверх», но промолчал, помня об обидчивости участковых инспекторов.

— Извините, мадам…

— Мадам Соже. Жильцы зовут меня просто Анжела.

— Садитесь, бога ради, что вы стоите?

— Ничего, я так привыкла.

Она задернула занавеску у кровати — комната сразу преобразилась, и спальня превратилась в маленькую гостиную.

— Может быть, выпьете чего-нибудь? Чашку кофе?

— Нет, спасибо. Итак, в эту ночь вы спали, когда…

— Да. Я уже стала засыпать, когда услышала голос: просили отпереть парадное.

— Вы не обратили внимания, который был час?

— Как же! У меня будильник со светящимся циферблатом. Было двадцать минут третьего…

— Это был кто-то из ваших жильцов?

— Нет. Это был тот господин…

Она произнесла это с подчеркнутым смущением, как бы не желая сплетничать и выдавать чужие секреты.

— Какой?

— Ну тот, на которого потом напали…

Мегрэ и Лапуэнт удивленно переглянулись.

— Вы хотите сказать, инспектор Лоньон? Она молча кивнула, потом добавила:

— Полиции положено все говорить, не так ли? Обычно я не рассказываю ничего о наших жильцах, кто они, да что они, да кто к ним ходит. Их личная жизнь меня не касается. Но когда такое случилось…

— Вы инспектора давно знаете?

— Да, уже несколько лет… С тех пор, как мы с мужем переехали сюда.

Только я его в лицо знала — не по имени. Видела, как он проходит мимо нашего дома, потом узнала, что он из полиции: он приходил как-то проверять домовую книгу.

— Но, как я понимаю, вам довелось познакомиться Су-Ним поближе?

— Да, когда он стал ходить к девушке с четвертого этажа…

На сей раз Мегрэ чуть рот не раскрыл от удивления! Лапуэнт вытаращил глаза. Да, полицейские, конечно, не святые. Мегрэ отлично знал, что кое-кто из его собственных подчиненных не прочь погулять на стороне.

Но Лоньон! Лоньон-то каков?! Подумать только, Невезучий ходил по ночам к девушке в двух шагах от собственного дома.

— Вы уверены, что это он и был? — спросил Мегрэ.

— Да он вроде, его ни с кем не спутаешь.

— И давно уже он… гм… ходит к этой девушке?

— Недели две…

— Началось, надо думать, с того, что однажды вечером они пришли вместе?

— Да.

— А когда он проходил мимо вас, он не пытался скрыть свое лицо?

— Как будто так.

— И часто он с тех пор приходил?

— Почти каждый вечер.

— Уходил поздно?

— Сначала — первые три-четыре дня — он уходил сразу после двенадцати…

Потом стал оставаться позднее, до двух, а то и до трех часов ночи…

— Как зовут эту девицу?

— Маринетта, Маринетта Ожье… Прехорошенькая девушка и обходительная такая, воспитанная. Ей двадцать пять лет…

— Мужчины у нее часто бывают?

— На этот вопрос я бы любому спокойно ответила, не только вам. Маринетта не считала нужным ни от кого прятаться. Целый год — два-три раза в неделю к ней ходил интересный молодой человек. Она мне говорила, что это ее жених…

— Он ночевал у нее?

— И все-то вам надо знать! Ну, да ладно, не я, так другой скажет. Да, он оставался у нее… А потом вдруг как в воду канул, и она печальная такая ходила… Как-то раз пришла она утром за почтой, а я и спросила, не расстроилась ли помолвка, а она мне в ответ: «Анжела, дорогая, не будем об этом говорить! Мужчины не стоят того, чтобы из-за них кровь себе портить…»

Она и впрямь недолго сокрушалась, скоро опять повеселела… Маринетта вообще хохотушка, и здоровьем ее бог не обидел!

— Она работает?

— Говорила мне, что работает косметичкой в салоне красоты на авеню Матиньон… Оно и видно — она сама всегда ухоженная и одевается со вкусом…

— А дружок ее кто был?

— Это жених-то, который сбежал? На вид ему под тридцать, а кто он и чем живет — не знаю. Знаю только, что зовут его Анри — так по крайней мере он. себя сам называл, когда просил по ночам дверь отпереть.

— Когда же они рассорились?

— В прошлую зиму, под рождество.

— Стало быть, вот уже год эта самая Маринетта… так ведь ее зовут?

— Да, Маринетта Ожье…

— Да, так, значит, уже целый год к ней никто не заходит?

— Только брат, он живет с женой и тремя детьми где-то в пригороде.

— Хорошо. Пойдем дальше: однажды вечером, недели две назад, она вернулась домой вместе с инспектором Лоньоном?

— Да, я вам уже об этом говорила.

— А потом он стал приходить каждый день?

— Кроме воскресенья. Во всяком случае, в воскресенье я не видела ни как он входил, ни как выходил.

— А днем он хоть раз заходил?

— Нет, но постойте… Хорошо, что вы спросили, я сразу вот о чем вспомнила. Однажды вечером он, как обычно, пришел около девяти часов, идет по лестнице, а я кричу вслед: «Маринетты нет дома!» — «Знаю, — говорит. Она у брата». — И сам все же пошел наверх, ничего мне не стал объяснять. Я и подумала, что Маринетта ему, видно, ключ оставила.

Мегрэ понял теперь, зачем поднялся наверх инспектор Шинкье.

— А сейчас она наверху?

— Кто? Маринетта? Нет.

— На работу ушла?

— Не знаю, на работе ли она сейчас, но когда я хотела рассказать ей о том, что здесь случилось… помню, подумала: надо бы поосторожней говорить, чтобы не огорчить ее сразу, подготовить как-то…

— Это в котором часу было?

— После того, как позвонила в полицию.

— Значит, еще до трех часов?

— Да… Я решила, что выстрелы она, конечно, слышала… Их все в доме слышали… Некоторые даже повысовывались из окон, а другие в халатах и в пижамах выбежали на лестницу узнать, что случилось… На улице-то в этот час много не увидишь… Ну, взбежала я к ней по лестнице, стучу в дверь. Никто не отвечает. Толкнулась в дверь — не заперто, вошла в квартиру, вижу, пусто — нет никого…

Тут консьержка посмотрела на комиссара, словно желая сказать: «Ты, голубчик, конечно, много видел на своем веку, но такого оборота, признайся, не ожидал?»

Так оно и было. Мегрэ и Лапуэнт молча переглянулись.

— Как вы думаете, они вышли из дому вместе?

— Я уверена, что нет. У меня слух тонкий. Я точно знаю: выходил только один человек, мужчина — это он и был.

— Проходя мимо вас, он что, назвал себя?

— Нет. Сказал, как обычно: «С четвертого!» Я узнала его по голосу. К тому же только он так говорил, уходя.

— А может быть, она раньше вышла?

— Нет, что вы! В ту ночь я до этого дверь только раз отпирала — часов в одиннадцать, когда жильцы с третьего этажа возвращались из кино.

— Значит, по-вашему, она вышла после того, как стреляли?

— Иначе и быть не могло. Я когда выскочила и увидела лежащего на мостовой человека, сразу побежала назад к себе — в полицию звонить… Входную дверь запирать не стала, просто рука не поднялась — подумала, как же я его, бедного, брошу там…

— Вы заглянули ему в лицо, чтобы узнать, жив ли он еще?

— Да, еле заставила себя, ужасно крови боюсь.

— Он был в сознании?

— Уж и не знаю…

— Он ничего не сказал?

— Губы его шевелились… Я поняла — хочет что-то сказать. Я вроде бы и разобрала одно слово, только ошиблась, поди, или он бредил. Слово-то это было вроде ни к чему, без смысла.

— Какое же это слово?

— Привидение…

И она покраснела, словно боясь, что комиссар и инспектор поднимут ее на смех или не поверят ей.

Глава 2

Завтрак у «Маньера»

Казалось, муж консьержки выбрал этот момент специально, чтобы произвести театральный эффект. Впрочем, может быть, он давно уже подслушивал за дверью.

Во всяком случае, не успела она произнести слово «привидение», как дверная ручка повернулась и в приоткрытую дверь просунулась голова мужчины.

Лицо его было бледным, помятым, веки полузакрыты, уголки губ опущены.

Мегрэ не сразу сообразил, что это скорбное выражение объяснялось довольно просто — новый персонаж еще не успел вставить свою искусственную челюсть.

Шаркая войлочными шлепанцами, надетыми на босу ногу, он прошел в угол и уселся там, сгорбившись над своей чашкой.

— Мадам, постарайтесь восстановить в памяти все как можно точней с того момента, как вас попросили открыть дверь, — сказал Мегрэ и про себя подумал:

«Что заставило эту недурненькую бабенку выйти замуж за человека, который старше ее по меньшей мере лет на двадцать? Поди, не заметила, что у него челюсть вставная. Впрочем, мне что за дело».

— Итак, — снова начала Анжела, я услышала:

«Отоприте, пожалуйста, мадам». И тут же хорошо знакомый мне голос добавил: «С четвертого». Так вот, как я вам говорила, я сразу взглянула на часы. Машинально, по привычке. Было двадцать минут третьего. Я потянулась к кнопке — нам недавно новый замок поставили: электрический. Нажимаю здесь вот кнопку, и дверь открывается.

В этот момент мне показалось, что я слышу шум: как будто на улице остановили машину, не выключая мотора, только не у нашего подъезда, а чуть подальше. Я еще подумала, что это Ардуэны из соседнего дома. Они частенько возвращаются на рассвете. Прошло еще несколько секунд. Потом Лоньон прошагал по коридору и вышел из подъезда, хлопнула дверь; сразу же шум мотора усилился, видно, машина тронулась, и тут прогремел выстрел, потом второй, третий.

Мне показалось, что в третий раз стрелявший целил в наше окно — я услышала сильный удар по ставням, посыпались стекла, и прямо над моей головой что-то просвистело…

— Машина тронулась? Так вы уверены, что на улице стояла машина? — спросил Мегрэ.

Помешивая ложечкой кофе, муж консьержки, по-прежнему сгорбившись и не поднимая головы, оглядывал по очереди сидевших за столом.

— Совершенно уверена, — ответила консьержка. — Улица у нас крутая. На подъеме машины всегда прибавляют газу. Так и эта тоже на полном ходу проехала наверх, к улице Норвэн.

— А криков не было, вы не помните?

— Нет. Сначала я боялась выйти. Но вы ведь знаете, женщины такой народ все должны своими глазами увидеть. Я зажгла свет, накинула халат и выбежала в коридор.

— Входная дверь была закрыта?

— Я же вам говорила, что слышала, как ее захлопнули. Прислушалась: на улице только дождь шумел. Тогда я приоткрыла дверь и на тротуаре, в двух шагах от порога, увидела лежащего человека.

— Как он лежал, головой к подъезду или к спуску улицы?

— Скорее к спуску — к улице Коленкур. Бедняга обеими руками держался за живот, между пальцев струилась кровь. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Тут вы наклонились над ним и услышали или, как вам показалось, разобрали слово «привидение».

— Я готова поклясться, что именно это он и пробормотал. Тем временем в доме стали открываться окна. В нашем доме телефон только один, в швейцарской. Жильцы приходят ко мне звонить, когда им надо. Двое просили поставить телефон и вот уже больше года на очереди.

Ну, а вернулась, нашла в телефонной книге номер полиции. Этот номер надо бы мне на память знать, но дом у нас тихий и звонить туда раньше ни разу не доводилось.

— В подъезде горел свет?

— Нет, свет горел только у меня. Дежурный в полиции задал мне несколько вопросов — видно, проверить хотел, не разыгрывает ли его кто. Сейчас пошла такая мода.

Телефон висит у нас вон там, на стене — оттуда подъезд не виден. Да, ну тут сбежались жильцы… Это я вам уже говорила… Повесила я трубку и вспомнила о Маринетте. Сразу же поднялась к ней на четвертый…

— Так, благодарю, мадам! Разрешите мне позвонить от вас?

Мегрэ позвонил к себе в уголовную полицию.

— Алло! Это ты. Люка?.. Посмотри, у тебя там на столе должна быть записка от Лапуэнта по делу Лоньона… Нет, не из клиники… Еще неизвестно, выживет ли он… Я на авеню Жюно. Знаешь, поезжай-ка ты в Биша… Нет, лучше сам съезди… И будь поофициальней, а то там не любят незваных гостей. Разыщи там практиканта, студента-медика, того, что присутствовал на операции. Сам профессор Минго, наверное, тебя не примет… Надо полагать, хоть одну пулю они нашли, а может, и обе… Да, я хотел бы знать все подробности еще до того, как получу донесение… Пули снесешь в лабораторию….

Ну, как будто все, увидимся днем, сразу после обеда. Пока!

Комиссар повесил трубку и повернулся к Лапуэнту.

— Так тебе в самом деле не хочется спать?

— Нет, не хочется, шеф.

Ночной портье из «Паласа» бросил на Лапуэнта завистливый и в то же время осуждающий взгляд.

— В таком случае поезжай на авеню Матиньон. В Париже не так уж много институтов красоты, и ты без труда найдешь тот, в котором работает Маринетта Ожье. Только едва ли она сегодня вышла на работу. Во всяком случае, постарайся разузнать о ней все, что можно.

— Ясно, шеф.

— А я зайду еще наверх.

Мегрэ был немного зол на себя за то, что не подумал о пулях еще в клинике. Но дело это было необычное, не рядовое. В какой-то степени даже его личное. Стреляли ведь не в кого-нибудь, а в Лоньона — своего брата полицейского.

Там, в клинике Биша, он думал только об инспекторе, да к тому же вся обстановка сильно на него подействовала — и профессор Минго, и старшая медсестра, и длинные ряды коек, и больные, смотревшие ему вслед.

В старом доме на авеню Жюно лифта не было. Не было и ковровых дорожек на лестнице. Зато деревянные ступеньки, отполированные поколениями жильцов, были хорошо натерты, а перила гладки. На каждом этаже — по две квартиры. На некоторых дверях поблескивали медные таблички с именами хозяев.

Поднявшись на четвертый этаж, Мегрэ толкнул неплотно приоткрытую дверь, прошел через неосвещенную прихожую и оказался в гостиной, где в кресле, обитом цветастой материей, покуривая, сидел Шинкье.