- Готов поспорить, что мадам Виллемс, доживи она до вашей любви с Аннеке, не стала бы противиться вашему браку.
      Может, Жеф и взаправду был человеком недалеким, но инстинкт хищника у него был развит отлично, ибо на сей раз Мегрэ явно переборщил.
      - Ага, значит вот что вы удумали, не так ли? Тогда и мне будет позволено сочинять всякие там истории?
      - Я ничуть не фантазирую, просто описываю вашу жизнь такой, какой я себе её представляю, рискнул сделать неверное суждение.
      - И тем хуже для меня, если, ошибившись, вы упечете меня в тюрягу...
      - Выслушайте меня до конца. Детство у вас было не из легких. Совсем молодым вы уже были выпущены трудиться, как взрослый. А потом вдруг встречаете Аннеке, и она смотрит на вас иначе, чем все остальные. Она считает вас не быдлом, оказавшимся на борту, чтобы вкалывать "по-черному", да быть тем, на ком срывают злость, а увидели в вас человека. Вполне естественно, что вы её полюбили. И наверное, мать, будь она живо, благословила бы ваши чувства.
      Уф! Жеф, действительно, наконец-то сел, правда ещё не на стул, а всего лишь на подлокотник, но и это было уже продвижением вперед.
      - И что дальше? Знаете, ч(дная у вас сложилась сказочка...
      - Но, к сожалению, мадам Виллемс умирает. Вы остались на судне лицом к лицу с её мужем и Аннеке, общались с ней весь день и - уверен! - хозяин за вами следил.
      - Ну, это вы так говорите...
      - Владелец прекрасной баржи, он отнюдь не горел желанием, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. И когда по вечерам он упивался в стельку, то становился грубым и омерзительным.
      Мегрэ вновь обрел нужную осторожность, ни на секунду не упуская из виду Жефа.
      - Неужто вы допускаете, что я позволю кому-то меня ударить?
      - Убежден в обратном. Вот только руку-то он поднимал не на вас. А на дочь. Спрашивается, а не застал ли он вас...
      Теперь надо было выдержать небольшую паузу, наступила гнетущая тишина, Мегрэ мирно попыхивал трубкой.
      - Вы недавно раскрыли мне одну любопытную подробность. Виллемс отлучался на берег по вечерам преимущественно в Париже, поскольку встречался с подружкой, с которой они вместе бражничали.
      В других местах он предпочитал наклюкаться на борту или в какой-нибудь забегаловке неподалеку от места швартовки. Как и все моряки а вы сами сказали мне, что они встают ещё до зари - он должен был ложиться спать достаточно рано.
      Но в Париже у вас возникала возможность побыть с Аннеке наедине и вы...
      В этот момент раздались шаги, и в соседней комнате послышались голоса. Лапуэнт приоткрыл дверь.
      - Готово, патрон.
      - Сейчас.
      И "песенка-шансонетка" продолжала назойливо крутиться в переполненном дымом кабинете.
      - Вполне допустим вариант, при котором однажды Виллемс вернулся раньше, чем обычно, и застал вас в объятьях друг у друга. Если такое и впрямь случилось, то он безусловно разъярился. А в таком состоянии он, должно быть, становился ужасным. Возможно, он пытался вышвырнуть вас вон... Ударил дочь...
      - Ну вы и сочинитель... - иронически повторил Жеф.
      - Будь я на вашем месте, я бы, уверен, придерживался именно этой версии. Потому, что тогда смерть Виллемса выглядела бы чуть ли не несчастным случаем...
      - Она и была таковой...
      - Я сказал "чуть ли не". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Шатался. Шел ли, кстати, дождь в ту ночь?
      - Да...
      - Вот видите! Значит, доски сходен намокли, было скользко. Вы допустили ошибку лишь в том, что не сразу бросились ему на помощь. А, может, произошло нечто более серьезное: вы толкнули его. Все это случилось два года тому назад, и в полицейском протоколе был упомянут несчастный случай, а не убийство...
      - Ну и что? Почему вы так упорствуете в том, чтобы свалить это происшествие на мою голову?
      - Я всего лишь пытаюсь найти объяснение. А теперь предположите, что кто-то видел, как вы спихнули Виллемса в Сену. И этот человек находился на набережной, вы его не заметили. Он вполне мог бы заявить полиции, что вы простояли на палубе достаточно долго, прежде чем прыгнуть в лодку, выжидали, пока хозяин не нахлебается вдоволь и не окочурится.
      - А Аннеке? Она, выходит, тоже смотрела и ничего не говорила?
      - Вполне вероятно, что в два часа ночи она уже спала. Как бы то ни было, но человек, видевший, как все это происходило, потому что в то время он ночевал под мостом Берси, ничего не сказал полиции.
      Клошары не очень любят вмешиваться в чужие дела. Они воспринимают мир иначе, чем остальные люди и имеют свое, только им присущее, мнение о том, что такое правосудие.
      А вы после этого смогли жениться на Аннеке, а поскольку вам был нужен помощник, чтобы управляться с баржой, вы вызвали из Бельгии своего брата. Наконец-то вы обрели счастье. Стали в свою очередь, как вы выражаетесь, "боссом".
      С тех пор вы неоднократно проплывали через Париж, но - и я готов поспорить! - всегда избегали швартоваться у моста Берси.
      - Нет, моссье! Я там причаливал по меньшей мере трижды.
      - Потому что клошар к тому времени убрался оттуда... Они, бомжи, ведь тоже переезжают с места на место, а ваш устроился под мостом Мари.
      В понедельник он узнал "Зварте Зваан". Как и вас самих. Вопрос...
      Он сделал вид, что его осенила новая мысль.
      - Так что это вы хотели бы для себя выяснить?
      - Да вот ломаю голову над следующим: а что если тогда на набережной Рапэ вы, вытащив Виллемса из воды, внезапно его заметили... Да... Почти наверняка так и было. Он подошел, но ничего не сказал.
      А в понедельник, когда клошар начал бродить около вашего судна, вы сообразили, что он ведь мог и сболтнуть. Допускаю даже: он угрожал вам, что заговорит...
      Сам Мегрэ в это не верил. Не таков Тубиб. Но пока предположение такого орда было необходимо для его работы с Жефом.
      - Вы испугались. Подумали, что случившееся с Виллемсом с равным успехом может произойти и с другим человеком, причем почти таким же образом.
      - Так что же, получается, это я швырнул его в воду?
      - Скажем, подтолкнули.
      Жеф вновь вскочил на ноги, но теперь уже держался спокойнее и жестче.
      - Нет, моссье! Вам никогда не удастся вынудить меня признать такое. Это все неправда...
      - Если я ошибся в каких-то деталях, поправьте меня.
      - Я вам уже сказал...
      - Что?
      - Все было записано черным по белому, тем коротышкой, что сопровождал следователя.
      - Вы заявили, что примерно в полночь услышали шум...
      - Если я так сказал, значит, так и было.
      - Добавили при этом, что двое мужчин, один из которых был одет в светлый плащ, вышли в тот момент из-под моста и устремились к красной машине.
      - Да, она была красная.
      - То есть они прошли мимо вашей баржи...
      Ван Хутте даже не шевельнулся. Тогда Мегрэ подошел к двери и распахнул её.
      - Входите, господа.
      Лапуэнта комиссар посылал на дом к страховому агенту и его другу-заике с наказом привезти их к нему. Инспектор застал их за игрой в белом вместе с мадам Гийо, и они безропотно последовали за инспектором. Гийо был одет в тот самый желтоватого цвета дождевике, что и в понедельник вечером.
      - Те ли это двое мужчин, что уехали на красном автомобиле?
      - Разные вещи - видеть людей ночью на слабо освещенной набережной и встретиться с ними здесь, в кабинете.
      - Они соответствуют описанию, которое вы дали.
      Жеф покачал головой, по-прежнему отказываясь что-либо признавать.
      - Именно они и была в тот вечер на набережной Селестэн. Будьте любезны, месье Гийо, расскажите нам, что вы там делали?
      - Мы спустились по пандусу на машине...
      - На каком расстоянии он находился от моста?
      - Более ста метров.
      - Вы оставили автомобиль у самой воды?
      - Да.
      - Что было потом?
      - Пошли забрать собаку в багажнике.
      - Ноша была тяжелой?
      - Нестор весил больше, чем я. Семьдесят два кило, как показали весы у мясника, когда его последний раз там взвешивали.
      - Стояла ли у причала набережной баржа?
      - Да.
      - Вы оба направились с вашим грузом к мосту Мари?
      Ардуэн уже открыл рот, чтобы возразить, но, к счастью, его друг среагировал быстрее.
      - А зачем нам было идти до моста Мари?
      - Потому что так утверждает здесь присутствующий месье.
      - Он что, видел, как туда шли?
      - Не совсем так. Он заметил, как вы оттуда возвращались.
      Приятели переглянулись.
      - Он никак не мог зафиксировать, что мы прошли вдоль баржи, потому что мы выбросили собаку, не доходя до не. Я ещё опасался, как бы мешок не зацепился за руль. И даже дождался, пока не удостоверился, что его унесло течением на середину.
      - Вы слышите, Жеф?
      Но того было ничем не пронять.
      - Это он так сказал, не так ли? вы тоже тут всякого навыдумывали. Может быть, появятся и ещё какие-нибудь, новые, истории.
      - Во сколько это происходило, месье Гийо?
      Месье Ардуэн не мог смириться с ролью молчаливо при сем присутствующего и начал:
      - Один... один.. одиннадцать часов и... и...
      - Одиннадцать тридцать, - прервал его друг. - И доказательством тому служит то обстоятельство, что в кафе на улице Тюренн мы вошли без двадцати двенадцать.
      - Ваш автомобиль красный?
      - Да, это "пежо-403".
      - И у её номера есть две девятки?
      - Семь тысяч девятьсот сорок девять - LF семьдесят пять.
      - Не желаете ли, месье Ван Хутте, спуститься во двор и опознать машину?
      - Я хочу только одного: поскорее вернуться к жене.
      - Как вы объясните имеющиеся противоречия?
      - Это уж вы занимайтесь этим. У меня другая профессия.
      - Знаете, какую вы допустили ошибку?
      - Да. Вытащил из Сены этого человека.
      - В первую очередь, да. Но вы сделали это вынуждено.
      - Как это так? Я что, действовал как какой-нибудь лунатик, когда отвязывал лодку и пытался с помощью багра...
      - Вы забываете, что ещё кто-то услышал крики клошара. Виллемс не издал ни звука, наверное, потому, что его хватил удар сразу же, как только он погрузился в ледяную воду.
      Что касается Тубиба, то вы предусмотрительно сначала ударили его по голове. Сочли мертвым или полутрупом, в любом случае неспособным справиться с течением и водоворотами.
      И были неприятно поражены, когда услышали его вопли. И уж, конечно, так и оставили бы его кричать в волю, если бы вдруг не раздался другой голос - речника с "Пуату". И он видел, что вы стояли на палубе вашей баржи.
      - Вот тогда-то вы и решили ловко сыграть роль спасителя.
      Жеф лишь передернул плечами.
      - И когда я недавно говорил о допущенной вами ошибке, то имел в виду не то, что вы бросились на помощь клошару. Речь шла о ваших показаниях полиции. Вы сочли уместным выдумать целую историю, чтобы отвести от себя любое подозрение. И вы продумали её весьма тщательно.
      Страховой агент и его приятель, на которых происходившая на их глазах дуэль произвела впечатление, по очереди переводили взгляд с комиссара на речника и обратно, наконец-то сообразив, что цена этой игры была голова человека.
      - В одиннадцать тридцать вы отнюдь не занимались ремонтом двигателя, как вы заявили, а находились в таком месте, откуда могли обозревать набережную - либо в рубке, либо где-то на палубе. Иначе вы бы не сумели заметить красную автомашину.
      Вы отлично видели, как утопили собаку. Эта сцена вспомнилась вам, когда полиция начала допытываться, что произошло в ту ночь.
      Вы убедили самого себя, что машину не отыщут и поэтому рассказали о двух мужчинах, возвращавшихся из-под моста Мари.
      - Я никому не мешаю говорить то, что вздумается, не так ли? Они болтают, что им взбредет в голову. Вы сочиняете, что вам по душе...
      Мегрэ вновь направился к двери.
      - Входите, месье Гулэ.
      Его, речника с баржи "Пуату", которая все ещё продолжала разгружать песок у набережной Селестэн, тоже привез Лапуэнт по поручению комиссара.
      - В котором часу вы услышали крики со стороны Сены?
      - Примерно в полночь.
      - Не можете ли сказать поточнее?
      - Нет.
      - Но было позже, нежели половина двенадцатого?
      - Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, после того, как тело подняли на берег и прибыл ажан, было уже двенадцать тридцать. Мне думается, полицейский записал точное время происшествия в свой блокнот. А ведь прошло не более получаса между тем, когда...
      - Что вы на это скажете, Ван Хутте?
      - Я? Ничего, не так ли? Он свое плетет...
      - А ажан?
      - Полицейский тоже.
      В десять вечера все три свидетеля удалились, а из "Дофины" принесли ещё один поднос с сандвичами и пивом. Мегрэ зашел в соседнее помещение, чтобы сказать Лапуэнту:
      - Твоя очередь...
      - И что у него выспрашивать?
      - А что хочешь...
      Технология "вертушки-марафона" была давно отлажена. Иногда они меняли друг друга по три-четыре раза за ночь, задавая более или менее одни и те же вопросы, только ставя их под несколько другим углом, и тем самым понемногу изматывая допрашиваемого.
      - Алло! Соедините меня, пожалуйста, с женой.
      Мадам Мегрэ ещё не спала.
      - Тебе лучше меня не ждать.
      - Мне кажется, ты устал. Так трудно идет, да?
      Она почувствовала по его голосу, что комиссар несколько упал духом.
      - Он будет стоять насмерть, ни в чем не подставляясь. Самый яркий образчик из всех упрямых идиотов, встречавшихся мне.
      - А как там Тубиб?
      - Сейчас наведу справки.
      Он, действительно, немедленно позвонил в Отель-Дьё и переговорил с ночной сиделкой из хирургического отделения.
      - Месье Келлер спит... Нет, боли его не беспокоят. Профессор осматривал его после обеда и счел, что опасность миновала.
      - Больной что-нибудь говорил?
      - Прежде чем заснуть, он попросил у меня воды.
      - Больше ничего не сказал?
      - Нет, принял снотворное и заснул.
      Мегрэ пошел вышагивать по коридору, дав Лапуэнту полчаса, чтобы суметь "раскрутить" фламандца, голос инспектора жужжал за дверью. Потом комиссар вернулся в кабинет, застав Жефа Ван Хутте наконец-то сидящим на стуле со скрещенными на коленях длинными руками.
      Выражение лица сотрудника красноречиво доказывало, что ему не удалось добиться результата, в то время как речник насмешливо взирал на него.
      - И долго это ещё продлится? - спросил последний, видя, что Мегрэ занимает место за столом. - Не забудьте, что вы обещали мне вызвать консула. Я расскажу ему все, что вы тут вытворяли со мной и все это появится в бельгийских газетах!
      - Послушайте, Ван Хутте...
      - Я уже часами только этим и занят, а вы твердите одно и то же...
      Он пальцем показал на Лапуэнта.
      - И этот туда же. У вас, думаю, припасены ещё и другие. Небось, стоят сейчас за дверью, ожидая своей очереди терзать меня расспросами?
      - Не исключено...
      - Ну что же, я им буду отвечать то же самое.
      - Вы неоднократно противоречили самому себе.
      - Ну и что из того, если это и так? Разве с вами на моем месте не произошло бы то же самое?
      - Вы же слышали, что утверждают свидетели?
      - Они мололи языком одно. Я о том же самом говорю другое. Это ещё не значит, что лгу я. Не забывайте, что мне пришлось вкалывать всю жизнь. Спросите у любого моряка, что он думает о Жефе Ван Хутте. Ни один из них вам не скажет обо мне ничего плохого.
      И "песенка-шансонетка" закрутилась вновь с самого начала, ибо Мегрэ решил попытаться выстоять до конца, припомнив случай, когда сидевший напротив него человек, не менее неуступчивый, чем фламандец, вдруг сломался на шестнадцатом часу допроса, как раз тогда, когда комиссар собирался его закончить.
      Это была одна из самых изнурительных для него ночей. Дважды он выходил в комнату инспекторов, уступая место Лапуэнту. Под конец не осталось ни сандвичей, ни пива, и у них сложилось впечатление, что в пустом здании Уголовной полиции, где уборщицы начали подметать в коридорах, их осталось всего трое, смахивавших на бесплотных призраков.
      - Но ведь вы никак не могли видеть, как двое мужчин проходили мимо вашей баржи...
      - Разница между нами в том, что я там был, а вы нет.
      - Вы же слышали их показания...
      - Все что-то болтают...
      - Заметьте, я не обвиняю вас в преднамеренности действий...
      - А что это ещё значит?
      - Я не утверждаю, что вы заранее знали, что его убьете...
      - Кого? Виллемса или того типа, которого я выудил из реки? Потому что к этому моменту их уже стало двое, не правда ли? А завтра, может, появится и третий или четвертый, пятый... Вам совсем нетрудно добавить ещё кого-нибудь.
      В три часа ночи Мегрэ, утомившись донельзя, решил прекратить допрос. На этот раз не подозреваемый, а он был полон отвращения.
      - Ладно, на сегодня хватит, - буркнул он, поднимаясь из-за стола.
      - Так что, я могу вернуться к жене?
      - Еще нет.
      - Вы отправите меня до утра в тюрьму?
      - Поспите здесь, в одном из кабинетов, где есть раскладушка.
      Пока Лапуэнт отводил его туда, Мегрэ вышел из здания и пошел, руки в карманах, по пустынным улицам Парижа. И только в районе Шатле ему удалось поймать такси.
      Он бесшумно вошел в спальню, но мадам Мегрэ все равно проснулась и сонным голосом пролепетала:
      - Это ты?
      Как будто на его месте мог быть кто-то другой!
      - Сколько времени?
      - Четыре.
      - Он признался?
      - Нет.
      - Ты считаешь, что это он?
      - С нравственной точки зрения уверен.
      - Но вынужден был его освободить?
      - Еще нет.
      - Не хочешь, чтобы я приготовила чего-нибудь перекусить?
      Есть ему не хотелось, но рюмочку крепкого он перед сном опрокинул, что не помешало ему добрых полчаса проворочаться, прежде чем заснуть.
      Да, долго ему будет помниться этот бельгийский речник!
      Глава восьмая
      Утром их сопровождал Торранс, ибо Лапуэнт провел остаток ночи на набережной Орфевр. Чуть раньше у Мегрэ состоялся довольно продолжительный разговор по телефону с профессором Маньеном.
      - Убежден, что со вчерашнего вечера он находится в полном сознании, заверил тот. - Прошу лишь не утомлять его. Не забывайте, что он испытал сильное потрясение и ему понадобится не одна неделя, чтобы окончательно восстановиться.
      Они шли втроем - Ван Хутте между комиссаром и инспектором - вдоль набережной; весело сияло солнце, и их можно было бы принять за праздношатающихся прохожих, наслаждавшихся чудесной весенней погодой.
      У Ван Хутте, не захватившего с собой бритвы, отросла щетина из белых волосков, посверкивавших в лучах солнца.
      Они остановились в баре напротив Дворца правосудия, чтобы выпить кофе с круассанами. Фламандец невозмутимо, как ни в чем не бывало, съел из семь штук.
      Он скорее всего считал, что его ведут к мосту Мари, дабы провести своеобразный следственный эксперимент, и удивился, когда его ввели в серый двор Отель-Дьё, а потом заставили бродить по коридорам больницы.
      Но если он и насупил брови, то какой-либо обеспокоенности не выказывал.
      - Войти можно? - обратился Мегрэ с старшей медсестре.
      Она с интересом глянула на его спутника, потом пожала плечами. Все происходившее было выше её понимания. Она отказывалась что-либо понимать в ситуации.
      Для комиссара предстоящая встреча была последним шансом. Он ступил в палату первым, и больные, как и накануне, уставились, как один, на их группу; Мегрэ своим корпусом частично закрывал Ван Хутте, в то время как Торранс замыкал шествие.
      Тубиб следил за их приближением без каких-либо видимых признаков любопытства, а когда его взору открылся речник, то ни в чем не изменил своего поведения.
      Что касается Жефа, то он волновался не более, чем в течение ночи. Его руки свободно болтались, лицо оставалось безразличным; он бесстрастно оглядел больничную палату - зрелище для него, очевидно, необычное.
      Шока, которого ожидал Мегрэ, не последовало.
      - Проходите, Жеф.
      - Что ещё я теперь должен делать?
      - Подойдите сюда.
      - Хорошо... И что дальше?
      - Вы узнаёте этого человека?
      - Догадываюсь, что это он барахтался в воде, точно? Только вот тогда вечером у него была борода.
      - И тем не менее вы его узнаёте?
      - Думаю, да...
      - А вы, месье Келлер?
      Мегрэ едва не перестал дышать, буравя взглядом клошара, а тот смотрел на него, пока не надумал наконец переключить свое внимание на фламандца.
      - Вам знаком этот человек?
      Испытывал ли Келлер в этот момент колебания? Комиссар был бы готов поклясться чем угодно, что да. Потянулись томительные минуты напряженного ожидания, пока врач из Мюлуза снова не перевел глаза на Мегрэ, и в них не было ни малейшего признака волнения.
      - Так вы узнаёте его?
      Мегрэ удержался, чтобы не дать вырваться наружу внезапно окатившей его волне чуть ли не ярости против этого человека, твердо решившего - и это он теперь твердо знал! - ничего не говорить.
      Доказательством тому служила тенью промелькнувшая на лице клошара улыбка и затаенное лукавство, проглядывавшее, в глубине зрачков.
      Губы Келлера слегка приоткрылись, и он пробормотал:
      - Нет...
      - Это один из двух речников, которые вытащили вас из Сены.
      - Спасибо... - еле слышно произнес он.
      - И он же - я почти уверен в этом! - нанес вам удар по голове, прежде чем кинуть в воду.
      Молчание. У Тубиба не дрогнул ни один мускул - жили лишь одни глаза.
      - Вы так и не узнаёте его?
      Происходившее тем более впечатляло, что разговор шел вполголоса, кругом рядами стояли койки с другими лежачими больными, которые не только пристально за всем наблюдали, но и вслушивались в каждое слово.
      - Вы не хотите говорить?
      Келлер по-прежнему оставался неподвижным.
      - А ведь вы знаете, почему он покушался на вашу жизнь...
      Во взгляде клошара промелькнула искра интереса. Он, надо полагать, изумился тому, что Мегрэ удалось столько разузнать.
      - Все началось два года тому назад, когда вы ещё ночевали под мостом Берси. Дело происходило за полночь... Вы меня слышите?
      Он подал знак, что да.
      - Декабрьской ночью вы оказались свидетелем происшествия, участником которого был именно этот человек...
      Келлер, по-видимому, снова размышлял над тем, как ему поступить в сложившейся обстановке.
      - Тогда в Сену столкнули другого человека, хозяина баржи, недалеко от которой вы лежали. Ему-то не удалось выбраться из подобной передряги.
      И опять - ни звука, и даже полное безразличие на лице пострадавшего.
      - Так ли все произошло? Увидев вас в понедельник на набережной Селестэн, убийца струхнул, не заговорите ли вы...
      Клошар чуть-чуть, с видимым усилием повернул голову, ровно настолько, чтобы в поле зрения одновременно попал и Жеф Ван Хутте.
      При этом в его взоре не было ни ненависти, ни злобы - при желании можно было бы уловить лишь некоторую долю любопытства.
      Мегрэ осознал, что ничего путного он от бомжа не добьется, и как только появившаяся старшая медсестра напомнила, что они уже достаточно долго находятся у постели больного, не стал больше настаивать.
      В коридоре речник вызывающе вздернул голову.
      - Далеко же вы продвинулись, не так ли?
      Он был прав. Фламандец выиграл эту схватку.
      - Я ведь тоже, - с торжеством провозгласил он, - могу насочинять всякого...
      Мегрэ не сумел на сей раз сдержаться и прошипел сквозь зубы:
      - Заткнись!
      *
      Пока Жеф в сопровождении Торранса ожидал на набережной Орфевр, Мегрэ почти два часа провел в кабинете следователя Данцигера. Тот позвонил заместителю прокурора Паррэну, попросив того присоединиться к ним, к комиссар доложил им обоим все свои соображения по делу Келлера с начала до конца в малейших подробностях.
      Следовательно делал карандашом пометки, и когда тот закончил, тяжко вздохнул:
      - Короче, у нас нет ни единой улики против Ван Хутте.
      - Верно, доказательств нет.
      - За исключением несовпадений во времени. Но хороший адвокат от этого аргумента не оставит камня на камне.
      - Знаю.
      - Есть ли у вас хоть какая-нибудь надежда добиться признания?
      - Никакой, - вынужден был признать комиссар.
      - Клошар будет продолжать играть в молчанку?
      - Убежден в этом.
      - Как вы считаете, почему он выбрал такую линию поведения?
      Объяснить это было трудно, особенно людям, никогда не сталкивавшимся с мирком тех, кто ночует под мостами.
      - Да, что у него за причины такие? - вмешался и заместитель прокурора. - В общем-то он чуть не приказал долго жить... По-моему, ему следовало бы...
      Но это было, конечно, мнение магистрата, то есть человека, живущего в апартаментах где-то в районе Пасси* с женой и детьми, еженедельно устраивающего у себя партии в бридж, заботы которого в основном сосредотачивались на вопросах продвижения по службе и размерах окладов.
      _____
      * Пасси: фешенебельный квартал в Париже.
      Что отнюдь не совпадало с суждениями какого-то там клошара.
      - Но есть все же правосудие...
      Да, разумеется! Но в том-то и дело, что тех, кто не боится спать под мостами, в разгар зимы обложившись для сохранения тепла старыми газетами, не очень-то им и обеспокоены.
      - Вам это понятно?
      Мегрэ не решался утвердительно ответить на этот вопрос, ибо в таком случае на него покосились бы неприязненно.
      - Видите ли, он не считает, что суд присяжных, обвинительная речь, выступления адвокатов, решение жюри и тюрьма имеют такое уж существенное значение.
      Интересно, как бы они прореагировали, расскажи он им о сцене со стеклянным шариком, сунутым в руку раненого? Да если бы он даже просто поведал им, что бывший доктор Келлер, чья жена проживала на острове Сен-Луи, а дочка вышла замуж за крупного производителя лекарственных препаратов, таскал эти безделушки в своих карманах, как какой-нибудь десятилетний мальчуган?
      - Он все ещё настаивает на встрече с консулом?
      Речь вновь зашла о Жефе.
      Следователь, взглянув предварительно на заместителя прокурора, тихо произнес с явным сомнением в голосе:
      - На нынешней стадии следствия не думаю, что я смог бы подписать ордер на его задержание. Более того, судя по сказанному вами, видимо, и мне бесполезно встречаться с ним.
      Ясное дело, если уж Мегрэ не смог расколоть фламандца, то магистрату такая задача тем более была не под силу.
      - Так что будем делать?
      Мегрэ, ещё направляясь сюда, уже знал, что дело было проиграно. Не оставалось ничего иного, как отпустить Ван Хутте, которая, не исключено, ещё потребует и извиниться перед ним.
      - Прошу прощения, Мегрэ... Но учитывая, в каком положении мы оказались...
      - Знаю.
      Ему предстояло пережит момент не из приятных. И случалось это не в первый раз - и неизменно с каким-нибудь дурачьем!
      - Прошу извинить меня, господа, - вполголоса распрощался Мегрэ с коллегами.
      Чуть позже, уже в своем кабинете он повторил:
      - Извините, месье Ван Хутте. Уточняю: сожаление выражаю лишь формально. Знайте, однако, что мнение я не переменил и остаюсь при своем убеждении, что вы убили вашего хозяина, Луиса Виллемса, что именно вы сделали все, чтобы избавиться от клошара, оказавшегося нежелательным свидетелем этого преступления.
      Вместе с тем ничто не мешает вам теперь вернуться на свою баржу, к жене и ребенку.
      Прощайте, месье Ван Хутте...
      И тут произошло нечто неожиданное: речник и не подумал протестовать, лишь с некоторым удивлением глянул на комиссара и, уже стоя в проеме двери, протянул ему длинную руку, проворчав:
      - Любой может ошибиться, не правда ли?
      Мегрэ сделал вид, что не заметил его жеста и спустя пять минут ожесточенно набросился на текущие дела.
      В последующие недели были проведены достаточно сложные мероприятия по дополнительному сбору улик и доказательств в районе набережной Берси и у моста Мари, опросили множество людей, бельгийская полиция тоже прислала кое-какие материалы, которые приобщили к остальным, но все эти усилия оказались тщетными.
      Что касается комиссара, то в течение трех месяцев его не раз видели на набережной Селестэн, где - трубка в зубах, руки в карманах - он прогуливался, словно слонявшийся без дела горожанин. Тубиб в конце концов выписался из больницы. И вновь обрел свой уголок под аркой моста, все вещи ему вернули.
      Случалось, Мегрэ, как бы невзначай, останавливался возле него. Их разговор не отличался многословием.
      - Как дела?
      - Нормально.
      - Рана не беспокоит?
      - Время от времени кружится голова.
      И если они избегали говорить о том, что произошло, то Келлер прекрасно понимал, зачем пожаловал комиссар, и Мегрэ знало, что для того это не было секретом. Между ними завязалась некая своеобразная игра.
      И она длилась до наступления летней жары, когда однажды утром комиссар задержался около клошара, поглощавшего краюху хлеба, запивая её красным вином.
      - Как дела?
      - Нормально!
      Решил ли Франсуа Келлер, что его собеседник прождал достаточно долго? Но он вдруг посмотрел на пришвартованную неподалеку бельгийскую баржу - не "Зварте Зваан", другую, но похожую на нее.
      - Хорошо живут эти люди... - пробормотал он.
      И указывая на двух белобрысых ребятишек, игравших на палубе, добавил:
      - Особенно вот они...
      Мегрэ заглянул ему в глаза со свойственной ему серьезностью, предчувствуя, что сейчас должно последовать что-то еще.
      - У всех жизнь нелегкая... - продолжал клошар.
      - Как и смерть...
      - Единственно, что невозможно, это судить о них.
      Они понимали друг друга.
      - Спасибо, - прошептал комиссар, который наконец-то узнал правду.
      - Не за что... Я ведь ничего и не сказал...
      И добавил как фламандец:
      - Не так ли?
      Он и впрямь ничего не раскрыл. Он отказывался выносить суждение. Свидетельствовать он не стал бы.