Она протянула ему цветную открытку с изображением Гаврской ратуши. На ней не было написано ни слова, не было и подписи. Только адрес почтового отделения, где Долговязая получала письма до востребования.
— От Альфреда?
— Да, это его почерк.
— Значит, он не уехал в Бельгию?
— Выходит, что нет. Должно быть, побоялся переезжать через границу.
— Вы полагаете, что он собирается сесть на какое-нибудь судно?
— Об этом я даже не думаю. Он ни разу в жизни не ступал ногой на судно. Я хочу вам задать один вопрос, месье Мегрэ, но только вы должны ответить мне откровенно. Допустим, Альфред вернется в Париж. Что с ним будет?
— Вы хотите знать, арестуют ли его?
— Да.
— За попытку к ограблению?
— Да.
— За это его арестовать не могут. Ведь он не был застигнут на месте преступления. Кроме того, Гийом Серр не только не подает жалобы, но даже отрицает, что кто-то проник к нему в дом с целью ограбления.
— Значит, его оставят в покое?
— Если только он вам не солгал и не произошло чего-нибудь другого.
— Я могу ему это обещать?
— Да.
— В таком случае я сейчас же дам объявление. Он каждый день читает одну и ту же газету. Там печатают кроссворды.
Она посмотрела на Мегрэ.
— Можно подумать, что вы не верите.
— Во что?
— Во все это дело. В себя. Я даже не знаю, во что.
Видели вы дантиста?
— Полчаса назад.
— Что он сказал?
— Ничего.
Она больше не настаивала и, воспользовавшись тем, что зазвонил телефон, тут же попрощалась.
— Что такое? — проворчал в трубку Мегрэ.
— Это я, шеф. Могу я зайти к вам?
Через несколько секунд в кабинет вошел Жанвье.
Он был в приподнятом настроении и, по-видимому, доволен собой.
— У меня целая куча сведений. Выложить их вам?
Есть у вас свободная минутка?
Но его веселость несколько потускнела, когда он увидел выражение лица Мегрэ, который уже снял пиджак и теперь развязывал галстук.
— Сначала я пошел в семейный пансион, о котором я вам уже говорил. Он напоминает некоторые отели на левом берегу, с пальмами в холле и старыми дамами, сидящими в плетеных креслах. Постояльца моложе пятидесяти лет там не встретишь. Большей частью там живут иностранки, англичанки, швейцарки, американки, которые ходят по парижским музеям, а потом пишут бесконечные письма.
— Что дальше?
Мегрэ прекрасно представлял себе подобные заведения. Распространяться о них не стоило.
— Мария Ван Аэртс жила там целый год. Ее хорошо помнят, так как она была там довольно популярна. Оказывается, она была очень веселая и все время смеялась, потряхивая пышной грудью. Она поглощала невероятное количество разной сдобы и не пропускала ни одной лекции в Сорбонне.
— И это все? — спросил Мегрэ с таким видом, как будто его удивляло, почему так возбужден Жанвье.
— Почти каждый день она писала письма по восемь — десять страниц.
Комиссар пожал плечами, потом с заметным интересом посмотрел на инспектора. Он начинал понимать.
— Писала всегда одной и той же особе, подруге по пансиону, которая живет в Амстердаме. Я узнал ее фамилию. Эта подруга однажды приезжала к ней в Париж.
Они в течение трех недель жили вместе в одной комнате. Полагаю, что, выйдя замуж, Мария Серр продолжала ей писать. Подругу зовут Гертруда Оостинг. Муж ее — пивовар. Думаю, что найти их адрес будет нетрудно.
— Позвони в Амстердам.
— Вы хотели бы посмотреть письма?
— Если можно, последние.
— Я так и подумал. В Брюсселе по-прежнему нет ничего нового об Альфреде Унылом?
— Он в Гавре.
— Позвонить в Гавр?
— Я сам позвоню. Кто из ребят свободен?
— Торранс сегодня утром вышел на работу.
— Пришли его ко мне.
Торранс тоже был тяжеловесным и объемистым, его сразу же заметили бы на тротуаре пустынной улицы.
— Ты будешь стоять на улице Ла-Ферм в Нейи, напротив дома 436. Дом этот в садике, за оградой. Прятаться не надо. Наоборот. Если увидишь, что из дома выходит мужчина выше и плотнее тебя, открыто иди вслед за ним.
— Это все?
— Договорись, чтобы ночью тебя сменили. Немного дальше, возле гаража, дежурит человек из полицейского комиссариата в Нейи.
— А если этот тип сядет в машину и уедет?
— Поезжай туда на машине и поставь ее возле тротуара.
У него не хватило духу пойти домой обедать. Было еще жарче, чем накануне. В воздухе пахло грозой. Мужчины разгуливали, сняв пиджаки, а в Сене плавали мальчишки.
Он пошел перекусить в пивную «У дофины» и предварительно выпил две рюмки перно, словно бросал кому-то вызов. Потом поднялся в отдел установления личности к Мерсу, комната которого находилась под самой пышущей жаром крышей Дворца правосудия.
— Поезжай, скажем, в одиннадцать часов вечера.
Захвати с собой нужный материал. Пусть с тобой поедет еще кто-нибудь.
— Ладно, шеф.
Он предупредил полицию в Гавре. Сел ли все-таки Альфред Унылый на поезд, идущий с Северного вокзала и уехал, допустим, в Лиль, а может быть, после телефонного разговора с Эрнестиной передумал и быстро переметнулся на вокзал Сен-Лазар?
Вероятно, он прячется в дешевых меблирашках или бродит из бистро в бистро, пьет минеральную воду, если только не пытается сесть на какое-нибудь судно. Неужели в Гавре так же жарко, как в Париже?
До сих пор не удалось найти такси, которое якобы увезло Марию Серр и ее багаж. Служащие на Северном вокзале не могли вспомнить такой пассажирки.
В три часа, развернув газету, Мегрэ увидел объявление Эрнестины.
«Альфреду. Возвращайся в Париж.
Никакой опасности нет. Все улажено.
Тина».
В половине пятого Мегрэ очнулся в своем кресле.
Газета лежала у него на коленях. Он даже не перевернул страницы. От неудобного положения у него ломило спину, во рту пересохло.
Ни одной из машин уголовной полиции во дворе не оказалось, и ему пришлось взять такси в конце набережной.
— На улицу Ла-Ферм в Нейи. Я покажу, где остановиться.
Он чуть было снова не заснул в машине, а без пяти минут пять попросил шофера остановиться возле уже знакомого ему бистро. На террасе никого не было.
Вдали он заметил силуэт толстого Торранса, который ходил взад и вперед по теневой стороне улицы. Мегрэ расплатился с шофером и, облегченно вздохнув, уселся за столик.
— Что вам подать, месье Мегрэ?
Конечно, пива! Его так мучила жажда, что он мог бы залпом выпить пять или шесть кружек.
— Он больше не приходил?
— Кто? Дантист? Нет. Сегодня утром я видел его мать. Она шла по направлению к бульвару Ришар-Валлас.
Скрипнула калитка. Появилась маленькая суетливая женщина и зашагала по тротуару напротив. Мегрэ заплатил по счету и догнал ее уже у самого Булонского леса.
— Мадам Эжени?
— Что вам от меня надо?
Обитатели дома в Нейи были не слишком-то любезны.
— Поговорить с вами минутку.
— У меня нет времени на разговоры. Дома еще полно работы.
— Я из полиции.
— Ну и что с того?
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— А я вам обязана отвечать?
— Конечно, так было бы лучше.
— Я не люблю полицию.
— Это ваше право. А ваших хозяев вы любите?
— Оли просто гады.
— Старая мадам Серр тоже?
— Она настоящая гадюка.
Они подошли к остановке автобуса. Мегрэ поднял руку и помахал свободному такси.
— Я отвезу вас домой.
— Не очень-то мне хочется показываться в обществе шпика, но придется воспользоваться случаем. — И она с достоинством уселась в машину.
— В чем вы их упрекаете?
— А вы? Почему вы суете нос в их дела?
— Молодая мадам Серр действительно уехала?
— Да уж, молодая! — сказала она с иронией.
— Ну, назовем ее невесткой.
— Да, уехала. Баба с возу — возу легче.
— Она тоже была гадюка?
— Нет.
— Вы ее не любили?
— Она вечно рылась в холодильнике, и к обеду оттуда исчезала половина из того, что было приготовлено.
— Когда она уехала?
— Во вторник.
Они пересекли мост Пюто. Эжени постучала в стекло шоферу.
— Остановитесь здесь. — И, обращаясь к Мегрэ, спросила: — Я вам еще нужна?
— Могу я на минутку подняться к вам?
Площадь была многолюдная. Служанка сразу направилась в проход справа от какой-то лавочки, потом стала подниматься по лестнице, где пахло помоями.
— Вот бы вы им сказали, чтобы они оставили в покое моего сына.
— Кому сказать?
— Да здешним шпикам. Они все время к нему придираются.
— А что он делает?
— Работает.
— Где?
— А я почем знаю? Но только квартира у меня не убрана. Не могу же я целый день заниматься уборкой чужой квартиры да еще держать в порядке свою.
Воздух в комнате был спертый, и она сразу пошла отворять окно. Однако никакого беспорядка не было, и, если бы не кровать, стоявшая в углу, комната, служившая одновременно гостиной и столовой, выглядела бы даже кокетливо.
— Что же, собственно говоря, происходит? — спросила она, снимая шляпку.
— Мария Серр исчезла.
— Конечно, раз она в Голландии.
— В том-то и дело, что и в Голландии ее не обнаружили.
— А зачем вы ее ищете?
— Есть основания предполагать, что ее убили.
Темные глаза Эжени блеснули.
— Почему же вы их не арестуете?
— У нас еще нет доказательств.
— И вы думаете получить их от меня?
Она пошла в кухню, поставила чайник на газовую плиту, потом вернулась к Мегрэ.
— Что происходило во вторник?
— Она весь день паковала свои вещи.
— Минутку. Если я не ошибаюсь, она была замужем два с половиной года. Я полагаю, у нее были свои личные вещи?
— У нее было не меньше тридцати платьев и столько же пар туфель.
— Она любила наряжаться?
— Она ничего не выбрасывала. Некоторые были десятилетней давности. Она их носила, но никому бы не отдала за все золото мира.
— Скупая?
— А разве не все богатые скупые?
— Мне сказали, что она увезла только сундук и два чемодана.
— Это точно. Остальное было отправлено неделю назад.
— Вы хотите сказать, что другие чемоданы она отправила багажом?
— Да. Чемоданы, ящики, картонки. В четверг или в пятницу на прошлой неделе приехал автобус транспортного агентства и все увез.
— Вы не видели этикетки?
— Точного адреса не помню, но указан был Амстердам.
— Ваш хозяин это знал?
— Конечно.
— Значит, ее отъезд был решен уже давно?
— После ее последнего приступа. Каждый раз, как у нее был приступ, она начинала поговаривать о возвращении на родину.
— Какие приступы?
— Она говорила, сердечные.
— У нее было больное сердце?
— Как будто.
— К ней приходил врач?
— Да, доктор Дюбюк.
— Она принимала лекарства?
— Всегда за едой. Они все трое принимали. Мать и сын продолжают и сейчас. У каждого возле прибора стоит флакончик с пилюлями или каплями.
— Гийом Серр чем-нибудь болен?
— Не знаю.
— А его мать?
— Богатые всегда больны.
— Они жили в согласии?
— Иногда по неделям друг с другом не разговаривали.
— Мария Серр много писала?
— Почти с утра до вечера.
— Приходилось вам относить ее письма на почту?
— Частенько. Писала она всегда одной и той же женщине, у нее такая странная фамилия, а живет она в Амстердаме.
— Серры богатые?
— Да, не бедные.
— А Мария?
— Конечно. Иначе бы он на ней не женился.
— Вы работали у них, когда они поженились?
— Нет.
— Вы не знаете, кто у них тогда работал?
— У них без конца сменяется прислуга. Вот и я работаю последнюю неделю. Как только узнаешь, что это за дом, сразу оттуда и сбежишь.
— Почему?
— А вы думаете, приятно смотреть, как пересчитывают куски сахара в сахарнице и выбирают вам на десерт полугнилое яблоко.
— Кто, старая мадам Серр?
— Да. Под предлогом, что она в таком преклонном возрасте целый день работает, — впрочем, это ее дело, — она набрасывается на вас, если вы хоть на минутку присядете.
— Она на вас кричала?
— Нет, никогда не кричала. Хотела бы я посмотреть, как бы она посмела! Но так еще хуже. Она слишком вежливая, смотрит на вас со скорбным видом…
— Вы ничему не удивились, когда пришли в среду утром на работу?
— Нет.
— Вы не заметили, что ночью в одном окне было выбито стекло, а потом вставлено снова и замазано свежей замазкой.
Она покачала головой.
— Вы ошибаетесь, это было не в тот день.
— А когда?
— На два или три дня раньше, во время этой ужасной грозы.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Мне даже пришлось снова натирать пол в кабинете, его залило дождем.
— Кто вставил стекло?
— Месье Гийом.
— Он сам ходил за ним в лавку?
— Да. Он и замазку принес. Примерно в десять часов утра. Он, должно быть, ходил в москательную лавку на улице Лоншан. Они никогда не вызывают мастера, если могут обойтись сами, и, даже если в туалете не проходит вода, месье Гийом сам прочищает трубу.
— Вы точно помните день?
— Абсолютно точно.
— Благодарю вас.
Делать здесь было больше нечего. Впрочем, и на улице Ла-Ферм тоже. А может быть, Эжени лишь повторяла заученный урок? В таком случае она была еще сильнее других.
— Вы не думаете, что они ее убили?
Он не ответил и направился к двери.
— И доказательством служит разбитое стекло?
В ее голосе чувствовалось колебание.
— Стекло может служить уликой, если оно было разбито именно в тот день, когда вы говорите?
— Почему вы это спрашиваете? Вам хочется, чтобы их посадили в тюрьму?
— Разумеется, я была бы рада. Но теперь, раз я сказала правду…
Она уже жалела об этом. Еще немного — и она отреклась бы от своих показаний.
— Во всяком случае, вы можете все узнать в москательной лавке, где он покупал стекло и замазку.
— Благодарю вас за совет.
Выйдя, он на минутку остановился возле дома, где тоже была москательная лавка, но другая. Он махнул проезжавшему такси:
— На улицу Ла-Ферм!
Теперь уже Торрансу и инспектору из полицейского комиссариата в Нейи, ни к чему было торчать на тротуаре. Мегрэ вспомнил ту шутку, которую Эрнестина сыграла с ним на улице Луны, но сейчас это уже совсем не казалось ему смешным; он стал думать о Долговязой. Ведь это она навела его на след, по которому он, как дурак, сразу бросился. Еще сегодня утром выставил себя на посмешище в полицейском комиссариате Нейи.
Трубка не доставляла ему удовольствия. Он ерзал на сиденье, никак не мог удобно устроиться. Стекло в машине между ним и водителем было опущено, и он сказал шоферу:
— Поезжайте по улице Лоншан. Остановитесь на минутку возле москательной лавки, если она еще не закрыта.
Он решил бросить жребий. Если лавка окажется закрытой, он не станет больше утруждать себя, приезжать еще раз, что бы там ни болтали всякие эрнестины и альфреды унылые. И кто мог доказать, что Альфред действительно хотел ограбить сейф на улице Ла-Ферм?
Допустим, он даже уехал на велосипеде из дома на набережной Жемапп и рано утром звонил жене. Ну и что с того? Кто знает, о чем они говорили?
— Лавка открыта! — сказал шофер.
В ней торговали скобяными товарами, но там был также отдел москательных. Здоровый малый в серой блузе прошел между оцинкованными ведрами и половыми щетками навстречу Мегрэ.
— Есть у вас оконные стекла?
— Да, месье.
— А замазка?
— Разумеется. У вас записаны размеры?
— Это не для меня. Знаете вы некоего месье Серра?
— Дантиста? Конечно, месье.
— Это один из ваших покупателей?
— Да, месье, у него постоянный счет в магазине.
— Приходил он к вам недавно?
— Я его не видел, месье, я только позавчера вернулся из отпуска. Быть может, он приходил, когда меня не было. Это легко проверить по книге.
Не задавая вопросов, продавец направился в темный угол лавки и открыл лежавшую на высокой конторке книгу записей.
— Он покупал оконное стекло на прошлой неделе.
— Можете вы мне сказать, в какой день?
— В пятницу.
Гроза была в четверг вечером, Эжени была права, старая мадам Серр тоже.
— Он еще купил полфунта замазки.
— Благодарю вас.
Судьба Серра висела на ниточке. Если бы молодой человек в серой блузе машинальным движением захлопнул книгу и потом закрыл лавку — дело могло бы принять другой оборот. Но он добросовестно перелистывал страницы.
— Он приходил еще раз на этой неделе, — сказал продавец.
— Когда?
— В среду. Купил стекло такого же размера, сорок два на шестьдесят пять, и опять полфунта замазки.
— Вы в этом уверены?
— Я могу даже уточнить: Серр приходил рано утром. В этот день он был первым покупателем.
— В котором часу открывается лавка?
Это было важно. Ведь Эжени, которая начинала работу в 9 часов, уверяла, что в среду утром все стекла были целы.
— Мы приходим к девяти, но хозяин спускается в восемь и открывает лавку.
— Спасибо! Вы — чудесный малый.
Чудесный малый, должно быть, долго ломал себе голову, почему этот человек, который вошел с таким мрачным видом, вдруг оказался в таком прекрасном настроении.
— Я полагаю, никто не может уничтожить эти страницы в книге?
— С чего бы вдруг стали это делать?
— Понятно. Все же прошу вас за этим проследить.
Завтра я пришлю сюда кого-нибудь, чтобы их сфотографировать.
Он вынул из кармана визитную карточку и протянул ее молодому человеку, который с изумлением прочел:
«Дивизионный комиссар Мегрэ Уголовная полиция Париж»
— Куда теперь поедем? — спросил шофер.
— Остановитесь на минутку возле бистро на улице Ла-Ферм. Вы увидите, оно по левую руку.
Теперь стоило выпить кружку пива. Он чуть было не позвал Торранса и инспектора, но потом передумал и пригласил только шофера.
— Что вам принести?
— Пожалуйста, мне сухого вина.
Улица вся золотилась от солнечных лучей. Ветерок шелестел листвой деревьев Булонского леса.
Напротив виднелась черная ограда, за ней зеленая лужайка и дом, спокойный и строгий, как монастырь.
Где-то в этом доме была старая женщина, похожая на настоятельницу монастыря, и человек, походивший на турка, с которым Мегрэ должен был свести счеты.
Жизнь была прекрасна.
Глава 5
в которой Мегрэ, сменивший Жанвье, выясняет, что думала о своем муже Мария Серр, урожденная Ван Аэртс, и в которой речь идет о формальностях, за этим последовавших
Вот как прошел остаток дня. Сначала Мегрэ два раза выпил по кружке пива, тогда как шофер такси ограничился одной бутылочкой виши. Уже вечерело, стало прохладнее, и, снова садясь в такси, Мегрэ решил поехать в тот пансион, где в течение года жила Мария Ван Аэртс.
Собственно говоря, делать ему там было нечего. Он просто уступил своей привычке потолкаться в тех местах, где живут интересующие его люди, чтобы лучше понять, чем они дышат.
Стены там были выкрашены в кремовый цвет. Все было кремовое, сладковатое, как сдобное печенье, и хозяйка с густо напудренным лицом была похожа на приторное пирожное.
— Какая это изысканная особа, месье Мегрэ! И какой, должно быть, чудесной подругой была она для своего мужа. Ей так хотелось выйти замуж.
— Вы имеете в виду, что она искала, за кого бы ей выйти?
— Разве не все девушки мечтают о муже?
— Но ведь, если я не ошибаюсь, ей было лет сорок восемь, когда она жила у вас?
— По характеру она оставалась такой молодой! Всякий пустяк ее забавлял. Вы не поверите, ей доставляло удовольствие подстраивать разные штуки моим постояльцам. Возле церкви Мадлен есть магазин, который я никогда не замечала, пока она меня туда не свела. Там продаются всякие вещицы, специально, чтобы подшучивать над людьми: искусственные мыши, ложки, тающие в чашке кофе, аппараты, которые кладут под скатерть кому-нибудь из гостей, чтобы его тарелка неожиданно поднялась вверх, стаканы, из которых невозможно сделать ни глотка, да мало ли что еще? Ну так вот, она была лучшей клиенткой этого магазина. И притом очень культурная женщина, знала все музеи Европы и целыми днями пропадала в Лувре.
— Она познакомила вас с тем, кто должен был стать ее мужем?
— Нет. Она любила скрытничать. Может быть, боялась привести его сюда, ведь здесь он, весьма вероятно, мог понравиться и другим. Кажется, он человек очень интересный, внушительной внешности, похож на дипломата. Мария говорила, что он зубной врач, но принимает только нескольких пациентов… Он из очень богатой семьи.
— Скажите, она была скупая?
— А вам это говорили? Конечно, она была довольно расчетливая. Например, когда собиралась в город, ждала, пока туда поедет еще кто-нибудь из наших дам, чтобы поделить с ней расходы на такси. Каждую неделю спорила по поводу своего счета.
— Вы знаете, как она познакомилась с месье Серром?
— Думаю, что не по объявлению.
— Она поместила объявление в газетах?
— Да, но не придавала этому значения. Сделала это скорее ради шутки. Я точно не помню текста, но там говорилось, что приличная дама, иностранка, богатая, ищет господина соответствующего положения, чтобы выйти за него замуж. Получила сотни писем. Своим корреспондентам она назначала свидания в Лувре, то в одном зале, то в другом. Узнавала она их по определенной книге в руках или по цветку в петлице.
В холле пансиона, где слышалось маслянистое ворчание электрических вентиляторов, в плетеных креслах сидели еще несколько дам, тоже иностранок, приехавших из Англии, из Швеции, из Америки.
— Надеюсь, с ней не случилось ничего дурного?..
Было около семи часов, когда Мегрэ вышел из такси на набережной Орфевр. На затемненном тротуаре он увидел Жанвье, идущего с пакетом под мышкой, и подождал его.
— Что это ты несешь?
— Свой обед.
Жанвье не жаловался, но лицо у него было страдальческое.
— А почему ты не идешь домой?
— Да из-за этой несчастной Гертруды.
Почти во всех комнатах было пусто и гулял сквозняк, потому что поднялся ветерок, а окна были открыты.
— Я позвонил Гертруде Оостинг в Амстердам. Вернее, говорил по телефону с ее уборщицей. Пришлось поискать добровольца-переводчика, из тех, кто ждал паспорта в отделе для иностранцев, потому что уборщица не понимает по-французски. Мне не повезло: этой мадам Оостинг с четырех часов нет дома, она ушла вместе с мужем. Там сегодня какой-то концерт на открытом воздухе, какое-то шествие в маскарадных костюмах, а потом Оостинги пойдут обедать к знакомым, и уборщица не знает куда. Они не сказали, когда вернутся, ей поручено уложить детей спать. Кстати, о детях…
— Ну давай, говори!
— Ничего. Только моя жена расстроилась. Сегодня день рождения старшего сына. Она там приготовила вкусный обед. Но это не важно…
— Сама Гертруда Оостинг говорит по-французски?
— Говорит.
— Ну, тогда беги домой. Давай мне твои бутерброды, и я останусь.
Мегрэ поел один у себя в кабинете, потом пошел в лабораторию к Мерсу. Когда уже совсем стемнело, Мере взял с собой фотографа, целую кучу аппаратов и уехал. Действовать он должен был не совсем по закону, но поскольку Гийом Серр купил два стекла, а не одно, это не имело большого значения.
— Дайте мне, пожалуйста, Амстердам… — сразу же по возвращении к себе в кабинет поднял трубку Мегрэ. На другом конце провода бормотали что-то невнятное, и он понял, что мадам Оостинг еще не вернулась, а отвечает ему все та же уборщица.
Мегрэ позвонил жене:
— Ты не приедешь выпить со мной чего-нибудь на террасе пивной «У дофины»? Мне придется еще задержаться на час или на два. Возьми такси.
Вечер прошел довольно приятно. Им было так же уютно вдвоем, как на террасе какого-нибудь кафе на Больших бульварах. Правда, с того места, где они сидели, видна только большая серовато-белая лестница Дворца правосудия.
На улице Ла-Ферм его сотрудники, должно быть, уже работали вовсю. Согласно инструкциям Мегрэ, они должны были подождать, пока Серры не улягутся. Торрансу поручено дежурить перед домом во избежание неожиданностей, в то время как остальные проникнут в гараж и примутся за тщательный осмотр машины. Мере и фотограф ничего не забудут: снимут отпечатки пальцев, возьмут на анализ пыль и сделают все, что в таких случаях полагается.
Два раза Мегрэ оставлял жену, чтобы пойти позвонить в Амстердам. Но лишь в половине двенадцатого наконец ему ответили по-французски:
— Я не очень хорошо вас понимаю.
— Я говорю, что звоню из Парижа.
— А! Париж!
У нее был сильный акцент, впрочем довольно приятный.
— Из сыскной полиции, по поводу вашей приятельницы Марии. Вы ведь знаете Марию Серр, урожденную Ван Аэртс?
— А где она?
— Не знаю. Об этом я и хотел у вас спросить. Она вам часто писала?
— Да, часто. Я должна была встретить ее на вокзале, в среду утром.
— Она не приехала?
— Нет. И я беспокоюсь. Ни телеграммы, ни звонка.
— Ваша приятельница исчезла.
— Что вы хотите этим сказать?
— О чем она писала вам?
— О многом.
Она заговорила на своем языке, обращаясь к кому-то другому, вероятно к мужу.
— Вы думаете, что Марии нет в живых?
— Может быть. Писала она вам когда-нибудь, что она несчастлива?
— Да, она не была довольна. Ей не нравилась старая дама.
— Ее свекровь? А муж?
— Оказалось, что это не мужчина, а ребенок, который очень боится своей матери.
— Давно она вам об этом писала?
— Почти сразу же после того, как вышла замуж.
— Она уже тогда хотела его оставить?
— Нет еще. Она стала об этом думать около года назад.
— А в последнее время?
— Она решилась. Просила меня найти ей квартиру в Амстердаме, неподалеку от нас.
— И вы нашли?
— Да. И прислугу… Я встречала ее на вокзале.
— Не сможете ли вы послать мне копию писем вашей приятельницы? Они у вас сохранились?
— У меня сохранились все письма, но переписывать их — это слишком большая работа, они очень длинные. Я могу послать вам самые важные. Вы уверены, что с ней случилось несчастье?
— Я в этом убежден.
— Ее убили?
— Вероятно.
— Ее муж?
— Не знаю. Послушайте, мадам Оостинг, вы могли бы оказать мне большую услугу. У вашего мужа есть машина?
— Конечно.
— Не будет ли он так любезен отвезти вас в центральный полицейский участок, который открыт всю ночь? Вы скажете дежурному инспектору, что ждали свою приятельницу Марию. Покажете ее последнее письмо. Добавите, что очень встревожены и хотите, чтобы произвели розыск.
— Говорить мне о том, что вы звонили?
— Это роли не играет. Важно, чтобы вы потребовали расследования.
— Я еду.
— Благодарю вас. Не забудьте, что вы обещали послать мне письма.
Он почти сразу же снова вызвал Амстердам, на этот раз позвонил в полицию.
— Через несколько минут к вам приедет некая мадам Оостинг. Она расскажет вам об исчезновении своей приятельницы, мадам Серр, урожденной Ван Аэртс.
— Она исчезла в Голландии?
— Нет, в Париже. Чтобы начать действовать, мне необходима официальная жалоба. Как только вы зарегистрируете ее заявление, прошу вас послать мне телеграмму с требованием начать расследование.
На это ушло какое-то время. Инспектор на другом конце провода не понимал, как Мегрэ, находясь в Париже, мог оповестить его о том, что приедет мадам Оостинг.
— Я вам объясню позже. Все, что мне нужно, это ваша телеграмма. Пошлите ее срочной.
Он вернулся к мадам Мегрэ, скучавшей на террасе пивной:
— Сейчас выпью рюмку, и пойдем.
— Домой?
— Нет, ко мне в кабинет.
Это всегда ее смущало. Она бывала в здании на набережной Орфевр только в редких случаях и не знала, как ей там держаться.
— У тебя такой вид, словно ты забавляешься. Как будто хочешь подшутить над кем-то.
— Так оно почти что и есть. Над одним типом, который похож на турка, на дипломата и на мальчишку.
— Не понимаю.
— Ну и черт с ним!
Он редко бывал в таком веселом настроении. Сколько рюмок кальвадоса он выпил? Четыре? Пять? Прежде чем вернуться в свой кабинет, он проглотил еще кружку пива, взял жену под руку:
— Прошу тебя лишь об одном: не тверди мне, что здесь все в пыли, что кабинеты нужно как следует пропылесосить!
Через десять минут вся бригада, кроме Торранса, уже вернулась с улицы Ла-Ферм.
— Ну как? Все в порядке? Никакой загвоздки?
— Никакой. Нам никто не помешал. Торранс заставил нас подождать, пока в доме потушат свет, а Гийом Серр никак не мог улечься…
— А что в машине?
— Впечатление такое, что ею не пользовались уже дня два или три. Бензина там полбака. Внутри все в порядке. В багажнике я обнаружил две или три довольно свежие царапины.
— Как будто туда запихивали большой и тяжелый чемодан?
— Возможно.
— А может быть, сундук?
— Сундук или ящик.
— Внутри машины не было пятен крови?
— Нет. Не было и волос. Я об этом подумал. Мы захватили с собой прожектор, а в гараже есть штепсель.
Эмиль сейчас проявит фото.
— Я уже иду к себе наверх, — сказал фотограф. — Если вы подождете минут двадцать…
— Буду ждать. Тебе не показалось, Мере, что машину недавно чистили?
— Только не снаружи. В гараже ее не мыли. Но внутри она тщательно вычищена щеткой. Должно быть, вытаскивали коврик и выколачивали его, потому что я еле-еле собрал немного пыли. Сейчас исследую.
— А в гараже не было щетки?
— Нет. Я искал. Ее, наверное, унесли.
— Вообще, кроме царапин…
— Ничего подозрительного. Мне можно идти?
В кабинете остались только комиссар и мадам Мегрэ.
— Тебе не хочется спать?
— Нет.
Мадам Мегрэ окинула каким-то особенно пристальным взглядом ту обстановку, в которой ее муж провел большую часть жизни.