Глава 4

Время после полудня он провел в полной бездеятельности, сидя в жарко натопленном кабинете и выкурив при этом шесть или семь трубок. Почти во всех расследованиях неизбежно наступает такой момент — Мегрэ называл его «окном», — когда на руках имеется ряд исходных данных, нуждающихся в проверке, но их еще невозможно расставить по своим местам.

Это период спокойный и одновременно побуждающий к действию, поскольку появляется искушение построить гипотезы, сделать выводы, которые в дальнейшем могут оказаться и неверными.

Если бы Мегрэ следовал своим желаниям и если бы не повторял постоянно, что роль дивизионного комиссара заключается не в том, чтобы бегать повсюду, как охотничья собака, он бы сам увидел все своими глазами, как это и происходило в те времена, когда он был всего лишь инспектором.

Например, он завидовал Кёлемансу, что тот видел Лину Наур и ее некрасивую подругу в амстердамской квартире, где когда-то обе девушки жили вместе.

Ему хотелось бы вместо Лапуэнта провести целый день в доме на авеню Парк-Монсури, чтобы повсюду совать свой нос и вынюхивать во всех закоулках, открывать наугад ящики, наблюдать за Фуадом Уэни, Пьером Науром, за непонятной Нелли, которая, возможно, не была такой инфантильной, какой хотела казаться.

У Мегрэ не было обдуманного плана. Он шел вперед наобум, стараясь не придерживаться какой-то заранее определенной точки зрения.

Он улыбнулся, когда увидел, что в кабинет вошла, постучав в дверь, служанка супругов Пардон.

— Добрый день, господин Мегрэ…

Ведь для нее он не был комиссаром уголовной полиции, а всего лишь гостем, который раз в месяц приходил к ним в дом.

— Я принесла вам рапорт. Мосье Пардон поручил мне передать его лично вам.

Врач отпечатал его двумя пальцами на старой машинке, и в нем были заметны подчистки, пропущенные буквы, некоторые слова сливались.

Уж не начал ли Пардон составлять этот документ прошлой ночью, сразу же после ухода Мегрэ? Или он готовил его, печатая по нескольку строчек в перерывах между приемом своих больных? Комиссар бегло просмотрел написанное, и его губы еще шире раздвинулись в улыбке, когда он заметил педантичность своего друга, приложившего большие усилия, чтобы не пропустить ни одной детали, словно речь шла о медицинском заключении.

Как только комиссару сообщили, что в коридоре его ждут журналисты, он сразу же нахмурился. Помедлив немного, Мегрэ проворчал:

— Впустите их.

Их было пятеро, и еще два фотографа. Среди репортеров находился низенький Макий. Ему едва исполнилось двадцать лет, но, несмотря на это и на свой ангельский вид, он был таким же одержимым, как и вся парижская пресса.

— Что вы можете сообщить нам о деле Наура? Подумать только! Это было уже «дело Наура», и под таким названием оно, вероятно, скоро появится во всех газетах.

— Очень мало, ребята, ведь расследование только началось.

— Не думаете ли вы, что Наур мог покончить жизнь самоубийством?

— Разумеется, нет. У нас есть доказательства, что это иной случай. Пуля, застрявшая в черепной коробке после того, как прошла через горло, не соответствует калибру пистолета, обнаруженного под телом убитого.

— Выходит, он держал это оружие в руке, когда его убивали?

— Вполне возможно. Я уже предвижу следующие вопросы и сразу заявляю, что мне неизвестно, кто находился в тот момент в комнате.

— А в доме? — спросил малыш Макий.

— Молодая горничная-голландка, Нелли Фелтхеис, она спала на втором этаже в комнате, расположенной довольно далеко от той, в которой произошло убийство. Обычно у нее крепкий сон, и она утверждает, что ничего не слышала.

— А разве там не было секретаря?

Должно быть, они уже расспросили соседей и рассыльных, доставлявших продукты в дом.

— У нас нет других показаний, кроме утверждений самого Уэни о том, что он в это время был в городе и возвратился лишь после половины второго ночи. Он не заходил в комнату убитого, а сразу же поднялся к себе и лег в постель.

— А мадам Наур?

— Отсутствовала.

— Она уехала до или после драмы? — вновь спросил упрямый Макий, который умело подбирал слова.

— С этим еще не все ясно.

— Но такой вопрос тем не менее возникает?

— Вопросы всегда возникают.

— Например, вопрос о возможности преступления по политическим мотивам?

— Насколько мы знаем, Феликс Наур политикой не занимался.

— А его брат, который в Женеве?

Комиссар даже не предполагал, что они зашли так далеко в своих поисках.

— Не служил ли его банк прикрытием для ведения иной деятельности?

— На мой взгляд, ваши предположения слишком поспешны.

Тем не менее, Мегрэ следовало бы удостовериться в том, что Пьер Наур действительно прилетел в Париж утренним самолетом. До сих пор не было оснований предполагать, что он приехал сюда заранее.

— Был ли использован пистолет, найденный под телом жертвы?

Мегрэ ответил уклончиво, не выдавая своих догадок:

— Он находится у экспертов, и я еще не получил от них заключения. Теперь вам известно об этом деле почти столько же, сколько и полиции, и поэтому я прошу вас позволить продолжить расследование. Я обязательно приглашу вас, как только у меня появится что-то новое.

Он догадывался, что Макий оставит одного из своих товарищей в коридоре, чтобы наблюдать за его кабинетом и фиксировать всех посетителей, которых он будет принимать.

— Ну, а разве…

— Нет, ребята! У меня много дел, и я не могу уделить вам больше времени.

Эта беседа прошла не так уж плохо. Он вздохнул, помечтал о бутылке холодного пива, но не решился попросить кого-нибудь из сотрудников принести ее из пивной «Дофин».

— Алло!.. Лапуэнт?.. Ну как там?

— В доме по-прежнему мрачная атмосфера. Служанка злится, что ей не дают заняться уборкой. Нелли лежит в постели и читает детектив на английском языке. Что касается Пьера Наура, то он не покидает кабинета, где разбирает корреспонденцию и документы.

— Он не звонил?

— Один раз в Бейрут, чтобы известить отца о случившемся. Тот намерен вылететь ближайшим самолетом.

— Позови, пожалуйста, Пьера Наура.

— Он рядом со мной.

В трубке послышался голос женевского банкира.

— Я вас слушаю…

— Скажите, был ли у вашего брата нотариус в Париже?

— Три года назад, во время нашей последней встречи, Феликс упомянул о нем, сказав, что если умрет, завещание можно будет найти у мэтра Леруа-Бодье, бульвар Сен-Жермен. По случайности, я очень хорошо знаю Леруа-Бодье, какое-то время мы вместе изучали право, но затем потеряли друг друга из виду.

— Ваш брат сообщил содержание завещания?

— Нет. Он только дал мне понять с некоторой горечью, что, несмотря на упреки отца, остался одним из Науров.

— Вы ничего не обнаружили в бумагах, которые просматривали?

— В основном, это оплаченные счета, указывающие на то, что моя невестка не занималась разносчиками продуктов, возложив эту заботу на своего мужа. Почти ежедневные отчеты воспитательницы, сообщающей о детях, что доказывает привязанность к ним Феликса. Приглашения, письма от управляющих казино и крупье.

— Послушайте, господин Наур. Нет больше необходимости задерживать вас в доме. Вы можете ездить по Парижу, не покидая, однако, города. Если захотите жить в отеле…

— У меня нет такого намерения. Я буду ночевать в комнате брата. Возможно, я выйду из дома, но только затем, чтобы поужинать…

— Не мелеете ли вы снова передать трубку моему инспектору?.. Алло!.. Лапуэнт?.. Я только что разрешил Пьеру Науру уходить и приходить когда ему вздумается. Но это не касается Уэни, и я предпочитаю, чтобы горничная тоже не покидала дом… Служанка может пойти закупить продукты, а потом, если пожелает, возвратиться к себе домой. К концу дня я пришлю кого-нибудь заменить тебя, пока…

Он вошел в инспекторскую, где человек пятьдесят одновременно печатали рапорты на машинках или звонили по телефону.

— Кто здесь более или менее бегло может говорить по-английски?

Они молча переглянулись, и Барон робко поднял руку.

— Только предупреждаю — у меня плохое произношение.

— Где-то в пять или в шесть часов ты поедешь на Парк-Монсури на замену Лапуэнту и останешься там. Он тебя проинструктирует.

Возвращаясь в свой кабинет, Мегрэ увидел одетого в пальто Жанвье, который, казалось, принес в кабинет ледяное дыхание улицы.

— Я видел хозяина бара «Липы», толстого заспанного типа, который, я подозреваю, хочет выглядеть менее хитрым, чем есть на самом деле. Он утверждает, что не имеет никакого отношения к клубу на втором этаже, управляющим которого является некий Поцци, разве что клиенты клуба проходят в него через бар… По вечерам от восьми и часов до двенадцати в баре толпится народ, многие приходят, чтобы посмотреть телевизор. Вчера людей было больше обычного, поскольку показывали что-то интересное. Он не видел, когда Уэни пришел, но заметил, что ушел примерно в четверть второго…

— Получается, что Уэни мог прийти в любой момент и провести в клубе всего несколько минут?

— Да, возможно. Если вы разрешите, я сегодня вечером расспрошу Поцци, всех крупье и, в случае необходимости, постоянных посетителей клуба.

Мегрэ хотелось бы пойти туда самому. Какое-то время он колебался, но потом решил, что ему стоило бы отдохнуть после почти бессонной ночи, особенно если учесть работу, которая ждет его завтра.

— А что ты узнал в ресторане?

— Там очень маленький зал, в котором стоит такой сильный запах восточной кухни, что у меня закружилась голова. Бутрос выглядит толстым увальнем, который при ходьбе с трудом передвигает огромные ноги. По-видимому, он ничего не знал о том, что произошло этой ночью, потому что, когда я сказал ему о смерти Наура, он заплакал.

«Мой лучший клиент!.. Мой брат!.. — вскрикивал он. — Да, инспектор, я любил этого человека, как брата… Подумать только, он приходил сюда обедать, когда был еще студентом, и, случалось, я целыми неделями кормил его в кредит… Став богатым, он не забыл бедного Бутроса и, когда бывал в Париже, приходил сюда ужинать почти каждый вечер…

Вот, посмотрите, это его столик, в углу, у стоики…

— Он говорил с тобой о госпоже Наур?

— И выглядел при этом, как старая обезьяна, которая гримасничает, но в то же время искоса наблюдает за тобой… Он долго и восторженно говорил о красоте мадам Наур, ее нежности и любезности.

«И не такая уж гордая, инспектор!.. Приходя и уходя, она обязательно пожимала мне руку…»

— Когда он видел ее в последний раз?

— Говорит, что точно не помнит… Вначале она бывала здесь с мужем гораздо чаще, чем в последнее время, да… Это была красивая пара, они выглядели, словно влюбленные… Нет, между ними ничего не произошло, но, разумеется, она должна была заниматься домашними делами и детьми…

— Он не знает, что дети живут на юге?

— Возможно, и нет или, во всяком случае, делает вид, что ему это неизвестно…

Мегрэ невольно улыбнулся. Разве при расследовании этого дела хоть кто-нибудь не лгал? Все началось у Пардона прошлой ночью, когда возникла эта история с выстрелом, якобы раздавшимся из машины, и пожилой женщиной, указавшей на дом врача.

— Минутку! — сказал комиссар Жанвье. — Мне нужно позвонить. Останься здесь…

Он вновь обратился к Лапуэнту.

— Служанка не ушла?

— Мне кажется, я слышу, как она собирается.

— Не можешь ли ты позвать ее к телефону? Ему пришлось ждать долго, затем он услышал в трубке неприветливый женский голос:

— Что вам еще от меня нужно?

— Хочу задать вам один вопрос, мадам Воден. С какого времени вы живете в четырнадцатом округе?

— Не представляю, что это могло бы…

— Мне легко навести справки в комиссариате, где вы, должно быть, зарегистрированы.

— Три года…

— А где жили раньше?

— На улице Серван, в одиннадцатом округе.

— Вам приходилось тогда болеть?

— Мои болезни никого не касаются…

— Но вас лечил доктор Пардон?

— Он хороший человек, этот врач, который не задает вопросов, а лишь лечит…

Таким образом, небольшая загадка, над решением которой комиссар мучился с самого начала, когда узнал про эту историю от Пардона, нашла свое объяснение.

— Ну что, это все? Я могу идти за покупками?

— Еще один вопрос… Видно, вам нравится доктор Пардон… В таком случае, вы, возможно, направляли к нему знакомых…

— Возможно…

— Попытайтесь вспомнить… кому вы говорили о нем в доме, где теперь работаете?

Последовало довольно долгое молчание, и Мегрэ слышал, как дышит в трубку пожилая женщина.

— Я ничего не энаю.

— Мадам Наур?

— Она никогда не болела.

— Господину Уэни? Горничной?

— Да поймите же, я совсем не помню, кому говорила о враче! И потом, если мне не разрешают пойти на рынок, так арестуйте меня…

Мегрэ нажал на рычаг телефона. Табак в трубке погас, и, прежде чем набить другую, он поручил Жанвье дозвониться до аэропорта Орли.

— Спроси у инспектора, какой компании прнадлежал самолет, прибывший в начале двенадцатого.

— «Эр-Франс» или «Суис-Эр».

Жанвье повторил вопрос.

— «Суис-Эр»? — спрашивал он по телефону. — Один момент…

— Пусть тебя соединят со службой регистрации прибывающих пассажиров…

— Алло!.. Будьте любезны…

Через несколько минут Мегрэ уже знал, что Пьер Наур действительно прилетел утром из Женевы самолетом французской авиакомпании, и что ему удалось получить место лишь в последнюю минуту.

— А теперь, шеф?

— Как видишь, я проверяю… Тебе известно, в котором часу вечера ужинал Наур?

— Около половины девятого… Он ушел часом позже… Заказал молодого барашка, затем сладкий пирог с миндалем и изюмом…

— Зайди в соседний кабинет и передай это доктору Колинэ. Эти сведения нужны для того, чтобы установить время смерти…

Сам он тем временем искал номер телефона мэтра Леруа-Бодье. Мегрэ казалось, что это имя ему знакомо. Когда нотариус взял трубку, то сразу же воскликнул:

— Как жизнь, дорогой комиссар? Я уже давно не имел удовольствия видеть или слышать вас…

Мегрэ как раз пытался вспомнить, где они встречались, когда нотариус произнес:

— Вы помните дело Монтрона, этого моего старого клиента, жена которого…

— Да… Да…

— Чем могу быть полезен?

— Я полагаю, у вас хранится завещание некоего Феликса Наура…

— В самом деле… Он аннулировал старое и около двух лет назад составил новое…

— Знаете ли вы, почему он изменил завещание? Нотариус смущенно молчал.

— Вопрос деликатный, и у меня довольно трудное положение… Господин Наур никогда не доверял мне своих мыслей… Что касается самого завещания, то, вам известно, я должен хранить профессиональную тайну… Если это поможет, могу только сказать, что речь шла о сугубо личных причинах.

— Феликс Наур был убит прошлой ночью в своем кабинете.

— Ах! Но газеты ничего не сообщали об этом.

— Они расскажут о преступлении в ближайших выпусках.

— Преступника арестовали?

— На этот счет у нас есть только противоречивые предположения. Скажите, бывает ли так, что муж и жена одновременно составляют свои завещания?

— Подобные случаи мне встречались.

— А что касается супругов Наур?

— Я никогда не видел мадам и никогда не имел с ней дела. Это ведь бывшая королева красоты, не так ли?

— Да, верно.

— Когда состоятся похороны?

— Не знаю, тело еще находится у судебно-медицинского эксперта.

— Обычно мы ждем похорон и уже затем собираем всех заинтересованных лиц. Вы полагаете, это будет не скоро?

— Возможно.

— Вы известили семью?

— Брат, Пьер Наур, прибыл в Париж сегодня утром. Отец еще в полдень находился в Бейруте и должен был вылететь первым самолетом.

— А мадам Наур?

— Мы ждем ее завтра утром.

— Послушайте, мой дорогой комиссар, уже сегодня вечером я разошлю приглашения. Может быть, мы соберем всех завтра во второй половине дня?

— Это бы меня устроило.

— Хочется в меру возможностей, не нарушая профессиональной этики, помочь вам. Единственное, что я могу сообщить, — мадам Наур, если она была знакома с первым завещанием, будет неприятно удивлена при оглашении второго. Вам это будет полезно?

— Очень. Благодарю вас, мэтр. Жанвье возвратился в кабинет.

— Есть кое-что новое, — нерешительно заметил комиссар. — Если я правильно понял, мадам Наур в соответствии с первым завещанием должна была унаследовать большую часть состояния мужа. Примерно два года назад муж составил второе, и я удивлюсь, если жена получит больше минимума, предусмотренного законом.

— Вы думаете, что это она…

— Ты забываешь, что я никогда ничего не думаю до тех пор, пока не завершу расследование, — сказал он и добавил со скептической улыбкой: — Да и какое это имеет значение!

Вторая половина дня определенно была посвящена телефонным звонкам.

— Позвони в пансион «Пальмы» в Мужене. Он порылся в карманах и выудил оттуда клочок бумаги, на котором записал имя воспитательницы.

— Спроси, можно ли позвать мадемуазель Жобе.

Комиссар встал, почувствовав, что после долгого пребывания в кресле у него занемело все тело, и подошел к окну. Снег почти не падал. На улицах уже зажглись фонари, хотя кое-где свет горел и днем.

На мосту Сен-Мишель образовалась пробка, и трое полицейских свистели и размахивали руками, стараясь распутать клубок машин и автобусов.

— Алло! Это мадемуазель Жобе?.. Минутку, пожалуйста… Я передаю трубку комиссару Мегрэ… Нет, из уголовной полиции, из Парижа…

Мегрэ взял трубку и остался стоять, прислонившись к столу.

— Алло, мадемуазель Жобе… Надеюсь, что двое детей находятся с вами? Что?.. Вы не смогли с ними погулять, потому что идет дождь и холодно? Пусть вас утешит то, что в Париже из-за снега движение на дорогах почти прекратилось…

Я хочу, чтобы вы сказали, какие в последний раз получали известия от мосье Наура… Он звонил вам вчера?.. В котором часу?.. В десять часов утра… Да, я понимаю… Он всегда звонил до прогулки детей или по вечерам… У него на этот раз не было особой причины для звонка?.. Ничего неожиданного. Он звонил два-три раза в неделю…

А госпожа Наур?.. Реже?.. Один раз?.. Иногда раз в две недели?..

Нет, мадемуазель… Если я вам и задаю эти вопросы, то только потому, что господин Наур был убит сегодня ночью… Никого не арестовали… Вы не могли бы сказать, как давно работаете в этой семье?.. Вот уже пять лет? То есть с рождения первого ребенка…

К сожалению, я не могу сейчас выехать в Мужен… Может быть, мне придется поручить каннской полиции записать ваши показания… Да нет лее!.. Ничего не бойтесь… Я понимаю ваше положение…

Послушайте… Когда вы поступили на работу, супруги Наур много разъезжали, не так ли?.. Да… То в Канны, то в Довиль, то в Эвьян… Чаще всего они снимали виллу на весь сезон или на меньший срок… Они брали вас с собой?.. Часто?.. Да… Я отлично вас слышу…

Вы жили с ними и с их дочкой в «Рице»… Затем, спустя три года, родился мальчик… Это так?.. Ребенок не болен, и ему не нужен более теплый климат, чем в Париже? Если не ошибаюсь, ему сейчас два года… И это чертенок…

Да, прошу вас, пойдите туда… Я жду у телефона…

Он объяснил Жанвье:

— Дети затеяли ссору в соседней комнате… Она производит впечатление порядочной девушки.. Ее ответы ясны, и она их дает без колебания,.. Хорошо бы и дальше так!..

Алло!.. Да… Итак, господин Наур занимался детьми больше, чем его жена… И это ему вы отправляете ежедневно отчеты об их здоровье и о том, чем они занимаются..

Вы не замечали какой-то напряженности в отношениях между супругами?. Трудно сказать, я понимаю… Каждый существовал сам по себе… Вас это не удивляло?.. Только вначале?.. Вы к этому привыкли…

Они навещали детей вместе?.. Редко… Я вам очень благодарен за помощь… Понимаю, вам больше ничего не известно… Благодарю вас, мадемуазель…

Мегрэ глубоко вздохнул и раскурил погасшую трубку.

— А теперь меня ждет неприятная обязанность… Хотя, по правде, я говорю это по привычке, ведь следователь Кайот очень любезный человек…

Он взял со стола рапорт своего друга Пардона и не спеша направился в ту часть Дворца правосудия, где размещаются судебные следователи. Кайот не мог расположить свой кабинет в отстроенном недавно крыле, и его рабочее помещение соответствовало описаниям романистов прошлого века.

Казалось, что даже секретарь суда сошел с картины Форена или Стенлина[1] и для большего сходства ему лишь не хватало люстриновых нарукавников.

Папки с бумагами заполняли деревянные, выкрашенные в черный цвет полки, часть их, не уместившись, громоздилась на полу. Комната освещалась обычной лампой без абажура.

— Садитесь, Мегрэ… Ну так что же?..

Комиссар рассказывал подробно. Больше часа он сидел на неудобном стуле и выкладывал все, что знал. Когда он наконец ушел, дым из его трубки и от сигарет, выкуренных следователем, превратился в густую пелену, висевшую в воздухе вокруг лампочки.

Глава 5

С половины десятого Мегрэ находился в аэропорту, хотя рейс из Амстердама ожидался лишь в девять часов пятьдесят семь минут. Было воскресенье. Когда комиссар брился, то слышал, как диктор радио советовал автомобилистам садиться за руль только в случае необходимости, потому что слежавшийся на дорогах снег стал скользким и гололед усилился.

Его привез Люка, который ждал Мегрэ в машине уголовной полиции. В холле аэропорта было оживленнее, чем на парижских улицах, здесь стояла такая нечеловеческая жара, что кровь ударяла в голову.

Комиссар, выпив кружку пива в одном из баров, почувствовал, как лицо его покраснело, и снова пожалел, что поддался уговорам мадам Мегрэ и надел этот связанный ею удушливый шарф.

Голос диктора сообщил, что самолет из Копенгагена, летящий через Амстердам, задерживается на десять минут, и он принялся прогуливаться взад и вперед, наблюдая за полицейскими. Стоя на выходе, они рассматривали паспорта, бросали короткий взгляд на лицо пассажира, а затем ставили или не ставили печать.

Накануне, около восьми часов, когда он собирался сесть за стол, включив телевизор, ему на бульвар Ришар-Ленуар позвонил Кёлеманс.

— Лина Наур заказала два места в самолете, вылетающем в Париж в восемь часов сорок пять минут.

— Ее сопровождает Алваредо?

— Нет, второе место для ее подруги, Анны Кехель. Молодой человек зарезервировал место в самолете, который вылетает в одиннадцать двадцать две, а значит, прибывает в Париж: в двенадцать сорок пять.

— Они снова созванивались?

— Примерно в пять часов. Лина Наур сообщила время отъезда и сказала, что летит с подругой. Он ответил, что отправится следующим рейсом. Когда он спросил, как идут дела, она заверила его, что чувствует себя довольно хорошо и что температура у нее понизилась до 37,5.

Наконец объявили о прибытии самолета. Мегрэ прижался к холодному стеклу, наблюдая за обычной суетой вокруг воздушного лайнера.

Он не увидел Лину Наур среди первых пассажиров, спускавшихся по трапу, и уже опасался, что она решила отказаться от вылета, но тут заметил молодую женщину в шубе из морской выдры, шедшую под руку с подругой.

Анна Кехель, маленькая и темноволосая, была одета в пальто едкого зеленого цвета из толстой шерстяной ткани.

Стюардесса помогла Лине подняться в небольшой автобус, где уже разместились другие пассажиры, и дверца его закрылась.

Выйдя последними из самолета, обе женщины последними прошли паспортный контроль, и Мегрэ, опершись о стенку билетной кассы, имел полную возможность рассмотреть их вблизи.

Была ли в самом деле Лина Наур красавицей? Пожалуй, это зависело от вкуса. У нее было светлое, почти белого цвета лицо, свойственное северянам, о чем говорил Пардон, маленький острый носик и глаза цвета голубого фарфора.

В это утро она выглядела осунувшейся, и казалось, что лишь благодаря огромному усилию ей удается держаться на ногах.

Что касается Анны Кехель, особы некрасивой, но симпатичной, она производила впечатление женщины, способной рассмеяться от каждого пустяка.

Он шел поодаль за ними до таможни, где подруги несколько минут ждали, пока закончат досмотр зеленого чемодана и другого, более дешевого, который, вероятно, принадлежал Анне.

Носильщик взял их вещи и, дойдя до края тротуара, подозвал, такси, а Мегрэ в это время усаживался рядом с Люка.

— Это они?

— Да. Смотри не потеряй их машину из виду.

Следовать за ними было легко, шофер такси ехал осторожно, и им понадобилось минут сорок, чтобы добраться до парка Монсури.

— Вы считали, что они поедут в другое место?

— Я ничего не считал. Просто хотел быть уверенным… Поставь машину позади такси, как только оно остановится, и жди меня.

Обе женщины вышли из машины, и, прежде чем подойти к садовой решетке, Лина Наур посмотрела на дом снизу вверх, постояла в нерешительности на месте и лишь затем пошла за подругой.

Мегрэ обогнал их и остановился перед крыльцом.

— Кто вы? — спросила Лина, нахмурив брови. Она говорила с легким акцентом.

— Комиссар Мегрэ. Я расследую обстоятельства смерти вашего мужа. Позвольте пройти с вами в дом…

Она не протестовала и только плотнее запахнула шубу. Было видно, что она нервничает. Шофер принес багаж, оставив его на крыльце, а Анна Кехель открыла сумочку, чтобы расплатиться с ним.

Толстый Торранс, заступивший на дневное дежурство, молча открыл дверь, и Лина посмотрела на него скорее с удивлением, чем с беспокойством.

Чувствовалось, что она не знала, ни что ей делать, ни куда направиться: то ли подняться к себе в комнату, то ли войти в кабинет мужа.

— Где находится его тело? — спросила она у Мегрэ.

— В Институте судебно-медицинской экспертизы.

Может быть, Мегрэ показалось, что она вздохнула с облегчением после того, как узнала, что покойного нет в доме? Похоже, ее била дрожь, и она находилась в таком напряженном состоянии, что двигалась машинально.

Наконец она взялась за ручку двери комнаты мужа, но прежде, чем успела на нее нажать, та отворилась изнутри. За дверью был Пьер Наур, удивленно взглянувший на четырех человек, стоявших в коридоре.

— Добрый день, Пьер, — сказала она, протягивая ему руку.

Действительно ли женевский банкир помедлил на какое-то мгновение? Но он протянул ей руку.

— Где это случилось?

Пьер Наур посторонился, пропуская в комнату Лину, ее подругу и комиссара. Торранс остался в коридоре

— Здесь.. У письменного стола…

Она нерешительно сделала несколько шагов, увидела пятно крови и отвернулась.

— Как это произошло?