Глава 1

Мегрэ снилось, что он отбивается от невидимого злодея, трясущего его за плечо. Рука не подчинялась комиссару и казалась вялой, словно одеревеневшей.

— Кто это? — крикнул он, смутно сознавая всю бессмысленность вопроса. Да и произнес ли он вообще что-нибудь?

— Жюль!.. Телефон…

Сквозь сон он слышал какой-то звук, казавшийся ему угрожающим, и лишь спустя несколько мгновений осознал, что это телефонный звонок, а он лежит в постели, и жена тормошит его за плечо. Комиссар протянул руку к телефону, стараясь стряхнуть с себя сон. Мадам Мегрэ сидела на постели рядом с ним, лампа у изголовья светила неясным светом.

— Алло!

Он чуть было не повторил снова, словно во сне: «Кто это?».

— Мегрэ?.. Говорит Пардон…

Комиссар бросил взгляд на будильник, стоявший на ночном столике жены. Половина второго. С традиционного ужина у Пардонов они вернулись в начале двенадцатого. В этот раз гвоздем вечера была фаршированная баранья лопатка.

— Да… Я слушаю…

— Извините, что я разбудил вас. Но только что в моем доме произошло неприятное происшествие, и мне кажется, оно входит в вашу компетенцию…

Больше десяти лет Мегрэ и Пардоны дружили семьями, но тем не менее обоим мужчинам никогда не приходила в голову мысль обращаться друг к другу на «ты».

— Я вас слушаю, Пардон… Продолжайте…

Голос на другом конце провода был встревоженным и одновременно смущенным.

— Думаю, вам стоило бы приехать… Вы бы лучше поняли ситуацию…

— Надеюсь, несчастья не случилось?

Пардон запнулся.

— Нет… Не совсем так, но…

— С женой все в порядке?

— Да… Она готовит для нас с вами кофе.

Мадам Мегрэ пыталась по репликам мужа понять, что произошло, и вопросительно смотрела на него…

— Я сейчас буду…

Мегрэ повесил трубку. Теперь он окончательно проснулся, и на его лице появилась тревога. Впервые доктор Пардон звонил ему в такое время, и комиссар, который хорошо знал врача, понял, что случилось что-то серьезное.

— В чем дело? — произнесла мадам Мегрэ.

— Не знаю… Я нужен Пардону… Кажется, у него есть основания, чтобы я приехал…

— Весь вечер он был очень весел… И его жена тоже… Мы говорили об их дочери и зяте, о поездке на Балеарские острова, которую они планируют на будущее лето…

Слушал ли ее Мегрэ? Встревоженный, он одевался, пытаясь догадаться, чем был вызван ночной звонок доктора Пардона.

— Я приготовлю тебе кофе…

— Не стоит… Мадам Пардон как раз этим занимается…

— Вызвать такси?

— Не надо. Погода отвратительная, машина приедет не раньше, чем через полчаса…

Наступило 14 января, пятница. Весь день в Париже температура была ниже двенадцати градусов. Снег, наваливший за последние дни, настолько смерзся, что его невозможно было убирать, и, несмотря на рассыпанную по тротуарам соль, повсюду оставались островки льда, на которых поскальзывались прохожие.

— Не забудь свой теплый шарф…

Этот шарф из плотной шерсти связала мадам Мегрэ, и он еще ни разу не надевал его.

— Может быть, мне пойти с тобой?

— Зачем?

Ей не нравилось, что он уходит один в такую ночь. Возвращаясь домой от Пардонов, они шли осторожно, глядя под ноги, и все же Мегрэ поскользнулся и упал на углу улицы Шемен-Вер. Некоторое время он сидел на земле, ошеломленный и какой-то пристыженный.

— Ты не ушибся?

— Нет… Я просто не ожидал, что упаду…

Он отказался от ее помощи, сам поднялся и не захотел, чтобы она взяла его под руку.

— Не стоит, а то мы упадем оба…

Теперь она проводила его до двери, поцеловала, прошептала:

— Будь осторожен…

Она не закрывала дверь до тех пор, пока Мегрэ не спустился на первый этаж. Он не пошел по улице Шемен-Вер, а предпочел сделать небольшой крюк, направляясь от бульвара Ришар-Ленуар к бульвару Вольтера, где жили супруги Пардон.

Он двигался медленно. Были слышны только его шаги. На улицах ни такси, ни машин. Париж казался вымершим, и Мегрэ вспоминал, что он видел его таким, парализованным от холода, всего два или три раза в своей жизни.

Однако по бульвару Вольтера, со стороны площади Республики, медленно катил грузовик, рабочие разбрасывали с него лопатами соль по тротуару.

Свет горел лишь в квартире Пардонов, все окна соседних домов были темны. Мегрэ показалось, что он видит за шторами чей-то силуэт, и когда он добрался до двери, та открылась прежде, чем комиссар успел позвонить.

— Еще раз извините меня, Мегрэ…

На докторе Пардоне был тот же самый темно-синий костюм, в котором он был за ужином.

— Я попал в затруднительное положение и не знаю, что мне теперь делать…

В лифте комиссар заметил, что лицо врача осунулось.

— Вы не ложились?

Пардон, смущаясь, объяснил:

— Когда вы ушли, я еще не хотел спать и принялся заполнять регистрационные карточки…

Иными словами, несмотря на занятость по работе, он не хотел переносить традиционный ужин на другой день.

На этот раз супруги Мегрэ засиделись у них дольше обычного. Разговор в основном шел об отпуске, и Пардон заметил, что его пациенты после отдыха выглядят более уставшими.

Они прошли через комнату для посетителей, где горела лишь небольшая лампа, и вместо того, чтобы направиться в гостиную, свернули в кабинет Пардона.

Мадам Пардон появилась сразу же, принеся на подносе две чашки, кофейник и сахарницу.

— Прошу извинить, что не одета… Но я уже ухожу, мужу нужно поговорить с вами

На ней был светло-голубой халат, накинутый на ночную рубашку, и тапочки без задников на босу ногу.

— Муж не хотел вас беспокоить… Это я настояла, и если я не права, прошу меня простить.

Она налила им кофе и направилась к двери.

— Я не смогу заснуть, пока вы не закончите, так что не стесняйтесь, если что-нибудь понадобится… Вы не хотите есть, Мегрэ?

— Я слишком хорошо поужинал, чтобы успеть проголодаться…

— Ты тоже не хочешь?

— Спасибо.

Дверь комнаты, где Пардон осматривал своих пациентов, была открыта. Посередине ее стояла высокая кушетка, покрытая белой простыней, испачканной кровью. Большие пятна крови Мегрэ заметил и на зеленом линолеуме.

— Присаживайтесь… Выпейте сначала кофе — Пардон указал на груду бумаг и карточек на своем столе.

— Видите ли… Людям не приходит в голову, что помимо консультаций и визитов мы должны выполнять еще эту бюрократическую работу… Часто приходится выезжать по срочным вызовам, постоянно откладываешь писанину на потом, и в один прекрасный день оказывается, что просто тонешь в бумагах… Я рассчитывал уделить этому занятию два или три часа…

А ведь Пардон начинал визиты в восемь, а с десяти приступал к приему больных в своем кабинете. Квартал Пикпюс не принадлежал к разряду богатых. Здесь жили малообеспеченные люди, и нередко в приемной собиралось до пятнадцати человек одновременно. можно перечислить по пальцам те традиционные ужины, во время которых Пардона не вызывали бы по телефону и он не отлучался бы на час, а то и больше.

— Я погрузился в эти бумаги… Моя жена спала… Было очень тихо, и я даже вздрогнул, когда раздался звонок в квартиру… Открыв дверь, я увидел мужчину и женщину, которые произвели на меня странное впечатление…

— Почему?

— Прежде всего потому, что я их не знал, а ведь среди ночи меня обычно беспокоят лишь мои постоянные клиенты, и только те, у которых нет телефона…

— Понимаю…

— Еще мне показалось, что они живут не в этом квартале. На женщине была шуба из морской выдры и такая же шапка. Случилось так, что моя жена, листая два дня назад журнал мод, вдруг сказала: «Когда ты надумаешь подарить мне шубу, выбирай не норковую, а из морской выдры. Норку носят все, а вот выдра…»

Остальное я тогда не дослушал, но вспомнил об этих словах, когда, открыв дверь, с удивлением обнаружил их. Мужчина тоже был одет не так, как одеваются на бульваре Вольтера.

Он спросил с легким акцентом:

«Доктор Пардон?»

«Да, это я.»

«Эту даму только что ранили, и я хотел бы, чтобы вы ее осмотрели».

«Как вы узнали мой адрес?»

«Нам дала его какая-то пожилая женщина, проходившая по бульвару Вольтера… Полагаю, одна из ваших клиенток…»

Женщина, очень бледная, казалось, вот-вот потеряет сознание. Она бессмысленно смотрела на меня, прижав руки к груди.

«Я думаю, вам нужно поторопиться, доктор», — сказал мужчина, снимая перчатки. «Что за ранение?» Я повернулся к женщине, яркой блондинке, на вид ей не было тридцати.

«Снимите шубу…»

Она молча сбросила шубку, и я увидел, что ее соломенного цвета платье до пояса пропитано кровью.

Вот, взгляните на это пятно крови возле моего стола на том месте, где она стояла.

Я провел ее в кабинет и попросил снять платье, предложив свою помощь. Она покачала головой и разделась самостоятельно.

Мужчина не пошел с нами, но дверь между двумя комнатами оставалась открытой, и он продолжал говорить со мной, или, вернее, отвечать мне. Я надел халат. Вымыл руки. Женщина неподвижно лежала на животе, не издавая ни единого звука.

— Который был час? — спросил Мегрэ, закуривший свою первую трубку с тех пор, как Пардон позвонил ему.

— Я посмотрел на часы, когда раздался звонок. Было десять минут второго. Все это произошло очень быстро, гораздо быстрее, чем я рассказываю.

Я промыл рану, остановил кровотечение и только тогда задумался о том, что же происходит. На первый взгляд, рана казалась не слишком тяжелой, хотя кровь еще сочилась.

Продолжая заниматься раной, я попросил мужчину рассказать, что произошло.

«Я шел по бульвару Вольтера, в ста метрах отсюда, эта женщина шла впереди…»

«Не будете же вы утверждать, что она поскользнулась?»

«Я удивился, увидев ее на улице одну в такой час, и замедлил шаг с тем, чтобы она не подумала, что я иду за ней… И тогда я услышал, как приближается какая-то машина…»

Пардон прервал рассказ, чтобы допить кофе и налить себе вторую чашку.

— Вам тоже?

— С удовольствием…

Мегрэ одолевала сонливость, у него пощипывало переносицу, и он чувствовал, как начинается насморк. Десять его сотрудников свалил грипп, это осложнило работу в последние дни.

— Я стараюсь как можно более точно передать вам наш разговор, но не могу поручиться за каждое слово… Я обнаружил, что между третьим и четвертым ребром рана более глубокая, при ее обработке что-то упало на пол, причем я не сразу обратил на это внимание.

— Пуля?

— Подождите…

Мужчина в соседней комнате продолжал свой рассказ:

«Поравнявшись с дамой, машина притормозила, хотя и до этого ехала не быстро. Я увидел, как из открытого окошка высунулась рука…»

Мегрэ прервал врача:

— Из передней или из задней дверцы?

— Он мне этого не сказал, и у меня даже в мыслях не было спросить его… Не забывайте, что я фактически делал операцию… Мне приходилось заниматься этим в экстренных случаях, но я не хирург по специальности, и вся эта история мне казалась странной… Что меня удивляло больше всего, так это полное молчание пациентки…

Мужчина же продолжал:

«Я услышал звук выстрела и увидел, как женщина пошатнулась, попыталась уцепиться за стену дома, затем у нее подкосились колени, и она медленно осела в снег…

Машина набрала скорость и исчезла… Я бросился к женщине и увидел, что она жива. Ей удалось самостоятельно, хотя и держась за меня, подняться на ноги… Я спросил ее, не ранена ли она, и она молча кивнула.»

«Она и с вами не разговаривала?»

«Нет… Я не знал, что делать… Я оглядывался вокруг, надеясь найти кого-нибудь в помощь… Проходила пожилая женщина, я спросил у нее, где можно найти врача… Она указала на ваш дом и назвала фамилию…»

Пардон замолчал и глядел на Мегрэ с видом провинившегося ребенка.

Тогда комиссар спросил:

— Этому человеку не пришло в голову отвезти ее в больницу?

— Вот и я сказал ему, что мы находимся в двух шагах от больницы Сент-Антуан. А он лишь прошептал: «Я этого не знал.»

— Он, видно, не знал и того, что главный комиссариат квартала находится в ста метрах отсюда?

— Наверное… Я был в затруднительном положении… Знаю, что я не имел права оказывать помощь, не предупредив тотчас же полицию, ведь речь шла об огнестрельном ранении. Но с другой стороны, я ведь уже начал операцию… Я сказал себе: «Окажу ей первую помощь и, как только закончу, сразу же вызову санитарную машину…»

«Вместо окровавленной одежды я могу дать вам купальный халат,» — предложил я.

Она вновь покачала головой и через несколько секунд уже самостоятельно надела комбинацию, платье, а затем вышла в мой кабинет к мужчине, который ее привел.

Я сказал им обоим:

«Присаживайтесь… Через минуту я освобожусь…»

Мне нужно было снять резиновые перчатки, испачканный халат и закрыть пробками пузырьки с лекарствами.

«Я должен записать ваши имена и адреса… Если вы предпочитаете лечиться не в больнице, а в какой-нибудь частной клинике, скажите мне, и я сделаю все необходимое…»

Мэгре уже понял, что произошло дальше:

— Как долго вы занимались своими делами?

— Трудно сказать… Помню, я поднял пулю, упавшую на пол во время операции, затем бросил в корзину использованную вату и бинты… Наверное, две или три минуты… По-прежнему продолжая беседовать с ними, я подошел к двери и увидел, что в моем кабинете никого нет…

Сначала я бросился в прихожую, потом выбежал на лестничную площадку… Не услышав ни шума спускающегося лифта, ни шагов по лестнице, я вернулся в кабинет и посмотрел в окно, но не мог разглядеть тротуара у дома…

Именно в этот момент я услышал, как тронулась с места какая-то машина… Судя по звуку, это был мощный спортивный автомобиль.. Когда я открыл окно, то увидел, что бульвар Вольтера пуст, и только со стороны площади Республики движется грузовик, разбрасывающий соль, да вдалеке шел одинокий прохожий…

Если не считать самых близких своих сотрудников — таких, как Люка, Жанвье, Торранс, и недавно принятого Лапуэнта, к которым Мегрэ испытывал чувство искренней привязанности, — комиссар дружил лишь с доктором Пардоном.

Оба они, будучи в сущности ровесниками, ежедневно занимались тем, что лечили болезни — людей и общества, и поэтому их взгляды на жизнь во многом совпадали.

Они могли после своих традиционных ужинов, устраиваемых то на бульваре Ришар-Ленуар, то на бульваре Вольтера, часами беседовать, совсем не замечая времени, и приходили к одним и тем же выводам — так был схож их жизненный опыт. Не уважение ли, которое каждый испытывал по отношению к другому, мешало им перейти на «ты»?

В эту ночь, несмотря на царившие в кабинете врача тишину и покой, они не чувствовали себя так непринужденно, как за улейном. Возможно, это объяснялось тем, что случай впервые столкнул старых друзей на почве их профессиональных интересов.

Доктор, выглядевший смущенным, говорил быстрее обычного, и чувствовалось, что он желает поскорее доказать свои благие намерения, как если бы его допрашивали на совете коллегии адвокатов. Мегрэ, со своей стороны, не решался задавать слишком много вопросов, выбирая после некоторого колебания лишь те, которые казались ему неизбежными.

— Скажите, Пардон, в самом начале вы говорили, что мужчина и женщина, как вам показалось, не проживают в этом квартале.

Доктор пробовал объяснить:

— Моя клиентура — это лавочники, ремесленники и небогатые люди. Я не какое-нибудь светило, а всего лишь тот, кому приходится по двадцать раз на дню преодолевать пять или шесть этажей в домах без лифта, таская с собой сумку с инструментами. На этом бульваре есть дома, где живут зажиточные люди, но я никогда не видел здесь кого-нибудь, кто был бы похож на моих недавних посетителей…

Хотя женщина и не произнесла ни одного слова, у меня сложилось впечатление, что она иностранка… У нее черты типичной северянки: молочной белизны лицо, белокурые волосы, которые редко можно увидеть в Париже, да и то разве что крашеные, но это не тот случай… Судя по ее груди, я могу полагать, что она родила по меньшей мере одного ребенка и кормила его своим молоком…

— Не было ли у нее какой-нибудь особой приметы?

— Нет… Хотя, подождите… Шрам, длиной около двух сантиметров, идущий от левого глаза в направлении уха… Я его заметил потому, что он имел форму гусиной лапки, а на молодом лице это выглядит довольно пикантно…

— Вы думаете, она молчала умышленно?

— Уверен, что это было так… Я видел их на лестничной площадке и в своем кабинете и думаю, что они знали друг друга, притом очень близко. Возможно, я скажу глупость… Мне кажется, что существует нечто неуловимое, объединяющее истинно влюбленных, и что эта связь чувствуется даже тогда, когда они не смотрят друг на друга…

— Расскажите мне, как выглядел он.

— Его я видел совсем недолго, он не снимал пальто из мягкой ворсистой ткани…

— На нем была шляпа?

— Нет. Он был с непокрытой головой. У него черные волосы, лицо с тонкими чертами, загорелая кожа, карие глаза… Я дал бы ему двадцать пять-двадцать шесть лет, и, судя по манере говорить, по его поведению, одежде, я сказал бы, что он всегда вращался среди привилегированных людей… Красивый парень, с виду нежный, немного меланхоличный… Вероятно, он испанец или из Южной Америки… Что мне теперь делать?.. Не зная их имен, я не могу заполнить на них медицинскую карточку… Да и, очевидно, речь идет о преступлении…

— Вы поверили тому, что рассказал вам мужчина?

— В тот момент я просто не задумывался над тем, что он говорил… И только потом, когда обнаружил, что они исчезли, объяснения мужчины показались мне странными…

Мегрэ внимательно рассматривал пулю.

— Стреляли, вероятно, из пистолета калибра 6,35… Это оружие опасно лишь при выстреле с близкого расстояния и не отличается большой точностью…

— Это и объясняет характер ранения… До того, как пуля засела между двумя ребрами, она наискось прошила спину, сорвала кожу, оставив след в несколько сантиметров…

— Далеко ли могла уйти женщина в таком состоянии?

— Не могу сказать определенно, не исключено, что, прежде чем добраться сюда, она приняла какое-нибудь болеутоляющее средство. Женщина совсем не реагировала на боль, а ведь именно наружные раны обычно бывают самыми болезненными…

— Послушайте, Пардон, — пробормотал Мегрэ, вставая со стула. — Я постараюсь заняться этой парой. Завтра утром пришлите мне свои письменные объяснения о случившемся и повторите в них все, что вы только что рассказали…

— У меня будут неприятности?

— Вы обязаны оказывать помощь каждому, если его жизнь в опасности. Разве не так?

Мегрэ снова закурил трубку, потом надел перчатки, шляпу.

— Я буду держать вас в курсе.

На улице по-прежнему царил ледяной холод, и, пристально глядя на снег у стен домов, Мегрэ прошел метров сто, но не обнаружил ни пятен крови, ни каких-либо следов падения. Затем, вернувшись назад, он пересек площадь Леона Блюма и вошел в полицейский участок, разместившийся на первом этаже мэрии.

Бригадира Демари, дежурившего в эту ночь, он знал давно.

— Привет, Демари…

Удивленный появлением шефа из уголовной полиции, тот поднялся со смущенным видом, отложив книжку комиксов.

— Привет, Лувель…

Сержант Лувель варил кофе на спиртовке.

— Скажите-ка мне, вы слышали что-нибудь приблизительно час назад?

— Нет, господин дивизионный…

— Что-то вроде выстрелов, в сотне метров отсюда…

— Ничего…

— Между часом и часом десятью…

— С какой стороны?

— Со стороны бульвара Вольтера, в направлении площади Республики.

— Незадолго перед тем отсюда направился патруль, сержанты Матис и Бернье. Они шли по бульвару Вольтера и, должно быть, спустились по нему до улицы Амело…

— Где находится патруль в настоящий момент?

Бригадир бросил взгляд на электрические часы.

— Где-то в районе площади Бастилии, если уже не на улице Рокет. Они вернутся в три… Вы хотите, чтобы мы попытались связаться с ними?

— Нет, не нужно… Вызовите для меня такси… Когда вернется патруль, позвоните мне на набережную Орфевр.

Пришлось звонить два или три раза, прежде чем нашлась свободная машина. Затем Мегрэ набрал номер своего домашнего телефона.

— Не волнуйся, если я вернусь только под утро… Сейчас я в комиссариате квартала… Мне вызвали такси… Да нет же!.. Они ни при чем во всей этой истории… Но я должен заняться расследованием уже сейчас… Нет, я не падал… Пока…

Такси обогнало грузовик с солью, двигавшийся со скоростью пешехода, и лишь три легковые машины встретились по пути на набережную Орфевр, где стоявший перед воротами часовой казался застывшим от холода.

Поднявшись наверх, Мегрэ разыскал Люка, в эту ночь дежурившего вместе с инспекторами Жюсье и Лурти. Больше во всем здании никого не было.

— Добрый вечер, ребята… Для начала обзвоните все больницы и все частные клиники Парижа… Я хотел бы знать, не обращались ли туда этой ночью после половины второго мужчина и женщина… Возможно, что обратилась за помощью лишь женщина, раненая в спину… Вот как они выглядели…

Он старался повторить все, что ему рассказал Пардон.

— Начните с кварталов в восточной части города…

Трое полицейских устремились к телефонам, а Мегрэ вошел в свой кабинет, включил свет, снял пальто и толстый вязаный шарф. Он не верил в историю с выстрелом, раздавшимся из проезжавшей вдоль тротуара легковой машины. К этому приему прибегают лишь профессиональные преступники, а Мегрэ никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них был вооружен пистолетом калибра 6,35. Кроме того, стреляли один раз, что довольно редко бывало при нападениях из автомобиля.

Как и Пардон, он был убежден, что мужчина и женщина знали друг друга. Доказательством служило их внезапное исчезновение, когда они, словно сообщники, воспользовались тем, что врач на пару минут задержался в своем кабинете.

Мегрэ вернулся к трем полицейским, которые заканчивали звонить по телефонам.

— Ничего не обнаружили?

— Ничего, шеф…

Он сам позвонил на дежурный полицейский пост.

— Вам не звонили около часа ночи? Не было сообщений о выстреле?

— Минутку… Я спрошу у коллег…

Через какое-то время последовал ответ:

— Есть сообщение о драке и ножевом ранении в ресторане на бульваре Порт д'Итали… Вызовы скорой помощи в связи с переломами рук и ног при падении… Теперь, когда все разошлись по домам, вызовов становится меньше, но все равно звонят каждые десять минут…

Едва он положил трубку, как его позвал Люка:

— Вам звонят, шеф…

Это был Демари из комиссариата одиннадцатого квартала.

— Патруль только что возвратился… Матис и Бернье не видели ничего необычного и сообщают лишь о нескольких случаях падения из-за гололедицы… Да, Матис также заметил «альфу-ромео» красного цвета, стоявшую напротив дома 76—6 по бульвару Вольтера, он даже сказал своему приятелю: «Вот бы нам эту машину на время дежурства…»

— Который был час?

— Между пятью и десятью минутами второго. Матис машинально провел рукой по капоту и почувствовал, что он еще теплый.

Это означало, что те двое только что вошли в здание, где в час десять позвонили врачу.

Как им удалось узнать адрес Пардона? Матис на вопрос Мегрэ ответил, что никакой пожилой женщины не заметил, хотя и прошел по всему бульвару.

— Откуда появилась эта пара? Почему они остановились именно на бульваре Вольтера, как раз напротив полицейского комиссариата?

Оповещать полицейские радиомашины было уже поздно, красный автомобиль имел достаточно времени, чтобы оказаться где угодно.

Мегрэ что-то невнятно бормотал, хмуря брови и выпуская дым из трубки, а Люка пытался понять, что он бурчит себе под нос…

— Иностранцы… испанского типа… женщина ничего не говорила… потому что не знала французского языка?.. Выглядит, как северянка… но почему бульвар Вольтера и почему Пардон?..

Это больше всего сбивало его с толку. Если они жили в Париже, то почти наверняка в богатых кварталах, да и врача можно найти чуть ли не на каждой улице… Если в женщину стреляли в каком-нибудь доме, то почему не вызвать врача, вместо того чтобы тащить раненую по улицам да еще по морозу?

А если они в Париже проездом и остановились в каком-нибудь отеле?.. Это маловероятно… Там звук выстрела редко остается незамеченным…

— Что ты на меня так смотришь? — внезапно спросил он Люка. Казалось, присутствие инспектора он обнаружил только сейчас.

— Жду ваших указаний.

— Ты думаешь, я знаю, что надо делать?

Он усмехнулся собственной беспомощности.

— Все эти россказни не выдерживают никакой критики, и хотел бы я знать, за какой конец ухватиться, чтобы все распутать. Не говоря уже о том, что меня разбудил телефонный звонок в самый разгар какого-то кошмарного сна.

— Хотите кофе?

— Меня только что им угощали… Какой-то тип, испанец с виду, и женщина с наружностью северянки звонят во втором часу в дверь моего друга Пардона…

С хмурым видом рассказывая о происшедшем, он раскрывал слабые стороны этой истории.

— Выстрел был сделан не в гостинице. И не на улице. Тогда выходит, что стреляли в квартире или в частном доме…

— Вы полагаете, что они муж и жена?

— У меня сложилось впечатление, я даже не могу сказать почему, что они не женаты. Если бы они вызвали своего врача, при условии, что он у них есть, тот был бы обязан сообщить в полицию…

То, что выбор пал на Пардона, рядового квартального врача, удивляло Мегрэ больше всего. Может быть, они случайно нашли его имя в справочнике?

— Женщины нет ни в больницах, ни в клиниках… Пардон предложил ей купальный халат своей жены, ведь ее платье было насквозь пропитано кровью… Но она предпочла вновь надеть его… Почему?..

Люка только хотел что-то сказать, как комиссар уже сам ответил на собственный вопрос.

— Потому что они намеревались сбежать… Рассуждение, согласен, не самое блестящее, но оно верно…

— По большей части дорог проехать практически невозможно… Тем более с раненой в машине…

— Я думал об этом… Вызови мне по телефону Бреукера из Орли… Если его нет, соедини с его придурковатым заместителем, я все время забываю его фамилию…

Бреукер, уроженец Эльзаса, сохранивший свой акцент, занимал в аэропорту пост специального комиссара. Он не дежурил, и в телефонной трубке прозвучало:

— Заместитель комиссара Маратье…

— С вами говорит Мегрэ, — проворчал комиссар, которого раздражал надменный голос собеседника.

— Чем могу быть полезен, господин дивизионный?

— Я еще пока сам не знаю… Сколько вылетов за границу у вас было за последние два с половиной часа?

— Только два… Один в Амстердам, другой в Индию через Ковентри… Сорок минут назад вылеты прекратились из-за обледенения взлетно-посадочной полосы…

— Далеко ли от вас находится стоянка автомашин?

— Не очень, но из-за гололеда пройти пешком нелегко.

— Тем не менее, будьте любезны, сходите туда и посмотрите, есть ли там красная «альфа-ромео»…

— Вы не можете назвать ее номер?

— Нет. На вашей стоянке в такое время не должно быть много машин марки «альфа-ромео» красного цвета… Если она находится там, то спросите у инспекторов, проверяющих паспорта, проходила ли через контроль пара, приметы которой таковы…

И он повторил то, что уже рассказывал Люка и двум другим сотрудникам.

— Позвоните мне сразу после этого на набережную Орфевр.

Положив трубку, Мегрэ пожал плечами и добавил, повернувшись к Люка:

— Как знать, может быть, им удастся что-то найти…

Это было довольно странное расследование, и комиссар как будто не принимал его полностью всерьез, он занимался им, словно решал кроссворд.

— Маратье, должно быть, вне себя, — заметил Люка. — Его, всегда одетого с иголочки и напускающего на себя вид большого начальника, отправили шлепать по снегу…

Прошло минут двадцать, и телефон зазвонил. Мегрэ, повернувшись в сторону, проговорил:

— Говорит заместитель комиссара Маратье… И, действительно, это было первое, что он услышал в трубке.

— Ну, как с красной машиной?

— На стоянке есть какая-то красная «альфа-ромео», и, судя по номерам, она из парижского района…

— Закрыта на ключ?

— Да… Пара, отвечающая приметам, которые вы мне продиктовали, села в три часа десять минут на самолет, вылетевший в Амстердам…

— У вас есть их фамилии?

— Инспектор, который ими занимался, не помнит имен. Ему запомнилось только, что у мужчины был колумбийский паспорт, а у женщины голландский… В обоих документах было много виз и печатей…

— В котором часу они должны прибыть в Амстердам?

— Если самолет не задержится в пути и посадочная полоса в хорошем состоянии, они приземлятся в четыре семнадцать.

Было четыре двадцать две. Вероятно, пара уже проходила паспортный и таможенный контроль. Во всяком случае, сейчас, учитывая ситуацию, Мегрэ не мог позволить себе прямо обратиться в полицию голландского аэропорта.

— Ну что, шеф? Что мне делать? — спросил Люка.

— Ничего. Будешь ждать сменщика. Что касается меня, я пойду спать. Спокойной ночи, ребята… Да, может быть, кто-то из вас отвезет меня домой?

Полчаса спустя он крепко спал рядом со своей женой.

Глава 2

Есть дела, которые сразу же становятся сенсацией, и о них громкими заголовками сообщают газеты. Другие же, с виду заурядные, удостаиваются лишь трех-четырех строчек в отделе хроники, и только потом обнаруживается, что за этим, как казалось, простым событием, крылась настоящая драма, овеянная тайной.

Мегрэ завтракал, сидя возле окна напротив жены. Часы показывали половину девятого, но утро было таким тусклым, что пришлось зажечь свет. Комиссар не выспался и чувствовал ломоту во всем теле, голова была тяжелой, в ней роились какие-то неясные мысли.

Края оконных стекол заиндевели, и, глядя на них, он вспомнил, как в детстве ему нравилось рисовать на морозном стекле, он как бы вновь испытал это странное ощущение, приятное и болезненное одновременно, когда тонкие пластинки льда попадали под ногти.