Глава 10

Записка

Молчание затянулось. Вдруг Мегрэ увидел, как вздрогнула Франсуаза, глядя на площадь, и затем, чем-то встревоженная, резко отвернулась.

К гостинице через автомобильную стоянку шла мадам Риво. Что это — обман зрения или происходящие события действительно все окрашивали в траурный цвет? Во всяком случае, при взгляде издали, чувствовалось что-то трагическое. Словно ее влекла вперед какая-то неведомая сила, которой мадам Риво не собиралась противиться.

Вскоре можно было разглядеть ее лицо. Оно было бледным. Волосы в беспорядке. Пальто распахнуто.

— Вон Жермен, — сказала мадам Босолей. — Ей, наверное, сказали, что я здесь…

Мадам Мегрэ пошла открывать дверь. Когда все увидели мадам Риво, стало ясно, что она действительно переживает какую-то драму.

Та, однако, пыталась успокоиться, улыбнулась. Но во взгляде ее была растерянность. Лицо судорожно подергивалось.

— Простите, господин комиссар… Мне сказали, что моя мать и сестра здесь и…

— Кто вам сказал?

— Кто?! — испуганно повторила она.

Как она не похожа на Франсуазу! Мадам Риво — жертва, женщина, сохранившая плебейские привычки, и к ней, видимо, относились без всякого уважения. Даже мать смотрела на нее довольно холодно.

— Как, ты не знаешь кто?

— Это когда я шла…

— Ты не видела своего мужа?

— Ах, нет! Нет!.. Уверяю вас, нет!..

Мегрэ с тревогой смотрел по очереди на всех троих, затем на площадь, но Ледюк все еще не появлялся. Что бы это значило? Комиссар хотел быть уверенным, что доктор находится в его распоряжении. Он поручил Ледюку следить за ним, а еще лучше — привести его в гостиницу.

Мегрэ не обращал внимания на жену. Он смотрел на пыльные туфли мадам Риво, которая, наверное, бежала сюда, затем на застывшее лицо Франсуазы. Неожиданно мадам Мегрэ наклонилась к нему, пробормотала:

— Дай-ка трубку…

Он хотел было возмутиться. Но тут вдруг заметил, что жена уронила на простыню клочок бумаги. И прочитал

«Мадам Риво только что передала сестре записку, она у той в кулаке.»

Снаружи ярко светило солнце. Была слышна вся гамма городских звуков, которую Мегрэ знал наизусть. Госпожа Босолей, сидя прямо на стуле, ждала, как женщина, которая умеет себя держать. Мадам Риво, наоборот, была не в состоянии взять себя в руки и напоминала школьницу, застигнутую врасплох.

— Мадемуазель Франсуаза… — начал было Мегрэ.

Та вздрогнула всем телом. На какую-то секунду ее взгляд встретился со взглядом Мегрэ. Это был твердый, умный взгляд человека, не теряющего голову.

— Подойдите ко мне, пожалуйста, и…

Браво, мадам Мегрэ! Наверное, она угадала то, что произойдет? Она повернулась к двери. Но Франсуаза уже сорвалась с места, бежала по коридору, к лестнице.

— Что она делает? — в ужасе спросила Жозефина Босолей.

Мегрэ не двинулся с места, он не мог двигаться. Не мог он послать в погоню и жену.

— Когда муж дал вам записку? — лишь спросил он у мадам Риво.

— Какую записку?

Зачем начинать тягостный допрос? Мегрэ позвал жену.

— Посмотри в окно, что выходит на другую строну гостиницы…

Именно в этот момент вошел прокурор. Вид у него был напыщенный. Он, без сомнения, чего-то боялся и поэтому придал своему лицу суровое, почти угрожающее выражение.

— Мне позвонили и сказали…

— Садитесь, господин Дюурсо…

— Но тот, кто звонил мне…

— Франсуаза только что сбежала… Может, ее поймают. Но может быть, и нет! Прошу вас, садитесь! Вы знакомы с мадам Босолей, не так ли?

— Я?.. Отнюдь…

Он пытался поймать взгляд Мегрэ, поскольку было видно, что комиссар говорит просто так, чтобы что-то сказать, а думает о другом или, скорее, делает вид, что мысленно следит за чем-то, понятным только ему. Мегрэ глядел на площадь, прислушивался, пристально смотрел на мадам Риво.

Вдруг в гостинице раздался какой-то шум. По лестнице забегали люди. Захлопали двери. Кажется, даже раздался выстрел.

«Что это?.. Что это?..»

Какие-то крики. Звон разбитой посуды. Затем опять топот бегущих людей, грохот разбитого окна и звон осколков, падающих на тротуар.

Мадам Мегрэ вбежала в комнату, закрыла ее на ключ

— По-моему, Ледюк их… — выдохнула она.

— Ледюк? — недоверчиво спросил прокурор.

— Машина доктора стояла в улочке за гостиницей. Доктор был в ней, он кого-то ждал. Когда Франсуаза подбежала, чтобы сесть в машину, подъехал Ледюк в старом «форде». Я чуть не крикнула ему, чтобы он поторопился. Я видела, что он оставался сидеть в машине… Но у него был свой план, и он спокойненько продырявил из револьвера шину в машине доктора…

Эти двое не знали, куда бежать… Доктор закрутился на месте, как волчок… Когда он увидел, что Ледюк выходит из машины с револьвером в руке, он втолкнул Франсуазу в гостиничную дверь и побежал вместе с ней… Ледюк побежал за ними… Они наверху…

— Я все еще ничего не понимаю! — отчеканил побелевший прокурор.

— То есть — что было до этого? Все очень просто! С помощью объявления я пригласил сюда мадам Босолей. Доктор, который не хотел этой встречи, посылает на вокзал Франсуазу, чтобы та помешала прийти ей сюда…

Я это предвидел… Отправил Ледюка на перрон, и он вместо одной доставил мне обеих…

Вы видите сейчас, как все здесь связано между собой… Франсуаза чувствует, что дело плохо, звонит мужу сестры, просит его прийти…

Я же посылаю Ледюка следить за Риво… Ледюк опаздывает в больницу… Доктор уже уехал… Он дома… Пишет записку Франсуазе и заставляет жену прийти сюда и передать ее незаметно.

Вы понимаете? Он в машине на маленькой улочке… Он ждет Франсуазу, чтобы уехать с ней…

Еще бы полминуты, и это ему удалось бы… Но тут приезжает Ледюк на своем «форде», понимает, что здесь происходит что-то не то, делает дырку в шине автомобиля и…

Пока Мегрэ говорил, шум в гостинице нарастал. Все это происходило наверху. Но что именно?

И вдруг — мертвая тишина! Такая, что все замерли. На верхнем этаже голос Ледюка, отдающего приказания. Но понять, что он говорит, было нельзя.

Глухой удар… Еще один… Третий… Наконец, грохот взламываемой двери.

Все ждали новых звуков, и в этом ожидании было что-то болезненное. Почему там, наверху, они больше не двигались?

Почему слышны лишь медленные шаги одного человека по паркету?

Мадам Риво застыла, широко раскрыв глаза. Прокурор теребил усы. Жозефина Босолей от нервного напряжения была готова разрыдаться.

— Они, должно быть, мертвы! — медленно, глядя в потолок, сказал Мегрэ.

— Как?.. Что такое вы говорите?

Мадам Риво вздрогнула, лицо ее исказилось, с безумными глазами она бросилась к комиссару.

— Это неправда!.. Скажите, что это неправда!..

Опять шаги… Дверь открылась… Вошел Ледюк, волосы его были растрепаны, пиджак наполовину разорван, вид его был мрачен.

— Мертвы?

— Оба!

Он остановил мадам Риво, которая хотела выйти.

— Не сейчас…

— Это неправда! Я знаю, это неправда! Я хочу видеть… Она была близка к обмороку. Ее мать не знала, как себя держать, что делать. Господин Дюурсо неотрывно смотрел на ковер. Создалось впечатление, что происшедшее его огорчило и потрясло больше всех.

— Как это оба? — пробормотал он наконец, оборачиваясь к Ледюку.

— Я бежал за ними по лестнице и по коридору. Они успели влететь в открытую комнату и закрыться изнутри… Я был не в силах высадить такую дверь… Я послал за хозяином, он человек сильный… Я видел в замочную скважину…

Жермен Риво смотрела на него, как помешанная.

Ледюк же искал глазами Мегрэ, спрашивая, стоит ли ему продолжать. Почему нет? Разве не нужно было идти до конца? До конца драмы, до истины?

— Они обнялись… Она судорожно обхватила его руками… Я слышал, как она сказала: «Я не хочу… Не это!.. Уж лучше!..» И она сама взяла у него из кармана револьвер. Вложила ему в руку… Я услышал: «Стреляй… Целуй меня и стреляй…» Больше я ничего не видел, пришел хозяин гостиницы и…

— Полминутой бы раньше. Когда я склонился над Риво, он был уже мертв… Глаза Франсуазы были открыты… Я сначала подумал, что все кончено… И вдруг, когда я совсем не ожидал…

— И что? — чуть, не со всхлипом воскликнул прокурор.

— Она улыбнулась мне… Я приказал повесить надпись на проходе… Чтобы ничего не трогали… В больницу уже позвонили…

Жозефина Босолей, должно быть, не все поняла. Она тупо смотрела на Ледюка. Затем повернулась к Мегрэ и голосом лунатика спросила:

— Ведь это невозможно, правда?

Вокруг неподвижно лежавшего в постели Мегрэ все пришло в движение. Открылась дверь. В ней показалось красное лицо хозяина гостиницы. От него разило алкоголем. Видимо, чтобы прийти в себя, он осушил не одну рюмку. Его белая куртка была испачкана и порвана на плече.

— Пришел врач… Может быть?..

— Я иду! — нехотя сказал Ледюк.

— Господин прокурор, вы здесь?.. Вы в курсе?.. Если бы вы это видели!.. Прямо плакать хочется… Они оба такие красивые!.. Словно…

— Оставьте нас! — крикнул Мегрэ.

— Мне закрыть вход в гостиницу? На площади собираются люди… Полицейского комиссара нет на месте… Постовые прибыли, но…

Мегрэ поискал глазами Жермен Риво и увидел ее лежащей на кровати мадам Мегрэ, уткнувшейся лицом в подушку. Она не плакала. Не рыдала. Она протяжно подвывала, словно раненое животное.

А мадам Босолей вытерла слезы, встала и решительно спросила:

— Я могу на них посмотреть?

— Сейчас… Как только судебный медик закончит… Мадам Мегрэ хлопотала вокруг Жермен Риво, но ничем не могла ей помочь. А прокурор со вздохом сказал:

— Я же вам говорил…

Шум с улицы доносился сюда. Двое полицейских, приехавшие на велосипедах, оттесняли любопытных. Кто-то с ними спорил.

Мегрэ набивал трубку, глядя в окно — глядя и не видя, впрочем, ничего — на бакалейную лавочку, где он уже знал всех покупателей.

— Мадам Босолей, вы оставили ребенка в Бордо? Та повернулась к прокурору, как бы спрашивая его совета.

— Я… Да…

— Ему теперь, должно быть, три года?

— Два…

— Мальчик?

— Девочка… Но…

— Дочка Франсуазы, не так ли? Тут прокурор решительно поднялся:

— Комиссар, прошу вас…

— Вы правы… Скоро я… Вернее, как только я встану на ноги и осмелюсь побеспокоить вас визитом…

Ему показалось, что его собеседник облегченно вздохнул.

— К тому времени все будет кончено… Да что это я говорю?.. Уже и так все кончено, не так ли?.. Вам не кажется, что ваше место сейчас наверху, где ведь должен быть кто-то из прокуратуры?

В своей поспешности прокурор даже забыл проститься. Он убежал, как школьник, которому неожиданно отменили наказание…

Когда за ним закрылась дверь, напряженность спала. Жермен продолжала стонать. Она не отвечала на уговоры мадам Мегрэ, клавшей ей на лоб холодные компрессы. Нервным жестом она отбрасывала мокрые полотенца, и постепенно вся подушка намокла от воды.

Рядом с Мегрэ совсем другая женщина — Жозефина Босолей. Вздохнув, она опять села на свое место.

«И кто бы мог подумать!»

Славная, в общем-то, женщина! Крепкая духом! Вся ее жизнь казалась ей нормальной, естественной! Разве можно ее за это осуждать?

Дряблые веки пожилой женщины набухли от слез, и вот уже они текут по щекам, размазывая грим…

— Это была ваша любимица?..

Та не стеснялась Жермен, которая, впрочем, ее, наверное, и не слышала.

— Это естественно! Она такая красивая, такая тонкая! И гораздо умнее старшей! Жермен в этом не виновата! Она все время болела! Ну и не очень хорошо развивалась… Когда доктор хотел жениться на Жермен, Франсуаза была еще слишком молода. Ей не было и тринадцати. Так вот, хотите верьте или нет, я догадывалась, что позже все так просто не кончится… Так и случилось…

— Как звали Риво в Алжире?

— Доктор Мейер… Я думаю, нет смысла врать… Впрочем, если вы все это заварили, значит, вы уже об этом знали…

— Это он помог бежать своему отцу из больницы?.. Самюэлю Мейеру?..

— Да… Там как раз все и началось с Жермен… В отделении менингитных лежало только трое больных… Моя дочь, Самюэль, так его называли, и еще один… Вот тогда однажды ночью доктор устроил пожар… Он всегда клялся, что тот, которого оставил в огне и которого потом выдал за Мейера, был уже мертвым до пожара… Я вполне ему верю, это был неплохой парень… Он мог бы и не помогать своему отцу, который наделал разных глупостей…

— Я понимаю! Значит, того, другого, внесли в список погибших, как Самюэля Мейера… Доктор женился на Жермен… Он увез всех троих во Францию.

— Не сразу… Мы сначала жили в Испании. Он все ждал документы, которые долго не приходили…

— А Самюэль?

— Его отправили в Америку, приказав, чтобы ноги его не было в Европе. Он уже тогда выглядел не совсем нормальным.

— Наконец ваш зять получил бумаги на имя Риво. Он обосновался здесь с женой и свояченицей. А вы?

— Они мне платили небольшую пенсию, чтобы я оставалась в Бордо… Я предпочла бы Марсель, например, или Ниццу… Скорее, Ниццу! Но он хотел, чтобы я была под рукой… Он много работал… Что бы о нем ни говорили, он был хорошим доктором, который бы не сделал вреда больному…

Мегрэ, стараясь приглушить шум с улицы, закрыл окно. Радиаторы грели вовсю. Дым от трубки наполнял комнату. Жермен, как ребенок, продолжала стонать, а ее мать рассказывала:

— После операции она стала еще хуже, чем раньше… Она и так-то была не очень веселая по характеру… Представляете! Ребенок, который все детство провел в постели!.. Потом уже у нее были слезы из-за всякого пустяка… И всего боялась…

А Бержерак ничего не подозревал! Вся эта сумбурная, полная драматизма жизнь, словно черенок, привилась к жизни маленького городка, и никто ничего не замечал.

Люди говорили «вилла доктора», «машина доктора», «жена доктора», «свояченица доктора»…

И видели лишь красивую и аккуратную виллу, дорогую, с длинным капотом машину, спортивного вида девушку, увядающую женщину…

А в Бордо в каком-нибудь мещанском доме доживала свою бурную жизнь мадам Босолей.

Она, всю жизнь думавшая с тревогой о завтрашнем дне, так зависевшая от мужских капризов, могла наконец вести себя как настоящая рантье!

Должно быть, она пользовалась уважением в своем квартале. У нее были свои привычки. Она исправно платила бакалейщику, мяснику, булочнику. И дети приезжали навестить ее в дорогой машине…

Вот она снова заплакала. Сморкалась в очень маленький — сплошные кружева — носовой платочек.

— Если бы вы знали Франсуазу… Например, когда она приезжала ко мне рожать… Ведь все это у меня происходило… При Жермен можно говорить!.. Она все прекрасно знает…

Мадам Мегрэ слушала, охваченная смятением: для нее все это было открытием какого-то безумного мира.

Под окнами выстроились машины. Приехали судебный эксперт, а также следователь, секретарь суда и комиссар, которого нашли в соседней деревне на ярмарке, где он покупал кроликов.

В дверь кто-то постучал. Это был Ледюк, он робко посмотрел на Мегрэ, спрашивая взглядом, можно ли ему войти.

— Старина, оставь нас пока, хорошо? Лучше оставаться в этой неофициальной атмосфере. Ледюк все же подошел к кровати и тихо сказал:

— Если они все еще хотят посмотреть на них…

— Да нет же! Нет!

Зачем это? Мадам Босолей ждала, когда незваный гость уйдет. Она спешила продолжать свои откровения. Она доверяла этому лежащему в постели толстяку, который приветливо смотрел на нее. Он ее понимал. Не удивлялся. Не задавал глупых вопросов.

— Вы, кажется, говорили о Франсуазе…

— Да… Так вот, когда родился ребенок… Но… Вы, конечно, еще не знаете всего…

— Знаю!

— Это она вам сказала?!

— Господин Дюурсо был здесь!

— Да! Я никогда не видела такого нервного, такого несчастного господина… Он говорил, что преступно плодить детей, поскольку есть риск убить мать… Он слушал крики… Напрасно я предлагала ему выпить чего-нибудь…

— У вас большая квартира?

— Три комнаты…

— У вас была акушерка?

— Да… Риво не хотел брать на себя всю ответственность… Поэтому…

— Вы живете рядом с портом?

— Около моста, на маленькой улице, которая…

И это все Мегрэ тоже хорошо представлял себе, словно сам был там. Однако он представлял себе и другое, то, что сейчас происходило как раз у него над головой.

Риво и Франсуаза, которых судебный врач с помощью людей из похоронного бюро высвобождают из объятий друг друга. Прокурор сейчас, должно быть, белее бумаги, которую дрожащей рукой заполняет судебный секретарь…

А полицейский комиссар, который час назад на рынке думал лишь о своих кроликах!

— Когда господин Дюурсо узнал, что это девочка, он заплакал и, вот клянусь вам, положил мне свою голову на грудь… Хоть я и предполагала, что ему будет плохо… Я ведь не хотела выпускать его, потому что…

И снова она замолчала, недоверчиво и украдкой глядя на Мегрэ.

— Я всего лишь бедная женщина, я всегда старалась сделать все, что смогу… Было бы нехорошо злоупотреблять этим, чтобы…

Жермен Риво перестала стонать. Сидя на кровати, она с растерянным видом смотрела прямо перед собой.

Это был самый тяжелый момент. Сверху выносили два тела, и слышно были, как носилки задевали за стены. И тяжелые осторожные шаги носильщиков, спускавшихся по лестнице… И чей-то голос:

— Осторожно, перила…

Немного спустя в дверь постучали. Это был Ледюк, от него тоже несло спиртным, он пробормотал:

— Кончено.

Действительно, на улице отъезжала машина.

Глава 11

Отец

— Передайте, что это комиссар Мегрэ!

Он не мог сдержать улыбку, так как это был его первый выход, и он был счастлив, что может идти, как все люди! Он даже гордился этим, как ребенок, делающий свои первые шаги!

И все же походка его была еще вялой, шаткой. Лакей забыл предложить ему сесть, он вынужден был подтянуть кресло к себе, потому что чувствовал на лоу предательски выступивший пот.

Лакей в полосатом жилете! Крестьянин, которого повысили в звании и безмерно гордый от этого!

— Если мосье соблаговолит следовать за мной… Господин прокурор примет мосье сейчас же…

Этот слуга не подозревал, как это трудно — подниматься по лестнице. Мегрэ держался за перила. Ему было жарко. Он считал ступени… Еще восемь.

— Сюда… Минуточку…

А дом был именно такой, каким он представлял его себе. Мегрэ находился в том самом кабинете на втором этаже, о котором он столько раз думал! Белый потолок, тяжелые дубовые балки, покрытые лаком. Огромный камин. И книжные полки, закрывавшие все стены…

Никого не было. В доме шаги не были слышны, потому что полы покрывали толстые ковры.

Тогда Мегрэ, хоть ему и очень хотелось сесть, подошел к книжным полкам, где металлическая решетка и зеленая ткань скрывали книги от посторонних взглядов.

Он с трудом просунул палец сквозь решетку. Отодвинул занавеску. За ней ничего не было, лишь пустые полки!

Когда Мегрэ обернулся, он встретился взглядом с Дюурсо, который все это видел.

— Я жду вас уже три дня… Признаюсь, что…

Можно поклясться, что за это время он похудел килограммов на десять! Щеки впали. Особенно складки у рта, они стали в два раза глубже.

— Садитесь, прошу вас!

Господин Дюурсо чувствовал себя не в своей тарелке. Он боялся смотреть гостю прямо в глаза. Он сел на свое привычное место, за стол, заваленный папками.

Тогда Мегрэ решил проявить милосердие и покончить со всем побыстрее. Прокурор не раз проявлял к нему неуважение. Не раз и комиссар мстил ему. Теперь же Мегрэ почти жалел его.

Человеку шестьдесят пять лет, он совсем одинок в этом огромном доме, в этом городке, где он является верховным представителем властей, он совсем одинок в этой жизни…

— Я вижу, вы сожгли свои книги.

Ответа не было. Лишь щеки чуть порозовели.

— Позвольте сначала покончить с юридической стороной дела… Впрочем, я думаю, в настоящее время по этому поводу ни у кого уже нет сомнений…

Самюэль Мейер, которого я бы назвал дельцом-авантюристом, то есть торгаш, на котором пробы ставить негде и который ведет промысел в запретных водах, имел честолюбивую мечту сделать своего сына важной персоной…

Сын изучает медицину… Доктор Мейер становится ассистентом профессора Мартеля… Двери в будущее широко распахнуты…

Действие первое: город Алжир. К старому Мейеру приезжают двое сообщников и угрожают… Тот отправляет их в мир иной…

Действие второе: тоже в Алжире. Мейера приговаривают к смертной казни. По совету сына он симулирует менингит. И сын его спасает. Был ли тот, кого похоронили под именем Самюэля, мертв до пожара? Этого, конечно, мы никогда не узнаем!

Мейер-сын, ставший отныне Риво, не из тех, кто станет изливать душу первому встречному. Это сильная личность. Он не ищет общества других…

Честолюбец! Человек острого ума, он знает себе цену и во что бы то ни стало хочет занять достойное место в жизни. Его единственная слабость: увлекается молоденькой пациенткой, женится на ней, затем убеждается, что она не представляет особого интереса…

Прокурор не шелохнулся. Эта часть рассказа ему, как и Мегрэ, не была интересна.

С гораздо большей тревогой он ждал продолжения.

— Новоявленный Риво отправляет отца в Америку. С женой и молодой свояченицей переезжает жить сюда… Наконец, тещу свою перевозит в Бордо…

И, разумеется, случилось то, что должно было случиться… Эта девушка в доме привлекает его внимание, не дает ему покоя, в конце концов он в нее влюбляется.

Это третье действие. Ибо в это время прокурор республики, не знаю, каким образом, почти докопался до истины насчет доктора из Бержерака. Верно?

Дюурсо тут же, без колебаний, ответил:

— Верно.

— Значит, нужно прокурору закрыть рот… Риво знает о его довольно безобидном увлечении… Эротическая литература, которую иносказательно называют издания для книголюбов…

Это увлечение старых холостяков, имеющих деньги, и которым кажется слишком пресным собирать марки… Риво этим воспользовался. Вам представляют его свояченицу как идеальную секретаршу… Она помогает вам привести в порядок вашу коллекцию… И постепенно вы поддаетесь ее обаянию…

Уж простите меня, господин прокурор, но это нетрудно… Главная трудность вот в чем: Франсуаза беременна… И чтобы держать вас в своих руках, нужно было убедить вас, что ребенок этот ваш. Риво не хочет опять бежать, опять менять имя, устраиваться на другую работу… О нем уже начинают говорить… Будущее представляется прекрасным…

Франсуазе удается проделать эту комбинацию… И, конечно, когда она вам объявила, что станет матерью, вы поверили… Теперь вы ничего не скажете! Вы у них в руках! Тайно от всех, она рожает в Бордо, у Жозефины Босолей, куда вы продолжаете приезжать, чтобы навестить якобы вашего ребенка…

— Сама Босолей мне об этом говорила… Мегрэ деликатно не смотрел на собеседника.

— Вы понимаете, Риво — карьерист, сверхчеловек! Он не хочет, чтобы прошлое связывало ему руки! Он в самом деле любит Франсуазу! И даже несмотря на это, карьера ему важнее, и он соглашается на то, чтобы она по крайней мере один раз отдалась вам. Позволю себе задать вам лишь один вопрос. Это было один раз?

— Один!

Потом она всячески уклонялась, не так ли?

— Под разными предлогами… Ей было стыдно…

— Да нет же! Она любила Риво! Она уступила вам, чтобы спасти его…

Мегрэ по-прежнему старался не смотреть в его сторону. Он глядел на камин, где ярко горели прекрасные сухие поленья.

— Вы уверены, что ребенок ваш! Отныне вы будете молчать! Вас принимают в доме доктора! Вы ездите в Бордо навещать свою дочку… Но вот трагедия. В Америке Самюэль, наш Самюэль из Польши, из Алжира, свихнулся окончательно… Где-то в пригороде Чикаго он дважды нападал на женщин и убивал их иглой в сердце… Я нашел это в архивах…

Его там ищут, он приезжает во Францию… У него больше нет денег… Он приезжает в Бержерак… Ему дают немного денег, чтобы он вновь исчез, но когда он уже собирается уехать, в приступе безумия он опять совершает преступление… Как и раньше!.. Удушение… Игла в сердце… Это происходит в лесу, у Новой мельницы, где проходит дорога от виллы доктора к станции… Ну, вы, наверное, уже догадываетесь обо всем?

— Нет, клянусь вам…

— Самюэль возвращается… Опять берется за свое… Приезжает еще раз, и очередное покушение не удается… Каждый раз Риво дает ему денег, чтобы он уехал… Он не может поместить отца в сумасшедший дом, а тем более арестовать…

— Я сказал ему, что с этим надо покончить.

— Да! И тот принял соответствующее решение. Ему позвонил Мейер-старший. Сын сказал, чтобы тот спрыгнул с поезда, не доезжая станции…

Прокурор был бледен, не способен ни на малейшее слово или жест.

— Вот и все! Риво убил его! Он не терпел никого и ничего на своем пути к карьере, для которой он считал себя достойным… Он даже свою жену рано или поздно отправил бы на тот свет!.. Потому что он любил Франсуазу, у которой от него была дочь… Та дочь, которую…

— Довольно!

Тогда Мегрэ поднялся, просто, словно после обычного визита.

— Все, господин прокурор…

— Но…

— Видите ли, это была пара страстных, сильных личностей. Они не терпели препятствий! У Риво была та жена, которая ему была нужна. Франсуаза, которая ради него отдалась вам…

Перед Мегрэ был бедняга, неспособный ни на какую реакцию.

— Этой пары больше нет в живых… Осталась лишь женщина, которая никогда не отличалась умом и не представляла опасности ни для кого.

— Мадам Риво будет получать пенсию за мужа… Переедет жить к матери в Бордо или еще куда-нибудь… Обе они будут молчать…

Комиссар взял шляпу со стула.

— А мне пора возвращаться в Париж, ведь мой отпуск кончается…

Он подошел к столу, протянул руку.

— Прощайте, господин прокурор…

И поскольку тот бросился к этой руке с признательностью, которая грозила превратиться в поток благодарных слов, Мегрэ отрезал:

— Не поминайте лихом!

Вслед за лакеем в полосатом жилете он вышел из дома, оказался на залитой солнцем площади, с трудом дошел до гостиницы «Англия», где сказал хозяину:

— Сегодня наконец подайте трюфеля и паштет из печени… И счет!.. Мы сматываем удочки!

1

Один журналь — площадь земли, на вспашку которой крестьянину требуется один рабочий день.