— Покажи-ка…
Мегрэ взял газету с каким-то волнением. Глядя на фотографию, комиссар испытывал чувство, что в общем-то он единственный человек, знавший убитого. Мегрэ не видел его, но они рядом провели ночь. Он вспомнил свой беспокойный сон в вагоне — да спал ли он? — своего соседа по купе, его вздохи, неожиданные всхлипы, похожие на рыдания… Затем эти свисавшие сверху ноги, лакированные ботинки, носки ручной вязки…
Фотография была ужасной, как все фотографии мертвецов, когда им хотят придать вид живых людей, чтобы облегчить опознание. Бесцветное лицо, остекленевшие глаза. Мегрэ не удивился, увидев на его щеках седую щетину.
Почему он подумал об этом уже тогда, в поезде? Он все время представлял себе своего попутчика именно с седой бородой.
И вот в самом деле, у него была борода, скорее, щетина длиной сантиметра три, которая покрывала все лицо.
— А в общем, какое тебе до этого дело!
Робко извиняясь, жена опять попыталась уговорить его. Здоровье мужа беспокоило ее. Она смотрела на него как на тяжелобольного.
— Вчера вечером в ресторане я слушала, что люди говорят. Они все настроены против тебя. Если ты начнешь их расспрашивать, тебе никто не скажет. А поэтому…
— Возьми, пожалуйста, бумагу и ручку! Мегрэ продиктовал телеграмму одному своему старому товарищу, работавшему в полиции в городе Алжире.
Прошу срочно телеграфировать Бержеряк все сведения относительно работы доктора Риво больнице Алжире пять лет назад, сердечно благодарен, Мегрэ.
На лице жены было написано неодобрение. Она писала, что ей диктовали, но она не верила в это расследование.
И Мегрэ чувствовал. Это его злило. Он спокойно переносил, когда ему не верили другие. Но неверие жены было ему невыносимо! Это его взорвало, он стал язвить.
— Так-то вот! Исправлять текст не надо, не надо и высказывать свое мнение! Отправь телеграмму! Узнай, как идет следствие! Все остальное я сделаю сам!
Она смотрела на него, словно просила успокоиться, но его уже понесло.
— И впредь прошу свое мнение оставлять при себе! И не изливаться в откровениях ни доктору, ни Ледюку, ни любому другому дураку!
Он резко повернулся на бок, но так тяжело и неловко, что это напомнило о морже, увиденном во сне.
Мегрэ писал левой рукой, и от этого буквы получались еще толще, чем обычно. Он шумно дышал, потому что лежать ему было неудобно. На площади, как раз под его окнами, двое мальчишек играли в шары, и комиссар уже раз десять собирался крикнуть им, чтобы вели себя потише.
Первое преступление: невестка фермера с Новой мельницы подверглась нападению на дороге, задушена, после чего ей длинной иглой пронзили сердце.
Мегрэ вздохнул, пометил на полях: точное время, место, физические данные жертвы.
Он ничего не знал! При обычном расследовании такие детали можно было выяснить, просто-напросто сходив на место, опросив двух-трех человек. Тут же это целая проблема.
Второе преступление: дочка начальника вокзала подверглась нападению, задушена, сердце пронзили иглой.
Третье преступление (не удалось): на Розали напали, но она защищалась, и нападавший убежал. (Бредит по ночам и читает много сентиментальных романов. Заявление ее жениха.)
Четвертое преступление: с поезда, на ходу спрыгивает человек, я его преследую, он стреляет и ранит меня в плечо. Характерно, что это, как и три предшествовавших события, происходит в лесу, у Новой мельницы.
Пятое преступление: этот человек убит выстрелом в голову, в том же лесу.
Шестое преступление (?): на Франсуазу напали в лесу, у Новой мельницы, но она. освободилась от нападавшего.
Он смял лист бумаги и, пожав плечами, отбросил его в сторону. Взял другой, небрежно на нем написал: Кто маньяк? Дюурсо? Риво? Франсуаза? Мадам Ризо? Розали? Комиссар? Хозяин гостиницы? Ледюк?
Неизвестный в лакированных туфлях? Да, но почему здесь должен быть сумасшедший? Мегрэ резко сдвинул брови, вспоминая свои первые часы в Бержераке.
Кто же это ему говорил о сумасшедшем? Кто намекал, что оба преступления мог совершить только маньяк? Доктор Риво!
А кто тотчас же поддержал идею, кто направлял официальное расследование в это русло?
Прокурор Дюурсо! А если не искать сумасшедшего? Если попытаться просто найти логическое объяснение цепочке фактов?
Например, этя история с иглой в сердце: может, это только для того и делалось, чтобы все подумали, что преступление совершил именно маньяк-садист?
На другом листке Мегрэ написал: Вопросы. И стал разрисовывать буквы, как школьник, которому нечего делать.
1. Розали в самом деле подверглась нападению или это плод ее воображения?
2. Нападал ли кто-нибудь на Франсуазу?
3. Если да, то тот ли человек, который уже убил двух женщин?
4. Убийца ли человек в серых носках?
5. Кто убил убийцу?
Вошла мадам Мегрэ, бросила быстрый взгляд в сторону постели, затем прошла в глубь комнаты, чтобы снять шляпу и пальто и, наконец, села рядом с мужем.
Машинально взяла у него из рук бумагу и карандаш, сказала со вздохом: «Диктуй»
Мегрэ какое-то время колебался, ему хотелось опять устроить ей разнос, воспринять ее поведение как вызов, как оскорбление, и в то же время он чувствовал, что пора смягчиться, восстановить мир.
Всегда неловкий в подобных ситуациях, он отвернулся. Жена пробежала глазами строчки на листах.
— У тебя есть какая-то догадка?
— Никакой!
Его взорвало! Нет у него никакой догадки! В этой страшно запутанной истории он не может найти никаких концов! Он был в ярости! Был почти готов все бросить! Ему хотелось отдохнуть, пожить оставшиеся дни отпуска в загородном домике Ледюка, среди кур, шума фермы, запаха навоза…
Но он не хотел отступать! И ему не нужны ничьи советы!
Понимает хоть зто его жена? И будет ли ему помогать вместо упрямых уговоров отдыхать?
Вот о чем говорил его тревожный взгляд!
И мадам Мегрэ ответила ему словами, которые говорила нечасто:
— Бедный мой Мегрэ!
Мегрэ она его называла в особых случаях, когда признавала, что он — мужчина, хозяин, сила и мозг семьи! Может быть, на этот раз она сказала эти слова не слишком-то уверенно. Но разве не ждал он ее ответа, как ребенок — ободрения.
Ну вот! Теперь уже все позади!
— Подложи мне, пожалуйста, третью подушку! Покончено с глупыми нежностями, вспышками гнева, детскими выходками.
— И набей мне трубку!
На площади мальчишки поссорились. Один из них получил оплеуху и побежал прямиком к низенькому дому и, входя туда, заплакал, стал жаловаться матери.
— Короче говоря, прежде всего нужно составить план действий. И, думаю, лучше всего исходить из того, что больше мы ничего нового не получим! То есть, нам надо делать ставку на то, что у нас есть, и проверить все гипотезы, пока какая-нибудь не окажется верной…
— В городе я встретила Ледюка.
— Он говорил с тобой?
— Конечно! — сказала она, улыбаясь. — Он опять настаивал на том, чтобы я уговорила тебя уехать из Бержерака и перебраться к нему. Он выходил от прокурора.
— Так-так…
— Он говорил очень много, словно был чем-то смущен.
— Ты ходила в морг, чтобы еще раз посмотреть на труп?
— Здесь морга нет. Его положили в камере. В дверях набилось полсотни человек. Я отстояла в очереди.
— Ты видела его носки?
— Они из прекрасной шерсти, связаны вручную.
— Значит, это человек семейный или, по крайней мере, у него есть жена, сестра или дочь, которые о нем заботятся. Или же это бродяга! Потому что бродягам в благотворительных обществах дают носки, связанные девушками из богатых семей.
— Но бродяги не ездят в спальных вагонах!
— И мелкие буржуа, как правило, тоже. Еще реже в них ездят мелкие служащие. По крайней мере, во Франции. Если судить по спальному вагону, можно предположить, что этот человек привык к дальним поездам. А ботинки?
— На них есть фирменный знак. Такие же продаются в ста или двухстах филиалах этой фирмы.
— Какой был на нем костюм?
— Черный, очень поношенный, но из хорошего материала, сшитый по заказу. Его носили не меньше трех лет, как и пальто.
— А шляпа?
— Ее не нашли. Наверное, ветер далеко отнес. Мегрэ попытался вспомнить, была ли шляпа у человека из поезда.
— Ты ничего больше не заметила?
— Рубашка была заштопана на воротничке и манжетах. Довольно аккуратно.
— Значит, наверное, о нем заботилась женщина. Как насчет бумажника, документов, разных мелочей из карманов?
— Ничего, только мундштук, очень короткий, из слоновой кости.
Оба они разговаривали просто, непринужденно, как двое добрых товарищей по работе. После нескольких часов напряжения это была разрядка. Мегрэ попыхивал своей трубкой.
— Вон идет Ледюк!
Видно было, как он шел через площадь, его походка была нерешительнее, чем обычно, соломенная шляпа слегка сползла на затылок. Когда он поднялся по лестнице, мадам Мегрэ открыла ему, и он вошел, забыв с ней поздороваться.
— Я только что от прокурора…
— Знаю.
— Ну да… тебе сказала жена… Потом я зашел к комиссару, чтобы убедиться, что полученные мною сведения верны. Это что-то неслыханное, просто невозможное.
— Слушаю тебя.
Ледюк вытер пот. Машинально выпил половину лимонада в стакане, приготовленном для Мегрэ.
— Извини… первый раз сталкиваюсь… Отпечатки пальцев, само собой, отправили в Париж!.. Только что получен ответ… Ну так вот!..
— Что «ну так вот»?
— Наш мертвец умер несколько лет назад!
— Что-что?
— А то, что официально наш мертвец умер несколько лет назад. Это некий Мейер, известный под именем Самюэль, приговоренный к смерти в Алжире… И…
Мегрэ приподнялся на локтях.
— И приговор был приведен в исполнение?
— Нет! За несколько дней до этого он умер в больнице!
Мадам Мегрэ не могла сдержать мягкой, чуть насмешливой улыбки при виде сияющего мужа.
Мегрэ заметил ее улыбку, он чуть было сам не улыбнулся в ответ, но чувство собственного достоинства взяло верх. Он принял подобающее случаю серьезное выражение.
— Что совершил этот Самюэль?
— В ответе из Парижа об этом не говорится. Мы получили лишь шифрованную телеграмму. Сегодня вечером придет копия его анкеты. Не забывай, что сам Бертийон признает, что, если не ошибаюсь, один раз из ста тысяч отпечатки двух человек могут совпадать. Почему не допустить, что мы имеем дело с таким совпадением?
— Прокурор недоволен этим?
— Конечно, это создает ему сложности. Теперь он собирается обратиться за помощью в Париж. Но он боится нарваться на инспекторов, которые за инструкциями будут приходить к тебе. Он спрашивал меня, пользуешься ли ты большим влиянием в управлении и все такое.
— Набей мне трубку! — обратился к жене Мегрэ.
— Но это уже третья!
— Ничего! Спорим, что у меня температура не больше тридцати семи! Самюэль! Ботинки на резинках. Самюэль — еврей. У них обычно чувствительные ноги. Кроме того, семья для них превыше всего: вязаные носки. А также экономия: трехлетней давности костюм из вечного драпа…
Он прервал сам себя.
— Я шучу, дети мои! Но должен вам признаться: я пережил очень неприятные моменты! Только подумаю о том, что мне приснилось… Но сейчас, по крайней мере, этот морж — если это был не кит! — этот морж, говорю вам, тронулся в путь… И вы увидите, что он плохо ли, хорошо ли, дойдет куда надо по своей дорожке.
И Мегре рассмеялся, потому что Ледюк посмотрел на его жену с явным беспокойством.
Глава 7
Самюэль
Обе новости были получены почти одновременно, вечером, за несколько минут до приходу доктора. Сначала была телеграмма из Алжира:
Имя доктора Риво неизвестно в больницах. Дружеский привет, Мартэн.
Мегрэ только что вскрыл ее, как вошел Ледюк, но не решился спросить приятеля, что тот читает.
— Посмотри-ка.
Ледюк взглянул на телеграмму, покачал головой. «Ну, конечно!»
И это означало:
«Ну, конечно, в таком деле все будет непросто! Наоборот, на каждом шагу нам встретятся новые препятствия! И я был прав, когда говорил, что лучше всего переехать и жить в Рибодьере.»
Мадам Мегрэ вышла. Несмотря на сумерки, комиссар не собирался включать свет. На площади горели фонари, и ему нравилась в этот час вереница огней. Он знал, что первыми зажгут свет во втором доме налево от гаража и.что он увидит освещенный лампой силуэт склонившейся над работой портнихи.
— У полиции тоже новости! — пробормотал Ледюк.
Он был смущен. Ему не хотелось показывать Мегрэ, что он пришел ввести его в курс дела. Может быть, ему даже и запретили сообщать комиссару результаты официального следствия.
— Новости о Самюэле?
— Вот именно! Во-первых, получена копия его дела. Кроме того, Люка, он им раньше занимался, позвонил из Парижа и сообщил кое-какие подробности.
— Рассказывай!
— Определенно неизвестно, откуда он родом. Есть, однако, веские основания предполагать, что он родился в Польше или в Югославии. Во всяком случае, где-то там! Это был человек молчаливый, который не очень-то доверял посторонним. В Алжире у него была контора. Угадай, какая?
— Торговля почтовыми марками!
Мегрэ был в восторге, это как нельзя лучше подходило к его представлению о человеке из поезда.
— Торговля почтовыми марками, за которыми, естественно, скрывалось совсем другое! Самое-то главное, что все было так ловко сделано, что полиция ни о чем не подозревала, пока не произошло двойное преступление… Я в общих чертах повторяю то, что рассказал по телефону Люка. Контора эта была одной из самых крупных фабрик по производству фальшивых паспортов и прежде всего фальшивых договоров о найме на работу. У Самюэля были клиенты в Варшаве, в Вильно, в Силезии, в Константинополе.
За окном было уже совсем темно. Дома выделялись жемчужно-белым цветом. Снизу доносился привычный гул, характерный для часа аперитива.
— Любопытно! — отчеканил Мегрэ.
Но любопытным ему показалась не профессия Самюэля, а то, что нити, протянутые когда-то между Варшавой и Алжиром, дотянулись сюда, в Бержерак!
А главное, что, начав с маленького, местного масштаба сельского преступления, он напал на след международной банды.
Таких людей, как Самюэль, он встречал сотнями в Париже и в других местах, и всегда изучал их с любопытством, к которому примешивалась неловкость, даже не отвращение, словно такие люди были совсем другой особью рода человеческого.
Эти типы, которые бывают барменами в скандинавских странах, гангстерами в Америке, владельцами игорных домов в Голландии или еще где-нибудь, метрдотелями или директорами театров в Германии, торговцами в Северной Африке…
Это было здесь, в Бержераке, напоминанием об ужасном своим могуществом, многообразием и трагичностью мире.
В Чикаго больше поляков, чем американцев… Франция впитала в себя целые караваны беженцев из Центральной и Восточной Европы, и чиновники мэрии в маленьких городках просят повторять по буквам имена, когда жители приходят к ним по случаю рождения или смерти…
Есть те, кто выезжает официально, со всеми оформленными документами… Есть и другие, которые не могут дождаться своей очереди либо не могут получить визу…
И тогда появляются Самюэли! Знающие все городки, где размещают беженцев, все маршруты, все пограничные станции, все марки и печати консульств и подписи чиновников…
Самюэли, которые говорят на десяти языках и стольких же наречиях… И которые скрываются за вывесками процветающих торговых контор, лучше всего с международными связями.
— Очень удачное прикрытие — торговля марками!
Господину Леви, Чикаго.
Направляю вам ближайшим пароходом двести редких марок, с оранжевой виньеткой, из Чехословакии…
И, конечно, Самюэль, как большинство ему подобных, промышлял не только этим!
В домах терпимости Латинской Америки больше всего ценятся француженки. Их поставщики работают в Париже, на Больших бульварах.
Однако основную массу дешевого товара поставляет Восточная Европа. Деревенские девушки, которые отправляются туда в пятнадцать или шестнадцать лет и возвращаются — или не возвращаются! — в двадцать, заработав себе на приданое!
Типы, подобные Самюэлю, — обычный урожая уголовной полиции Парижа.
Мегрэ же смущало то, что этот Самюэль так неожиданно вторгся в это бержеракское дело, где до сих пор были лишь прокурор, доктор с женой, Франсуаза, Ледюк, хозяин гостиницы…
Вмешательство совсем другого мира, диаметрально противоположного этому…
Короче говоря, дело принимает совсем другой оборот!
Напротив Мегрэ видел маленькую бакалейную лавку, ее банки на витрине он уже выучил наизусть. Дальше была бензоколонка, принадлежавшая гаражу, которая находилась там лишь для украшения, потому что бензин здесь по-прежнему продавали в бидонах!
Ледюк продолжал рассказ:
— Странно и то, что он все дело основал в Алжире… Впрочем, у Самюэля была обширная клиентура среди арабов и даже негров…
— В чем его преступление?
— Два преступления! Двух евреев, неизвестных в Алжире, нашли мертвыми на пустыре. Оба они приехали из Берлина. По этому делу было проведено расследование. Ясно как дважды два, что они долгое время работали вместе с Самюэлем. Следствие шло несколько месяцев, но никаких следов обнаружить не удалось. Потом Самюэль заболел, и его вынуждены были перевести из тюремного лазарета в больницу. Произошедшая драма была примерно восстановлена: два сообщника приехали из Берлина, чтобы выяснить свои отношения с Самюэлем, так как этот пройдоха, видно, обдирал их, как липку. Слово за слово, в ход пошли угрозы…
— И этот малый их убрал!
— Он был приговорен к смерти. Но до казни дело так и не дошло, потому что через несколько дней после вынесения приговора он скончался в госпитале… — Вот, пожалуй, и все, что мне известно!
Доктор был удивлен, видя, что двое мужчин сидят в темноте, и резким движением повернул выключатель. Затем быстро поздоровался, поставил на стол чемоданчик, снял свое демисезонное пальто и пустил в умывальнике горячую воду.
— Ну, я пошел! — сказал Ледюк, вставая. — Увидимся завтра.
Он был не в восторге от того, что Риво увидел его в комнате у Мегрэ. Ведь он был местным, и в его интересах было играть на два лагеря, так как эти два лагеря существовали!
— Поправляйся! До свидания, доктор!
Доктор, намыливая руки, что-то пробормотал в ответ.
— Ну, как температура?
— Более или менее! — быстро ответил Мегрэ.
Он чувствовал прилив радости, как и тогда, в начале этого дела, когда огромным счастьем для него было ощущать, что он еще жив.
— Ну, как боль?
— А! Я начинаю уже свыкаться…
Существовал целый набор ежедневных действий, всегда одних и тех же, которые превратились в своего рода обряд, повторяющийся сегодня вновь и вновь и который уже раз.
Все это время лицо Риво было вблизи от лица Мегрэ, и тот вдруг неожиданно заметил:
— А в вашем лице совсем мало семитских черт!
Ответа не последовало, но дыхание доктора, зондирующего рану, ровное до этого, стало немного свистящим. Когда с этим было покончено и вновь была наложена повязка, он заявил:
— Итак, отныне вы транспортабельны.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что вы больше не являетесь узником этого гостиничного номера. Не собираетесь ли вы провести несколько дней у вашего друга Ледюка?
Несомненно, этот человек умел владеть собой. Уже по крайней мере четверть часа Мегрэ наблюдал за ним, но тот был абсолютно спокоен.
— Отныне я буду навещать вас лишь каждые два дня, что касается остального, я вам пришлю своего ассистента. Вы ему можете полностью доверять.
— Так же, как и вам?
Бывали моменты, впрочем, довольно редко, когда Мегрэ не мог отказать себе в том, чтобы с видом простака обронить какую-нибудь короткую подобную фразу, в которой и заключалась вся суть.
— До свидания!
Наконец-то! Ушел! Вновь Мегрэ остался один со своими персонажами в голове, к коллекции которых добавился известный Самюэль, сразу же занявший среди них первое место.
Крайне странно, но Самюэль был человеком, который, выходит, умирал дважды!
Был ли он тем маньяком со спицей, который убил двух женщин?
В этом случае было уж слишком много странностей, две, по крайней мере: прежде всего то, что местом своих «подвигов» он выбрал именно Бержерак.
Люди такого сорта предпочитают города, где население было бы перемешано и, следовательно, они имели бы возможность оставаться незамеченными.
Однако Самюэля никогда не видели ни в Бержераке, ни во всей округе, не был же он человеком, который, как опереточный злодей, жил бы в лесу.
В этом случае нужно было бы предположить, что он искал убежище у кого-то. У доктора? У Ледюка? У Дюурсо? В отеле «Англия»?
Во-вторых, преступления, совершенные в Алжире, были преступлениями обдуманными, искусными преступлениями, целью которых было устранение сообщников, ставших опасными.
Преступления же в Бержераке, напротив, были делом рук какого-то сексуально озабоченного маньяка или садиста!
Может, за период между первыми и последними преступлениями Самюэль сошел с ума? Или же по какой-то особой причине ему нужно было симулировать сумасшествие, и вся история с иглой — лишь зловещая маскировка?
«Хотел бы я знать, был ли Дюурсо в Алжире?» — пробормотал вполголоса Мегрэ.
Вошла жена. Она устала. Бросила шляпу на стол и рухнула на диван.
— Ну и работа у тебя, — вздохнула она. — Как подумаешь, что ты крутишься так всю жизнь…
— Есть новости?
— Ничего интересного. Слышала, что из Парижа получено сообщение, касающееся Самюэля. Но о чем оно, хранят в тайне.
— Эту тайну я знаю.
— Это Ледюк?.. Молодец!.. Ты ведь здесь на плохом счету. Все сейчас сбиты с толку. Одни говорят, что Самюэль ничего общего не имеет с преступлениями сумасшедшего, речь, мол, идет просто о человеке, который решил покончить с собой в этом лесу, и со дня на день опять убьют какую-нибудь женщину…
— Ты побывала около виллы Риво?
— Да. Ничего не увидела. Зато узнала об одной мелочи, может, совсем и неважной. Оказывается, на виллу два или три раза приходила одна немолодая женщина, довольно вульгарная с виду, ее считают тещей доктора. Однако никто не знает, где она живет, да и жива ли она сейчас. В последний раз ее видели два года назад.
— Дай-ка мне телефон!
Мегрэ попросил соединить его с полицейским комиссариатом.
— Это секретарь?.. Нет, не стоит отвлекать вашего начальника… Скажите мне только девичью фамилию мадам Риво… Надеюсь, это вас не затруднит?
Спустя минуту он улыбнулся. Зажав ладонью трубку, сказал жене:
— Пошли узнавать у комиссара, можно ли мне давать такие сведения! Они чувствуют себя не в своей тарелке! Предпочли бы, конечно, ничего мне не сообщать. Алло!.. Да-да!.. Как вы сказали?.. Босолей?.. Большое спасибо…
И, положив трубку, воскликнул:
— Какая прекрасная фамилия! Ну, а теперь я дам тебе каторжную работу! Возьми справочник «Боттэн» и выпиши из него адреса всех медицинских институтов во Франции. Позвони в каждый из них и выясни, выдавали ли они несколько лет назад диплом некоему Риво…
— Ты думаешь, он не… Но… Но тогда… Ведь он лечил тебя.
— Все равно, делай, что я говорю!
— Мне звонить из будки внизу? Я заметила, что когда кто-то там говорит, в зале все слышно…
— В том-то и дело!
И опять Мегрэ остался один, набил трубку, закрыл окно — в комнате стало холодновато.
Он без труда представил себе виллу доктора, мрачный дом прокурора.
А ведь Мегрэ испытывал такое удовольствие, когда имел возможность сходить непосредственно на место, понюхать, ощутить, проникнуться атмосферой происходящих там событий!
Самое любопытное было бы, наверное, побывать на вилле? Все вокруг обставлено просто, четкие линии! Такие дома вызывают зависть прохожих, которые думают про себя: «Как счастливы те, кто там живет!»
Светлые просторные комнаты, роскошные занавески, цветы в саду, сверкающая медь кухонной утвари… У гаража стоит автомобиль с включенным мотором… За руль садится стройная девушка или же доктор, движения его точны и элегантны…
О чем они могли говорить между собой по вечерам, собравшись втроем? Знала ли мадам Риво о любви мужа и ее сестры?
Мадам Риво некрасива! И она знала это! Она совсем не похожа на влюбленную женщину, скорее, это была покорная мать семейства…
Франсуаза же энергичная, полная жизни!
Прятались ли они от жены, целуясь украдкой за закрытыми дверьми?
А может быть, наоборот, все точки над «i» были поставлены раз и навсегда? Мегрэ столкнулся с подобной ситуацией однажды, в доме, который внешне выглядел гораздо строже этого. И тоже это было в провинции!
Откуда это семейство Босолей? А не придумана ли вся эта история с больницей в Алжире?
Во всяком случае, в то время мадам Риво была маленькой девочкой из простой семьи… На старшей отпечаток происхождения был глубже, он обнаруживался и годы спустя…
Младшая же, напротив, приспособилась гораздо лучше, ее внешний вид мог легко обмануть…
Ненавидели ли они друг дружку? Или были близки и откровенны? Может быть, ревновали?
А их мать, которая дважды приезжала в Бержерак? Сам не зная почему, Мегрэ представлял ее толстухой, счастливой, что удалось пристроить своих дочерей. Она советует им быть полюбезней с таким важным и богатым человеком, как господин доктор.
Наверняка она регулярно получает небольшую сумму!
«Очень хорошо представляю ее в Париже в восемнадцатом округе или, еще лучше, в Ницце…»
Говорили ли они о преступлениях за обедом?
Сходить бы туда, только разок, хоть на несколько минут! Посмотреть на стены, на безделушки, на разные мелочи в доме, которые выдают интимные стороны семейной жизни!
И еще к господину Дюурсо! Ведь он каким-то образом связан со всем этим, может, и не прямо, но связан!
Все они держатся друг за друга, люди одного круга!
Неожиданно Мегрэ позвонил вниз и попросил хозяина гостиницы подняться к нему. И сразу, без всякого перехода, спросил того:
— Вы не знаете, часто ли господин Дюурсо обедает у Риво?
— Каждую среду. Я это знаю, потому что прокурор не хочет иметь свою машину, а мой племянник — таксист и …
— Спасибо!
— И это все?
Крайне удивленный, владелец гостиницы ушел. А Мегрэ посадил за воображаемый стол с белой скатертью еще одного человека: прокурора республики, место которого, должно быть, было справа от мадам Риво.
«А ведь это в среду, вернее, в ночь со среды на четверг я спрыгнул с поезда, в меня стреляли, и тогда же был убит Самюэль», — пришел к неожиданному выводу комиссар.
Значит, у Риво обедали вместе. Мегрэ вдруг показалось, что он стремительно приближается в разгадке. Он снял трубку.
— Алло! Телефонный узел?.. Мадемуазель, это из полиции…
Он говорил громко и уверенно, боясь, что ему не поверят.
— Скажите, пожалуйста, звонил ли кто-нибудь из Парижа господину Риво в прошлую среду?
— Сейчас посмотрю его карточку. Это заняло не больше минуты.
— В два часа дня ему позвонили с номера Архив 14—67…
— У вас есть адреса парижских абонентов?
— Кажется, я их где-то видела. Не кладите трубку…
«Наверняка это красивая девица. И веселая!» Мегрэ говорил с ней и улыбался.
— Алло, я нашла. Это ресторан «Четыре сержанта», на площади Бастилии.
— Трехминутный разговор?
— Нет, три талона! Это значит — девять минут!
Девять минут! В два часа дня! А поезд отходил в три! Вечером, пока Мегрэ ехал в душном вагоне, а над ним мучался от бессонницы его попутчик, прокурор ужинал у Риво…
Мегрэ сгорал от нетерпения. Еще немного, и он готов выскочить из постели! Потому что он чувствовал, что приближается к цели, но теперь было важно не ошибиться.
Разгадка была где-то здесь, под рукой. Теперь требовалось лишь чутье, умение анализировать факты, которыми он располагал…
В такой ситуации есть, однако, риск броситься очертя голову по ложному пути.
«Итак… Они сидят за столом… Что такое намекала Розали насчет прокурора?.. Наверняка насчет пылких чувств, несовместимых с его возрастом и положением. В маленьком городе достаточно погладить девочку по щеке, чтобы прослыть развратником. Может быть, Франсуаза?.. В общем-то, она как раз того типа, что нравится немолодым мужчинам… Итак, они — за столом… В поезде — Самюэль и я … А Самюэль уже боится… Ведь это факт, что он чего-то боится… Он дрожит… Дышит неровно…»
Мегрэ весь вспотел. Он слышал, как внизу официантки гремели посудой.
«Он спрыгнул с поезда, считая, что за ним следят, или зная, что его ждут?
Это как раз самый главный вопрос! Мегрэ чувствовал это. Он потянул за верную ниточку. Он повторил про себя, словно ожидая от кого-то ответа:
…считая, что за ним следят, или зная, что его ждут…»
Однако этот телефонный разговор…
Входит его жена, она так взволнована, что не замечает возбуждения Мегрэ.
— Нужно сейчас же вызвать врача, настоящего! Это неслыханно! Преступно! Как подумаю, что…
И она смотрит на мужа, словно ищет на его лице какие-то тревожные признаки.
— У него нет диплома! Он не врач! Ни в одном списке выпускников его не нашли!.. Теперь я понимаю, почему у тебя держится температура, не заживает рана…
— Так вот! — торжествующе воскликнул Мегрэ. — Он знал, что его ждали!
Телефонный звонок. Говорит хозяин гостиницы.
— Господин Дюурсо спрашивает: может ли он подняться?
Глава 8
Библиофил
Выражение лица Мегрэ постепенно менялось, становилось постным, невыразительным, как лицо обычного больного, которому скучно.
Может, от этого и вся обстановка в комнате изменилась. Она стала какой-то серой: с этой разобранной постелью, которую передвинули с места, с ковров поновее, там, где она стояла раньше, с лекарствами на ночном столике, со шляпкой мадам Мегрэ на столе…