- Вы хотели говорить со мной о полковнике, - напомнил Мегрэ.
      Вилли не моргнул глазом.
      - По правде сказать, я просто пытаюсь обрисовать вам обстановку. Вы ведь не жили ни в Индии, ни в Лондоне, у вас не было в распоряжении ни тридцати слуг, ни, уж не знаю сколько, хорошеньких девушек. Только не подумайте, что я намерен вас обидеть... Короче, я познакомился с ним два года назад.
      Вы не знали Мэри живой. Прелестная женщина, но мозги куриные. Чуточку криклива. Если не чувствовала себя в центре внимания, могла впасть в истерику или закатить скандал.
      Кстати, вы знаете сколько полковнику лет? Шестьдесят восемь!
      Она его утомляла. Прощала ему все его прихоти, а они у него еще случаются, но была несколько обременительна.
      Она влюбилась в меня. Мне она тоже нравилась.
      - Я полагаю, что госпожа Негретти - любовница сэра Лэмпсона?
      - Да, - с гримаской подтвердил молодой человек. - Это трудно вам объяснить. Ни жить, ни пьянствовать в одиночку нельзя. Хочется видеть вокруг себя людей. Глорию мы подобрали на стоянке в Бандоле {город на средиземноморском побережье Франции между Марселем и Тулоном}. На следующее утро она осталась с нами. Для полковника этого достаточно.
      Она будет с ним, пока ей не надоест.
      Я - другое дело. У меня редкая способность - я пью виски не хуже, чем полковник. По этой части мы с ним уступаем разве что Владимиру, который в девяти случаях из десяти укладывает нас на койки.
      Не знаю, представляете ли вы себе по-настоящему мое положение. Конечно, мне не надо думать о материальной стороне жизни. Хотя иногда мы по две недели ждем в каком-нибудь порту чека из Лондона, чтобы купить горючего.
      Да вот, например, колье, о котором я сейчас вам расскажу.
      Раз двадцать оно было заложено в ломбарде. Но это неважно! Без виски мы остаемся редко! Нашу жизнь роскошной не назовешь, зато мы спим всласть, ездим, куда хотим, возвращаемся, когда хотим. Лично я предпочитаю это отцовскому инжиру...
      Вначале полковник подарил жене какие-то драгоценности. Время от времени она требовала у него денег. Ей нужно было одеваться и иметь кое-что на мелкие расходы, вы же понимаете. Клянусь вам, для меня было ударом, когда я узнал ее на этом ужасном фото. Впрочем, для полковника тоже. Но он скорее даст изрезать себя на мелкие кусочки, чем выкажет свои чувства. Такой уж человек. Одним словом, англичанин.
      Когда мы покинули Париж на прошлой неделе - сегодня, по-моему, вторник, - наш кошелек совсем опустел.
      Полковник телеграфировал в Лондон, чтобы ему выслали аванс в счет пенсии. Мы ждали его в Эперне. Чек, может быть, уже и прибыл.
      Однако в Париже у меня остались долги. До этого я уже два-три раза подсказывал Мэри, что она могла бы продать ожерелье, а мужу сказать, что потеряла его или что его украли.
      В четверг вечером, как вы уже знаете, мы веселились на борту. Однако я не хочу, чтобы вы об этом думали черт знает что. Просто стоит Лэмпсону увидеть хорошеньких женщин, как он приглашает их на борт. А через два часа напьется и велит мне выставить их, да так, чтобы заплатить подешевле.
      В четверг Мэри поднялась немного раньше обычного и, когда мы встали, была уже на палубе. После завтрака мы с ней оказались вдвоем. Она была очень нежна со мной. Необычная нежность, смешанная с грустью. В какое-то мгновение она сунула мне свое ожерелье и сказала:
      - Можешь его продать.
      Не знаю, поверите ли вы мне. Я был и смущен, и взволнован. Если бы вы ее знали, вы бы поняли... Она настояла. Я сунул ожерелье в карман. Вечером полковник потащил нас в дансинг, и Мэри осталась на борту одна. Когда мы вернулись, на яхте ее не было. Лэмпсон нисколько не встревожился; она уже не раз сбегала. Однажды, например, по случаю праздника на Поркероле в Маленьком лангусте около недели длился загул. Первые два дня Мэри веселилась вместе со всеми. На третий исчезла. И знаете, где мы ее нашли? В Жьене, в гостинице. Она по-матерински возилась с двумя грязными малышами.
      История с ожерельем меня угнетала. В пятницу я поехал в Париж. Я чуть было его не продал, но потом подумал: если некоторые из жемчужин окажутся фальшивыми, я рискую навлечь на себя неприятности. Я вспомнил о двух вчерашних красотках. С такими девочками можно провернуть что угодно. Кроме того, с Лией я уже раньше встречался в Ницце и знал, что с ней можно иметь дело.
      Я отдал ей ожерелье. На всякий случай посоветовал сказать, если у нее спросят, что ожерелье ей привезла сама Мэри и просила его продать.
      Все казалось проще пареной репы, а вышло черт-те что...
      Лучше бы я не вмешивался в эту историю. Теперь, если мне не посчастливится иметь дело с умными полицейскими, меня могут судить.
      Я это понял вчера, когда узнал, что Мэри задушена. Я даже не спрашиваю вас, что вы на этот счет думаете. Честно говоря, я готов к тому, что меня арестуют. Но это будет вашей ошибкой. Я мог бы вам помочь. Есть вещи, которые кажутся странными, но на самом деле совсем просты.
      Вилли почти развалился на кровати и беспрестанно курил, устремив взгляд в потолок.
      Чтобы скрыть свое замешательство, Мегрэ встал у окна, спиной к собеседнику.
      - Полковник знает, что вы пошли ко мне? - спросил он, неожиданно обернувшись.
      - Нет, равно как и об ожерелье. И даже о наших отношениях. Я, понятно, ни на что не претендую. И все же я предпочел бы, чтобы он так ничего и не узнал.
      - А госпожа Негретти?
      - От нее никакого толку. Красивая женщина, которая способна целый день валяться на диване, курить и пить сладкие ликеры. Явилась к нам, да так и застряла. Да, простите, она еще играет в карты. Это, пожалуй, ее единственная страсть.
      Скрип ржавого железа возвестил о том, что открываются затворы шлюза. Мимо дома прошли и остановились поодаль два мула, тогда как пустая баржа продолжала скользить по инерции, словно хотела взобраться на береговой склон.
      Владимир, согнувшись, вычерпывал дождевую воду, которая грозила переполнить ялик.
      По каменному мосту проехала машина, свернула на бечевник, забуксовала, попыталась выбраться и в конце концов совсем застряла.
      Из машины вышел человек в черном. Вилли поднялся и, посмотрев в окно, сказал:
      - Похоронное бюро...
      - Когда полковник собирается отсюда уехать?
      - Сразу же после похорон.
      - А они состоятся здесь?
      - Для него неважно - где. Одна из его жен похоронена возле Лимы, другая вышла за ньюйоркца и успокоится на американской земле.
      Мегрэ невольно посмотрел на него и подумал, что молодой человек шутит. Но Вилли Марко был серьезен. Однако в глазах его мелькнул двусмысленный огонек.
      - Только бы пришло разрешение. Иначе нельзя будет хоронить.
      Человек в черном в нерешительности постоял возле яхты, потом обратился к Владимиру. Тот ответил ему, не прекращая работы. Человек в черном поднялся на борт и скрылся в каюте.
      Мегрэ больше не видел Люкаса.
      - Вы свободны, - сказал он молодому человеку.
      Вилли заколебался. На лице его вдруг выразилось волнение.
      - Вы расскажете ему об ожерелье?
      - Еще не решил.
      Разговор был окончен, и Вилли снова стал развязен. Он поправил свою шляпу и, жестом попрощавшись с комиссаром, спустился с лестницы.
      Когда Мегрэ в свой черед вошел в кафе, он увидел у стойки за бутылкой пива двух речников.
      - Ваш друг у телефона, - сказал ему хозяин. - Он вызвал Мулен.
      Вдалеке пять раз просвистел буксир, и Мегрэ, машинально подсчитав, проворчал себе под нос:
      - Пять...
      Жизнь канала шла своим чередом. Подходили пять барж. Смотритель в сабо вышел из дома и направился к подъемным затворам.
      Люкас вернулся после телефонного разговора взволнованный.
      - Ох, и трудно же было!
      - Что трудно?
      - Полковник заявил мне, что жена его - урожденная Мари Дюпен. Для бракосочетания она представила выписку из книги актов гражданского состояния, где было указано это имя. Она из Мулена. Я только что туда звонил, потребовав, чтобы меня соединили вне очереди.
      - И что же?
      - В книге числится одна-единственная Мари Дюпен.
      Ей сорок два года, у нее трое детей и муж, некий Пьебеф, булочник с улицы От. Секретарь мэрии, с которым я говорил, еще вчера видел ее за стойкой и уверяет, что она весит не менее ста восьмидесяти фунтов.
      Мегрэ ничего не сказал. Не обращая внимания на своего помощника, он походкой праздного рантье направился к шлюзу, чтобы понаблюдать за всеми маневрами, происходящими на канале, но на каждом шагу большим пальцем руки яростно уминал табак в трубке.
      Чуть позже к смотрителю шлюза подошел Владимир и, откозыряв, спросил, где бы он мог пополнить запас питьевой воды.
      Глава 5
      Значок Я.К.Ф.
      Мегрэ рано лег спать, а инспектор Люкас, получив от него инструкции, отправился в Мо, Париж и Мулен.
      Когда комиссар уходил из кафе, там оставалось трое посетителей: два речника и жена одного из них - она зашла сюда за мужем и, сидя в углу, вязала.
      Погода была гнетущая, дышалось тяжело. Какая-то баржа пришвартовалась метрах в двух от "Южного Креста", на котором светились все иллюминаторы.
      Едва комиссар уснул, кто-то забарабанил в дверь и диким голосом закричал:
      - Комиссар! Комиссар! Быстрее!
      Мегрэ кинулся открывать дверь и увидел на пороге дочь хозяина кафе. Она бросилась к нему.
      - Быстрее, комиссар! Быстрее! Ох, нет, не уходите! Я боюсь остаться одна.
      Мегрэ никогда не обращал на нее особого внимания, но считал ее девушкой крепкой, здоровой, уравновешенной.
      Освободившись от нее - она буквально повисла на нем, - он подошел к окну и открыл его.
      Было уже, вероятно, часов шесть утра. Едва-едва светало.
      В ста метрах от "Южного Креста" по направлению к каменному мосту в Эперне несколько мужчин пытались с помощью тяжелого багра поймать что-то плывущее по воде. А один из речников, отвязав свой ялик, стал грести кормовым веслом.
      На Мегрэ была измятая пижама. Он набросил на плечи плащ, отыскал ботинки и натянул их на босу ногу.
      - Это он... Они его... Вы знаете... - невнятно твердила девушка.
      Комиссар рывком высвободился из ее рук, спустился с лестницы и вышел из дома в ту минуту, когда к группе столпившихся людей подошла женщина с маленьким ребенком на руках.
      Мегрэ не присутствовал при обнаружении тела Мэри Лэмпсон. Однако новая находка оказалась пострашней уже в силу того, что это было повторное преступление. Над каналом навис почти мистический ужас.
      Мужчины суетились. Хозяин кафе "Флотское" - он первый заметил на воде всплывшее человеческое тело - руководил их действиями.
      Труп дважды удалось зацепить багром, но каждый раз крюк соскакивал, и тело, вместо того чтобы вынырнуть, уходило на несколько сантиметров в воду.
      Мегрэ узнал темный костюм Вилли. Лица не было видно: более тяжелая голова все время опускалась вниз.
      Наконец человек в ялике задел утопленника бортом, схватил рукой за грудь, приподнял. Оставалось втащить его в лодку.
      Человек оказался не из брезгливых. Он одну за другой поднял ноги пострадавшего, бросил причальный конец на берег, тыльной стороной руки утер мокрое лицо.
      В это мгновение Мегрэ увидел заспанное лицо Владимира, появившегося из люка яхты. Он протер глаза и исчез.
      - Ничего не трогать!
      Речник запротестовал: мол, его шурин в Эльзасе ожил, проведя в воде чуть ли не три часа.
      Хозяин кафе указал ему на горло мертвеца. Все было ясно: два черных следа пальцев, как и на шее Мэри Лэмпсон.
      Эта трагедия особенно взволновала всех. Глаза Вилли были широко раскрыты, в правой руке он сжимал пучок тростника.
      Мегрэ почувствовал вдруг, что за ним кто-то стоит. Он обернулся и увидел полковника. Тот был в пижаме, поверх которой накинул шелковый халат, и в голубых кожаных шлепанцах.
      Седые волосы его были растрепаны, лицо опухшее. Он странно выглядел в своем наряде здесь, среди мусора и грязи, среди речников в сабо и грубой суконной одежде, тем более что от него исходил легкий запах одеколона.
      - Это Вилли!.. - выдавил он хриплым голосом.
      Потом произнес несколько слов по-английски, слишком быстро, чтобы Мегрэ мог понять их, наклонился и коснулся рукой лица молодого человека.
      Девушка, разбудившая комиссара, рыдала. К ней подбежал смотритель шлюза.
      - Позвоните в полицию Эперне... Врача, пожалуйста...
      Из каюты вышла Негретти в неряшливом виде, босиком. Она не решалась сойти с палубы и звала полковника:
      - Уолтер! Уолтер!
      Позади стояли незаметно подошедшие машинист узкоколейки, землекопы, какой-то крестьянин - его корова шла без присмотра по бечевнику.
      - Труп надо перенести в кафе.
      Факт смерти молодого человека не вызывал сомнений.
      Пока вытаскивали тело, элегантный костюм на нем превратился в лохмотья.
      Полковник медленно шел следом. Его халат, голубые шлепанцы, багровое лицо, взлохмаченные ветром волосы придавали ему несуразный и в то же время торжественный вид.
      Когда труп поднесли к дверям кафе, девушка снова зарыдала во весь голос и бросилась в кухню. Хозяин кафе орал в телефонную трубку:
      - Да нет, мадемуазель! Полицию! Полицию!.. Быстрее!.. Не разъединяйте!.. Алло!.. Алло!..
      Мегрэ не позволил войти в кафе толпе зевак, но речники, обнаружившие труп и выловившие его, вошли и сели за столик, где еще со вчерашнего дня стояли стаканы и пустые бутылки. Урчала печка. Посреди помещения валялась метла.
      Появился Владимир, он успел надеть свою американскую морскую пилотку. Речники обращались к нему с вопросами, но он не отвечал.
      Полковник не отрывал глаз от Вилли, лежавшего на полу, и трудно было понять, взволнован он, раздосадован или испуган.
      - Когда вы видели его в последний раз? - спросил Мегрэ у полковника.
      Сэр Лэмпсон вздохнул и огляделся, словно искал того, кому всегда поручал отвечать за себя.
      - Это ужасно, - наконец проговорил он.
      - Вилли не ночевал на борту?
      Англичанин указал на речников, которые слушали их разговор. Это было как бы напоминанием о необходимой благопристойности. Это как бы означало: "Считаете ли вы допустимым и приличным при подобных людях..."
      Мегрэ попросил посторонних выйти.
      - Вчера вечером, в десять часов. На борту кончилось виски. Владимир не смог найти его в Дизи. Я решил пойти в Эперне.
      - Вилли был с вами?
      - Недолго. За мостом он меня оставил.
      - Почему?
      - Мы немного повздорили.
      Полковник устремил взгляд на искаженное бледное лицо покойника, и черты его дрогнули.
      Может быть, он мало спал и его опухшее лицо придавало ему более взволнованный вид? Во всяком случае Мегрэ готов был поклясться, что на мясистые веки англичанина навернулись слезы.
      - Вы поругались?
      Полковник пожал плечами, словно нехотя принимая столь вульгарное и грубое выражение.
      - Вы его в чем-нибудь упрекали?
      - Нет. Я хотел узнать... Я твердил: "Вилли, вы негодяй.
      Но вы должны мне сказать..."
      Он удрученно замолчал и отвел глаза, чтобы вид мертвеца не гипнотизировал его.
      - Вы обвиняли его в убийстве вашей жены?
      Англичанин пожал плечами и вздохнул:
      - Он ушел. Один. Раньше бывало, мы с ним ссорились, а назавтра выпивали вместе виски и больше об этом не вспоминали.
      - Вы дошли пешком до Эперне?
      - Да.
      - Вы пили?
      Полковник бросил печальный взгляд на своего собеседника.
      - Я еще играл в клубе. В ресторане "Бекас" мне сказали, что там есть клуб. Я возвратился на машине.
      - В котором часу?
      Он развел руками - не помнит.
      - Вилли на яхте не было?
      - Нет. Владимир сказал мне об этом, когда раздевал меня.
      Перед дверью остановился мотоцикл с коляской. В комнату вошли бригадир жандармов из Эперне и врач.
      - Уголовная полиция, - сказал Мегрэ, представляясь своему коллеге. Не впускайте сюда никого и позвоните в прокуратуру.
      Врачу достаточно было беглого осмотра. Он заявил:
      - В момент погружения в воду он был мертв. Посмотрите следы.
      Мегрэ это знал - он уже видел следы. Он машинально взглянул на руку полковника, мускулистую с квадратными ухоженными ногтями и набухшими венами.
      Потребовалось не менее часа, чтобы вызвать прокуратуру на место происшествия. Полицейские на велосипедах окружили кафе "Флотское" и яхту "Южный Крест".
      - Могу я одеться? - спросил полковник.
      И, несмотря на халат, шлепанцы и голые лодыжки, проходя мимо рядов любопытных, он держался с достоинством. Войдя в каюту, тут же выглянул из нее и позвал:
      - Владимир!
      И все люки на яхте снова закрылись.
      Мегрэ допрашивал смотрителя, которого ждала у шлюза моторная лодка.
      - Я полагаю, что тело должно остаться в том месте, куда его бросили. Ведь в канале нет течения.
      - В больших бьефах протяженностью в десять-пятнадцать километров так и бывает. Но здесь меньше пяти. Если какое-нибудь судно спускается по шлюзу номер тринадцать, что выше моего, я чувствую, как через несколько минут вода начинает прибывать. Если я сам пропускаю судно, идущее вверх по реке, течение создается за счет той воды, которую я пропускаю по каналу.
      - В котором часу вы начинаете работу?
      - В принципе, на рассвете. На деле - гораздо раньше.
      Баржи на конной тяге - у них малая скорость - отправляются около трех утра и сами проводят судно через ворота шлюза, мы даже не слышим. Им это не запрещено, их хорошо знают. "Фредерик", который заночевал здесь, должен был отправиться в половине четвертого, а в пять пройти через шлюз в Э.
      Мегрэ обернулся. Напротив кафе "Флотское" и на бечевнике собрались кучки любопытных. Когда комиссар проходил мимо них, направляясь к каменному мосту, к нему обратился старый лоцман с прыщеватым носом:
      - Хотите, я покажу, в каком месте молодого человека бросили в воду?
      И он гордо посмотрел на своих товарищей, которые колебались, идти ли им в ту же сторону.
      Он оказался прав. В пятидесяти метрах от каменного моста на большом участке был поломан тростник. Здесь не только топтались, но, должно быть, и тащили тяжелое тело - след был широкий.
      - Видите? Я живу в пятистах метрах отсюда, на окраине Дизи, в одном из первых домов. Я пришел сегодня утром справиться, спустились ли к нам суда по Марне и не нуждаются ли они в моей помощи, и был поражен. Тем более что нашел на дороге вот такую штуку...
      Этот человек был неприятен, он то и дело бросал насмешливые взгляды на сопровождавших его спутников.
      Однако предмет, который он вытащил из кармана, представлял для Мегрэ большой интерес. Это был тонкой работы значок из эмали, на нем, кроме якоря, были выгравированы инициалы: Я.К.Ф.
      - "Яхт-клуб Франции", - расшифровал лоцман. - Яхтсмены носят его в петлице.
      Мегрэ обернулся и посмотрел на яхту, стоявшую примерно на расстоянии двух километров. Под словами "Южный Крест" красовались те же буквы: Я.К.Ф.
      Не обращая больше внимания на своего собеседника, который отдал ему значок, комиссар медленно пошел к мосту. Направо дорога вела в Эперне, прямая, чистая после вчерашних дождей. По ней с большой скоростью мчались машины. Налево дорога, давая крюк, вела к деревне Дизи.
      По другую сторону канала, напротив верфи Всеобщей навигационной компании, стояло несколько барж в ожидании ремонта.
      Мегрэ несколько взволнованно повернул обратно. Сейчас прибудет прокуратура и начнется час-другой нервотрепки: вопросы, хождение взад-вперед и самые нелепые версии.
      Когда он поравнялся с яхтой, оказалось, что она по-прежнему закрыта. На некотором расстоянии расхаживал полицейский, уговаривая любопытных разойтись, но не сумев помешать двум журналистам из Эперне сделать фотоснимок.
      Погода была ни хорошей, ни плохой. Сероватая дымка - как потолок из матового стекла.
      Мегрэ прошел по мостику и постучал в дверь.
      - Кто там? - послышался голос полковника.
      Комиссар вошел. У него не было желания вести переговоры. Он увидел Негретти в таком же неопрятном виде, как прежде. Она всхлипывала и утирала слезы.
      Сэр Лэмпсон сидел на диване, протянув ноги Владимиру, который надевал на них туфли.
      Где-то кипятилась вода, слышно было, как клокочет пар.
      Обе койки, полковника и Глории, не были еще убраны.
      На столе валялись игральные карты и карты судоходных путей Франции.
      По-прежнему тот же приглушенный пряный запах, напоминавший бар, будуар и альков одновременно. На вешалке комиссар увидел белую яхтсменскую фуражку, а рядом - хлыст с ручкой из слоновой кости.
      - Вилли был членом Яхт-клуба Франции? - спросил Мегрэ нарочито безразличным тоном.
      Полковник выразительно пожал плечами, давая понять, что это праздный вопрос. Так оно и было: Яхт-клуб Франции существовал только для избранных.
      - Я член этого клуба, - произнес Лэмпсон. - А также Королевского яхт-клуба Англии.
      - Покажите мне пиджак, который вы надевали вчера вечером.
      - Владимир!
      Полковник, уже обутый, встал и наклонился к маленькому шкафу, превращенному в погребец. Там не было виски, но были другие напитки, и полковник задумался - что выбрать.
      Наконец он достал бутылку коньяка и предложил, однако не очень настаивая:
      - Выпьете?
      - Спасибо.
      Он наполнил серебряную рюмку и поискал сифон, морщась от того, что нормальный ход его жизни нарушен, а он это плохо переносит...
      Владимир вернулся из туалетной комнаты с черным шевиотовым костюмом через руку. Полковник жестом приказал передать его Мегрэ.
      - Значок Яхт-клуба Франции вы обычно носили на этом пиджаке?
      - Yes. Разве не все кончено? А Вилли все еще там?
      Он осушил свою рюмку и колебался, не налить ли еще.
      Потом взглянул на иллюминатор, заметил чьи-то ноги и заворчал.
      - Выслушайте меня, полковник, - начал Мегрэ.
      Лэмпсон сделал знак, что слушает. Мегрэ вынул из кармана эмалевый значок.
      - Его нашли сегодня утром в том месте, где тащили по тростникам тело Вилли, прежде чем сбросить его в канал.
      Негретти рухнула на диван, обитый гранатовым бархатом, и, стиснув голову руками, зарыдала.
      Владимир не шевельнулся. Он ждал, когда ему отдадут костюм, чтобы снова повесить его на место.
      Полковник как-то странно засмеялся и несколько раз повторил:
      - Yes! Yes!
      При этом он снова подлил себе коньяку.
      - У нас полиция допрашивает иначе, - сказал полковник. - Она предупреждает, что все сказанное может быть использовано против того, кто дает показания. Я скажу все сразу. Вы не будете записывать? Я повторяться не буду.
      Итак, мы с Вилли немного повздорили. Я у него спрашивал... Но это неважно. Он не такой уж негодяй, как другие.
      Бывают симпатичные негодяи. Я сказал ему грубые слова, и он схватил меня за пиджак, вот здесь... - Англичанин показал отвороты, при этом бросив взгляд на иллюминатор, за которым все мелькали ноги, обутые в сабо или тяжелые башмаки. - Это все. А значок, должно быть, упал. Это было по другую сторону моста.
      - Однако его нашли с этой стороны.
      Владимир, казалось, даже не слушал. Он поднимал валявшиеся предметы, уходил в носовую часть судна и сразу же возвращался.
      С явно выраженным русским акцентом он спросил у Глории, которая уже не плакала, а лежала неподвижно, обхватив голову руками:
      - Принести вам что-нибудь?
      На мостике послышались шаги. В дверь постучали, и голос бригадира осведомился:
      - Вы здесь, комиссар? Приехала прокуратура.
      - Иду.
      Бригадир стоял неподвижно, невидимый за дверью из красного дерева с медными ручками.
      - Еще один вопрос, полковник. Когда похороны?
      - В три часа.
      - Сегодня?
      - Yes. Мне здесь делать нечего.
      Проглотив третью рюмку коньяка, англичанин взглянул на комиссара мутными глазами. Такие глаза Мегрэ уже видел однажды у него.
      И флегматичный, безучастный, словно настоящий вельможа, заметив, что комиссар собирается уходить, он задал ему вопрос:
      - А что, я арестован?
      Негретти, совсем бледная, внезапно подняла голову.
      Глава 6
      Американский берет
      Встреча следователя с полковником приобрела под конец чуть ли не торжественный характер, и это было замечено не одним только державшимся в стороне Мегрэ. Когда взгляд его встретился со взглядом товарища прокурора, он понял, что у того создалось такое же впечатление.
      Представители прокуратуры собрались в помещении кафе "Флотское". Одна из дверей выходила на кухню, оттуда доносился звон передвигаемых кастрюль. За другой дверью, застекленной, оклеенной прозрачными рекламами макарон и минерального мыла, были видны мешки и ящики - там помещалась лавка.
      В окне то появлялось, то исчезало кепи полицейского, а поодаль собрались наблюдатели. Они молчали, но упорно не расходились.
      На скамейке без спинки сидел письмоводитель; он писал, и по лицу его было видно, что он чем-то недоволен.
      Когда опознание было закончено, Вилли перенесли в угол, подальше от печки, и покрыли коричневой клеенкой, сняв ее со стола из неплотно сбитых досок.
      В кафе стоял тот же запах. Пахло пряностями, конюшней, смолой, дешевым вином.
      А следователь, который слыл самым дотошным судейским в Эперне - он принадлежал к семье Клерфонтен де Ланьи и очень гордился своим дворянским происхождением, - протирал пенсне, повернувшись спиной к огню.
      Прежде всего, он сказал по-английски:
      - Вы, наверное, предпочитаете объясняться на родном языке...
      Сам он хорошо говорил по-английски. Может быть, правда, немного манерно. И кривил рот, как это делают все, кто тщетно пытается подражать истинным англичанам.
      Сэр Лэмпсон поклонился и, повернувшись к письмоводителю, стал медленно отвечать на все вопросы, чтобы тот успел записать его слова.
      Он повторил, ничего не прибавив и не убавив, то, что сказал комиссару во время двух предыдущих встреч.
      Ради этого случая он надел темно-синий костюм почти военного покроя, в петлице была одна ленточка - Орден Крест заслуг.
      В руке он держал фуражку с большой золоченой кокардой с гербом Яхт-клуба Франции.
      Все было очень просто: один человек задавал вопросы, другой отвечал. И все-таки Мегрэ любовался им, не без чувства униженности, и вспоминал свои вторжения на "Южный Крест".
      Он не настолько знал английский язык, чтобы улавливать все оттенки. Но смысл последних реплик во всяком случае понял.
      - Попрошу вас, сэр Лэмпсон, - сказал следователь, - не уезжать далеко до тех пор, пока не прояснятся оба эти дела. Кроме того, я вынужден задержать разрешение на похороны леди Лэмпсон.
      Полковник поклонился.
      - Вы разрешите мне уйти на своей яхте из Дизи? - жестом полковник показал на зевак, столпившихся на улице, на все окружающее, даже на небо. Мой дом на Поркероле.
      А мне только до Соны добираться неделю.
      Теперь поклонился следователь. Они едва не пожали друг другу руки.
      Полковник окинул всех взглядом, не заметил, казалось, ни врача, сидевшего со скучающим видом, ни Мегрэ и поклонился лишь прокурору.
      Секунду спустя он уже преодолевал расстояние, отделявшее кафе "Флотское" от "Южного Креста".
      Он даже не спустился в каюту. Владимир был на палубе. Полковник отдал ему какие-то приказания, а сам стал у руля.
      И к удивлению речников, матрос в полосатой тельняшке спустился в машинное отделение, завел мотор, вернулся на палубу, откуда точным движением сдернул швартовы.
      Спустя некоторое время группа из нескольких человек, что-то обсуждая и жестикулируя, направилась к дороге, где ждали машину, это была выездная бригада прокуратуры.
      Мегрэ остался один на берегу. Он смог наконец набить трубку, а потом плебейски сунул руки в карманы и пробормотал:
      - Напрасный труд!
      Разве не надо было начинать все сначала?
      Из всего, что выяснила прокуратура, интересными пока казались несколько фактов, но важность их еще нельзя было оценить.
      На теле Вилли Марко, кроме следов удушья, были обнаружены синяки на руках и на торсе. По мнению врача, версию о том, что Вилли попал в западню, следовало отбросить. Скорее можно было предположить, что ему пришлось бороться с необыкновенно сильным противником.
      Кроме того, сэр Лэмпсон заявил, что впервые встретил свою жену в Ницце, причем, хоть она и развелась тогда со своим первым мужем, итальянцем Секкальди, она еще носила его фамилию.
      Показания полковника, намеренно двусмысленные, позволяли предполагать, что в ту пору Мари Дюпен, она же Секкальди, жила почти в нищете и пользовалась щедростью друзей, однако в разряд женщин известного сорта окончательно не перешла.
      Сэр Лэмпсон женился на ней во время путешествия в Лондон; тогда-то она и получила из Франции копию свидетельства на имя Мари Дюпен.
      - Это была очаровательная женщина!
      Мегрэ вспомнил лицо полковника, мясистое, красное и гордое, когда он произнес эти слова - спокойно, ненаигранно. И это, видимо, произвело впечатление на следователя.
      Мегрэ пришлось посторониться, чтобы пропустить носилки с телом Вилли. Пожав плечами, он решительно направился в кафе, где тяжело опустился на скамейку и скомандовал:
      - Кружку пива!
      Пиво подала дочь хозяина - глаза все еще красные, нос блестит. Мегрэ с интересом посмотрел на нее, но, прежде чем он успел задать ей вопрос, она прошептала, осмотревшись вокруг и убедившись, что их никто не слышит:
      - Он очень страдал?
      Лицо у нее было некрасивое, ступни массивные, руки грубые. И тем не менее она одна-единственная тревожилась об изящном Вилли, который, может быть, накануне в шутку ущипнул ее за мягкое место. Впрочем, может быть, он даже этого и не сделал.
      Девушку позвали к другому столику. Какой-то речник бросил ей вслед:
      - Ты вроде бы не в себе, Эмма.
      И она попыталась улыбнуться, заговорщически взглянув на Мегрэ.
      Движение на реке застопорилось с утра. Напротив кафе "Флотское" стояли семь барж, из них три - моторные.