— Но вы же сказали…
— Я сказал, что тело обнаружили сегодня утром…
— Выходит, со вторника оно…
С видом послушного ребенка Мегрэ согласно кивал головой. Казалось, он олицетворял самое откровенность.
— Почти наверняка установлено, что во вторник вечером у Буле была назначена встреча… Возможно, встреча в этом же квартале…
— И вы вообразили, что он приходил ко мне? Комиссар рассмеялся.
— Я вовсе не обвиняю вас в том, что вы удушили своего клиента…
— Он удушен?
— Таково медицинское заключение… Было бы слишком долго перечислять вам все признаки, подтверждающие это… Он имел обыкновение приходить к вам за советом…
— Я не принял бы его в полночь…
— Он мог находиться в затруднительном положении… Ну, к примеру, кто-нибудь шантажировал его…
Гайар закурил новую сигарету и медленно выпустил перед собой дым.
— Если судить по его чековой книжке, совсем недавно он снял со счета в банке весьма солидную сумму…
— Могу я узнать сколько?
— Полмиллиона старых франков… А это не в его правилах… Обычно в случае надобности он брал наличными в кассе одного из кабаре…
— А это — единственный раз?
— Насколько нам известно, да… Точно я буду знать завтра, когда проверят его счет в банке…
— И все-таки я не понимаю, какова в этом деле моя роль…
— Сейчас… Предположим, он однажды уступил, и его снова решили шантажировать, назначили ему встречу в ночь со вторника на среду… Ему могла прийти в голову мысль посоветоваться с вами… Возможно, он много раз звонил вам в течение вечера, пока вы были в кино… Кто подходит к телефону, когда вас нет дома?
— Никто…
И так как Мегрэ казался удивленным, добавил:
— Моя жена, как я уже сказал вам, больна… Нервная депрессия, которая продолжает прогрессировать… Кроме того, она страдает полиневритом, и врачи бессильны помочь ей… Она почти не спускается со второго этажа, и при ней всегда под видом горничной находится медицинская сестра… Жена не знает об этом… Телефон наверху я снял…
— А прислуга?
— Их две, и они спят на третьем этаже… Что же касается вашего вопроса, который теперь мне понятнее, то лично я не представляю себе, объектом какого шантажа мог бы стать мой клиент… больше того, сам факт шантажа меня удивил бы, ибо, зная его дела, я не вижу, на какой почве его могли бы шантажировать. Итак, он не приходил ко мне за советом во вторник вечером… И — заявляю априори! — я не знаю, что делал он в ту ночь… Когда вы сказали мне, что он убит, я не очень поразился, ведь в его положении на Монмартре не обойтись без ярых врагов… Гораздо больше меня удивило то, что он задушен, и еще больше — что тело его обнаружили лишь сегодня утром… Но где его нашли?.. Вероятно, вытащили из Сены?
— Он лежал на тротуаре возле кладбища Пер-Лашез…
— Как восприняла весть его жена?
— Вы знакомы с ней?
— Видел ее один-единственный раз… Буле был от нее без ума… Он очень хотел представить мне жену и детей… Пригласил как-то к себе на улицу Виктор-Массе, на обед, и там я познакомился со всей семьей…
— И с Антонио?
— И с Антонио и с его женой… Воистину тесный семейный круг… По натуре своей Буле был типичный мелкий буржуа, и тому, кто видел его дома, никогда бы и в голову не пришло, что источником его доходов является женская нагота…
— Вы бывали в его кабаре?
— Два или три раза — это уже не меньше года назад — был в «Лотосе»… Еще я присутствовал на торжественном открытии кабаре на улице Берри…
В голове Мегрэ крутилась куча вопросов, но он не отваживался произнести их вслух. Например, при болезни жены не искал ли адвокат в другом месте удовольствий, которых не находил больше у себя дома?
— А с Адой вы познакомились?
— С младшей сестрой? Разумеется! Она была на обеде… Очаровательная девушка, такая же красивая, как и Марина, но умнее…
— Как вы думаете, она была любовницей своего зятя?
— Я пытаюсь поставить себя на ваше место, комиссар… Я понимаю, вы обязаны искать во всех направлениях… И все же некоторые из ваших гипотез довольно ошеломляющи… Если бы вы знали Буле, вы не задали бы мне такого вопроса… Он испытывал ужас перед сложностями… Интрижка с Адой восстановила бы против него Антонио, ведь Антонио, как каждый добрый итальянец, строгий семьянин… Извините меня, если я позевываю, но я сегодня встал еще до рассвета, чтобы успеть в Пуатье к началу процесса…
— Вы обычно оставляете свою машину у подъезда?
— Чаще всего да, лень заводить ее в гараж… Здесь почти всегда находится местечко…
— Не гневайтесь на меня, что я докучаю вам… Последний вопрос… Буле оставил завещание?
— Насколько я знаю — нет… Да и чего ради он стал бы делать это? У него двое детей… Помимо того, его брачный контракт предусматривает общность имущества… С наследством не может возникнуть никаких осложнений…
— Благодарю вас…
— Завтра утром я зайду к вдове выразить свое соболезнование и предоставить себя в ее распоряжение… Бедная женщина!..
Сколько еще вопросов Мегрэ с удовольствием задал бы ему!.. Как он потерял четыре пальца на левой руке?.. В котором часу он покинул сегодня утром улицу Да-Брюйер?.. И, наконец, памятуя о фразе, брошенной Микеем, комиссар с интересом взглянул бы на список клиентов адвоката…
Спустя несколько минут Мегрэ взял такси на площади Сен-Жорж и поехал домой спать.
И все же в восемь часов он поднялся и в половине десятого уже выходил из кабинета шефа уголовной полиции, где просидел на летучке, ни разу не раскрыв рта.
Вернувшись к себе, он первым делом распахнул окно, снял пиджак и тут же позвонил метру Шаванону, с которым уже разговаривал накануне.
— Это снова я… Мегрэ… Я оторвал вас от дел?..
— Я сейчас в кабинете не один…
— Единственный вопрос… Знаете ли вы, кто из ваших коллег достаточно близок с Жан-Шарлем Гайаром?..
— Опять! Можно подумать, будто вы что-то имеете против него…
— Я ничего против него не имею, но хотел бы кое-что узнать о нем…
— Почему бы вам не спросить у него самого?.. Встретьтесь с ним, наконец…
— Я с ним встретился…
— И что? Он не пожелал отвечать?
— Напротив! И тем не менее вопросы слишком деликатны, чтобы так вот вдруг задавать их кому бы то ни было…
Шаванон не проявил большого энтузиазма. Впрочем, Мегрэ этого ожидал. Почти во всех профессиях существует кастовость… В своем кругу можно свободно говорить о ком-то из коллег, но посторонние вмешиваться не должны… Особенно полиция…
— Послушайте… Я уже сказал вам все, что мне известно… Я не знаю, с кем Гайар близок сейчас, но несколько лет назад он был очень дружен с Рамюэлем…
— Это тот, что защищал мясника с улицы Коленкур?
— Да, тот самый… Я также хотел бы, чтобы вы не упоминали обо мне, если встретитесь с Рамюэлем… Тем более что он недавно выиграл подряд два процесса и это вскружило ему голову… Желаю удачи!..
Метр Рамюэль жил на улице Бак. Минуту спустя Мегрэ разговаривал по телефону с его секретаршей.
— Встреча почти невозможна… У него расписано все утро… Минутку… Если вы придете без десяти минут одиннадцать, а он быстро закончит разговор с клиентом, которому назначено на половину одиннадцатого…
К нему, по-видимому, очередь, как к зубному врачу. Следующий!
Мегрэ отправился на улицу Бак и, добравшись туда раньше назначенного срока, заглянул в бистро выпить бокал белого вина.
В приемной метра Рамюэля стены были увешаны картинами с автографами художников. Три посетителя терпеливо ожидали своей очереди, и среди них пожилая дама, судя по всему, богатая фермерша из провинции.
И тем не менее без пяти минут одиннадцать секретарша открыла дверь и сделала комиссару незаметный знак следовать за ней.
Еще молодой, с румяным лицом, метр Рамюэль был уже лыс. С протянутой рукой он радушно шагнул навстречу комиссару.
— Чему я обязан такой чести?
Кабинет был огромный, стены отделаны деревянными панелями, мебель в стиле Ренессанс, и ступали здесь по настоящим восточным коврам…
— Садитесь… Сигару?.. Ах, нет… Действительно… Курите вашу трубку, прошу вас…
Чувствовалось, что метр Рамюэль весь проникнулся собственным могуществом, он сел за свой письменный стол, словно заместитель прокурора в прокурорское кресло.
— Среди тех дел, которые я веду, я не вижу ни одного…
— Речь пойдет не о ваших клиентах, метр… Впрочем, я в некотором смятении… Мне хотелось бы, чтобы вы рассматривали мой визит как приватный…
Рамюэль настолько привык к судебным заседаниям, что он и в жизни продолжал вести себя так же, как в зале суда, — та же мимика, те же размашистые жесты руками, на которых не хватало только широких рукавов черной мантии.
Сначала он с комическим видом вытаращил глаза, потом раскинул руки, как бы выражая тем самым изумление.
— Позвольте, комиссар, уж не собираетесь ли вы поведать мне, что находитесь в затруднительном положении?.. Защищать комиссара Мегрэ…
— Нет, мне лишь необходимы кое-какие сведения о…
— Об одном из моих клиентов?
Он изобразил на своем лице смущение.
— Надеюсь, мне не надо напоминать вам…
— Не беспокойтесь. Я не прошу вас выдать профессиональную тайну… Долго объяснять, для чего, но мне необходимо узнать кое-что об одном из ваших коллег…
Брови нахмурились, как и следовало ожидать, преувеличенно, словно адвокат разыгрывал привычную комедию перед присяжными.
— Тем более что это вопрос, которым вы не предадите дружбы…
— Говорите. Но, само собой разумеется, я ничего не обещаю вам…
В его голосе прозвучало раздражение, но у комиссара не было выбора.
— Я полагаю, вы прекрасно знаете вашего коллегу Жан-Шарля Гайара…
Деланное замешательство на лице.
— В свое время мы часто встречались…
— Вы поссорились?
— Скажем так… мы просто стали встречаться реже…
— Вы знакомы с его женой?
— С Жанин?.. Впервые я увидел ее, когда она еще танцевала в «Казино де Пари»… Сразу же после войны… В то время она была очаровательной девочкой… И красивой!.. Ее называли красотка Лара, и прохожие оглядывались ей вслед…
— Лара ее фамилия?
— Нет… Настоящая ее фамилия Дюпен, но танцевала она под именем Жанин де Лара… Возможно, она сделала бы блестящую карьеру…
— Она отказалась от карьеры ради Гайара?
— Он женился на ней, дав обещание не требовать, чтобы она оставила подмостки…
— И не сдержал слова?
Теперь метр Рамюэль играл самое скромность. Казалось, он взвешивал все «за» и «против», вздыхал, как бы раздираемый противоречивыми чувствами.
— В конце концов это знает весь Париж…
— Пальцы он потерял на войне?
— Да… Участвовал в Африканской кампании… Потом, если не ошибаюсь, воевал в Сирии… Был лейтенантом десантно-диверсионной группы… Надо признать, он никогда об этом не говорит… Он не из тех, кто находит удовольствие в рассказах о своих военных похождениях… Однажды ночью, выполняя задание захватить вражеский патруль, он сам попал в западню, и, чтобы спастись, ему пришлось голой рукой схватить нож, который приставили ему к груди… Он силач… В Жанин он влюбился безумно и решил жениться на ней… В то время он был стажером у метра Жуана, специалиста по гражданским делам, и зарабатывал не много… Терзаемый ревностью, он все вечера проводил за кулисами «Казино де Пари»… Вы догадываетесь о дальнейшем…
Мало-помалу он добился своего, и Жанин перестала танцевать… Он начал очень много работать, чтобы прокормиться… Мне частенько доводилось посылать ему клиентов…
— Он так и продолжает заниматься гражданскими делами?
На этот раз Рамюэль изобразил из себя человека, который в замешательстве задает себе вопрос, способен ли собеседник понять его.
— Это довольно сложно… Есть адвокаты, которых редко можно увидеть во Дворце правосудия, но они тем не менее имеют солидную клиентуру… Они-то и зарабатывают больше всех… Я говорю о юрисконсультах крупных фирм… Эти метры досконально, до мельчайших тонкостей знают все законы, касающиеся частного предпринимательства…
— К ним и принадлежит Гайар?
— И да и нет… Заметьте, я почти не вижусь с ним уже многие годы… Защищает он сравнительно мало… Что же касается его клиентуры, то я затруднился бы определить ее… В сфере деятельности Гайара нет, как у его бывшего патрона, крупных банков и больших промышленных предприятий…
Мегрз терпеливо слушал, пытаясь догадаться, что кроется за словами.
— При современной налоговой системе многие предприниматели вынуждены обращаться за советом к какому-нибудь сведущему лицу. Одним нужно быть уверенным, что в своей деятельности они не преступают закона…
— К примеру, владельцу нескольких кабаре?.. Рамюэль изобразил на лице удивление.
— Не ожидал, что вы настолько осведомлены… Заметьте, я не знаю, кого вы имеете в виду…
В памяти Мегрэ всплыл его вчерашний разговор с Луи Бубе. Они вспоминали о «Триполи» и Тетун, о тех временах, когда у нее встречались не только крупные заправилы Монмартра, но и их адвокаты и кое-кто из политиканов.
— Буле убит, — сказал он внезапно.
— Буле?..
— Мсье Эмиль… Владелец «Лотоса», «Голубого экспресса» и двух других кабаре…
— Я не успел сегодня утром прочесть газеты… Он был клиентом Гайара?
Рамюэль выглядел обезоруживающе наивным.
— По-видимому, это как раз тот случай, который я имел в виду… Да, в некоторых профессиях не так-то легко избежать неприятностей… Так что же случилось с этим Буле?
— Его задушили…
— Ужасно!
— Вы сейчас говорили о мадам Гайар…
— С тех пор, как я виделся с ней в последний раз, ее состояние, говорят, ухудшилось… Это началось еще тогда, когда я частенько бывал у них, началось с нервной депрессии, приступы которой становились все чаще и чаще… Мне кажется, она не смогла свыкнуться с жизнью буржуа… Постойте… Сколько ей сейчас лет?.. Сорок, если не ошибаюсь… Она на четыре или пять лет моложе его… И совсем уже развалина… Очень рано она состарилась… Хоть я и не врач, комиссар, но заметил, что некоторые женщины, особенно женщины незаурядные, весьма тяжело переносят подобные перемены в жизни… Я слышал, она почти безумная и, случается, неделями не выходит из затемненной комнаты… Мне жаль Гайара… Он толковый малый, один из самых толковых, кого я знаю… Чтобы утвердиться, работал как вол… Сделал все, чтобы обеспечить Жанин роскошную жизнь… Одно время они жили на широкую ногу… Выходит, этого недостаточно… И теперь…
Если лицо метра Рамюэля выражало сочувствие, то его маленькие глазки светились веселой насмешкой.
— Вы это хотели узнать?.. Заметьте, я не открыл вам никакой тайны… Вы могли бы расспросить кого угодно в кулуарах Дворца правосудия…
— Я надеюсь, Жан-Шарль Гайар никогда не имел неприятностей с правовым советом адвокатов?
На этот раз метр Рамюэль с оскорбленным видом раскинул руки:
— Позвольте!.. Позвольте!.. С какой целью вы пришли сюда?
Он встал, бросил взгляд на часы, стоявшие на камине.
— Прошу извинить, но вы и сами могли заметить, что в приемной ждут несколько клиентов… В два часа у меня защита… Я полагаю, никто не знает о вашем визите ко мне и все, о чем мы с вами говорили, останется между нами…
И, направляясь подпрыгивающей походкой к двери, он театрально вздохнул:
— Бедная Жанин!..
Глава 6
Прежде чем поехать домой позавтракать, Мегрэ зашел на набережную Орфевр и как бы между прочим сказал Лапуэнту:
— Мне бы хотелось, чтобы ты как можно скорее обследовал улицу Ла Брюйер и все вокруг нее. Кажется, одна американская машина всегда, днем и ночью, стоит около дома метра Жан-Шарля Гайара…
Он протянул Лапуэнту клочок бумаги, на котором заранее написал номерной знак автомобиля.
— Я был бы не прочь узнать, в котором часу машина появилась там во вторник вечером и когда она уехала оттуда вчера утром или ночью…
Взгляд его больших глаз казался бездумным, спина ссутулилась, походка стала ленивой и тяжелой. Именно в такие минуты все, кто видел Мегрэ, в особенности его сотрудники, считали, что он сосредоточивается. Однако они глубоко заблуждались. И, как он ни разуверял их, они оставались при своем мнении.
На самом же деле то, что он делал, было немножко смешно, даже ребячливо. Он хватался за какую-то отрывочную мысль, крохотный обрывок какой-нибудь фразы и повторял ее в уме, словно школьник, старающийся вдолбить себе в голову урок. Он даже иногда шевелил при этом губами, бормотал вполголоса, стоя один посередине своего кабинета или на улице, неважно где…
Слова не обязательно имели смысл. Иногда это напоминало какую-то чепуху.
«Бывали случаи, когда клиенты убивали своих адвокатов, но я никогда не слышал, чтобы адвокат убил клиента…»
Это отнюдь не означало, будто комиссар обвинял Жан-Шарля Гайара в том, что он удушил тщедушного владельца «Лотоса» и других кабаре.
Жена Мегрэ была бы очень удивлена ответом, если бы во время завтрака спросила его внезапно: «О чем ты думаешь?» Возможно, он вполне искренне ответил бы, что не думает ни о чем. И в то же время перед его мысленным взором, словно в волшебном фонаре, проходили картины…
Эмиль Буле стоит у двери «Лотоса»… Да, там он стоял почти каждый вечер… Невысокий человек смотрел на небо, на текущую мимо толпу, которая, по мере того как сгущалась тьма, меняла ритм и как бы даже самое природу, и прикидывал выручку своих четырех кабаре…
А вот другая картина была непривычна для каждого дня: Буле под взглядом гардеробщицы входит в телефонную будку и набирает номер, который не отвечает… Набирает три раза… Четыре… В перерыве между звонками он выходит размяться то в зал, то на улицу… И только на пятый или шестой звонок на другом конце провода кто-то наконец берет трубку…
Однако Буле уходит не сразу. Стоя на тротуаре рядом с Микеем, он время от времени вынимает из кармана часы…
«Он не зашел домой, чтобы взять пистолет…» — едва не произнес Мегрэ вслух.
У Эмиля было разрешение на оружие. Он имел право носить его. В те времена, когда Мазотти и его банда досаждали ему, оно всегда находилось при нем. Если он не взял его в тот вечер, значит, у него не было ни малейших опасений.
Наконец, не сказав ни слова похожему на мальчишку-заморыша швейцару, он не торопясь уходит вниз по улице Пигаль.
Это последняя картина. Во всяком случае, последняя картина, где Эмиль Буле еще живой…
— Какие у тебя планы на завтра?
Мегрэ поднял голову от тарелки, посмотрел на жену, словно удивляясь тому, что видит ее перед собой, подле открытого окна.
— На завтра? — переспросил он таким отрешенным голосом, что она рассмеялась.
— Ты где-то витаешь… Извини меня…
— Завтра — это что?
— Воскресенье… Думаешь, тебе придется работать?
Он медлил с ответом, сам еще не зная, что будет завтра. Он не подумал о воскресенье. Он всегда очень боялся прервать расследование, считая, что основной залог удачи — стремительность. С каждым днем все труднее добиваться точности от свидетелей. Да и самому ему необходимо удержаться в своем порыве, слиться с тем маленьким мирком, в который он оказался погруженным.
И вот воскресенье, то есть провал. Уже сегодня вторая половина дня будет, по существу, потеряна, ведь для большинства суббота стала своего рода воскресеньем.
— Я еще не знаю… Позвоню тебе ближе к вечеру… И, совсем как метр Рамюэль, высокопарно раскинув руки, он добавил:
— Не сердись… Я не виноват…
Как и следовало ожидать, жизнь в уголовной полиции уже затихала. Некоторые кабинеты были пусты, комиссары и инспектора отправились за город.
— Лапуэнт не вернулся?
— Нет еще, патрон…
В комнате инспекторов он только что застал врасплох толстяка Торанса, когда тот показывал своим коллегам, как нужно забрасывать спиннинг. Но нельзя же требовать, чтобы все они, как их патрон, были поглощены делом Буле.
Мегрэ не знал, чем заняться в ожидании Лапуэнта, а углубиться в административные досье в субботу, да еще в конце рабочего дня, у него не хватало мужества.
Кончилось тем, что он пошел к Лесуану, своему коллеге из полиции по борьбе с наркотиками. Тот читал газету. Внешне Лесуан больше походил на гангстера, чем на полицейского.
— Я мешаю тебе?
— Нет…
Не очень ясно представляя, зачем он явился сюда, Мегрэ подошел к окну и сел на подоконник.
— Ты знал владельца «Лотоса»?
— Насколько я знаю их всех…
Неторопливый разговор без начала и конца тянулся около часа и ничего не прояснил. Для Лесуана Эмиль Буле был человеком положительным, он не принадлежал к среде, в которой вращался, кое-кто на Монмартре даже называл его лавочником.
В четыре часа — воскресный отдых, в сущности, уже начался — комиссар снова, уже в какой раз, открыл дверь в комнату инспекторов.
— Лапуэнт?
— Не вернулся, патрон…
Он знал, что это бесполезно, и все же перешагнул через порог двери, соединяющей их здание с Дворцом правосудия. Еще утром он наметил себе сходить в канцелярию суда и получить там список лиц, интересы которых защищал Жан-Шарль Гайар.
Дворец правосудия был почти пуст, в его просторных коридорах гулял ветер, и, когда Мегрэ открыл дверь в канцелярию суда, он не увидел ни единой души.
Любопытно! Кто угодно мог войти, копаться в картотеках, которые занимали стены до самого потолка. Кто угодно мог снять с вешалки мантию в адвокатской гардеробной или усесться в кресло председателя суда.
— Ботанический сад и то лучше охраняется… — проворчал Мегрэ.
Вернувшись, он нашел Лапуэнта в своем кабинете.
— Я возвратился с пустыми руками, комиссар… Мне удалось поговорить почти со всеми жителями улицы… Во всяком случае, с теми, кто не уехал на уик-энд… Голубая американская машина им известна… Некоторые знают, кому она принадлежит… Многие видят ее каждое утро, идя на работу, и не задаются вопросом… Когда я спросил у них о ночи со вторника на среду, большинство подняли глаза к небу. Для них это слишком давно… Одни с десяти часов спали… Другие вернулись домой из кино в половине двенадцатого, не обратив внимания на машины, которые в этот час вереницей стоят вдоль тротуара… Наиболее частый ответ: «Она почти всегда стоит там…» Вы понимаете, они привыкли видеть ее на этом месте, и, если даже ее там нет, им кажется, что она стоит… Я обошел окрестные гаражи. Только в одном припомнили эту машину и высокого полнокровного типа, который иногда приезжает на ней наполнить бак… Но он не постоянный их клиент… Есть еще два гаража, однако там мне не удалось расспросить никого по той, простой причине, что они закрыты до утра понедельника…
Мегрэ снова, как метр Рамюэль, раскинул руки. Что он мог поделать еще?
— Снова сходишь туда в понедельник, — вздохнул он.
Зазвонил телефон. Мегрэ узнал голос Антонио, на секунду у него мелькнула надежда, что тот сообщит ему какую-нибудь новость.
— Это вы, мсье Мегрэ?.. Я здесь с представителем похоронного бюро… Он предлагает назначить похороны на десять часов утра в понедельник… Я не могу дать ему ответ без вашего разрешения…
Чем это может помешать Мегрэ?
— Согласен…
— Вы получите уведомительное письмо… Отпевание будет в церкви Нотр-Дам-де-Лоретт…
Мегрэ повесил трубку и пустым взглядом посмотрел на Лапуэнта, ожидавшего его указаний.
— Можешь идти… Счастливого воскресенья!.. Если Люка поблизости, пошли его ко мне…
Люка оказался поблизости.
— Есть новости, патрон?
— Ничего!.. Я хотел бы, чтобы в понедельник утром, как только начнется рабочий день, ты пошел в канцелярию суда и раздобыл там список дел, в которых защиту вел Жан-Шарль Гайар… Нет нужды начинать от потопа… Два или три последних года…
— Вы опять пойдете сегодня вечером на Монмартр? Он пожал плечами. Зачем? И повторил Люка то, что недавно сказал Лапуэнту:
— Счастливого воскресенья! Потом снял телефонную трубку.
— Соедините меня с моей квартирой… Алло!.. Это ты?..
Словно он не знал, что это не может быть никто иной, словно он не узнал ее голоса!
— Ты не помнишь, в котором часу уходит поезд на Морсан?.. Сегодня, да… Если возможно, до обеда… Пять пятьдесят две?.. Ты не против, если мы проведем там вечер и воскресный день?.. Хорошо!.. Собери маленький чемоданчик… Нет… Я позвоню сам…
Морсан — местечко на берегу Сены, в нескольких километрах вверх по течению от Корбея. Там, в таверне под названием «Старый гарсон», вот уже более двадцати лет супруги Мегрэ иногда проводили воскресенье.
Этот тихий оазис на берегу реки, куда приезжали главным образом рыбаки с удочками, Мегрэ обнаружил во время какого-то расследования.
С тех пор супруги Мегрэ стали там завсегдатаями. Почти всегда им отводили одну и ту же комнату, один и тот же стол для завтрака и обеда — под деревьями на террасе.
— Алло!.. Соедините меня со «Старым гарсоном» в Морсане… Через Корбей… Да, «Старый гарсон»… Это таверна…
Из книг он вычитал, что некогда в Морсане любили бывать Бальзак и Александр Дюма, а позднее на литераторские завтраки здесь собирались Гонкуры, Флобер, Золя, Альфонс Доде и другие писатели.
— Алло!.. Говорит Мегрэ… Что вы сказали?.. Да, погода прекрасная…
Это он знал так же хорошо, как и хозяйка таверны.
— Наша комната занята?.. У вас есть другая, но не с видом на Сену?.. Ничего… Мы приедем к обеду…
Вот так! Несмотря на Эмиля Буле, они поедут беспечно провести воскресенье на берегу реки.
Контингент постояльцев «Старого гарсона» со временем изменился. Уже редко когда встретишь кого-нибудь из тех, кто бывал там раньше. Одни умерли, другие стали слишком стары для поездок.
Их место заняли другие, такие же одержимые, и они тоже готовились к поездке за много дней.
Было слышно, как они поднимались в четыре часа утра, чтобы между двумя жердями установить на реке свою лодку.
Встречались и иные постояльцы, более молодые, в основном парочки, владельцы небольших яхт, — эти до часу ночи танцевали на веранде под звуки магнитофона.
Мегрэ спал, хотя слышал пение петуха, шаги тех, кто уходил на рыбалку, и проснулся только в девять часов.
Около десяти, когда они, глядя на обгоняющие друг друга паруса на реке, кончали завтракать, мадам Мегрэ тихо спросила:
— Может, ты посидишь с удочкой?
У него не было с собой ни удочек, ни снастей, они остались в их маленьком домике в Мен-сюр-Луар, но он всегда мог взять их у хозяйки.
Чего ради адвокат стал бы убивать своего клиента? Известны случаи, когда человек убивал своего врача, убежденный, что его неправильно лечили… Наоборот — случай редчайший. Мегрэ помнил только историю Бугра…
Эмиль Буле слыл человеком отнюдь не агрессивным… У него не было оснований обвинить своего адвоката в том, что тот предал его, ибо он ни разу не был осужден и его карточка сведений о судимости была девственно чиста…
— Выбирайте удилище, какое вам по душе… Снасти в стенном шкафу, а червяки для наживки где обычно…
По узкой тропинке они прошли вдоль берега, выбрали в тени около засохшего дерева местечко, и судьбе было угодно, чтобы через полчаса Мегрэ поймал уже штук пятнадцать плотвичек. Если бы он запасся сачком, то, возможно, вытащил бы из воды голавля весом никак не менее ливра[1], который откусил у него конец лески с крючком…
Правда, потом поплавок словно застыл. Жена читала иллюстрированный журнал, время от времени поднимала голову и смотрела на Мегрэ с дружелюбной улыбкой.
Обедали они в своем уголке и, как всегда, под взглядами любопытных, которые глазели на них, а потом принимались шушукаться. Неужели шеф уголовного розыска не имеет права, как все люди, провести воскресенье за городом и, если ему того хочется, поудить рыбу?
Мегрэ снова пошел на берег реки, но ничего больше не поймал, и они с женой уехали шестичасовым поездом, битком набитым горожанами, возвращавшимися в Париж.
Поужинали они холодным мясом, глядя сквозь сгущающуюся тьму на полупустые улицы, на дома напротив, где в некоторых окнах уже начали зажигаться огни.
Буле не проводил воскресные дни за городом. Его кабаре работали все семь дней в неделю, а он был не такой человек, чтобы оставить их без присмотра. Что же касается трех женщин, то вряд ли у них появлялось желание покидать свою маленькую Италию на улице Виктор-Массе.
В понедельник, в девять утра, Мегрэ зашел на набережную Орфевр, чтобы убедиться, что ничего нового нет, и без четверти десять такси доставило его на улицу Пигаль. Траурное извещение с черной каймой было прикреплено на решетке «Лотоса». Такое же висело на двери «Голубого экспресса» на улице Виктор-Массе.
Около дома, который еще недавно служил жилищем Эмилю Буле, толпился народ. Время от времени кто-нибудь один или несколько человек сразу отделялись от толпы и входили в дом, дверь которого была задрапирована крепом.
Мегрэ поступил, как и другие: подождал своей очереди у лифта, где уже чувствовался удушливый запах цветов и воска. В гостиной горело множество свечей, возле гроба в черных костюмах стояли Антонио, мсье Резон и старый метрдотель, которого у Буле считали почти членом семьи, из соседней комнаты доносились рыдания женщин.
Мегрэ пожал руки, вышел на улицу и остановился в толпе. Он узнавал людей, которых видел в кабаре усопшего. Наверное, здесь собрались все его служащие; женщины на высоченных каблуках выглядели утомленными, и в их глазах, казалось, сквозило удивление, что они видят утреннее солнце.
— Народу-то, а? — коротышка Луи Бубе, тоже в черном костюме, потянул комиссара за рукав с таким видом, будто гордился столь многолюдными похоронами. — Они все пришли…
Он хотел сказать — хозяева всех парижских кабаре, в том числе кабаре Елисейских полей и Монпарнаса, музыканты, бармены, метрдотели…
— Вы видели Джо?
Бубе указал на Джо-Кечиста, который сделал комиссару приветственный знак рукой. И Джо, как того требовали обстоятельства, был в темном костюме.
— Кого здесь только нет, а?
Яркие платья, слишком светлые шляпы, огромные перстни с печаткой, туфли из замши или крокодиловой кожи… Вид у всех собравшихся был расстроенный… Да, они могли не признавать Эмиля Буле своим, могли называть его лавочником, но все равно он принадлежал ночному Монмартру.