Глава 1

Суббота господина Бассо

Конец великолепного дня. Солнце заливает тихие улицы левого берега Сены. Во всем: на лицах, в тысяче привычных звуков — чувствуется радостное возбуждение.

Бывают дни, когда жизнь кажется не такой будничной, когда прохожие на тротуарах, трамваи, автобусы представляются участниками какой-то феерии.

Двадцать седьмое июня. Подходя к служебному входу в Сайте, Мегрэ увидел, как часовой умиленно следит за белым котенком, играющим с собакой молочницы.

Наверно, бывают и такие дни, когда шаги на мостовых раздаются звонче обычного. Шаги Мегрэ разносились на весь колоссальный двор. В конце коридора он спросил надзирателя:

— Он уже знает?

— Нет еще. Поворот ключа.

Камера — очень высокая, очень чистая; человек поднимается, выражение лица растерянное.

— Все нормально, Ленуар? — спросил комиссар.

Тот готов был уже улыбнуться, но вдруг лицо его застыло. Брови подозрительно нахмурились. На мгновение лицо стало злым. Он пожал плечами, протянул руку.

— Ясно! — проговорил он.

— Что ясно? Ироническая усмешка.

— Бросьте! Раз вы здесь…

— Здесь я, потому что завтра утром уезжаю в отпуск и…

Заключенный сухо засмеялся. Высокий парень с откинутыми назад темными волосами. Черты лица правильные. Красивые коричневые глаза. Тонкие усики подчеркивают белизну острых, как у грызуна, зубов.

— А вы милы, господин комиссар…

Он потянулся, зевнул, закрыл парашу.

— Не обращайте внимания на беспорядок…

И вдруг в упор посмотрел на Мегрэ:

— Просьба о помиловании отклонена?

Ни к чему лгать. Он уже понял. Шагает взад-вперед по камере.

— Я и не обольщался!.. Так что?.. Завтра?..

Все-таки на последнем слове голос его дрогнул, в глазах отразился дневной свет, проникавший через очень узкое и очень высокое окно.

А в это время в вечерних газетах, которые продавались на террасах кафе, можно было прочесть: «Президент Республики отклонил просьбу о помиловании Жана Ленуара — главаря банды из Бельвиля. Казнь состоится завтра на рассвете».

Три месяца тому назад Мегрэ арестовал Ленуара в отеле на улице Сант-Антуан. Секундная задержка — и пуля, направленная убийцей, попала бы ему прямо в грудь, вместо того чтобы затеряться где-то в потолке.

Это не помешало комиссару заинтересоваться им, забыв прошлое. Во-первых, пожалуй, потому, что Ленуар был молод. Двадцатичетырехлетний парень, с пятнадцати лет коллекционирующий судимости.

Во-вторых, потому, что это был сорвиголова. Работал он с сообщниками. Двоих арестовали в тот же день, что и его. Виноваты они были не меньше, а в последнем деле — вооруженном ограблении инкассатора — им принадлежала основная роль.

Ленуар выгородил их, взяв все на себя; говорить он отказался.

Он не становился в позу, не хвастался, не обвинял общество в своих неудачах.

— Проиграл я! — вот единственное, что он сказал.

Все кончено. Вернее, когда солнце, освещавшее кусок стены в камере, снова взойдет, все будет кончено.

Ленуар невольно махнул рукой. Не переставая ходить, он провел рукой по затылку, вздрогнул, побледнел, насмешливо произнес:

— Однако же! А странное это производит действие… И вдруг злобно:

— Если бы туда отправлялись все те, кто этого заслуживает! Он посмотрел на Мегрэ, помолчал, сделал еще круг но камере, потом буркнул:

— Ясно, не сегодня стану я продавать кого-нибудь… А все-таки!..

Комиссар избегал смотреть в его сторону. Он чувствовал, что тот вот-вот заговорит. Понимал он и то, что малейшее движение, слишком явный интерес могут спугнуть его.

— Вы, разумеется, не слыхали о двухгрошовом кабачке? Так вот, если вам доведется там побывать, вспомните, что есть там один тип среди завсегдатаев, который куда больше меня подошел бы завтра…

Он ходил не переставая. Не мог остановиться. Ноги двигались непроизвольно. Только это и выдавало нервное возбуждение.

— Но вам он не достанется… Впрочем, хочу кое-что рассказать, никого не выдавая. Не знаю уж, с чего это мне сегодня вдруг вспомнилось. Может, потому, что был я совсем мальчишкой. Лет шестнадцать мне было. Таскались мы с приятелем по танцулькам да воровали. Тот сейчас, наверно, в санатории. Он тогда уже кашлял.

Разве теперь он не говорил, только чтобы создать иллюзию жизни, чтобы доказать себе, что он еще человек?

— Ночь… Часа три было. Шли мы по улице… Нет! По какой улице — не скажу… В общем, по улице. Видим издали, как открывается дверь… У тротуара стояла машина. Тип какой-то выходит, подталкивая другого… Нет! Не подталкивая… Представьте себе манекен, который хотят заставить идти рядом! Он сажает его в драндулет, а сам пристраивается за руль. Приятель мне подмигнул, и вот мы уже оба на заднем бампере.

В те времена меня величали Котом. Этим все сказано! Тащимся мы по бесконечным улицам. Братишечка, что ведет, похоже, ищет что-то, вроде заблудился. В конце концов, поняли мы, что ему надо, потому что приехал он к каналу Сен-Мартен. Догадались, правда? Всего-то на это понадобилось времени, чтобы открыть да закрыть дверцу… И вот уже тело в грязной воде…

Все как по нотам разыграно! Субчик тот, из машины, наверняка заранее набил карманы трупа всякой тяжестью, потому что на поверхности он и секунды не пробыл.

А мы пока в стороне держимся… Мой дружок опять подмигнул… Возвращаемся на свое место… Теперь задача — точно выяснить адрес клиента. На площади Республики он остановился, чтобы выпить стаканчик рому в единственном еще открытом кафе. Потом он отвез машину в гараж и вернулся к себе пешком. Сквозь занавеси виднелась его раздевающаяся тень.

Два года мы его шантажировали — Виктор и я. Новичками мы еще были. Боялись много просить. Сотню франков за раз…

Потом, в один прекрасный день, тип испарился, и его не найти было нигде. Не прошло и трех месяцев, как я случайно наткнулся на него в двухгрошовом кабачке. Он меня даже не узнал.

Ленуар плюнул на пол, машинально порылся в поисках сигарет, буркнул:

— Если уж держат людей в таком месте, могли бы хоть позволить курить.

Солнечный луч потух наверху. В коридоре послышались шаги.

— Не подумайте, что я такая уж дрянь, но надо признать, что гусю тому самое место завтра со мной на…

Это вырвалось у него неожиданно. Лоб покрылся испариной. Ноги стали ватными. Ленуар сел на край кровати.

— Вам пора уходить, — вздохнул он. — Впрочем, нет… нет! Не надо меня оставлять одного сегодня. Лучше, когда говоришь… Послушайте! Хотите я расскажу вам историю Марсель, женщины, которая…

Дверь открылась. Адвокат осужденного замялся, увидев Мегрэ. Он изобразил полагавшуюся случаю улыбку, чтобы узник не подумал, будто ходатайство отклонено.

— Новости неплохие… — начал он.

— Ладно, ладно!

И, повернувшись к Мегрэ:

— Я с вами не прощаюсь, господин комиссар. У каждого своя работа. Да, кстати, не трудитесь искать кабачок. Тот фрукт не менее хитер, чем вы.

Мегрэ протянул руку. Он увидел, как ноздри Ленуара дрогнули, тонкие коричневые усики стали влажными, острые зубы впились в нижнюю губу.

— Что это, что тиф! — Ленуар деланно рассмеялся.

Мегрэ не уезжал в отпуск, дело с фальшивыми бонами занимало почти все его время. Он никогда не слыхал о двухгрошовом кабачке. Спросил у своих коллег.

— Понятия не имею! А где это? На Марне? В районе Нижней Сены?

Ленуару было шестнадцать, когда произошло то, о чем он рассказал. Значит, дело это восьмилетней давности. Как-то вечером Мегрэ взял относившиеся к тому времени досье.

Ничего сенсационного. Обычные пропажи, как всегда. Женщина, разрезанная на куски, голову которой так и не нашли. Ну, а что касается канала Сен-Мартен, то из него вытащили не меньше семи трупов.

Дело с бонами осложнялось, требовалось дополнительное расследование. Да еще надо было проводить госпожу Мегрэ до Эльзаса, к сестре ее, где она каждый год проводила месяц.

Париж пустел. Асфальт плавился под ногами. Прохожие устремлялись на теневую сторону. Все места на террасах кафе были заняты.

«Ждем непременно воскресенье точка Целуем все».

Госпожа Мегрэ прислала телеграмму, потому что за пятнадцать дней муж ни разу не приехал. Была суббота, двадцать третье июля. Он привел в порядок свои дела и предупредил Жана — мальчика, работающего у них на набережной Орфевр, что наверняка не вернется раньше вечера в понедельник.

Уходя, он взглянул на поля своей шляпы, уже давно потерявшие форму. Сколько раз госпожа Мегрэ говорила ему, чтобы купил новую:

— В конце концов тебе начнут подавать милостыню на улице…

На бульваре Сен-Мишель он увидел шляпный магазин, зашел и стал примерять котелки, оказавшиеся слишком маленькими для его головы.

— Уверяю вас, что этот… — неизменно повторял молоденький продавец.

Никогда Мегрэ не чувствовал себя так скверно, как тогда, когда ему приходилось примерять что-нибудь. В зеркале, в которое смотрелся, он заметил спину, голову, а на голове цилиндр.

Так как клиент был в сером спортивном костюме, выглядело это комично.

— Нет! Мне хотелось бы еще более старый фасон. Я не буду его носить.

Мегрэ ждал, пока ему принесут другие шляпы, за которыми отправились внутрь магазина.

— Хотите знать, так мне это для шутки одной. Свадьбу мы там выдуманную устраиваем. С приятелями, в двухгрошовом кабачке. Будет невеста, свекровь — все честь по чести! Как на настоящей деревенской свадьбе. Ну, вы понимаете, что мне надо. Я изображаю мэра деревни.

Покупатель рассказывал, добродушно усмехаясь. Это был мужчина лет тридцати пяти, упитанный, с полным розовощеким лицом, производящий впечатление преуспевающего коммерсанта.

— Вот если бы у вас нашелся с плоскими полями…

— Погодите! Мне кажется, в мастерской есть как раз то, что вам надо.

Тем временем Мегрэ принесли еще одну стопку шляп. Первая же, которую он померил, пришлась в самый раз. Но он еще помедлил и вышел всего на несколько секунд раньше человека с цилиндром, остановив на всякий случай такси.

И хорошо сделал. Выйдя из магазина, тот сел в стоявшую у тротуара машину и направился в сторону Вьей-дю-Тампль.

Там он пробыл с полчаса у старьевщика и вышел с большой плоской коробкой, в которой, вероятно, находилось одеяние под стать цилиндру.

Затем последовали Енисейские поля, авеню Ваграм. Небольшой бар на углу улицы. Здесь он провел не больше пяти минут и появился с пухленькой смеющейся женщиной лет тридцати.

Мегрэ все смотрел на часы. Первый поезд его уже ушел. Второй уйдет через четверть часа. Он пожал плечами, бросил шоферу такси:

— Езжайте дальше!

Он так и думал: машина остановилась перед домом на улице Нил. Пара скрылась в подъезде. Мегрэ выждал четверть часа и вошел внутрь, предварительно прочитав надпись на медной табличке: «Квартиры для холостяков на месяц и по дням».

В элегантной приемной он застал надушенную управляющую.

— Сыскная полиция! Пара, которая только что вошла…

— Какая пара? Впрочем, она не долго ломалась.

— Вполне респектабельные люди. Оба семейные, приходят сюда два раза в неделю.

Выйдя, комиссар взглянул через стекло машины на удостоверение:

МАРСЕЛЬ БАССО Париж, набережная Аустерлиц, 32

На улице ни ветерка. Парит. Все трамваи и автобусы, едущие к вокзалам переполнены. Такси забиты складными креслами, удочками, сетками для ловли креветок, чемоданами.

До блеска синий асфальт, на всех террасах звон стаканов и блюдец.

— А ведь три недели прошло, как Ленуара…

Об этом мало говорили. В общем, самое тривиальное дело. Убийца, можно сказать, профессиональный. Мегрэ вспомнил его дрогнувшие усики, вздохнул, посмотрел на часы. Поздно уже ехать к госпоже Мегрэ, которая сегодня вечером опять будет стоять с сестрой у барьерчика пригородного вокзала и опять скажет: «Как всегда!».

Шофер такси читал газету. Человек в цилиндре вышел первым, осмотрелся, прежде чем подать знак приятельнице, которая ждала в подъезде.

Остановка на площади Терн. Через заднее стекло видно было, как они целуются. Такси, в которое пересела женщина, уже начало двигаться, а они все еще держались за руки.

— Ехать за ним? — спросил шофер.

— Да, до конца!

Во всяком случае он обнаружил человека, знающего, что такое двухгрошовый кабачок!

Набережная Аустерлиц. Громадная вывеска:

МАРСЕЛЬ БАССО

ИМПОРТЕР ЛЮБОГО УГЛЯ. КРУПНЫЙ — СРЕДНИЙ. ДОСТАВКА НА ДОМ В МЕШКАХ. ЦЕНЫ ЛЕТНИЕ.

Склад, окруженный почерневшим забором. Напротив, на другой стороне улицы, старая грузовая набережная и пустые баржи, стоящие рядом с недавно выгруженным углем.

Посреди складов — большой дом, типа виллы. Господин Бассо поставил автомобиль, машинально осмотрел себя, чтобы убедиться, что на плечах не осталось женских волос, вошел в дом.

Мегрэ увидел, как он появился в комнате первого этажа, окна которой были открыты настежь. Он стоял с высокой красивой блондинкой. Оба смеялись. Оживленно разговаривали. Господин Бассо померил цилиндр и посмотрел на себя в зеркало.

Складывали вещи в чемоданы. Рядом стояла прислуга в белом переднике.

Через четверть часа, в пять, семья вышла. Десятилетний мальчик шел впереди, неся воздушное ружье. За ним — служанка, госпожа Бассо, ее муж и садовник с чемоданами.

Все были в отличном настроении. Мимо проносились автобусы, направлявшиеся за город.

На Лионском вокзале отчаянно свистело удвоенное, утроенное количество поездов.

Госпожа Бассо села рядом с мужем. Мальчик пристроился сзади, среди багажа, и опустил окно.

Машина не была роскошной. Обычная машина массового выпуска, ярко-синяя, почти новая.

Спустя несколько минут они уже катили в сторону Вильнов-Сен-Жорж. Потом выехали на дорогу в Корбей. Пересекли город. Ухабистая дорога вдоль Сены.

МОЙ ДОСУГ

Это название виллы, там, между Морсангом и Сен-Пором, на берегу реки. Вилла новая — кирпич сверкает белизной, краска свежая, цветы кажутся вымытыми вручную.

Беленькая вышка для прыжков в воду на Сене, лодки.

— Вам знакомо это место? — спросил Мегрэ у шофера.

— Немного.

— Здесь можно где-нибудь переночевать?

— В Морсанге, в «Вье-Гарсон». Или выше — в Сен-Поре, у Маркуса.

— А двухгрошовый кабачок где?

Шофер пожал плечами.

Такси не могло долго оставаться на дороге незамеченным. Бассо уже разгрузили машину.

Не прошло и десяти минут, как госпожа Бассо появилась в саду в полотняном матросском костюме и шапочке американского моряка.

Мужу ее, видимо, не терпелось примерить свой наряд, потому что он тут же появился в окне, затянутый в какой-то немыслимый редингот, с цилиндром на голове.

— Ну как, что ты скажешь?

— Перевязь не забыл?

— Какую еще перевязь?

— Мэр всегда носит трехцветную перевязь.

По реке медленно скользили байдарки. Откуда-то издалека донеслось гудение буксира. Солнце начало погружаться в рощу на холме, расположенном в низовье реки.

— Поезжайте к «Вье-Гарсон»! — сказал Мегрэ. Он увидел большую террасу на берегу Сены, всевозможные лодки, с десяток машин, стоящих за домом.

— Мне ждать вас?

— Сам не знаю еще.

Первой, кого он встретил, была бегущая женщина, вся в белом, чуть не угодившая ему в объятия. На голове у нее был флердоранж. За ней мчался парень в плавках. Оба хохотали.

Остальные наблюдали за сценой со ступенек гостиницы.

— Невесту не утопи! — крикнул кто-то.

— Подожди хоть до свадьбы!

Запыхавшись, невеста остановилась, и Мегрэ узнал в ней даму с авеню Нил, ту самую, что дважды в неделю встречалась с Бассо в меблирашках.

В ялике зеленого цвета какой-то человек раскладывал удочки; лоб его был нахмурен, можно было подумать, что ему предстояло выполнить деликатную и трудную работу.

— Пять перно, пять!

Из гостиницы вышел мужчина с лицом, густо намазанным белым и румянами. Он намалевал себе физиономию прыщеватого крестьянина-балагура.

— Получилось?

— Тебе бы надо еще волосы рыжие!

Подъехала машина. Люди выходили уже одетые для деревенской свадьбы. На одной из женщин было красновато-бурое шелковое платье, волочившееся по земле. Муж ее повесил на свое кругленькое брюшко цепь от лодки вместо цепочки от часов.

Солнце начинало краснеть. Листья на деревьях едва шевелились. Вниз по течению плыла байдарка, и ее полураздетый пассажир, улегшись на корме, небрежно двигал веслом.

— Когда шарабаны должны прибыть?

Мегрэ не знал, куда пристроиться.

— Бассо приехали?

— Они обогнали нас на дороге!

Вдруг перед Мегрэ вырос какой-то тип — человек лет тридцати, почти совсем лысый с лицом клоуна. Насмешливые искорки сверкали в его глазах. Он небрежно проговорил с подчеркнутым английским акцентом:

— А вот и приятель, который будет нотариусом!

Он не был таким уж пьяным. Но и трезвым его нельзя было назвать. Лицо, с глазами синее, чем река, было красным от заходящего солнца.

— Ты ведь будешь нотариусом, правда? — продолжал он с фамильярностью пьяного. Ну, конечно же, старина. И повеселимся же мы!

Потом добавил, взяв Мегрэ под руку:

— Пойдем выпьем перно.

Кругом смеялись. Какая-то женщина тихо сказала:

— Джеймс дает!

А тот невозмутимо тянул Мегрэ к «Вье-Гарсон».

— Два больших!..

И он сам засмеялся этой еженедельной шутке, а им уже несли полные до краев стаканы.

Глава 2

Муж дамы

Когда компания прибыла в двухгрошовый кабачок, Мегрэ все еще не почувствовал «поворота ключика», как он любил говорить. Он поехал за Бассо, ни на что особенно не рассчитывая. В «Вье-Гарсон» он хмуро следил за суетящимися людьми. Однако он не ощутил того неопределенного предчувствия, того сдвига, который погружал его в атмосферу дела.

Пока Джеймс заставлял его пить с ним, он наблюдал за людьми, которые сновали туда и обратно, примеряли нелепые одежды, помогали друг другу, кричали, смеялись. Приехали Бассо, и сын их, из которого сделали деревенского дурачка с волосами цвета моркови, вызвал всеобщее восхищение.

— Пусть себе развлекаются, — повторял Джеймс каждый раз, как Мегрэ поворачивался в сторону компании. — Они веселы, а ведь даже не напились.

Подъехали два шарабана. Опять крики. Опять смех, толкотня. Мегрэ сел рядом с Джеймсом; хозяин «Вье-Гарсон» и вся прислуга выстроились на террасе, чтобы посмотреть на отъезд.

Голубоватые сумерки опустились после захода солнца. На другом берегу Сены виднелись тихие виллы, освещенные окна которых мерцали в полутьме.

Шарабаны лениво катили вперед. Взгляд Мегрэ скользил по окружающим: кучер, над которым подтрунивали и который смеялся с таким видом, будто вот-вот укусит; девица, сумевшая загримироваться под болотного кулика, старавшаяся говорить, как крестьянка; а вот седой господин, взял да напялил бабушкино платье…

Все было каким-то смутным, слишком изменчивым, слишком неожиданным. Трудно было представить, к какому обществу каждый из них принадлежит. Это еще предстояло уточнить.

— Вот та, вон стоит — моя жена, — объявил Джеймс, показав на самую пухленькую из женщин, в платье с расширяющимися кверху рукавами.

Сказано это было угрюмо, а глаза блеснули.

Пели. Проехали Сен-Пор, и люди выходили из домов, чтобы посмотреть на процессию. Мальчишки долго еще бежали за повозкой.

Иногда в сумерках мелькала какая-нибудь вывеска:

ЭЖЕН РУЖЬЕ — ТОРГОВЛЯ МЕЛОЧАМИ

Домик был совсем маленький, весь белый, зажатый между дорогой, по которой бечевою тянули лодки, и холмом. Буквы Л, А вывеске были выведены неумело. По мере приближения стали различимы звуки музыки, прерываемые скрипом колес.

Что же заставило ключик вдруг повернуться? Мегрэ сам бы затруднился ответить на этот вопрос. Быть может, вечерняя тишина и вид белого домика со светящимися окнами — и по контрасту это вторгнувшееся карнавальное шествие?

А может, пара, подошедшая посмотреть на «свадьбу»? Он — молодой рабочий с завода. Она — красивая девчонка в розовом шелковом платье, стоит, подбоченясь…

В доме было только две комнаты. В правой — старуха хлопотала у плиты. В левой — виднелись кровать, семейные фотографии.

Кабачок находился за домом. Здесь был просто большой навес, одна сторона которого целиком выходила в сад. Столы со скамейками. Стойка. Пианола и лампионы.

У стойки пили матросы. Девочка двенадцати лет присматривала за пианолой, которую она время от времени выключала и опускала туда монеты в два су.

Все ожило мгновенно. Едва сойдя с шарабанов, сразу пустились в пляс, принялись отодвигать столы, потребовали напитки. Мегрэ потерял было Джеймса из виду, но потом обнаружил его у стойки. Он задумчиво стоял с рюмкой перно.

В саду под деревьями парень накрывал столы. Кучер одного из шарабанов вздохнул:

— Только бы не продержали нас слишком долго. Суббота все-таки.

Мегрэ остался один. Он медленно огляделся вокруг. Увидел домик, из трубы которого выходил дым, шарабаны, навес, влюбленную парочку, толпу ряженых.

— Так, так, — пробурчал он.

Двухгрошовый кабачок! Намек на бедность его или на то, что надо два су опустить в пианолу, чтобы услышать музыку?

И вот здесь находится убийца! Может, кто-нибудь из тех, кто явился на свадьбу. Может, молодой рабочий. Может, моряк.

Или Джеймс! Или Бассо?..

Электричества не было. Навес освещался двумя керосиновыми лампами. Такие же лампы и на столах в саду, поэтому все вокруг, казалось, состоит из пятен света и тени.

— К столу! Сейчас есть будем!

Публика продолжала танцевать. Пили. Глаза оживились. Некоторые уже успели, наверно, выпить несколько аперитивов подряд, потому что буквально через четверть часа в воздухе запахло алкоголем.

Старуха из бистро сама прислуживала за столом, волновалась, все ли удалось — колбаса, омлет и кролик! Но никто не обращал на нее внимания. Ели, даже не замечая что. И все требовали вино.

Общий гам, перекрывающий музыку. Матросы у стойки наблюдали за происходящим, неторопливо обсуждая электродвигатели и каналы севера.

Молодые влюбленные танцевали, прижавшись щекой друг к другу, но взгляд их не покидал столы, за которыми развлекались.

Мегрэ не знал никого. Рядом с ним сидела женщина, соорудившая себе дурацкую усатую физиономию, усыпанную родинками; она все время называла его «дядя Артур».

— Дай мне соль, дядя Артур.

Все были на «ты». Подталкивали друг друга локтями. Неужели они так хорошо знакомы? Разве они не были просто случайными собутыльниками?

Интересно, что мог делать в обычной жизни ну хоть вот тот седой тип, переодетый старухой?

А та дама, нарядившаяся, точно девочка, и разговаривающая фальцетом?

Буржуа, как Бассо? Марсель Бассо сидел рядом с невестой. Он не заигрывал с ней. Только время от времени многозначительно поглядывал на нее, что должно было означать: «Хорошо же нам было днем!».

Авеню Нил, в меблированной комнате! А муж тоже здесь?

Кто-то пустил ракеты. В саду зажгли бенгальские огни, и державшаяся за руки молодая парочка стала умиленно следить за ними.

— Прямо, как декорация в театре, — прощебетала красавица в розовом.

И где-то здесь находится убийца!

— Речь! Речь! Речь!

Восхищенно улыбающийся Бассо поднялся, кашлянул, изобразив смущение, и начал дурашливую речь, вызвавшую аплодисменты.

На мгновение взгляд его остановился на Мегрэ. Это было единственное серьезное лицо за столом. Комиссар почувствовал, что тому немного не по себе.

Несколько раз взгляд Бассо возвращался к нему, вопрошающий, обеспокоенный: «…а вы повторяйте все со мной: „Да здравствует невеста!..“.

— Да здравствует невеста!

Все поднялись. Стали обнимать невесту. Начали танцевать. Чокались стаканами. Мегрэ увидел, как Бассо подошел к Джеймсу и спросил его что-то, наверняка:

— Кто это?

Он услышал ответ:

— Не знаю… Свой!.. Шикарный тип!..

Столы опустели. Танцевали под навесом; неизвестно откуда набрались люди, едва отличимые от стволов деревьев. Держались они в темноте, наблюдая за веселящимися.

Раздалось хлопанье пробок открываемого шипучего.

— Пойдем выпьем стаканчик! — сказал Джеймс. — Полагаю, ты не танцуешь?

Ну и парень! Он выпил уже столько, что вполне хватило бы на четверых, если не на пятерых. А пьяным его не назовешь. Поплелся ленивой походкой, слегка навеселе. Затащил Мегрэ в дом. Уселся в вольтеровское кресло хозяина.

Старуха, согнувшись в три погибели, мыла посуду. А хозяйка, лет под пятьдесят, видимо, ее дочь, хлопотала вокруг гостей.

— Эжен! Еще шесть бутылок искристого… Пожалуй, попросил бы кучера съездить за ним в Корбей.

Маленькая деревенская таверна, очень бедная внутри. На стене часы с маятником в резном корпусе. Джеймс вытянул ноги, взял заказанную бутылку, налил два полных стакана.

— Твое здоровье!

Отсюда свадьба не была видна. Слышен был только шум, заглушавший музыку. Через открытую дверь проглядывала убегающая поверхность Сены.

— Предлог, чтобы потискаться в закоулках и все прочее, — презрительно буркнул Джеймс.

Ему было тридцать, но чувствовалось, что он не из тех, кто станет обнимать дамочек по углам.

— Держу пари, что их уже достаточно в саду.

Он смотрел на старуху, склонившуюся над лоханкой с посудой.

— Послушай, дай-ка мне тряпку! — сказал он.

И он принялся вытирать стаканы и тарелки, время от времени отхлебывая глоток вина.

Иногда кто-нибудь проходил мимо двери. Мегрэ воспользовался моментом, пока Джеймс говорил со старухой, чтобы исчезнуть. Он и двух шагов не сделал, как кто-то остановил его, попросив огня. Человек с седыми волосами, одетый в женское платье.

— Спасибо! Вы тоже не танцуете?

— Вообще не танцую.

— Не то что моя жена. Она не пропустила ни танца. Мегрэ осенило.

— Это кто, невеста?

— Да… А когда утихомирится, схватит простуду.

Он вздохнул. Выглядел он карикатурно — серьезное лицо пятидесятилетнего человека и платье старухи.

Комиссар попытался представить себе, чем он занимается в нормальной обстановке, как он обычно выглядит.

— Мне кажется, я уже где-то встречал вас, — проговорил он наугад.

— Мне тоже так кажется… Где-то мы уже виделись… Но где? Разве что вы покупали у меня рубашки.

— Вы торгуете рубашками?

— На Больших Бульварах.

От жены его больше всего было шуму. Она явно была пьяна, что сказывалось в крайнем возбуждении. Танцуя, она так прижималась к Бассо, что Мегрэ отвернулся.

— Забавная девчонка, — вздохнул муж.

Девчонка! Тридцатилетняя женщина, изрядно полная, с чувственным ртом и горящими глазами, которые, казалось, предлагали себя целиком кавалеру!

— Когда она веселится, то вовсе теряет голову.

Комиссар смотрел на своего собеседника и не понимал, сердится он или растроган.

И тут кто-то крикнул: «Укладываем невесту! Все на церемонию укладывания невесты! Где невеста?». В глубине под навесом была маленькая комната. Дверь открыли. Кто-то отправился в сад искать невесту.

Мегрэ смотрел на улыбавшегося настоящего мужа.

— Сначала подвязку-сувенир!

Подвязку отстегнул Бассо, разрезал ее на маленькие кусочки, раздал их. Жениха и невесту затолкали в комнату и закрыли дверь на ключ.

— Ей весело, — пробормотал спутник Мегрэ. — Вы женаты?

— Гм!.. Да…

— Вашей жены нет здесь?

— Нет… Она отдыхает.

— Она тоже любительница молодежи?

Мегрэ не мог понять, паясничает тот или говорит серьезно. Пользуясь тем, что никто ни на кого не обращает внимания, он проскользнул в сад, пройдя мимо молодой парочки, прильнувшей к дереву.

В кухне Джеймс по-свойски болтал со старухой, не переставая вытирать стаканы, а также и опоражнивать их.

— Что они там?.. — обратился он к Мегрэ. — Вы не видели мою жену?

— Нет, не заметил.

— Хоть она и изрядно толста!

Все постепенно затихало. Было что-нибудь около часу ночи. Кому-то стало плохо. Начали поговаривать о том, что пора бы и разойтись. Невеста опять обрела свободу Танцевали только самые молодые.

Кучер шарабана подошел к Джеймсу

— Как вы думаете, это надолго? Меня жена ждет уже больше часу, а потом…

— Вы тоже женаты?

Джеймс дал сигнал к отправлению. Одни дремали на скамьях, сонно покачивая головами, другие продолжали петь и смеяться, не слишком усердствуя.

Проехали мимо застывших барж. Раздался свист проходящего поезда. На мосту замедлили шаг.

Бассо сошли у своей виллы. Торговец рубашками покинул компанию в Сен-Поре. Какая-то женщина тихо говорила пьяному мужу:

— Я завтра тебе расскажу, что ты выкинул! Замолчи! Не собираюсь тебя слушать даже!

Небо было усеяно звездами, отражавшимися в реке. Все замерло в «Вье-Гарсон». Рукопожатия.

— Поедешь на яхте?

— Щук ловить поеду.

— Спокойной ночи.

Целый ряд комнат в коридоре. Мегрэ спросил у Джеймса.

— Для меня есть комната?

— Любая! Если найдешь свободную… Если нет, тебе ничего не остается, как придти ко мне.

В окнах зажегся свет. Послышался звук падающей на пол обуви скрип матрацев.

В одной из комнат отчаянно шепталась какая-то парочка. Быть может, жена, которой необходимо было что-то сказать своему мужу?

Теперь каждый обрел свое истинное лицо. Было одиннадцать часов утра. День стоял жаркий. Официантки, одетые в черное с белым, двигались от стола к столу, расставляя приборы.

Люди стали собираться группками — одни в пижамах еще, другие в матросских костюмах, а кто во фланелевых брюках.

— Что, пересохло в горле?

— Не очень… А у тебя?

Некоторые отправились на рыбную ловлю, иные уже возвращались. Виднелись небольшие парусники, байдарки.

На торговце рубашками был хорошо сшитый серый костюм — чувствовалось, что человек он аккуратный, не любит появляться кое-как одетым. Увидел Мегрэ, подошел к нему.

— Разрешите представиться: господин Файтен… Вчера я рассказывал вам про свой магазин рубашек. На работе меня зовут Марсель!

— Хорошо спали?

— Вовсе не спал. Как и следовало ожидать, жене моей было плохо. Каждый раз одно и тоже. Она прекрасно знает, что у нее неважное сердце…

Почему казалось, что взгляд его следит за выражением лица Мегрэ?

— Вы не видели ее сегодня?

Он стал оглядываться вокруг. Обнаружил ее в парусной лодке, где сидели еще четверо или пятеро в купальных костюмах. Правил Бассо.

— Вы никогда не были в Морсанге? Здесь очень приятно… Вот увидите, вы вернетесь сюда. Здесь чувствуешь себя как дома. Бывает только постоянный народ, друзья. Вы любите бридж?

— Гм!

— Сейчас собираются составить партию. Вы знакомы с Бассо? Один из самых крупных торговцев углем в Париже. Обаятельный парень! Это его лодка подходит. Госпожа Бассо страшно любит спорт.

— А Джеймс?

— Он, наверно, уже пьет где-нибудь, держу пари. Существует от стакана к стакану. А ведь совсем молодой! Мог бы еще чего-нибудь добиться. Превыше всего ставит спокойную жизнь. Он служащий в английском банке на площади Вандом. Ему не раз предлагали всевозможные должности — от всего отказывался. Предпочитает кончать работу в четыре, после чего его всегда можно найти в одном из кабачков на улице Ройяль.

— Что это за высокий молодой человек?

— Сын торговца ювелирными изделиями.

— А господин, что удит вон там?

— Хозяин свинцового завода. Самый азартный рыбак во всем Морсанге. Другие играют в бридж. Кто катается на лодке… Кто рыбачит… Приятный народец. У некоторых свои виллы здесь.

За первым поворотом реки виднелся совсем маленький белый домик, из-за которого выглядывал навес, где стояла пианола.

— И все приходят в двухгрошовый кабачок?

— Два года уже… Пожалуй, можно сказать, что открыл его Джеймс. Раньше бывало только несколько рабочих из Корбея, приходивших потанцевать в воскресенье. Джеймс пристрастился ходить туда выпивать, когда компания слишком уж расходилась. Однажды за ним последовали остальные. Потанцевали там. Так и вошло в привычку. Старые клиенты, вытесненные с привычного места, постепенно покинули кабачок.

Мимо прошла официантка с подносом, уставленным аперитивами. Кто-то нырял на реке. Из кухни доносился запах жареного.

На крыше кабачка дымилась труба. В памяти Мегрэ всплыло лицо: тонкие коричневые усики, острые зубы, трепещущие ноздри… Жан Ленуар ходил, не останавливаясь, стараясь скрыть волнение, говорил, рассказывал про двухгрошовый кабачок. «Если бы туда отправлялись все те, кто этого заслуживает!..»

Не в кабачок! В другое место, куда он отправился совсем один, назавтра, когда Париж еще спал!

Мегрэ вдруг почувствовал, как ему стало холодно в этот жаркий день. Он совсем другими глазами взглянул на одетого с иголочки торговца рубашками, курившего сигарету с золоченым мундштуком. Потом он увидел, как к берегу подошла лодка Бассо, как из нее выскочили полуодетые люди, стали пожимать руки стоявшим.

— Вы позволите представить вас нашим друзьям? — спросил Файтен. — Господин?..

— Мегрэ, служащий.

Церемония совершилась как положено, с поклонами, произнесением «восхищен», «для меня большое удовольствие»…

— Вы ведь были с нами вчера вечером, не правда ли? Небольшая шутка, в общем, удавшаяся… Вы играете в бридж днем?

Тощий молодой человек подошел к Файтену, отвел его в сторону, что-то тихо сказал. Маневр не ускользнул от Мегрэ, заметившего, как нахмурился торговец рубашками; на лице его отразилось нечто вроде страха, он оглядел Мегрэ с головы до ног, но потом вид у него стал опять вполне нормальным.

Приехавшие подошли к террасе, стали искать свободные столики.

— Стаканчик перно, генерал? Да, а где Джеймс?

Файтен явно нервничал, несмотря на старание держать себя в руках. Он был занят только Мегрэ.

— Что вы будете пить?

— Абсолютно все равно.

— Вы…

Он не кончил фразу, сделав вид, что смотрит куда-то в сторону Потом все-таки тихо сказал:

Странно, что случай привел вас в Морсанг.

— Да, странно… — согласился комиссар.

Подали напитки. Все говорили одновременно. Нога госпожи Файтен покоилась на ноге Бассо, и она пристально смотрела на него блестящими глазами.

— Хороший день! Жаль, что слишком прозрачная вода для ловли.

Воздух был до противности неподвижен, и Мегрэ вспомнил луч солнца, проникавший с высоты в белую камеру.

Ленуар шагал, шагал, шагал, словно стараясь забыть, что ему уже недолго осталось ходить.

Взгляд Мегрэ тяжело скользил по лицам — Бассо, торговца рубашками, хозяина фабрики, подошедшего Джеймса, парней, женщин…

Он пытался поочередно представить, как каждый из них толкает ночью труп вдоль канала Сен-Мартен, «точно манекен, который хотят заставить ходить».

— Ваше здоровье! — произнес Файтен, широко улыбаясь.

Глава 3

Две лодки

Мегрэ позавтракал один на террасе «Вье-Гарсон». Столики вокруг были заняты завсегдатаями, и разговор был общим.

Теперь он представлял примерно, к какой социальной среде принадлежали его соседи: коммерсанты, мелкие промышленники, инженер, два врача. Люди, у которых есть свои машины, но только одно воскресенье, чтобы повеселиться» за городом.

У каждого лодка — моторная или парусная. Каждый более или менее страстный рыболов.

На двадцать четыре часа в неделю они облачались в полотняные костюмы, ходили босиком или в сабо, а некоторые еще пытались изобразить развинченную походочку старого морского волка.

Больше супружеских пар, чем молодежи. Между собой — непринужденность в обращении, свойственная людям, привыкшим годами встречаться каждое воскресенье.

Джеймс был персоной популярной, связующим звеном между всеми; стоило ему скорчить постную физиономию — лицо кирпично-красное, глаза блуждают — как кругом начинали подтрунивать:

— Что, в горле дерет, Джеймс?

— Во-первых, у меня никогда не дерет в горле. Когда я чувствую в желудке вращение, я тотчас выпиваю несколько перно…

Стали вспоминать события прошлой ночи. Смеялись над кем-то, кто перепился, над другим, который чуть не свалился в Сену на обратном пути.

Мегрэ не принимал участия в разговорах. Сидел он около своих вчерашних собутыльников. Во время попойки с ним были на «ты». Теперь за ним исподтишка наблюдали. Иногда к нему обращались с несколькими фразами, из вежливости:

— Вы тоже любитель рыбной ловли?

Бассо завтракали дома. Файтены тоже, и все остальные, у кого здесь были виллы. Можно сказать, что все эти люди как бы делились на два класса: владельцы вилл и жители гостиницы.

Около двух к Мегрэ явился торговец рубашками — похоже, он взял его под свою личную опеку.

— Вас ждут играть в бридж.

— У вас?

— У Бассо. На сей раз должны были играть у меня, но домработница заболела, и нам лучше будет у Бассо. Ты идешь, Джеймс?

— Я приеду на лодке.

Вилла Бассо находилась на расстоянии километра вверх по реке. Мегрэ и Файтен пошли пешком, большинство же отправилось на яликах, байдарках, парусниках.

— Очаровательный парень этот Бассо, не правда ли?

Мегрэ не мог понять, смеется он или говорит серьезно.

Странный тип, ей-богу, ни рыба ни мясо, ни старый ни молодой, ни красив ни уродлив, может, у него вовсе пустая голова, а может, набита всякими секретами.

— Надеюсь, теперь вы будете проводить с нами все воскресенья?

По дороге попадались компании, устроившие пикник, рыболовы с удочками на расстоянии ста метров друг от друга вдоль всего берегового откоса. Жара нарастала. Воздух был неестественно, почти пугающе неподвижен.

В саду у Бассо жужжали пчелы вокруг цветов, там уже стояли три машины. Сын его бегал у воды.

— Вы играете в бридж? — спросил торговец углем, дружески протягивая руку Мегрэ. — Отлично! В таком случае незачем ждать Джеймса, который никогда не доберется на своем паруснике.

Все было новым с иголочки. Не домик — игрушка! Убранство с выдумкой — множество всяких занавесочек в мелкую красную клетку, старая нормандская мебель, деревенские глиняные горшки.

Стол для игры был приготовлен на веранде с большой застекленной дверью, выходившей в сад.

Запотевшие бутылки вуврэ стояли в ведерке для шампанского. На подносе были наливки. Госпожа Бассо, одетая в матросский костюм, принимала гостей.

— Виски, сливовую, мирабель? А может, вы больше любите вуврэ?

Затем довольно неопределенное представление остальным игрокам, из которых не все были во вчерашней компании, но которые обычно приезжали сюда по воскресеньям.

— Господин… гм!

— Мегрэ!

— Господин Мегрэ играет в бридж?..

Комната больше походила на опереточную сцену, настолько все было ярким, щегольским. Ничто не напоминало, что жизнь — вещь серьезная. Мальчишка забрался в выкрашенную белым душегубку, и мать кричала ему.

— Осторожно, Пьеро!

— Я поеду встречать Джеймса!

— Сигару, господин Мегрэ? Если вы предпочитаете трубку, табак вот здесь… Не беспокойтесь, моя жена привыкла.

Как раз напротив, на другом берегу, виднелся двухгрошовый кабачок.

Первая половина дня прошла спокойно. Впрочем, Мегрэ заметил, что сам Бассо не играл и казался не столь безмятежным, как утром.

Внешне его никак не назовешь человеком нервным. Высокий плотный мужчина, всем своим существом радующийся жизни. Жизнелюбец, немного грубоватый, вылепленный из простого теста.

Файтен, напротив, играл со всей серьезностью настоящего любителя бриджа, а Мегрэ несколько раз призывали к порядку

Около трех часов компания, отдыхавшая в Морсанге, заполонила сад и веранду, где играли. Кто-то включил проигрыватель. Госпожа Бассо разносила вуврэ. Через четверть часа вокруг игроков уже танцевали пар двенадцать.

Файтен, казалось бы целиком поглощенный игрой, тихо проговорил:

— Гм! Куда это наш друг Бассо подевался?

— По-моему, он только что уехал на лодке, — произнес кто-то.

Мегрэ проследил за взглядом торговца рубашками и заметил лодку, причаливающую к берегу как раз напротив, около кабачка. Бассо вышел из лодки и направился к кабачку, откуда вскоре вернулся озабоченный, несмотря на внешнюю веселость.

Еще один эпизод, прошедший незамеченным. Файтен выигрывал. Госпожа Файтен танцевала с только что вернувшимся Бассо. Держа стакан вуврэ, Джеймс пошутил:

— Некоторые не в состоянии проиграть, даже если они захотят!

Торговец рубашками глазом не моргнул. Он сдавал карты. Мегрэ следил за его руками и решил, что они так же спокойны, как обычно.

Прошел час, два часа. Танцорам уже начинало надоедать. Кое-кто из гостей успел выкупаться. Проигравший Джеймс, ворча, поднялся:

— Пора сменить место! Кто идет со мной в кабачок? Мегрэ случайно подвернулся под руку.

— Вот ты, пошли со мной!

Он достиг уже своего предела, более пьяным он не бывал, даже если продолжал пить.

— Остальные тоже встали. Какой-то парень крикнул, сложив руки рупором:

— Все в кабачок!

— Смотри, не упади…

Джеймс помог комиссару забраться в свой шестиметровый парусник, оттолкнул его багром, уселся на дно.

Но не было ни малейшего ветра. Парус болтался. Лодка едва удерживала нужное направление.

— Торопиться нам некуда!

Мегрэ обратил внимание, что Бассо и Файтен сели в одну моторку, мгновенно пересекли реку и высадились напротив кабачка.

Стали подъезжать другие лодки и байдарки. Лодка Джеймса осталась далеко позади, хоть и выехала первой, а англичанин, похоже, и не думал браться за весла.

— Все они хороши! — неожиданно буркнул Джеймс.

— Кто?

— Да все они! Бесятся от скуки. Не знают, что придумать! Весь мир бесится от скуки…

Прозвучало это нелепо, потому что сам он с блаженной физиономией сидел на дне лодки, а в лысом черепе его отражалось солнце.

— Правда, что ты из полиции?

— Кто это сказал?

— Не знаю… Слышал, как говорили недавно… Ну и что ж! Работа как работа.

Джеймс поправил парус, слегка надувшийся от слабого ветерка. Было шесть часов. Послышался звон морсангского колокола, которому вторил колокол Сен-Пора. Берег весь зарос камышом, кишащим комарами. Солнце начинало краснеть.

— Что ты… — начал Джеймс, но сухой треск прервал его, а Мегрэ резко вскочил, чуть не перевернув лодку.

— Осторожно! — крикнул Джеймс.

Он перегнулся на другую сторону, схватил весло и начал грести; лицо его нахмурилось, в глазах было беспокойство.

— Охота ведь еще не разрешена…

— Это за кабачком, — сказал Мегрэ.

Подъезжая, они услышали громкие звуки пианолы и взволнованный голос, кричавший:

— Выключите музыку, выключите музыку!

Подбегали люди. Какая-то пара продолжала танцевать и остановилась уже после того, как музыка умолкла. Из дома вышла старуха с ведром в руке и застыла неподвижно, пытаясь сообразить, что произошло.

Причалить было трудно из-за камыша. Мегрэ выскочил и угодил по колено в воду. Джеймс развинченной походкой направился за ним, бормоча что-то неразборчивое.

Чтобы узнать, что случилось, достаточно было последовать за людьми, которые останавливались около навеса. Обогнув навес, можно было увидеть человека, растерянно смотревшего на толпу и все время повторявшего:

— Это не я!..

Это был Бассо. В руках он держал маленький револьвер с перламутровой рукояткой, о котором, казалось, вовсе забыл.

— Где моя жена? — спросил он, глядя на присутствующих так, будто видит их впервые.

Ее стали искать. Кто-то сказал:

— Она осталась готовить обед…

Мегрэ пришлось протиснуться в первый ряд, чтобы разглядеть распростертое в высокой траве тело — в сером костюме, соломенной шляпе.

Сцена вовсе не выглядела трагично. Наоборот — смешно, из-за зрителей, не знавших что предпринять. Они оторопело стояли, стараясь не смотреть на Бассо, такого же оторопевшего и растерянного, как они.

Мало того, один из этой компании, врач, был совсем близко около тела и не решался наклониться. Он смотрел на собравшихся, как бы спрашивая, что ему делать.

Трагичной была лишь одна незначительная деталь. На мгновение тело шевельнулось. Ноги, казалось, хотели упереться о землю. Плечи едва уловимо повернулись. Стала видна часть лица Файтена.

Потом, словно совершив величайшее усилие, весь он напрягся и снова безжизненно упал на землю.

Только теперь он умер.

— Сердце послушайте, — сухо сказал Мегрэ врачу.

Комиссар, привыкший к подобным драмам, не упустил ничего, видя все подробности с почти нереальной отчетливостью.

Кто-то упал в задних рядах, кто-то пронзительно закричал, оказалось, это госпожа Файтен, подошедшая последней, потому что она последняя перестала танцевать. Люди склонились над ней. Хозяин кабачка приближался с озабоченным видом недоверчивого крестьянина.

Бассо прерывисто дышал, грудь его тяжело вздымалась; вдруг он заметил зажатый в руке револьвер.

Казалось, он совсем потерял рассудок, по очереди смотрел на стоящих вокруг, словно решая, кому отдать оружие.

Он повторял только:

— Это не я…

Он все время искал глазами жену.

— Мертв, — объявил врач, выпрямляясь.

— А пуля?

— Здесь.

Доктор показал на рану в боку и тоже стал искать свою жену, стоявшую в одном купальнике.

— Телефон есть у вас? — спросил Мегрэ у хозяина кабачка.

— Нет. Надо идти на вокзал или к плотине. На Бассо были белые фланелевые брюки и расстегнутая на груди рубашка, подчеркивающая плотность фигуры.

Люди увидели, как он слегка покачнулся, сделав рукой жест, будто ищет опору, потом вдруг сел на траву, меньше чем в трех метрах от трупа, и обхватил голову руками.

Не обошлось без комичного. В толпе раздался высокий, очень тонкий голос:

— Он плачет!

Женщина думала, что говорит тихо, но слышали ее все.

— Велосипед есть у вас? — опять спросил Мегрэ у хозяина.

— Конечно.

— Тогда поезжайте к плотине и вызовите полицию.

— Из Корбея или из Сесона?

— Безразлично!

Мегрэ с досадой посмотрел на Бассо, поднял револьвер, в барабане которого не хватало всего одной пули. Револьвер дамский, красивый, точно изделие ювелира.

Пули крошечные, блестящие, будто никелированные. Тем не менее одной такой хватило на то, чтобы лишить жизни торговца рубашками!

Он почти не потерял крови. Одно красноватое пятнышко на летнем костюме. Такой же аккуратный и чопорный, как всегда.

— У Мадо нервный припадок, она в доме, — объявил молодой человек.

Мадо — это госпожа Файтен, которую уложили на высокую кровать в доме хозяев кабачка. Все следили за Мегрэ. Толпа застыла, услышав голос на берегу реки:

— Ку-ку! Вы где?

Это кричал Пьеро, сын Бассо. Он только что подплыл на душегубке и стал разыскивать компанию.

— Идите кто-нибудь, быстро! Его нельзя сюда пускать.

Марсель Бассо пришел в себя. Он отнял руки от лица, встал, смущенный мгновенной слабостью; казалось, он опять ищет, к кому можно обратиться.

— Я из Сыскной полиции, — сказал ему Мегрэ.

— Поймите… Это не я!

— Вы не пройдете со мной на минутку?

И, повернувшись к врачу.

— Не давайте никому прикасаться к телу, я рассчитываю на вас. Прошу всех оставить нас, меня и Бассо.

Произошедшее больше походило на плохо отрепетированную сцену, разыгранную на фоне яркого знойного дня.

Мимо проходили рыболовы с корзинами за спиной.

Бассо шел рядом с Мегрэ.

— Это просто невероятно! Он был в полной прострации.

Обогнув навес, они увидели речку, а на том берегу виллу и госпожу Бассо, расставлявшую плетеные ивовые кресла, разбросанные в саду.

— Мама просит ключ от погреба! — крикнул мальчик из душегубки.

Бассо ничего не ответил. Взгляд его стал совсем как у загнанного животного.

— Скажите ему, где ключ.

Он с трудом заставил себя собраться.

— На крючке в гараже!

— Где?

— На крючке в гараже! Слабое эхо донеслось до них:

— …раже!

— Что у вас произошло? — спросил Мегрэ, остановившись под навесом у пианолы, где сейчас было пусто, только стаканы стояли на столах.

— Не знаю…

— Чей револьвер?

— Не мой! Мой всегда в машине.

— Файтен бросился на вас? Долгое молчание. Вздох.

— Не знаю! Я ничего не сделал. Главное… главное, клянусь, что я не убивал его.

— У вас было оружие в руках, когда…

— Да… Не знаю, как это произошло…

— Вы хотите сказать, что стрелял другой?

— Нет… я… вы не представляете весь ужас этого…

— Файтен застрелился?

— Он…

Бассо опустился на скамью. Вновь обхватил голову руками.

— Что теперь будет? Вы арестуете меня?

Потом, нахмурившись, пристально посмотрел на Мегрэ:

— Но… каким образом вы оказались именно здесь? Вы ведь не могли знать…

Казалось, он пытается что-то понять, связать воедино обрывки мыслей. Лицо его исказила гримаса.

— Можно подумать, ловушка, которую…

Белая душегубка, побывав на том берегу, опять подплывала к ним.

— Папа! Ключа нет в гараже! Мама спрашивает…

Бассо машинально ощупал карманы. Звякнул металл. Он вытащил связку ключей и положил ее на стол. Мегрэ подошел к берегу и крикнул парню:

— Осторожно! Лови!

— Спасибо, мосье!

Душегубка удалилась.

Госпожа Бассо со служанкой накрывали стол к обеду в саду. К «Вье-Гарсон» подплывали байдарки. Хозяин вернулся на велосипеде с плотины, куда ездил звонить.

— Вы уверены, что не стреляли?

Бассо пожал плечами, вздохнул, ничего не ответил.

Душегубка подходила к противоположному берегу. Можно было угадать разговор матери и сына. Какое-то распоряжение было дано служанке, которая вошла в дом и почти тотчас же вернулась.

Госпожа Бассо взяла у нее из рук бинокль и направила его в сторону кабачка.

Джеймс сидел в углу, в доме, и наливал себе большие стаканы коньяка, поглаживая кошку, которая пристроилась у него на коленях.

Глава 4

Встречи на улице Ройяль

Неделя эта была скверной, изматывающей, заполненной неинтересной работой, мелкими неприятностями, щекотливыми делами, и все это в раскаленном Париже, улицы которого каждый вечер, часов около шести, превращались в реки после ливней.

Госпожа Мегрэ все еще отдыхала и писала: «…погода стоит великолепная, и никогда еще ягоды терновника не были такими красивыми…»

Мегрэ не любил оставаться в Париже без жены.

Ел он нехотя, в первом попавшемся ресторанчике, и случалось, даже ночевал в гостинице, чтобы не возвращаться домой.

Все началось с цилиндра, который Бассо примерял в залитом солнцем магазине на улице Сен-Мишель. Потом свидание на авеню Нил, в холостяцкой квартире. Вечером свадьба в двухгрошовом кабачке. Партия в бридж и — неожиданная драма…

Когда прибыли жандармы — туда, на место происшествия, Мегрэ, не имевший официальных полномочий, предоставил действовать им. Они арестовали торговца углем. Прокуратура была предупреждена.

А через час Марсель Бассо сидел между двумя бригадирами на маленькой станции в Сен-Поре. Воскресная толпа ждала поезд. Бригадир, сидевший справа, предложил ему закурить.

Фонари были зажжены. Уже почти совсем стемнело. И вот, когда появился поезд и все устремились к краю платформы, Бассо растолкал жандармов, бросился в толпу, перебежал пути и устремился к ближайшему лесу.

Жандармы не поверили своим глазам. Еще несколько минут тому назад он был таким спокойным, совсем безвольным!

Мегрэ узнал о побеге, приехав в Париж. Ночь была беспокойной для всех. Полиция прочесывала окрестности Морсанга и Сен-Пора, перекрыла дороги, установила наблюдение за вокзалами, опрашивала водителей машин. Перекрыт был почти весь департамент, и возвращающиеся после воскресных прогулок с удивлением смотрели на усиленные наряды полиции около въездов в Париж.

Против дома Бассо, на набережной Аустерлиц, двое из Сыскной полиции. Двое также и около дома на бульваре Батиньоль, где у Файтена бьша квартира.

Понедельник, утро: приезд работников прокуратуры в двухгрошовый кабачок, и Мегрэ должен был при этом присутствовать и долго обсуждать с ними случившееся.

Понедельник, вечер: ничего! Почти полная уверенность, что Бассо удалось проскочить через кордон полицейских и укрыться в Париже или каком-нибудь из городков, вроде Мелена, Корбея или Фонтенбло.

Вторник, утро: заключение судебной медицины: «Выстрел сделан с расстояния почти тридцати сантиметров. Невозможно установить, стрелял ли сам Файтен или Бассо».

Госпожа Файтен подтвердила, что оружие ее. Она не знала, что револьвер был у мужа в кармане. Обычно он лежит заряженный в ее комнате.

Допрос на бульваре Батиньоль. Квартира самая обыкновенная, никакой роскоши, «для маленьких людей». Чистота сомнительная. Одна домработница на все.

Госпожа Файтен плачет! Она плачет! Плачет! Это почти единственный ее ответ, вперемешку со слезами:

— Если бы я знала!..

Всего два месяца, как она стала любовницей Бассо. Она любит его!

— У вас были другие любовники до него?

— Мосье!..

У нее были другие, безусловно! Женщина темпераментная! Файтен не мог ей подойти.

— Сколько лет вы замужем?

— Восемь лет!

— Муж знал о вашей связи?

— О! Нет.

— У него не было ни малейших подозрений?

— Никогда!

— Вы считаете, он мог угрожать Бассо оружием, узнав что-нибудь?

— Не знаю. Он был очень странным человеком, очень замкнутым.

По всей видимости, в семье далеко не самые близкие отношения. Файтен был занят делами, Мадо бегала по магазинам и холостяцким квартирам.

Мрачно настроенный Мегрэ вел самое традиционное следствие: расспрашивал консьержку, поставщиков, управляющего магазином на бульваре Капуцинов.

Из всего этого вырисовывалась немного отталкивающая картина тривиального дела, в котором все же что-то было не так.

Файтен начал с совсем маленькой лавчонки, торгующей рубашками на авеню Клиши. Потом, через год после женитьбы, у него уже было довольно большое дело на Бульварах, и банки помогали ему.

Затем — заурядная история всех дел, лишенных материальной базы: жесточайшие сроки платежей, опротестованные векселя, разные уловки, унизительные хлопоты в конце месяца.

Ничего подозрительного. Ничего нечестного. Но и ничего солидного тоже.

Чета с бульвара Батиньоль задолжала деньги всем поставщикам.

Целых два часа в маленькой конторке покойного, за магазином, Мегрэ терпеливо изучал бухгалтерские книги. Ничего необычного за время, относящееся к преступлению, о котором говорил Жан Ленуар накануне казни, Мегрэ не обнаружил.

Никаких значительных поступлений денег. Никаких поездок. Никаких особых приобретений.

Короче, ничего! Будничные дела! Расследование топчется на месте.

Самой неинтересной была поездка в Морсанг к госпоже Бассо, поведение которой удивило комиссара. Она не казалась подавленной. Невесела — разумеется! Но не в отчаянии! И полна достоинства, которого трудно было от нее ожидать.

— У моего мужа, разумеется, были основания вернуть себе свободу действий.

— Вы не считаете его виновным?

— Нет!

— Однако этот побег… Он не дал о себе знать?

— Нет!

— Сколько у него было при себе денег?

— Не больше сотни франков!

На набережной Аустерлиц — ничего похожего на магазин рубашек. Торговля углем в среднем давала пятьсот тысяч франков. Конторские помещения и склады в идеальном порядке. На воде три баржи. Все это досталось Марселю Бассо от отца; он только расширил дело.

Погода не располагала к хорошему настроению. Как все полные люди, Мегрэ страдал от жары, а до трех часов над Парижем ежедневно висело раскаленное солнце.

После трех небо затягивалось. Начинало парить. Неожиданно налетал ветер. По улицам неслись вихри пыли.

В час аперитива это стало законом: раскаты грома, потом потоки дождя, барабанящие по асфальту, которые пробивают тенты кафе, сгоняют прохожих в укрытие.

В среду, попав под такой ливень, Мегрэ укрылся в кафе Ройяль. Какой-то человек поднялся ему навстречу. Это был Джеймс. Сидел он один за стаканом перно.

Комиссар впервые видел его в городской одежде. Сейчас он куда больше походил на мелкого служащего, чем тогда, в Морсанге, в своем нелепом костюме, и все же что-то странное было в нем.

— Выпьете что-нибудь со мной?

Мегрэ очень устал. Ливень этот часа на два добрых. А еще надо зайти на набережную Орфевр узнать, какие новости.

— Перно?

Обычно он пьет только пиво. Но он не стал возражать. Пил машинально. Джеймс не был неприятным компаньоном, во всяком случае он обладал одним великим достоинством — не был болтлив.

Так он сидел здесь, удобно устроившись в плетеном кресле, скрестив вытянутые ноги, наблюдая за прохожими под дождем и куря сигареты.

Когда появился маленький разносчик газет, он взял у него «вечерку», бегло просмотрел ее и протянул Мегрэ, подчеркнув ногтем заметку.

«Марсель Бассо — убийца торговца рубашками с бульвара Капуцинов — все еще не найден, несмотря на активные поиски полиции и жандармерии».

— А вы что думаете по этому поводу? — спросил Мегрэ. Джеймс пожал плечами, сделал безразличный жест.

— Полагаете, перебрался через границу?

— Далеко он не должен быть. Наверняка скрывается где-нибудь в Париже.

— С чего вы решили?

— Я не решил. Мне кажется… Раз он убежал, значит, у него были свои соображения… Два перно, гарсон!

Мегрэ выпил три и постепенно погрузился в несвойственное ему состояние: опьянением его не назовешь, но и абсолютной трезвостью тоже.

Довольно приятное состояние — состояние расслабленности. Ему было хорошо сидеть на террасе. О деле он думал спокойно, даже с некоторым удовольствием.

Джеймс болтал о всякой всячине. Ровно в восемь он поднялся, проговорив:

— Пора, жена ждет меня.

Мегрэ немного сердился на себя за потерянное время и, главное, за то, что чувствовал себя не совсем трезвым. Он пообедал и пошел к себе. Жандармерия не обнаружила ничего. Полиция тоже.

Назавтра — это был четверг — он с прежним упорством, но без всякого энтузиазма, вновь занялся поисками. Просмотр всех досье за десять лет не дал результатов. Абсолютно ничего, что могло бы иметь отношение к тому, о чем говорил Жан Ленуар.

Кроме того, поиски в картотеке. Телефонные звонки в городские и закрытые больницы — в смутной надежде отыскать Виктора, туберкулезного компаньона осужденного.

Викторов много. Слишком много! А все не то!

Днем у Мегрэ разболелась голова, есть совсем не хотелось. Он пообедал в ресторанчике на площади Дофин, куда приходили почти все служащие полиции. Потом позвонил в Морсанг, там около виллы Бассо дежурили полицейские.

Никого подозрительного они не заметили. Госпожа Бассо с сыном жили как обычно. Она прочитывала много газет. Телефона на вилле не было.

В пять часов Мегрэ вышел из холостяцкой квартиры на авеню Нил, которую он на всякий случай решил осмотреть, но не нашел там ничего интересного.

Машинально, словно это уже вошло в привычку, он направился к кафе Ройяль, пожал протянутую руку и оказался рядом с Джеймсом.

— Ничего нового? — спросил тот И тут же гарсону:

— Два перно!

На сей раз гроза запоздала. Улицы были залиты солнцем. Мимо проносились автобусы, набитые иностранцами.

— Самая простая версия, принятая газетами, — пробормотал Мегрэ как бы про себя, — это то, что Бассо, на которого неизвестно с чего напал компаньон, выхватил направленное на него оружие и выстрелил в торговца рубашками.

— Да это же бред!

Мегрэ взглянул на Джеймса, вид у которого был такой, словно он тоже разговаривает сам с собой.

— Почему бред?

— Потому что, если бы Файтен хотел убить Бассо, он взялся бы за это более умело. Он был осторожным человеком. Хорошим игроком в бридж.

Комиссар не мог сдержать улыбку, настолько все это прозвучало серьезно у Джеймса.

— А вы что думаете по этому поводу?

— Ничего я не думаю по этому поводу. Бассо не надо было спать с Мадо. Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что она не из тех женщин, которые так легко отпускают от себя мужчин.

— Муж уже начал ревновать?

— Он?

Во взгляде его, искавшем взгляд Мегрэ, сквозила насмешка.

— Вы все еще ничего не поняли? Джеймс пожал плечами, проворчал:

— Меня это не касается. Впрочем, если бы он ревновал, большинство обитателей Морсанга были бы уже мертвы.

— Все они?..

— Не будем преувеличивать… Все они… Короче, Мадо танцевала со всеми… А танцуя, они углублялись в чащу…

— И вы тоже?

— Я не танцую.

— Ведь муж, хочешь не хочешь, должен был заметил, то, о чем вы говорите?

Англичанин вздохнул:

— Не знаю! Он всем им должен был деньги.

С одной стороны, Джеймс был похож на дурачка или опустившегося пьяницу, с другой — в нем было что-то интригующее.

— Ну, ну!

— Два перно, два!

— Да… Мадо незачем было даже знать. Делалось это втихую. Файтен с самым невинным видом, не лишенным однако двусмысленной настойчивости, занимал деньги у любовников жены.

Больше они ничего не сказали друг другу.

Гроза так и не началась. Мегрэ выпил свои перно, не отрывая взгляда от толпы на улице. Он сидел, удобно устроившись в кресле, перебирая в уме обстоятельства дела в том виде, в каком оно представлялось в настоящий момент.

— Восемь часов!

Джеймс пожал ему руку и ушел, как раз когда начался дождь.

С пятницы это превратилось уже в привычку. Не отдавая себе отчета, Мегрэ шел в сторону кафе Ройяль. Однажды он не мог удержаться, чтобы не сказать Джеймсу:

— Смотрю я, вы никогда не возвращаетесь домой после работы? С пяти до восьми вы…

— Надо же человеку иметь свой собственный угол! — вздохнул тот.

Этим собственным углом была терраса кафе, мраморный столик, опалового цвета аперитив, а для наблюдения — колоннада Мадлен, белый передник гарсона, толпа, движущиеся машины.

— Вы давно женаты?

— Восемь лет.

Мегрэ не решался спросить, любит ли он свою жену. Впрочем, он был уверен, что тот ответит «да». Однако после восьми часов! Посидев в своем собственном уголке!

Разве отношения этих двух людей не начинали походить на дружбу?

На сей раз о делах не говорили. Мегрэ выпил свои два перно. Ему необходимо было встряхнуться. Мелкие хлопоты, разные ерундовые дела буквально одолели его.

Время было отпускное. Приходилось заниматься делами своих коллег. А тут еще судебный следователь, который вел дело об убийстве в кабачке, не оставлял его в покое, требовал, чтобы он еще раз допросил Мадо Файтен, проверил бухгалтерские книги торговца рубашками, поговорил со служащими Бассо.

В Сыскной полиции совсем мало осталось людей, а надо было расставить посты везде, где мог бы появиться беглец. Все это портило настроение шефу.

— Вы еще, наверно, порядочно провозитесь с этой штукой? — спросил судебный следователь утром.

Мегрэ был вполне согласен с Джеймсом. Он чувствовал, что Бассо должен быть в Париже. Но откуда у него деньги? Как он живет? Чего он ждет? Чем намерен заняться?

Виновность его не доказана. Дав себя арестовать и взяв хорошего адвоката, он мог рассчитывать если не на оправдание, то, во всяком случае, на легкое наказание. После чего он опять обрел бы свое состояние, свою жену, своего сына.

Вместо этого он сбежал, прятался где-то, отказался от всего, что составляло его жизнь.

— Надо полагать, у него есть свои соображения, — повторил как всегда философски настроенный Джеймс.

«Ждем непременно, будем вокзале, целуем».

Это было в субботу. Госпожа Мегрэ прислала любящий ультиматум. Ее муж еще не знал, как на него ответит. Однако в пять он уже был в кафе Ройяль, пожимал руку Джеймсу, повернувшемуся к гарсону:

— Перно…

Как и в прошлую субботу — сплошная лавина, движущаяся к вокзалам, непрерывный поток нагруженных багажом такси, озабоченность людей, отправляющихся, наконец, в отпуск.

— Едете в Морсанг? — спросил Мегрэ.

— Как обычно в субботу.

— Мне будет не хватать вас…

Комиссару тоже очень хотелось поехать в Морсанг. Но, с другой стороны, ему хотелось повидать жену, половить форель в мелких речушках Эльзаса, вдохнуть вкусный запах дома свояченицы.

Он еще не решил, что предпринять. Неопределенно взглянул на Джеймса, который вдруг встал и направился в глубину кафе.

Мегрэ нисколько не удивился. Просто он машинально отметил этот внезапный уход. Он едва обратил внимание на то, что его компаньон вернулся.

Прошло пять минут, десять. Подошел гарсон.

— Господин Мегрэ, простите? Это один из вас?

— Это я. В чем дело?

— Вас просят к телефону…

Мегрэ встал, теперь он прошел в глубину кафе, недовольно нахмурившись, потому что, несмотря на состояние отрешенности, чувствовал какой-то подвох.

Войдя в кабину, он повернулся в сторону террасы и увидел, что Джеймс смотрит на него.

— Странно, — буркнул он. — Алло! Алло! Мегрэ слушает. Алло! Он начал барабанить пальцами, теряя терпение. Наконец женский голос произнес на другом конце провода:

— Слушаю!

— Алло! Что вы хотите?

— Какой номер вы просите?

— Меня вызвали к телефону, мадемуазель.

— Этого не может быть, мосье! Повесьте трубку. Ваш номер не вызывался уже больше десяти минут.

Он с силой толкнул дверь кулаком. Все произошло мгновенно, словно удар дубинки. На улице, в тени от террасы, рядом с Джеймсом стоял человек. Это был Марсель Бассо — в нелепом одеянии, слишком тесном, непохожий на себя, — лихорадочный взгляд его не покидал двери кабины.

Они увидели друг друга одновременно. Губы Бассо шевелились. Должно быть, он сказал что-то и тут же ринулся в толпу.

— Сколько раз вы звонили? — спросила кассирша у Мегрэ.

Но тот уже бежал. Терраса была вся заставлена. Пробравшись, он выскочил на тротуар, но уже трудно было сказать, в каком направлении исчез Бассо. Мимо проезжали десятки такси. Быть может, он в одном из них? А еще автобусы!

Насупившись, Мегрэ вернулся к столу, сел, ни слова не говоря, не глядя на Джеймса, который не двинулся с места.

— Кассирша спрашивает, сколько вы разговаривали? — подошел спросить гарсон.

— К черту!

Ему показалось, что губы Джеймса тронула улыбка, и он накинулся на него:

— Поздравляю вас!

— Вы думаете?..

— Заранее было состряпано?

— Вовсе нет! Два перно, гарсон! И сигареты!

— Что он вам сказал? Что ему надо было?

Джеймс молча откинулся на спинку стула, вздохнул, как человек, считающий всякий разговор бесполезным.

— Деньги? Где он выкопал костюм, который был на нем?

— Не мог же он разгуливать по Парижу в белых фланелевых брюках и рубашке!

Действительно, в таком одеянии он сбежал на вокзале в Сен-Поре. Джеймс ничего не забыл.

— Вы впервые встречаетесь с ним на этой неделе?

— Он встречается со мной!

— И вы ничего не хотите сказать?

— Вы бы поступили точно также, разве нет? Я сотни раз пил у него. Он мне ничего плохого не сделал.

— Ему нужны были деньги?

— Он добрых полчаса следил за нами. Еще вчера мне показалось, что я его заметил на той стороне улицы. Разумеется, он не посмел…

— Поэтому вы сделали так, чтобы меня позвали к телефону!

— У него был усталый вид!

— Он ничего не сказал?

— До чего же костюм, который не идет, может изменить человека, — вздохнул Джеймс, не отвечая. Мегрэ украдкой наблюдал за ним.

— Знаете ли вы, что вас с полным основанием можно обвинить в соучастии?

— Есть столько вещей, которые можно делать с полным основанием! Не считая того, что это основание далеко не всегда такое полное!

Теперь он более чем когда-либо походил на слегка свихнувшегося.

— А наши перно, гарсон?

— Сейчас, сейчас!

— Вы тоже едете в Морсанг? Потому что, должен вам сказать… Если вы едете, нам полный смысл взять такси. Сто франков. Поезд стоит…

— А ваша жена?

— Она всегда едет с сестрой и приятельницами. На пятерых получается по двадцать франков, а поезд стоит…

— Ладно!

— Вы не едете?

— Еду! Сколько, гарсон?

— Простите! Каждый за себя, как обычно!

Это стало нормой. Мегрэ платил за себя, Джеймс — за себя. Последний добавил десять франков за ложный вызов.

Вид у него в такси был озабоченный. Когда подъезжали к Вильжюифу, он произнес:

— Интересно, у кого завтра днем будут играть в бридж?

В это время, как правило, начинался дождь. Первые капли ударили по стеклам машины.

Глава 5

Машина врача

Можно было ожидать, что в Морсанге их встретит не такая атмосфера, как обычно. Ведь драма разыгралась в прошлое воскресенье. В маленькой компании — один убитый и один сбежавший убийца.

Тем не менее, когда Джеймс и Мегрэ подъехали, то увидели, что это не помешало тем, кто был там, окружить новую машину. Они уже сменили городскую одежду на обычную спортивную. Только доктор оставался в костюме.

Машина была его, он впервые выехал на ней. Ему задавали всякие вопросы, и он охотно описывал ее достоинства.

— Моя действительно потребляет больше бензина, но… Почти у всех были машины. Машина доктора была новой.

— Послушайте, как работает мотор.

Жена его была настолько счастлива, что терпеливо сидела в машине, ожидая, пока он кончит свои малопонятные объяснения.

Доктору Мертену было лет тридцать. Он был худ, тщедушен, движения вялые, как у анемичной девицы.

— Новый драндулет? — спросил появившийся Джеймс. Он быстрыми шагами обошел машину, бормоча что-то неразборчивое.

— Надо будет опробовать ее завтра. Не жалко?..

Казалось бы, присутствие Мегрэ должно было стеснять. На него едва обратили внимание! В кабачке действительно каждый чувствовал себя как дома, каждый делал что хотел.

— Жена твоя не приедет, Джеймс?

— Она должна сейчас явиться с Марсель и Лили.

Стали вытаскивать байдарки из сарая. Принялись чинить удочки шелковой нитью. До обеда разбрелись кто куда; за столом тоже не было общего разговора. Так, обрывки фраз.

— Госпожа Бассо дома?

— Какую неделю она пережила!

— Что будем делать завтра?

И все-таки Мегрэ был лишним. Его избегали, хоть явно и не показывали вида. Если Джеймса не было, приходилось одному бродить по террасе или берегу реки. Когда стемнело, он воспользовался этим чтобы повидать полицейских, дежуривших около виллы Бассо.

Их было двое, сменявших друг друга; по очереди ели в бистро в Сеп-Поре, в двух километрах отсюда. Когда появился комиссар, один из них удил рыбу.

— Что-нибудь заметили?

— Абсолютно ничего! Она живет спокойно. Иногда гуляет в саду. Торговцы приходят как обычно: булочник в девять, мясник немного позже, а около одиннадцати появляется зеленщик со своей тележкой.

На первом этаже горел свет. Сквозь занавеси угадывался силуэт мальчика с салфеткой, повязанной вокруг шеи.

Полицейские устроились в небольшом лесочке, тянувшемся вдоль реки; тот, что удил, вздохнул:

— Подумайте, зайцев здесь… Если захотеть… Напротив был кабачок, где две пары — наверняка рабочие из Корбея — танцевали под звуки пианолы.

Воскресное утро — как всякое воскресенье в Морсанге, с рыбаками, устроившимися с удочками вдоль берега, с рыбаками, застывшими в выкрашенных зеленым лодках, привязанных к кольям, с байдарками, одной-двумя парусными лодками.

Чувствовалось, что все это тщательно отработано, что ничто не в силах изменить установившийся распорядок этих дней.

Место было красивым, небо чистым, люди спокойными и, может быть, именно поэтому все это вызывало ощущение приторности, точно слишком сладкий торт.

Мегрэ увидел Джеймса, одетого в полосатый, белый с голубым, свитер, белые брюки и матерчатые туфли, с шапочкой американского матроса на голове; он пил вместо завтрака большой стакан виски с водой.

— Хорошо спал?

Забавная деталь: в Париже он не был с Мегрэ на «ты», в Морсанге же он называл на «ты» всех, в том числе и комиссара, даже не замечая этого.

— Что ты делаешь сегодня утром?

— Дойду, пожалуй, до кабачка.

— Там все соберутся. Похоже, что они договорились встретиться там, выпить аперитива. Хочешь взять лодку?

Мегрэ единственный был в темном городском костюме. Ему дали маленькую, покрытую лаком двухместную лодочку, в которой с трудом удавалось сохранить равновесие. Когда он подъехал к кабачку, было десять часов утра, и там еще не было ни души.

Вернее, один человек там был, в кухне, поглощавший толстый ломоть хлеба с большим куском колбасы. Старуха как раз говорила ему:

— Это надо лечить! Один из моих парней не хотел ничего делать и умер. А он был выше и крепче вас!

Пока она говорила, на сидевшего напал приступ кашля, и он никак не мог проглотить свой хлеб. Вдруг он заметил на пороге Мегрэ и нахмурился.

— Бутылку пива! — заказал комиссар.

— Вы не хотите лучше сесть на террасу?

— Нет, конечно! — он предпочитал кухню с изрезанным деревянным столом, соломенными стульями, большим котлом, булькающим на плите.

— Мой сын уехал в Корбей за сифонами, которые забыли привезти. Вы не поможете мне открыть погреб?

Открытая посреди кухни крышка позволяла заглянуть в сырое отверстие погреба. Сгорбившись, старуха сошла вниз, а парень не спускал с Мегрэ глаз.

На вид ему было лет двадцать пять — бледный, худущий, со щеками, заросшими светлой щетиной. У него были очень глубоко посаженные глаза и бескровные губы.

Больше всего поражал его внешний вид. Он не был оборван, как бродяга. У него не было нахальных замашек профессионала.

Нет! В нем была какая-то смесь робости и фанфаронства.

Сочетание покорности и агрессивности. И чистый и грязный одновременно, если можно так выразиться.

Все на нем было опрятным, в хорошем состоянии, но чувствовалось, что уже не один день ему приходилось спать где придется.

— Твои документы!

Мегрэ не пришлось добавлять: «Полиция!». Парень давно все понял. Он вытащил из кармана вымазанный чем-то липким военный билет. Комиссар прочел вполголоса:

— Виктор Гайяр!

Он спокойно закрыл билет и вернул его владельцу. Старуха поднялась наверх, опустила крышку погреба.

— Пиво очень свежее, — сказала она, открывая бутылку. И она принялась чистить картошку, а мужчины начали неторопливую беседу, на вид совершенно спокойно.

— Последний адрес?

— Муниципальный санаторий в Жьене.

— Когда ты уехал оттуда?

— Месяц тому назад.

— А с тех пор?

— Сидел без гроша. Делал, что подвернется по дороге. Можете арестовать меня за бродяжничество, но придется отправить меня в санаторий. У меня только одно легкое.

Это не было сказано слезливым тоном, наоборот, казалось, он просто ставил вас в известность.

— Ты получил письмо от Ленуара?

— Какого Ленуара?

— Не строй из себя идиота. Он сказал тебе, что ты найдешь нужного человека в двухгрошовом кабачке.

— Осточертело мне в санатории!

— А главное, опять захотелось поживиться за счет того типа с канала Сен-Мартен.

Старуха слушала, ничего не понимая, не удивляясь. Происходило все совсем просто, на фоне бедного домишки, куда в поисках корма забрела курица.

— Не будешь отвечать?

— Я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Ленуар раскололся.

— Я не знаю никакого Ленуара.

Мегрэ пожал плечами, повторил, медленно разжигая трубку.

— Не строй из себя дурачка! Ты прекрасно знаешь, что от меня тебе не уйти.

— Больше, чем санаторий, мне не грозит.

— Знаю… Твое удаленное легкое…

Из кабачка виднелись скользящие по реке байдарки.

— Ленуар не обманул тебя. Тот тип появится скоро.

— Я ничего не скажу!

— Тем хуже для тебя! Если ты ничего не решишь до вечера, то я упрячу тебя в тюрьму за бродяжничество. А там видно будет…

Мегрэ посмотрел на него в упор, читая в его глазах, как по книге, настолько хорошо он знал людей подобного сорта.

Совсем другая категория, чем Ленуар! Виктор был из тех, кто, попадая в дурную среду, становятся прихвостнями других. Из тех, кого ставят на стреме, когда идут на дело. Из тех, кому достается самая ничтожная доля при дележе.

Безвольные существа, которые раз ввязавшись во что-нибудь, уже ничего не могут изменить. В шестнадцать лет он болтался по улицам и танцулькам. Вместе с Ленуаром он напал на канале Сен-Мартен на неожиданный источник доходов. Некоторое время он мог жить шантажом столь же надежно, как если бы зарабатывал нормально.

Не будь у него туберкулеза, его — последнего из банды Ленуара — давно бы уже нашли. Но состояние здоровья привело его в санаторий. Надо думать, он немало досаждал врачам и сиделкам. Кражи, всевозможные мелкие проступки. Мегрэ легко мог себе представить, как его переправляли — от одного наказания до другого — из санатория в санаторий, из госпиталя в дом отдыха, из дома отдыха в исправительную колонию.

Его это не пугало. У него на все была прекрасная отговорка: его легкое! Он им жил в ожидании, пока умрет от него!

— Вы думаете, меня это испугает?

— Значит, ты отказываешься назвать того человека с канала?

— Не знаю такого!

В глазах его при этом светилась насмешка. Он даже принялся с аппетитом уплетать колбасу, тщательно разжевывая ее.

— Начать с того, что Ленуар ничего не сказал, — произнес он, поразмыслив. — Уж, конечно, не перед смертью станет он говорить…

Мегрэ был спокоен. В руках у него надежный конец. Во всяком случае, еще один элемент, который позволит раскрыть правду.

— Еще бутылку, бабуля!

— Хорошо, что я догадалась вытащить сразу три! Она с любопытством смотрела на Виктора, гадая, какое он мог совершить преступление.

— Как подумаю, что за вами хорошо ухаживали в санатории, а вы удрали! Совсем как мой сын! Такие лучше будут болтаться, чем…

Мегрэ следил за движением байдарок на фоне залитого солнцем пейзажа. Приближался час аперитива. Маленькая яхта, в которой сидели жена Джеймса и две ее приятельницы, подошла первая к берегу. Женщины делали знаки подплывавшей байдарке. За ними стали появляться другие. Старуха, увидев их, вздохнула:

— А мой сын еще не вернулся! Мне одной не справиться будет. Дочь за молоком уехала.

Она принялась расставлять стаканы на террасе, потом стала рыться в кармане, спрятанном в широкой юбке, зазвенела: монетами:

— Им понадобятся монеты в два су, для музыки…

Мегрэ остался сидеть на своем месте, по очереди наблюдая за прибывающими и туберкулезным бродягой, продолжавшим с безразличным видом жевать. Сам того не желая, он увидел виллу Бассо с цветущим садом, с отгороженным в реке бассейном, двумя привязанными лодками, качелями.

Вдруг он вздрогнул, потому что ему показалось, что вдалеке раздался выстрел. Люди, бывшие на берегу Сены, тоже подняли головы. Но ничего не было видно. Ничего не случилось. Прошло десять минут. Посетители «Вье-Гарсон» уселись за столы. Появилась старуха с бутылками аперитива в руках.

И тут на травянистом склоне, спускавшемся к воде от виллы Бассо, мелькнул темный силуэт. Мегрэ узнал одного из своих инспекторов, неумело отвязавшего лодочную цепь и принявшегося изо всех сил грести к середине реки.

Он поднялся, взглянул на Виктора.

— Не вздумай уйти отсюда, понял?

— Если это доставит вам удовольствие.

На террасе перестали пить, разглядывая гребущего человека в черном.

Мегрэ нетерпеливо ждал, остановившись у камышей на берегу.

— В чем дело?

Инспектор задыхался.

— Садитесь быстро… Клянусь, я не виноват…

Он снова принялся грести в сторону виллы, теперь уже с сидящим в лодке Мегрэ.

— Все было спокойно. Зеленщик только что ушел. Госпожа Бассо гуляла в саду с сыном. Не знаю даже, почему мне показалось, что они как-то странно прохаживаются, как люди, которые ждут чего-то. Подъезжает машина, совсем новенькая. Останавливается прямо перед воротами. Выходит человек.

— Лысоватый, но молодой еще?

— Да! Он входит… Бродит по саду вместе с госпожой Бассо и мальчиком. Вы же знаете, где я стою… Довольно далеко от них… Они пожимают друг другу руки. Женщина провожает его до ворот. Он садится в машину, включает зажигание… И не успел я двинуться с места, как госпожа Бассо оказывается с сыном внутри, и машина уже катит полным ходом.

— Кто стрелял?

— Я. Я хотел прострелить шину.

— Берже был с тобой?

— Да. Я послал его в Сен-Пор сообщить повсюду.

Второй раз пришлось поднимать на ноги всю полицию департамента Сены и Уазы.

Лодка коснулась берега. Мегрэ прошел в сад. Впрочем, что там сейчас делать? Сейчас очередь телефона работать.

Мегрэ нагнулся и поднял дамский платочек с инициалами госпожи Бассо. Он был почти весь изодран, так она теребила его.

Больше всего мучило Мегрэ воспоминание о выпитых перно в кафе Ройяль — два часа немого оцепенения бок о бок с англичанином на террасе кафе.

У него осталось омерзительное чувство. Тягостное ощущение того, что он перестал быть самим собой, что какой-то колдовской силе удалось завладеть им, не покидало его.

— Мне продолжать стеречь виллу?

— Боишься, что кирпичи убегут? Иди к Берже. Помоги ему наладить все. Постарайся достать мотоцикл, чтобы держать меня в курсе все время.

На кухонном столе, рядом с овощами, лежал конверт, надписанный рукой Джеймса: «Передать госпоже Бассо лично».

По всей видимости, письмо передал зеленщик. Джеймс предупредил молодую женщину. Поэтому она так нервничала, гуляя с сыном!

Мегрэ опять сел в лодку. Когда он вошел в кабачок, компания толпилась вокруг бродяги, которого расспрашивал доктор. Его угостили аперитивом.

Виктор имел нахальство подмигнуть комиссару, как бы говоря: «Я как раз собираюсь привести в исполнение свой планчик! Не мешайте…».

И он принялся объяснять дальше:

— …Похоже, что это крупный профессор… Мне наполнили легкое кислородом, так они говорят, а потом закрыли его, будто детский шарик…

Доктор усмехался, слыша его выражения, и знаками подтверждал окружающим достоверность рассказа.

— Теперь то же самое должны сделать с половиной другого… Потому что у человека два легких, разумеется… Итак, у меня останется только половина…

— И ты пьешь аперитивы!

— Плевать! Ваше здоровье!

— Покрываешься холодным потом по ночам?

— Бывает! Когда ночую в сарае, где гуляют сквозняки!

— Что вы будете пить, комиссар? — спросил кто-то. — Надеюсь, ничего не случилось? Что это за вами так срочно приехали вдруг?

— Скажите доктор, Джеймс брал сегодня утром вашу машину?

— Он попросил разрешения попробовать ее. Он скоро вернется.

— Сомневаюсь!

Доктор вздрогнул, постарался взять себя в руки, промямлил, пытаясь улыбнуться:

— Вы шутите…

— Меньше всего я намерен шутить. Он воспользовался ею, чтобы увезти госпожу Бассо с сыном.

— Джеймс? — изумленно переспросила его жена, которая не могла поверить своим ушам.

— Джеймс, он самый!

— Это шутка какая-то! Он так любит мистификации!

Больше всех забавлялся Виктор. Потягивал свой аперитив и с довольной усмешкой разглядывал Мегрэ.

Из Корбея вернулся сын старухи с тележкой, запряженной пони. Разгружая ящики с сифонами, бурчал на ходу.

— Еще новости! Теперь уже нельзя проехать по дорогам, чтобы тебя не остановили жандармы! Хорошо, что они знают меня…

— На дороге в Корбей?

— Да, несколько минут тому назад… Их там десяток стоит у моста — останавливают машины, требуют документы. Не меньше тридцати машин скопилось…

Мегрэ отвернулся. Он тут ничего не мог сделать. Единственно возможный метод, хоть и грубый, неэлегантный. Вообще это слишком — провести два воскресенья в одном и том же месте из-за ерундового дела, о котором газеты едва упомянули. Может, он не с той стороны взялся за него? Может, вправду, запутался?

Опять с неприязнью вспомнил кафе Ройяль и часы, проведенные с Джеймсом.

— Что вы будете пить? — спросили его. — Перно?

Еще одно неприятное воспоминание — слово, ставшее как бы символом всей этой недели, этого дела, воскресного времяпровождения компании в Морсанге.

— Пиво, — ответил он.

— В это время?

Услужливый гарсон, предложивший ему аперитив, должно быть, не понял, с чего это Мегрэ вдруг сердито отчеканил:

— В это время, да!

Бродяге тоже достался злой взгляд. Доктор объяснял рыбаку:

— Редкий случай… Метод этот известен, но чтобы накладывали такой большой пневмоторакс…

И тихо:

— С которым он протянет не больше года…

Мегрэ пообедал в «Вье-Гарсон» один, словно раненое животное, рычащее при любом приближении. Дважды к нему приезжал на мотоцикле инспектор.

— Ничего. Машину заметили на дороге в Фонтенбло, но потом она исчезла.

Ничего себе! Пробка на дороге в Фонтенбло! Тысячи задержанных машин!

Два часа спустя сообщили из Арпажона, что владелец гаража заправлял бензином машину, похожую по описанию на машину доктора.

Она ли это была? Владелец гаража уверял, что в машине не было женщины.

Наконец, в пять — звонок из Монлери. Машина кружила по автодрому, словно при испытании на скорость, и вдруг остановилась из-за прокола шины. Полицейский совершенно случайно спросил у водителя права. У него их не оказалось.

Это был Джеймс, один! Ждали распоряжения Мегрэ — отпустить его или арестовать.

— Новые шины! — причитал доктор. — В первый же день! Я начинаю думать, что он сумасшедший… Или пьян, как всегда. Он попросил у Мегрэ разрешения сопровождать его.

Глава 6

Торг

Они сделали круг, чтобы зайти в кабачок за бродягой, который, оказавшись в машине, повернулся к хозяину и подмигнул, как бы говоря: «Видите, с каким почтением со мной обращаются, каково, а!».

Он сидел на откидной скамеечке, напротив Мегрэ. Окно было опущено, и он еще имел нахальство поломаться:

— Вы не возражаете, если закрыть? Из-за моего легкого, хорошо?

В этот день на автодроме не было гонок. Только на трассе, перед пустыми скамьями, тренировалось несколько спортсменов. От этого автодром казался еще громаднее.

Машина стояла в стороне, а перед ней склонились жандарм и человек в кожаном шлеме.

— Вот по этой дорожке, — сказали комиссару.

Виктор особенно заинтересовался болидом, вращавшимся со скоростью километров двести в час; на сей раз он сам опустил стекло и высунулся наружу.

— Это моя машина! — крикнул доктор. — Только бы…

Рядом с мотоциклистом, занимавшимся ремонтом, они увидели Джеймса, который совершенно невозмутимо, держась рукой за подбородок, давал советы механикам. Увидев Мегрэ в сопровождении еще двоих, он поднял голову и пробормотал:

— Как, уже?

Потом с ног до головы осмотрел Виктора, удивленно, явно недоумевая, что он тут делает.

— Кто это?

Если Мегрэ и возлагал надежды на эту встречу, то ему пришлось теперь разочароваться. Виктор, едва взглянув на англичанина, продолжал следить за машиной. Доктор уже раскрыл дверцы своего автомобиля, чтобы убедиться, что все в порядке.

— Вы давно здесь? — буркнул Мегрэ, повернувшись к Джеймсу.

— Сам не знаю… Пожалуй, довольно давно, да…

Уж слишком он был невозмутим. Несомненно, он только что увел из-под носа у полиции жену и мальчишку. Из-за него вся жандармерия Сены и Уазы на чрезвычайном положении.

— Не бойтесь, — сказал он доктору, — только шина пострадала. Остальное все цело. Хорошая машина. Разве что чуть тяжеловато трогается с места.

— Это Бассо попросил вас вчера забрать жену и сына?

— Вы прекрасно знаете, мой милый Мегрэ, что на подобные вопросы я не могу отвечать.

— И вы, конечно, не можете сказать, куда вы их отвезли.

— Согласитесь, что на моем месте…

— Во всяком случае, вы это здорово обставили, даже профессионал не додумался бы.

— О чем это вы?

— Об автодроме! Госпожа Бассо в безопасности. Но лучше, чтобы полиция не сразу обнаружила машину. Дороги охраняются. Тогда вы вспомнили об автодроме! И ездите, ездите…

— Клянусь, мне давно хотелось…

Но комиссар уже не слушал его, он бросился к доктору, собравшемуся менять колесо.

— Простите! До особого приказа машина остается в распоряжении полиции.

— Что? Моя машина? Я-то что сделал?

Протестовать было бесполезно. Машину заперли в боксе, и Мегрэ унес ключ. Полицейский ждал указаний. Джеймс курил сигарету. Бродяга, не отрываясь, следил за болидом.

— Уведите этого, — проговорил Мегрэ, показывая на него. — Посадите его в дежурку Сыскной полиции.

— А меня? — спросил Джеймс.

— Вам по-прежнему нечего мне сказать?

— Особо нечего. Поставьте себя на мое место!

Мегрэ сердито повернулся к нему спиной.

В понедельник пошел дождь, что очень обрадовало Мегрэ, потому что серые тона больше гармонировали с его настроением и предстоящей работой.

Прежде всего доклады о вчерашних событиях; доклады, которые должны охарактеризовать расстановку сил, использованных комиссаром.

В одиннадцать часов два эксперта из Сыскной полиции заехали за ним на такси, и все трое отправились на автодром, где Мегрэ оставалось только следить за работой своих компаньонов.

Известно, что доктор проехал всего шестьдесят километров на машине, только что сошедшей с конвейера. На счетчике стояло двести десять. Пробег по автодрому оценивался километров в пятьдесят.

Значит, Джеймс сделал по дорогам километров сто. От Морсанга до Монлери не больше сорока по прямой. Теперь осталось нанести на карте возможные места проезда машины.

На долю экспертов выпала кропотливая работа. Шины тщательно очистили, пыль и мелкие кусочки просмотрели через лупу, кое-что отложили для дальнейшего анализа.

— Свежий гудрон, — объявил один из них.

Другой по специальной карте министерства мостов и дорог отыскивал в очерченном районе места, где ведутся ремонтные работы.

Мест таких было несколько, в разных направлениях. Первый эксперт продолжал:

— Кусочки известняка…

Карта генерального штаба добавилась к уже имеющимся двум. Мегрэ, насупившись, ходил взад-вперед и курил. На дороге к Фонтенбло нет кальция, зато между Ла-Ферте-Але и Арпажоном…

— Хлебные зерна в углублениях шины.

Улики накапливались. Карты пестрели синими и красными пометками.

В два часа позвонили мэру Ла-Ферте-Але, чтобы спросить, есть ли в городе какое-нибудь/предприятие, использующее сейчас портландский цемент, и может ли он оказаться на дороге. Ответ получили только в три:

«Для реконструкции мельниц Эсона используется портландский цемент. Цементная пыль имеется на шоссе между Ла-Ферте-Але и Арпажоном».

Одна позиция завоевана. Известно, что машина проехала там; кроме того, несколько предметов эксперты унесли с собой — для более тщательного изучения в лаборатории.

Разложив карту, Мегрэ пометил все населенные пункты в районе, где могла проезжать машина, предупредил жандармерии и муниципалитеты.

В четыре он вышел из своего кабинета, решив допросить бродягу, которого не видел со вчерашнего дня и который находился в комнате предварительного заключения Сыскной полиции, расположенной под лестницей. Но пока он спускался, ему пришла в голову одна идея. Он вернулся к себе, чтобы позвонить в контору Бассо бухгалтеру.

— Алло! Говорят из полиции! Вы не скажете, какой банк вас обслуживает? Северный банк на бульваре Хауссман? Спасибо.

Он поехал в банк и представился директору. Пять минут спустя у Мегрэ была еще одна улика. В то самое утро, около десяти часов, Джеймс подошел к окошечку и получил триста тысяч франков по чеку, выданному Марселем Бассо. Чек был подписан четыре дня тому назад.

— Шеф! Тот тип внизу требует вас к себе. Кажется, он собирается сообщить вам нечто важное.

Мегрэ устало спустился по лестнице, вошел в камеру, где на скамейке, поставив локти на стол и зажав ладонями лицо, сидел Виктор.

— Слушаю тебя!

Заключенный быстро поднялся и, раскачиваясь с ноги на ногу, насмешливо начал:

— Ничего не нашли, ведь так?

— Что дальше?

— Сами видите, что ничего не нашли! Я не глупее других. Так вот, сегодня ночью я все обдумал…

— Решил заговорить?

— Погодите! Сначала договоримся… Не знаю, правда ли, что Ленуар раскололся, но во всех случаях, если это и так, он не все вам сказал. Без меня вы никогда ничего не найдете, факт! Вы уже запутались! Дальше хуже будет! Ну, так я вот что вам скажу: такой секрет стоит денег. Больших денег! А если я найду убийцу и пригрожу донести все полиции… Думаете, он не выложит, сколько я захочу?

У Виктора был восторженный вид забитого человека, привыкшего гнуть шею и вдруг почувствовавшего свое могущество. Всю жизнь он был не в ладах с полицией. И вот теперь вообразил, что занимает выгодную позицию! Слова его сопровождались заученными жестами, многозначительными взглядами.

— Вот так-то! Чего ради я стану говорить, зачем мне пакостить парню, который мне ничего плохого не сделал? Хотите упрятать меня в тюрьму за бродяжничество? Забываете о моем легком! Меня отправят в больницу, а потом — в санаторий!

Мегрэ молча смотрел на него в упор.

— Что скажете о тридцати тысячах франков? Не дорого! Только-только спокойно дожить до конца, а этого недолго ждать. Тридцать бумажек — что они государству?

Он решил, что они у него уже в кармане. Он ликовал. Приступ кашля заставил его замолчать, на глазах выступили слезы, которые можно было принять за слезы триумфа.

Он считал, что перехитрил всех! Он считал себя сильным!

— Последнее мое слово! Тридцать тысяч — и я расскажу все! Вы хватаете этого типа! Вас повышают по службе! Вас превозносят в газетах! Иначе — ничего! Не советую вам трогать его. Не забывайте, что было это больше шести лет тому назад и что имелось только двое свидетелей — Ленуар, который уже больше ничего не скажет, и я.

— Все? — спросил Мегрэ, продолжавший стоять.

— Считаете, дорого?

Спокойствие Мегрэ, бесстрастное выражение лица встревожили бродягу.

— А вы меня не испугаете… Он попытался засмеяться.

— Эта музыка мне давно знакома! Вы даже можете заставить меня обработать. Ну уж извините, тогда посмотрите, что я порасскажу. В газетах прочтут, что несчастный, у которого только одно легкое…

— Кончил?

— И не рассчитывайте, что справитесь в одиночку. Поэтому я говорю, что тридцать тысяч — это…

— Ну, все?

— Во всяком случае, не надейтесь, что я буду вести себя, как дурак. Даже если вы меня выпустите, я не так глуп, чтобы бежать к этому типу, писать ему или звонить.

Голос его теперь стал другим. Виктор терял почву под ногами. Он пытался сохранить самообладание.

— В первую очередь, я требую адвоката. Вы не имеете права держать меня здесь больше двадцати четырех часов и…

Мегрэ выпустил облачко дыма, сунул руки в карманы и вышел, сказав сторожу: «Заприте!».

Он был в бешенстве! Оставшись один, он мог себе позволить перестать следить за выражением лица. Он был в бешенстве, потому что кретин этот здесь, совсем рядом, в его власти, потому что он знает все и ничего из него не вытянешь! Потому и не вытянешь, что кретин! Потому что он мнит себя великим умником!

Придумал ведь чем шантажировать! Шантажировать легким!

Не раз во время разговора комиссар готов был залепить ему оплеуху — это бы его немного отрезвило. Сдержался.

Он взялся не с того конца. Ни одна статья закона не давала возможности подступиться к Виктору!

Тип, репутация которого известна, который всегда жил кражами и всяческими уловками? Но это не значит, что какое-нибудь другое преступление, раз не бродяжничество, не может позволить арестовать его.

Со своим легким он прав. Он разжалобит всех! Он выставит полицию в неприглядном свете! Колонки возмущенных статей появятся в разных газетах:

«Полиция избивает человека, находящегося при смерти!».

Вот он и требует преспокойненько тридцать тысяч франков! И он прав, заявляя, что его вынуждены будут отпустить.

— Откроете дверь сегодня ночью, около часу. Скажете бригадиру Люка, чтобы отправился за ним и не спускал с него глаз.

Мегрэ с силой сжал трубку зубами. Бродяга все знает, ему достаточно слово сказать!

А ему приходится строить гипотезы на ничем не связанных, зачастую противоречивых догадках.

— В кафе Ройяль, — бросил он шоферу такси.

Джеймса не было там. С пяти до восьми он тоже не появился. В банке, где он работает, сторож сказал, что он ушел после закрытия, как обычно.

Мегрэ съел кислую капусту на обед и около половины девятого позвонил к себе.

— Заключенный не спрашивал меня?

— Спрашивал! Он сказал, что взвесил все и что последняя цифра — двадцать пять тысяч, но больше он не сбавит ни копейки. При этом он не преминул отметить, что человеку в его состоянии дают хлеб без масла и что температура в камере не больше шестнадцати градусов.

Мегрэ повесил трубку, побродил немного по бульварам, а когда стало темнеть, поехал на улицу Шампионе, к Джеймсу домой.

Дом его был громадный, словно казарма, с недорогими квартирами, где живут служащие, коммивояжеры, мелкие рантье.

— Четвертый направо!

Лифта не было, и комиссар стал медленно подниматься, проходя мимо дверей, откуда доносились кухонные запахи или детский плач.

Открыла ему жена Джеймса. На ней был довольно хорошенький ярко-голубой пеньюар. Роскошным его не назовешь, но и потрепанным, как дешевые халаты, он тоже не был.

— Вы хотите поговорить с моим мужем?

Прихожая размером не больше стола. На стенах фотографии яхт, лодок, молодых людей и женщин в спортивных костюмах.

— К тебе, Джеймс!

Она открыла дверь и вошла вслед за Мегрэ, потом села на свое место, в кресле у окна, и вновь принялась за вязание.

Остальные квартиры в доме, вероятнее всего, сохранили убранство прошлого века — мебель в стиле Генриха II или Луи-Филиппа.

Здесь же, наоборот, скорее чувствовалось влияние Монпарнаса, а не Монмартра. Обстановка больше походила на выставку декоративного искусства. В то же время ощущение такое, будто сделано все по-любительски.

Новые фанерные перегородки поставлены под самым неожиданным углом, мебель почти полностью заменяют выкрашенные в яркие цвета полки.

Ковер однотонный, ядовито-зеленый. На лампах абажуры из бумаги, имитирующей пергамент.

Комната казалась щегольски нарядной и свежей. Впрочем, на вид всему этому не хватало прочности: страшно было прислониться к хрупким стенкам, а висевшие картины, казалось, еще не высохли.

Создавалось такое впечатление, в особенности, когда Джеймс вставал, что квартира слишком мала для него, что его поместили в коробку, где следует остерегаться малейших движений.

Справа, через приоткрытую дверь, виднелась ванная комната, где помещалась только сама ванна. Напротив, в стенном шкафу, разместилась целая кухня, и даже спиртовка была там.

Джеймс сидел в комнате, в маленьком креслице, с сигаретой во рту и книгой.

Мегрэ мог поклясться, что до его прихода оба молчали.

Каждый в своем углу! Джеймс читал. Жена вязала. С улицы доносился шум трамваев и автобусов.

И только. Дружеской атмосферы не чувствовалось.

Джеймс поднялся, протянул руку, слегка улыбнулся смущенно, как бы извиняясь, что его застали в подобном месте.

— Как дела, Мегрэ?

Непринужденная сердечность, свойственная ему, приобретала совсем иной оттенок в этой кукольной квартирке. Она резала слух. Она не гармонировала со всеми этими мелкими вещичками, с ковром, модерновыми безделушками, обоями, игрушечными абажурчиками.

— Ничего, спасибо!

— Садитесь. Я читал английский роман.

А взгляд недвусмысленно говорил: «Не обращайте внимания! Я тут не при чем. Я не совсем у себя здесь».

Женщина следила за ними, не отрываясь от работы.

— Есть что-нибудь выпить, Марта?

— Ты прекрасно знаешь, что нет!

И, обращаясь к комиссару:

— Это он виноват! Когда в доме есть хоть что-нибудь, бутылки опустошаются мгновенно! Плюс на стороне выпивает вполне достаточно.

— Послушайте, комиссар, может, спустимся в бистро? Но не успел Мегрэ ответить, как Джеймс замялся, вероятно, увидев настойчивый взгляд жены.

— Как вам лучше. Я…

Он со вздохом захлопнул книжку, переставил пресс-папье, стоявшее на низком столике.

Комната была не больше четырех метров в длину. А казалась вдвое больше, казалось, что две жизни протекали здесь, абсолютно не соприкасаясь.

Жена, устроившаяся по своему вкусу, шила, вышивала, хлопотала на кухне, кроила платья.

А Джеймс приходил в восемь, молча ужинал, потом читал, в ожидании, когда можно будет лечь спать на диван, заваленный цветными подушками, который на ночь превращался в кровать.

Теперь понятнее становился «свой собственный уголок» Джеймса на террасе кафе Ройяль, за стаканом перно.

— Да, спустимся, — согласился Мегрэ. Облегченно вздохнув, Джеймс тут же поднялся.

— Вы позволите, я только обуюсь.

Джеймс был в домашних туфлях. Он проскользнул между ванной и стеной. Дверь в ванную оставалась приоткрытой, но женщина едва понизила голос, заговорив:

— Не обращайте внимания. Он не совсем такой, как другие. Она стала считать петли:

— Семь, восемь, девять… Вы думаете, он знает что-нибудь о деле в Морсанге?

— Куда рожок подевался? — буркнул Джеймс, переворачивая все в шкафу.

Она взглянула на Мегрэ, как бы говоря: «Видите, какой он?».

Наконец Джеймс вышел; и опять он показался слишком большим для этой комнаты. Бросил жене:

— Я скоро вернусь!

— Видала я эти скоро.

Он знаком дал понять комиссару, чтобы тот торопился, наверняка опасаясь, как бы чего не изменилось. На лестнице он тоже выглядел слишком большим, словно не на своем месте.

В первом доме направо было бистро для шоферов.

— Другого нет в нашем районе.

Тусклое освещение над цинковой стойкой. В глубине четверо игроков в карты.

— Смотри-ка, господин Джеймс! — воскликнул хозяин, вставая. — Как обычно?

Он уже держал в руках бутылку водки.

— А для вас?

— То же самое.

Оперевшись локтями о стойку, Джеймс спросил:

— Вы были в кафе Ройяль? Я так и думал. Но я не смог».

— Из-за трехсот тысяч франков…

Он нисколько не удивился, не смутился.

— Что бы вы сделали на моем месте? Бассо свой человек. Сотни раз выпивали вместе. Ваше здоровье!

— Я вам оставлю бутылку, — сказал хозяин, который, вероятно, всегда так делал, а сейчас торопился продолжить игру. Джеймс говорил, не слушая:

— В общем-то, ему не повезло. Такая женщина, как Мало! Кстати, вы больше не видели ее? Она недавно приходила ко мне в контору спросить, не знаю ли я, где Марсель. Можете себе это представить? Совсем, как другой со своей машиной. А тоже еще приятель! Тот позвонил мне, чтобы сообщить, что вынужден будет потребовать стоимость ремонта и возмещение убытков за простой машины. Твое здоровье! Как тебе нравится моя жена? Мила, неправда?

И он опрокинул второй стакан.

Глава 7

Старьевщик

С Джеймсом происходила любопытная вещь, заинтересовавшая Мегрэ. По мере того, как он пил, взгляд его не только не тускнел, как у большинства людей, а, наоборот, прояснялся, приобретая неожиданную остроту и проницательность.

Рука его отпускала стакан только для того, чтобы снова его наполнить. Голос звучал вяло, неуверенно, безразлично. Он ни на кого не смотрел. Казалось, он растворился в этой атмосфере, спрятался там.

Игроки в глубине комнаты обменивались редкими фразами. Тускло поблескивала оловянная стойка.

Джеймс растерянно вздохнул:

— Чудно как-то… Такой человек, как вы, такой умный. А еще другие! Жандармы в формах… Судьи… Целая куча народу. Сколько их сейчас поднято на ноги? Сотня, наверно, если считать секретарей, переписывающих протоколы, телефонисток, которые передают распоряжения. Сотня, должно быть, работает день и ночь, потому что в Файтена попала совсем маленькая пулька.

Мгновение он пристально глядел на Мегрэ, и комиссар не мог понять, что это: высокопарная издевка или он говорит серьезно.

— Твое здоровье! Стоит все это того? А пока травят беднягу Бассо. Еще неделю тому назад он был богат. У него было солидное дело, машина, жена, сын. Теперь он не может даже вылезть из своей норы.

Джеймс пожал плечами. Голос стал более тягучим. Он устало, с отвращением огляделся вокруг.

А причина всего этого в чем? Баба, такая, как Мадо, которой просто нужен мужчина. Бассо и попался. Ведь редко отказываются от подобных возможностей, не правда ли? Красивая девица. Темпераментная. Сначала уверяют себя, что это несерьезно. Назначают свидание. Время от времени проводят пару часов в холостяцкой квартире.

Джеймс сделал большой глоток, сплюнул на пол.

— Не глупо разве! Результат: один мертвец и целая семья, полетевшая к черту. И вся социальная система пущена в ход! Газеты, занимающиеся…

Самое любопытное, что произносилось все это абсолютно бесстрастно. Он лениво ронял слова, а взгляд его блуждал вокруг, ни на чем не останавливаясь.

— Еще козырь! — победно произнес хозяин за его спиной.

— Возьмите Файтена, который всю жизнь провел в поисках денег, пытаясь оплатить истекающие кредиты. Только этим он и занимался всегда. Непрекращающийся кошмар бесконечных векселей. Дошло до того, что стал с многозначительной настойчивостью обращаться к любовникам своей жены. Ну что, добился своего, теперь, когда мертв!

— Когда убит, — задумчиво поправил Мегрэ.

— Разве возможно установить, кто из них кого убил?

Атмосфера становилась тревожной; слова Джеймса, его пылающее лицо придавали ей оттенок нервозности.

— Идиотизм! Ведь я прекрасно понимаю, что произошло! Файтен, которому нужны были деньги, подстерегал Бассо еще с вечера, дожидаясь подходящего момента. Даже когда разыгрывали эту свадьбу и он был наряжен старухой, мысль о векселях не покидала его. Он следил за Бассо, танцевавшим с его женой… Понимаете? И вот назавтра он заговаривает. Бассо, которому все это уже изрядно осточертело, отказывает. Тот настаивает. Начинает слезливо причитать. Нищета! Бесчестье! Уж лучше покончить с собой… Готов поклясться, что комедия была именно в таком стиле. И все это в великолепное воскресенье, на фоне проплывающих мимо байдарок. Дурацкая случайность. Наверно, Файтен дал понять, что он не так слеп, как кажется. Короче, оба они оказались за навесом. На другом берегу реки у Бассо вилла, жена, сын. Он хочет заставить замолчать его. Хочет помешать ему выстрелить. Оба возбуждены.

Вот и все! Пуля вылетела из совсем маленького револьверчика.

Наконец Джеймс взглянул на Мегрэ.

— Теперв скажите сами, кому все это надо! Он смеется! Презрительный смех!

— И вот сотни людей разбегаются в разные стороны, словно муравьи из муравейника, в который бросили головешку. А Бассо затравили. Мало того, Мадо из кожи лезет вон, никак не хочет примириться с потерей любовника. Хозяин!

Хозяин неохотно положил карты.

— Что я вам должен?

— Во всяком случае, — проговорил Мегрэ, — у Бассо сейчас триста тысяч франков.

Джеймс ограничился пожатием плеч, как бы говоря: «Какого черта все это…». И вдруг:

— Послушайте! Я вспоминаю, как все это началось. Было воскресенье. Танцевали в саду виллы Бассо. Он танцевал с госпожой Файтен, и время от времени кто-нибудь толкал их, и они падали на землю в объятия друг друга. Все смеялись, даже Файтен.

Джеймс собрал деньги, раздумывая, уходить или нет, потом покорно вздохнул:

— Еще стакан, хозяин!

Он уже выпил шесть, но пьян не был. Голова у него, вероятно, все-таки стала тяжелой. Он нахмурился, провел рукой по лбу.

— Вы, конечно, продолжите охоту. Похоже, ему было жаль Мегрэ.

— Трое несчастных: мужчина, женщина и мальчик, которых не хотят оставить в покое только потому, что в один прекрасный день мужчина переспал с Мадо.

Что на Мегрэ подействовало — голос его, вид или окружающая обстановка? Так или иначе это было настоящим наваждением, и ему стоило большого труда заставить себя вновь увидеть события с нормальной точки зрения.

— Твое здоровье, поехали! Мне надо возвращаться, потому как моя жена тоже вполне способна выпустить в меня пулю. Кретинизм это! Кретинизм!

Он устало открыл дверь. Стоя на плохо освещенном тротуаре, он посмотрел Мегрэ прямо в глаза:

— Странная профессия!

— Профессия полицейского?

— И человека тоже. Моя жена будет рыться у меня в карманах, считать деньги, чтобы узнать, сколько я выпил. До свидания. Кафе Ройяль, завтра?

Мегрэ остался наедине с охватившим его чувством смятения, которое долго не рассеивалось. Полное смещение всех представлений, разрушение всех ценностей. Улица утратила обычный вид, и прохожие тоже, а трамвай извивался, точно блестящий червь.

Мир приобрел пропорции муравейника, о котором говорил Джеймс. Взбудораженный муравейник — потому что один муравей мертв!

Комиссар вспомнил тело торговца рубашками, там, в высокой траве, за двухгрошовым кабачком. А еще всех жандармов на всех дорогах, задерживающих все автомашины. Революция в муравейнике!

— Чертов пьянчужка! — зло, хоть и не без некоторой симпатии, проворчал он.

Он с усилием вновь попытался объективно взглянуть на происходящее. От разговоров этих он совсем забыл, зачем пришел на улицу Шампионе.

«Попытаться узнать, куда ездил Джеймс с тремястами тысячами франков».

Он представил себе троих Бассо: отца, мать, сына, забившихся где-то и со страхом прислушивающихся к звукам внешнего мира.

— Болван этот каждый раз заставляет меня пить!

Он не был пьян, но чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Лег он в плохом настроении, опасаясь проснуться завтра с изрядной головной болью.

«У меня должен быть свой собственный угол!» — говорил Джеймс, имея в виду кафе Ройяль.

У него был не только собственный угол, но и собственный мир, который он создавал в любом месте с помощью перно или водки и в котором он существовал — бесстрастный, безразличный к реальным вещам.

Довольно расплывчатый мир — муравьиная каша, скопище изменчивых теней; мир, в котором ничто не имеет значения, ничто ничему не служит, где движутся в ватном тумане без цели, без усилий, без радости и печали.

Мир, в который Джеймс со своей клоунской головой и безучастным тоном, словно не сознавая того, заставил постепенно проникнуть Мегрэ.

Дошло до того, что комиссару приснилось семейство Бассо: отец, мать и сын, прильнувшие к окну подвала, где они спрятались, и с испугом следившие за наружной суетой.

Проснувшись, он острее, чем когда-либо, почувствовал отсутствие жены, которая все еще отдыхала, почтальон принес от нее открытку: «Мы начинаем собирать абрикосы. Когда ты приедешь попробовать их?».

Он тяжело опустился на стоявший у стола стул, разложил ждавшую его стопку писем, крикнул «войдите» посыльному, постучавшему в дверь.

— В чем дело, Жан?

— Бригадир Люка звонил и просил вас придти на улицу Блан-Манто.

— Какой адрес?

— Не сказал. Сказал — на улицу Блан-Манто.

Убедившись, что в письмах нет ничего срочного, Мегрэ пешком отправился на улицу Блан-Манто — главный торговый центр, где под сенью ломбардов гнездились все старьевщики.

Половина девятого утра. Кругом стоит тишина. На углу улицы Мегрэ заметил прохаживающегося взад-вперед Люка.

— А наш тип? — с беспокойством спросил Мегрэ.

Ведь Люка было поручено следить за Виктором, когда накануне вечером его отпустили.

Движением подбородка бригадир указал на фигуру, стоящую у витрины.

— Что он там делает?

— Понятия не имею. Вчера он начал с того, что отправился бродить вокруг рынков. Кончил тем, что улегся на скамейку и заснул. В пять часов утра полицейский согнал его, и он тотчас же явился сюда. С тех пор он все крутится у этого дома — уходит, возвращается, трется около витрины с явным намерением привлечь мое внимание.

Виктор, заметивший Мегрэ, прошелся немного, сунув руки в карманы и с насмешливым видом насвистывая что-то. Потом, приметив порог, уселся на него, как человек, которому ничего больше не остается.

На витрине можно было прочесть: «ГАНС ГОДБЕРГ, ПОКУПКА, ПРОДАЖА, ЛЮБЫЕ ВЕЩИ».

Внутри в полутьме виднелся маленький человечек с бородкой, которого явно беспокоило это необычное хождение снаружи.

— Подожди меня, — сказал Мегрэ.

Он пересек улицу и вошел в лавку, заваленную старой одеждой и самыми разными предметами, от которых исходил тошнотворный запах.

— Вы хотите что-нибудь купить? — неуверенно спросил торговец.

В глубине лавки была застекленная дверь, а за ней комната, в которой толстая женщина мыла лицо мальчишке лет двух или трех. Таз стоял на кухонном столе рядом с чашками и масленкой.

— Полиция! — произнес Мегрэ.

— Я так и думал.

— Вы знаете типа, который с самого утра бродит вокруг вашей лавки?

— Высокого, тощего, который кашляет? Никогда его не видел. Забеспокоившись, я как раз только что показал на него жене, но она тоже его не знает.

Посматривая все время через дверь, его жена вытащила из люльки второго ребенка, который принялся реветь, потому что его начали мыть.

Старьевщик, кажется, чувствовал себя довольно уверенно. Он медленно потирал руки, ожидая следующих вопросов комиссара, и удовлетворенно оглядывался вокруг с видом человека, которому не в чем себя упрекнуть.

— Вы давно здесь обосновались?

— Немногим больше пяти лет. Магазин уже хорошо знают, потому что он только честно торгует.

— А до вас? — спросил Мегрэ.

— Разве вы не знаете? Тот самый папаша Ульрих, что исчез…

Комиссар одобрительно кивнул. Наконец он на что-то наткнулся.

— Папаша Ульрих был старьевщиком?

— У вас в полиции должны быть большие сведения, чем у меня. Вы ведь понимаете, что я ничего не могу сказать наверняка. В квартале говорили, будто он не только продавал и покупал, но и ссужал деньги.

— Ростовщик?

— Я не знаю, на каких условиях он их давал. Он жил совсем один. Сам открывал и закрывал ставни. Помощника не было у него. Однажды он исчез, и дом шесть месяцев оставался заколоченным. Я возобновил здесь торговлю. У магазина теперь совсем другая репутация, вы должны это знать.

— И даже никогда не видали папашу Ульриха?

— Меня не было в Париже в то время. Я приехал из Эльзаса после того, как лавка досталась мне.

Ребенок, не переставая, ревел в кухне, а брат его открыл дверь и смотрел на Мегрэ, с серьезной физиономией обсасывая палец.

— Я сказал все, что знаю. Поверьте, если бы я знал больше…

— Хорошо! Ладно…

Еще раз оглянувшись, Мегрэ вышел и застал бродягу сидящим все на том же пороге.

— Так это сюда ты хотел привести меня?

С наигранно невинным видом Виктор спросил:

— Куда это?

— Что это за история с папашей Ульрихом?

— Папашей Ульрихом?

— Не строй из себя дурачка!

— Не знаю, ей-богу.

— Это его скинули в канал Сен-Мартен?

— Не знаю!

Мегрэ пожал плечами, отошел и, проходя, бросил Люка:

— Продолжай следить на всякий случай.

Получасом позже он уже сидел, погрузившись в старые досье, и, наконец, нашел то, что искал.

На листке бумаги была сделана следующая запись:

«Якоб Лави, по прозвищу Ульрих, шестьдесят два года, родом из Верхней Силезии, старьевщик с улицы Блан-Манто, предполагается, что давал деньги под проценты.

Исчез 20 марта, но соседи сообщили об его отсутствии только 22.

В доме не найдено никаких следов. Ничто не пропало. Сумма в сорок тысяч франков обнаружена в матрасе старьевщика.

Насколько можно судить, он вышел из дома девятнадцатого, вечером, как это часто бывало.

О личной жизни никаких сведений. Поиски в Париже и провинции не дали результатов. Написали в Верхнюю Силезию, и через месяц в Париж приезжает сестра исчезнувшего и просит разрешение на получение наследства.

Только через шесть месяцев ей выдают подтверждение об исчезновении».

В полдень Мегрэ с разболевшейся головой заканчивал в комиссариате Ла-Вилетт — третьем за этот день — просмотр тяжеленных папок.

И вот что он обнаружил:

«1 июля водники вытащили из канала Сен-Мартен, в районе шлюза, сильно разложившийся труп мужчины.

Доставленный в институт судебной экспертизы, он не был опознан.

Рост 1,55 м. Примерный возраст: от шестидесяти до шестидесяти пяти лет. Большая часть одежды изодрана при трении о дно и винтами пароходов? В карманах не найдено ничего».

Мегрэ вздохнул. Наконец он выбрался из смутной неправдоподобной атмосферы, по всей видимости, нарочно созданной Джеймсом вокруг этого дела.

Теперь он располагал вескими уликами.

Это папаша Ульрих был убит шесть лет тому назад и брошен в канал Сен-Мартен.

— За что? Кем?

Все это предстояло попытаться узнать. Он набил трубку, с наслаждением, медленно разжег ее, попрощался с коллегами из комиссариата Ла-Вилетт и вышел на улицу — улыбающийся, уверенный в себе, твердо ступая своими большими ногами.

Глава 8

Любовница Джеймса

Бухгалтер-эксперт, потирая руки и слегка подмигнув, вошел в кабинет Мегрэ.

— Нашел!

— Что нашел?

— Я просмотрел бухгалтерские книги магазина рубашек за семь лет. Это оказалось нетрудно. Файтен ничего в этом не понимал и приглашал раза два в неделю служащего из банка вести отчетность. Кое-какие мелкие уловки, позволяющие уменьшить налоги. Достаточно беглого взгляда, чтобы получить полное представление о деле: дело как дело, не хуже других, если бы у него была финансовая база. Продавцам платили четвертого числа или десятого. Векселя несколько раз возобновлялись. Распродажа со скидкой — чтобы любой ценой пополнить кассу. Наконец, Ульрих!

Мегрэ никак не прореагировал. Он знал, что лучше дать высказаться словоохотливому меленькому человечку, расхаживающему взад-вперед по комнате.

— Обычная история! Имя Ульриха впервые появляется в книгах семилетней давности. Ссуда в две тысячи франков в день истечения срока платежа. Возвращена через неделю. По истечении следующего срока платежа — ссуда в пять тысяч франков. Понимаете? Торговец нашел способ добывать деньги в случае крайней необходимости. Это вошло в привычку. От первоначальных двух тысяч через шесть месяцев он переходит к восемнадцати. А вместо этих восемнадцати возвращать надо двадцать пять. Папаша Ульрих гурман! Надо признать, что Файтен человек честный. Он отдает всегда. Но не совсем обычным образом. Например, пятнадцатого он возвращает пятнадцать тысяч, а двадцатого снова берет восемнадцать. В следующем месяце он их возвращает, чтобы снова взять двадцать пять. В марте Файтен должен был Ульриху тридцать две тысячи франков.

— Он вернул их?

— Простите! С этого момента след Ульриха исчезает из книг.

Тому есть бесспорное объяснение: старик с улицы Блан-Манто мертв! Следовательно, смерть принесла Файтену сумму в тридцать две тысячи франков!

— Кто потом заменил Ульриха?

— Некоторое время — никто.

Через год, вновь попав в затруднительное положение, Файтен попросил кредит в небольшом банке и получил его. Потом банку надоело это.

— Бассо?

Имя его мелькает в последних книгах, но в связи не с займами, а с векселями.

— А каково положение в день смерти Файтена?

— Не лучше и не хуже, чем обычно. С двумя десятками тысяч он бы выкрутился до следующего срока платежей. В Париже несколько тысяч торговцев в таком же положении; весь год они гоняются за деньгами, которых им всегда не хватает, пытаясь предотвратить неизбежное банкротство.

Мегрэ поднялся, взял шляпу.

— Спасибо, господин Флбре.

— Надо заняться более тщательной проверкой?

— Пока не надо.

Все шло отлично. Следствие продвигалось с обычной планомерностью. Но как раз теперь Мегрэ выглядел недовольным, словно опасался кажущейся легкости.

— От Люка ничего? — спросил он у конторского мальчика.

— Он только что звонил. Человек, которого вы знаете, явился в Армию Спасения и попросил пристанища. Сейчас он спит.

Речь шла о Викторе, у которого не было ни гроша в кармане. Неужели он все еще надеется получить тридцать тысяч франков в обмен на имя убийцы папаши Ульриха?

Мегрэ прошел пешком по набережным. Миновав почту, он задержался на мгновение, вошел и заполнил телеграфный бланк: «Вероятно приеду четверг точка Целую всех».

Был понедельник. За все время, что жена отдыхает, он так и не смог приехать к ней в Эльзас. Он вытащил и набил трубку, — решая, что предпринять дальше, потом окликнул такси и дал водителю адрес на бульваре Батиньоль.

За свою жизнь ему пришлось проводить не одну сотню расследований. Он знал, что почти каждое из них распадается на два периода, имеет две различные стадии.

Вначале полицейский знакомится с новой обстановкой, с людьми, о которых он еще ничего не слыхал накануне, с узким мирком, который всколыхнула драма.

В мир этот входишь чужим, врагом. Сталкиваешься с существами, настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.

С точки зрения Мегрэ — самый захватывающий период. Вынюхиваешь, действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от чего оттолкнуться.

Смотришь на людей, и каждый может оказаться преступником или сообщником.

Но вдруг удается ухватить какой-то конец, и вот начинается второй период. Теперь следствие в самом разгаре. В движение приходит вся система. Каждый шаг, каждое мероприятие приносят что-то новое. Как правило, события начинают нарастать ускоренным темпом, кончаясь неожиданным раскрытием преступления.

Полицейский действует не один. События работают на него. Он должен следить за ними, ни в коем случае не опережая их.

Так и теперь, когда обнаружилось существование Ульриха. Еще утром у Мегрэ не было ни малейшего представления о том, кто мог быть жертвой с канала Сен-Мартен.

Сейчас он знал, что это старьевщик и ростовщик, которому торговец рубашками должен был деньги.

Надо было заняться поисками в этом направлении. Через четверть часа комиссар уже звонил у двери квартиры Файтена на пятом этаже дома на бульваре Батиньоль. Открыла глуповатого вида растрепанная служанка, которая не могла решить, пускать его или нет.

Но тут Мегрэ заметил на вешалке шляпу Джеймса.

Что это — шаг вперед или в сложной системе сломалось какое-то колесико?

— Госпожа дома?

Он воспользовался растерянностью прислуги, видимо, недавно приехавшей из деревни, и вошел в квартиру, потом направился к двери, за которой слышались голоса, постучал и сразу же открыл ее.

Он хорошо представлял себе квартиру, подобную большинству квартир мелких буржуа в этом районе. В салоне с узким диванчиком и хрупкими креслами на золоченых ножках он прежде всего увидел Джеймса, стоявшего у окна и погруженного в созерцание улицы.

Госпожа Файтен, по-видимому, собиралась уходить и была одета во все черное с маленькой, очень кокетливой шапочкой из крепа на голове. Она казалась очень возбужденной.

Несмотря на это, она непроявила ни малейшего недовольства при виде Мегрэ. Джеймс же повернулся раздосадованный и немного смущенный.

— Входите, господин комиссар. Вы не помешаете. Я как раз говорила Джеймсу, что глупо…

— А!

Все это весьма похоже было на семейную сцену. Джеймс безнадежно и неуверенно пробормотал:

— Послушай, Мадо!

— Нет! Помолчи! Я говорю сейчас с комиссаром. Сдавшись, англичанин снова стал смотреть на улицу, где ему, должно быть, видны были только головы прохожих.

— Если бы вы были обычным полицейским, господин комиссар, я бы не стала с вами так разговаривать. Но вы были нашим гостем в Морсанге. Кроме того, сразу видно, что вы человек, способный понять…

А она — женщина, способная говорить часами! Способная призвать весь мир в свидетели! Способная заставить замолчать самого отчаянного болтуна!

Ее не назовешь ни красивой, ни хорошенькой. Можно сказать, что она привлекательна, в особенности в этом трауре, который не только не делает ее печальной, а, наоборот, придает пикантность.

Женщина аппетитная, очень живая, должно быть, темпераментная любовница.

Полная противоположность Джеймсу с его недовольной физиономией, всегда немного блуждающим взглядом, со всем его флегматичным видом.

— Все знают, что я любовница Бассо, ведь так? Я не стыжусь этого. Я никогда это не скрывала. И в Морсанге не найдется человека, который упрекнул бы меня. Если бы мой муж был другим человеком…

Она с трудом перевела дыхание.

— Когда не умеют справляться с делами… Взгляните на конуру, в которой он заставлял меня жить! Сам-то он никогда в ней не бывал. А если появлялся вечерами, после обеда, то только для того, чтобы говорить, что у него нет денег, говорить о рубашках, служащих и черт знает еще о чем. Если не в состоянии сделать женщину счастливой, так нечего ее упрекать потом. Кроме того, Марсель и я не сегодня-завтра должны были пожениться. Вы не знали? Ну, разумеется, мы не кричали об этом на каждом перекрестке. Единственное, что его останавливало еще — это сын. Он должен был развестись. Я бы сделала то же самое. Вы видели госпожу Бассо? Это не та женщина, которая нужна Марселю.

Джеймс вздыхал в своем углу и, не отрываясь, смотрел на цветастый ковер.

— Так скажите, в чем состоит мой долг? — продолжала Мадо. — У Марселя несчастье!.. Его преследуют! Ему придется перебраться за границу. Мое место разве не рядом с ним? Скажите! Говорите честно.

— Хм! Хм! — Мегрэ ограничился восклицаниями, не желая выдавать того, что думает.

— Вот видите! Видишь, Джеймс! Комиссар согласен со мной. Плевать мне на все пересуды. Послушайте, комиссар, Джеймс не хочет мне говорить, где Марсель. Он знает, голову даю на отсечение. Он даже не пытается отрицать это.

Если бы Мегрэ не приходилось раньше встречать подобного сорта женщин, он бы наверняка возмутился. Теперь бесчувственность ее не удивила Мегрэ.

Двух недель не прошло с того дня, как Файтен был убит Бассо.

И здесь, в этой мрачной квартире, где на стене висит портрет хозяина, а в пепельнице еще лежит его мундштук, жена разглагольствует о своем долге.

Выражение лица Джеймса не требовало комментариев. Да и не только лицо. Плечи его. Вся его поза. Сгорбленная спина. Все как бы говорило: «Ну и баба!».

Она повернулась к нему.

— Видишь, что комиссар…

— Комиссар вообще ничего не сказал.

— Господи! Мне противно на тебя смотреть! Ты не мужчина! Если бы я рассказала, зачем ты явился сегодня…

Заявление было столь неожиданным, что Джеймс весь вспыхнул. Он покраснел как ребенок. Лицо залилось краской, уши стали багрово-красными.

Он хотел что-то сказать, но не смог. Он попытался взять себя в руки, и, наконец, ему удалось выдавить некое подобие смеха.

— Теперь уж лучше сразу сказать…

Мегрэ посмотрел на женщину. Она немного смутилась, оттого что у нее вырвалась эта фраза.

— Я не хотела…

— Нет! Ты никогда ничего не хочешь. Что не мешает… Комната показалась вдруг меньше, более интимной. Мадо пожала плечами:

— Ну так что! Тем хуже для тебя.

— Простите! — вмешался комиссар, глаза которого улыбались, глядя на Джеймса. — Давно вы на «ты»? По-моему, в Морсанге…

Ему с трудом удавалось сохранить серьезность, настолько резкой была разница между Джеймсом, которого он знал, и тем, что стоял сейчас перед ним. Этот походил на застенчивого школьника, которого поймали на месте преступления.

У себя дома, в комнате рядом с вяжущей женой, Джеймс сохранял некоторое достоинство, замкнувшись в своем одиночестве.

Здесь он бормотал нечто бессвязное.

— Ха! Вы ведь уже поняли? Я тоже был любовником Мадо.

— К счастью, это было недолго! — съязвила она. Джеймсу стало не по себе от такого ответа. Взгляд его искал поддержки у Мегрэ.

— Все это было изрядно давно. Жена моя ни о чем не догадывается.

— Так она тебе и скажет все, что думает!

— Насколько я ее знаю, упреков тут хватило бы на целую жизнь. Вот я и пришел к Мадо попросить ее не говорить, если будут спрашивать.

— И она обещала?

— При условии, что я скажу ей, где Бассо. Понимаете? Он с женой и ребенком… Наверняка уже перебрался через границу.

Последняя фраза прозвучала менее уверенно, что подтверждало, что Джеймс сознательно лжет.

Мегрэ сел в маленькое креслице, затрещавшее под ним.

— Долго вы были любовниками? — добродушно спросил он.

— Слишком! — бросила госпожа Файтен.

— Не долго. Несколько месяцев, — вздохнул Джеймс.

— Вы встречались в таких же меблированных комнатах, какие сдаются на авеню Нил?

— Нет! Джеймс снял холостяцкую квартиру в районе Пасси.

— Вы тогда уже ездили каждое воскресенье в Морсанг?

— Да.

— И Бассо тоже?

— Да. За некоторым исключением, компания не меняется вот уже семь или восемь лет.

— Бассо знал, что вы были любовниками?

— Да. Тогда он еще не был влюблен. Это нашло на него всего год тому назад.

Мегрэ не мог скрыть ликования. Он рассматривал маленькую квартирку со множеством безделушек, бесполезных и достаточно безвкусных. Вспомнил гостиную Джеймса, более претенциозную, белее современную, со всеми ее перегородочками, казалось, предназначенными для кукол.

Наконец, Морсанг, «Вье-Гарсон», байдарки, парусные лодки, вино на затененной террасе. И все это в обстановке какого-то нереального покоя.

Семь или восемь лет подряд, воскресенье за воскресеньем, одни и те же люди в установленный час пили аперитив, днем играли в бридж, танцевали под радиолу.

Значит, первым Джеймс удалялся в парк вместе с Мадо. Это на него саркастически поглядывал Файтен, он встречался с ней на неделе в Париже.

Все знали это, закрывали глаза, помогали при случае любовникам.

В том числе и Бассо, который в один прекрасный день сам влюбился и сменил предшественника.

Ситуация становилась весьма пикантной — достаточно было взглянуть на жалкий вид Джеймса и на самоуверенную Мадо.

К ней и обратился Мегрэ:

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы перестали быть любовницей Джеймса?

— Погодите… Пять… Нет, почти шесть лет.

— Как это прекратилось? Он или вы…

Ответить хотел Джеймс, но она перебила его:

— Оба. Мы поняли, что не созданы друг для друга. Несмотря на свою внешность, Джеймс самый настоящий закоренелый мещанин, пожалуй, еше больший мещанин, чем мой муж.

— Вы остались добрыми друзьями?

— Почему бы нет? Если не любишь больше, не значит, что…

— Один вопрос, Джеймс! Вам не приходилось в то время одалживать деньги Файтену?

— Мне? Ответила Мало:

— Что вы имеете в виду? Одалживать деньги моему мужу? Зачем?

— Да нет, ничего. Просто мне в голову пришла одна мысль. А ведь Бассо одалживал…

— Это совсем другое дело! Бассо богат! У мужа бывали временные затруднения. Он поговаривал о том, чтобы уехать со мной в Америку. Тогда, чтобы избежать осложнений, Бассо…

— Понимаю! Понимаю! Но ваш муж мог, например, говорить об отъезде в Америку еще шесть лет тому назад, когда…

— На что вы намекаете?

Она уже готова была возмутиться. При одной мысли о сцене оскорбленного достоинства Мегрэ предпочел замять разговор.

— Извините меня. Просто я думал вслух. Поверьте, я ровно ни на что не намекаю. Джеймс и вы вправе делать что угодно. Как раз то же самое говорил мне приятель вашего мужа, Ульрих.

Полуприкрыв глаза, он наблюдал за обоими. Госпожа Файтен удивленно посмотрела на Мегрэ:

— Приятель моего мужа?

— Или знакомый по деловым связям.

— Скорее так, потому что я никогда не слыхала этого имени. Что он вам говорил?

— Ничего особенного. Мы разговаривали о мужчинах и женщинах вообще.

Джеймс немного удивленно смотрел на комиссара, как человек, который начинает что-то подозревать и старается понять, к чему клонит собеседник.

— Все-таки он знает, где Марсель, и не хочет мне говорить! — опять начала госпожа Файтен, вставая. — Что же, я и сама узнаю! К тому же я уверена, что он напишет мне и попросит приехать. Он жить без меня не может.

Джеймс отважился подмигнуть Мегрэ — иронически, а больше угрюмо, что означало: «Можете себе представить, станет он ей писать, чтобы она опять села ему на шею! Такая женщина, как она!».

Мадо повернулась к нему.

— Это твое последнее слово, Джеймс? Так вот твоя признательность за все, что я для тебя сделала?

— Вы много сделали для него? — спросил Мегрэ.

— Но… Он был моим первым любовником! До него я даже не представляла, что смогу обманывать мужа. Заметьте, что с тех пор он здорово изменился. Он не пил тогда. Следил за собой. У него были волосы.

Стрелка весов колебалась между трагедией и буффонадой. Надо было сделать усилие, чтобы заставить себя вспомнить о мертвом Ульрихе, которого кто-то сбросил в канал Сен-Мартен, о том, что шесть лет спустя за навесом двухгрошового кабачка застрелили Файтена и что Бассо скрывается со всей семьей, преследуемый полицией.

— Вы думаете, он смог добраться до границы, комиссар?

— Не знаю. Я…

— Если понадобится… Вы ведь поможете ему? Вы же были у него в гостях. Вы имели возможность оценить…

— Мне надо возвращаться в контору. Я уже опоздал, — сказал Джеймс, ища на всех стульях свою шляпу.

— Я тоже иду, — поторопился сказать Мегрэ. Больше всего ему не хотелось оставаться с глазу на глаз с госпожой Файтен.

— Вы торопитесь?

— У меня дела, да. Я еще приду к вам.

— Увидите, Марсель сумеет отблагодарить вас за то, что вы сделаете для него.

Она гордилась, своими дипломатическими способностями. Она ясно представляла себе Мегрэ, ведущего Бассо к границе и с благодарностью принимающего несколько бумажек по тысяче франков за свою услугу.

Когда он протянул ей руку, она долго многозначительно пожимала ее. И, кивнув в сторону Джеймса, проговорила:

— Не надо слишком сердиться на него. С тех пор, как он пьет…

Оба молча спускались по бульвару Батиньоль. Джеймс делал большие шаги и смотрел себе под ноги. Мегрэ с наслаждением короткими затяжками курил трубку и, казалось, был поглощен созерцанием улицы.

Только на углу бульвара Малерб комиссар спросил, как бы невзначай:

— Правда, что Файтен никогда не просил у вас денег? Джеймс пожал плечами.

— Он прекрасно знал, что у меня их нет!

— Вы работали в банке на площади Вандом?

— Нет! Я служил переводчиком в американской нефтяной фирме на бульваре Хауссман. Мне не платили и тысячи франков в месяц.

— У вас была машина?

— Я ездил на метро, да! Впрочем, как и сейчас.

— У вас уже была тогда эта квартира?

— Тоже нет! Мы жили в меблированных комнатах на улице Турень.

Он устал. На лице его было написано отвращение.

— Выпьем что-нибудь?

И, не дожидаясь ответа, вошел в бар на углу и заказал два перно.

— Мне-то все равно, понимаете? Но ни к чему устраивать неприятности жене. Ей и без того хватает забот.

— Она неважно себя чувствует?

Опять пожимание плечами.

— Думаете, у нее веселая жизнь. Кроме воскресений в Морсанге, когда она может немного отвлечься…

И без всякого видимого перехода, положив на стойку десяти-франковую бумажку:

— Вы придете сегодня вечером в кафе Ройяль?

— Возможно.

Протягивая руку Мегрэ, он после минутного колебания тихо спросил, глядя в сторону:

— Что касается Бассо… Ничего нового?

— Профессиональная тайна, — ответил Мегрэ, добродушно улыбнувшись. — Вы очень любите его?

Но Джеймс с угрюмым видом уже шагал прочь, потом на ходу вскочил на подножку автобуса, едущего в сторону площади Вандом.

Минут пять Мегрэ неподвижно простоял на тротуаре, докуривая трубку.

Глава 9

Ветчины на двадцать два франка

На набережной Орфевр повсюду разыскивали Мегрэ, потому что из жандармерии в Ла-Ферте-Але была получена телеграмма: «Семья Бассо найдена точка Ждем указаний».

Результат изрядной исследовательской работы плюс случай.

Вначале исследовательская работа: тщательное обследование, по указанию Мегрэ, машины, брошенной Джеймсом в Монлери — в результате очерчен очень узкий круг поиска с центром в Ла-Ферте-Але.

И тут вмешивается случай, при весьма забавных обстоятельствах. Совершенно безрезультатно были прочесаны все кабачки, проверены документы у всех прохожих. Точно также безрезультатно опросили добрую сотню жителей.

Когда бригадир Пикар пришел завтракать домой в тот день, жена, кормившая ребенка, сказала ему.

— Тебе придется сходить за луком в лавку. Я забыла купить.

Лавка в маленьком городишке, на базарной площади.

Там уже было несколько кумушек. Полицейский, не любивший подобного рода поручений, с независимым видом стоял у двери. Когда дошла очередь до старухи, которую все звали мамаша Матильда, он услышал, как продавец сказал:

— Сдается, вы стали себя ублажать с некоторых пор. На двадцать два франка ветчины! И все это вы съедите одна?

Пикар машинально взглянул на старуху, бедность которой не оставляла сомнения. Пока ей отрезали ветчину, он стал прикидывать что-то в уме. Даже у него дома, а их трое, никогда не покупали ветчины на двадцать два франка.

Он вышел вслед за женщиной. Она жила на самом краю деревни, на шоссе, ведущем в Балланкур, — маленький домик, окруженный крохотным садиком, в котором расхаживали куры. Он дал ей войти в дом. Потом постучал и, пользуясь своим положением, вошел.

Госпожа Бассо в переднике, завязанном вокруг талии, хлопотала у огня. Бассо сидел на соломенном стуле в углу и читал только что принесенную газету, а на полу играл с собакой мальчик.

Звонили на бульвар Ришар-Ленуар, Мегрэ домой, потом во все места, где он мог бы находиться. Не подумали только позвонить в контору Бассо, на набережную Аустерлиц.

Как раз туда Мегрэ и отправился, расставшись с Джеймсом. Настроение у него было хорошее. Стоя с трубкой в зубах, он шутил со служащими, которые за неимением указаний продолжали работать, как прежде. У складов загружали и разгружали уголь, ежедневно доставляемый баржами.

Контора не была современной, но и не особенно старой. Достаточно было взглянуть на расположение рабочих мест, чтобы понять царившую там атмосферу.

У хозяина нет отдельного кабинета. Его место в углу у окна. Напротив него — главный бухгалтер, а рядом, за соседним столом, машинистка.

Иерархия особо не соблюдалась. Работали с трубкой в зубах или сигаретой, можно было и поболтать.

— Список адресов? — переспросил бухгалтер. — Есть, конечно, но в нем только адреса наших клиентов, по алфавиту. Если хотите посмотреть…

Мегрэ взглянул на всякий случай на букву «У». Но, как и следовало ожидать, имени Ульриха там не было.

— Вы уверены, что у Бассо не было своего собственного списка? Погодите! Кто-нибудь из вас работал здесь, когда родился его сын?

— Я! — немного смутившись, ответила машинистка, потому что ей было тридцать пять, а ей хотелось выглядеть на двадцать пять.

— Отлично! Господин Бассо, наверно, рассылал сообщения.

— Этим я занималась.

— Значит, он давал вам список своих друзей.

— Да! Маленькую записную книжечку. Совершенно точно. Я даже поместила ее в его личное досье.

— И где это досье?

Она замялась, посмотрела на коллег, ища поддержки. Главный бухгалтер махнул рукой, словно хотел сказать: «Мне кажется, нам ничего не остается…».

— У него, — проговорила машинистка. — Идемте со мной.

Они прошли через склад. На первом этаже очень просто обставленного дома был кабинет, которым, похоже, никто никогда не пользовался. Он назывался библиотекой.

Библиотека у людей, для которых чтение — всего лишь второстепенное развлечение. Семейная библиотека, где можно найти самые неожиданные вещи.

Например, на нижних полках все еще стояли призы, полученные Бассо в колледже. Потом целая коллекция переплетенных номеров «Семейного журнала» пятидесятилетней давности.

Чтиво для молодых девиц, должно быть, накупленное после женитьбы. Романы в желтой обложке — рекламные издания журналов.

И, наконец, более новые книжки с картинками, принадлежащие сыну. Тут же на свободных полках расставлены игрушки.

Секретарша стала открывать ящики письменного стола, и Мегрэ показал на заклеенный толстый желтый конверт.

— Что это такое?

— Письма господина Бассо жене, когда они были женихом и невестой.

— Записная книжка здесь?

Она нашла ее в глубине ящика, где лежало еще с десяток старых бумаг.

Книжка была, по меньшей мере, пятнадцатилетней давности. Записи были сделаны только почерком Бассо, но почерк со временем менялся, менялся и нажим.

Записи эти походили на нагромождения морских водорослей на берегу моря, по степени сухости которых можно было судить о том, когда их принес прибой.

Адреса, записанные пятнадцать лет тому назад, адреса наверняка уже забытых друзей. Некоторые вычеркнуты — после ссоры или смерти.

Были адреса женщин. Вот один, весьма характерный: «Лола, бар Эглантье, улица Монтень, 18».

Но синий карандаш вычеркнул Лолу из жизни Бассо.

— Нашли то, что вам нужно? — спросила секретарша.

Нашел, конечно! Адрес, которого он стыдился, потому что не рискнул даже записать имя полностью: «Уль. улица Блан-Манто, 13-бис».

По почерку можно было сказать, что адрес один из самых старых. Как и некоторые другие, он был жирно зачеркнут синим карандашом, что не мешало, однако, прочесть написанное.

— Вы не знаете, когда была сделана эта запись? Секретарша нагнулась, чтобы посмотреть.

— Это еще когда господин Бассо был молодым человеком и жив был его отец.

— Откуда вы знаете?

— Потому что написано теми же чернилами, что и адрес женщины на следующей странице. Он рассказал мне однажды, что это — увлечение его молодости…

Мегрэ закрыл книжку и сунул ее в карман, а секретарша с упреком взглянула на него.

— Думаете, он вернется? — спросила она после минутного молчания.

Комиссар сделал неопределенный жест.

Когда он приехал на набережную Орфевр, к нему подбежал Жан.

— Вас уже два часа ищут! Бассо нашли.

— Вот что!

В голосе его не чувствовалось радости, скорее, даже, пожалуй, сожаление.

— Люка не звонил?

— Он звонил каждые три-четыре часа. Тот тип все еще в Армии Спасения. Так как его хотели выставить, дав поесть, он нанялся убирать помещение.

— Инспектор Жанвье здесь?

— По-моему, он только что вернулся.

Мегрэ прошел к Жанвье в кабинет.

— Изрядно нудное поручение, старина, ты ведь любишь такие. Нужно попытаться найти некую Лолу, которая лет десять-пятнадцать тому назад числилась в баре Эглантье на улице Монтень.

— А с тех пор куда она подевалась?

— Может, умерла в госпитале, а может, вышла замуж за английского лорда. Короче, выкручивайся сам.

В поезде, по дороге в Ла-Ферте-Але, он перелистал всю записную книжку, иногда растроганно улыбался, потому что встречались такие пометки, по которым можно было судить о всей молодости человека.

На вокзале его ждал лейтенант из полицейского участка. Он сам проводил его к дому старой Матильды, где в садике дежурил Пикар.

— Мы проверили — с задней стороны нет возможности удрать. Внутри там так тесно, что мой коллега остался караулить на улице. Мне с вами зайти?

— Лучше, пожалуй, не надо.

Мегрэ постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Было уже поздно. На улице еще не стемнело, но окно было таким узким, что внутри видны были только движущиеся тени.

Бассо, сидевший верхом на стуле в позе человека, который уже давно ждет, встал. Жена и мальчик были в соседней комнате.

— Зажгите, пожалуйста, свет, — обратился Мегрэ к старухе.

— Надо еще посмотреть, есть ли керосин, — проворчала она. У нее был керосин! Звякнуло стекло лампы, задымился фитиль, разгоревшийся желтоватым пламенем, осветившим все углы. Очень жарко. Комната бедная, обставленная по-деревенски.

— Можете сесть, — сказал Мегрэ, обращаясь к Бассо. — А вы, мамаша, идите отсюда.

— А мой суп?

— Идите! Я посмотрю.

Она ушла, бурча что-то, закрыла дверь, заговорила тихо в соседней комнате.

— Здесь только две эти комнаты? — спросил комиссар.

— Да. Сзади спальня.

— Вы спите там все трое?

— Обе женщины и сын. Я сплю здесь, на соломе.

На неровном полу застряли отдельные соломинки. Бассо был очень спокоен, но спокойствие это пришло после многих дней лихорадочного напряжения. Похоже, что арест он воспринял с облегчением, при этом он поспешил объявить:

— Я так или иначе собирался явиться в полицию.

Вероятно, он ждал, что Мегрэ удивится, но тот и глазом не моргнул. Комиссар не проронил ни слова. Только с ног до головы осмотрел собеседника.

— Это не Джеймса костюм?

Костюм серый, слишком узкий. Бассо был широкоплеч, размером не меньше Мегрэ. Ничто зрительно так не уменьшает человека, как узкий костюм.

— Раз вы знаете…

— Я много чего знаю… Но… Что, этот суп еще должен кипеть?

От кастрюли шел немыслимый запах, а крышка не переставала дребезжать. Мегрэ снял суп с огня, на миг красноватое пламя осветило его.

— Вы знакомы со старой Матильдой?

— Сейчас расскажу, и прошу вас, если возможно, сделайте так, чтобы у нее не было неприятностей из-за меня. Это бывшая служанка моих родителей. Она знала меня еще совсем маленьким. Когда я приехал сюда, чтобы спрятаться, она не смогла отказать мне.

— Понятно! Она совершила оплошность, покупая на двадцать два франка ветчины.

Бассо здорово похудел, да еще не брился дней пять, что делало его похожим на висельника.

— Полагаю, у жены тоже не может быть никаких дел с полицией.

Он неловко, с принужденным видом поднялся, как человек, пытающийся найти нужную линию поведения, прежде чем начать серьезный разговор.

— Я зря убежал и так долго прятался. Это уже доказывает, что я не преступник Вы понимаете меня? Просто потерял голову. Решил, что все полетит прахом из-за этой дурацкой истории. Собирался перебраться за границу, вывезти туда жену с сыном и начать все заново.

— И вы поручили Джеймсу доставить сюда вашу жену, получить в банке триста тысяч франков и добыть вам одежду.

— Разумеется!

— Вы ведь чувствовали, что за вами следят.

— Матильда сказала мне, что на каждом углу натыкается на жандармов.

Из соседней комнаты все время слышался шум. Наверное, мальчишка возился. Госпожа Бассо, должно быть, подслушивала под дверью, потому что время от времени раздавалось: «Тише! Тише!».

— Сегодня днем я уже принял единственно возможное решение — сдаться. Но судьба неотступно преследует меня — видно, уж так на роду мне написано.

Явился жандарм…

— Вы не убивали Файтена?

Бассо пристально, горящими глазами посмотрел на Мегрэ.

— Я убил его! — тихо проговорил он. — Согласитесь, что было бы безумием утверждать обратное. Но клянусь жизнью моего сына, что расскажу вам всю правду.

— Минутку…

Мегрэ тоже встал. Теперь они оба стояли, почти одинакового роста, в слишком тесной для них комнате с низким потолком.

— Вы любите Мало? Бассо горько усмехнулся.

— Неужели вы ничего не поняли, вы ведь тоже мужчина! Я знаю ее лет шесть или семь, если не больше. Никогда не обращал на нее внимания. И вот, год тому назад, сам не знаю, что вдруг на меня нашло. Праздник был, вроде того, на котором вы присутствовали. Пили, танцевали. Случилось так, что я поцеловал ее. Потом в саду…

— И что дальше?

Он устало пожал плечами.

— Она приняла это всерьез. Стала клясться, что всегда меня любила, что не сможет жить без меня. Я не святой. Я сам начал, признаю. Но я не собирался заводить подобную связь, а тем более компрометировать мою семью.

— Уже год, как вы встречаетесь с ней в Париже два-три раза в неделю.

— И как она мне ежедневно звонит. Тщетно умолял я ее быть осторожней. Она всегда придумывала какие-нибудь глупейшие причины. Я жил в постоянном страхе, что не сегодня-завтра все станет известно. Вы не представляете себе, что это такое! Если бы она хоть притворялась. Но нет! Я верю, что она действительно любила меня.

— А Файтен?

Бассо быстро поднял голову.

— В этом-то все и дело! — вырвалось у него. — Именно поэтому нечего было и думать являться в суд. Всему есть предел. Есть предел и человеческому пониманию. Вы можете себе представить Меня, любовника Мадо, обвиняющего мужа в… шантаже!

Мегрэ промолчал.

— У меня нет доказательств! Это так и не так! Он ни разу не сказал прямо, что знает что-нибудь. Ни разу не угрожал мне в открытую. Вы помните этого малого? Ничем не примечательный человек, с виду очень мягкий и безобидный. Тщедушный парень, всегда подтянутый, вежливый, слишком вежливый, с немного грустной улыбкой. Первый раз он показал мне опротестованный вексель и умолял одолжить ему деньги, предлагая всевозможные гарантии. Я бы дал и без истории с Мадо. Только это вошло у него в привычку. Я понял, что это систематический, обдуманный план. Попытался отказать. Вот тогда и начался шантаж.

Он сделал меня предметом своих излияний. Стал уверять, что жена — его единственное утешение в жизни. Из-за нее он накинул себе петлю на шею, запутавшись в расходах, превышающих его возможности, и тому подобное.

Говорил, что лучше покончит с собой, чем откажет ей в чем-нибудь. А что будет с ней, если случится беда?

Представляете себе это? И как нарочно чаще всего он являлся после того, как я приходил от Мадо. Я боялся, что он узнает запах духов жены, еще исходивший от моей одежды.

Однажды он снял женский волос, волос жены, оставшийся на воротнике моей куртки.

Это не были угрозы. Это было старание разжалобить.

А такое хуже всего!

От угроз защищаешься. А что делать с человеком, который плачет? Потому что случалось ему и плакать в моем кабинете.

А какие речи!

«Вы — вы молодой, вы сильный, вы красивый, вы богатый… Имея все это, нетрудно быть любимым… А я…»

Меня мутило от этих разговоров. Все-таки я не мог с достоверностью утверждать, что он знает…

В то воскресенье он заговорил со мной, еще до бриджа, о сумме в пятьдесят тысяч франков, срочно необходимой ему.

Слишком большая цифра. Я не хотел больше поддаваться. Надоело мне. Тогда я решительно сказал «нет». И пригрозил вообще прекратить с ним знакомство, если он не оставит меня в покое.

В результате — драма. Драма такая же безобразная и глупая, как и все остальное. Вы ведь помните? Он сделал так, чтобы переправиться через Сену вместе со мной. Увлек меня к навесу.

Там он вдруг вытащил из кармана маленький револьверчик, направил его на себя и произнес:

— Вот к чему вы приговариваете меня. Об одном только прошу вас — позаботьтесь о Мадо!

Бассо провел рукой по лицу, словно отгоняя ужасное воспоминание.

— Просто фатальность какая-то. В тот день у меня было отличное настроение. Вероятно, потому, что день был солнечный. Я подошел к нему, чтобы отобрать у него оружие.

Нет! Нет! — воскликнул он. — Слишком поздно. Вы приговорили меня…

— Само собой, он и не думал стрелять, — вставил Мегрэ.

— Не сомневаюсь! В этом-то и вся трагедия. Я вдруг потерял голову. Надо было отойти от него, и ничего бы не произошло. Обошлось бы очередными слезами или какой-нибудь отговоркой. Так нет! Я был так же легковерен, как с Мадо и другими.

Хотел отобрать у него револьвер. Он отпрянул назад. Я за ним. Схватил его за запястье: И случилось то, что не должно было случиться. Раздался выстрел. Файтен тут же упал — без единого слова, без стона.

Если я расскажу все это судьям, мне не поверят и отнесутся ко мне с еще большей строгостью.

Я — человек, убивший мужа своей любовницы, да еще обвиняющий его!

Я хотел убежать. И убежал. Хотел все рассказать жене, спросить, сможет ли она после всего этого оставаться со мной. Бродил по Парижу, ища встречи с Джеймсом.

Это настоящий друг — единственный из всей компании в Морсанге.

Остальное вы знаете. Жена тоже. Я бы предпочел перебраться за границу и избежать тягостного для всех процесса. Триста тысяч франков у меня. С этим да с моей энергией я мог бы начать все заново где-нибудь в Италии или Египте. Скажите, вы-то хоть верите мне?

Впрочем, он так разволновался, так был поглощен своими переживаниями, что мало задумывался над тем, верят ли ему.

— Я полагаю, вы убили Файтена, не желая того, — медленно проговорил Мегрэ, четко выговаривая каждый слог

— Вот видите!

— Подождите! Я хотел бы знать, не было ли у Файтена более сильного козыря, чем неверность жены. Короче…

Он не договорил, вытащил из кармана маленькую записную книжечку и открыл ее на букве «У».

— Короче, я хотел бы узнать, кто шесть лет тому назад убил некоего Ульриха, старьевщика с улицы Блан-Манто, и кто потом бросил труп в канал Сен-Мартен.

Мегрэ с трудом договорил, до такой степени поразила его внезапная перемена в собеседнике. Настолько внезапная, что Бассо едва не потерял равновесие, хотел опереться обо что-нибудь и схватился рукой за плиту, тут же отдернув руку.

— Проклятие!

Вытаращенные от ужаса глаза уставились на Мегрэ. Он стал пятиться назад, наткнулся на стул и обессиленно рухнул на него, ма шиналыю повторяя:

— Проклятие!

Дверь распахнулась, и госпожа Бассо с криком вбежала в комнату:

— Марсель! Марсель! Ведь это неправда? Скажи, что это неправда!

Он посмотрел на нее, ничего не понимая, должно быть, вообще не видя ее, и вдруг, застонав, схватился руками за голову и зарыдал.

— Папа! Папа! — закричал подбежавший мальчик, создавая еще большую суматоху.

Бассо ничего не слышал, оттолкнул сына, жену. Он буквально был раздавлен. Скорчившись, он сидел на стуле. Плечи его вздрагивали.

Мальчик тоже плакал. Госпожа Бассо, кусая губы, с ненавистью посмотрела на Мегрэ.

Старая Матильда, не решавшаяся войти, но видевшая конец этой сцены, потому что дверь была открыта, плакала в спальне, как плачут старые люди, часто всхлипывая и вытирая глаза концом клетчатого передника.

В конце концов, сопя и всхлипывая, она прошла в кухню, размешала кочергой уголь и опять поставила суп на огонь.

Глава 10

Отсутствие комиссара Мегрэ

Подобные сцены не длятся долго, потому что выносливость нервной системы не бесконечна, разумеется. Достигнув пароксизма, они без всякого перехода сменяются абсолютным покоем, граничащим с отупением, подобно тому, как предшествующее возбуждение граничило с безумием.

Человек словно стыдится своего неистовства, слез, сказанных слов, точно он не создан для бурных эмоций.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Мегрэ ждал, вглядываясь через маленькое окошечко в синие сумерки, где виднелась фуражка полицейского. Он догадывался о том, что происходит за его спиной, чувствовал, как госпожа Бассо схватила мужа за плечи, слышал, как она прерывающимся голосом говорила:

— Скажи же, что это неправда!

Бассо поднялся, оттолкнул жену, ничего не понимающим взглядом, будто пьяный, осмотрелся вокруг. Печь была открыта. Старуха подбросила угля. На потолке, из которого выступали балки, отразился огромный круг красного пламени.

Мальчик посмотрел на отца и тоже перестал плакать.

— Все… Простите меня, — пробормотал Бассо, стоя посреди комнаты.

Видно было, что у него все переболело. Голос звучал устало. Он совсем обессилел.

— Вы признаетесь?

— Я ни в чем не признаюсь. Послушайте… Нахмурившись, со страдальческим выражением он посмотрел на своих.

— Я не убивал Ульриха. Если я… не смог сдержаться сейчас, это потому что я понял, что… что…

Он чувствовал себя настолько опустошенным, что не мог найти нужного слова.

— Что не сможете оправдать себя? Бассо кивнул головой.

— Я не убивал его…

— Только что то же самое вы говорили о Файтене. Тем не менее вы ведь сами признали…

— Это разные вещи.

— Вы знали Ульриха? Бассо горько усмехнулся.

— Взгляните на дату на первой странице записной книжки. Двенадцатилетней давности. Последний раз я видел папашу Ульриха лет десять тому назад.

Постепенно к нему вернулось обычное самообладание, но голос выдавал волнение.

— Еще жив был мой отец. Спросите о нем у тех, кто его знал. Это был суровый человек, жесткий по отношению к себе и другим. Карманных денег я получал меньше, чем давали самым бедным моим знакомым. Меня свели на улицу Блан-Манто, к папаше Ульриху, который имел обыкновение ссужать деньги.

— Вы не знали, что он мертв?

Бассо молчал. Мегрэ, не переводя дыхания, отчеканил:

— Вы не знали, что он убит, доставлен в машине на набережную канала Сен-Мартен и брошен в шлюз?

Собеседник ничего не ответил. Он еще больше сгорбился. Посмотрел на жену, сына, старуху, которая, не переставая шмыгать носом, накрывала на стол, потому что время пришло.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Вас я арестую. Госпожа Бассо и ваш сын могут остаться здесь или вернуться к себе.

Мегрэ приоткрыл дверь, сказал полицейскому:

— Пришлите мне машину.

На дороге стояли группки любопытных, но, будучи людьми осторожными, как большинство крестьян, держались на расстоянии. Когда Мегрэ обернулся, госпожа Бассо обнимала мужа, а тот машинально похлопывал ее по спине, глядя в пространство.

— Поклянись, что будешь беречь себя, а главное, главное, что… что не наделаешь глупостей!

— Да.

— Поклянись!

— Да.

— Ради сына, Марсель!

— Да… — повторил он немного раздраженно, стараясь высвободиться.

Может, он боялся, что нервы опять не выдержат? Он с нетерпением ждал заказанную машину. Он не хотел ни говорить, ни слушать, ни смотреть. Пальцы его дрожали.

— Ты ведь не убивал этого человека? Послушай меня, Марсель! Ты должен меня послушать… Из-за… из-за другого тебя не смогут осудить. Ты же сам этого не сделал. Можно будет доказать, что человек этот был низким типом. Я сейчас же обращусь к адвокату, к самому лучшему.

Говорила она с жаром. Хотела, чтобы ее услышали.

— Все знают, что ты порядочный человек. Может быть, удастся добиться временного освобождения. Главное, не падай духом! Раз… раз то преступление не имеет к тебе отношения…

Она с вызовом посмотрела на комиссара.

— Завтра утром я увижусь с адвокатом. Я вызову отца из Нанси, чтобы он помог мне. Скажи же! Ты чувствуешь в себе уверенность?

Она не понимала, что ему только хуже от этих разговоров, что он вот-вот потеряет остатки самообладания. Слышал ли он ее вообще? Больше всего он прислушивался к звукам, доносившимся снаружи. Он весь превратился в ожидание.

— Я приду к тебе с сыном.

Наконец послышался звук мотора, и Мегрэ вмешался в происходящее:

— Собирайтесь.

— Ты поклялся мне, Марсель!

Она не хотела его отпускать. Она подталкивала к нему сына, надеясь, что он скорее сумеет подействовать на него. Бассо стоял на пороге и начал спускаться уже.

Тогда она с такой силой схватила Мегрэ за руку, что даже ущипнула его.

— Будьте внимательны! — проговорила она, задыхаясь. — Смотрите, чтобы он не застрелился! Я знаю его!

Она увидела собравшихся любопытных и в упор, не стыдясь и не стесняясь, посмотрела на них.

— Подожди! Шарф надень!

Она побежала за шарфом в комнату и протянула его в машину, когда та уже тронулась.

Пожалуй, достаточно было одного того, что мужчины остались одни в машине, чтобы обстановка разрядилась. Минут десять, не меньше, Мегрэ и Бассо сидели молча; за это время они успели выехать на дорогу в Париж. Первые слова Мегрэ будто вовсе не имели отношения к случившейся драме.

— У вас замечательная жена! — сказал он.

— Да… Она все поняла. Может, потому, что она мать! Разве я могу сказать, с чего я стал любовником той, другой? Молчание. Потом снова заговорил:

— Сначала не думаешь. Игра… А там уже не хватает мужества покончить с этим. Боишься слез, угроз… И вот результат!

В свете фар мелькали деревья вдоль дороги. Мегрэ набил трубку и передал кисет соседу.

— Спасибо, я курю только сигареты.

То, что они говорили самые банальные вещи, ничего не значащие фразы, которые произносят ежедневно, действовало успокаивающе.

— Однако в вашем ящике лежит с десяток трубок.

— Да. Когда-то… Я был, можно сказать, завзятым любителем трубок. Это жена попросила меня…

Он внезапно замолк Мегрэ поспешил добавить:

— Ваша секретарша тоже очень предана вам.

— Хорошая девушка. Рьяно защищает мои интересы. Что, очень расстроилась?

— Скорее, я бы сказал, что она верит в вас. Доказательство тому — она спросила, когда вы вернетесь. Да, вообще, все там вас любят.

Опять воцарилось молчание. Проезжали Жювиси. В Орли небо было освещено прожекторами с аэродрома.

— Это вы дали Файтену адрес Ульриха?

Бассо настороженно молчал.

— Файтен часто прибегал к помощи ростовщика с улицы Блан-Манто. Имя его можно найти в его книгах на всех страницах, и суммы… В день смерти старьевщика Файтен должен был ему не меньше тридцати тысяч франков.

Нет! Бассо не хотел отвечать. В его молчании чувствовалось нарочитое упорство.

— Чем занимается ваш тесть?

— Он преподаватель лицея в Нанси. Моя жена из Нормандии.

Обстановка то накалялась, то наступала разрядка, в зависимости от произносимых слов. Бывали минуты, когда Бассо говорил самым обычным тоном, словно забыв происходящее. Потом вдруг воцарялось тяжелое молчание, полное недомолвок.

— Ваша жена права. По делу Файтена у вас есть шанс быть оправданным. Максимум вы рискуете годом. А по делу Ульриха, например…

И без всякой связи добавил:

— Я оставлю вас на ночь в комнате предварительного заключения в Сыскной полиции. Завтра успеем посадить вас в тюрьму официально.

Мегрэ вытряхнул трубку, опустил стекло, чтобы сказать шоферу.

— Набережная Орфевр! Заезжайте во двор. Все произошло очень просто. Бассо проследовал за комиссаром до двери камеры, где до него уже сидел бродяга из кабачка.

— Спокойной ночи! — проговорил Мегрэ, оглядывая, все ли, что нужно, имеется в камере. — Увижу вас завтра. Обдумайте все. Вы уверены, что вам нечего мне сказать?

Вероятнее всего, Бассо был слишком взволнован, чтобы говорить. Он только отрицательно покачал головой.

«Буду четверг точка Останусь несколько дней точка Целую»

Мегрэ послал эту телеграмму жене в среду утром. Он сидел у себя в кабинете на набережной Орфевр, а телеграмму попросил отнести портье, передав ее с Жаном.

Вскоре ему позвонил судебный следователь, занимающийся делом Файтена.

— Полагаю, что сегодня вечером смогу вам передать все дело полностью, — заверил комиссар.

— Да, и виновника тоже, разумеется.

— Нисколько! Самое банальное дело! Да! До вечера, господин следователь!

Он встал и направился в инспекторскую, где застал Люка, составлявшего отчет.

— Как наш бродяга?

— Я поручил его инспектору Дюбуа. Ничего интересного. Виктор начал работать в доме Армии Спасения. Поначалу он, вроде, взялся всерьез. Так как он рассказал о своем легком, к нему отнеслись сочувственно и, надо думать, смотрели уже, как на своего. Они вообразили, что через месяц он наденет форму с красным воротником.

— И что дальше?

— Цирк! Вчера вечером лейтенант Армии Спасения велел нашему сокровищу что-то сделать. Он отказался и поднял крик еще — стыдно, мол, столь безжалостно эксплуатировать такого человека, как он, награжденного всеми болезнями. Так как его попросили убраться после этого, он пустил в ход руки. Пришлось выставить его силой. Ночь он провел под мостом Мари. Сейчас болтается по набережным. Дюбуа должен скоро позвонить.

— Меня не будет здесь, так ты скажи ему, чтобы доставил его сюда и запер в камере вместе с тем, кто там сидит уже.

— Ясно.

Мегрз вернулся домой и стал собираться. Пообедал он в кабачке, неподалеку от площади Республики, посмотрел железнодорожное расписание и нашел отличный поезд до Эльзаса — в десять сорок вечера.

Пока он неспеша занимался разными мелочами, стало уже четыре, а немного позднее он появился на террасе кафе Ройяль. Не успел он усесться, как вошел Джеймс, протянул руку, ища глазами гарсона. Потом спросил:

— Перно?

— По правде сказать…

— Два перно, гарсон!

Джеймс, скрестив ноги, сел, вздохнул и уставился в пространство, как человек, которому не о чем говорить и не о чем думать. Погода была пасмурной. Налетающие порывы ветра проносились над мостовой и поднимали тучи пыли.

— Гроза будет! — вздохнул Джеймс. Потом вдруг спросил:

— Правда, что там пишут в газетах? Бассо арестовали?

— Да! Вчера днем.

— Ваше здоровье. Глупо это.

— Что глупо?

— То, что он сделал. Серьезный, солидный человек, уверенный в себе и вдруг теряет голову, как мальчишка. Куда разумнее было бы с самого начала явиться в суд, он мог бы защищаться. В конце концов, чем ему было рисковать?

Мегрэ уже слышал подобные речи из уст госпожи Бассо и иронически усмехнулся.

— Ваше здоровье! Быть может, вы и правы, а может, наоборот, ошибаетесь.

— Что вы хотите сказать? Ведь преступление не было преднамеренным? Строго говоря, это даже нельзя назвать преступлением.

— Совершенно верно! Если у Бассо нет ничего на совести, кроме смерти Файтена, то он просто неумеющий владеть собой истерик и тряпка, по-дурацки потерявший способность соображать.

И совершенно неожиданно, настолько неожиданно, что Джеймс даже привскочил, спросил:

— Сколько с нас, гарсон?

— Шесть пятьдесят.

— Вы уходите?

— Мне надо встретиться с Бассо.

— А!

— Вы, наверно, непрочь его повидать? Согласен! Я подвезу вас. Разговор в такси не представлял особого интереса — пустые фразы.

— Как госпожа Бассо перенесла удар?

— Это мужественная женщина. И очень интеллигентная. Я бы не подумал сначала. В особенности, когда увидел ее в Морсанге в матросском костюме. А как ваша жена?

— Великолепно. Как всегда.

— События эти не взволновали ее?

— Ей-то что? Не считая того, что она не из тех, кто волнуется вообще. Занимается своим хозяйством, шьет, вышивает. Бродит по универмагам в поисках удачных покупок.

— Мы приехали. Пойдемте.

Мегрэ провел своего компаньона через двор до охраны.

— Там они?

— Да.

— Спокойны?

— За исключением того, кого Дюбуа привел сегодня утром. Грозится пожаловаться в Лигу прав человека.

Мегрэ едва заметно улыбнулся, открыл дверь и пропустил Джеймса.

В камере был только один диванчик, и устроился на нем бродяга, предварительно сняв башмаки и куртку.

Когда дверь открылась, Бассо ходил, заложив руки за спину, по комнате. Он вопросительно посмотрел на вошедших, потом взгляд его остановился на Мегрэ.

Что касается Виктора Гайяра — тот недовольно поднялся, сел, процедив что-то невнятное сквозь зубы.

— Встретил вашего друга Джеймса, — сказал Мегрэ, — и подумал, что вам будет приятно…

— Здравствуй, Джеймс, — проговорил Бассо, пожимая ему руку.

Однако что-то было не так. Трудно сказать, что именно. Какой-то еле уловимый холодок, чувство чего-то недоговоренного, возможно, заставило Мегрэ решиться ускорить события.

— Господа, — начал он, — прошу вас сесть. Разговор наш займет несколько минут. Ты подвинься там на диванчике. А главное, минут пятнадцать постарайся не кашлять. Здесь приступов не бывает!

Бродяга ограничился усмешкой, как человек, который ждет своего часа.

— Садитесь, Джеймс. И вы тоже, господин Бассо. Отлично! Теперь, с вашего позволения, я попытаюсь в нескольких словах обрисовать ситуацию. Вы внимательно меня слушаете? Недавно один приговоренный к смерти, звали его Ленуар, обвинил перед казнью человека, имя которого он назвать отказался. Речь шла о старом преступлении, заурядность которого обеспечила безнаказанность. Короче, шесть лет тому назад некая машина выехала из какой-то парижской улицы и направилась к каналу Сен-Мартен. Там водитель машины вышел, вытащил из нее труп и стал подталкивать его к воде.

Никто никогда ничего бы не узнал, если бы свидетелями сцены не стали двое бродяг, звали которых Ленуар и Виктор Гайяр. Им не пришло в голову заявить в полицию. Они предпочли воспользоваться находкой, и вот они отправляются на розыски убийцы и регулярно вытягивают из него более или менее крупные суммы.

Однако они новички в таком деле. Они не предусмотрели всех возможностей, и в один прекрасный день их банкир меняет адрес.

Вот и все! Жертву зовут Ульрих! Речь идет о старьевщике, который живет один в Париже и, следовательно, о котором никто не беспокоится.

Не глядя на собеседников, Мегрэ медленно разжег трубку. Рассказывая дальше, он больше не смотрел на них, а пристально изучал свои ботинки.

— Шесть лет спустя Ленуар случайно натыкается на убийцу, но не успевает установить с ним плодотворные отношения, так как преступление, которое он сам совершает, стоит ему смертного приговора.

Прошу вас слушать меня внимательно. Как я уже говорил, перед смертью он кое-что рассказал, что позволило мне четко ограничить круг поисков. Кроме того, он успел написать своему старому дружку, сообщив ему новость, и тот мчится в двухгрошовый кабачок.

Вот вам, если хотите, второй акт. Не мешайте мне, Джеймс. Ты тоже помолчи, Виктор.

Вернемся к воскресенью, когда погиб Файтен. В тот день убийца Ульриха находился в кабачке. Это были вы, Бассо, или я, или вы, Джеймс, или Файтен, или кто угодно другой.

Единственный человек, который может точно назвать нам его — это присутствующий здесь Виктор Гайяр.

Тот открыл было рот, но Мегрэ буквально крикнул:

— Молчать!

Дальше он стал говорить уже другим тоном.

— Однако Виктор Гайяр — великий умник и подлец, ко всему прочему, не желает говорить за красивые глаза. Он требует тридцать тысяч франков в обмен на имя. Предположим, он пойдет и на двадцать пять. Замолчи, черт тебя побери! Дай мне кончить.

Полиция не имеет обыкновения предлагать подобные вознаграждения. Единственное, что она может — это обвинить его в шантаже.

Вернемся к возможному преступнику. Я сказал вам, что подозреваться может любой из тех, кто был в то воскресенье в кабачке.

Разница в степени вероятности. Например, доказано, что Бассо в свое время был знаком с Ульрихом. Доказано также, что Файтен не только знал его, но что смерть старьевщика позволила не возвращать большую сумму денег, которую он был ему должен.

Файтен мертв. Расследование показало, что он был не слишком положительным человеком.

Если это он убил Ульриха, судебное следствие само собой прекращается, и дело остается в том виде, в каком оно было раньше.

Виктор Гайяр может, конечно, продолжать свое, но я не вправе принимать всерьез его шантаж.

Ты будешь молчать, проклятие! Будешь говорить, когда тебя спросят.

Это относилось к бродяге, который не мог усидеть спокойно и ежесекундно пытался влезть в разговор.

Мегрэ по-прежнему ни на кого не смотрел. Сказано все это было монотонным голосом, как затверженный урок.

Вдруг совершенно неожиданно он направился к двери, буркнув:

— Сейчас вернусь. Надо срочно позвонить по телефону.

Дверь открылась и снова закрылась; на лестнице послышалис удаляющиеся шаги.

Глава 11

Убийца Ульриха

— Алло, да! Через десять минут, господин следователь. Да? Не знаю еще. Клянусь вам! Разве я когда-нибудь шучу?

Мегрэ повесил трубку, прошелся по кабинету, подошел к Жану.

— Да, кстати, я сегодня уезжаю на несколько дней. Вот адрес, по которому следует пересылать мне корреспонденцию.

Он несколько раз посмотрел на часы, решил, наконец, спуститься в камеру, где он оставил троих.

Первое, что ему бросилось в глаза, когда он вошел, это злобное лицо бродяги, яростно мерившего шагами комнату. Бассо сидел на кончике дивана, опустив голову на руки.

Джеймс же стоял, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, и со странной улыбкой в упор смотрел на Мегрэ.

— Простите, что заставил вас ждать. Я…

— Все в порядке! — сказал Джеймс. — Ваше отсутствие было ни к чему.

Увидев изумление Мегрэ, он взволнованно улыбнулся.

— Виктор Гайяр не получит своих тридцати тысяч франков ни если будет говорить, ни если будет молчать. Я убил Ульриха. Комиссар открыл дверь, окликнул проходящего инспектора:

— Заприте его где-нибудь ненадолго.

Он показал на бродягу, который успел еще бросить Мегрэ:

— Не забудьте, что это я вас привел к Ульриху! Если бы не я… А это вполне стоит…

Старание во что бы то ни стало заработать на трагедии казалось теперь уже не столько гнусным, сколько жалким.

— Пять тысяч… — крикнул он с лестницы.

В камере остались только трое. Бассо был больше всех подавлен. Он долго не мог решиться, потом поднялся и подошел к Мегрэ.

— Клянусь вам, комиссар, что я хотел дать тридцать тысяч. Что для меня эта сумма? Джеймс не согласился.

Мегрэ озадаченно, со все большей симпатией смотрел то на одного, то на другого.

— Вы знали об этом, Бассо?

— Давно, — тихо проговорил он. Джеймс уточнил:

— Это он давал мне деньги, которые вытягивали из меня оба проходимца. Я все ему рассказал.

— Глупость какая! — не мог успокоиться Бассо. — Достаточно было тридцати тысяч, чтобы…

— Нет же! Вовсе нет! — вздохнул Джеймс. — Ты не можешь понять. Комиссар тоже не поймет.

Он осмотрелся вокруг, как бы ища чего-то.

— Ни у кого нет сигареты?

Бассо протянул ему портсигар.

— Перно кончилось, разумеется! Ну ничего… Придется начинать привыкать. Впрочем, все могло быть гораздо проще.

Он стал шевелить губами, как пьяница, которого мучает жажда выпить.

— В общем-то рассказывать мне особенно нечего. Я был женат. Ничем не примечательная монотонная супружеская жизнь. Заурядное существование. Встретил Мадо. И тут я, как идиот, решил, что пришло настоящее… Литература все… Жизнь за один поцелуй… Пусть короткая жизнь, но счастливая… Долой банальность…

Флегматичный тон придавал сказанному что-то нечеловеческое, клоунское.

— В определенном возрасте это на всех находит. Мальчишество! Тайные свидания! Птифуры и портвейн! Такие вещи дорого стоят. А зарабатывал я тысячу франков в месяц. Вот и вся история — глупо до слез. Я не мог говорить с Мадо о деньгах! Не мог сказать ей, что мне нечем платить за холостяцкую квартиру в Пасси. Муж ее совершенно случайно натолкнул меня на Ульриха.

— Вы много позанимали у него денег?

— Семи тысяч не наберется. Но когда зарабатывают тысячу франков в месяц — это много. Однажды вечером, когда жена была у сестры, Ульрих явился ко мне и стал угрожать, что расскажет все моим хозяевам и посадит меня, если я не уплачу хотя бы процентов. Представляете себе катастрофу? Директор и жена, узнающие все одновременно!

Голос его по-прежнему звучал спокойно и иронично.

— Дурак я был. Сначала хотел только попугать Ульриха, съездив ему по физиономии. Но когда у него из носа пошла кровь, он принялся вопить. Я сжал ему горло. Надо сказать, что я был совершенно спокоен. Заблуждаются, думая, что в такие моменты теряют голову. Наоборот! По-моему, у меня никогда не было такой ясности ума. Я пошел за машиной. Труп я держал так, чтобы можно было подумать, будто я веду пьяного приятеля. Остальное вы знаете.

Он чуть не протянул к столу руку, чтобы взять стакан, которого там не было.

— Все кончилось. После такого жизнь представляется совсем в ином свете. С Мадо у нас еще тянулось с месяц. У жены появилась привычка осыпать меня бранью, потому что я стал пить. А еще надо было давать деньги тем двум типам. Я Бассо все рассказал. Считается, что когда расскажешь — легче становится. Это только в книгах становится легче. Единственное, от чего может стать легче — это если начать все заново, превратиться в младенца, лежащего в колыбели.

Последнее прозвучало настолько комично, что Мегрэ не смог сдержать улыбку. Он заметил, что Бассо тоже улыбался.

— Впрочем, еще глупее было бы взять да в один прекрасный день явиться в комиссариат и заявить, что убил человека.

— Тогда создают свой собственный уголок! — вставил Мегрэ.

— Надо же жить.

Сцена выглядела скорее мрачно, чем трагично. Безусловно, из-за странности характера Джеймса. Остаться таким, как всегда, для него было делом чести. Он стыдился малейшего проявления чувства.

В результате он оказался самым спокойным из всех, а вид у него был такой, точно он не мог понять, чего эти двое разволновались.

— Должно быть, мужчины совсем глупы, если в один прекрасный день Бассо тоже… И с кем — с Мадо! Не с другой ведь! Тут тоже кончилось плохо. Если бы я мог, то сказал бы, что я убил Файтена. Сразу бы со всем и покончили. Но меня ведь даже не было тогда там! Он так дураком до конца и остался. Надо же было ему удрать. Я помогал как мог.

Что-то все-таки было у Джеймса в горле, потому что прошло некоторое время, прежде чем он снова монотонно заговорил:

— Как будто не лучше было сразу рассказать правду. Вот только сейчас еще он собирался дать тридцать тысяч франков…

— Что было бы куда проще! — буркнул Бассо. — Теперь, наоборот…

— Теперь я со всем покончил раз и навсегда! — договорил за него Джеймс. — Со всем! С этим мерзким существованием! С конторой, с кафе, с моей…

Он чуть не произнес «с моей женой!». Со своей женой, с которой у него не было абсолютно ничего общего. С гостиной на улице Шампионе, где он проводил часы, без разбора читая, что под руку попадется. С Морсангом, где бродил от одних к другим в поисках компаньонов для аперитива.

— Я буду тихим, — проговорил Джеймс.

На каторге! Или в тюрьме! Теперь ему уже не надо было ждать чудес, которые никогда не произойдут!

Тихим в своем собственном углу — будет есть, пить, спать в положенный час, бить булыжник на дорогах или шить нижнее белье!

— В общем, мне дадут лет двадцать?

Бассо посмотрел на него. Вероятно, он едва различал своего друга — слезы застилали глаза, катились по щекам.

— Да замолчи ты! — воскликнул он, сжав пальцы.

— Почему?

Мегрэ высморкался, машинально попытался зажечь пустую трубку.

Казалось, ему еще никогда не приходилось сталкиваться с такой глубиной безнадежного отчаяния. Отчаяния без громких фраз, без сарказма, без позы.

Отчаяние за стаканом перно, после которого даже не наступало опьянение. Джеймс никогда не бывал пьяным.

Теперь комиссар понял, что их заставляло встречаться вечерами на террасе кафе Ройяль.

Потягивали вино, сидя рядом. Лениво обменивались какими-нибудь фразами.

В глубине души Джеймс надеялся, что в один прекрасный день приятель его арестует. Он видел, как у Мегрэ зарождается подозрение. Он подогревал его, следил, как оно нарастает, ждал.

— Перно, старина?

Он называл его на «ты». Он любил его как друга, который избавит его от самого себя.

Когда он проснулся рано утром, поезд стоял против маленького вокзальчика, утопавшего в цветах и отгороженного зеленым барьером.

Госпожа Мегрэ и ее сестра уже беспокойно осматривали все двери.

Все вокруг — вокзал, деревня, дом родителей, ближние холмы, даже само небо — было таким свежим, точно каждый день окатывалось водой.

— Я купила тебе вчера у Кальмара лакированные сабо. Посмотри.

Великолепные желтые сабо, которые Мегрэ принялся мерить, еще не сбросив темный парижский костюм.

Глядя друг на друга, Мегрэ и Бассо услышали, как Джеймс проговорил, потушив сигарету о белый некрашеный стол:

— Беда в том, что нельзя сразу убраться. Процесс… Допросы.. Плачущая или сочувствующая публика. Инспектор приоткрыл дверь.

— Судебный следователь приехал, — объявил он.

Мегрэ в нерешительности замялся, не зная, что предпринять. Потом подошел, протянул руку.

— Послушайте! Может, вы замолвите за меня словечко? Просто попросите его, чтобы побыстрее кончилось. Я признаю все, что им надо. Лишь бы поскорее упрятали меня.

Потом бросил, чтобы разрядить обстановку:

— Кто будет изумлен, так это гарсон из кафе Ройяль! Вы еще будете там, комиссар?

Три часа спустя комиссар уже катил в купе второго класса в Эльзас; вдоль Марны попадались точно такие же дешевые кабачки с пианолой, стоящей под навесом из досок.