- Это о том разговоре, который я позавчера имел с замком. Как я уже говорил вам, мне нужны деньги. Вот я и хотел попросить их у матери. Но это... этот... месье Жан, как мне сейчас сказали, ответил на телефонный звонок...
      - И сообщил вам, что ничего поделать нельзя? Тем не менее, вы приехали...
      Управляющий с некоторым удивлением смотрел на них. Между тем, Морис соскочил со стола, на котором сидел, как петух на насесте.
      - Впрочем, я говорил с Готье не об этом! - нервно заметил он. - Я ведь не скрыл от вас создавшееся положение, комиссар. Завтра на меня подадут в суд. Сейчас, когда моя мать умерла, я остался единственным законным наследником. Вот я и просил Готье раздобыть до завтра 40000 франков... Ладно, кажется, это невозможно...
      - Совершенно невозможно! - подтвердил управляющий.
      - Короче говоря, до нотариуса сделать ничего нельзя, а он огласит завещание только после похорон.
      Готье ещё раз подтвердил, что без этого невозможно найти 40000 франков, даже заложив то, что ещё осталось.
      Граф принялся ходить по комнате вдоль и поперек.
      - Теперь все ясно? По-моему, абсолютно ясно! Может быть мне даже не дадут побыть в трауре... Да, кстати... Еще один вопрос... Вы говорили о преступлении... Это ещё что такое?
      - Пока нет заявления и вероятно не будет, - сказал Мегрэ. - Суд это дело не примет к рассмотрению...
      - Оставьте нас, Готье!
      И когда управляющий вышел, он спросил:
      - Действительно, речь идет о преступлении?
      - Преступление, которым полиция официально не занимается.
      - Объясните... Я начинаю...
      Тут в холле прозвучал женский голос, которому вторил более глухой голос управляющего. Морис нахмурился, подошел к двери и резко её открыл.
      - Мари? Это ещё что такое?..
      - Морис! Почему ты не приглашаешь меня войти?.. Это не вежливо! Я жду тебя целый час в отеле...
      Говорила она с каким-то странным акцентом. Это и была Мари Васильеф, которая приехала из Мулена на старом такси, стоящем во дворе.
      Высокая красивая блондинка, хотя может быть и крашенная. Заметив, что Мегрэ её рассматривает, она бегло заговорила по-английски, а Морис отвечал ей на том же языке.
      Она спрашивала, получил ли он деньги. Он ей ответил, что об этом больше нет и речи, что его мать умерла и что она, Мари, должна вернуться в Париж, где они скоро встретятся.
      Она только усмехнулась.
      - На какие шиши? У меня нет денег даже за такси заплатить!
      А Морис де Сен-Фиакр начал злиться. Пронзительный голос его любовницы эхом отдавался под сводами замка, придавая всей сцене некий скандальный характер.
      Управляющий все так и стоял в коридоре.
      - Если ты останешься здесь, я останусь с тобой, - твердо заявила Мари Васильеф.
      Тут Мегрэ обратился к Готье:
      - Заплатите шоферу и отправьте машину.
      Беспорядок все усиливался, но не материальный, а моральный, который казался заразным.
      Готье тоже как-то растерялся.
      - Нам нужно сейчас же поговорить, комиссар..., - заявил молодой человек.
      - Не теперь!
      Он указал ему на элегантную, агрессивно настроенную девицу, которая шныряла из библиотеки в салон и обратно с видом человек что-то придумывающего на ходу.
      - Что это за дурацкий портрет, Морис? - со смехом воскликнула она.
      На лестнице раздались чьи-то шаги. Мегрэ увидел Жана Метейе, одетого в просторный плащ и держащего саквояж. Должно быть, Метейе сомневался, что его отпустят, ибо остановился в ожидании перед дверью библиотеки.
      - Куда вы идете?
      - В трактир! С моей стороны более достойно...
      Чтобы отделаться от своей любовницы, Морис де Сен-Фиакр отвел её в спальню в правом крыле замка. Оба продолжали спорить по-английски.
      - Действительно, а замке не найдется 40000 франков? - спросил Мегрэ у управляющего.
      - Это очень трудно.
      - Постарайтесь сделать все возможное до завтрашнего утра.
      Комиссар заколебался, уходить или не уходить. В последний момент он решил подняться на второй этаж, и там его ждал сюрприз. В то время, как внизу все как-то бесцельно бродили туда-сюда, здесь наверху был порядок.
      В спальне графини де Сен-Фиакр доктор с помощью горничной сделали туалет трупа.
      Здесь уже не было той сомнительной и даже несколько непристойной атмосферы, как утром! Покойную одели в белую ночную рубашку, и она лежала на своей кровати под балдахином в умиротворенной и достойной позе, со сложенными крест на крест руками.
      Горели свечи, стояла освященная вода и срезанная ветка самшита.
      Бушардон посмотрел на вошедшего Мегрэ, как будто хотел сказать:
      "Ну как? Как вам это? Не правда ли, хорошая работа?
      Священник молился, беззвучно шевеля губами. Доклад и комиссар тихонько вышли.
      Группки людей на площади поредели.
      Сквозь окна некоторых домов было видно, как семьи усаживаются за стол, чтобы позавтракать.
      Солнце пыталось на несколько секунд пробиться сквозь слой облаков, но почти тут же скрылось, небо снова нахмурилось и потемнело. Деревья дрожали на ветру.
      * * *
      Жан Метейе сидел в углу у окна и ел, машинально поглядывал на улицу. Мегрэ занял место в другом конце зала трактира. Между ними за столом устроилось семейство из соседней деревушки, приехавшее на грузовичке, завозившем продукты Мари Татен. А та приносила выпивку.
      Бедняга Татен была растеряна. Она ничего не понимала во всех этих событиях. Обычно она сдавала одну комнату в мансарде, какому-нибудь ремесленнику, который приезжал что-либо подремонтировать в замке или на фермах.
      И вот теперь, кроме Мегрэ к неё появился ещё один жилец: секретарь графини.
      Она не осмеливалась никого ни о чем спрашивать. Все время утром до неё доходили какие-то ужасные вещи, которые рассказывали посетители. Между прочем, велись разговоры и о полиции.
      - Боюсь, - сказала она Мегрэ, - как бы курица не пережарилась...
      А звучало у неё это так, как будто она говорила:
      "Я всего боюсь! Не понимаю, что же происходит! Пресвятая Дева Мария защити меня!"
      Комиссар с какой-то даже нежностью смотрел на нее. А у неё вид все также оставался боязливый и страдающий.
      - Мари, вспомни-ка...
      Она прищурилась. Уже готова была сделать защитное движение.
      - ... об истории с лягушками!..
      - Но... кто...
      - Вспомни. Твоя мать послала тебя за шампиньонами на луг, за прудом Нотр-Дам... А на берегу в стороне играли трое мальчишек. Когда ты о чем-то задумалась, они воспользовались моментом и подложили тебе в корзинку лягушек... А ты шла обратно и все боялась, что у тебя в корзинке что-то шевелится...
      Некоторое время она внимательно всматривалась в него и, наконец, пробормотала:
      - Мегрэ?
      - Обрати-ка внимание! Месье Жан покончил с курицей и ждет.
      И вот Мари Татен, как бы стала уже другой, хотя и оставалась взволнованной, но уже в ней проглядывало доверие.
      Что за странная штука жизнь! Год за годом проходит без всяких происшествий, ничего не нарушает монотонность течения у ней. А потом вдруг, неожиданно, разом происходят непонятные события, драмы и всякие такие вещи, о которых только и прочтешь, что в газете!
      Обслуживая Жана Метейе и семейство крестьян, она времени бросала на Мегрэ взгляд сообщницы. Когда же он закончил есть, скромно предложила:
      - Не желаете ли стаканчик виноградной водки?
      - А ведь раньше, Мари, ты была со мной на "ты"...
      Она засмеялась. То ведь было раньше, а теперь она не осмеливалась.
      - Сама-то ты хоть поела?
      - О, да! Я всегда ем на кухне, но ходу... Кусочек там отщипну.. потом еще...
      По дороге протарахтел мотоцикл. Смутно можно было рассмотреть некоего молодого человека, одетого несколько элегантнее, чем большинство обитателей деревни...
      - Кто это?
      - А вы разве не видели его сегодня утром? Это Эмиль Готье, сын управляющего.
      - Куда это он?
      - Наверное, в Мулен! Это почти городской житель. Он работает в банке...
      Опять из домов стали выходить люди. Кто просто прогуливался, а кто шел на кладбище.
      Странное дело: Мегрэ задремал. Он чувствовал себя очень усталым, как если бы затратил массу физических усилий. И все было не просто потому, что он встал полшестого, да еще, к тому же, простудился.
      Скорее всего, это являлось результатом окружающей атмосферы, которая давила его. Он чувствовал себя вовлеченным в драму и испытывал отвращение.
      Да, именно отвращение! Самое подходящее слово! Никогда он не мог представить, что окажется здесь, в своей деревушке при таких обстоятельствах. Даже у могилы собственного отца, плита на которой потемнела, стала почти черной и где ему запретили курить!
      Напротив него красовался Жан Метейе. Он знал, что за ним наблюдает. Поэтому ел и пытался выглядеть спокойным с едва уловимой, смутной, презрительной усмешкой.
      - Стаканчик водки? - тоже предложила ему Мари Татен.
      - Спасибо, я никогда не пью спиртного...
      Он был хорошо воспитан и при всех обстоятельствах это демонстрировал. Даже в трактире он ел с теми же жестами, что и в замке.
      Покончив с едой, Жан Метейе осведомился:
      - У вас есть телефон?
      - Нет. Но напротив, через улицу есть...
      Он пересек улицу, зашел в бакалейную лавку, которую содержал ризничий, и где имелась телефонная кабина. Разговор он, видимо, заказал куда-то далеко, ибо долго ждал, куря сигарету за сигаретой.
      Когда он вернулся, крестьяне уже покинули трактир, а Мари Татен мыла стаканы в ожидании окончания вечерни в церкви, после чего появятся новые клиенты.
      - Кому вы звонили? Заметьте, что я могу это узнать, добравшись до аппарата...
      - Своему отцу в Бурж.
      Голос его был сух и агрессивен.
      - Я попросил немедленно прислать мне адвоката.
      Весь его вид заставлял вспомнить о смешной собачонке-пустобрехе, которая показывает зубы, прежде, чем её тронут.
      - Уверены, что это необходимо?
      - Я прошу больше не разговаривать со мной до приезда моего адвоката. Поверьте, я очень сожалею, что в округе нет другого трактира.
      Услышал ли он, как Мегрэ, уходя, буркнул себе под нос:
      - Кретин!.. Маленький паршивый кретин!..
      А Мари Татен, сама не зная почему, вдруг испугалась, оставшись с ним наедине.
      * * *
      День так и нес до конца свой отпечаток беспорядка и нерешенности, явно потому, что никто не чувствовал себя в состоянии решиться управлять событиями.
      Мегрэ испытывал неудобство из-за тяжелого плаща, бродя по древне. Его видели то на площади у церкви, то в окрестностях замка, в окнах которого загорались огоньки.
      Ночь наступала быстро. Ярко освещенная церковь вся вибрировала от звуков органа. Звонарь запер кладбищенскую решетку.
      Еле видимые в ночи кучки людей о чем-то негромко между собой разговаривали. В основном, обсуждали, приличествует ли пройти попрощаться с мертвой.
      Первыми решились двое мужчин. Их встретил метрдотель, который, впрочем, тоже не знал, что следует делать. Он и поднос для визитных карточек не приготовил. Искали Мориса де Сен-Фиакр, чтобы узнать его мнение, но вместо него отвечала русская девица, которая заявила, что граф ушел подышать свежим воздухом.
      Она одетая лежала на постели и курила сигареты и курила сигареты с длинным картонным мундштуком.
      Тогда слуги стали впускать людей, махнув на все рукою.
      И это было, как бы сигналом. По выходе с вечерни началось шушуканье.
      - Но да же, да! - говорили некоторые. - Папаша Мартен и молодой Бонне туда уже сходили!
      Тогда двинулись все остальные. Пошли вереницей. Замок был слабо освещен. Крестьяне шли по коридору и их силуэты поочередно возникали в каждом окне. Детей вели за руку. На них шикали, чтобы не толкались и не шумели. Лестница! Коридор второго этажа! И наконец спальня, куда простые люди входили впервые.
      Там стоял только слуга графини, который с трудом сдерживал нашествие. Люди крестились, макая веточку самшита в святую воду. Более смелые говорили в полголоса:
      - Смотри-ка, она будто спит!
      Другие вторили им, как эхо:
      - Она больше не страдает...
      Потом шаги уже звучали по рассохшемуся паркету. Скрипели ступени лестницы. Слышалось:
      - Тс-с!.. Смотри под ноги, порог...
      Кухарка из полуподвального помещения видела только ноги проходящих.
      Морис де Сен-Фиакр вернулся в тот момент, когда замок был переполнен народом. Он смотрел на людей округлившимися глазами. А те задавались вопросом, можно ли с ним поговорить. Впрочем, ограничившись тем, что он поприветствовал их кивком головы, граф ушел в комнату к Мари Васильеф, откуда донесся разговор по-английски.
      А Мегрэ был в церкви. Церковный сторож с гасильником в руке переходил от свечи к свече. В ризнице кюре снимал свое священническое облачение. Слева и справа стояли кабинки для исповеди с маленькими зелеными занавесочками.
      Мегрэ вспомнил о том далеком времени, когда он был ещё так мал ростом, что не мог укрыться за зенавесочкой, не доставал.
      Позади него звонарь, не замечая комиссара, запирал центральный вход.
      И тут Мегрэ пересек неф и прошел в ризницу, вызвав своим появлением удивление кюре.
      - Извините меня, месье кюре! Я хотел задать вам один вопрос...
      Выражение лица священника было сурово, но лаза, как показалось Мегрэ, лихорадочно блестели.
      - Сегодня утром произошло нечто странное. Молитвенник графини, который лежал на её скамье, вдруг исчез и был найден под стихирем мальчика из церковного хора, в этом самом помещении...
      Молчание. Шорох шагов ризничего по ковру в церкви. Более тяжелые шаги. Это звонарь, вошедший через боковую дверь.
      - Это могли сделать только четверо... Прошу вас извинить меня... Итак, мальчик из церковного хора, ризничий, звонарь и...
      - Я!
      Голос звучал спокойно. Освещенное с одной стороны лицо священника тоже было спокойно. Из кадила к потолку поднималась, завиваясь кольцами, голубоватая струйка дыма...
      - То есть?
      - Это я взял молитвенник и положил его здесь, ожидая...
      Коробка с облатками, церковные сосуды, колокольчик на два тона - все стояла на своих местах, как и во времена, когда маленький Мегрэ был мальчиком из церковного хора.
      - Вы знали, что находится в молитвеннике?
      - Нет.
      - В таком случае...
      - Я вынужден просить вас не задавать больше мне вопросов, месье Мегрэ. Это касается тайны исповеди...
      Невольные мысленные ассоциации. Комиссару припомнился катехизис. И образ тернового вена, возникавший у него в памяти, когда старый кюре рассказывал историю некоего средневекового священника, который предпочел, чтобы ему вырвали язык, но не предал тайну исповеди. Все это возникло, всплыло у него перед глазами так же, как тридцать пять лет тому назад.
      - Вы знаете убийцу... - шепотом вырвалось у Мегрэ.
      - Его знает Бог... Извините меня... Я должен идти к больному...
      Оба вышли в сад дома священника. Его отделяла от дороги небольшая решетка. Отсюда было видно, как люди выходили из замка и сбивались в кучки, чтобы обсудить все увиденное.
      - Вы полагаете, месье кюре, что ваше место...
      В этот момент подошел доктор, который проворчал в бороденку:
      - А скажите-ка, кюре! Не кажется ли вам, что это напоминает ярмарку! Все нужно приводить в порядок! Ах! Это вы, комиссар! Ну и устроили вы переполох!.. В этот час, половина деревни обвиняет молодого графа в... Особенно, после того, как приехала эта женщина! Управляющий отправился по арендаторам, чтобы собрать 40000 франков, которые необходимы для...
      - Хватит!
      Мегрэ двинулся дальше. На душе у него было скверно. Разве не его обвиняют во всем этом беспорядке? Что же такого неуклюжего он совершил? А ведь, по сути дела, он бы отдал все, чтобы события здесь развивались в благопристойной обстановке!
      Крупно шагая, он направился к трактиру, который уже был почти полон.
      - До него донеслись обрывки фраз:
      - Готов поспорить, что, если их не соберут, то он сядет в тюрьму...
      Мари Татен всем своим видом демонстрировала скорбь. Тем не менее, она, как старушка, семенила туда-сюда. А ведь ей было не больше сорока!
      - Это вы заказывали лимонад? Кто заказывал две кружки?..
      Сидя в углу, Жан Метейе что-то писал, иногда поднимая голову, чтобы прислушаться к разговорам.
      Приблизившись, Мегрэ увидел на его листке только какие-то крючочки, как отпечатки мушиных лапок, но чем-то разделенные в строчки, лишь с пометками в виде цифр.
      1о...
      2о...
      3о...
      Секретарь, в ожидании адвоката, готовился к защите!
      В двух метрах от него какая-то женщина проговорила:
      - Не было даже чистых простыней, и пришлось идти просить их у жены управляющего...
      Между тем, бледный, с обострившимися чертами лица Жан Метейе продолжал выводить:
      4о...
      Глава IV
      День второй.
      Сон Мегрэ был беспокойный в то же время какой-то сладостным одновременно; в холодном помещении сельской комнаты стоял устойчивый аромат зимних яблок и сена. Тянуло сквозняком. Простыни были ледяными, за исключением тех мест, которые он согрел своим телом. Свернувшись клубком, он избегал шевелиться.
      Несколько раз слышался глухой кашель Жана Метейе из соседней мансарды. Потом прозвучали торопливые шаги Мари Татен, которая уже встала.
      Он ещё несколько минут полежал. А когда Мегрэ зажег свечу, мужество покинуло его, потому что нужно было бриться, пользоваться холодной ледяной водой из кувшина. И тогда он решил заняться этим попозже. Сунув ноги в туфли, он оделся, но не стал заниматься пристяжным воротничком.
      Внизу Мари Татен плеснула керосин на дрова, которые никак не хотели загораться. Волосы она скатала в пучок на затылке и сколола шпильками. Увидев спускавшегося комиссара, она покраснела.
      - Еще нет семи... И кофе не готов...
      Тут Мегрэ слегка забеспокоился, поскольку в полусне ему послышалось, что проехал автомобиль. А ведь Сен-Фиакр стоял вовсе не рядом с дорогой. Только раз в день мимо проезжал автобус.
      - А автобус ещё не проезжал, Мари?
      - Нет. Он не бывает раньше половины девятого... А чаще - в девять...
      - К мессе уже звонили?
      - Да. Зимой звонят в семь, а летом в шесть.. Может хотите погреться?..
      И она указала на разгоревшиеся наконец дрова.
      - Ты так и не научилась говорить со мной на "ты"?
      Это вызвало улыбку на лице женщины.
      - Кофе будет готов через пять минут...
      Не было ещё восьми, но стало значительно холоднее, чем накануне. Подняв воротник плаща и надвинув шляпу чуть ли ни до самых бровей, Мегрэ медленно зашагал к освещенной церкви.
      День уже был не праздничный, и в нефе находились только три женщины. Да и месса шла как-то торопливо. Священник слишком быстро передвигался по алтарю. Пришепетывал и глотал слоги.
      "Dominus vobiscum!"
      Мальчик из церковного хора, которому выпало несчастье прислуживать кюре, говорить "Аминь" невпопад и торопился позвонить в колокольчик.
      Неужели опять паника? Слышался шепот литургических молитв и иногда придыхание между словами.
      "Ite missa est..."
      И продлилась эта месса всего двенадцать минут. Кюре прочел последнее Евангелие. В это время перед церковью остановилась автомашина, и на паперти послышались неуверенные шаги.
      Мегрэ оставался стоять в глубине нефа напротив входа, и когда дверь открылась, то он буквально лицом к лицу столкнулся с прибывшим.
      Это был Морис де Сен-Фиакр. Он очень удивился, видя комиссара, стал отступать, шепча:
      - Извините... я...
      Потом остановился, шагнул вперед и, кажется, вновь обрел хладнокровие.
      - Месса закончилась?
      Его опять охватило нервное состояние. Под глазами чернели круги, как будто он не спал всю ночь. Открыв дверь, граф напустил холода.
      - Вы из Мулена?
      Мужчины разговаривали чуть слышно, в то время, как священник заканчивал молитву после Евангелия, а женщины закрывали свои молитвенники, брали зонтики и сумочки.
      - Откуда вы знаете? Да... я...
      - Может быть выйдем?
      Кюре и мальчик из церковного хора ушли в ризницу, а церковный сторож погасил те несколько свечей, которых хватило для малой мессы.
      Горизонт посветлел. Из сумерек четче выступили ближние дома. Желтое авто одиноко стояло на площади.
      Ощущение тревоги и беспокойства в Сен-Фиакре были очевидны. Эти же чувства явно испытывал граф. Он как-то удивленно смотрел на Мегрэ, вероятно поражаясь его небритости и отсутствию воротничка.
      - Рано же вы поднялись! - негромко проговорил комиссар.
      - Видите ли, первый скорый поезд отбывает из Мулена в семь часов, три минуты...
      - Не понимаю! Причем тут поезд?..
      - Вы забыли о Мари Васильеф...
      Все оказалось просто! И естественно! Присутствие любовницы в замке мешало Морису. Он отвез её в Мулен на машине, посадил на поезд, идущий в Париж, вернулся и, мимоходом, зашел в церковь.
      И тем не менее, Мегрэ был не удовлетворен. Он пытался проследить за беспокойным взглядом графа, который, казалось, то ли чего-то ждал, то ли чего-то боялся.
      - Да. Вам с нею не слишком комфортно в замке! - согласился комиссар.
      - У нас были и более приятные дни. Просто она очень обидчива... И одна только мысль о том, что я мог бы скрывать нашу связь...
      - И сколько же эта связь длилась?
      - Несколько меньше года... Мари в ней не слишком заинтересована... У нас были трудные моменты...
      Взгляд его вдруг застыл на какой-то точке! Мегрэ проследил и заметил только что вышедшего из церкви кюре. У комиссара создалось впечатление, что взгляды священника и графа скрестились, и первый выглядел столь же смущенным, как и Морис де Сен-Фиакр.
      Едва комиссар собрался обратиться к кюре с вопросом, как тот, поздоровавшись с ними, с какой-то неуклюжей поспешностью нырнул, как бы спасаясь, в свой сад, а оттуда в дом.
      - Что-то не очень-то он похож на сельского священника..., пробормотал комиссар.
      Морис де Сен-Фиакр не отозвался. Через освещенное окно было видно, что кюре уже сидит за столом и завтракает, а служанка несет ему дымящийся кофейник.
      Мальчишки с сумками за спиной направлялись к школе. Поверхность пруда стала похожа на зеркало.
      - Какие распоряжение вы отдали относительно..., - начал Мегрэ.
      - Относительно чего?
      - Относительно похорон... Кстати, этой ночью оставался кто-нибудь в комнате покойной?
      - Нет. Готье посчитал, что это больше не нужно...
      Со двора замка донесся звук мотора. Несколько позже оттуда в направлении Мулена выехал мотоциклист, в котором Мегрэ узнал сына Готье, виденного им накануне. Теперь тот был одет в бежевую прорезиненную накидку и каскетку в мелкую клеточку.
      Морис де Сен-Фиакр не знал, как ему поступить. Сесть в машину он как-то не осмеливался. И ничего не говорил комиссару.
      - Готье нашел вам 40000 франков?
      - Нет... Да... то есть...
      Мегрэ с любопытством взглянул на него, удивившись, что граф вдруг так разволновался.
      - Нашел или нет? Вчера у меня создалось впечатление, что особого желания он не проявлял. Хотя, несмотря на закладные и долги, получено было значительно больше, чем эта сумма...
      Морис продолжал молчать. И вид у него оставался растерянный, хотя и без видимых на то причин. Потом он заговорил, но то, что он произнес, не имело никакой связи с предшествующим разговором.
      - Скажите мне откровенно, комиссар... Вы меня подозреваете?
      - В чем?
      - Вам это хорошо известно... А я бы хотел знать...
      - У меня нет причин подозревать вас больше, чем других..., - уклончиво ответил Мегрэ.
      А его спутник прямо-таки подпрыгнул от этого утверждения.
      - Спасибо!.. Ладно! это то, что нужно сказать людям. Вы понимаете?.. Иначе мое положение какое-то двусмысленное...
      - В какой банк должны предъявить ваш чек?
      - В "Учетный банк"...
      К плотомойне, - месту стирки, - направлялась женщина, толкая тачку с двумя корзинами белья. Священник в своем домике ходил вдоль и поперек комнаты, читая на ходу требник, но у комиссара создалось впечатление, что тот время от времени бросал беспокойные взгляды через окно на обоих мужчин.
      - Я присоединюсь к вам в замке.
      - Сейчас?
      - Нет. Через некоторое время.
      Было совершенно ясно: Морис де Сен-Фиакр не может сдерживать своего нетерпения. В машину он садился, как приговоренный. И было видно сквозь окно, что кюре наблюдает за его отъездом.
      А Мегрэ тем временем, решил все же пойти пристегнуть воротник. В тот момент, когда он подходил к трактиру, из бакалеи вышел Жан Метейе. Он ограничился тем, что накинул пальто на пижаму, а на комиссара посмотрел торжествующе.
      - Опять звонили?
      На что молодой человек язвительно ответил:
      - В восемь пятьдесят прибывает мой адвокат.
      Он выглядел очень уверенно. В трактире заказал яйцо всмятку и, в ожидании, барабанил по столу пальцем какой-то марш.
      Из окошечка мансарды, где он переодевался, Мегрэ видел двор замка и гоночную машину графа, который, стоя рядом с нею, казалось, не знал, что делать. Не собирался ли он пешком вернуться в деревушку?
      Комиссар спешил, и уже через несколько минут шагал по направлению к замку. Встретились они менее, чем в ста метрах от церкви.
      - Куда вы направляетесь? - осведомился Мегрэ.
      - Никуда! Просто так... Я не знаю...
      - Может быть вы идете в церковь, чтобы помолиться?
      Этих слов было достаточно, чтобы заставить графа покраснеть, как если бы речь шла о чем-то таинственном и ужасном.
      Морис де Сен-Фиакр не был создан для противостояния драматическим ситуациям. Внешне крупный, сильный и здоровый, спортивного склада человек, он, если поближе присмотреться, выглядел совершенно лишенным энергии созданием, мышцы которого уже слегка покрылись жирком. Проведя ночь без сна, граф казался каким-то опавшим.
      - Вы напечатали извещения о смерти?
      - Нет.
      - Однако... семьи... владельцы окрестных замков...
      Морис де Сен-Фиакр раздраженно ответил:
      - Они не приедут! Напрасно вы в этом сомневаетесь! Вот раньше бы, да! Когда был жив отец... В сезон охоты у нас собиралось в замке до тридцати приглашенных... И гостили по неделе...
      Мегрэ это было известно лучше, чем кому-либо, ему, который, во время облав на дичь, любил, без ведома родителей, примерять белые халаты загонщиков!
      - С тех пор...
      И Мегрэ сделал едва уловимый жест, означавший:
      "Полный развал... запустение... мерзость..."
      Во всей Берри [Берри - историческое название провинции.], должно быть, болтали о сумасшедшей, сумасбродной старухе, который прожигала остаток жизни с так называемыми "секретарями"" О фермах, которые продавались одна за другой! О сыне этой старухе, который занимался разными глупостями в Париже!
      - Разве вы не считаете, что бы похороны лучше всего состоялись завтра? Ведь вам тоже понятно? Нужно, чтобы подобное положение длилось как можно меньше...
      В стороне медленно катила повозка с навозом и, казалось, перемалывала дорожные камни. Наступал день, ещё более серый, чем накануне, но ветер почти утих. Мегрэ заметил идущего через двор управляющего Готье и собрался направиться ему навстречу.
      И тут случилась странная вещь.
      - Вы позволите? - сказал комиссар своему спутнику, поворачивая к замку.
      Едва пройдя с сотню шагов, он обернулся. Морис де Сен-Фиакр уже стоял на крыльце домика кюре. Должно быть, он позвонил в дверь! И, тем не менее, не дожидаясь ответа, вдруг, с удивленным видом пошел прочь.
      Шел он так, как будто не знал куда идти. Все его поведение свидетельствовало о том, что он плохо себя чувствует. А комиссар тем временем поравнялся с управляющим, который остановился, видя, что Мегрэ идет ему навстречу. Виду у Готье был несколько надменный.
      - Вы что-то хотели от меня?
      - Так, небольшую информацию. Вы нашли 40000 франков, которые нужны графу?
      - Нет. Откуда же? Могу поспорить с любым, что их в округе не сыскать. Ведь всем известно, чего стоит подпись графа!
      - И что же теперь?
      - Пусть выпутывается, как может! Меня это не касается.
      Морис де Сен-Фиакр возвращался обратно. Можно было догадаться, что он собирался выкинуть какую-то сумасшедшую выходку, но, по той или иной причине, ему это не удалось. И вот, уже приняв какое-то решение, он остановился перед комиссаром и управляющим.
      - Готье! Отправляйтесь и ждите моих указаний в библиотеке.
      И уже собираясь сам идти, он, как бы с усилием, добавил:
      - До встречи, комиссар!
      * * *
      Когда Мегрэ добрался до садика кюре, у него возникло ощущение, что за ним следят из-за занавески. Впрочем, он в это не совсем был уверен, поскольку с наступлением дня свет в комнате погасили.
      Перед трактиром Мари Татен стояло такси. В зале за столом с Жаном Метейе сидел человек лет пятидесяти, одетый с иголочки, в отглаженных брюках и черном пиджаке, обшитом по краю шелком.
      Едва комиссар вошел, как этот человек сорвался с места и направился к нему с протянутой рукой.
      - Мне сказали, что вы сотрудник уголовной полиции. Разрешите представиться. Мэтр Талье из адвокатуры Буржа... Выпьете что-нибудь с нами?
      Жан Метейе тоже встал, но по виду его можно было понять, что особой сердечности он не проявляет.
      - Хозяйка! Обслужите-ка нас!..
      И снова, обращаясь к Мегрэ:
      - Что вы желаете? В такую холодину, может быть, горячий грог?.. Три грога, дитя мое!..
      "Дитя" - это он бедной Мари Татен, которая, конечно, к такому обращению не привыкла.
      - Надеюсь, комиссар, что вы извините моего клиента... Если я правильно понял, вы питаете в отношении его некоторые подозрения... Но, не забывайте, что это мальчик из хорошей семьи, которому не в чем себя упрекнуть, и что атмосфера подозрительности, которую он чувствует вокруг себя, плохо на него влияет. Его дурное вчерашнее настроение, если так можно выразиться, является лучшим доказательством его невиновности.
      Находясь рядом с адвокатом, не было нужды открывать рот. Он сам задавал вопросы и сам же на них отвечал, сопровождая это все благовоспитанными жестами.