6

— Ольга, поживее завтрак мисс Митчел!

Когда горничная с подносом проходила мимо, хозяйка жестом остановила ее и бегло осмотрела еду.

— Добавьте тостов и порцию масла.

Часы над баром из красного дерева, наверно, показывали половину десятого. Но время теперь ничего не значило для отеля «Ньюхейвен». Отель перестал жить нормальной жизнью.

Старый Митчел, вернувшийся только в пять утра, уже встал. Было слышно, как он расхаживает по ванной комнате, и коридорный утверждал, что он делает гимнастику.

Инспектор Молиссон всю ночь провел на улице. Хозяйка уже сидела за конторкой, когда он вернулся.

Внешне он был совершенно спокоен, словно человек, непричастный к происходящему.

— Я хочу поспать до десяти, и если позвонят или будут спрашивать, ни в коем случае не беспокойте меня.

В десять распорядитесь подать завтрак.

— Но спать-то вам придется всего два часа.

— Этого достаточно.

Он был очень любезен и прост, однако хозяйка не решилась его расспрашивать. Рассыльный, явившийся в отель в половине девятого, рассказал, что всюду торчат жандармы и полицейские. Разумеется, он несколько преувеличивал, но, в общем, так и было: торговцы, открывая магазины, тоже это заметили.

Дождь, видимо, зарядил на весь день. Обманчивое зеленое море избороздили белые барашки. Без четверти девять зазвонил телефон, спрашивали инспектора, но хозяйка осталась неумолима.

— Нет, сударь! Мистер Молиссон категорически запретил. Будьте любезны перезвонить после десяти.

Приступая к работе, Жермен тихо бросил:

— Я все думаю, возьмут его или нет.

Хозяйка с удивлением отметила, что все это время и не вспомнила о Брауне. Ее больше занимал размах полицейской операции и спокойствие инспектора Скотленд-Ярда.

— Где он может скрыться? — продолжал Жермен, натягивая белую куртку, которую носил в те часы, когда не прислуживал за столом. — Вот вы, например, мадам Дюпре, разве заподозрили бы в нем преступника? Он с таким печальным видом пил свое виски и молча, лишь взглядом просил вторую порцию.

— Тес! Спускается мистер Митчел.

Дыша тяжело и шумно, как после попойки, хотя он и капли в рот не брал, Малуэн перевернулся на левый бок и лишь тогда сообразил, что лежит в своей постели и проспал уже примерно час. Он слышал, как хлопнула входная дверь — кто-то, видно, вышел из дома. Он снова попытался размышлять, но почувствовал, что конца этому не будет, а мысли придут неприятные, а потому счел за благо снова уснуть.

Из дома вышла не жена — она в это время начищала фламандской пастой кухонную плиту, — а Анриетта. Тяжелый ключ оттягивал карман ее пальто. Она обулась в сабо и повязала волосы платком.

— Пойди-ка набери к завтраку крабов» — велела ей мать.

Для этого не обязательно было спускаться по крутой тропе к гавани, можно было просто дойти прямо по тропинке до скалы. Землю покрывала жесткая трава того же линяло-зеленого цвета, что и море. На углу, между скалой и гаванью, девушка заметила жандарма, но не придала значения и направилась к расщелине, по которой можно было спуститься к воде.

Был отлив. Широкую, в двести метров, полосу гальки покрывали водоросли и прочие морские растения, в них-то и нужно было искать крабов с помощью специального крюка, но так, чтобы не поскользнуться. Уже с шести лет Анриетта ловила тут крабов. Редкий дождь прибил ее волосы к вискам, она глубоко вдыхала воздух, пропитанный резким запахом водорослей. Невдалеке стоял сарай, который отец сколотил из старых досок у подножия скалы, использовав склон как опору. Анриетта направилась к нему.

Над ее головой все время маячил жандарм, от нечего делать следивший за ней.

«Отец забыл запереть дверь», — подумала девушка, попытавшись повернуть ключ в скважине.

В сарае стояла плоскодонка, на которой Малуэн уходил в море рыбачить, верши для ловли омаров, удочки и множество всякой всячины, выброшенной морем на берег во время сильных штормов: пустые бочки, куски пробковой коры, ящики из-под галет, обломки досок.

Внутри царил полумрак. Анриетта знала, что корзины лежат слева, шагнула к ним и вдруг остановилась, пораженная необычным звуком. Она замерла, прислушиваясь. Сперва решила, что в сарае завелась крыса, но звук повторился. Нет, так крыса не шебаршит. Но тут глаза ее привыкли к полумраку, и она различила молочно-белое пятно лица.

Почему она не закричала? Может, потому, что вспомнила о стоящем на откосе жандарме? Не взяв крюка и корзинки для крабов, Анриетта попятилась, машинально закрыла дверь и сунула ключ в карман.

Не раздумывая, она побежала обратно. По мере приближения к дому страх ее возрастал, хоть она и дивилась проявленному ею хладнокровию. Анриетта тихонько постучала и, едва мать открыла ей, тут же выпалила:

— У нас в сарае человек!

— Что ты несешь?

— Я видела жандарма на скале. Наверно, кого-то разыскивают.

Наверху, в маленькой спальне, Мадуэн услышал голоса женщин и приоткрыл глаза. Он посмотрел на обои с серебряной полоской, которыми заменил прежние, в цветочек: торговец сказал, что полосатые более современны. Но он так к ним и не привык, равно как к куску красного шелка с четырьмя деревянными висюльками, который служил абажуром.

Чтобы разобрать, о чем идет внизу речь, ему достаточно было поднять голову и прислушаться.

Малуэн заколебался — прислушаться или продолжать спать.

Он предпочел последнее, но даже во сне сознавал, что после пробуждения ему придется думать о неприятных вещах.

— Завтрак вам подадут в столовую, мистер Митчел.

Жермен, завтрак господину Митчелу… Яичница с беконом, не так ли!

Старик был забавен: тщедушный, удивительно нервный, но особенно поражали в нем розовая, как у ребенка, кожа и невинное выражение обрамленного сединами лица.

— Его еще не арестовали? — с трудом выговорил он, так как по-французски знал всего несколько слов, да и те произносил плохо. Так плохо, что Жермен ничего не понял, и г-же Дюпре пришлось перевести:

— Мистер Митчел спрашивает, арестовали вора или еще нет… Не знаю, мистер Митчел. Инспектор пошел спать и велел не будить его до десяти.

Она взглянула на часы, было без десяти десять. И в тот же миг под рукой у нее зазвонил телефон.

— Алло!.. Да, отель «Ньюхейвен»… Нет, сударь… Позвоните, пожалуйста, через десять минут… Уверяю вас, это невозможно… Что вы сказали?.. Извините, господин капитан, я в самом деле не имею права…

Из окошечка буфетной высунулась голова ее мужа в белом колпаке.

— Это капитан порта, — жестикулируя, объяснила она — В море что-то выловили.

Сквозь застекленную дверь столовой хозяйка видела м-ра Митчела, который неторопливо ел.

— Жермен, без трех десять. Время готовить поднос…

Жермен понял и через три минуты постучал в шестой номер. Четверть часа были слышны шаги, лилась вода из крана; наконец дверь открылась и по лестнице спустился инспектор Молиссон, свежевыбритый, в вычищенном костюме, с волосами, смоченными одеколоном.

— Звонил капитан порта. Кажется, отыскали тело.

Бросив завтрак, подбежал старый Митчел. Инспектор, подав ему правую руку, левой схватился за телефонную трубку.

— Алло! Кабинет капитана порта, пожалуйста…

Держа трубку, он что-то говорил по-английски своему соотечественнику. Около бара по стойке «смирно» застыл Жермен, за окошечком — хозяин. Г-жа Дюпре смущенно улыбалась, словно извиняясь за свое присутствие.

Закончив разговор, инспектор обменялся несколькими фразами по-английски с Митчелом, потом сказал Жермену:

— Мое пальто, пожалуйста.

— Простите, мистер Молиссон… Позвольте спросить, не нашли мистера Брауна? — залилась от смущения г-жа Дюпре.

Он с удивлением посмотрел на нее:

— Почему Брауна?

— Я думала… Сама не знаю… Мне казалось…

— Найден труп. Труп человека, которого убил ваш мистер Браун.

Она еще сильней покраснела, когда инспектор сказал:

«Ваш мистер Браун». Это звучало почти как обвинение.

Потом забеспокоилась, не заметил ли намека муж, но тот не обратил внимания на реплику инспектора.

— Принесите также шубу мистера Митчела, Жермен.

Оба англичанина ушли, и в доме сразу стало как-то неуютно. Сперва все молчали. Жермен поставил стакан на место и, глядя на стойку, тихо проронил:

— Как вы считаете, госпожа Дюпре, это правда?

Тем временем хозяйка смотрела на кресло, в котором любил подолгу сидеть м-р Браун, устремив взор в пространство. Кресло стояло в двух метрах от нее. Время от времени они с Брауном обменивались несколькими словами. Она даже спросила как-то, не женат ли он, и тот молча показал ей свое обручальное кольцо.

Ей тогда показалось, что тоска Брауна вызвана недостойным поведением или злобным характером его жены.

— Накрывайте столы, Жермен! Пять приборов для мистера Генри и два для парижан.

На кухне у Малуэна продолжали шептаться.

Дом был почти новый, хорошо обставленный и оборудованный так, что поддерживать в нем порядок не составляло труда. Двор, вымощенный плитами, прачечная, кладовка за кухней. Паркет покрыт лаком, стены лестничной клетки — масляной краской. А вот о толщине перегородок не подумали. В любой комнате слышно все, что говорится в соседней, и когда, к примеру, Малуэн одевался в спальне, с четверть часа во всем доме стоял шум.

— Ты уверена, что заперла дверь на ключ?

— Я так сделала ненарочно. Просто выскочила и повернула ключ.

— Не знаю даже, нужно ли говорить об этом отцу.

Понятия не имею, что с ним творится в последние дни…

Ты заметила трубку, которую он себе купил, ничего нам не сказав? Вчера и позавчера он почти не спал…

Можно было предупредить жандарма и дать ему ключ.

Они обе подумали об этом, но от такой мысли тут же потупились, почувствовав тяжесть на сердце, особенно Анриетта, которой сейчас уже казалось, что в полутьме она увидела глаза затравленного зверя.

— Если б только знать, что он натворил!

— Может, что-нибудь напечатали в утренней газете?

Газета лежала в почтовом ящике, читал ее только Малуэн, когда вставал. Анриетта пробежала заголовки, перевернула страницы, но не нашла ничего, что относилось бы к человеку, спрятавшемуся в сарае.

— А если он туда забрался, чтобы украсть отцовские снасти?

Они перепугались: в случае пропажи удочек гнев Малуэна был бы ужасен.

Он спал так чутко, что все время слышал у себя наверху шепот в кухне и все же старался спрятать голову под подушку, притворялся даже, что храпит, словно пытаясь хитростью приманить сон. Рев сирены оповестил его, что уже одиннадцать утра. Но в обычные дни он вставал на два часа позже, так что время подумать у него еще будет.

Мисс Митчел спустилась по лестнице в холл отеля «Ньюхейвен», и хозяйка с любопытством рассматривала ее: ночью приезжих принимала не она, а дежурный.

Еще до знакомства с людьми мы пытаемся представить себе их. Г-же Дюпре Эва Митчел рисовалась тоненькой, решительной, со спортивной внешностью девушкой.

На самом деле она выглядела маленькой девочкой, вернее, куклой с огромными голубыми глазами и крошечным носиком. Она знала несколько французских слов, чуть больше, чем отец, и акцент у нее был умилительный.

— Есть что-нибудь новое? — осведомилась она.

— Новое насчет чего, мисс?

— Насчет наших денег.

— Нет. Знаю только, что из воды вытащили… простите… труп. Жермен только что рассказал, что тело пробыло в воде двое суток — зацепилось за сваю южного причала.

— Южного причала… — повторила девушка, словно на уроке французского.

Она не поняла. Г-жа Дюпре говорила слишком быстро. Эва Митчел осмотрела бар, столовую, салон, вероятно отыскивая, где бы пристроиться, но в конце концов направилась к двери.

Хотя дождь все еще лил, она перешла через улицу и теперь в одиночестве прогуливалась по набережной.

Издали она казалась еще более хрупкой, совсем ребенком.

У самой гавани инспектор и Митчел вышли из ангара, и полицейский сказал капитану порта:

— Да, это Тедди. Я вышлю вам его досье.

— Вы полагаете, что его убили?

— Не полагаю — уверен. Рано или поздно это должно было случиться. Знай вы Брауна, вы поняли бы меня.

Тедди был его злым гением. Заставлял его делать то одно, то другое, и никогда, как нарочно, Брауну ничего не доставалось.

Последовали рукопожатия. Митчел был крайне возбужден. Пока они шагали по набережной, он забросал инспектора вопросами:

— Но вы передали этому парню мое предложение?

— Я буквально повторил ваши слова.

— Уверен, что он даже не заходил в отель.

— Но вы же говорили, что, стоит Брауну убедиться, что все раскрылось, как он откажется от банкнот, лишь бы его оставили в покое.

Инспектор промолчал. Издали он увидел жандармов и полицейских в штатском. Обитатели Дьеппа тоже узнавали их, во всех лавках только и разговору было что о случившемся, хотя газеты даже не упоминали ни о каком преступлении или крупной краже.

— Ступайте к дочери, мистер Митчел.

— А знаете ли вы, что именно у меня он впервые показал свой акробатический номер. Раньше он был простым клоуном в бродячем цирке.

— Да. Идите к мисс Эве, она, должно быть, скучает одна в гостинице.

Малуэн измучился, пытаясь заснуть. Он так вертелся, что у него заболел затылок. Напрасно он пытался избавиться от беспокойных мыслей, они сами лезли в голову, стоило лишь на минутку расслабить волю.

— Отец встает, — объявила г-жа Малуэн, застилая стол скатертью.

— Рассказать ему?

— Посмотрим сперва, в каком он настроении. Я подам тебе знак.

Чаще всего Малуэн спускался вниз, надев на ночную рубашку лишь брюки да куртку и сунув ноги в домашние войлочные туфли.

Однако на этот раз он долго расхаживал по спальне, а когда распахнул дверь в кухню, на нем, как и накануне, был воскресный костюм.

— О каких таких секретах вы шептались все утро? — проворчал он, подозрительно озираясь, Он открыл кастрюлю и скривился:

— Опять капуста!

— Я хотела приготовить крабов, — растерялась жена.

— Ну и где же они?

На углу стола он увидел большой черный ключ и косынку Анриетты, которую дочь надевала, только когда ходила на берег.

— Ведь был отлив?

— Да, папа.

Г-жа Малуэн подала дочери знак — рассказывай.

— Сейчас объясню… В прошлый раз ты, наверное, забыл запереть сарай.

— Что ты болтаешь?

— Уверяю тебя, дверь была не заперта.

Нахмурив брови, он ждал продолжения, повернувшись спиной к плите и набивая трубку.

— Сперва я заметила на откосе жандарма. Мне надо было взять крюк и корзину…

В этот момент жена и дочь казались ему чуть ли не врагами.

— Ну и дальше? Ты что, онемела?

— В сарае я увидела мужчину, — торопливо выкрикнула Анриетта. — Он прятался за лодкой.

Малуэн ринулся к ней, словно хотел ударить.

— Что он тебе сказал? Повтори, что он тебе сказал!

— Луи! — простонала жена.

— Да говори же, черт тебя возьми!

— Он ничего не сказал. Я убежала.

Малуэн глубоко дышал, и взгляд его отяжелел, как бывало в кабачке, когда в воздухе пахло дракой.

— Ты сказала об этом жандарму?

— Нет, — чуть не плача, ответила Анриетта.

Он посмотрел на ключ и снова взорвался:

— Выходит, ты его заперла?

Ответить Анриетта уже не посмела. Она только кивнула и подняла руки, чтобы прикрыться от ударов.

Малуэн задыхался. Ему надо было что-то сделать, не важно что, лишь бы дать разрядку нервному напряжению, и первой жертвой стала трубка — он изо всех сил швырнул ее на пол, и она раскололась, как яйцо.

— Гром небесный! Ты заперла его в сарае?

Одной трубки было мало, и г-жа Малуэн, следившая за угрожающим взглядом мужа, поспешила убрать суповую миску.

— Гром небесный! — повторил он.

Все могло случиться, но такое! Человек из Лондона заперт именно в его сарае!

— Что ты собираешься делать, Луи?

Он схватил ключ и засунул его в карман.

— Что я собираюсь делать?

Да он и сам не знал. Но, чтобы их припугнуть, ухмыльнулся:

— Слушайте! Во-первых, вы обе будете молчать, понятно? Я не потерплю, чтобы ко мне приставали с расспросами. А теперь занимайтесь своими бабьими делами.

Тяжело ступая, он прошел через коридор, снял с вешалки фуражку и распахнул дверь. Дождь стал мельче, но чаще. Уже через несколько шагов по щекам и рукам у него побежала вода. Он не подумал, что надо взять старую деревянную трубку, и теперь ему нечего было курить.

Не пройдя и пятидесяти метров, он заметил жандарма, который стоял на краю скалы неподвижно, как часовой. Дальше виднелось море, зеленое с белыми полосами. А совсем вдалеке, на фоне безграничного неба, темнело пятно — дым ньюхейвенского парохода.

7

— Привет! — бросил Малуэн, заложив руки в карманы и остановившись на краю обрыва.

Он мог позволить себе такую бесцеремонность: железнодорожник не ниже рангом, чем жандарм, и тот, посмотрев на форменную фуражку, понял это и по-приятельски ответил:

— Привет!

— Что-нибудь стряслось?

Малуэн делал вид, что смотрит на море, но косился в сторону сарая, крыша которого, наполовину из рифленого железа, наполовину толевая, находилась прямо под ним.

— Ищем какого-то англичанина, — вздохнул жандарм, поворачиваясь в сторону города, где при хорошем зрении можно было разглядеть часы на морском вокзале.

— А, так это англичанин.

У жандарма на уме было одно — когда его сменят, и Малуэну стало противно. Ему хотелось поболтать подольше, наговориться всласть: он понимал, что прячущийся в сарае человек услышит их. Начинался прилив.

К пяти часам вода подойдет к скале и, если будет ветер, прибой заплещется у дверей сарая.

— Вы здесь живете? — спросил жандарм из вежливости.

Малуэн указал на три дома, высящиеся на откосе, и его собеседник сочувственно вздохнул:

— Не очень-то здесь весело!

— Скажите, а вдруг этот ваш англичанин вооружен?

— Вроде бы нет.

Уходить Малуэну не хотелось, но как-то уж очень странно торчать тут под дождем, пялясь на море. Однако именно дождь, присутствие жандарма, тоскливое зрелище мокрых крыш, белые барашки на зеленом море успокаивали его. Ему нужно было, чтобы вселенная казалась угрюмой. Он слушал стук дождевых капель по рифленому железу крыши и знал, что струи воды просачиваются внутрь.

— А точно известно, что он не покинул город? — спросил Малуэн так же равнодушно, как если бы попросил прикурить.

— Да я же знаю только то, что мне сказали. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого типа в кармане ни гроша, ни ножа, ни револьвера.

Это навело Малуэна на мысль, что его клоун сидит без еды. Ну, прямо с ума сойти: стой здесь и думай об одном и том же.

Не решил ли беглец, услышав голоса, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что он испытал, когда вошла Анриетта?

Малуэн столкнул ногой с обрыва ком земли, и тот упал на рифленное железо крыши.

— Сарай ваш? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?

— Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.

— С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?

— С пятидесяти пяти.

Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек! Малуэн пнул ногой еще один ком земли, как мальчишка, который гоняет камень, возвращаясь домой из школы. Но глаза у него забегали — в тот момент, когда жандарм поинтересовался насчет пенсии, стрелочник подумал: «Если я не отопру дверь, клоун через несколько дней умрет».

Воображение тут же стало рисовать ему страшные картины: например, ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.

— Пойду перекушу, — пробормотал он.

И, засунув руки поглубже в карманы, направился к дому.

Хуже нет, чем давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с карманными фонариками, и стоит человеку, на свою беду, пошевелиться…

Все, даже Эрнест, вернувшийся из школы, уже сидели за столом. Малуэн молча принялся за еду, поочередно поглядывая на домашних.

— Пойдешь со мной в город? — спросил он вдруг Анриетту.

Девушка посмотрела на мать, та кивнула:

— Вот и хорошо. Ступайте, прогуляйтесь вдвоем.

— А я? — заныл Эрнест.

— А ты останешься дома.

Малуэн поднялся в спальню причесаться и почистить костюм. Потом достал старую коробку, которая хранилась в зеркальном шкафу: надо взять немного денег. В коробке лежали тысячефранковый и пятисотфранковый билеты, и он украдкой сунул их в карман.

— Готова, Анриетта?

— Еще пять минут.

Когда он проходил мимо комнаты дочери, ему захотелось распахнуть дверь. В тазу плескалась вода. Малуэн на секунду приостановился и насмешливо бросил:

— Прихорашивайся, прихорашивайся!

Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается, а в сарае, конечно, образовалось с десяток щелей, через которые каплет ледяная вода.

— Эрнест, выйди-ка на минуту.

— Зачем?

Малуэн выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.

— Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене, — Об этом никому ни слова, понятно?

— А если он сбежит на твоей лодке?

Об этом Малуэн не подумал. Он с огорчением вздохнул:

— Что поделаешь!

Анриетта напудрилась и подкрасилась, несколько переборщив с помадой, что было особенно заметно на фоне зеленого шелкового платья. Когда она надевала его, все сразу замечали, что она полнее, чем кажется.

— Куда пойдем?

— Посмотрим.

До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.

— Хозяин за тобой не приударял?

— Еще чего!

Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.

— Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.

В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.

— Мы идем в кафе «Швейцария»?

Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.

— Тебе не хочется снова идти на работу?

— Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.

— А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?

— Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.

В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.

На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.

День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.

Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.

— Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.

Официант! Один ликер и один кальвадос!

— Бенедиктин? — осведомился официант.

Анриетта поморщилась и покачала головой.

— Мне тоже кальвадос, только с сахаром.

Она первой заговорила о том, что их волновало.

— Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?

Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.

Печальный неприкаянный бедняга.

«Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.

— Трубка была дорогая, отец?

— А что?

— Если не очень, то я куплю тебе другую.

Ему стало страшно — а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.

— Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?

— Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.

Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуэн вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:

— Держу пари, что он искусственный! А женщина эта — шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.

— А искусственный мех сколько может стоить?

— Пожалуй, три сотни франков.

Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.

— Пошли!

— Куда?

— Увидишь!

Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуэном.

Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.

Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуэн заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин «Новые галереи», прошел от секции к той, где торговали непромокаемой одеждой, и сразу же подозвал продавщицу:

— Покажите-ка нам голубые плащи.

— Простые или шелковые?

Пока дочь примеряла, Малуэн думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Он бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.

— Сколько? — спросил он.

— Сто семьдесят пять франков. К плащу можем предложить подходящий берет.