Я добрался до театра в девять часов утра, почти за полчаса до назначенного мне времени, так как слишком хорошо знал о том, как жесток бывает Цезарь Деметрий в отношении непунктуальных людей. Но Цезарь, видимо, умудрился прибыть еще раньше. Я обнаружил Лабения - его личного телохранителя и главного собутыльника, - удобно расположившегося у входа в театр. Когда я подошел, Лабений скривился и сказал:
      - Чего копался-то? Цезарь давно тебя ждет.
      - Я пришел на полчаса раньше, - ответил я кисло. Нет смысла быть тактичным с такой личностью, как Лабений, или Поликрат, как мне следовало бы называть его теперь, когда Цезарь наградил нас новыми - греческими - именами. - А где он?
      Лабений показал на открытые ворота и, подняв средний палец вверх, молча трижды ткнул им куда-то в небо. Я прохромал мимо него, не произнеся ни единого слова, и прошел сквозь ворота внутрь театра.
      К моему разочарованию, я увидел фигуру Цезаря Деметрия на самом верху театра, в последнем ряду. Его тонкий силуэт резко выделялся на сверкающей голубизне утреннего неба. Прошло меньше шести недель с тех пор, как я повредил колено, охотясь с Цезарем на вепря где-то в глубине острова. Я и сейчас еще хожу на костылях, и ходьба, не говоря уже о карабкании по лестницам, была для меня делом весьма затруднительным. Но что поделаешь: вон он - стоит там на самой верхотуре.
      - Итак, ты соизволил наконец явиться, Пизандр, - крикнул он. - Давно пора. А ну-ка побыстрее! У меня, тут есть кое-что интересное, и я хотел бы показать тебе это.
       Пизандр! Прошлым летом Цезарь внезапно решил облагодетельствовать нас новыми греческими именами. Юлий, Луций и Марк потеряли свои честные римские именования и стали Эритеем, Идуменеем и Диомедом. Я, который был Тиберием Ульпием Драко, стал теперь Пизандром! Это последний крик моды при дворе Цезаря, который обретается по указу его отца Императора - вот тут в Сицилии. За этими греческими именами, как мы все считаем, должны будут последовать прически по греческим фасонам, греческие полупрозрачные одежды, липкие помады и введение в обязательном порядке мужеложства. Что поделаешь, Цезари развлекаются, как им заблагорассудится. Я даже не стал бы возражать, если б он дал мне какое-нибудь более героическое имя - Агамемнон, или Одиссей, или еще что-то в этом роде. Но Пизандр?! Пизандр из Ларанды был автором потрясающего эпического произведения по мировой истории - «Героические браки богов», так что со стороны Цезаря было бы вполне резонно назвать меня в его честь, раз я тоже историк. Был и еще один, куда более «ранний», Пизандр из Камира, который написал самую древнюю из известных нам версий подвигов Геркулеса. Но кроме того, был еще Пизандр - жирный и порочный афинский политикан, которого с безжалостным ехидством вывел в своей пьесе «Гиперболы» Аристофан. А мне случайно известно, что Цезарь особенно любит именно эту пьесу. Поскольку два первых Пизандра - деятели античности, известные только узким специалистам вроде меня, то я склонен подозревать, что, выбирая мне греческое имя, Цезарь имел в виду именно этот персонаж из произведения Аристофана. Я не толст, не порочен, но Цезарь обожает тыкать в наши души такими вот шуточками.
      Это из той же оперы, что заставлять калеку карабкаться на самый верх театра. И я, спотыкаясь, начал преодолевать ступеньку за ступенькой крутую каменную лестницу, пролет за пролетом, пролет за пролетом, пока наконец не возник на самом верху и в самом верхнем ряду. Деметрий пристально всматривался вдаль, наслаждаясь изумительным видом Этны, возвышавшейся на западе, одетой в снежную шапку, на самой верхушке покрытой пятнами пепла, и с плюмажем черного дыма, поднимавшегося из кипящего чрева горы. От вида, открывшегося из верхнего ряда громадного театра Таормины, буквально дух захватывало, но мой дух уже и без того был перехвачен ковылянием по лестнице, так что у меня не было настроения восхищаться блистательным видом, расстилавшимся перед нами.
      Цезарь опирался на каменный стол, стоявший на открытой площадке последнего ряда, где торговцы вином обычно во время антракта расставляли свои глиняные кувшины. На столе лежал невероятно большой свиток.
      - Это моя карта перепланировки острова, Пизандр. Подойди посмотри и скажи, что ты об этом думаешь.
      Это была огромная карта Сицилии, занимавшая почти весь стол. Можно сказать, в масштабе чуть ли не один к одному. Я сразу увидел большие красные круги числом около полудюжины, так и бросавшиеся в глаза. Всего этого я никак не ожидал, так как официальной причиной сегодняшней утренней встречи было обсуждение плана Цезаря по ремонту театра Таормины. К числу моих интересов относится и некоторое знание архитектуры. Но нет, нет, ремонт театра явно не был единственной заботой Цезаря.
      - Это прекрасный остров, - произнес он, - но его экономика уже несколько десятилетий находится в застое. Я хочу дать ей толчок с помощью самой грандиозной строительной программы, равной которой Сицилия никогда не знавала. Например, Пизандр, вот тут - в нашей крошечной и симпатичной Таормине - ощущается острая необходимость в настоящем дворце для нашей фамилии. Вилла, в которой я живу все последние три года, очень мило расположена, но она, можно сказать, слишком скромна для резиденции наследника трона. Воистину так. Скромна. Тридцать или сорок комнат на самом краю скалистого утеса, нависшего над городом, открывают безукоризненный вид на море и вулкан. - Тут Цезарь постучал пальцем по красному кругу в верхнем правом углу карты, который охватывал место, занимаемое Таорминой в северо-восточной части Сицилии. - Предположим, мы превратим виллу в настоящий дворец, расширив ее и распространив на территорию обрывистого склона утеса. Подойди-ка сюда, я тебе покажу, что я имею в виду.
      И я захромал за ним. Он подвел меня к той точке верхнего ряда театра, откуда открывался вид на портик виллы, и принялся рассказывать о, каскаде нескольких уровней дворца, состоящих из фантастических консольных платформ и гигантских смелых опор, благодаря которым территория дворца охватывала весь обрывистый склон вплоть до берега Ионического моря, лежащего далеко внизу.
      - В этом случае мне будет гораздо удобнее добираться до пляжа, понимаешь? Что, если мы соорудим вот там - вдоль стены дворца - подъемник с укрепленной на нем кабиной, подвешенной на канатах? Тогда, вместо того чтобы пользоваться дорогой, я смогу спускаться на пляж, просто не выходя из дворца!
      Я выпучил глаза, буквально не веря своим ушам. Такая конструкция, если она даже и может быть построена, потребует лет пятидесяти работы и обойдется в миллиард сестерций по меньшей мере. А может быть, и в десяток миллиардов.
      Но и это было не все. Куда там!
      - Затем, Пизандр, нам нужно будет придумать что-то со зданиями, предназначенными для приемов членов императорской семьи в Панормосе. - Его палец медленно полз на запад вдоль северного побережья Сицилии прямо к большому порту. - Панормос - это место, где любит останавливаться мой отец, когда приезжает сюда. Месту этому, однако, уже около шестисот лет и с удобствами там плоховато. Я хотел бы его снести до основания и на его месте построить точную копию дворца на Палатинском холме, дополнив его копией римского Форума, который расположится чуть ниже по склону. Отцу это должно понравиться: он чувствовал бы себя во время визита в Сицилию почти как дома в Риме. Есть еще идея обзавестись славным местечком в глубине острова, примерно там, где мы обычно охотимся. Для этого можно использовать старый дворец Максимиана Геркулеса, что неподалеку от Этны, но фактически он уже разваливается. Мы могли бы возвести на этом месте совершенно новый дворец, в византийском стиле, но сделать это надо осторожно, чтобы сохранить, разумеется, его великолепные мозаики… А затем…
      Я слушал, совершенно окаменев от изумления. Идея Деметрия по оживлению сицилийской экономики сводилась к строительству по всему острову множества совершенно невероятных дворцов для императорской семьи. В Агридженто на южном берегу острова, например, куда члены этой семейки любили приезжать, чтобы полюбоваться находившимися там греческими храмами, и в расположенной неподалеку Силенунте Деметрий решил возвести точный дубликат знаменитой виллы Адриана на Тибре. Это чудо должно было стать чем-то вроде своеобразного туристского кемпинга. Правда, вилла Адриана - это что-то вроде небольшого городка, и для строительства в Агридженто ее двойника потребовалась бы целая армия мастеров и не меньше сотни лет. А на западной окраине острова Деметрий мечтал построить замок в грубом и примитивном гомеровском стиле (вернее, в том, что он считал гомеровским), так чтобы этот замок романтически прижимался бы к горной цитадели Эриче. Затем, в Сиракузах… Ну, то, что он собирался построить в Сиракузах, должно было разорить всю Империю. Разумеется, огромный новый дворец, затем маяк, побольше Александрийского, и еще Парфенон - вдвое больше настоящего. Потом там намечалась еще дюжина египетских пирамид, тоже более крупных размеров, и бронзовый Колосс на берегу, вроде того, что когда-то стоял в Родосе, и еще… Но я не могу перечислить вам весь список - боюсь, как бы меня не задушили слезы.
      - Ну, Пизандр, что скажешь? Разве в мировой истории можно найти нечто подобное этой строительной программе?
      Его лицо буквально сияло. Он очень красивый мужчина, наш Деметрий Цезарь, а в этот момент, преображенный своей идиотской идеей, он выглядел прямо-таки Аполлоном. Безумным Аполлоном. Так какова должна была быть моя реакция на то, что он только что вылил на меня? На то, что я считал собачьей чушью? Сказать, что я сомневаюсь, что в сокровищнице его отца хватит золота на финансирование такого идиотского проекта? Или что мы все помрем задолго до того, как строительство будет закончено? Отец Деметрия - Император Людовик, - когда назначил меня на службу своему сыну, предупредил насчет невероятно вспыльчивого характера последнего. Одно неверное слово, и я полечу вниз по этим крутым ступеням, по которым я только что с таким трудом взобрался наверх.
      Однако мне известно, как следует вести себя с членами императорского дома, когда они разговаривают с тобой. Тактично, но не слишком елейно, я произнес:
      - Этот проект наполняет душу восторгом, Цезарь. Я с трудом могу представить себе что-либо подобное.
      - Точно! Никогда еще не было ничего подобного ему, не правда ли? Я войду в историю! Ни Александр, ни Сардана пал, ни сам Август Цезарь даже не пытались создать программу общественных работ такого масштаба… И ты, конечно, будешь главным архитектором этого проекта, Пизандр.
      Если бы он лягнул меня в живот, я бы так не поразился.
      - Я, Цезарь? Ты оказываешь мне слишком большую честь! В мои годы… Исторические исследования - вот главное мое занятие, мой господин. Конечно, я немного разбираюсь в архитектуре, но я никак не могу считать себя…
      - Хватит! Зато я могу! Мне тут не нужна притворная скромность, ты понял, Драко! - Он вдруг почему-то стал обращаться ко мне по-прежнему. Мне это показалось весьма многозначительным. - Всем известно, какой ты знающий и ответственный человек. Ты маскируешься образом ученого только потому, как мне кажется, что так безопаснее. Но мне прекрасно известны твои реальные возможности и, когда я стану Императором, я намерен использовать их в полном объеме. Черта, присущая истинно великим Императорам, - окружать себя людьми, которые сами тоже велики, воодушевлять их и максимально использовать потенциальные возможности таких людей. А я уверен, что буду великим Императором. Как ты понял, через десять лет, через двадцать, или когда там еще, настанет моя очередь. Но я уже сейчас начинаю подбирать ключевых людей в свою команду. И ты будешь одним из них. - Он подмигнул. - Постарайся поскорее подлечить свою ногу, Драко. Я намереваюсь положить начало своему проекту строительством дворца в Таормине и хочу, чтобы ты его спроектировал, а это значит - нам с тобой придется поползать по этому утесу, отыскивая самые подходящие места. И я вовсе не желаю, чтобы ты тащился за мной со своими костылями. А не кажется ли тебе, Пизандр, что сегодня эта гора особенно прекрасна?
      Не успел я три раза вздохнуть, как я уже опять успел превратиться в Пизандра!
      Деметрий свернул свой свиток. Я было подумал, что пришло время обсудить проблему ремонта театра, но тут же понял, что Цезарь, ум которого воспламенен величием плана перестройки почти каждого крупного города в Сицилии, вовсе не собирается расходовать свои таланты на такую мелочь, как перенос засорившихся сточных труб, проложенных рядом с театром. Так, вероятно, поступил бы Бог, если б ему предложили выслушать чьи-то жалобы на нездоровье, скажем, на сломанное колено, тогда как его божественный интеллект занят совершенствованием новой болезни, с помощью которой он намерен извести одиннадцать миллионов желтокожих обитателей далекого Китая в конце текущего месяца.
      Поэтому мы просто полюбовались видом на гору. Затем, когда я понял, что больше не нужен, то повернулся и, не упоминая о театральной проблеме, с прежней болью проделал путь вниз по лестнице. Когда я достиг земли, то услышал, что Цезарь снова окликает меня. На одно страшное мгновение я представил себе, что он снова хочет меня видеть и мне придется опять тащиться наверх. Но он просто пожелал мне счастливого пути. Цезарь Деметрий, конечно, спятил, но он вовсе не так уж жесток.
 
      - Император ему никогда этого не разрешит, - сказал Спикуло, когда мы сидели в тот вечер за вином.
      - Еще как разрешит! Он готов удовлетворить малейшее желание своего безумного сыночка. И самое большое - тоже.
      Спикуло - мой старейший друг. Его имя ему очень подходит - такой маленький и колючий. Оба мы по происхождению испанцы. Оба вместе ходили в школу в Таррако. Когда я поселился в Риме и поступил на службу к Императору, так же поступил и он. Спикуло последовал за мной и в Сицилию. Я верю ему так, как не верю больше никому. Но вслух мы говорим друг другу самые ужасные вещи.
      - Ну, для этого надо еще начать, - сказал Спикуло. - А кроме того, он никогда ничего не кончает. Ты же прекрасно знаешь, каков наш Цезарь. Шесть месяцев спустя после того, как здесь выроют первую яму для фундамента дворца, он решит, что начинать надо не здесь, а со строительства Парфенона в Сиракузах. Он возведет там три первые колонны и отправится в Панормос. А еще через месяц перепрыгнет еще куда-нибудь.
      - Вот как? - говорю я. - И тогда какое мне дело до остального? Это ему придется выглядеть дураком, если он так примется за дело, а вовсе не мне. Я же всего-навсего только архитектор.
      Спикуло прямо глаза вытаращил.
      - Что такое? Ты что же, собираешься принять участие в этой истории, а?
      - Цезарь возжелал воспользоваться моими услугами.
      - И ты оказался таким кретином, что будешь делать все то, что он тебе прикажет, какой бы дуростью это ни обернулось? Угробить пять или десять лет своей жизни на идиотский проект сумасшедшего принца, чтобы похоронить весь этот богом забытый остров под горами мрамора? Позволить связать свое имя с его дурацким именем на вечные времена в качестве исполнителя задумок абсолютного психа? - Голос Спикуло вдруг зазвучал резким насмешливым фальцетом: - «Тиберий Ульпий Драко - величайший ученый нашего времени, по глупости забросил все свои ценнейшие научные изыскания, дабы отдать оставшиеся годы жизни исполнению плохо продуманной серии идиотских претенциозных проектов, ни один из которых никогда не был завершен, и наконец, в одно прекрасное утро был найден распростертым у подножия Большой Сиракузской пирамиды, откуда он спрыгнул, желая покончить жизнь самоубийством…» Нет, Драко! Не делай этого. Просто покачай головой и уйди.
      - Ты говоришь так, будто у меня есть выбор.
      Он поглядел на меня. Затем встал и захромал по патио к балкону. Спикуло с рождения калека - ему тогда вывернули левую ногу, так что ступня смотрит куда-то в сторону. Мое охотничье приключение его не на шутку рассердило, ибо я тоже стал хромать, что стало привлекать еще большее внимание прохожих к увечью Спикуло, когда мы с ним рядышком ковыляем по улицам. Гротескная парочка, выглядящая так, будто мы собрались на какую-то конференцию нищих.
      Довольно долго Спикуло стоял там молча, свирепо пожирая меня взглядом. Была ночь, ярко светила луна, заливая сверкающим светом виллы богачей, сверху донизу покрывавшие склоны холмов Таормины. Так как молчание наше слишком затянулось, я, к собственному удивлению, обнаружил, что увлекся изучением очертаний фигуры Спикуло, напоминавшей большой черный треугольник, освещенный сзади ярким белым светом. Широкие мощные плечи, суживающийся к тонкой талии торс и жалкие кривые ножки. Все это венчала большая, похожая на огромный валун голова, дерзко посаженная на плечах. Если б сейчас у меня под руками были принадлежности для рисования, я бы тут же принялся делать набросок. Впрочем, я рисовал Спикуло и прежде. Много раз.
      Наконец он очень тихо произнес:
      - Ты меня удивляешь, Драко. Что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя нет выбора? Просто уйди в отставку и уезжай в Рим. Император в тебе нуждается. Он отыщет другую няньку для своего сыночка-идиота. Ты же не думаешь, Драко, что Деметрий швырнет тебя в тюрьму, если ты откажешься от придуманной им работы? Или казнит, или сделает еще что-нибудь подобное?
      - Ты не понял, - ответил я. - Я сам хочу получить эту работу.
      - Даже если это сон кретина, описавшегося во сне? Может быть, горячка Цезаря заразительна?
      Я улыбнулся.
      - Конечно, я понимаю, насколько глупо все это выглядит со стороны. Но это не значит, что я не хочу попытаться осуществить то, о чем идет речь.
      - Ах! - воскликнул Спикуло, до которого наконец дошло. - Ах вон оно что! Сидящий в тебе инженер жаждет водрузить гору Пелион на Оссу

только ради того, чтобы убедиться, что он способен проделать такой фокус! Ох, Драко, значит, Деметрий вовсе не такой сумасшедший, каким кажется, а? Тебя-то он понял распрекраснейшим образом! Есть только один человек в мире, у которого хватит глупости взяться за такую кретинскую работу, и именно он и оказался в Таормине в нужное время.
      - Это скорее водружение Оссы на Пелион, чем наоборот, - сказал я. - Но ты прав. Да, Спикуло, конечно, я соблазнился. А потому какое мне дело, что идея безумна? И если всему этому суждено остаться незавершенным, так что? Во всяком случае, дело будет начато. Будут сделаны чертежи. Будут заложены фундаменты. И, надеюсь, ты не думаешь, что я в самом деле хочу посмотреть, как будут строить египетскую пирамиду? Или как построить дворец, который будет спускаться вниз по обрыву утеса на тысячу футов? Для меня это просто шанс, который выпадает раз в жизни.
      - А как же твое жизнеописание Траяна VII? Ведь только позавчера ты, захлебываясь, говорил о документах, которые тебе должны переслать из архивов Севильи. Чуть ли не всю ночь напролет ты рассуждал о тех новых открытиях, которые скрываются там. Неужели ты бросишь это все из-за новой игрушки?
      - Нет, конечно. Почему, собственно, один проект должен обязательно помешать другому? Я прекрасно могу работать над книгой по вечерам, а днем проектировать дворцы. И еще надеюсь продолжить рисование, писать стихи и сочинять музыку. Я думаю, ты просто недооцениваешь меня, мой старый друг.
      - Что ж, пусть никто не скажет, что и ты виновен в том же грехе в отношении других.
      Я пропустил это мимо ушей.
      - Я приведу тебе еще один довод, а потом давай не будем возвращаться к этому вопросу, ладно? Людовику уже больше шестидесяти, да и здоровье у него не в лучшем состоянии. Когда он умрет, Деметрий станет Императором, вне зависимости от того, нравится это кому-нибудь или нет. И мы с тобой вернемся в Рим, где я превращусь в ключевую фигуру его администрации, и все научные и исследовательские ресурсы столицы окажутся в моем распоряжении. Если, конечно, я по недомыслию не отойду от Цезаря, пока он является только наследником трона, швырнув ему в физиономию его проект, чего ты, видимо, от меня добиваешься. Поэтому я беру эту работу. Смотрю на нее, как на инвестиции в будущую прибыль, выражаясь языком экономики.
      - Как логично ты все излагаешь, Драко!
      - Спасибо.
      - Ну а предположим, Деметрий становится Императором, каковым благодаря черному юмору богов он действительно может стать в недалеком будущем. Разве не может быть так, что он захочет держать тебя в Сицилии, поручив завершать его великое деяние - заполнять этот остров подержанным архитектурным великолепием, и не возьмет тебя в Рим ко двору, дабы не мешать твоей священной для него деятельности? И что в этом случае ты будешь делать весь остаток жизни? Шастать по этому богом забытому острову, наблюдая за ходом строительства никому не нужных и бесполезных сооружений?..
      Я решил, что с меня хватит.
      - Послушай, Спикуло. Я готов пойти на такой риск. Цезарь уже сказал мне буквально следующее: когда он станет Императором, то будет использовать мои знания и способности куда более полно, чем это когда-либо делал его отец.
      - И ты поверил в это?
      - Он говорил искренне.
      - О Драко, Драко! Я начинаю думать, что ты безумнее самого Цезаря!
 
      Конечно, это был чистейший азарт. И я это прекрасно понимал. И Спикуло, вполне возможно, ничуть не ошибался, когда говорил, что я еще более безумен, чем бедняга Деметрий. Цезарь, в конце концов, не виноват, что он таким уродился. В его семье безумие - настоящее безумие - существует уже более столетия в виде серьезной умственной нестабильности: какой-то мозговой дефект вызывает у них непредсказуемые вспышки капризов и неуверенности.
      Я же, наоборот, встречаю каждый новый день жизни с совершенно четкими представлениями о том, что буду делать. Я трудолюбив, надежен, обладаю превосходно отлаженным интеллектом, способным справиться с любой задачей, которую я перед ним поставлю. Это не бахвальство. Мои значительные достижения - факт, который невозможно опровергнуть. Я строил храмы и дворцы, я писал огромные картины и создавал великолепные статуи, я творил героические поэмы и исторические труды, я даже разработал чертежи летательной машины и уверен, что когда-нибудь построю ее и успешно испытаю. Есть еще много такого, что я храню в своем уме и надеюсь когда-нибудь осуществить. Есть совершенно секретные соображения, которые я записываю с помощью кода в своих блокнотах, пишу специально неразборчиво, левой рукой, пишу о вещах, которые могли бы изменить мир. Когда-нибудь я доведу эти вещи до совершенства. А сейчас я даже не готов намекнуть о них, потому и шифрую (как будто хоть кто-то может в них разобраться, даже если б я записал свои идеи так, чтобы их можно было прочесть!).
      Можно, конечно, сказать, что своим интеллектом я обязан особой милости богов, и я не стану дискутировать с этой благочестивой идеей, но без хорошей наследственности тут тоже не обошлось. Мои огромные возможности - подарок предков, точно так же, как умственное убожество Цезаря Деметрия - «дар» его пращуров. В моих жилах течет кровь одного из наших величайших Императоров - провидца Траяна VII, который вполне мог бы носить титул Optimus Princeps - «Лучший из принцепсов». А кто предки Деметрия? Людовик! Марк Антоний! Валенс Акила! Что ж, они вовсе не из числа слабаков, в разные времена занимавших троны, но разве они не вели Империю по пути упадка и декаданса?
      Разумеется, такова уж судьба нашей Империи - то и дело входить в периоды декаданса, но счастливый рок предопределил ей всегда обретать свежие источники возвышения и обновления именно в тот момент, когда такого рода ресурсы были остро необходимы. Вот почему наш Рим уже на протяжении 2000 лет является важнейшей мировой силой, и вот почему так будет и дальше: снова и снова, до конца времен, вечно, пока будет существовать наш мир, наша Империя обречена возрождаться в новом великолепии.
      Смотрите. Восемнадцать столетий назад начался сложнейший период полного хаоса, и именно тогда Август дал нам имперскую форму правления, каковая служила нам верой и правдой и продолжает действовать и до сих пор. А когда кровь первых цезарей стала жижеть и к власти потянулись такие люди, как Калигула и Нерон, суля Риму самые разрушительные последствия, тут же явилось и лекарство в образе первого Траяна, а затем и Адриана, за которыми последовали столь же энергичные Антоний Пий и Марк Аврелий.
      Еще один период смут и беспорядков закончился благополучно с помощью Диоклетиана, чья работа была завершена великим Константином, а когда мы снова с роковой неизбежностью через семьсот лет вошли в период, названный историками Великим Декадансом и Рим с легкостью пал перед нашими грекоязычными братьями с Востока, среди римлян с той же неизбежностью возникла фигура Флавия Ромула, который снова принес нам свободу. А вскоре на трон взошел Траян VII, при котором наши корабли поплыли по всем океанам, доставляя в Рим неисчислимые богатства, что привело к длительному периоду экспансии, известному нам под названием Ренессанса. Теперь, увы, мы снова в упадке, наше время с успехом можно назвать Вторым Большим Декадансом. В общем, подобные циклы могут повторяться бесконечно.
      Мне нравится думать о себе, как о человеке эпохи Ренессанса, последнем человеке такого масштаба, рожденным по какому-то печальному и несправедливому стечению обстоятельств двумя столетиями позже своего времени и принужденном жить в этом кретинском декадентском веке. Это приятная фантазия и, по моим представлениям, есть немало доказательств, что она верна.
      В том, что наш век- век упадка, сомнений нет. Один из важнейших признаков декадентства - любовь к беспредельной и безграничной экстравагантности, и нам незачем искать лучшего примера, чем тупой и наглый план Цезаря Деметрия перестроить всю Сицилию, превратив ее в монумент, увековечивающий его личное величие. Тот факт, что здания, каковые он повелевает мне возвести, почти без исключения являются копиями зданий, построенных в давние и менее претенциозные времена, только подчеркивает правильность моего тезиса.
      К тому же мы переживаем развал центральной власти. Не только такие отдаленные провинции, как Сицилия или Персия, начинают действовать самостоятельно, причем заходят в своем самоуправстве очень далеко, но и Галлия, Испания, Далмация и Паннония, то есть практически чуть ли не задний двор Рима, следуют их примеру, демонстрируя независимость. А тут еще новые языки: куда делась наша чистая прекрасная латынь - становой хребет Империи? Она деградировала и стала основой для возникновения целой мозаики новых местных диалектов! Теперь любое захудалое местечко стремится обзавестись собственным говором. Мы - испанцы - говорим по-испански, у длинноносых галлов появилась носовая хрюкающая штучка, которую они называют галльским языком, тевтонские провинции вообще отвернулись от латинских корней и обзавелись примитивным, похожим на рыгание диалектом, который они именуют германским. И так далее. Да и у нас в Италии можно наблюдать, как настоящая латынь отступает перед бастардом, называемым «романским», который, правда, музыкален для слуха, но отошел от глубины и грамматического изящества латыни, которые делали ее царицей языков мира. И если латынь вообще исчезнет (как это уже случилось с греческим языком на Востоке), то как сможет выходец из Испании общаться с человеком из Британии, или с тевтоном, или с галлом, или с далматинцем, или с кем угодно еще?
      Так как же не называть наше время декадентским, если в обществе бушуют подобные разрушительные центробежные силы?
      Но можно ли всерьез говорить о том, что я - человек из эпохи Ренессанса, увязший в нашем жалком времени? На такой вопрос ответить не так-то просто. Обычно мы употребляем словосочетание «человек эпохи Ренессанса», имея в виду человека с невероятно глубокими и широкими интересами. В таком случае подобное определение ко мне полностью подходит. Но чувствовал бы я себя в своей тарелке, находясь в бесшабашном времени Траяна VII? Я обладаю широтой взглядов, свойственной эпохе Ренессанса, это так. Но обладаю ли я тем ярким, огненным, «ренессансным» темпераментом, или же я на самом деле застенчив, уныл и мелочен, как и все люди, окружающие меня? Не следует забывать, что люди Ренессанса были одновременно людьми Средневековья. Мог ли бы я таскаться по улицам со шпагой, сквернословить, как наемник-легионер, затевая ссоры при малейшей провокации? Имел бы я двадцать любовниц и пятьдесят сыновей-бастардов? И мечтал ли бы о том, чтобы оказаться на палубе крохотного судна, с потрескивающими бимсами, уплывающего куда-то за горизонт?
      Нет, на таких людей я, надо думать, не слишком похож. У них были широко распахнутые души. Да и мир им казался тогда гораздо ярче и таинственнее, чем кажется нам, и они отзывались на его зов с романтической нетерпеливостью и бешеной энергией, каковые в наши времена даже представить себе невозможно. Да, я ухватился за предложение Цезаря, потому что оно пробудило во мне ту каплю лихорадочного романтизма, что течет в моих жилах и заставляет меня ощущать свою кровную связь с моим знаменитым предком Траяном VII, Траяном Драконом, опоясавшим весь мир своим беспримерным плаванием. Но что мне делать в нашем мире? Открывать новые миры, как это делал Траян? О нет, нет! Я буду строить египетские пирамиды, и греческие храмы, и виллы Адриана!
      И все это уже делалось когда-то, делалось очень неплохо и нет никакой надобности делать то же самое вторично. А стало быть, не являюсь ли я таким же декадентом, как и прочие мои современники?
      А иногда я задумываюсь о том, что бы делал сам Великий Траян, родись он в наше время, во времена Людовика Августа и его полоумного сына? Люди, обладающие широкой душой, сильно рискуют во времена, когда миром правят слабодушные. Мне самому пришлось приложить немало хитроумия, дабы вписаться в это время, обеспечить себе безопасность й свободу, но еще вопрос, обладал ли бы подобными способностями Траян? Не начал бы он шататься по городам с шумом и скандалами, как истинный сын Ренессанса, пока не пришло бы время расправиться с ним по-тихому в каком-нибудь темном закоулке, как с человеком, позорящим императорскую семью и отчасти все государство? Может, и нет. Возможно, как я предпочитаю думать, он пронесся бы как пылающая стрела сквозь эту пошлую тьму и, как он сделал это в собственное время, бросил бы свой сверкающий отблеск на весь мир.
      Во всяком случае, вот он я - бесспорно мудрый человек, крепкий умом и телом, добровольно связавший себя с безумным проектом юного Цезаря только потому, что не сумел устоять перед техническими проблемами, которые открылись моему взору в этом проекте. Великолепный романтический жест или жалкий жест безумца? Очень вероятно, что Спикуло был все же прав, назвав меня большим психом, чем сам Деметрий. Любой нормальный разумный человек бежал бы от подобного предприятия, громко визжа от ужаса!
 
      Не надо быть Кумской Сивиллой, чтобы предвидеть, что пройдет немало времени, прежде чем Деметрий снова заговорит со мной о своем проекте. Цезарь вечно порхает от одного увлечения к другому - это форма его заболевания. Через два дня после нашего разговора в театре он покинул Таормину для небольшого отдыха среди песчаных барханов Африки. Пробыл он там больше месяца. Поскольку мы с ним не сделали ровным счетом ничего, даже не осмотрели места строительства будущего дворца на обрыве утеса, не говоря уж о таких мелочах, как планировка, выбор дизайна и определение бюджета, то я выбросил все это дело из головы до возвращения Цезаря. Думаю, что в глубине души я питал надежду, что он обо всем позабудет ко времени возвращения в Сицилию.
      Я воспользовался его отсутствием, чтобы продолжить свою работу, которая в эти дни занимала меня больше всего: жизнеописание Траяна VII.
      По правде говоря, я этим исследованием увлеченно занимался уже почти восемь лет. В данный момент меня к нему вновь привлекли два обстоятельства. Одним было открытие в пыльных глубинах Морского архива Севильи кипы забытых дневников, которые предположительно могли принадлежать самому Траяну и велись во время его знаменитого путешествия. Вторым был несчастный случай со мной во время охоты на вепря, который на какое-то время приковал меня к костылям. Период вынужденного безделья дал мне возможность, хочешь не хочешь, снова вернуться к роли ученого.
      До сих пор никто еще не отважился взяться за глубокое исследование невероятной карьеры Траяна. Это может показаться странным, учитывая нашу национальную традицию в области исторических трудов, которая восходит к туманным временам Невиса и Энния в период Республики и, конечно, Саллюстия, Ливия, Тацита и Светония в более поздние годы и Аммиана Марселина после них, Друсила из Александрии, Марка Андроника, а из более поздних - Луция Аэлия Антипатра, знаменитого хроникера, описавшего захват Рима византийцами во времена Максимилиана VI.
      Но что-то надломилось в исторической литературе после того, как Флавий Ромул снова свел вместе две половины Империи в «2198 году от основания Рима». Может, причина в том, что во времена великих деятелей, а эпоха Флавия и двух следовавших за ним правителей была именно таким временем, все слишком заняты творением истории, так что писать ее просто некому. Именно в это я когда-то безоговорочно верил. А вот когда я сломал колено, то понял, что в любое время, каким бы напряженным и энергичным оно ни было, всегда есть кто-то, кто в силу определенных событий - болезней, изгнания и так далее - имеет достаточно свободного времени и вполне способен взять в руки перо.
      И мне стало казаться более правдоподобным предположение, что во времена Флавия Ромула, Кая Флавия или Траяна Дракона публикация любых трудов о деяниях этих могущественных Императоров могла оказаться не слишком полезным для здоровья делом. Точно так же, как великолепный обзор жизни первых двенадцати Цезарей (я имею в виду едкую и великолепную книгу) был написан в период сравнительно мягкого правления первого Траяна, а не таких монстров, как Калигула, Нерон или Домициан, которые только что не сожгли своим дыханием всю страну. Так что со стороны историков периода царствования трех могучих монархов - выходцев из Испании было бы просто глупо писать что-либо, кроме чисто фактографических хроник общественных событий и принятых законов. Анализировать жизнь Цезаря - значит критиковать его. А это не всегда безопасно.
      Каковы бы ни были причины, ни одной значительной книги о жизни потрясающего Флавия Ромула до Нас не дошло. Сохранились лишь фактографические хроники и бесстыдно подхалимские панегирики. Об истинной натуре сменивших его Императоров тоже известно весьма мало. О Кае Юлии Флавии почти ничего не известно, только сухие сведения, например, о месте рождения (как и Флавий Ромул, он происходил из Таррако в Испании, то есть из моего родного города) или о тех постах, которые он занимал до того, как взошел на трон. Что же до третьего великого испанца - Траяна VII (его прозвище было сходно с моим - Драко, только его он получил не по наследству, а заработал славными делами, гремевшими по всему миру: Дракон), то у нас тоже есть лишь перечень его самых славных и главных дел.
      То, что никто в течение последовавших за его смертью двух столетий, не брался за его жизнеописание, нисколько не удивительно. Конечно, писать об уже умершем Цезаре более безопасно, это верно, но откуда мог появиться человек, достойный взяться за такое дело? Блистательный период Ренессанса слишком быстро сменился зарей промышленной революции. В это дымное и скучноватое время на первый план вышло умение «делать деньги», которое значительно опередило все, включая, науку и искусство. А теперь у нас на дворе стоит новый декаданс, когда один слабак за другим примеряет имперскую корону, а сама Империя распадается на конгломерат областей, у которых почти полностью отсутствует чувство лояльности к центральной власти. И все силенки, которые наши правители способны собрать, уходят на такие дурацкие дела, как строительство гигантских гробниц в стиле фараонов, но где-нибудь в Сицилии. Кто же в такой век может воспеть величие Траяна VII?
      Что же, я могу!
      В доказательство я готов привести довольно толстый манускрипт. Я воспользовался своим положением на императорской службе, чтобы рыться в полуподвалах римского Капитолия, вскрывал шкафы, находившиеся за семью печатями в течение двадцати столетий, вытаскивал на дневной свет официальные документы, само существование которых было давным-давно забыто. Я заглядывал в личные архивы, связанные с сенатскими слушаниями. Никому до этого не было дела, никто и глазом не моргнул. Я читал личные воспоминания высших судейских чинов. Рылся в докладах правительственных сборщиков налогов, налоговых инспекторов, рыночных надсмотрщиков, которые при всей своей незначительности и скуке являются поистине драгоценными: из их содержания можно извлечь чистое золото. И вот из всего этого Я добыл своего Траяна Дракона и его время… Я перенес их в нашу реальность, я оживил их - во всяком случае, в моем уме и на страницах еще не оконченной книги.
      Какая же это была мощная фигура! Все годы своего долгого правления он был абсолютным воплощением силы, провидения, целеустремленности и энергии. Он стоял в одном ряду с нашими величайшими Императорами - с Августом, с первым Траяном, Адрианом, Константином, Максимилианом III - победителем варваров и со своим земляком и предшественником Флавием Ромулом. Долгие годы я провел, знакомясь с ним - знакомясь с Драконом, - и контакт с его великой душой, длившийся столь долго, насытил мои дни красотой и чистосердечием.
 
      Так что же я узнал о нем, об этом великом Императоре, об этом Драконе Рима, о моем далеком предке?
      Во-первых, что он был незаконнорожденным. Я прошелся частым гребнем по всем записям о браках и рождениях в Таррако и прилегающих к нему местностях Испании за период 2215-2227 .годов от основания Рима, чего вполне достаточно, и хотя я обнаружил целый ряд Драко в архивах налоговых инспекторов за эти же годы: Децимуса Драко, Нумериуса Драко, Сальвиниуса Драко и других, но ни один из них не был, по-видимому, официально женат и не родил наследника, которого он обязательно занес бы в списки родившихся. Стало быть, родители Траяна так и остаются неизвестными. Все, что я могу утверждать, так это то, что был такой Траян Драко, уроженец Таррако, который вступил на военную службу в Третий испанский легион в 2241 году. В те времена в армию обычно вступали лет восемнадцати, а значит, наиболее вероятная дата рождения - 2223 год. Однако, зная Драко так хорошо, как знаю я, я бы осмелился предположить, что в армию он попал моложе - лет в шестнадцать, а может, и в пятнадцать.
      В те времена Империя юридически находилась под владычеством греков, но Испания, подобно большинству западных провинций, была практически независима. Константинопольским Императором в те дни был Лев XI, человек, превыше всего интересовавшийся пополнением своего дворца драгоценными произведениями искусства Древней Греции, а уж никак не тем, что происходит у него в западных провинциях. Номинально эти территории управлялись западным Императором - дальним кузеном Льва - по имени Никифорус Контакузен. Эти западные императоры периода владычества греков были лишь ленивыми марионетками, причем Никифорус - последний из их череды - отличался особой ленью, был даже хуже своих предшественников. Говорят, что в Риме его вообще никто не видел, так как все дни он проводил в комфортабельном поместье где-то под Неаполисом.
      С гордостью хочу отметить, что восстание на Западе началось с Испании, а еще конкретнее - в моем родном городе Таррако. Отважный и динамичный Флавий Ромул, сын пастуха, который, по всей вероятности, был даже неграмотным, собрал целую армию таких же, как он сам, оборванцев, сверг правительство своей провинции и объявил себя Императором. Произошло это в 2193 году, когда Флавию было лет 25-30.
      Никифорус - Император Запада - предпочел рассматривать испанское восстание как местный мятеж, и очень возможно, что слухи о нем даже не дошли до слуха Льва XI в Константинополе. Однако соседняя провинция Лузитания вскоре принесла присягу на верность вожаку мятежников, к ней присоединились остров Британия и Галлия, так что очень быстро все провинции Запада одна за другой нарушили свои клятвы верности беспомощному правительству Рима, и, наконец, Флавий победоносно вошел в столицу, занял Императорский дворец и послал отряд на юг, чтобы арестовать Никифоруса, которого он тут же отправил в ссылку в Египет.
      К 2198 году Византийская Империя тоже пала. Лев XI совершил унизительное паломничество из Константинополя в Равенну, чтобы подписать договор о признании Флавия Ромула не только Императором Запада, но и монархом Востока. Флавий правил еще тридцать лет. Не удовлетворившись объединением двух частей Империи, он обессмертил себя вторым удивительным предприятием - совершил плавание вокруг южной оконечности Африки и доплыл до берегов Индии, а может, и до неизвестных земель, лежавших еще дальше. Он стал первым из Императоров-мореходов, подав благородный пример еще более знаменитому мореплавателю - Траяну VII, родившемуся два столетия спустя.
      Мы - римляне - совершали славные сухопутные путешествия на Дальний Восток, в Персию и даже в Индию еще во времена первого Августа. Да и в период господства Восточной Империи византийцы нередко ходили под парусами вдоль западного побережья Африки в Аравию, а иногда даже в Индию. Но все это были лишь отдельные редкие экспедиции. Флавий же Ромул хотел наладить постоянные торговые связи с азиатскими землями. В свое знаменитое плавание он взял более тысячи римлян, которые доплыли с ним до Индии, и оставил их там, чтобы они основывали свои торговые поселения. С тех пор мы находимся в постоянном контакте с темнокожими народами этих далеких стран. И не только с ними. То ли Флавий, то ли один из его капитанов плавали из Индии в еще более далекие страны - Китай и Чипанго, где живут желтокожие люди. Вот таким образом и стали складываться коммерческие отношения, благодаря которым к нам стали поступать шелка и благовония, драгоценности и пряности, нефриты и слоновая крсть из этих таинственных стран, их корица, их изумруды, их рубины, их перец, сапфиры, кардамон, краски и духи.
      Амбиции Флавия Ромула были воистину безграничны. Он мечтал о плаваниях на Запад к континентам Нового Света на другом берегу океана. За сотни лет до его царствования непоседливый Император Сатурнин предпринял дурацкую попытку завоевать Перу и Мексику - две великие Империи Нового Света, затратил на это гигантские денежные средства и потерпел сокрушительное поражение. Неудача этого предприятия так ослабила нас в военном и экономическом отношении, что двумя поколениями позже греки без всякого труда смогли установить контроль над всей Римской Империей. Из этого печального прецедента Флавий извлек важный урок: нам никогда не разбить эти бешеные народы Нового Света, но торговые контакты с ними установить желательно. Эту мечту он пытался осуществить чуть ли не с первых дней своего правления.
      На троне его сменил другой испанец из Таррако - Кай Юлий Флавий - человек более благородного происхождения, нежели Флавий Ромул. Вполне возможно, что именно состояние этой семьи гарантировало успех восстания Флавия. Кай Флавий был в своем роде сильным человеком и хорошим Императором, но он правил в промежутке между такими мощными фигурами, как Флавий Ромул и Траян Драко, а потому представляется нам не новатором, а скорее деятелем, который упрочил уже достигнутое. На троне он пробыл с 2238 по 2253 год, продолжил политику своего предшественника, стимулируя морские путешествия, причем отдавал первенство Новому Свету, а не Африке и Индии. Кроме того, он старался крепить единство обеих частей Империи, чему Флавий Ромул уделял сравнительно мало внимания.
      Именно в царствование Кая Флавия Траян Драко начинает приобретать известность. Его первые военные подвиги, видимо, связаны с Африкой, где он еще совсем молодым участвует в подавлении, мятежа, вспыхнувшего в Александрии, а затем в борьбе с разбойниками в пустынях, лежащих к югу от Карфагена, за что и получает свое первое воинское звание.
      Чем Траян привлек внимание Кая Флавия, не совсем ясно. Вполне возможно, что этим он обязан своим испанским происхождением. В 2248 году мы уже видим Траяна командиром преторианской гвардии. Ему тогда было около двадцати пяти лет. Вскоре он получает звание трибуна, а потом и Консула, а в 2283 году, за год до смерти, Кай Флавий официально усыновляет Траяна и провозглашает его своим наследником.
      Когда Траян Драко вскоре после этого надевает пурпур и под именем Траяна VII вступает на трон, впечатление такое, будто сам Флавий Ромул вновь появился на свет. На место надменного аристократа Кая Флавия приходит второй раз простой испанский мужик, исполненный той же невероятной жизненной энергии, которая катапультировала в величие Флавия Ромула; и снова весь мир, разинув рот, разглядывает его, а он громогласно хохочет.
      Да, Траян - это действительно второй Флавий Ромул, только многократно увеличенный в масштабе. Они оба были крупными мужчинами, но Траян - просто гигант. Я - его отдаленный потомок - и то весьма высок. Волосы он носил длинные, они черной гривой падали ему на плечи и спину. Брови густые и смелые, глаза Сверкают, как у орла, голос гремит так, что его слышно от Капитолийского холма до Яникула

. Он мог одним глотком осушить кувшин вина, а потом сидеть, не ощущая никаких вредных последствий, К восьмидесяти годам жизни он имел пять жен (но, спешу я отметить, не одновременно) и бесконечное число любовниц. У него было двадцать законных сыновей, десятый из которых был моим предком, и такое число бастардов, что и по сей день его ястребиное лицо можно увидеть на любой улице любого города Империи.
      Он был не только любимцем женщин, но и питомцем искусств, особенно скульптуры и музыки, и наук. Такие области, как математика, астрономия и механика, за время почти двухсотлетнего господства ленивых греков над землями Западной Империи впали в состояние глубочайшего упадка. Траян всячески способствовал их возрождению. Он перестроил древнюю столицу из края в край, он наполнил ее новыми дворцами, университетами, театрами, равных которым тут еще не бывало. Вероятно, полагая, что этого недостаточно, он переехал в провинцию Паннонию, где в небольшом городе Вении, что на реке Данубий, основал свою вторую столицу, с огромным университетом, несколькими театрами и колоссальным зданием Сената, который нередко назывался одним из чудес света. По мысли Траяна, Вения, хоть там и мало солнца, и дождей больше, и холода сильнее, чем в солнечном Риме, по своему положению была' чем-то вроде сердца Империи. Траян же не желал появления прежнего деления государства на западную и восточную части, хотя управлять такой огромной державой было трудно. Поставив столицу в самом центре страны, он получал возможность куда лучше присматривать за Галлией и Британией на западе, тевтонскими и готскими землями на севере, греческим миром на востоке, держа крепко в своих руках все бразды правления.
      Сам Траян проводил в своей новой столице не так уж много времени, да и в Риме - тоже. Он постоянно перемещался с места на место, то заглядывая в Константинополь, чтобы напомнить азиатским грекам, кто у них император, то стрелой летел на север поохотиться на свирепых волосатых зверей в гиперборейских степях, то совершал поездки в Сирию и Египет, то ехал в свою родную Испанию, где превратил древний город Севилью в главный порт по организации плаваний в Новый Свет. Траян не ведал усталости. На двадцать пятый год своего правления, в 2278 году, он бесстрашно пустился в свое главное плавание, совершив свое величайшее деяние, благодаря которому его имя никогда не предадут забвению: путешествие вокруг света. Оно началось и окончилось в Севилье, как бы замкнув в единое кольцо все народы - цивилизованные и варварские, обитающие на земном шаре.
      Существовал ли кто-нибудь до него, питавший столь же грандиозные замыслы? Ни в каких исторических материалах я не нахожу ничего похожего на мечту Траяна.
      Никто, конечно, всерьез не сомневался, что Земля - это шар и что поэтому его можно объехать кругом. Здравый смысл подтверждает нам кривизну Земли, когда мы смотрим вдаль, а представление, что где-то там находится край земли, с которого неизбежно сваливаются смельчаки-мореходы, скрывшиеся за горизонтом, - все это всего лишь басни, сказки для маленьких детишек и ничего больше.
      И нет никаких причин считать, что существуют какие-то непроходимые пламенные зоны в южных морях, как думали когда-то невежды: уже двадцать пять столетий прошло с тех пор, как корабли впервые обогнули Африку, и никто еще не видел никаких стен из огня.
      Но даже самые отважные наши мореходы никогда не помышляли о плавании вдоль экватора, а уж попыток совершить это до Траяна, который повел свои корабли из Севильи, и подавно не было. Плавания в Аравию, Индию и даже Китай действительно имели место, плавания в Новый Свет - тоже. Сначала в Мексику, потом вдоль ее берега к югу до того узкого перешейка, который соединяет оба материка Нового Мира, а потом до самой Империи Перу. Мы даже знали о существовании второго Океана, который, возможно, даже больше, чем тот, что разделяет Европу и Новый Свет. На его восточный берег выходили империи Перу и Мексики, а на западном лежали Китай и Чипанго, а уж за ними - Индия. Но что находилось между ними - в самом центре этого Западного моря: империи, более мощные, чем Китай, Чипанго и Индия вместе взятые? И что если там лежит такая гигантская империя, которая способна затмить даже Императорский Рим?
      Своей бессмертной славой Траян VII обязан несгибаемому упорству и страстной жажде познания, даже если она будет стоить ему жизни. Надо полагать, что он был абсолютно уверен в прочности своего положения на троне, если решился покинуть страну и вручить бразды правления своим приближенным на столь долгое время. А может, ему было решительно наплевать на возможность мятежей - так страстно желал он совершить свой подвиг.
      Его пятилетнее путешествие вокруг света было, я полагаю, одним из самых замечательных событий мировой истории, сравнимым разве что с созданием Империи Августом и ее распространением почти на весь тогда известный мир при Траяне I и Адриане. Й именно оно, больше чем все остальные дела Траяна Драко, подвигло меня предпринять исследование жизни Траяна. В этом плавании он не основал никаких империй, способных соперничать с Римом, но зато он видел множество островных княжеств и королевств, разбросанных в Западном океане, чьи богатства так изменили наш образ жизни. Более того, сам путь, открытый Траяном, через южную оконечность южного континента Нового Света дал нам надежную связь со странами Азии в любом направлении, что делало нас неуязвимыми как для свирепых перуанцев и мексиканцев, так и со стороны воинственных обитателей Чипанго и невообразимо многочисленных китайцев.
      Но, хотя мы и знакомы с общими аспектами плавания Траяна, дневник, который он вел во время путешествия и который, надо думать, содержит массу крайне интересных деталей, оказался недоступен на целые столетия. Вот почему я пришел в такой восторг, когда один из моих информаторов, роясь в каком-то укромном уголке Севильского управления морскими делами, совершенно случайно нашел этот дневник, о чем он и сообщил мне в начале года. Все эти долгие годы дневник пролежал в связке документов, относившихся к гораздо более поздним временам и к тому же мало интересным - счета за ремонтные работы и ведомости выплат заработной платы. Дневник мне доставили сюда в Таормину со специальным императорским курьером, на что понадобилось целых шесть недель, ибо пакет добирался до меня по суше всю дорогу от Испании до Италии - не мог же я подвергнуть столь превеликую драгоценность риску перевозки морским путем. Потом дневник шел ко мне через весь полуостров до самого его южного выступа - Бруттиума, затем через пролив паромом до Мессины и уж, наконец, ко мне домой.
      Но был ли это тот богатый деталями подробный рассказ, которого я ждал с таким нетерпением, или сухой перечень навигационных отметок, широт и долгот, склонений компасной стрелки и так далее?
      Узнать это я мог только тогда, когда дневник окажется в моих руках. И, как это частенько бывает, именно в тот день, когда пакет прибыл, Цезарь Деметрий вернулся из своего месячного свидания с Африкой. У меня хватило времени только на то, чтобы сорвать печати с довольно объемистого пакета и провести большим пальцем по обрезу толстой пачки потемневших от времени листов пергамента, как вдруг явился посланец Цезаря и сообщил, что Деметрий требует моего немедленного прибытия во дворец.
      Цезарь, как я уже говорил, человек крайне нетерпеливый. Я задержался только для того, чтобы бросить взгляд на первые слова текста, следовавшего за титульным листом, и ощутить, как замирает сердце, узнавшее характерный, с наклоном влево, четкий почерк Траяна Драко, возникший перед моим восхищенным взором. Я позволил себе еще один беглый взгляд на открытую наугад, кажется, сотую страницу и увидел там абзац, говоривший о встрече с каким-то островным царьком. Да! Да! Это действительно был дневник плавания Императора!
      Я отдал его мажордому моей виллы, сицилийцу по имени Панталоне, которому вполне можно было довериться, и довел до его сведения, что именно произойдет с ним, если за время моего отсутствия хоть одной страничке книги будет нанесен малейший ущерб.
      А затем я направился во дворец Цезаря, расположенный на вершине холма, где и обнаружил самого Цезаря в саду, рассматривающим пару верблюдов, привезенных им из Африки. На Цезаре было надето нечто вроде одеяния жителей пустыни, снабженное капюшоном, а за поясом блестел изумительной красоты кривой меч. За пять недель отсутствия солнце так сожгло кожу на лице и на руках, что Цезаря легко было принять за араба.
      - Пизандр! - завопил он, увидев меня. Я уже успел позабыть это дурацкое имя за время отсутствия Деметрия. Он широко улыбнулся, и его зубы сверкнули на темной коже лица, подобно путеводным звездам в глухую ночь.
      Я произнес все положенные слова, выразив надежду, что путешествие было приятным, но он отмел все это в сторону одним мановением руки.
      - Ты знаешь, о чем я думал, Пизандр, в каждую минуту моего путешествия? О нашем великом проекте, конечно! И знаешь, теперь я понял, что он еще далеко не доработан. Я решил… я думаю превратить Сицилию, когда стану Императором, в свою столицу! Зачем мне жить на холодном, продуваемом ветрами севере, когда я могу блаженствовать в непосредственной близости к Африке, к тем местам, которые, как я сейчас понял, я бесконечно полюбил! Так что мы с тобой должны построить здесь в Панормосе еще и здание Сената, и просторные виллы для всех высших чиновников моего двора, и библиотеку… Ты ведь знаешь, Пизандр, что на всем острове нет ничего, что заслуживало бы называться библиотекой? Но мы можем разделить пополам сокровища Александрийской библиотеки и одну половину перевезти сюда, как только будет готово здание, достойное хранить эти книги. И еще…
      Но я избавлю вас от продолжения. Достаточно сказать, что безумие принца перешло в стадию безграничной гигантомании, и я стал ее первой жертвой, так как он тут же известил меня, что мы с ним не позднее сегодняшнего вечера отправимся в поездку По всему острову - из конца в конец - С целью поиска мест для строительства тех великолепных зданий, проекты которых взбрели ему в голову. Он собирался сделать для Сицилии то, что Август сделал в свое время для Рима, - превратить ее в чудо своего времени. Прежний план - начать проект строительством дворца в Таормине - был начисто позабыт. Сначала мы проедем от Таормины до Ликаты, расположенной на другом берегу, потом обратно - от Эричи до Сиракуз, останавливаясь в каждом селении между этими городами.
      Так мы и сделали. Сицилия - остров большой, так что наша экспедиция заняла два с половиной месяца. Цезарь довольно приятный спутник: он может быть остроумен, он умен и весьма жизнерадостен, а то, что он псих, сказывается не всегда. Путешествовали мы со всеми удобствами, а мое еще не зажившее колено требовало, чтобы меня большую часть пути таскали в паланкине, что давало мне возможность ощутить себя каким-то античным потентатом вроде египетского фараона или Дария Персидского. Побочным эффектом этого неожиданно свалившегося на меня перерыва в моих исследованиях была невозможность в течение долгих недель возобновить знакомство с дневником Траяна VII, что буквально сводило меня с ума. Взять его с собой и по ночам изучать в своей спальне было слишком рискованно, ибо Цезарь был ревнив, и если бы он вошел ко мне без предупреждения и обнаружил, что я занят чем-то, что не имеет отношения к его проекту, он вполне мог бы вырвать у меня из рук дневник и швырнуть его в огонь. Поэтому я оставил дневник в Таормине, вручив его Спикуло, умоляя сохранить его даже ценой собственной жизни. И много ночей после этого, когда мы мотались туда и сюда по всему острову под все более раскаляющимся солнцем, ибо лето уже наступило, а Сицилия, как известно, лежит в южных широтах, я вертелся на моей постели, восстанавливая в воспаленном мозгу возможное содержание дневника и рисуя себе совершенно невероятные эпизоды путешествия Траяна, которые должны были вытеснить из моей головы реальность, заключавшуюся в том, что Цезарь Деметрий в своем проклятущем самовосхищении помешал мне познакомиться с этим документом. При этом, конечно, я знал, что реальность, если мне дадут шанс открыть дневник, будет бесконечно удивительнее того, что я пытаюсь вообразить.
 
      Когда я наконец вернулся в Таормину, забрал дневник у Спикуло и за трое потрясающих суток, вряд ли смежив глаза хоть на мгновение, прочел и перечел каждое словечко в дневнике Траяна, обнаружил в нем наряду с рассказами об удивительном, прекрасном и невероятном много вещей, которые действительно не мог себе вообразить, но читать о которых было далеко не так приятно.
      Хотя дневник был написан на кухонной латыни Средневековья, текст не представлял для меня особой трудности. Император Траян был отличным писателем, чей стиль, грубоватый и простой, но одновременно очень живой, напомнил мне о Юлии Цезаре - другом великом вожде, владевшем пером не хуже, чем мечом. Траян, видимо, писал дневник лично для себя, и мысль, что этот отчет будет представлять общественный интерес, ему даже в голову не приходила. Иначе говоря, то, что дневник попал в архив и там сохранился, следует считать невероятной удачей.
      Повествование начинается еще с верфей Севильи, где пять кораблей оснащались для экспедиции Траяна. Все они невелики, самый большой имел всего 120 тонн водоизмещения. Траян приводит длинный список того, что было погружено в их трюмы. Оружие: 60 арбалетов, 30 фитильных аркебуз (это оружие тогда еще только-только появилось), несколько тяжелых пушек, дротики, длинные копья, щиты. Наковальни, плавильные тигли, точильные камни, кузнечные мехи, фонари, инструменты для строительства укреплений на новооткрытых островах корабельными плотниками и каменщиками, лекарства, мази, бинты, 6 деревянных квадрантов, 6 металлических астролябий, 37 компасных стрелок, 6 пар измерительных компасов. Для торговли и обмена с принцами островных царств: фляжки с ртутью, медные бруски, хлопок в кипах, бархат, шелка, хлопчатые ткани, кружева, тысячи колокольчиков, рыболовные крючки, зеркала, ножи, бусы, гребни, медные и бронзовые браслеты и так далее. Все это перечислено с дотошностью писцов. Список этот добавил новые черты к характеру Траяна Драко, о которых я и не подозревал.
      И вот настал день отплытия. Вниз по реке Боэтис от Севильи до моря, потом быстрый переход до Канарских островов, где, однако, они не видели никаких гигантских псов, по которым были названы эти острова. И все же они обнаружили знаменитое Дождевое дерево, чей огромный раздувшийся ствол служил главным поставщиком влаги для жителей одного из островов. Полагаю, оно уже погибло, так как никто об этом дереве больше не сообщал.
      Затем последовал бросок через море к берегам Нового Света, которому препятствовал почти полный штиль. Пересекли экватор. Исчезла с неба Полярная звезда. От жары плавился деготь в швах между досками, палубы раскалялись, как печи. Потом ветры усилились, и корабли быстро достигли берегов Южного континента в том месте, где он образует выступ в сторону Африки. Империя Перу тут власти не имеет. В этих местах живут смешливые голые люди, охотно питающиеся человеческим мясом. «Но только, - пишет Траян, - мясом врагов».
      Траян вознамерился обогнуть этот материк - поразительное дело, особенно если учесть, что никому не было известно, как далеко он простирается на юг и какова природа там, куда придется заплыть кораблям. Вообще-то говоря, континент мог и не иметь южного окончания, так что морского пути на запад могло и не быть - просто бесконечная суша, тянущаяся вплоть до Южного полюса и блокирующая морской путь на запад. Кроме того, всегда существовала возможность наткнуться на сопротивление перуанских войск где-то в пути. И все же корабли поплыли на юг, заходя во все заливы в надежде, что именно тут и есть конец материка или же проход в море, лежащее по ту сторону суши.
      Некоторые из заливов оказались устьями могучих рек, но дикие и воинственные племена, обитавшие вдоль рек, делали путешествие в глубь материка невозможным, да и сам Траян опасался, что огромные реки могут завести его на территории, контролируемые перуанцами, а вовсе не к морю, омывающему западный берег континента. И они плыли все на юг, все на юг, не упуская из глаз берег. Погода стояла жаркая. Но по мере продвижения к югу она стала портиться, небо скрывалось в тучах, задули ледяные ветры. Мореплавате л и уже знали, что к югу от экватора времена года противоположны нашим, что их зима приходится на наше лето, так что наступившая перемена погоды не показалась им чем-то странным.
      Плывя вдоль берега, они обнаружили странных черно-белых птиц, которые не умели летать, но зато прекрасно плавали. Птицы были жирны и годились в пищу. Пути на запад все не было. Берег был пустынен и гол, казалось, он никогда не кончится. Град и снег мучили моряков, горы плавучего льда носились по мрачному морю, холодный дождь льдинкар Ми замерзал в бородах. Люди стали роптать. И хотя среди них находился сам Император, они открыто начали поговаривать о возвращении домой. Траян подумал, что его жизнь под угрозой.
      Вскоре, когда установилась зима, да такая суровая, каких никто из моряков никогда еще не видывал, вспыхнул мятеж. Капитаны двух судов объявили, что они отделяются от эскадры. «Они пригласили меня встретиться с ними и обсудить ситуацию, - пишет Траян. - Ясно, что их целью было убить меня. Я послал на первый мятежный корабль пятерых верных людей, которые должны были передать капитану мое послание, а вторая лодка с двадцатью солдатами причалила к судну тайно. Когда первая группа поднялась на борт и мятежный капитан вышел на палубу, чтобы с ними поздороваться, мои посланцы его тут же убили. Сейчас же на борт поднялись и солдаты из второй лодки». Так был подавлен этот мятеж. Троих зачинщиков немедленно казнили, а одиннадцать участников высадили на берег сурового островка, где не росло ни единой былинки. Я, конечно, не думал, что Траян Драко отнесется к мятежником мягко, но то, с каким спокойствием он говорит о том, что обрек этих людей на страшную неминуемую смерть, буквально бросило меня в дрожь.
      Путешественники снова поплыли вперед. В холодных землях юга они открыли расу нагих гигантов, достигавших, по словам Траяна, восьмифутового роста, и захватили пару в плен, надеясь доставить в Рим живыми. «Они ревели, как быки, и призывали на помощь демонов, которым Поклонялись. Мы посадили их в цепях на разные корабли, но они отказались брать пищу из наших рук и вскоре погибли».
      Сквозь бури и зимнюю мглу плыли они на юг, но пути на запад все не было. Даже Траян стал подумывать, что ему придется отказаться от своей мечты. Море стало почти непроходимым из-за плавучих льдов, но тут мореплаватели наткнулись на еще одну колонию жирных бескрылых птиц, разбили на берегу лагерь, в котором и провели три месяца, что сильно истощило их запасы продовольствия. Когда погода стала улучшаться, хотя она и оставалась негостеприимной, они все же решили продолжить плыть на юг. Наконец они все же приплыли к тому, что сейчас называется проливом Траяна. Он расположен почти у самой южной оконечности материка. Траян послал одного из капитанов на разведку, и тот нашел, что пролив очень узок, но достаточно глубок для кораблей, что в нем очень высокие приливы и что вода на всем протяжении соленая. Это была не река, а путь к Западному морю!
      Плавание по проливу было тягостным, суда двигались среди острых скал, в густом, почти непроницаемом для глаз тумане, по воде, которая то поднималась, то опадала, кипя пеной от одной стены пролива до другой. Однако на берегах уже появились деревья, горели огни костров. Наконец мореходы вышли в открытое море. «Небо было необычайно синим, облака курчавыми, как барашки, волны походили скорее на слабую рябь, сверкающую под огненным солнцем, чем на настоящие волны». Картина была такая мирная, что Траян дал новому океану название «Тихий» по причине его спокойствия.
      План Траяна заключался в том, чтобы все время плыть на запад, так как при выходе в неисследованное море ему представлялось, что и Китай, и Чипанго расположены довольно близко от Южного материка Нового Света. На север плыть ему не хотелось, так как это должно было привести его к территориям зловещих перуанцев, а пять суденышек не могли противостоять мощной Империи.
      Однако плыть сразу на запад оказалось невозможным из-за дующих здесь постоянных ветров и морских течений восточного направления. Поэтому Траян сначала направился на север, плывя в виду берегов и бдительно высматривая, не появятся ли признаки присутствия перуанцев. Солнце яростно палило с безоблачного неба, дождей не было вовсе. Когда корабли снова повернули на запад, оказалось, что в море не видно никаких островов и перед ними расстилаются лишь неоглядные просторы морской воды. По ночам загорались незнакомые звезды. Особенно ярким было созвездие из пяти очень ярких звезд, образующих крест. Оставшиеся запасы пищи быстро сокращались. Попытки ловить морскую рыбу провалились, и люди ели щепу с бревен и крыс, которых в трюмах развелось невероятное множество. Выдачу воды сократили до одного глотка в день. Теперь уже приходилось опасаться не мятежа, а поголовной смерти от голода.
      Наконец корабли подошли к группе небольших островов. На них ничего не росло, кроме искривленных колючих кустарников. Но люди там все же жили: 15-20 человек - голых и разрисованных цветными полосами.
      «Они встретили нас градом камней и стрел. Двое наших погибли. У нас не было другого выбора, как уничтожить их поголовно. А затем, так как у них не было никаких запасов еды, кроме нескольких жалких рыбешек и крабов, пойманных сегодня утром, а ничего похожего на еду не было ни на берегу, ни в море, мы зажарили тела убитых и съели их, иначе нам бы пришлось всем погибнуть от голода».
      Не могу сказать, сколько раз я прочел и снова перечитал эти строки в надежде найти там еще что-то, кроме того, что там было сказано. Но каждый раз они оставались теми же.
      На четвертый месяц плавания через Тихий океан появились новые острова, на этот раз куда более благодатные, где местные туземцы выращивали что-то вроде фиников, из которых они пекли хлеб и делали вино и масло. Росли у них еще ямс, бананы, кокосы и другие тропические растения, с которыми мы теперь так хорошо знакомы. Некоторые островитяне были настроены дружелюбно, но большинство - нет. Дневник Траяна становится коллекцией жестокостей. «Мы убили их всех, мы сожгли их деревню, чтобы дать урок их соседям. Их имущество мы погрузили на свои корабли». Такими фразами дневник просто пестрит. И ни одного слова сожаления. Такое впечатление, что вкус человеческого мяса превратил их самих в страшных чудовищ.
      За этими островами снова огромные пространства пустоты. Теперь Траян уже понял, что «Тихий» - гигантский океан, чьи размеры просто невообразимы, что по сравнению с ним море, разделяющее Европу и Новый Свет, - просто озеро. После еще нескольких рвущих сердце недель плавания по безлюдным просторам появилась большая островная группа, которую они Назвали Августинскими. Семь тысяч больших и маленьких островов образовывали огромную дугу длиной чуть ли не в тысячу километров. «К нам явился вождь - великолепная фигура, с лицом, украшенным татуировкой, в хлопчатой рубахе, обшитой шелком. В руке он держал дротик, за поясом был кинжал из бронзы с золотой инкрустацией. Был и щит, тоже сверкавший желтым металлом. Еще на вожде горели золотые серьги и такие же браслеты». Его подданные натащили пряностей: кардамона, корицы, имбиря, орехов, муската - в обмен на всякие побрякушки, которые римляне привезли с собой. И еще рубины, алмазы и золотые самородки. «Моя цель достигнута, - пишет Траян, - в центре огромного океана мы нашли сказочную Империю».
      Которую они и начали захватывать самыми варварскими методами. Хотя в начале отношения римлян с туземцами Августинских островов были вполне дружелюбны, римляне показывали им песочные часы, компасы, забавляли пушечной пальбой и даже любительскими поединками гладиаторов, где воины в броне сражались С другими, вооруженными лишь сетями и трезубцами. Но потом дела пошли хуже. Некоторые матросы Траяна, напившись пальмового вина, стали хватать туземок и насиловать их с таким бешенством, какое пробуждается в мужчине, уже целый год не прикасавшемся к женской груди. Женщины, повествует Траян, сначала ничуть не возражали, но моряки действовали так грубо и так жестоко, что посыпались жалобы, начались ссоры, так как мужчины-туземцы встали на защиту своих женщин (некоторым из них еще не было и десяти лет), и в конце концов произошла Настоящая кровавая бойня, достигшая кульминации, когда был убит доблестный вождь острова.
      Этот раздел дневника читать просто невозможно. С одной стороны, он содержит множество чрезвычайно увлекательных сведений, касающихся обычаев островитян, как, например, о приношении старухами в жертву свиней, когда старухи пляшут, воют в камышовые дудки, а потом раскрашивают жертвенной кровью лбы мужчинам, или о том, что мужчины всех возрастов протыкают свои половые органы золотыми или Оловянными брусочками толщиной с гусиное перо. Все это написано столь живо и сопровождается таким множеством ярких деталей, что ты начинаешь чувствовать себя пришельцем из другого мира. Но тут же мы находим рассказы об убийствах туземцев, о бессовестных истреблениях их по самым незначительным поводам, о плаваниях от одного острова к другому, где римлян встречают с миром, но затем очень быстро начинаются насилия над женщинами, убийства и грабежи.
      И кажется, что Траяна все это нисколько не трогает. Страницу за страницей он заполняет подобными ужасами, причем описывает их тем же самым холодным и спокойным стилем, как будто они совершенно естественны и являются неизбежным следствием столкновения двух разных культур. Мои собственные чувства растерянности и ужаса, испытанные при чтении, отчетливо показывают мне, насколько наше время отлично от времени Траяна и как мало у меня оснований считать себя человеком эпохи Ренессанса. Траян рассматривал жестокость своих людей как, в лучшем случае, достойную сожаления необходимость. Я же смотрю на нее как на нечто чудовищное. И прихожу к выводу, что одна из важнейших и глубочайших причин упадка нашей цивилизации лежит в нашем презрении к. насилиям такого рода. Мы все еще римляне, мы все еще не приемлем беспорядка, мы все еще не утратили своего воинского искусства, но когда Траян Драко с олимпийским спокойствием рассуждает о применении пушек против луков и стрел, или о предании целых деревень огню за мелкое воровство, или об удовлетворении похоти его мореходами путем использования маленьких девочек, так как им просто лень отыскивать старших сестер этих малышек, я чувствую, что мне есть что сказать в защиту нашего декаданса.
      На протяжении всех трех дней и трех ночей, пока я читая дневник, я не видел никого - ни Спикуло, ни Цезаря, ни женщин, с которыми я делил скуку лет, проведенных в Сицилии. Я читал до тех пор, пока не начинала кружиться голова, но остановиться не мог, хоть иногда и приходил в ужас от прочитанного. Теперь, когда безлюдная часть океана осталась позади, на горизонте все время возникали новые группы островов, уже не относившихся к Августинским, а лежавшие западнее или южнее их. Их было множество, ибо хотя, в том океане и нет континентов, но зато существуют длинные островные цепи и острова, которые иногда превосходят Сицилию или Британию по величине. И снова шли рассказы об изукрашенных золотом и павлиньими перьями лодках, в которых сидели вожди островов, привозившие богатейшие дары, или о рогатых рыбах и устрицах величиной с овцу, или о деревьях, чьи листья, упав на землю, тут же встают на крошечные ножки и торопливо убегают прочь, или о королях, которые зовутся раджами и с которыми можно разговаривать только с помощью трубок, вставленных в стены дворцов. Острова пряностей, острова золота, острова, жемчугов - чудо за чудом, - и все они были захвачены и прикованы никому не известным Императором прочными цепями к великому Вечному Риму.
      Наконец эти странные островные государства уступили место более знакомым странам, ибо на горизонте уже маячила Азия и берега Китая. Здесь Траян сделал долгую остановку, обменивался дарами с китайскими властителями и даже позаимствовал у них тех китайских мастеров в искусстве книгопечатания, изготовления пороха и производстве тончайшего фарфора, чьи навыки и умение, когда эти мастера прибыли в Рим, дали такой мощный толчок новой эре процветания и развития, которую мы именуем Ренессансом.
      Траян посетил также Индию и Аравию, где тоже грузил на корабли сокровища, а затем спустился глубоко на юг вдоль побережья Африки и поднялся на север вдоль ее противоположного берега. Это был тот самый путь, которым пользовались наши более ранние мореходы, но он плыл им с востока.
      Когда Траян обогнул южную оконечность Африки, он понял, что цель достигнута, шар земной он обогнул, и тотчас поспешил вернуться в Европу. Первой он увидел юго-западную оконечность Лузитании, потом поплыл вдоль южного берега Испании и, наконец, все пять его кораблей вошли в устье реки Баэтис и достигли точки отплытия - города Севильи. «Эти моряки воистину достойны вечной славы, - заключает Траян. - Они совершили куда более значительный Подвиг, нежели древние аргонавты, отплывшие с Язоном на поиски Золотого Руна. Наши славные корабли пересекли Океан, плывя к Южному полюсу, потом повернули на запад и следовали этим путем так долго, что прибыли на Восток, а оттуда опять на запад, но не плывя назад, а все время вперед, пока не обошли весь земной шар, чудесным образом приплыв в родную Испанию, в тот самый порт, откуда ушли в плавание, - в Севилью».
      А потом идет совершенно удивительно примечание. Траян делал записи в своем дневнике ежедневно. По его расчетам, дата его возвращения в Севилью приходилась на 9 января 2282 года. Однако, когда Траян сошел на берег, ему сказали, что это 10-й день, января. Плывя все время на запад и обогнув земной шар, моряки где-то потеряли один день. Это событие оставалось тайной до тех пор, пока астроном Макробий Александрийский не указал, что время солнечных восходов изменяется на 4 минуты с каждым градусом долготы, так что сумма этих изменений на все 360 градусов составляет 1440 минут, или целый день. Это явилось отличным доказательством, если допустить, что нашелся кто-то, посмевший усомниться в словах Траяна, что его флот обогнул весь земной шар и достиг странных островов в неизведанном море. Сделав это, он открыл крышку ларца с дивными дивами, которыми великий Император пользовался на протяжении тех двадцати лет державного правления, что выпали ему на долю вплоть до смерти, случившейся на восьмидесятом году его долгой жизни.
      И что же? Вы полагаете, что я, получив доступ к ключевому документу царствования Траяна VII, немедленно бросился к столу, чтобы закончить описание его невероятной жизни?
      Нет и нет! И вот почему.
      Через четыре дня после того, как я кончил читать дневник и моя голова все еще гудела от того, что я из него узнал, из Италии прибыл вестник, сообщивший, что Император Людовик Август умер в Риме от апоплексического удара, а его сын Деметрий сменил его на троне под именем Императора Деметрия II Августа.
      Случилось так, что, когда это известие было получено, я находился у Цезаря. Он не высказал ни горя по поводу смерти отца, ни радости по поводу, своего внезапного возвышения и вхождения во власть. Он просто слегка улыбнулся, уголок его губ чуть дрогнул, и он сказал мне:
      - Что ж, Драко, похоже, нам придется укладывать вещички для новой поездки, хотя мы с тобой еще не отдохнули от предыдущей.
      Я никогда не верил, впрочем, как все прочие, что Деметрий когда-нибудь станет Императором. Все надеялись, что Людовик отыщет предлог, дабы обойти это. Например, отыщет неизвестного нам незаконного сына, проживавшего все эти годы в Вавилоне или в Лондоне, вызовет его сюда и передаст ему первенство. В конце концов, разве не Людовик, который не желал быть свидетелем кривляний своего сыночка, отправил того в Сицилию три года назад, запретив ему ступать на материк, но разрешив удовлетворять в ссылке любые свои прихоти?
      Теперь ссылка кончилась. И в ту же секунду пришел конец и проекту Цезаря облагодетельствовать Сицилию.
      Похоже было, что такого плана вообще никогда не существовало.
      - Ты будешь заседать среди моих министров, Драко, - сказал мне новый Император. - Я предполагаю сделать тебя Консулом в первый же год своего правления. Обязанности прочих Консулов я возьму на себя. А еще ты получишь портфель Министра Общественных Работ, так как столица наша, вне всякого сомнения, нуждается в украшении. В уме я уже разработал проект нового дворца, да и обветшалый Капитолий, надо полагать, нуждается в обновлении., Кроме того, мне кажется, что существуют несколько весьма любопытных заморских богов, которые с удовольствием обрели бы себе храмы, возведенные в их честь, а затем…
      Если бы я был Траяном Драко, я в эту минуту наверняка прикончил бы этого психа Деметрия и сел бы на его трон как ради Рима, так и ради себя самого. Но я всего лишь Тиберий Ульпий Драко, а не Траян с похожим прозвищем. Так что Деметрий стал Императором, а все остальное вы знаете не хуже меня.
      Что же касается моей книги о Траяне Драконе… что ж, может, я и завершу ее когда-нибудь, если у Императора иссякнет запас проектов, которые я должен для него разрабатывать. Я, правда, сомневаюсь, что такое может случиться, а если и случится, то не уверен, что именно такую книгу я хотел бы дать нашей широкой публике теперь, когда дневник о кругосветном плавании уже прочтен. Если бы я должен был написать об этом грандиозном событии, венчающем карьеру моего предка, то осмелился бы я сказать о нем всю правду? Думаю, нет. И я ощущаю облегчение от того, что моя неоконченная рукопись книги все еще покоится в ящике стола. Главной целью моего исследования было выяснение истинной натуры моего царственного родича - Дракона. Но я, видимо, копнул слишком глубоко и познакомился с ним ближе, чем следовало.
 
       «Gettmg to Know the Dragon». ©Agberg, Ltd, 1999. ©Перевод. В.П. Ковалевский и Н.П. Штуцер, 2001
 
      

Пелион - горная цепь к востоку от горы Оссы в Фессалии (Греция). Согласно греческой мифологии, гиганты пытались взгромоздить Олимп и Оссу на Пелион. - Примеч. пер.
 
      

Яникул - древний латинский город; по мере разрастания Рима вошел в его состав. - Примеч. пер.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

25.02.2009