Сон, конечно, был где-то среди ночи Валентин поместил себя на некотором расстоянии от сна и следил за его развитием, как его учили с детства. Сны имели большое значение: они были посланиями Сил, правящих миром, и направляли жизнь человека. Они отклоняли опасность, потому что были выражением глубочайшей истины. Валентин увидел себя идущим по обширной пурпурной равнине под зловещим пурпурным небом и раздутым янтарным солнцем. Он был один, лицо его было истощенным, с валившимися глазами. Он шел, а земля перед ним растрескивалась, зияющие щели были внутри ярко-оранжевыми, и из них выскакивали какие-то существа, как детские игрушки из коробки, визгливо смеялись над ним и быстро отступали в трещины, когда те закрывались.

Вот и все. Неполный сон, поскольку он ни о чем не рассказывал, не имел рисунка конфликтов и решения. Это был только образ, странная сцена, кусочек большой картины, которая еще не явилась ему. Валентин даже не мог сказать кем послан этот сон: благословенной Леди с Острова Снов или злобным Королем Снов. Он лежал, наполовину проснувшись, обдумывая некоторое время сон и наконец решил не придавать ему большого значения. Он чувствовал себя как-то странно отдаленным от своего внутреннего «я»: будто он вообще не существовал до вчерашнего дня. И даже мудрость сна теперь от него скрыта.

Он снова уснул, и ничто не тревожило его сна, кроме недолгого, но шумного дождя и снов он больше не видел. Его разбудил свет, теплый золотисто-зеленый свет, льющийся с дальнего конца узкого длинного холла. Дверь была открыта. Шанамира не было. Кроме Валентина, в комнате спали еще двое.

Валентин встал, потянулся, размял руки и ноги и вышел во двор, чувствуя себя бодрым, энергичным, готовым ко всему, что принес ему день. Утренний воздух был плотным и влажным, но теплым и ярким, и ночной туман исчез. С чистого неба шел жар летнего солнца. Во дворе росли три больших вьющихся лозы, по одной на каждой стене; их искривленные стволы были шире человеческой талии, глянцевитые лопатообразные листья имели глубокий бронзовый оттенок, а молодая поросль — светло-красный. Лозы были усыпаны ярко-розовыми цветами, похожими на маленькие трубы, но кроме цветов, на них были также и созревающие плоды — тяжелые бело-голубые ягоды, блестящие от влаги. Валентин сорвал одну ягоду и съел сладкая, с привкусом молодого вина. Он съел вторую, потянулся за третьей, но передумал.

Обойдя двор, он заглянул в стойла и увидел животных Шанамира, спокойно жующих солому, но самого Шанамира не было. Наверное, убежал по делам. До Валентина донесся запах жаренной рыбы, и он сразу почувствовал голод. Он открыл расшатанную дверь и оказался на кухне, где маленький усталый человек готовил завтрак для дюжины постояльцев различных рас. Он без интереса взглянул на Валентина.

— Я опоздал к завтраку? — мягко спросил Валентин.

— Садись. Рыба и пиво. Тридцать весовых единиц.

Валентин нашел монету в полкроны и положил на плиту. Повар дал ему несколько медяков сдачи и бросил второй кусок рыбного филе на сковородку. Валентин сел у стены. Несколько завтракавших собрались уходить. Стройная гибкая женщина задержалась перед Валентином.

— Пиво в этом кувшине, — сказала она. — Обслуживай себя сам.

— Спасибо, — сказал Валентин, но она уже вышла.

Он налил полную кружку. Пиво было грубое, с резким привкусом. Через минуту он получил рыбу, зажаренную до хруста, вкусную. Он быстро съел ее.

— Еще, — сказал он повару, который мрачно посмотрел на него, но уступил.

Валентин заметил, что сидящий за соседним столиком хьорт, толстый, с раздутым лицом, пепельно рябой кожей и большими выпуклыми глазами, внимательно разглядывает его. Это странное наблюдение было неприятно Валентину. Через некоторое время он быстро взглянул на хьорта. Тот заморгал и отвел глаза.

Через несколько минут хьорт снова повернулся к Валентину и спросил:

— Только что прибыл?

— Ночью.

— Надолго?

— До конца фестиваля, во всяком случае, — ответил Валентин.

В этом хьорте было что-то, что инстинктивно не нравилось Валентину. Может быть, просто его внешний вид, поскольку Валентин находил хьортов непривлекательными, грубыми и надменными созданиями. Конечно, это было нехорошо: ведь хьорты не виноваты, что так выглядят, и люди, наверное, им тоже кажутся неприятными, тонкими существами с отвратительно гладкой кожей.

Еще, возможно, Валентину не нравилось, вторжение в его жизнь — разглядывание, вопросы. А может, и то, что хьорт был слишком размалеван оранжевой краской. Но, так или иначе, он вызывал у Валентина чувство тошноты и беспокойства.

Но ему было стыдно за такие предрассудки и не хотелось казаться необщительным, поэтому он заставил себя улыбнуться и сказал:

— Меня зовут Валентин. Я из Ни-мойи.

— Далеко заехал, — сказал хьорт, шумно прожевывая пищу.

— Ты живешь неподалеку?

— Чуть к югу от Пидруда. Звать Виноркис. — Он нервно резал пищу, а через минуту снова переключил внимание на Валентина, пристально уставившись на него своими рыбьими глазами. — Ты путешествуешь вместе с этим мальчиком?

— Нет. Я встретился с ним по пути в Пидруд.

Хьорт кивнул.

— После фестиваля вернешься в Ни-мойю?

Поток вопросов начал надоедать, но Валентин все же не хотел быть невежливым даже перед такой невежливостью хьорта.

— Еще не знаю, — ответил он.

— Значит, думаешь остаться здесь?

Валентин пожал плечами.

— Я вообще ничего не планирую.

— М-мм, сказал хьорт, — хороший образ жизни.

Из-за гнусавой интонации хьорта трудно было понять, с одобрением это сказано или с саркастическим осуждением. Но Валентина это мало беспокоило. Он уже достаточно выполнил свои общественные обязанности, решил он и замолчал. У хьорта, по-видимому, хватило ума не говорить больше. Он покончил с завтраком, со скрипом отодвинул стул и неуклюже, как все хьорты, поплелся к двери, сказав:

— Иди теперь на рыночную площадь. Оглядись там.

Валентин вышел во двор, где теперь шла странная игра. У дальней стены стояли восемь фигур и перебрасывались кинжалами. Шестеро были скандарами, крупными косматыми существами с четырьмя руками и грубой серой кожей, а двое — людьми. Валентин видел их за завтраком, когда вошел на кухню — стройная, гибкая женщина, с темными волосами и худой мужчина со строгим взглядом удивительно белой кожей и длинными белыми волосами. Кинжалы летели с ошеломляющей быстротой, сверкая в утреннем солнце, все лица были зловеще сосредоточены. Никто ни разу не уронил кинжала, никто не схватился за его острие, и Валентин даже не мог сосчитать, сколько кинжалов носилось взад и вперед: все они, казались, постоянно бросались и хватались, все руки были заняты, и все больше оружия летало в воздухе. Жонглеры, подумал он, тренируются, готовясь к выступлению на фестивале.

Скандары, четверорукие и тяжеловесные, проявляли чудеса координации, но мужчина и женщина не уступали им и жонглировали столь же искусно. Валентин стоял на безопасном расстоянии, зачарованно следя за летающими кинжалами.

Затем один скандар хрюкнул:

— Хоп!

И рисунок сменился: шесть чужаков начали бросать кинжалы только друг другу, удваивая и вновь удваивая интенсивность, с которой они действовали, а двое людей отошли в сторону. Девушка ухмыльнулась Валентину:

— Эй, давай с нами!

— Что?

— Играть с нами! — глаза ее лукаво блеснули.

— Опасная, я бы сказал, игра.

— Все хорошие игры опасны. Лови! — и она без предупреждения бросила ему кинжал. — Как тебя звать, парень?

— Валентин, — выдохнул он и отчаянно схватил кинжал за рукоятку, когда тот пролетел мимо его уха.

— Хорошо схватил, сказал беловолосый. — А ну-ка этот!

Он тоже метнул кинжал. Валентин засмеялся, схватил его чуть менее неуклюже и встал, держа по кинжалу в каждой руке. Скандары, полностью игнорируя эту сцену, методично продолжали посылать каскады кинжалов в обе стороны.

— Верни бросок, — сказала девушка.

Валентин нахмурился и бросил излишне осторожно, глупо боясь задеть ее. Кинжал описал слабую дугу и упал к ногам девушки.

— Ты мог бы бросить лучше, — насмешливо сказала она.

— Прости.

Он бросил другой кинжал с большей силой. Она спокойно поймала его, выхватила еще один у беловолосого и бросила их один за другим Валентину. думать не было времени: цап, цап — и он схватил оба. Пот выступил у него на лбу, но он вошел в ритм.

— Давай, приказала она.

Он бросил ей один, второй, поймал от беловолосого третий и послал его в воздух, но к нему уже летели один и другой. Хорошо бы это были игровые тупые кинжалы, но он знал, что это не так, и стоял, волнуясь. Это занятие вызывало у человека автоматизм, заставило тело сосредоточиться и, все время глядя на подлетающий кинжал, уметь согласованно отправлять другой. Валентин двигался равномерно, ловил, бросал, ловил, бросал, и все время один кинжал летел к нему, а другой отправлялся. Валентин понял, что настоящий жонглер должен пользоваться обеими руками одновременно, но он не был жонглером, так что ухитрялся только скоординировать хватку и бросок. И делал это хорошо. Он подумал, скоро ли произойдет неизбежный промах и он будет ранен. А жонглеры смеялись и ускоряли темп. Он тоже смеялся вместе с ними и бросал и ловил еще добрых три минуты, пока не почувствовал, что его рефлексы слабеют от напряжения. Пора остановиться. Он хватал и намеренно ронял каждый из кинжалов, пока все три не легли у его ног, а затем он наклонился над ними, хлопая себя по бедрам и тяжело дыша.

Оба жонглера-человека зааплодировали. Скандары не прекращали чудовищное кружение кинжалов. Но вот один из них снова крикнул: «Хоп», и секстет чужаков двинулся прочь, не сказав ни слова в направлении спальных помещений.

Молодая женщина подошла к Валентину.

— Я — Карабелла, — представилась она.

Она была ростом с Шанамира и совсем молода. В ее маленьком мускулистом теле была неукротимая жизненная сила. На ней был плотно облегающий светло-зеленый камзол и брюки, а на шее тройная нитка полированных раковин. Глаза ее были такие же темные, как и волосы. Она улыбалась тепло и приветливо.

— Ты раньше жонглировал, друг? — спросила она.

— Никогда, — ответил Валентин и вытер лоб. — Хитрый спорт. Удивляюсь, как я не порезался.

— Никогда? — воскликнул беловолосый — Никогда не жонглировал? Только природная ловкость, и больше ничего?

— Полагаю, что именно так, — сказал Валентин, пожав плечами.

— Можно ли в это поверить? — спросил беловолосый.

— Думаю, что можно, — сказала Карабелла. — Он хорош, Слит, но он не в форме. Ты же видел, как его руки двигаются то туда, то сюда за кинжалами, чуточку нервно, чуточку жадно, а не ждут, пока рукоятка окажется в нужном месте. А его броски? Поспешные, дикие. Ни один из тренированных не мог бы так легко имитировать неуклюжесть, да и зачем бы? У этого Валентина хороший глаз, Слит, но он сказал правду. Он никогда не бросал.

— Глаз у него более чем хороший, — пробурчал Слит, — а его проворству можно позавидовать. У него дар.

— Откуда ты? — спросила Карабелла.

— С востока, — уклончиво ответил Валентин.

— Я так и подумала. Ты говоришь как-то странно. Ты из Пилатиса? Или, быть может, из Кинтора?

— Из тех краев.

Отсутствие уточнений не ускользнуло от Карабеллы и Слита. Они переглянулись Валентин задался вопросом, не отец ли это с дочерью. Пожалуй, нет. Слит вовсе не так стар, как это казалось с первого взгляда. Средних лет, вряд ли старше. Белизна кожи и волос преувеличивала возраст. Он был крепким подтянутым, с тонкими губами и короткой остроконечной бородкой. От уха до подбородка шел рубец, теперь уже бледный.

— А мы с юга, — сказала Карабелла. — Я из Тил-омона, а Слит из Нарабала.

— Приехали выступать на фестивале Короналя?

— Именно. Только что наняты труппой Залзана Кавола, скандара, чтобы помочь им выполнить недавний указ Короналя насчет найма людей. А ты? Что привело тебя в Пидруд?

— Фестиваль, — ответил Валентин.

— Найти работу?

— Просто посмотреть на игры и парад.

Слит понимающе засмеялся.

— Не стесняйся перед нами, друг. Нет никакого бесчестья в том, чтобы продавать животных на рынке. Мы видели, как ты приехал с ними и с мальчиком прошлой ночью.

— Нет, я только вчера встретился с молодым погонщиком, когда подходил к городу. Это его животные. Я просто пришел с ним в гостиницу, потому что я здесь чужой. И у меня нет никакого товара.

В дверях показался один из скандаров, гигантского роста, раза в полтора выше Валентина, страшно неуклюжий, с тяжелой жестокой челюстью и узкими желтыми глазами. Его четыре руки свисали до самых колен, кисти походили на громадные корзины.

— Идите в дом! — резко крикнул он.

Слит поклонился и поспешил туда. Карабелла помедлила, улыбаясь Валентину.

— Ты очень необычный, сказала она — Ты не врешь, но и правды не говоришь. Я думаю, ты и сам мало чего знаешь о собственной душе. Но ты мне нравишься. От тебя исходит свет, ты знаешь это, Валентин? Свет невинности, простоты, тепла и еще чего-то — не пойму. — Она почти робко коснулась двумя пальцами его руки. — Да, ты мне нравишься. Может быть, мы опять будем жонглировать. — И она побежала вслед за Слитом.

Он был один, Шанамира не было и следа. Он очень хотел провести день с жонглерами, с Карабеллой, но надеяться на это не приходилось. И было еще утро. У него не было никакого плана, и это смущало его, но чрезмерно. Перед ним лежал для осмотра весь Пидруд.

Он пошел по извилистым улицам, полным зелени. Пышные лианы и деревья с толстыми поникшими ветвями росли повсюду, радуясь влажному теплу соленого воздуха. Издалека доносились звуки музыки, если скрипучую и бухающую мелодию можно было считать репетицией к большому параду. Речка пенящейся воды бежала по сточной канаве, и дикая живность Пидруда развилась в ней — линтоны, чесоточные собаки и маленькие шипоносные дроли. Работа, работа, работа, битком набитый город, где все и вся, даже бездомные животные имели какие-то важные дела торопились их сделать. Все кроме Валентина, который шел бесцельно не выбирая дороги. Он останавливался, чтобы заглянуть в какую-нибудь темную лавочку с гирляндами кусков и образчиков ткани, то в какой-то заплесневелый склад пряностей, то в ухоженный элегантный сад с цветами всевозможных оттенков, зажатый между двумя высокими узкими зданиями. Прохожие глядели на него как на чудо, что он мог позволить себе роскошь прогулки.

На одной улице он остановился посмотреть на детей, разыгрывающих что-то вроде пантомимы: мальчик с повязкой из полоски золотого цвета ткани на лбу стоял в центре и делал угрожающие жесты, а остальные танцевали вокруг него, делали вид, что боятся, и пели:

Старый Король Снов Сидит на троне.

Он никогда не спит, Он никогда не бывает один.

Старый Король Снов Приходит ночью.

Если ты плохо себя вел, Он приносит тебе страх.

У старого Короля Снов Каменное сердце.

Он никогда не спит, Он никогда не бывает один.

Когда дети заметили, что Валентин за ними наблюдает, они повернулись к нему, стали делать гротескные жесты, гримасничать, поднимать руки, указывать на него. Он засмеялся и пошел дальше.

В середине утра он оказался в порту. Длинные пирсы тянулись глубоко в гавань и все казались местом лихорадочной активности. Докеры четырех или пяти рас разгружали корабли, пришедшие из двадцати портов всех трех континентов; нанимали временных рабочих, чтобы перетаскивать тюки с товарами на пристань, а оттуда на склады, и все равно здесь было много крика и яростной маневренности, когда проносились огромные тюки. Валентин следил за всем этим с пристани, когда вдруг почувствовал резкий удар между лопаток. Обернувшись он увидел толстомордого холерического хьорта, размахивающего руками и показывающего на пирс.

— Давай туда, — сказал он. — Нам нужно еще шестерых для работы на Суврейльском корабле!

— Но я не…

— Быстро! Пошевеливайся!

Ладно, Валентин не был расположен спорить. Он пошел на пирс и присоединился к группе грузчиков, которые ревели и рычали, спуская вниз груз скота. Валентин тоже ревел и рычал с ними до тех пор, пока длинномордые годовалые блавы не оказались на пути к скотным дворам и бойням. Затем он быстро ускользнул и пошел по набережной до пустынного пирса.

Там он постоял несколько минут, глядя через гавань на море, бронзово-зеленое море, и прищуривался, словно пытался разглядеть за горизонтом Алханрол и его Горный Замок, поднявшийся к небесам. Но, разумеется, Алханрол не был виден отсюда, за десятки тысяч миль океана, такого широкого, что между берегами двух континентов могла бы запросто разместиться какая-нибудь планета. Валентин взглянул под ноги и задумался что лежит на той стороне планеты, если считать по прямой. Наверное, западная половина Алханрола, подумал он. География была для него туманной и запутанной. Ему казалось, что он забыл очень многое из того, что учил в школе, и старался вспомнить кое-что. Возможно, он теперь находится как раз напротив — по диаметру через планету — убежища Понтификса, ужасного Лабиринта старого и скрытого великого монарха. А может быть, и это вполне вероятно, прямо под ногами Валентина лежит Остров Сна, где живут ласковая Леди, ее жрецы и жрицы вечно поют, посылая благословенные послания всем спящим мира. Валентин с трудом мог поверить, что такие места существуют, что в мире есть такие персонажи и такие Силы, как Понтификс, Леди Острова, Король Снов и даже Корональ, хотя он, Валентин, лишь несколько часов назад видел Короналя своими глазами. Эти властелины казались нереальными. Реальностью были доки Пидруда, гостиница, где Валентин спал, жаренная рыба, жонглеры, мальчик Шанамир и его животные. А все остальное было фантазией, миражем.

Стало жарко, влажность увеличилась, хотя с моря дул приятный ветерок. Валентин опять проголодался. На краю набережной он купил за пару медяков полоски голубой рыбы, маринованной в горячем пряном соусе и поданной на лучинках. Он запил ее чашей пальмового вина поразительного золотого цвета и на вкус более обжигающего, чем соус. Затем он решил вернуться в гостиницу, но сообразил, что не знает ни названия гостиницы, ни улицы, знает лишь, что она недалеко от портового квартала. Не велика потеря, если он и не найдет гостиницы: все его имущество было при нем. Но он никого не знал в Пидруде, кроме Шанамира и жонглеров, и ему не хотелось так скоро расставаться с ними.

Он пошел обратно и быстро запутался в лабиринте одинаковых улочек и переулков. Он три раза находил гостиницы, но все они оказывались не той, когда он подходил ближе. Время шло, было уже наверное, часа два дня. Валентин понял, что так и не найдет гостиницу, и ему стало грустно, когда он подумал о Карабелле, о прикосновении ее пальцев к его руке, о быстроте ее рук, когда она бросала ножи, о блеске ее темных глаз. Но что пропало, то пропало, и что пользы оплакивать потерянное. Придется искать новую гостиницу и новых друзей, пока не стемнело.

Он повернул за угол и оказался на рынке.

Это было обширное пространство, почти столь же громадное, как и Золотая Площадь, только здесь не было дворцов с башнями и отелей с золотыми фасадами, а лишь бесконечные ряды крытых черепицей навесов, открытых скотных дворов и лавчонок. Здесь были все ароматы и все зловония мира и выставлена для продажи половина мировой продукции. Валентин очарованно окунулся в это. Под навесами на громадных крюках висели туши мяса. Другие навесы занимали мешки с пряностями. В одном загоне были поразительные птицы-прядильщицы, поднимающиеся выше скандаров на своих несуразно ярких ногах; они клевали и лягали друг друга. В другом были цистерны с блестящими змеями, свивающимися и изгибающимися, как потоки злобного пламени. Вот место для общественных писцов, которые писали за неграмотных, а тут — менялы, быстро обменивающие деньги дюжины миров, а здесь ряд совершенно одинаковых ларьков с сосисками, в каждом — вроде бы одинаковые лимены крутили вертела над дымящимися углями.

Тут и предсказатели судьбы, и колдуны, и жонглеры, только не те, кого знал Валентин, и сидящие на корточках рассказчики, повествующие за несколько медяков о сложных и малопонятных приключениях Лорда Стиамота, знаменитого Короналя, жившего восемь тысяч лет назад, деяния которого уже стали мифом. Валентин послушал минут пять, но не уловил смысла рассказа, который приводил в такое восхищение пятнадцать или двадцать бездельников. Он прошел дальше, мимо балаганчика, где золотоглазый вруон наигрывал на серебряной флейте несложную мелодию, чтобы очаровать какое-то трехголовое существо в плетеной корзинке, мимо ухмыляющегося мальчишки лет десяти, зазывающего его играть в раковины и бусы, мимо ряда разносчиков, продающих флаги с изображением горящей звезды Короналя, мимо факира, подвешенного над чаном с каким-то мерзким горящим маслом, мимо ряда толкователей снов и перехода забитого продавцами лекарств, мимо моста переводчиков, мимо продавцов драгоценностей и, наконец, повернув за угол, где торговали всевозможной одеждой, дошел до скотного двора, где продавались верховые животные.

Сильные пурпурные животные стояли бок о бок с сотнями, если не тысячами, стояли спокойно и равнодушно смотрели на все, что происходило перед их мордами. Здесь что-то вроде аукциона, но Валентин нашел, что разобраться в нем так же трудно, как и в легенде о Лорде Стиамоте. Продавцы и покупатели стояли двумя длинными рядами лицом друг к другу и делали рубящие жесты по запястьям, гримасничали, постукивали сжатыми кулаками и делали внезапный рывок локтем назад. Не произносилось ни одного слова, однако общение было явно на высоте потому что писцы, стоящие позади рядов, все время записывали акты продажи и запись подтверждалась отпечатками пальца, окунутого в зеленые чернила, а торопливые писцы привязывали то к одному, то к другому животному бирку со штампом Лабиринта Понтификса к бедрам. Идя вдоль линии аукциона, Валентин наконец нашел Шанамира, который с полной яростью стучал кулаками, дергал локтями и рубил покупателя по запястью. Через минуту все было кончено, и мальчик выскочил из ряда с радостными воплями. Он схватил Валентина за руку и в восторге завертелся вокруг него.

— Все продал! Все продал! И за высшую цену! — Он держал пачку расписок, которые дал ему писец. — Пойдем со мной в казначейство, а потом нам останется только играть. Ты поздно встал?

— Наверное, поздно. Гостиница была почти пуста.

— Я пожалел тебя будить. Ты храпел, как блав. Что ты делал?

— Главным образом, осматривал порт. Я пытался вернуться в гостиницу и случайно наткнулся на рыночную площадь. Мне повезло, что я набрел на тебя.

— Еще десять минут — и ты потерял бы меня навеки, — сказал Шанамир. — Вот сюда. — Он сжал запястье Валентина и потянул его в длинную светлую аркаду, где писцы за решеткой меняли расписки на деньги. — Давай твои полсотни, — шепнул он. — Я здесь ее тебе разменяю.

Валентин отдал толстую блестящую монету и отошел в сторону, в то время как мальчик встал в очередь. Через несколько минут Шанамир вернулся.

— Это твои, — сказал он, высыпая в раскрытый кошелек Валентина целый денежный ливень — несколько монет по пять реалов и множество крон. — А это мои, — добавил он, лукаво улыбаясь и показывая три большие монеты по пятьдесят реалов, вроде той, которую он только что разменял для Валентина. Он положил их в пояс под камзолом. — Выгодное путешествие оказалось! Во время фестиваля все быстро тратят свои деньги. А теперь пошли назад в гостиницу и отпразднуем это фляжкой пальмового вина, а? За мой счет!

Гостиница, как оказалось, была всего в пятнадцати минутах ходьбы от рынка. Как только они вышли на ту улицу, Валентин сразу узнал ее. Он подозревал что в своих бесплодных поисках прошел мимо нее. Он подозревал, что вообще, теперь это неважно: он здесь, и вместе с Шанамиром. Мальчик свободно вздохнул, избавившись от своих животных, и радовался цене, полученной за них. Он болтал насчет того, что будет делать в Пидруде, прежде чем вернется домой: танцы, игры, выпивка, представления.

Когда они сидели в таверне гостиницы за вином Шанамира, появились Слит и Карабелла.

— Можно подсесть к вам? — спросил Слит.

Валентин сказал Шанамиру:

— Это жонглеры из труппы скандаров, которая будет участвовать в параде. Я познакомился с ними утром.

Он представил их друг другу. Жонглеры сели, и Шанамир предложил им вина.

— Ты был на рынке? — спросил Слит.

— Был и все сделал. И за хорошую цену.

— А теперь что? — спросила Карабелла.

— Побуду несколько дней на фестивале, — ответил мальчик, — а потом, наверное, домой, в Фалкинкип. — Он чуточку приуныл, подумав об этом.

— А ты? — Карабелла глянула на Валентина. — Какие у тебя планы?

— Посмотреть фестиваль.

— А потом?

— Там видно будет.

Вино прикончили. Слит резко махнул рукой, и появилась вторая фляжка. Ее щедро разлили по кругу. Валентин чувствовал покалывание в языке от жгучей жидкости и легкое головокружение

— А ты не хотел бы стать жонглером и войти в нашу труппу? — спросила Карабелла.

Валентин даже испугался:

— Я не умею!

— У тебя природные способности, — сказал Слит, — только нет тренировки. Это мы с Карабеллой тебе устроим. Ты быстро научишься, могу поклясться.

— И я буду путешествовать вместе с вами, вести жизнь бродячего артиста и ходить из города в город?

— Точно.

Валентин взглянул через стол на Шанамира. Глаза мальчика просто сияли. Валентин почти физически ощутил его возбуждение и зависть.

— Но с какой стати? — спросил он. — Зачем вам приглашать чужеземца, новичка, ничего не знающего?

Карабелла сделала знак Слиту, и тот быстро вышел из-за стола.

— Залзан Кавол объяснит, — сказала она. — Это не каприз, а необходимость. Нам не хватает рук, Валентин, и ты нам нужен. К тому же тебе больше нечего делать. Ты, кажется, в этом городе случайно. Мы предлагаем теме сотрудничество и заработок.

Через минуту Слит вернулся с гигантом-скандаром. Залзан Кавол был внушающей почтение фигурой, массивной, высоченной. Он с трудом сел на сидение за их столом: оно угрожающее затрещало под его весом. Скандары пришли из какого-то далекого и продуваемого ветром ледяного мира, и, хотя они жили на Маджипуре уже тысячи лет, работая на тяжелых работах, требующих большой силы и необычайной быстроты глаза, они всегда выглядели злобными и недовольными теплым климатом Маджипура. Может быть, дело было просто в природных чертах их лиц, подумал Валентин, но считал скандаров неприятным и унылым племенем.

Скандар налил себе выпивки двумя внутренними руками, а другую пару рук раскинул через стол, словно захотел захватить его в собственность. Грубым грохочущим голосом он сказал:

— Я видел, как ты утром кидал ножи со Слитом и Карабеллой. Ты можешь нам пригодиться.

— Чем?

— Мне нужен третий жонглер-человек, и быстро. Ты знаешь, что новый Корональ приказал недавно относительно выступающих на публике?

Валентин улыбнулся и пожал плечами.

— Это глупо и бессмысленно, — сказал Залзан Кавол, — но Корональ молод и, я думаю, пускает стрелы куда попало. Был приказ, что во всех артистических труппах, состоящих более чем из трех индивидуумов, одна треть должна быть из граждан Маджипура человеческой расы и этот приказ вступает в силу в этом месяце.

— Такой указ, — пояснила Карабелла, — не даст ничего, кроме межрасовой розни на планете, где множество рас тысячелетиями жило мирно.

Залзан Кавол нахмурился.

— Тем не менее указ существует. Наверное, какие-то шакалы напели в Замке этому Лорду Валентину, что другие расы слишком многочисленны, что люди Маджипура голодают, когда мы работаем. Глупость, и глупость опасная. В обычное время никто и внимания бы не обратил на такой указ, но тут фестиваль в честь Короналя, и если мы хотим получить разрешение на выступление, мы должны повиноваться правилам, пусть даже идиотским. Я и мои братья много лет зарабатываем хлеб жонглерством, и это не вредило ни одному человеку, но теперь мы должны пополнить труппу. Я нашел в Пидруде Слита и Карабеллу и включил их в нашу программу. Через четыре дня мы выступаем в параде, и мне нужен третий человек. Хочешь стать нашим учеником, Валентин?

— Но разве я научусь жонглировать за четыре дня?

— Ты будешь просто учеником, — пояснил скандар. — Мы найдем тебе какое-нибудь жонглерское дело на параде, чтобы ты не осрамил ни себя, ни нас. Насколько я понимаю, закон не требует, чтобы все члены труппы имели равную ответственность и умение. Главное — чтобы трое были людьми!

— А после фестиваля?

— Пойдешь с нами их города в город.

— Вы обо мне ничего не знаете, а приглашаете меня разделить вашу жизнь?

— Я ничего о тебе не знаю и не хочу знать. Мне нужен жонглер твоей расы. Я буду оплачивать твое помещение и стол там, куда мы придем и, кроме того, платить тебе десять крон в неделю. Согласен?

Глаза Карабеллы странно вспыхнули, словно она говорила ему: «Ты можешь просить вдвое больше и получить, Валентин». Но деньги для него мало значили. Ему достаточно было иметь пищу и место где спать, и он будет со Слитом и Карабеллой, с двумя из трех людей, которых он знал в этом городе и — как он понял с некоторым смущением — во всем мире. Потому что прошлое было для него пустым местом. У него были какие-то смутные представления о родителях, о кузенах и сестрах, о детстве где-то на востоке Зимрола, о школе и путешествиях, но ничто из этого не казалось ему реальным, ничто не имело плотности и сути. И насчет будущего тоже была пустота. Эти жонглеры обещали наполнить ее. Но только…