Он понятия не имел. Теперь, однако, он уже знал, что это не место отдыха по пути к месту повторных рождений. Повторные рождения происходили именно здесь.
      Вдалеке из бокового коридора появились какие-то фигуры и прошли через главный зал. Это были два сулидора и нилдор. Гандерсен прижался к стене и стоял не двигаясь, пока они не скрылись в следующем помещении. Потом он продолжил свой путь.
      Он видел чудеса. Он был в саду фантазий, где не действовали никакие барьеры.
      В одном месте лежала губчатая масса розового мяса с одной-единственной узнаваемой деталью - длинным хвостом сулидора. В другом лежал сулидор, лишенный шкуры, с укороченными и толстыми лапами, напоминавшими ноги нилдора. Туловище тоже было более тяжелым и толстым. Рядом был сулидор с нетронутой шкурой, но с хоботом и ушами нилдора. Еще в одном месте лежал кусок сырого мяса, не похожий ни на нилдора, ни на сулидора, но живой, ожидающий творящей руки скульптора; а дальше собраны были хоботы, гребни, бивни, клыки, когти, лапы и хвосты. Лежали куски шкуры и гладкой кожи, бесформенные куски мяса.
      Казалось, здесь не действовали никакие биологические законы. Но это не была и игра в генную инженерию. Гандерсен знал, что на Земле любой способный техник ловкими уколами иглы и введением соответствующих препаратов может добиться того, что верблюдица родит гиппопотама, или кошка - бурундука, и даже женщина произведет на свет сулидора. Достаточно лишь усиливать желаемые характеристики внутри половых клеток и подавлять нежелательные, пока не получится вполне убедительное подобие существа, которое нужно воспроизвести. Базовые генетические "кирпичи" одинаковы для любых форм жизни; соответствующим образом укладывая их, можно создать любое чудовище. Здесь, однако, было нечто совершенно иное.
      Гандерсен знал, что на Земле можно заставить любую живую клетку играть роль оплодотворенного яйца, делиться, расти и превращаться в полный организм. Яд с Белзагора был одним из катализаторов подобных процессов, существовали и другие. Можно было заставить культю человеческой руки отрастить всю руку; можно было взять кусочек лягушачьей кожи и создать с его помощью целую армию лягушек; можно было даже воссоздать целого человека по его собственным останкам. Но здесь происходило совсем другое.
      Здесь, понял Гандерсен, происходила трансмутация видов. Здесь подвергались обработке не яйцеклетки, а взрослый организм. Теперь он понял слова На-синисула, когда спросил, проходят ли и сулидоры повторное рождение: "Если бы не было дня, как могла бы быть ночь?" Именно так: нилдор в сулидора, сулидор в нилдора. Гандерсен был потрясен, у него закружилась голова и пришлось опереться на стену. Он не находил во всей Вселенной никакой точки опоры. Что было настоящим? Что было постоянным?
      Он подумал о том, что когда-то произошло на этой горе с Курцем.
      Он вошел в помещение, где лежало какое-то существо, проходящее метаморфозу, меньшее чем нилдор, но большее чем сулидор, с клыками, а не бивнями, с хоботом вместо носа, и покрытое шерстью. У него не было когтей, только лапы с толстыми подушками, но тело было сложено так, чтобы ходить выпрямившись.
      - Кто ты? - прошептал Гандерсен. - Кто ты?
      Кем ты был? Кем ты станешь?
      Повторное рождение. Один цикл сменяется другим. Нилдоры, повинуясь инстинкту, совершают паломничество на север, входят в эти пещеры и становятся.., сулидорами? Возможно ли это?
      Если это правда, думал Гандерсен, то мы действительно ничего не знаем об этой планете. А это.., правда!
      Он начал бегать, как безумный, из одного помещения в другое, уже не думая о том, что его могут заметить. В каждом из них он находил подтверждение своей догадке. Он видел нилдоров и сулидоров на разных стадиях метаморфозы. Некоторые были почти полностью нилдорами, некоторые, бесспорно, сулидорами, но большинство находилось в таком состоянии, что трудно было сказать, каково окончательное направление их перемены. Все спали не шевелясь. В этих холодных темных комнатах перемена происходила во сне. , Гандерсен дошел до конца коридора и оперся руками о холодный камень, потом повернулся, задыхаясь и обливаясь потом, и вошел в последнее помещение.
      Там сидел сулидор. Он еще не спал. Три змеи из тропиков мягко обвивали его тело. Сулидор был огромный, поседевший от старости, и выглядел весьма представительно.
      - На-синисул? - спросил Гандерсен.
      - Мы знали, что наступит время, когда ты придешь сюда, Эдмундгандерсен.
      - Я никогда не представлял себе... Не понимал... - Гандерсен пытался прийти в себя. - Прости, - сказал он уже спокойнее, - если я невольно нарушил твой покой. Может быть, я помешал тебе начать повторное рождение?
      - У меня еще есть несколько дней, - ответил сулидор. - Сейчас я готовлю себе помещение.
      - И ты выйдешь из него уже нилдором?
      - Да, - сказал На-синисул.
      - Жизнь здесь идет циклически: сулидор в нилдора, нилдор в сулидора, сулидор в...
      - Да. Каждый раз заново. Возрождение за возрождением.
      - Значит, все нилдоры проводят часть своей жизни как сулидоры, а все сулидоры - как нилдоры?
      - Да. Все.
      "Как это началось? - думал Гандерсен. - Каким образом переплелись судьбы двух столь непохожих видов? Как произошло, что целая популяция согласилась на подобную метаморфозу?" Он никак не мог этого понять. Но теперь он знал, почему никогда не видел детеныша нилдора или сулидора.
      - В этом мире, - спросил он, - рождается потомство нилдоров или сулидоров?
      - Только тогда, когда нужно заменить тех, кто уже не может возродиться. Это бывает нечасто. Наша численность всегда одна и та же.
      - Одна и та же, и тем не менее она все время меняется.
      - Эти изменения можно предвидеть, - сказал На-синисул. - Когда я выйду отсюда, я буду Фи'гонтором девять раз рожденным. Мои собратья уже тридцать оборотов ждут меня, но некоторые обстоятельства требовали, чтобы я несколько дольше оставался среди лесов и тумана.
      - Рождение в девятый раз - это не слишком обычная вещь? заинтересовался Гандерсен.
      - Среди нас есть те, кто побывал здесь уже пятнадцать раз. Есть и такие, кто ждет целых сто оборотов, прежде чем его призовут сюда впервые. Никто не знает, когда он будет призван. А для тех, кто этого заслуживает, жизнь не имеет конца.
      - Не имеет.., конца...?
      - А почему она должна кончаться? - удивился На-синисул. - На этой горе мы очищаемся от яда долгих лет, а в другом месте мы очищаемся от своих грехов.
      - Это происходит на центральном плоскогорье.
      - Я вижу, ты разговаривал с человеком Калленом.
      - Да, - признался Гандерсен. - Незадолго до его смерти.
      - Я знал, что его жизнь подошла к концу, - сказал На-синисул. Новости доходят сюда быстро.
      - Где Срин'гахар и Луу'хамин, и другие, с которыми я путешествовал? спросил Гандерсен.
      - Они здесь, недалеко.
      - Они уже возрождаются?
      - Да, несколько дней. Скоро они станут сулидорами и будут жить на севере, пока их не призовут, чтобы они снова обрели облик нилдоров. Мы обновляем свою душу благодаря тому, что вступаем в новую жизнь.
      - Будучи сулидором, ты помнишь свою прежнюю жизнь в качестве нилдора? - спросил Гандерсен.
      - Конечно! Какую ценность может иметь опыт, о котором забываешь? Мы накапливаем знания. Наше познание истины более глубоко, благодаря тому, что мы видим мир то глазами нилдора, то глазами сулидора. Обе формы существования отличаются друг от друга не только телом. Повторное рождение - это вступление в новый мир, а не только в новую жизнь.
      - А если кто-то, - поколебавшись, спросил Гандерсен, - не с этой планеты, он может пройти повторное рождение? Что тогда происходит? Какие изменения?
      - Ты видел Курца?
      - Видел, - ответил Гандерсен. - Но я понятия не имею, что с ним случилось.
      - Курц стал подлинным Курцем, - сказал сулидор. - Ваш вид не поддается настоящему превращению, поскольку у вас нет соответствующего второго вида. Да, вы изменяетесь, но лишь в границах собственных возможностей; вы освобождаете те силы, которые в вас уже существуют. Курц, пока спал, выбрал для себя новую форму - никто ее ему не навязывал. Это нелегко объяснить словами, Эдмундгандерсен.
      - Значит, если бы я снова родился, я не обязательно превратился бы в нечто такое же, как Курц?
      - Нет. Разве что твоя душа точно такая же, как душа Курца, что, однако, невозможно.
      - Кем же я в таком случае мог бы стать?
      - Этого никто не знает. Если ты хочешь узнать, что может тебе дать повторное рождение, ты должен просто родиться во второй раз.
      - Но можно ли мне? - спросил Гандерсен.
      - Когда мы впервые встретились, я сказал, - спокойно и серьезно говорил На-синисул, - что никто в этом мире не будет удерживать тебя от чего бы то ни было. Тебя не остановили, когда ты поднимался на Гору Возрождения, не задержали, когда ты исследовал пещеру. Тебе не будет отказано в повторном рождении, если ты ощущаешь потребность пройти его.
      Гандерсен сразу же сказал, решительно и твердо:
      - Я хочу снова родиться.
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      На-синисул молча ведет его в пустую комнату и жестом показывает, чтобы он снял одежду. Гандерсен раздевается, неловко путаясь в молниях и застежках. По приказу сулидора он ложится на пол, так же как и другие кандидаты на повторное рождение. Камень столь холоден, что Гандерсен почти деревенеет, коснувшись его голым телом. На-синисул уходит. Гандерсен смотрит на светящийся в вышине потолок. Помещение настолько велико, что в нем свободно может поместиться нилдор. Гандерсену, лежащему на полу, оно кажется огромным.
      На-синисул возвращается, неся деревянную чашку. Он протягивает ее Гандерсену. В сосуде - светло-голубая жидкость.
      - Пей, - мягко говорит сулидор.
      Гандерсен пьет. Жидкость сладкая на вкус, как подсахаренная вода. Нечто подобное он уже пробовал, он знает, когда это было: на биостанции, много лет назад. Это тот запрещенный яд. Он опорожняет сосуд, и На-синисул оставляет его одного.
      Входят два сулидора, которых Гандерсен не знает. Они присаживаются по обе стороны от него и начинают тихо, монотонно петь. Это ритуальное песнопение. Гандерсен ничего не понимает. Они массируют и гладят его тело, а их лапы с чудовищными, сейчас спрятанными, когтями удивительно мягки, как кошачьи лапки. Он напряжен, но напряжение постепенно спадает. Он чувствует, что наркотик начинает действовать: ему тяжело дышать, голова тяжелеет, перед глазами все плывет. Снова появляется На-синисул, хотя Гандерсен не заметил, как тот вошел. Он снова держит чашку.
      - Пей, - говорит он, и Гандерсен пьет.
      Это совсем другая жидкость, а может быть, лишь другая фракция того же самого яда: горькая, с привкусом дыма и пепла. Он заставляет себя выпить до дна, а На-синисул терпеливо, молча ждет, пока Гандерсен не закончит. Старый сулидор снова уходит. У выхода из зала он оборачивается и что-то говорит, но его слова непонятны Гандерсену.
      - Что ты сказал? - спрашивает землянин. - Что? Что? - его собственные слова кажутся тяжелыми, как свинец, они падают на пол и разбиваются. Один из поющих сулидоров сметает осколки слов в угол быстрыми движениями хвоста.
      Гандерсен, слышит шум, словно в его камеру льется вода. Глаза его закрыты, но он чувствует, что вокруг него собирается влага. Однако это не вода, но какая-то более густая жидкость. Может быть, нечто вроде желатина. Он уже погружен в нее на несколько сантиметров, а уровень ее продолжает подниматься. Она холодная, но не слишком, и приятно отделяет его от каменного пола. Он чувствует слабый запах гвоздик и клейкую густоту жидкости - словно звуки фагота на самом низком регистре. Сулидоры все еще что-то напевают. Он чувствует, что ему в рот вставляют тонкую трубочку мягкий звук флейты - и через нее течет какая-то густая и маслянистая субстанция, которая издает приглушенный звук литавр, касаясь его неба. Желатин уже доходит ему до подбородка, это приятно. Трубку вынимают, когда жидкость начинает заливать его рот. "Смогу ли я дышать?" - спрашивает он, и хотя сулидор отвечает ему на таинственном языке, Гандерсен успокаивается.
      Он весь облеплен желатином, который покрывает пол до метровой высоты. Сквозь его слой проникает бледный свет. Гандерсен знает, что поверхность субстанции гладкая, без каких-либо нарушений, и идеально прилегает к стенам - он превратился в куколку. Пить ему больше ничего не дадут. Он будет лежать здесь, пока снова не родится.
      Теперь он уже знает, что прежде чем возродиться, нужно умереть. Приходит смерть и охватывает его. Гандерсен мягко проваливается в черную бездну. Он чувствует объятия смерти. Гандерсен плавает в дрожащем безмолвии, будто подвешенный в черной пустоте. Сквозь него проникают лучи пурпурного и алого света. Они пробивают его тело, как металлические дротики. Он качается. Вращается. Всплывает...
      Он еще раз встречает смерть и сражается с ней. Он побежден. Тело его распадается, и яркий дождь частичек Гандерсена рассеивается в пространстве.
      Эти частицы ищут друг друга. Они кружатся вокруг. Танцуют. Ловят друг друга. Они принимают внешность Эдмунда Гандерсена, но этот новый Гандерсен сверкает, как чистое, прозрачное стекло. Блестящий, прозрачный человек, сквозь которого беспрепятственно проходит свет прекрасного солнца, пульсирующего, как сердце Вселенной. Из груди Гандерсена расходятся лучи, его тело освещает галактики.
      Он испускает разноцветные лучи, которые соединяют со всеми во Вселенной, кто обладает г'ракх.
      Он - частица биологического разума Космоса.
      Его душа соединяется со всем сущим и со всем грядущим.
      Он безграничен.
      Он может дотянуться до любой души и коснуться ее.
      Он касается души На-синисула, а сулидор допускает его к себе и приветствует. Он касается Срин'гахара, Вол'химиора многократно рожденного, Луу'хамина, Се-холомира, Йи-гартигока, каждого из нилдоров и сулидоров, лежащих в пещерах и проходящих метаморфозу, жителей туманных лесов и тех, кто обитает в джунглях, и тех, кто самозабвенно танцует на далеком плоскогорье, всех прочих на Белзагоре, кто наделен г'ракх.
      Он приближается к тому, кто не является ни нилдором, ни сулидором; это спящая душа, цветом, звучанием и внешностью не похожая на другие. Это душа кого-то, рожденного на Земле. Душа Сины. Он обращается к ней, зовет ее: "Проснись, проснись, я люблю тебя, я пришел за тобой". Она не просыпается. Он зовет ее: "Я обновлен, я возродился, я полон любви. Соединись со мной, будь частью меня. Сина? Сина?" Она не отвечает.
      Он видит и души других землян. У них есть г'ракх, но этого недостаточно. Души их слепы и немы. Здесь - Ван Бенекер. Там - туристы. Тут - одинокие обитатели станций в джунглях. А это выжженная серая пустота здесь пребывает душа Седрика Каллена.
      Он не в состоянии проникнуть ни в одну из этих душ.
      Сквозь туман просвечивает сияние чьей-то души. Это душа Курца. Курц приближается к нему - или он к Курцу. Курц не спит.
      "Теперь ты среди нас", - говорит Курц, а Гандерсен отвечает: "Да, наконец я здесь". Душа раскрывается перед душой, и Гандерсен смотрит вниз, в тьму, которой стал Курц, сквозь жемчужно-серую завесу, скрывающую его душу, в жуткую бездну, где кружатся черные чудовища. Их фигуры хаотично соединяются друг с другом, появляются, исчезают. Он смотрит дальше, сквозь черную пульсирующую мглу, видит очень яркий, холодный свет, идущий из глубины, и тогда раздается голос Курца: "Видишь? Ты видишь? Разве я чудовище? Я воплощение добродетели".
      "Ты не чудовище", - соглашается Гандерсен.
      "Но я страдаю", - отвечает Курц.
      "За свои грехи", - замечает Гандерсен.
      "Я сполна заплатил за них своими страданиями, я чист".
      "Да, ты страдал".
      "Когда кончатся мои страдания?"
      Гандерсен отвечает, что не знает, что он не из тех, кто может положить этому конец.
      "Я давно знаю тебя, - говорит Курц. - Ты хороший парень, только чуть медлительный. Сина о тебе хорошо отзывается. Иногда она жалеет, что обстоятельства не сложились лучше для тебя и для нее. Вместо этого она получила меня. И вот я там лежу. Почему ты не можешь освободить меня?"
      "Что я могу для тебя сделать?" - спрашивает Гандерсен.
      "Позволь мне вернуться, пусть завершится мое возрождение", - стонет Курц.
      Гандерсен не знает, что на это ответить, и оглядывается в поисках других г'ракх, чтобы посоветоваться с На-синисулом, посоветоваться с Вол'химиором, с теми, кто возрождался много раз. И они собираются вместе, говорят в один голос, громовым голосом они говорят Гандерсену, что возрождение Курца уже состоялось, и ему незачем возвращаться.
      Гандерсен повторяет это Курцу, но Курц уже сам слышит.
      Курц съеживается. Курц снова погружается во тьму, опутанный собственной паутиной.
      "Сжалься надо мной!" - кричит он Гандерсену из бездонной пропасти. "Сжалься надо мной, это ад! Я в аду!"
      Гандерсен повторяет: "Мне жаль тебя. Мне жаль тебя. Мне жаль тебя..."
      Его собственный голос становится все слабее и слабее, пока не наступает полная тишина. Внезапно из бездны приходит бессловесный ответ Курца, оглушительный взрыв ярости, ненависти и злобы, вопль Прометея, раздираемого клювом орла. Крик достигает своего предела и внезапно обрывается. Дрожащая ткань Вселенной снова успокаивается. Появляется мягкое, успокаивающее фиолетовое свечение.
      Гандерсен плачет от жалости к Курцу. Сквозь Космос плывут потоки бриллиантовых слез, и по этой соленой реке плывет Гандерсен. Он видит планеты, путешествует среди туманностей, преодолевает облака космической пыли, проплывает над удивительными солнцами.
      Он не один. С ним На-синисул и Срин'гахар, и Вол'химиор, и все остальные. Он ощущает гармонию между всеми г'ракх. Впервые он замечает узы, связывающие г'ракх с г'ракх. Он, проходящий повторное рождение, находится с ними всеми в контакте. В каждое мгновение, в каждый момент души на этой планете без слов общаются друг с другом.
      Он видит единство всех г'ракх, и его наполняет божественное благоговение и покорность.
      Теперь он понимает сложность этих двойных существ, ритм их существования, бесконечную последовательность циклов возрождения и новой жизни, одного за другим, а более всего - связь между ними, их единство. Он пронзительно ощущает то, как он изолирован от других людей, видит, какие стены отделяют одного человека от другого, отдает себе отчет в том, что каждый из них - узник, замкнутый в собственной личности. И он уже знает, что значит жить среди тех, кто научился из этой тюрьмы освобождаться.
      Эта мысль угнетает его. Он думает: мы сделали из них рабов, назвали их животными, а они все время были связаны между собой, их разумы общались друг с другом без слов, они передавали музыку мыслей от одной души к другой. Мы были одиноки, а они нет, и вместо того чтобы встать перед ними на колени и умолять, чтобы они позволили нам принять участие в этом чуде, мы заставляли их работать.
      Гандерсен плачет от жалости к Гандерсену.
      Слышится голос На-синисула: "Не время грустить". И Срин'гахар говорит: "Что было, то прошло". И Вол'химиор добавляет: "Сожалея о том, что было, ты искупаешь свою вину". Потом все говорят вместе, в один голос, и он их понимает. Понимает.
      Теперь Гандерсен понимает все.
      Он понимает, что нилдоры и сулидоры - это не два отдельных вида, а лишь различные формы одного и того же существа, отличающиеся друг от друга не больше, чем гусеница от бабочки, хотя он не может сказать, кто из них гусеница, а кто бабочка. Он сознает, каково было нилдорам, когда они находились еще в первобытном состоянии, когда они рождались нилдорам и и умирали нилдорами, когда наступало время неизбежной гибели их тела. И ему понятны страх и радость тех первых нилдоров, которые поддались искушению змей и приняли эликсир освобождения, и превратились в создания с мехом и когтями. И он понимает их боль, когда они были изгнаны на плоскогорье, где до этого не бывало ни одно существо, наделенное г'ракх.
      И ему знакомы их страдания на этом плоскогорье.
      И ему знаком триумф тех первых сулидоров, которые вернулись из диких краев, неся с собой новую веру. Иди и изменяйся, иди и изменяйся! Оставь это тело и войди в другое! Вместо того чтобы питаться листьями, охоться и ешь мясо! Возрождайся и живи снова, не завися от тягостной телесной оболочки, которая, разрушаясь, тянет за собой душу!
      И он видит нилдоров, которые согласились с этим и с радостью возродились - сначала немногие, потом больше, потом еще больше, потом целые стойбища, целые популяции следовали за ними, не для того чтобы скрыться на плоскогорье очищения, но чтобы начать новую жизнь в краю, где царят туманы. Они не могут от этого отказаться, ибо вместе с новым телом приходит священное освобождение души, единение и связь одних г'ракх с другими.
      Теперь он понимает, каково было этому народу, когда появились земляне - нетерпеливые, постоянно чем-то занятые, невежественные, безжалостные, недолговечные земляне, которые обладали г'ракх, но не могли или не желали понять других, которые развлекались с эликсиром освобождения, но никогда не попробовали его сполна, души которых были закрыты одна перед другой, дороги и строения которых оспинами испещряли мягкую землю. Он понимает, как мало знали земляне, и сколь немногому они могли научиться, и сколь многое держали от них в тайне, и почему сулидорам приходилось скрываться в Стране Туманов все годы оккупации, чтобы пришельцы не поняли, что они неразрывно связаны с нилдора-ми, что они - дети и родители нилдоров одновременно. Ибо если бы земляне узнали хотя бы половину правды, они бы испытали непреодолимый ужас, поскольку их разумы закрыты один от другого, и реакция их была бы непредсказуема - за исключением немногих, кто все же сумел понять, но души большинства из них были темны и одержимы демонами, подобно Курцу.
      Он с облегчением осознает, что время, когда нужно было притворяться, для этого мира миновало, и больше не нужно ничего скрывать, что сулидоры могут вернуться в края нилдоров, не боясь, что тайна повторного рождения может случайно раскрыться тому, кто не сможет вынести этого знания.
      Его переполняет радость, что он пришел сюда, что он прошел испытание и теперь свободен. Душа его открыта, он заново родился.
      Он опускается и вновь соединяется со своим телом. Он снова осознает, что лежит в окутывающем его желатине, на холодном полу, в темном помещении, прилегающем к длинному коридору, внутри розово-красной горы на странной, чужой планете. Он не встает. Его время еще не пришло.
      Он отдается звукам, цветам, запахам и ощущениям, которые наполняют Вселенную. Он позволяет им нести его обратно, и невесомо плывет вдоль потока времени; вот он - ребенок, глядящий в ночное небо и пытающийся сосчитать звезды, а вот он неуверенно пьет змеиный яд вместе с Курцем и Саламоне, а вот он поступает на службу в Компанию и говорит, что его самое большое желание - способствовать расширению земной империи, а вот он обнимает Сину на тропическом берегу в лучах нескольких лун, а вот он встречает ее впервые, а вот он просеивает кристаллы в Море Песка, а вот он садится верхом на нилдора, а вот он со смехом бежит по улице своего детства, а вот он направляет лучемет на Седрика Каллена, а вот он поднимается на Гору Возрождения, а вот он вздрагивает, когда в комнату входит Курц, а вот он глядит на великолепную девичью грудь, лежащую на его ладони, а вот он ступает под лучи чужого солнца, а вот он склоняется над распухшим телом Генри Дикстры, а вот.., а вот...
      Он слышит звон могучих колоколов.
      Он чувствует, как вся планета вздрагивает и поворачивается вокруг своей оси.
      Он видит танцующие языки огня.
      Он касается основания Горы Возрождения.
      Он ощущает вокруг себя души нилдоров и сулидоров.
      Он различает слова гимна, который поют сулидоры, и поет вместе с ними.
      Он растет. Сжимается. Горит. Дрожит. Меняется.
      Он пробуждается.
      "Да, - , говорит чей-то низкий, сильный голос. - Выходи. Пришло время. Встань. Встань".
      Глаза Гандерсена открываются. Его ошеломляет волна разноцветных вихрей перед глазами. Проходит несколько мгновений, прежде чем к нему возвращается способность видеть. У входа стоит сулидор.
      - Я Ти-мунили, - говорит сулидор. - Ты вновь родился.
      - Я знаю тебя, - говорит Гандерсен. - Но не под этим именем. Кто ты?
      - Коснись моей души, и сам узнаешь, - предлагает сулидор.
      Гандерсен касается его души.
      - Я знал тебя, как нилдора Срин'гахара, - говорит он.
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      Гандерсен оперся на лапу сулидора, и, еще неуверенно шагая, покинул зал повторного рождения.
      - Я изменился? - спросил он в темном коридоре.
      - Да, очень, - ответил Ти-мунили.
      - Как? Каким образом?
      - Ты не знаешь?
      Гандерсен поднял руку и пригляделся - пять пальцев, как и раньше. Он взглянул вниз, на свое обнаженное тело, и тоже не заметил никаких изменений. Может быть, в этом зале ничего не произошло? Ноги, ступни, бедра, живот - все такое же, как было.
      - Я совсем не изменился, - сказал он.
      - Ты очень изменился, - ответил сулидор.
      - Я вижу себя, и у меня такое же тело, как и прежде.
      - Посмотри еще раз, - посоветовал Ти-мунили.
      В коридоре Гандерсен бросил взгляд на свое туманное отражение в гладкой поверхности стены, освещенной сиянием грибообразных существ, и в ужасе отшатнулся. Да, он изменился; в своем возрождении он превзошел Курца. То, что смотрело на него со стены, мало походило на человека. Гандерсен видел лицо, напоминавшее маску, с прикрытыми тяжелыми веками глазами, с расщепленным носом, с жаберными мешками, опускавшимися на плечи, с суставчатыми руками, с рецепторами на груди, с хватательными органами на боках, с чешуйчатой кожей и со светящимися органами на щеках. Он снова посмотрел вниз, на себя, и не увидел ничего подобного. Что было иллюзией?
      Он поспешил к дневному свету.
      - Я изменился или не изменился? - спросил он сулидора.
      - Ты изменился.
      - Где эти изменения?
      - Изменения внутри, - сказал бывший Срин'гахар.
      - А отражение?
      - Отражения иногда лгут. Посмотри на себя моими глазами, и ты увидишь, каким ты стал.
      Гандерсен снова коснулся души сулидора и увидел себя. Это было его прежнее тело, но вдруг что-то сместилось, и перед его взором возникло существо с рецепторами и жабрами, а потом он вновь стал самим собой.
      - Ты доволен? - спросил Ти-мунили.
      - Да, - ответил Гандерсен.
      Он медленно пошел к краю поляны, лежавшей у входа в пещеру. С тех пор, как он вошел туда, время года сменилось; наступила суровая зима, и над долиной стояла густая пелена тумана; в ее разрывах он видел большие горы снега и льда. Он чувствовал вокруг присутствие нилдоров и сулидоров, хотя видел только Ти-мунили. Он знал, что душа старого На-синисула находится в пещере и проходит последние стадии повторного рождения. Он ощущал душу Вол'химиора, который был далеко на юге. Он слегка коснулся души страдающего Курца. Внезапно он с изумлением обнаружил, что души других землян, свободные, как и его собственная, открытые для него, витают неподалеку.
      - Кто вы? - спросил он. А они ответили:
      "Ты не первый среди нас, кто прошел повторное рождение невредимым".
      "Да, - вспомнил он. - Каллен говорил, что были и другие, некоторые превратились в чудовищ, о других просто больше не слышали".
      - Где вы? - спросил он.
      Они ответили, но он не понял, поскольку они сказали, что покинули свои тела.
      - Я тоже покинул свое тело? - спросил он.
      Они ответили, что нет, что он все еще в собственном теле, поскольку именно это он выбрал, а они выбрали иное. Потом они исчезли.
      - Ты ощущаешь в себе перемены? - спросил Ти-мунили.
      - Да, ощущаю, - ответил он.
      - Теперь ты обрел покой.
      К своему радостному изумлению, он понял, что это именно так. Страхи, конфликты, проблемы куда-то улетучились. Исчезло чувство вины, его покинула грусть, ушло одиночество.
      - Ты знаешь, кем я был, - спросил Ти-мунили, - когда я был Срин'гахаром? Обрати свою душу ко мне.
      Гандерсен открыл свою душу и вскоре сказал:
      - Ты был одним из тех семи нилдоров, которым я не позволил отправиться к месту повторного рождения. Много лет назад.
      - Да.
      - Однако ты нес меня на спине до самой Страны Туманов.
      - Снова пришло мое время, и я был счастлив, - сказал Ти-мунили. - Я простил тебя. Помнишь, когда мы входили в Страну Туманов, на границе появился сулидор? Он был зол на тебя.
      - Помню, - сказал Гандерсен.
      - Он тоже один из тех семи. Это тот, кого ты прижег пламенем. Его повторное рождение наконец состоялось, но он все еще тебя ненавидел. Теперь уже нет. Завтра, когда ты будешь готов, обратись к нему, и он тебя простит. Ты сделаешь это?
      - Сделаю, - пообещал Гандерсен. - Но он в самом деле меня простит?
      - Ты вновь родился. Почему бы ему тебя не простить? - объяснял сулидор. - Куда ты теперь пойдешь? - спросил он.
      - На юг. Помогать моим собратьям. Сначала помочь Курцу пройти новое повторное рождение. Потом другим - тем, кто захочет открыть свою душу.
      - Я могу сопровождать тебя?
      - Ты знаешь ответ.
      Где-то далеко-далеко темная душа Курца пошевелилась и начала пульсировать.
      "Подожди, - сказал ей Гандерсен, - подожди, скоро ты перестанешь страдать".
      Порыв холодного ветра ударил в склон горы. Снежные хлопья закружились перед лицом Гандерсена. Он улыбнулся - никогда до сих пор он не чувствовал себя столь свободным, столь легким, столь молодым. В душе его возникало видение преображенного человечества.
      "Я посланник, - подумал он. - Я - мост, по которому они пройдут. Я воскресение и жизнь. Я - светоч мира: те, кто пойдет за мной, не будут блуждать в темноте, но будут владеть светом жизни. Даю вам новую заповедь любите друг друга".
      - Мы можем уже идти? - обратился он к Ти-мунили.
      - Я готов, если и ты готов.
      - Так идем.
      - Идем, - сказал сулидор, и они начали вместе спускаться по продуваемому ветрами склону горы.